На следующее утро Антон Николаевич позвонил Давыдову и договорился с ним об очередной встрече.
– Я согласен на вас работать, – сказал он сразу после первых приветствий, – вы были правы: мне нужен простор для деятельности и гигантские возможности. Здесь я не смогу этого получить. Помогите мне.
– Антон Николаевич! Вы меня поражаете! – Давыдов действительно выглядел ошеломленным. – Насколько мне известно, у вас сейчас далеко не самый худший период. В прессе проскальзывали сообщения о Нобелевской премии…
– Оставим это, – отмахнулся Степанов, – мне не нужна эта паршивая премия, мне вообще ничего от них не нужно. У меня совершено иные планы. Если бы я мог осуществить их без посторонней помощи, я бы к вам не обращался. Но, поскольку это не возможно, извольте выполнять свое обещание.
– Не слишком ли вы требовательны, Антон Николаевич?
– В чем дело? Вы уже не хотите со мной сотрудничать? Вас пугает мой решительный настрой? Что ж, в таком случае, мне придется поискать более сговорчивых партнеров.
– Вы очень изменились, Антон Николаевич, – заметил вербовщик, – это расставание с супругой так на вас подействовало?
Кровь ударила в лицо Степанову.
– Какого черта вы вмешиваетесь в то, что вас не касается! Я не собираюсь обсуждать с вами эту тему. – Антон Николаевич был взбешен по-настоящему. – И если вы позволите себе еще хотя бы один намек на эту сторону моей жизни, мы с вами больше никогда не увидимся.
– Хорошо, хорошо, Антон Николаевич, – увещевающе залопотал вербовщик, – не надо так переживать. Никто не собирается влезать в вашу личную жизнь.
– У меня складывается впечатление, что вас больше не интересует сотрудничество со мной, я прав? – спросил Степанов напрямик.
– Разумеется нет, Антон Николаевич, вы в корне неправы. Но, откровенно говоря, ваша инициатива явилась для нас сюрпризом. В последнее время ваше положение стало улучшаться, а вы вдруг надумали изменить свою жизнь. Это немного неожиданно. Но, – тут же добавил Давыдов, видя, что Степанов собирается что-то сказать, – мы обрадованы вашим решением. У меня возникло одно предложение: давайте встретимся завтра в это же время, в этом же сквере и обговорим все детали. Я, видите ли, еще не совсем готов к такому разговору.
– Как знаете, – Степанов пожал плечами, – думайте, если вам того хочется. Я тоже буду думать, к кому еще можно будет обратиться.
– Это было бы большой ошибкой с вашей стороны, Антон Николаевич, – Давыдов сверкнул глазами и оскаблился, – заклинаю вас не совершать неосмотрительных поступков, о которых вы наверняка пожалеете.
Затем они простились и пошли, каждый в свою сторону. Степанов и помыслить не мог, что о его встречах с вербовщиком во всех подробностях проинформированы люди из ГосБеза. На следующий день состоялось знакомство, перевернувшее всю дальнейшую судьбу ученого. Вместо мелкого вербовщика, участь которого так и осталась невыясненной, на встречу явился сухощавый мужчина, небольшого роста. Степанов сразу отметил, что за неприметной внешностью незнакомца скрывается незаурядная личность. Это можно было определить по жесткому проницательному взгляду стальных глаз, решительной линии рта и твердому подбородку.
Когда мужчина заговорил, Степанов удивился, что его тихий голос, с проскальзывающими вкрадчивыми интонациями, не очень вяжется с взглядом решительного человека со стальной волей.
– Антон Николаевич? – произнес незнакомец.
Степанов кивнул, с тревогой поглядывая то на мужчину, то по сторонам.
– Рад вас видеть, – незнакомец протянул руку, – можете звать меня капитаном.
– А что случилось с Давыдовым? – спросил Антон Николаевич, пожимая протянутую руку.
– Считайте, что он отправился в отпуск.
– Внеочередной, я полагаю? – заметил Степанов.
– Неважно, я пришел сюда не для этого разговора.
– Собственно говоря, я собирался увидеться с Давыдовым, а не с вами, – Антон Николаевич недовольно сдвинул брови, – я не знаю вас.
– Вы хотите сказать, что хорошо знаете Давыдова? – поинтересовался неизвестный капитан.
Степанов сардонически ухмыльнулся.
– По крайней мере, я успел к нему привыкнуть.
– Антон Николаевич, мы с вами серьезные люди, не будем терять время. Нам предстоит серьезный разговор, давайте не отвлекаться на пустяки.
– Мне все равно, – Степанов флегматично пожал плечами.
Странно, но этот сероглазый мужчина с негромким голосом обладал способностью подавлять волю Антона Николаевича. Это стало ясно с первых же минут их встречи.
– Здесь холодно, пойдемте в мою машину, там нам никто не помешает, – произнес капитан, указав подбородком на припаркованную у сквера белую „Волгу“.
– Давыдов, по крайней мере, приглашал меня в кафе, – не удержался Степанов от язвительного замечания.
– Пусть этот факт станет очередным доказательством того, что вы перешли на другой уровень, гораздо более серьезный.
– Вы полагаете, я должен млеть от восторга?
– Я полагаю, – произнес капитан ледяным тоном, – что вы должны адекватно оценивать данную перемену.
Давление, оказываемое на него этим необычным человеком, раздражало Степанова, заставляя переходить на дерзости.
И все же он согласился отправиться к машине, поскольку понимал, что без этого не обойтись.
– Я собираюсь сделать вам одно предложение, – заговорил капитан, когда они уселись на передние сиденья „Волги“ с тонированными стеклами.
Степанов хранил молчание, глядя перед собой мрачным взглядом. Его не покидало ощущение, что он оказался в капкане, из которого ему уже не выбраться.
– Для начала давайте договоримся, что будем беседовать начистоту. Чтобы между нами не возникало никаких неясностей, я собираюсь раскрыть перед вами все свои карты.
Степанов с ужасом узнал, что все его противозаконные деяния давно известны людям из Безопасности. Капитан назвал даже цену, которую заплатил вербовщик за проданную ему секретную информацию.
– Так значит, этот Давыдов был провокатором? – выдохнул Антон Николаевич, стуча зубами от страха.
– Буду с вами честен в надежде на ответную откровенность, – сказал капитан, – Давыдов не был провокатором, он был агентом одной иностранной спецслужбы. Весьма слабеньким агентом, смею добавить.
– Боже мой! Все кончено! – вырвалось у Антона Николаевича. – Со мной все кончено! – Степанов схватился руками за голову и застонал, придя в полное отчаяние.
– Прекратите истерику, – невозмутимо оборвал его капитан, поморщившись, – эта трагическая патетика вам не поможет. Я не собираюсь пугать вам страшными карами. Если бы дело обстояло так, мы с вами не сидели бы здесь сейчас.
Степанов не проронил ни слова, продолжая стискивать голову, раскачиваясь из стороны в сторону. Горю его не было предела. Снова оказалось, что все это время он строил воздушные замки.
– Еще раз повторяю, успокойтесь, Антон Николаевич, возьмите себя в руки, – капитан тронул Степанова за плечо, отчего тот вздрогнул и подняв голову уставился на собеседника затравленным взглядом.
– Я хочу сделать вам одно предложение, и мне кажется, что оно должно вас устроить.
Степанов почти не слушал своего собеседника. В этот момент ему хотелось лишь одного: умереть.
И тут капитан заговорил о засекреченной лаборатории, которая, по его плану, должна будет находиться под водой, где-нибудь на Черноморском побережье Северного Кавказа и где Степанов станет заниматься своими исследованиями.
– У вас будет все, что вам потребуется. Мы берем на себя финансирование вашей работы, сколько бы это не стоило. Из ваших разговоров с Давыдовым нам стало ясно, вы мечтаете именно о таком образе жизни и о таких условиях работы, я не ошибаюсь, Антон Николаевич?
Истерика мигом сошла на нет. Степанов заинтересовался словами капитана. Предложение стало казаться ему заманчивым.
– Вы хотите сказать, – заговорил он, – что я смогу делать в вашей лаборатории все, что угодно?
– Вам предоставляется полная свобода в плане вашей работы. Мы готовы профинансировать необходимое оборудование, предоставить вам нужные материалы и так далее, не знаю, что вам еще может понадобиться.
Видя, что у Степанова заблестели глаза, капитан добавил:
– Не спешите бурно радоваться, Антон Николаевич, – произнес он, с прищуром глядя на собеседника, – взамен полной свободы в плане работы мы вынуждены будем лишить вас таковой в плане личной жизни.
– Какая там личная жизнь, – отмахнулся Степанов, – у меня ее нет и уже никогда не будет. Полагаю, вы это знаете не хуже меня.
– На нынешнем этапе вашей жизни, дело, к сожалению, обстоит именно таким образом, примите мои выражения искреннего сочувствия, Антон Николаевич.
Вместо ответа Степанов лишь досадливо качнул головой.
– Но ведь ваше настроение может измениться. Когда душевное состояние стабилизируется, вам может захотеться принадлежать самому себе так же, как раньше. А этой возможности у вас практически не будет.
– Вы хотите сказать, я буду постоянно находиться в заточении в этой вашей секретной лаборатории? – насторожился Степанов.
– Практически, да, Антон Николаевич, – отвечал капитан, – это необходимо для соблюдения строжайшей секретности, в обстановке которой должна будет продвигаться ваша работа. Я полный дилетант в биологии, но все же считаю, что ваши исследования имеют грандиозное значение для науки и не только для нее.
– Рад, что вы так думаете, – произнес Степанов с неприятным блеящим смешком, – это обнаруживает вас умного и дальновидного человека.
– Спасибо на добром слове, Антон Николаевич, похвала от вас вдвойне лестна. Так вот, – продолжал капитан деловым тоном, – подумайте, сможете ли вы согласиться на такие условия?
– А что, у меня есть выбор? – глаза Степанова свернули недобрым блеском. – Почему вы задаете мне все эти вопросы? Я загнан в капкан, от меня уже ничего не зависит, не так ли? Откройте все ваши карты.
– Выбор всегда есть, – неопределенно ответил капитан, – но, поверьте мне, то, что я вам предлагаю является наиболее благоприятным выходом из того щекотливого положения, в которое вы попали.
– Если я вас правильно понял, – раздумчиво заговорил Степанов, – я буду вашим рабом. Жизнь под постоянным тотальным контролем. Результаты исследований полностью будут принадлежать вам. А я стану всего лишь марионеткой, которой будут манипулировать люди из вашей замечательной организации.
В голосе Степанова не слышалось ни тени гнева или раздражения. Он говорил спокойно, даже с долей дружелюбия, словно все уже было окончательно решено. Капитан молча кивал головой после каждой фразы, произнесенной Степановым.
– Вы совершенно правы, Антон Николаевич, – сказал он, – все будет так или примерно так. Могу вас обнадежить: если вы проявите себя как благоразумный человек, вам будут сделаны некоторые послабления, разумеется, в допустимых пределах.
– Вы понимаете, как рискуете? – вдруг сказал Степанов, подняв голову и прямо взглянув в стальные глаза капитана. – Вы сможете обеспечить контроль за моим существованием в вашем логове – это бесспорно. Но хватит ли у вас возможностей контролировать мои исследования. Почем вы знаете, что я могу наворотить? Я и сам этого не знаю, но планы у меня далеко идущие, в этом можете не сомневаться, – Степанов затрясся от блеющего смеха, к которому капитан долго не мог привыкнуть.
– Вам нужно полечить ваши нервы, Антон Николаевич, – произнес капитан, – вы слишком многое пережили и нуждаетесь в реабилитации.
– Черт вас возьми, капитан, вы, как я посмотрю, очень в себе уверены. Это мне нравится. Я согласен на ваше предложение. Оно и впрямь не намного отличается от моих собственных замыслов.
– Прекрасно, Антон Николаевич, я знал, что мы сможем договориться.
– Есть одна небольшая загвоздка.
– В чем дело?
– Мне нужен ассистент, один я не справлюсь.
– Мы уже думали об этом. Найти подходящего человека будет несложно. Кстати, выбор пола ассистента предоставляем вам.
– Вы очень любезны, – Степанова передернуло, – но я просил помощника, – он сделал ударение на последнем слоге, – а не жену.
– Хорошо, Антон Николаевич, здесь вы вольны выбирать.
– Позвольте поймать вас на слове, – оживился Степанов, – я уже сделал свой выбор.
– Я догадываюсь, о ком вы говорите, – ответил капитан с прежней невозмутимостью.
– Не сомневаюсь в вашей осведомленности, – Антон Николаевич усмехнулся, – на мой взгляд, лучше Тихомирова никого на эту роль не найти. К тому же я уверен, что у нас с ним наличествует психологическая совместимость. А это очень важно для тех условий работы, которые вы мне предлагаете.
– Ничего против предложенной вами кандидатуры лично я не имею, – произнес капитан, задумчиво глядя куда-то сквозь собеседника, – и все же нам придется как следует прощупать этого вашего Тихомирова. На это понадобится определенное время. Да и вам нужно будет обстоятельно обо всем поразмыслить, Антон Николаевич.
– Вы говорите так, словно у меня есть какой-нибудь выбор, – возмутился Степанов, – вы же лучше меня знаете, что я не могу ничего не решать – все решено за меня.
– А вот это вы зря, Антон Николаевич, – возразил капитан с легкой улыбкой, – у вас есть выбор. Вы умный человек, Антон Николаевич, и, хорошенько подумав, поймете, о чем я говорю.
– Гнить в тюрьме по обвинению в предательстве родине? – Степанов злобно усмехнулся. – Это вы называете выбором? Так вот, капитан, я не согласен с этой формулировкой. Я не считаю, что, связавшись с вербовщиком, предал свою горячо любимую родину. Она предала меня гораздо раньше. Почему ученый моего уровня, вместо того чтобы располагать полной свободой действий для исследований грандиозного масштаба, должен постоянно оправдываться перед собранием безмозглых идиотов, именующих себя членами ученого совета!..
Степанов говорил бы еще долго, так как была затронута самая чувствительная струнка в его душе, но капитан не дал ему такой возможности.
– Я все понимаю, Антон Николаевич, – сказал он, – мне многое известно. Действительно, во многом вы достойны глубокого сочувствия. Но, прошу вас посмотреть на все с иной точки зрения, отрешившись от эмоций. Вы жаждали признания, – Степанов хотел было что-то возразить, но капитан властным взмахом руки приказал ему молчать, – и это вполне объяснимо. В вашем желании не было ничего предосудительного. Поняв, что признания вы не добьетесь или же добьетесь слишком дорогой для вас ценой потери уважения к самому себе, вы решили действовать, так сказать, наперекор не оценившим вас коллегам. Но принимаете ли вы во внимание, что, работая на секретном объекте, вы навсегда останетесь в полной безвестности. Разумеется, вы можете надеяться на то, что ваше имя всплывет после вашей смерти, и это может служить вам некоторым утешением. Но при жизни я не советовал бы рассчитывать на славу.
– Мне не нужна слава, – ответил Степанов глухим голосом, – единственное, чего я хочу, – это работать и воплотить в жизнь свои замыслы. Я не хуже вас понимаю, что результаты моих работ не будут использоваться во благо человечеству, – Антон Николаевич горько усмехнулся, – скорее, наоборот. Я готов к этому.
В салоне воцарилось короткое молчание. Степанов погрузился в свои мрачные мысли, почти забыв о собеседнике.
– Хорошо, Антон Николаевич, – произнес наконец капитан, – наши переговоры можно считать состоявшимися и плодотворными. О нашей следующей встрече я сообщу вам, как только все окончательно прояснится.
Ответив коротким кивком, Степанов молча вышел из машины и отправился восвояси. Он с полной ясностью осознавал, что судьба его решена окончательно и бесповоротно. Но это не доставило ему ни волнения, ни облегчения. Антон Николаевич был спокоен и тверд.
Он не знал, как происходила обработка Тихомирова, да его это и не особенно интересовало. Степанов не сомневался, что Михаил Анатольевич согласится с ним работать. Спустя неделю после встречи с капитаном, Тихомиров подошел к Антону Николаевичу и произнес, преданно глядя в глаза своему покровителю:
– Антон Николаевич, я горжусь оказанным недоверием и сделаю все возможное, чтобы оправдать его.
В душе Степанова шевельнулось нечто, похожее на признательность.
– Я тронут, Михаил Анатольевич, – сказал он и протянул руку своему будущему бессменному помощнику.
Спустя еще несколько недель началась активная подготовка к переселению на засекреченную базу. Как выяснилось, капитан проделал гигантскую предварительную работу, которая наверняка была начата задолго до того, как он приступил к переговорам со Степановым. Это означало, что люди из Безопасности, представляемые капитаном, ни секунды не сомневались в его согласии работать на них.
Впрочем, Антон Николаевич не особенно переживал по этому поводу. Перспектива целиком погрузиться в исследования и вытекающая из нее надежда на исполнение единственной мечты породила в нем бурной энергии.
Через два месяца Степанов вместе со своим ассистентом обосновался на секретной подводной базе. Между ними никогда не возникало абсолютно никаких разногласий. Антон Николаевич быстро привык к своему помощнику, избавлявшему Степанова от множества многих мелких неудобств, как то: приготовление еды, обеспечение одеждой, напоминание вовремя принять ванну и тому подобные услуги, делавшие его существование на базе вполне комфортным и дающие возможность полностью погрузиться в исследования. Тихомиров был прирожденным камердинером. Его беспредельная преданность шефу с лихвой компенсировала кое-какие недостатки. Пожалуй, Степанову не хватало в помощнике лишь одного: возможности общаться на равных. Тихомиров, будучи великолепным исполнителем, совершенно не владел искусством импровизации. Его инициативность не простиралась дальше бытовых пределов. Как личность Антон Николаевич ни в коей мере не интересовал Степанова, он был попросту скучен. Но этот недостаток на первых порах не имел ни малейшего значения для Антона Николаевича, ему не нужны были собеседники. Изредка возникавшая потребность в общении с умным, интеллектуально развитым человеком удовлетворялась посещениями капитана из Безопасности, курировавшего их работу с самого начала. Этот человек со стальным взглядом вызывал в Степанове невольный трепет. Это была целая гамма всевозможных чувств: от уважения до презрения. Степанов не мог не оценить незаурядных качеств, которыми был бесспорно наделен его куратор. Но в то же время, Антон Николаевич презирал капитана, за то, что тот тратит свой острый глубокий ум, энциклопедические знания и неиссякаемую энергию на такие мелкие дела, как продвижение по служебной лестнице и достижение власти.
…Первая серия получилась просто-напросто чудовищной. Мало того, что существа с прозрачной пленкой на черепной коробке, выходившие из гебуртационной камеры, поражали своим уродством, они к тому оказались нежизнеспособными. Как-то он в сердцах назвал их назвал полурусалками из-за сросшихся в виде хвоста ног. Это прозвище прижилось, вытеснив первоначальное официальное название первой серии. Интеллект полурусалок был крайне низким, практически на уровне животного. Они не были способны выполнять самые простые приказы, почти не воспринимали человеческую речь, лишая своего создателя всякой надежды на то, что из них может выйти хоть какой-нибудь толк.
Но Степанов не отчаивался. Стоило отдать должное капитану – тот отнесся с пониманием к первой неудаче. Все же первый этап работы, занявший без малого два года, стал доказательством правомерности теории Степанова. Еще в годы студенчества Антона Николаевича озарила одна гениальная по своей простоте идея: если на основании изучения митохондриальной ДНК доказана возможность общей родоначальницы – так называемой Евы – для всех существующих рас и народностей, то должна существовать и общая родоначальница для всех представителей фауны, включая человека. Степанов был уверен, что по крайней мере все млекопитающие, будь то обитатели водоемов или сухопутные животные, должны иметь общий первоисточник, точно так же, как все живое на планете произошло от одного микроорганизма. Дело было за малым: найти этот первоисточник, изучить его составляющие и обнаружить принципы, по которым при той или иной комбинации генов происходили те или иные живые существа, каждое из которых было предназначено природой для определенных условий существования.
В те времена, когда Степанов занялся этой проблемой вплотную, такое понятие, как трансгенные животные, относилось еще к разряду фантастики. Антон Николаевич был одним из первых, кто посмотрел на эту проблему с реалистической точки зрения.
Задача, которую поставил перед собой Антон Николаевич была колоссальной: выработать фенотип, объединяющий в себе наиболее специфические особенности нескольких генотипов, что обеспечивало наиболее оптимальное применение трансгенных животных. Здесь сказался и с детских лет присущий Степанову интерес к морским обитателям. Однажды, когда Антон Николаевич был еще семилетним мальчиком, кто-то из родственников подарил ему великолепно оформленную книгу под названием „Тайны мирового океана“. С этого дня и пошел отсчет его увлечения морями. Слабость здоровья не позволяла ему рассчитывать на то, что когда-либо он сможет самолично погрузиться в морские глубины испытав ни с чем не сравнимое ощущение свободного плавания без аквалангов и другого подводного снаряжения.
Порой, особенно на ранних стадиях работы, идея создания так называемых людей-амфибий, или галобионтов, казалась бредовой и совершенно не осуществимой и самому Степанову. Возможно, она так и осталась бы фантасмагорической мечтой и Антон Николаевич не прошел бы в своих научных изысканиях дальше умения расшифровывать информацию, закодированную в генетической программе человека – того, над чем они работали совместно с профессором Мечниковым. Горести, пережитые Степановым, заставили его подойти к этой проблеме с позиций практического осуществления.
Теперь, когда за плечами у Антона Николаевича было два десятка лет титанических трудов, он имел возможность смело заявить, что продвинулся в своих изысканиях неизмеримо дальше, чем мог себе представить его покойный наставник. Гордился ли этим Степанов? Пожалуй, он и сам не мог бы ответить на этот вопрос. При его презрении к человечеству, основанному на в общем-то справедливом сознании собственного превосходства, сей вопрос терял актуальность. Именно то, что он никогда не давал себе труд скрыть этого презрения и сделало Степанова изгоем в кругу именитых коллег. Так что гордиться Антону Николаевичу было не перед кем. Это несколько обедняло его душевное состояние, ввергая в эмоциональный голод. Даже свойственное каждому прирожденному ученому стремление как можно глубже проникнуть в тайны бытия не могло в полной мере компенсировать этого эмоционального голода. Только одно поддерживало его силы – жажда отмщения.
На третий год после водворения Степанова на подводной базе капитан, ставший к тому времени уже майором, сообщил Антону Николаевичу о том, что бывшая супруга разыскивает его с целью официально оформить развод.
– Напишете заявление о согласии на развод? – спросил майор, с непринужденным видом.
От Степанова однако не укрылся внимательный его взгляд. Антону Николаевичу понадобилось все его хладнокровие, чтобы скрыть нахлынувший на него яростный поток чувств.
– Так значит, – процедил он, отвернувшись от майора, – она объявилась?
– Да она никуда и не пропадала, Антон Николаевич, – на протяжении всего этого времени ваша супруга проживала в Куйбышевской области у своих родителей. А теперь она собралась замуж. Если вас интересует, могу сказать, кто стал ее избранником.
Степанов пожал плечами и промолчал, не в силах произнести ни слова. Майор счел это за приглашение продолжать рассказ о Любаше.
– Ваша супруга, хм…, теперь уже, наверное, бывшая, – добавил майор, – собирается замуж за некоего Вячеслава Просвиркина, мастера спорта по шахматам. Он проживает в Ленинграде и, насколько мне известно, намеревается увезти туда вашу … э-з-э… бывшую супругу.
Некоторое время Степанов хранил гробовое молчание. Майор, очевидно, из деликатности, не прерывал его.
– У нее всегда была слабость к спортсменам, – заговорил наконец Антон Николаевич глухим надтреснутым голосом. – Готов держать пари, я могу даже сказать, как он выглядит.
– Довольно высокий, отличного сложения светловолосый мужчина тридцати с небольшим. По образованию – военный инженер. Женат не был. В прошлом году вернулся из длительной загранкомандировки в Республике Гвинея-Бисау. То, что холостяка отправили в такую командировку является редким нарушением неписанного правила: не посылать неженатых мужчин на длительное проживание в другую страну. По всей видимости, это доказывает, что избранник вашей бывшей супруги представляет собой высококлассного специалиста, а также очень благонадежного гражданина.
– Не сомневаюсь, что она сделала достойный выбор, – выдавил из себя Степанов, уткнувшись глазами в белую стену лаборатории, он не мог заставить себя встретиться взглядом с собеседником.
Вновь повисло тягостное молчание.
– Ну так как, Антон Николаевич, – заговорил майор, – вы дадите свое согласие на развод?
– А вы как думаете? – вскинулся Степанов, обернувшись и вперив в майора горящие глаза.