– Антон Николаевич, сохраняйте хладнокровие, – сказал майор, спокойно выдержав тяжелый взгляд Степанова, – если женщина не оценила вас в должной мере, стало быть, она вас не стоит.
– Вы думаете, это меня утешает? – саркастически хмыкнул Степанов.
– Вы ведете себя, как капризный ребенок, – отрезал майор Безопасности, – подпишите эту бумагу, – он положил на стол листок с заранее набранным на печатной машинке текстом, – и я уйду. У меня нет времени наблюдать за всплесками ваших эмоций.
Майору всегда удавалось оказывать на Степанова необходимое воздействие. Антон Николаевич без слов поставил свою подпись внизу листка, даже не ознакомившись с содержанием текста. Но после ухода майора Антон Николаевич впал в глубочайшую депрессию, из которой его смогла вывести лишь адвентация ихтиандров второй серии – наутилусов.
С тех пор майор никогда не заговаривал о Любаше. Степанов же в свою очередь никогда не задавал никаких вопросов о своей бывшей жене. Изредка все же бывало так, что Антон Николаевич не мог больше сдерживать поток горьких воспоминаний. Чаще всего это случалось во сне. Тогда, проснувшись, Степанов испытывал острое желание немедленно вырваться из этих стен и бежать на поиски ушедшей любимой. Он готов был пасть перед ней на колени, умолять подарить ему хотя бы ничтожную крупицу нежности, наградить лишь мимолетной улыбкой. Но вслед за этим безумным порывом наступало глубокое отчанье. Он словно погружался в бесконечный тоннель. И где-то далеко впереди мерцал слабый огонек, его путеводная звезда, дававшая волю к жизни: надежда на осуществление возмездия. Выходя из этого страшного состояния Степанов обычно с головой погружался в работу, сутками не выходя из лаборатории и прогоняя Тихомирова, если тот осмеливался приставать к нему с увещеваниями об отдыхе или еде.
Степанова несколько коробило то, что о его существовании очень быстро забыли. Он имел возможность отслеживать события в мире по радио и телевидению, а с появлением Интернета, недостатка в информации не ощущалось абсолютно. Если в первое время кое-где в научных изданиях еще проскальзывали упоминания его имени и исследований, которые он производил, то уже через год или два о Степанове полностью забыли. Родители Антона Николаевича умерли еще в конце семидесятых, родственников, достаточно близких, чтобы поддерживать с ними отношения, у него не было. Как с горечью констатировал Степанов, у страны было слишком много забот и без ученого, подававшего когда-то большие надежды и вдруг канувшего в небытие, из которого никто не собирался его извлекать. Сей печальный факт, разумеется, не улучшил его восприятие людей.
Впервые Степанов оказался на вольных просторах спустя ровно пять лет после своего заточения. На первых порах Антону Николаевичу нисколько не хотелось выйти наружу. Он наслаждался практически полной изоляцией от всего мира, чувствуя, как его истерзанная душа мало-помалу находит успокоение. На исходе четвертого года Степанов ощутил вдруг острое желание побывать где-нибудь в лесу, среди вековых деревьев, втянуть ноздрями запах свежей листвы, услышать пение птиц. По людям же Антон Николаевич не тосковал вовсе. Ему достаточно было общества Тихомирова. Степанов по-прежнему испытывал презрение к человечеству, все более утверждаясь в мысли, что ни один из его представителей не достоин уважения. Очевидно его постоянный куратор заметил эту перемену в настроении Степанова. Майор сам предложил Антону Николаевичу съездить в „отпуск“.
– Мне думается, что это пойдет вам на пользу, – сказал он.
– Вы считаете, что я заслужил такую награду? – в своей обычной саркастической манере отвечал Степанов.
– Я уверен в этом, Антон Николаевич, напрасно вы иронизируете. Я ведь говорил вам еще при заключении нашего договора, что вам будет предоставляться такая возможность.
– Как же как же, помню, – произнес Степанов с ехидцей, – вы еще заметили, что это будет только в том случае, если я оправдаю ваше доверие. Таким образом, ваше предложение можно считать своего рода поощрением, не так ли?
– Возможно, – неопределенно бросил майор, – а впрочем, если я ошибся и у вас нет желания покидать Базу, насильно выгонять вас отсюда.
– Я не отказался бы побывать где-нибудь на лоне природы. Знаете, этот морской пейзаж, при всей его привлекательности, успел мне немного приесться за эти годы.
– Вот и прекрасно, Антон Николаевич, будем считать, что мы договорились. Позднее можно отправить в отпуск и вашего ассистента. Думается, он будет рад такой возможности.
Степанов пожал плечами: его мало интересовали желания Тихомирова.
С тех пор профессор и его помощник регулярно отправлялись на поверхность. Хотя майор не говорил об этом прямым текстом, Степанов прекрасно знал, что люди из Безопасности следят за каждым их шагом. Сначала это несколько напрягало Антона Николаевича, но уже ко времени третьей поездки он приучил себя не думать о том, что за ним постоянно наблюдают какие-то люди.
Путешествия на сушу приносили Степанову неоднозначные ощущения. Тут была и радость, граничащая с эйфорией, но в то же время и сознание того, чего он лишен в жизни, благодаря людям, которые отравляли ему существование и в конце концов заставили его уйти в добровольное отшельничество.
И вот теперь, по прошествии двух десятков лет, Степанов мог смело сказать, что эти годы, проведенные вдали от мира, без наслаждений простыми человеческими радостями, не прошли зря. Он подошел к крайней черте, за которую никогда не осмеливался заглянуть. И в этот момент кульминации всей его многолетней деятельности, Степанов понял вдруг, что для человека ничего нет страшнее, чем осуществление его самой заветной мечты.
Профессор еще не знал о предательстве своего ассистента. Однако, если бы ему об этом сообщили, он скорее всего не особенно бы удивился.
Мысли Антона Николаевича постепенно приходили в порядок. Впервые позволив себе так глубоко погрузиться в пучину памяти, Степанов почувствовал облегчение. Ему показалось, что он готов хладнокровно встретить то, что его ожидало.
– Ну что, мой друг, – профессор поднял голову и взглянул на Геракла просветленным взглядом, – как у нас идут дела?
– Все нормально, Хозяин, – с готовностью ответил Геракл.
– Подача кислорода все еще идет через жабры?
– Нет, Хозяин, уже через легкие.
Степанов подскочил в своем кресле.
– Уже? – выдохнул он, вскакивая и приближаясь к гебуртационной камере. – Так быстро?
– Два часа прошло, Хозяин, – отозвался Геракл, посторонившись, чтобы пропустить профессора к возвышению, где стояла камера с женщиной.
– Два часа? – повторил изумленный профессор.
Геракл коротко кивнул и занял место у пульта.
– Нужно подготовить приборы для введения биогемного элемента. Ты сможешь сам этим заняться – я потом проверю, – сказал Степанов, вплотную подходя к гебуртационной камере.
– Хорошо, Хозяин, – произнес Геракл.
В этот момент раздался звонок.
– Черт возьми, – Степанов заскрежетал зубами от досады, – кому понадобилось беспокоить нас в такой момент…
– Это полковник, Хозяин, – сказал Геракл, – у него для вас срочное сообщение.
– Скажи ему, что я не могу сейчас подойти к телефону, скажи, что у нас началась адвентация…
– Хозяин, это срочно, – не терпящим возражений тоном заявил Геракл, понявший, по голосу полковника, что дело серьезное.
– Да! – гаркнул взбешенный Степанов в трубку.
– Антон Николаевич! – голос полковника звучал непривычно громко, в нем проскальзывали несвойственные этому невозмутимому человеку нотки волнения.
– Слушаю вас, – произнес Степанов на тон ниже.
– Приказываю вам немедленно заморозить все работы и подготовить Базу к эвакуации.
– Что?! – профессор не верил собственным ушам.
– Заморозьте адвентацию, – повторил полковник.
– Но я не могу, через считанные минуты процесс будет завершен и мы должны будем начать …
– Замолчите! – загремел полковник так, что Степанов едва не выронил трубку. – Заморозьте адвентацию – это приказ. В трубке послышались гудки.
– В чем дело, Хозяин? – спросил Геракл, видя, что Антон Николаевич стоит у стола, бледный и безмолвный, и по-прежнему держит трубку в руке.
– Он приказал заморозить процесс, – прошелестел Степанов, вскидывая на помощника умоляющий взгляд, словно ища у него поддержки.
– Но почему, Хозяин?
Геракл, казалось, был потрясен не меньше профессора.
– Он не сказал мне, – ответил Антон Николаевич.
– Нам придется подчиниться? – полувопросительным тоном поинтересовался Геракл.
До Степанова не сразу дошел смысл этих слов.
– Нет! – яростно вскрикнул он, бросив телефон на пол. – Я не сделаю этого! Лучше мне умереть!
Рушилось то, к чему он шел столько долгих мучительных лет. Степанов всем своим существом осознавал, что никогда не пойдет на такой шаг. Геракл, в котором способность к эмпатии была заложена в слабой мере, и тот сразу почувствовал, что в данной ситуации спорить с профессором бессмысленно.
– Мы можем не успеть, – сказал он.
– Успеем, – процедил Степанов сквозь зубы, решительным шагом приближаясь к гебуртационным камерам.
* * *
Сгущались сумерки. К вечеру на море поднялось волнение, резко похолодало. Стал накрапывать мелкий холодный дождь, возвещающий о конце бабьего лета. На берегу было пустынно – желающих прогуливаться в такую погоду не находилось. Поэтому никто не видел, как к сторожевым башням, располагавшимся в районе дельфинария подплыли две моторные лодки. Раздалось несколько коротких автоматных очередей и два взрыва средней мощности. Четверо охранников, стоявших на башнях были мертвы.
В это же самое время к подводному объекту приблизилось около дюжины аквалангистов, вооруженных торпедами. Находящиеся на Базе не заметили их появления – профессор отключил все датчики и переговорные устройства. Заняв необходимые позиции, аквалангисты приготовились произвести взрыв.
* * *
ГЛАВА 9
* * *
Секретчик беседовал с Тихомировым, доставленным из Санкт-Петербурга специальным рейсом. В общем-то, их общение можно было назвать беседой лишь с очень большой натяжкой.
Эта встреча сулила Секретчику множество сюрпризов. Прежде всего, он никак не ожидал увидеть морально сломленного человека, с отчаянной решимостью приготовившегося к любым мучениям и совершенно не боящегося смерти. Это весьма осложняло ситуацию. Но Секретчик не боялся трудностей. Допросы были для него своеобразным хобби, во время них ему предоставлялась прекрасная возможность испытать те или иные методы психологического воздействия, к чему он издавна имел немалое пристрастие.
Уже не первый год Секретчик отдавал предпочтение так называемому эриксонианскому гипнозу, названному по имени его изобретателя – американца Эриксона. Ему не составило особого труда быстро освоить этот метод гипнотического воздействия. Секретчик никогда не упускал случая усовершенствовать свои навыки. Ему было тем более интересно, что предстоял разговор с ученым, биологом, стало быть, человеком, имеющим представление р процессах, происходящих в коре головного мозга во время погружения в гипнотический сон. Здесь присутствовала определенная интрига: под силу ли ему будет совладать с таким, в общем-то, не совсем обычным человеком, тем паче, что из всего материала о Тихомирове, Секретчик вынес убеждение, что тот фанатично предан своему руководителю.
Однако, едва к нему в кабинет ввели этого невысокого сгорбленного человека, генерал понял, что заочное представление об ассистенте Степанова сильно разнится с действительностью. Секретчик тот час же почувствовал, что Тихомиров переживает в этот момент сильнейший стресс, и это психологическое состояние обусловлено далеко не только его задержанием в аэропорту, а гнездится где-то гораздо глубже.
– Михаил Анатольевич, – Секретчик слегка привстал со своего кресла и протянул руку с самым радушным видом, – наконец-то вы доставили мне удовольствие своим визитом.
– Идите к черту, – огрызнулся Тихомиров.
Но в тоне его сквозила не столько паника, сколько обреченность и какая-то мрачная решимость. Секретчик с интересом воззрился на Михаила Анатольевича. Ему подумалось вдруг, что так, возможно, выглядели средневековые религиозные фанатики, которые несмотря на жесточайшие пытки инквизиторов, продолжали настаивать на своем. Генерал нахмурился, впервые осознав, что ему предстоит нелегкая задача.
Тихомирова усадили на стул у противоположного края стола. Дождавшись, когда конвоиры выйдут, Михаил Анатольевич заговорил, вперив в Секретчика неподвижный взгляд:
– Я не знаю, кто вы, да мне на это, собственно, наплевать. Хочу сказать вам сразу, что допрашивать меня не имеет ни малейшего смысла. Наверное, вы уже осведомлены о том, какие органы нас курировали. Мы подготовлены самым наилучшим образом, какой только возможен в этих ваших структурах.
При этих словах Тихомиров не дал себе труд скрыть свое презрение. Секретчик молчал, не сводя внимательного взгляда со своего визави. Он не мог еще определиться в выборе линии поведения и потому предпочитал пока молча наблюдать.
– При обыске ваши люди изъяли у меня дискету с информацией, – Тихомиров осекся и махнул рукой, – впрочем, вы уже и сами все это знаете. Скажу только, что в ней все представлено так полно и четко, как можно было бы лишь мечтать. Поэтому, вам не стоит утруждать себя и тратить свое время на допрос. Загрузите дискету в вашу машину, – он кивнул на стоящий на столе у Секретчика компьютер, – и вам все станет ясно.
– Тогда позвольте осведомиться, кому предназначалась эта дискета, – генерал засмеялся с видом искреннего дружелюбия, – ведь не мне же вы ее везли – я не настолько самонадеян, чтобы поверить в такую удачу.
Тихомиров досадливо передернул плечами.
– Я хотел предать все это широкой огласке. Но, по своему обыкновению, – Михаил Анатольевич провел ладонями по лицу, исказившемуся страдальческой гримасой, – поступил, как последний идиот. Недаром мой бессменный руководитель в последнее время при общении со мной часто употреблял этот эпитет.
– Из сказанного вами сам собой напрашивается вывод, что ваши отношения с руководителем находятся не в самой лучшей стадии? – осторожно поинтересовался Секретчик.
– Вы совершенно правы, – Тихомиров оскалился, обнажая мелкие редко посаженые острые зубы, – больше того, мои отношения с этим человеком подошли к полному завершению.
– Из этого следует, – с прежней осторожностью осведомился Секретчик, – что вы не собирались возвращаться туда, откуда прибыли.
– И снова вы правы.
– В таком случае, я не понимаю причин вашего расстройства. Все получилось именно так, как вы того желали. Вы, Михаил Анатольевич, должны быть благодарны, что мы перехватили вас перед самым носом у тех, кто собирался захватить вас в аэропорту.
– Вместо одного капкана я угодил в другой, – мрачно произнес Тихомиров, глядя в пол.
– Ну зачем же так пессимистично, Михаил Анатольевич, – увещевающе заговорил Секретчик, доставая из выдвижного ящика портсигар, – закуривайте, пожалуйста.
– Не курю, – коротко бросил Тихомиров, не подлинная глаз.
– Что ж, похвально, – улыбнулся Секретчик, закуривая от позолоченной зажигалки.
Выпустив струю дыма, Секретчик снова заговорил в своей дружелюбной манере:
– Вот видите Михаил Анатольевич, а вы говорите, что не можете сообщить мне ничего интересного. А я вот совсем так не считаю. Мне очень любопытно узнать, какие причины сподвигли вас на столь отчаянный шаг. Вы удовлетворите мое любопытство.
Тихомиров оторвал наконец глаза от пола и вперил на Секретчика прямой взгляд.
– Сказать по правде, я просто очень устал. Просто устал, – повторил он, отводя глаза.
– Устали от чего?
– От всего.
– Вы слишком лаконичны, Михаил Анатольевич, – Секретчик слегка нахмурился, но в следующую секунду его приятное широкое лицо вновь озарила благодушная улыбка. – В общем, вас можно понять. Из того, что я успел узнать о вашей с профессором Степановым деятельности, вытекает причина вашей усталости. Я очень сочувствую вам. Провести без малого два десятка лет под водой, взаперти, вдали от всего мира, наедине с человеком, погруженным в свои опыты…
Секретчик заметил, что при упоминании профессора Тихомиров изменился в лице, и продолжал с еще более широкой улыбкой.
– Тяжело было бы оказаться на вашем месте, Михаил Анатольевич, – поговорил Секретчик, покачав сочувственно головой, – удивляюсь, как вы могли провести столько времени рядом с таким человеком, как ваш профессор.
– А что вы можете знать о нас! – взъярился Тихомиров. – Вы ничего не знаете ни обо мне, ни о нем! Вы вообще ничего не знаете и не можете знать. К тому же, это не ваше дело, – добавил Михаил Анатольевич, разом сникая и опуская голову.
Секретчику показалось, что он правильно наметил линию беседы, но прежде чем приступить к серьезному разговору, генерал решил проверить свои подозрения:
– Не понимаю, как могли вы столько времени прожить бок о бок с таким человеком, как профессор Степанов, – произнес он, внимательно наблюдая за реакцией собеседника, – это потребовало от вас прямо-таки нечеловеческой самоотверженности. Примите выражения моего глубочайшего уважения к вам.
– Идите к черту, – повторил Тихомиров, – в его голосе уже не чувствовалось былой ярости, это был голос человека, совершенно упавшего духом и потерявшего всякую волю к жизни.
„Эдак, пожалуй, он и руки на себя наложить может“, – подумал Секретчик, с неудовольствием ощущая, что почва начинает выскальзывать у него из-под ног.
– Послушайте, Михаил Анатольевич, – вкрадчиво произнес он, наклонив корпус и приближая лицо к Тихомирову, – ответьте мне только на один-единственный вопрос.
Тот бросил на него косой взгляд и пожал плечами.
– Кому предназначалась эта дискета? – тут Секретчик допустил неосторожность, едва не ставшую причиной катастрофы – он кивнул головой на розовую дискету, лежавшую на столе перед монитором.
Тихомиров встрепенулся.
– А вы сами не в состоянии догадаться, кому я ее вез? – спросил Михаил Анатольевич с каким-то странным выражением лица.
– Представьте, нет, – ответил Секретчик, извлекая из своего богатейшего арсенала самую обезоруживающую улыбку.
– Я хотел, чтобы весь мир узнал о том, чем мы занимались на этой секретной Базе, – сообщил Тихомиров, придвигаясь к столу.
– Ну так у вас есть такая возможность. Вы же понимаете, Михаил Анатольевич, что мы не принадлежим к структурам, курировавшим вашу работу. Откровенно говоря, – тут Секретчик доверительно улыбнулся, – мы относимся, так сказать к конкурирующей организации.
– В том-то все и дело… – начал Тихомиров.
В его глазах появился странный блеск, лицо побледнело. Он расцепил слегка подрагивающие руки, лежавшие на коленях и положил их на стол.
Расценив это, как порыв откровенности, Секретчик поощряюще улыбнулся и, откинувшись на спинку кресла, приготовился слушать.
– Я действительно собирался передать эту злополучную дискету в средства массовой информации, это было моей навязчивой идеей уже довольно давно. – Тихомиров помолчал, еще ближе придвинувшись к краю стола. – Слишком давно.
Секретчик уловил нервное подрагивание пальцев, лежащих на поверхности стола.
– Не переживайте так, Михаил Анатольевич, – ласково сказал он, все уже позади.
– Вы так считаете? – спросил Тихомиров с безумной ухмылкой. – А мне кажется, что все еще впереди.
Секретчик докурил сигарету и стал тушить окурок в хрустальной пепельнице, не переставая наблюдать за собеседником боковым зрением. Очевидно сработало его шестое чувство. Доля секунды и Тихомиров сумел бы схватить дискету и там, один только всевышний знает, что бы он с ней сотворил. Выражение лица Тихомирова говорило о том, что он был способен даже проглотить этот кусочек пластика.
– Что-то вы совсем плохой, Михаил Анатольевич, – сказал Секретчик, резко перехватив руку Тихомирова.
Ощутив эту стальную схватку, и поняв, что его безумное намерение неосуществимо, ассистент Степанова впал в истерию. Из этого состояния его пришлось выводить посредством медицинского вмешательства. Наблюдая за Тихомировым, с пеной у рта вырывавшимся из цепких рук двоих конвоиров, Секретчик вынужден был констатировать, что допрос придется отложить до лучших времен. Но необъяснимая внутренняя уверенность подсказывала ему, что эти времена вряд ли когда-нибудь настанут.
* * *
Дзержинец, которому сообщили, что Тихомирова перехватили прямо перед глазами у его подчиненных, рвал и метал. Никогда еще он не был проникнут такой смертельной яростью. Он не знал что будет делать Секретчик, и решил предпринять собственные меры предосторожности.
Прежде всего необходимо было связаться с Базой и предупредить Степанова о возможном нападении людей из военной разведки. Но, как видно, в этот день удача предпочитала обходить его стороной. Дзержинцу не дали возможности связаться с Базой, сообщив, что его срочно хочет видеть Президент.
Полковник провел в резиденции главы государства около двух часов, причем, большую часть этого времени ему пришлось проторчать в приемной в компании с советником, который туманно намекнул Дзержинцу, что речь будет идти о расследовании гибели „Антея“.
Полковник не сомневался, что все это – не более чем отвлекающий маневр. Он готов был поклясться, что знает, кто стоит за нежданно-негаданно начавшейся суетой. Секретчик просто пытался связать ему руки на максимально продолжительное время. И Дзержинца бесило осознание того, что генералу военной разведки этот маневр вполне удался.
Сидя в приемной и с бесстрастным видом изучая роскошную золоченую лепнину на потолке, полковник думал о том, что приближается время решительных действий. Он знал, что рано или поздно им с Секретчиком придется схлестнуться, что называется, в рукопашную. Но оттягивал этот момент на сколько возможно, прекрасно понимая, что встреча с давним врагом тет-а-тет грозит существенно ослабить его позиции. Президент, исполнявший в этой ситуации роль балласта, позволявшего сохранять шаткое равновесие между двумя противоборствующими структурами, начал склоняться на сторону военной разведки. Полковник не мог не отдать должное Секретчику – в этом была целиком и полностью его заслуга. Генерал военной разведки недаром считался мастером плетения политических интриг.
Перспектива переговоров с Секретчиком не радовала Дзержинца тем более, что он ясно видел, нежелание генерала военной разведки идти на сближение с полковником Безопасности. Из этого подразумевалось, что Секретчик вполне уверен в собственных силах и не нуждается в достижении компромисса.
В то же время нельзя было сбрасывать со счетов и того, что генерал, точно также, как и Дзержинец, просто-напросто не собирается делать первый шаг к этому сближению, поскольку это может выглядеть признанием слабости или, того хуже, несостоятельности военной разведки.
Дзержинец знал, что бывает в таких случаях, когда пересекаются интересы двух в общем-то равнозначных сил, представляемых негласными лидерами – так как и Дзержинец, и Секретчик имели над собой номинальных начальников, но чувствовали себя практически полновластными хозяевами в своих ведомствах. В подобных щепетильных ситуациях обычно принято прибегать к услугам посредников. Оставалось только найти подходящую кандидатуру для этой цели.
Однако эта, казалось бы небольшая проблема, никак не разрешалась. Полковник без устали перебирал в уме всех, кого можно было бы привлечь к исполнению сей деликатной роли, но никто, по его мнению, для этого не годился. Если только, – вдруг пришла в голову Дзержинца полусумасшедшая идея, – попробовать задействовать Президента? Должен же и от него быть хоть какой-то прок. Все шушукаются о том, что Президент отдает предпочтение Безопасности, будучи выходцем из этой структуры, но на деле ничего подобного не наблюдалось. Более того, в последнее время давление на это ведомство постоянно усиливалось.
Отчасти полковник понимал причины такой политики представителя верховной власти. Консолидация двух таких могущественных ведомств была бы чревата ослаблением центральной фигуры в лице президентского аппарата.
И Дзержинец, и Секретчик обладали достаточным опытом и проницательностью, чтобы понимать, что эта постоянное противоборство влиятельных структур создано искусственно. В каком-то смысле они выполняли роль марионеток. Однако осознание сего печального факта не могло изменить ситуацию. Президент действовал по старому, веками проверенному принципу, родившемуся еще в Древнем Риме: „Разделяй и властвуй“. Видя, что одно из двух крупнейших в государстве ведомств набрало слишком уж большой вес, он решил слегка пошатнуть его мощь посредством поддержки соперничающей организации. Пожалуй, на месте Президента сам Дзержинец поступал бы точно также. Однако от сознания правомерности действий главы страны, легче не становилось. Будь его воля, полковник давно уничтожил бы своих соперников, тем паче, что для этого у него имелись все необходимые средства. Гибель атомохода стала доказательством возросшей мощи органов Безопасности и одновременно тревожным сигналом, возвещающим о необходимости в кратчайшие сроки – пока они не натворили больших бед – ослабить эту мощь, взяв ее под контроль. Именно поэтому сейчас, когда Секретчик был предоставлен самому себе и вытрясал информацию из Тихомирова, полковник вынужден был протирать штаны в приемной Президента, зная, что ничего конструктивного их встреча не принесет.