Страница:
– Ничуть, – сказала я.
– Вот и славно, – заключил дядя Мо, как будто все уже было решено.
Я кивнула:
– Действительно, теперь я и сама понимаю, что мне лучше на время уехать, но прежде надо многое обдумать.
Аллан тоже кивнул:
– Правильно. Утро вечера мудренее.
– На том и порешим! – сказал дядя Мо.
Эрин посмотрела на каминные часы:
– Ну что ж, время позднее…
С этим никто не спорил, всех уже клонило в сон.
На выходе из конторы я вторично обшарила глазами секретарский стол, где видела список имен и адресов, но теперь поверхность была расчищена от бумажек.
Дождавшись, пока все выйдут, Аллан запер дверь на ключ.
– Господи, – прошептала я в темноту, – прости и помоги.
Мне так и не довелось услышать Голос. Я знала, что Бог меня слышит и говорит со мной: во всяком случае, такое было возможно, – нужно было только успокоить растревоженную душу. Не знаю, имело ли смысл просить Бога о помощи, ибо Они не вмешиваются в ход событий на низовом уровне, но если благодаря моей мольбе Они не оставляли попыток со мной заговорить, у меня еще оставался примерно час, чтобы выслушать Их наставления. Как бы то ни было, повредить это не могло.
Мой дед однажды сравнил обращенный к человеку Глас Божий с лунным отражением в воде: если водная гладь безупречно спокойна, луна виднеется четко, как на ладони. Если на поверхности души появилось легкое волнение, луну еще можно заметить и узнать, но она будет ворочаться и дрожать, скрывая свои черты. Если же воды души будет терзать шторм, то ясный лик луны расколется на миллион сверкающих точек, отбрасывающих ненужные пучки рассеянного света, даже отдаленно не похожего на лунный.
На водную гладь моей души обрушивались настоящие валы – стоит ли удивляться, что я не могла разобрать Глас Божий. Переживания становились еще острее, и по-детски обидчивая частица моего существа истолковала эту неудачу как знак того, что меня опять бросили на произвол судьбы. Я вздохнула.
– Пора, – шепнула я (теперь уже не Создателю, а себе) и встала.
Быстро одевшись, я отрезала кусок свечи высотой в пару дюймов и сунула в карман вместе с перочинным ножиком и коробком спичек. В другой карман положила карандаш и листок бумаги. Чтобы надежно прикрыть свои соломенные волосы, нахлобучила старую кепку, которую не носила лет с четырнадцати, – она была чуть тесновата, но, по крайней мере, плотно сидела на голове. Приложив ухо к дверям, я прислушалась: поблизости никого не было. Из комнаты прошла в туалет и шумно спустила воду, чтобы мое хождение по коридору не вызвало подозрений, но мне в любом случае нужно было туда забежать – настолько я перетряслась.
Каждая половица в коридоре была мне знакома, и, несмотря на полную темноту, я безошибочно обходила скрипучие доски. На лестнице держалась за балясины, а внизу, чтобы миновать пять скрипучих ступенек и при этом не перебудить домочадцев грохотом прыжка, просто съехала по перилам. Запасной выход из фермерского дома находился в бывшей кухне, превращенной в умывальную комнату, – ее дверь, в отличие от прочих, почти не скрипит. Осторожно прикрыв за собой створки, я окунулась в ночную прохладу и аромат влажной зелени, долетавший из оранжереи. Небо было основательно затянуто облаками, дул промозглый ветер, собирался дождь.
Крадучись вдоль стены в северную сторону, я обогнула постройки по часовой стрелке и обошла с наружной стороны фруктовый сад. Перелезла через стену в палисадник за особняком, посмотрела на небо, спряталась в кустах. Выглянувшая из-за облаков луна ненадолго осветила мне путь. Дождавшись темноты, я пошла по траве вдоль тропинки в направлении смутных очертаний дома.
На блоках песчаника, обрамляющих каждое окно, сверху и снизу есть небольшие горизонтальные насечки: они образуют пазы, за которые можно уцепиться пальцами и рантами ботинок. Я ухватилась за подоконник кладовой, расположенной позади конторы, подтянулась, встала коленями на узкий каменный выступ и вытащила перочинный ножик. Просунув лезвие между нижней и верхней частями оконного переплета, поддела шпингалет, благо у нас не придают особого значения мерам безопасности.
Верхняя часть открылась легко, и я шагнула внутрь. Когда я прикрывала за собой фрамугу, раздался негромкий скрип и стук, но за пределами помещения этого, похоже, не было слышно.
Занавески кладовой были отдернуты, но проникавшего снаружи света оказалось недостаточно, чтобы с ходу найти дверь в контору: вокруг меня виднелись лишь громоздкие очертания мебели. Осторожно пятясь, я уже на втором шаге ударилась левой ногой о какой-то угол и на ощупь определила, что это письменный стол. Еще пару раз я натыкалась икрами на другие препятствия, но хотя бы не зашибла голени. Задницей едва не свернула какой-то стеллаж. На верхней полке что-то задребезжало; я съежилась и невольно закрыла руками голову в кепке, ожидая удара по макушке. Дребезжание прекратилось; я перевела дух и в конце концов достигла двери в контору.
Я надеялась, что она не запирается, в отличие от двери, ведущей в коридор, но не исключала такую возможность и запросто могла оказаться в тупике. Опустившись на четвереньки у порога, я заглянула в щель и убедилась, что света в конторе нет. Дверь оказалась незапертой – она легко распахнулась. В конторе было еще темнее, чем в кладовой, поскольку на окнах висели плотные шторы. Плотно закрыв за собой дверь, я достала из кармана обрезок свечи, зажгла фитиль и поспешно задула спичку.
Секретарский стол находился у входа. Ящики были заперты. Я стиснула зубы и про себя выругалась. Оглядела столешницу. Нащупала утопленную ручку верхнего правого ящика, потянула за нее и различила пластиковый лоток с отделениями для карандашей, ручек, скрепок и круглых резинок. В отдельном боковом отсеке лежали два ключа. Я молча произнесла благодарственную молитву, хотя, может быть, и преждевременно.
Каждый ключ открывал все ящики одной тумбы. Здесь обнаружились стопки чистых конвертов, писчая и копировальная бумага; в одном глубоком ящике лежали исключительно картонные папки из-под копирки, в которых, похоже, хранилась корреспонденция, а в другом таком же ящике нашлись внушающие некоторую надежду разрозненные листки. Поставив свечу на футляр от пишущей машинки, я начала рыться в бумагах.
Шаги. На лестнице, сверху вниз.
Я оцепенела. Только сейчас мне пришло в голову, что нужно было открывать ящики по одному и не оставлять их выдвинутыми. Перетрусив до тошноты, я стала дрожащими руками рассовывать бумаги по местам, стараясь ничего не перепутать.
Кто-то стоял за дверью. Лихорадочно задвигая ящики один за другим, я кляла себя последними словами. Один ящик застрял. Пришлось потянуть его на себя и задвинуть непослушными пальцами вторично, под слегка измененным углом.
В замочной скважине заскрежетал ключ. Резким движением я подхватила свечу, и язычок пламени дрогнул. Мне на руку закапал расплавленный воск. Я едва не вскрикнула.
Дверная ручка повернулась. Метнувшись к ближайшему окну, я скользнула за штору и задула свечу; в этот момент кто-то отворил дверь.
Придержав полотнище, я с ужасом поняла, что шторы задернуты неплотно. Поправить их и не обнаружить своего присутствия было невозможно. (Кого это ночью понесло в контору? Неужели меня услышали? А может, здесь установили охранную сигнализацию, о которой я ничего не знала?) Мои пальцы, державшие штору, не могли расслабиться, а вот желудок – как раз наоборот, словно в наказание.
В щель шириной около дюйма я увидела Аллана, который вошел в контору, светя переносной керосиновой лампой. На нем был простой балахон, на ногах – мягкие тапки. Он запер за собой дверь и, позевывая, направился к своему личному письменному столу. У меня отлегло от сердца: похоже, он явился не потому, что я себя выдала. С осторожностью отпустив край шторы, я отступила вглубь, чтобы спрятать лицо. Оконное стекло холодило спину. Но даже отсюда я могла наблюдать за Алланом: он нащупал у себя на шее тонкую цепочку, снял ее через голову и нагнулся над центральным ящиком. Видимо, на цепочке был ключ. С его помощью Аллан извлек на свет небольшую вещицу – не то карманный калькулятор, не то пульт дистанционного управления – и, зевая, направился к двери в кладовую. У порога он помедлил, нахмурился, повернул голову и, как мне показалось, в упор посмотрел на меня. Не знаю, как я не грохнулась в обморок. Его ноздри втянули воздух.
Спичка! Меня как ударило. Спичка, которой я зажгла свечу; он учуял ее предательский серный запах! У меня кровь стыла в жилах. Аллан еще раз принюхался, посмотрел на керосиновый огонек, успокоился и покачал головой. Переступив порог кладовки, он затворил дверь. Я выдохнула, на радостях едва не лишившись рассудка. Ведь у меня хватило ума закрыть за собой фрамугу, хотя она и осталась не запертой на шпингалет. Теперь можно было утереть пот со лба. Сердце стучало прямо в ребра и рвалось из груди наружу. Я даже забеспокоилась, не может ли у человека девятнадцати лет случиться инфаркт.
Через несколько минут сердцебиение пришло в норму. Соскоблив с пальцев застывшие капли воска, я сунула раскрошившиеся обломки в карман. Кожу саднило; я полизала ее языком и помахала другой рукой, чтобы охладить увлажненные ожоги. Вслед за тем мне померещился голос. Голос Аллана. Можно было подумать, мой брат беседует с кем-то в кладовке.
Меня терзала нерешительность. Подслушивать под дверью было бы полным безумием: вдруг я не успею нырнуть в укрытие? Нельзя делать глупости, нельзя искушать судьбу. Я и так лишь в последний момент сумела привести в порядок секретарский стол – запас везенья был исчерпан. Оставалось затаиться на месте, дать возможность Аллану проделать задуманное, дождаться его ухода и продолжить поиск. Повернувшись к окну, я стала вглядываться в темноту, но во мраке не различала даже очертаний надворных построек. Нет-нет, в здравом уме нечего было и думать подкрадываться к двери.
Не знаю, что меня подтолкнуло, но именно это я и сделала: выбралась из-за шторы, сулившей относительную безопасность, и, восстанавливая в памяти вид конторы, на цыпочках приблизилась к двери.
– …Говорю же, у нее навязчивая идея, – донеслись до меня обрывки фразы; и дальше: – Ясно, ясно… Разве были еще какие-то письма?.. Да нет, откуда ей знать… не докопалась. Нет, тебе ничто не угрожает… Откуда я знаю, каким образом… она… это… помалкивает. Нет, на нее не похоже… Без понятия… Честно? Вот-вот, и эта старая карга Иоланда – туда же. Представляешь, она ее сюда подвозила.
Аллан разговаривал по телефону! До меня не сразу дошло – мыслимое ли дело, пользоваться телефоном в самом сердце Общины? Выходит, он обзавелся мобильником – вот что было извлечено из ящика его личного стола! Он соединился с кем-то по телефону! Какое вероломство! А я-то, черт побери, мучилась, что в Джиттеринге взяла грех на душу – сделала пару звонков по таксофону! Позор тебе, брат! Не знаю, как я не ворвалась в кладовую, чтобы бросить эти упреки ему в лицо, но, к счастью, помрачение рассудка вскоре отступило.
– …Совсем ненадолго, – продолжал Аллан. – Я попросил дядю Мо срочно приехать сюда; кажется, мы ее уломали пожить у него.
Значит, Мо действительно звонил Аллану. Не иначе как дядюшка спьяну ошибся номером: хотел соединиться с Общиной, да только по привычке набрал номер Вудбинов, а не Аллана. Неужели у мобильного телефона тоже есть автоответчик или какое-то похожее устройство? Ведь Аллан, прежде чем сделать звонок, пару минут провел в молчании – очевидно, проверял сообщения. В самом деле, не мог же он держать телефон при себе – это грозило крупными неприятностями.
– …Спейдтуэйт, мил человек, не ближний свет. – Аллан изобразил северный говорок. – Прямо завтра, если не сорвется. Как ты сказала?.. Серьезно?.. Катальные желоба?.. Тут тебе, конечно, не Испания, но все равно…
Испания? Не туда ли собиралась Мораг вместе со своим агентом-импресарио, мистером Леопольдом? Вот так штука! Выходит, Аллан связался с Мораг? Для чего же?.. Но рассуждать было некогда – приходилось ловить каждое слово.
– Понял. Ну-ну. Что ж, каждый, как говорится, сходит с ума по-своему. На Праздник-то приедешь?.. Да ладно тебе, я пошутил. Она и сама, кстати… У нее сдвиг на этой почве: старик вызвал ее для беседы, а она стала ему на шею вешаться, буквально в штаны лезла. Представляешь?
Что? У меня отвисла челюсть; я не верила своим ушам. В чем меня обвиняют? В том, что я хотела соблазнить деда, хотя это он пытался меня изнасиловать? Если минуту назад меня знобило, то теперь бросило в жар. Какая низость! Что за клевета! Наглая ложь! Это же… это воплощенное зло.
– Нет, все понятно, – говорил Аллан. – Конечно, без свидетелей, Мораг, но я, например, скорее поверю деду, а ты?.. Еще бы… Да-да… Ума не приложу… Нет… ни малейшего представления… Конечно, я тоже. Прости за поздний звонок… Что?.. Нет, не думаю. Против тебя – вряд ли, но это всех касается. Я бы сказал, что…
С меня хватило. Я вернулась к себе в укрытие без должных предосторожностей, но ни разу не наткнулась на мебель. Скользнув за штору, я оставила точно такую же щель, как раньше. На пороге кладовой появился Аллан: в правой руке телефон, в левой керосиновая лампа – символы разных эпох. Он вернул на место мобильник, запер центральный ящик своего стола и, напоследок понюхав воздух, без промедления вышел из конторы, удовлетворенный проделанным. В скважине повернулся ключ, и шаги стали удаляться вверх по лестнице.
Меня била дрожь; я не сразу заставила себя сдвинуться с места.
Родной брат очерняет меня в глазах кузины Мораг. У меня сложилось отчетливое впечатление, что это ему не внове. С каких же пор они поддерживают телефонную связь? Для чего вообще меня отрядили на поиски Мораг? Почему Аллан ни словом не упрекнул ее за отступничество? Мир вокруг меня опять накренился, выбился из колеи, стал распадаться на части и сходить с ума.
На негнущихся ногах я вышла из-за шторы. Лицо исказила невольная гримаса недоверия. Наверно, это глюки – просто послышалось. Я покачала головой. Нашла время и место предаваться раздумьям.
Совладав с собой, я опять зажгла свечу, разогнала рукой дымок от спички, а потом вернулась к секретарскому столу.
Нужный тетрадный листок нашелся в самой глубине, в одной из папок. Как в тумане, я переписывала номера, которые значились справа от имени Мораг, а сама все не могла оправиться от потрясения. Моя рука уже готовилась вернуть листок на место и таким образом сохранить будущность нашей веры, но что-то меня остановило.
Перед тем как закрыть папку, я пробежала глазами список имен и адресов.
И увидела, что в нем значится двоюродная бабка Жобелия, которая, как нам внушали, отправилась на поиски своих кровных родственников и бесследно исчезла. Двоюродная бабка Жобелия, которая, по словам Иоланды, намекала, что… дело нечисто. Определенно, Иоланда не раз повторила: дело нечисто. Господи, мне уже не верилось, что в мире остается хоть что-то определенное. Адрес Жобелии в найденном перечне отсутствовал, но имелась приписка: «Связь через д. Мо».
Я остолбенела. Что же дальше?
У меня оставалась надежда увидеть в этом списке адреса и телефоны тетушки Рэи, а может, даже родни Сальвадора, но сюрпризы закончились. Бегло просмотрев остальные папки и разрозненные бумаги на случай новых открытий, я утратила прежний кураж и ощутила дрожь в руках. Пришлось вернуть все ящики в первоначальный вид и с преувеличенной осторожностью поднять свечу.
У письменного стола Аллана я задержалась и подергала ящики, но все они были заперты; видимо, ключ существовал в единственном экземпляре и мой брат с ним не расставался. У меня застучали зубы, хотя в конторе было тепло. Часы на каминной полке показывали половину первого. Промедление становилось опасным. Я хотела было пройти через кладовую с зажженной свечой, но решила больше не испытывать судьбу (в саду под окнами вполне мог прогуливаться кто-нибудь из ласкентарианцев) и задула пламя.
На обратном пути я забыла, что двигаться нужно спиной вперед, и больно ударилась лодыжкой – аж искры из глаз посыпались; впрочем, не столько от боли, сколько оттого, что я слишком сильно зажмурилась, чтобы не вскрикнуть. Согнувшись пополам, я потерла ушибленную ногу и тихо, но внятно выругалась. Когда я уже стояла на подоконнике и видела отражение звездного неба в неподвижном зеркале пруда, мне вдруг пришло в голову, что именно из этого окна шестнадцать лет назад меня выбросил отец, чтобы спасти от пожара.
От этой внезапной мысли у меня опять закружилась голова; пролезая в открытую фрамугу, я боялась споткнуться и рухнуть вниз – в падении с такой высоты можно было сломать шею; однако я быстро пришла в чувство, хотя нервы оставались натянутыми, как струны. Меня опять затрясло.
Из-за этих треволнений спускаться было гораздо труднее, чем влезать наверх, и я с полминуты висела на руках, пока не нащупала опору для ног, но в конце концов кое-как добралась до земли и уже дошла до фруктового сада, когда меня озарило.
С дорожки я посмотрела туда, где чернела река.
Поверх ночной сорочки она накинула халат.
– Все нормально, – шепнула я. – Извини, что так поздно. Пустишь?
– Что за вопрос? – Она посторонилась. – Папаша уже дрыхнет.
– Отлично. – Я поцеловала ее в щеку; она задвинула щеколду и обняла меня. – Можно от тебя позвонить?
– Конечно можно. Только я не стану ждать, пока ты управишься, – усмехнулась она.
Я помотала головой:
– Нет-нет, это будет обычный звонок. Голосом.
Софи изобразила крайнее изумление:
– Разве тебе можно? – Она взяла телефонный аппарат, чтобы перенести его в гостиную.
– Вообще-то, нет, – сказал я. – Но очень уж припекло.
– Представляю. – Распрямив телефонный провод, Софи прикрыла дверь. – Здесь будет спокойнее. – Она опустила телефон на комод. – Стул нужен?
– Нет, спасибо.
Достав из кармана листок с записями, я кратко посвятила Софи в курс дела.
– Ай! – Софи в притворном ужасе всплеснула руками. – Ты настоящая форточница!
– Другие еще хуже.
Пока я пересказывала ей разговор Аллана с Мораг, на ее лице попеременно отражались то ужас, то гнев.
– Скользкий тип. – Она стиснула зубы. – Так кому ты собираешься звонить? Мораг?
– Ну да. Если она бросит трубку, перезвони ей сама, как свидетельница, ладно?
– Непременно. А пока заварю нам чайку.
– Лучше побудь здесь: вдруг она захочет поговорить с незаинтересованным человеком.
– Как скажешь, Ай. – Она устроилась на подлокотнике дивана.
По первому из записанных номеров мне сообщили, что это «Ламанча»; вовремя сообразив, что голос звучит как-то механически, я избежала переговоров с автоответчиком. Сообщение оставлять не стала. Набрала следующий номер.
– Алло? – В трубке звучал голос Мораг, ошибки быть не могло; ровно неделю назад она таким же голосом говорила: «Да, алло, слушаю вас!»
У меня застрял ком в горле.
– Мораг. – Я проглотила слюну. – Пожалуйста, не вешай трубку… это я, Айсис.
Наступила пауза. Потом, холодно:
– В чем дело?
Я беспомощно покосилась на Софи; та подмигнула, стараясь меня ободрить.
– Тебе звонил Аллан? Еще одна пауза.
– А тебе-то что?
– Мораг, умоляю, выслушай: он лжет. Я сама слышала: он лжет.
– Откуда ты знаешь?
– Что именно?
– Ты шпионила?
– Случайно услышала.
– Каким образом?
Я сделала глубокий вдох, но передумала и только покачала головой.
– Это долгая история; услышала – и все тут. Он тебе говорил, будто я пыталась… соблазнить деда.
– Типа того, – ответил далекий ледяной голос – Ничего удивительного, если вспомнить, как ты приставала ко мне.
– Что? Я приставала? – Меня душила обида; Софи закусила губу и нахмурилась.
– Хватит, Исида! – рявкнула Мораг, да так, что меня подбросило; я отстранила трубку от уха. – Ты меня выслеживала, подкарауливала – одно это чего стоит!
– Но не по своей воле! – запротестовала я. – Мне дали такое поручение!
– Да у тебя, видно, ум за разум зашел!
– Ничего подобного! Меня заставили; отправили в Лондон с поручением тебя разыскать… Это было задание от деда, от Общины, от всех наших!
– Вранье, Исида. Противно слушать.
– Это не вранье. Спроси кого хочешь – меня провожали всей Общиной. А до этого провели службу, даже две, и еще было совещание…
– Я уже спросила, кого хотела – Аллана.
– Нет, кого-нибудь другого.
– Он тебя даже защищал, когда начались эти шпионские игры.
– Какие еще шпионские игры? – вскричала я. – О чем ты говоришь!
Меня обуревали эмоции, за ушами покалывало. Софи, так и сидевшая в халате рядом со мной, не на шутку забеспокоилась.
– Ох, я тебя умоляю, Исида! Все эти настырные письма…
– О чем ты?
– Исида, у тебя склероз? Ты меня бомбардировала письмами, клялась в любви до гроба, посылала мне свои трусики, так что, ради бога…
– Что? – завопила я.
Софи содрогнулась и подняла глаза, приложив палец к губам.
– Мораг, – начала я. – Тебе нужно… Послушай, я хочу сказать… я очень хорошо к тебе отношусь, так было всегда. Я… мы… мы с тобой подруги, а не просто двоюродные сестры… но у меня к тебе нет любовной страсти, или как там это называется; я вовсе не схожу по тебе с ума. Верь мне: я перестала писать три с лишним года назад, когда от тебя стали приходить открытые письма, адресованные всем сразу, потому что ты была слишком занята своими… как мы думали… музыкальными упражнениями, а оказалось… на съемках…
– Не ври, Исида, – перебила Мораг, но тут же осеклась. – Постой… На каких еще съемках?
Я скривилась. Софи ответила мне смущенным взглядом. У меня запершило в горле.
– Ну, сама знаешь: под именем Фузильяды.
В трубке повисла долгая пауза.
– Ты меня слышишь, Мораг? – Мне показалось, она отошла от телефона.
– Значит, пронюхала, – настороженно выговорила она.
– Ну, в общем… – забормотала я. – Да… Короче, это тоже долгая история, только…
– Аллан говорит, ты не докопалась. – Мораг сникла. Это уже был шаг к победе.
– О том и речь – Аллан лжет!
– Кто еще знает о съемках?
– Вообще-то… все знают, – выдавила я.
– Дьявольщина.
– Послушай, Мораг, с моей точки зрения, ты не делаешь ничего плохого. Это твое тело, и ты вольна им распоряжаться по своему усмотрению, а все проявления любви священны, как ни крути, если только не основаны на принуждении; их использование в коммерческих целях также не возбраняется, поскольку реакция социума Неспасенных зиждется на исконном страхе перед властью сексуальности и на подавлении…
– Закрой фонтан, Ай… и так все ясно. Распинаешься, как уличная девка с дипломом Открытого университета.
– Извини.
– Да ладно. Только ты не объяснила, какого хрена таскалась за мной по всей стране.
– Говорю же: на меня возложили особую миссию!
– Какую именно?
– Убедить тебя вернуться к сонму Спасенных и направить по пути вероучения Ордена.
– Как-как? Я повторила.
– Ты в своем уме?
– Мораг, я же видела твое письмо.
– Какое еще письмо?
– Написанное две недели назад, с отказом участвовать в Празднике: ты сообщила, что приняла иную веру.
Мораг рассмеялась.
– Погоди-ка. Я давным-давно предупредила, что не появлюсь на Празднике, – как только от тебя стали приходить эти мерзкие письма. За последние два месяца вообще не черкнула вам ни строчки. А насчет веры – из меня, возможно, получилась не самая примерная ласкентарианка, но иной веры я для себя не вижу.
Я покосилась на Софи. Она смотрела на меня с трепетом и надеждой.
– Это означает, – сказала я в трубку, – что кто-то посылал нам поддельные… фальшивые письма.
– Если только ты не обвела всех вокруг пальца, – сказала она полушутливо. – Упс, батарейка разряжается. Еще чем-нибудь хочешь меня огорошить?
– Вроде бы нет, – сказала я. – Как ты считаешь, мы сможем встретиться? Хотелось бы обсудить некоторые детали. Где тебе будет удобно.
– Право, не знаю. Аллан говорит, ты собираешься в гости к дяде Мо…
– При чем тут это? Я могу приехать хоть в Эссекс, хоть в Лондон – куда скажешь. Только бога ради не подумай, что я тебя преследую…
– Видишь ли, ты отбываешь в южном направлении, то есть на север Англии, а я застряла здесь, потому что у Фрэнка проблемы… делового плана…
– Знаю, знаю. НДС, – подтвердила я.
– Откуда тебе?.. Впрочем, не важно. – Она перевела дыхание. – Ладно, давай назначим встречу, только я возьму с собой Рики – помнишь того симпатягу, который с тобой беседовал?
– Хозяин Тайсона.
– Он самый. Встречу назначим в людном месте, о'кей?
– Согласна.
– Вот и хорошо. Но дело в том, что завтра мы должны быть в Эдинбурге.
– В Эдинбурге? – Я подумала, что ослышалась.
– Хочешь верь, хочешь нет.
– А зачем тебе туда?
– Долго объяснять. Встретимся в Аквацентре Британского Содружества, договорились?
– В Аквацентре Британского Содружества, – повторила я.
Тут даже Софи недоуменно подняла голову.
– Во второй половине дня – устроит тебя? – спросила Мораг.
– Вполне. Купальный костюм нужен?
– Вот и славно, – заключил дядя Мо, как будто все уже было решено.
Я кивнула:
– Действительно, теперь я и сама понимаю, что мне лучше на время уехать, но прежде надо многое обдумать.
Аллан тоже кивнул:
– Правильно. Утро вечера мудренее.
– На том и порешим! – сказал дядя Мо.
Эрин посмотрела на каминные часы:
– Ну что ж, время позднее…
С этим никто не спорил, всех уже клонило в сон.
На выходе из конторы я вторично обшарила глазами секретарский стол, где видела список имен и адресов, но теперь поверхность была расчищена от бумажек.
Дождавшись, пока все выйдут, Аллан запер дверь на ключ.
***
У себя в комнате я сразу легла в гамак; во рту пересохло, руки вспотели, сердце колотилось. В нарастающем страхе и волнениях прошло, по моим расчетам, около двух часов, но теперь пришло время действовать, и я занервничала, как никогда в жизни.– Господи, – прошептала я в темноту, – прости и помоги.
Мне так и не довелось услышать Голос. Я знала, что Бог меня слышит и говорит со мной: во всяком случае, такое было возможно, – нужно было только успокоить растревоженную душу. Не знаю, имело ли смысл просить Бога о помощи, ибо Они не вмешиваются в ход событий на низовом уровне, но если благодаря моей мольбе Они не оставляли попыток со мной заговорить, у меня еще оставался примерно час, чтобы выслушать Их наставления. Как бы то ни было, повредить это не могло.
Мой дед однажды сравнил обращенный к человеку Глас Божий с лунным отражением в воде: если водная гладь безупречно спокойна, луна виднеется четко, как на ладони. Если на поверхности души появилось легкое волнение, луну еще можно заметить и узнать, но она будет ворочаться и дрожать, скрывая свои черты. Если же воды души будет терзать шторм, то ясный лик луны расколется на миллион сверкающих точек, отбрасывающих ненужные пучки рассеянного света, даже отдаленно не похожего на лунный.
На водную гладь моей души обрушивались настоящие валы – стоит ли удивляться, что я не могла разобрать Глас Божий. Переживания становились еще острее, и по-детски обидчивая частица моего существа истолковала эту неудачу как знак того, что меня опять бросили на произвол судьбы. Я вздохнула.
– Пора, – шепнула я (теперь уже не Создателю, а себе) и встала.
Быстро одевшись, я отрезала кусок свечи высотой в пару дюймов и сунула в карман вместе с перочинным ножиком и коробком спичек. В другой карман положила карандаш и листок бумаги. Чтобы надежно прикрыть свои соломенные волосы, нахлобучила старую кепку, которую не носила лет с четырнадцати, – она была чуть тесновата, но, по крайней мере, плотно сидела на голове. Приложив ухо к дверям, я прислушалась: поблизости никого не было. Из комнаты прошла в туалет и шумно спустила воду, чтобы мое хождение по коридору не вызвало подозрений, но мне в любом случае нужно было туда забежать – настолько я перетряслась.
Каждая половица в коридоре была мне знакома, и, несмотря на полную темноту, я безошибочно обходила скрипучие доски. На лестнице держалась за балясины, а внизу, чтобы миновать пять скрипучих ступенек и при этом не перебудить домочадцев грохотом прыжка, просто съехала по перилам. Запасной выход из фермерского дома находился в бывшей кухне, превращенной в умывальную комнату, – ее дверь, в отличие от прочих, почти не скрипит. Осторожно прикрыв за собой створки, я окунулась в ночную прохладу и аромат влажной зелени, долетавший из оранжереи. Небо было основательно затянуто облаками, дул промозглый ветер, собирался дождь.
Крадучись вдоль стены в северную сторону, я обогнула постройки по часовой стрелке и обошла с наружной стороны фруктовый сад. Перелезла через стену в палисадник за особняком, посмотрела на небо, спряталась в кустах. Выглянувшая из-за облаков луна ненадолго осветила мне путь. Дождавшись темноты, я пошла по траве вдоль тропинки в направлении смутных очертаний дома.
На блоках песчаника, обрамляющих каждое окно, сверху и снизу есть небольшие горизонтальные насечки: они образуют пазы, за которые можно уцепиться пальцами и рантами ботинок. Я ухватилась за подоконник кладовой, расположенной позади конторы, подтянулась, встала коленями на узкий каменный выступ и вытащила перочинный ножик. Просунув лезвие между нижней и верхней частями оконного переплета, поддела шпингалет, благо у нас не придают особого значения мерам безопасности.
Верхняя часть открылась легко, и я шагнула внутрь. Когда я прикрывала за собой фрамугу, раздался негромкий скрип и стук, но за пределами помещения этого, похоже, не было слышно.
Занавески кладовой были отдернуты, но проникавшего снаружи света оказалось недостаточно, чтобы с ходу найти дверь в контору: вокруг меня виднелись лишь громоздкие очертания мебели. Осторожно пятясь, я уже на втором шаге ударилась левой ногой о какой-то угол и на ощупь определила, что это письменный стол. Еще пару раз я натыкалась икрами на другие препятствия, но хотя бы не зашибла голени. Задницей едва не свернула какой-то стеллаж. На верхней полке что-то задребезжало; я съежилась и невольно закрыла руками голову в кепке, ожидая удара по макушке. Дребезжание прекратилось; я перевела дух и в конце концов достигла двери в контору.
Я надеялась, что она не запирается, в отличие от двери, ведущей в коридор, но не исключала такую возможность и запросто могла оказаться в тупике. Опустившись на четвереньки у порога, я заглянула в щель и убедилась, что света в конторе нет. Дверь оказалась незапертой – она легко распахнулась. В конторе было еще темнее, чем в кладовой, поскольку на окнах висели плотные шторы. Плотно закрыв за собой дверь, я достала из кармана обрезок свечи, зажгла фитиль и поспешно задула спичку.
Секретарский стол находился у входа. Ящики были заперты. Я стиснула зубы и про себя выругалась. Оглядела столешницу. Нащупала утопленную ручку верхнего правого ящика, потянула за нее и различила пластиковый лоток с отделениями для карандашей, ручек, скрепок и круглых резинок. В отдельном боковом отсеке лежали два ключа. Я молча произнесла благодарственную молитву, хотя, может быть, и преждевременно.
Каждый ключ открывал все ящики одной тумбы. Здесь обнаружились стопки чистых конвертов, писчая и копировальная бумага; в одном глубоком ящике лежали исключительно картонные папки из-под копирки, в которых, похоже, хранилась корреспонденция, а в другом таком же ящике нашлись внушающие некоторую надежду разрозненные листки. Поставив свечу на футляр от пишущей машинки, я начала рыться в бумагах.
Шаги. На лестнице, сверху вниз.
Я оцепенела. Только сейчас мне пришло в голову, что нужно было открывать ящики по одному и не оставлять их выдвинутыми. Перетрусив до тошноты, я стала дрожащими руками рассовывать бумаги по местам, стараясь ничего не перепутать.
Кто-то стоял за дверью. Лихорадочно задвигая ящики один за другим, я кляла себя последними словами. Один ящик застрял. Пришлось потянуть его на себя и задвинуть непослушными пальцами вторично, под слегка измененным углом.
В замочной скважине заскрежетал ключ. Резким движением я подхватила свечу, и язычок пламени дрогнул. Мне на руку закапал расплавленный воск. Я едва не вскрикнула.
Дверная ручка повернулась. Метнувшись к ближайшему окну, я скользнула за штору и задула свечу; в этот момент кто-то отворил дверь.
Придержав полотнище, я с ужасом поняла, что шторы задернуты неплотно. Поправить их и не обнаружить своего присутствия было невозможно. (Кого это ночью понесло в контору? Неужели меня услышали? А может, здесь установили охранную сигнализацию, о которой я ничего не знала?) Мои пальцы, державшие штору, не могли расслабиться, а вот желудок – как раз наоборот, словно в наказание.
В щель шириной около дюйма я увидела Аллана, который вошел в контору, светя переносной керосиновой лампой. На нем был простой балахон, на ногах – мягкие тапки. Он запер за собой дверь и, позевывая, направился к своему личному письменному столу. У меня отлегло от сердца: похоже, он явился не потому, что я себя выдала. С осторожностью отпустив край шторы, я отступила вглубь, чтобы спрятать лицо. Оконное стекло холодило спину. Но даже отсюда я могла наблюдать за Алланом: он нащупал у себя на шее тонкую цепочку, снял ее через голову и нагнулся над центральным ящиком. Видимо, на цепочке был ключ. С его помощью Аллан извлек на свет небольшую вещицу – не то карманный калькулятор, не то пульт дистанционного управления – и, зевая, направился к двери в кладовую. У порога он помедлил, нахмурился, повернул голову и, как мне показалось, в упор посмотрел на меня. Не знаю, как я не грохнулась в обморок. Его ноздри втянули воздух.
Спичка! Меня как ударило. Спичка, которой я зажгла свечу; он учуял ее предательский серный запах! У меня кровь стыла в жилах. Аллан еще раз принюхался, посмотрел на керосиновый огонек, успокоился и покачал головой. Переступив порог кладовки, он затворил дверь. Я выдохнула, на радостях едва не лишившись рассудка. Ведь у меня хватило ума закрыть за собой фрамугу, хотя она и осталась не запертой на шпингалет. Теперь можно было утереть пот со лба. Сердце стучало прямо в ребра и рвалось из груди наружу. Я даже забеспокоилась, не может ли у человека девятнадцати лет случиться инфаркт.
Через несколько минут сердцебиение пришло в норму. Соскоблив с пальцев застывшие капли воска, я сунула раскрошившиеся обломки в карман. Кожу саднило; я полизала ее языком и помахала другой рукой, чтобы охладить увлажненные ожоги. Вслед за тем мне померещился голос. Голос Аллана. Можно было подумать, мой брат беседует с кем-то в кладовке.
Меня терзала нерешительность. Подслушивать под дверью было бы полным безумием: вдруг я не успею нырнуть в укрытие? Нельзя делать глупости, нельзя искушать судьбу. Я и так лишь в последний момент сумела привести в порядок секретарский стол – запас везенья был исчерпан. Оставалось затаиться на месте, дать возможность Аллану проделать задуманное, дождаться его ухода и продолжить поиск. Повернувшись к окну, я стала вглядываться в темноту, но во мраке не различала даже очертаний надворных построек. Нет-нет, в здравом уме нечего было и думать подкрадываться к двери.
Не знаю, что меня подтолкнуло, но именно это я и сделала: выбралась из-за шторы, сулившей относительную безопасность, и, восстанавливая в памяти вид конторы, на цыпочках приблизилась к двери.
– …Говорю же, у нее навязчивая идея, – донеслись до меня обрывки фразы; и дальше: – Ясно, ясно… Разве были еще какие-то письма?.. Да нет, откуда ей знать… не докопалась. Нет, тебе ничто не угрожает… Откуда я знаю, каким образом… она… это… помалкивает. Нет, на нее не похоже… Без понятия… Честно? Вот-вот, и эта старая карга Иоланда – туда же. Представляешь, она ее сюда подвозила.
Аллан разговаривал по телефону! До меня не сразу дошло – мыслимое ли дело, пользоваться телефоном в самом сердце Общины? Выходит, он обзавелся мобильником – вот что было извлечено из ящика его личного стола! Он соединился с кем-то по телефону! Какое вероломство! А я-то, черт побери, мучилась, что в Джиттеринге взяла грех на душу – сделала пару звонков по таксофону! Позор тебе, брат! Не знаю, как я не ворвалась в кладовую, чтобы бросить эти упреки ему в лицо, но, к счастью, помрачение рассудка вскоре отступило.
– …Совсем ненадолго, – продолжал Аллан. – Я попросил дядю Мо срочно приехать сюда; кажется, мы ее уломали пожить у него.
Значит, Мо действительно звонил Аллану. Не иначе как дядюшка спьяну ошибся номером: хотел соединиться с Общиной, да только по привычке набрал номер Вудбинов, а не Аллана. Неужели у мобильного телефона тоже есть автоответчик или какое-то похожее устройство? Ведь Аллан, прежде чем сделать звонок, пару минут провел в молчании – очевидно, проверял сообщения. В самом деле, не мог же он держать телефон при себе – это грозило крупными неприятностями.
– …Спейдтуэйт, мил человек, не ближний свет. – Аллан изобразил северный говорок. – Прямо завтра, если не сорвется. Как ты сказала?.. Серьезно?.. Катальные желоба?.. Тут тебе, конечно, не Испания, но все равно…
Испания? Не туда ли собиралась Мораг вместе со своим агентом-импресарио, мистером Леопольдом? Вот так штука! Выходит, Аллан связался с Мораг? Для чего же?.. Но рассуждать было некогда – приходилось ловить каждое слово.
– Понял. Ну-ну. Что ж, каждый, как говорится, сходит с ума по-своему. На Праздник-то приедешь?.. Да ладно тебе, я пошутил. Она и сама, кстати… У нее сдвиг на этой почве: старик вызвал ее для беседы, а она стала ему на шею вешаться, буквально в штаны лезла. Представляешь?
Что? У меня отвисла челюсть; я не верила своим ушам. В чем меня обвиняют? В том, что я хотела соблазнить деда, хотя это он пытался меня изнасиловать? Если минуту назад меня знобило, то теперь бросило в жар. Какая низость! Что за клевета! Наглая ложь! Это же… это воплощенное зло.
– Нет, все понятно, – говорил Аллан. – Конечно, без свидетелей, Мораг, но я, например, скорее поверю деду, а ты?.. Еще бы… Да-да… Ума не приложу… Нет… ни малейшего представления… Конечно, я тоже. Прости за поздний звонок… Что?.. Нет, не думаю. Против тебя – вряд ли, но это всех касается. Я бы сказал, что…
С меня хватило. Я вернулась к себе в укрытие без должных предосторожностей, но ни разу не наткнулась на мебель. Скользнув за штору, я оставила точно такую же щель, как раньше. На пороге кладовой появился Аллан: в правой руке телефон, в левой керосиновая лампа – символы разных эпох. Он вернул на место мобильник, запер центральный ящик своего стола и, напоследок понюхав воздух, без промедления вышел из конторы, удовлетворенный проделанным. В скважине повернулся ключ, и шаги стали удаляться вверх по лестнице.
Меня била дрожь; я не сразу заставила себя сдвинуться с места.
Родной брат очерняет меня в глазах кузины Мораг. У меня сложилось отчетливое впечатление, что это ему не внове. С каких же пор они поддерживают телефонную связь? Для чего вообще меня отрядили на поиски Мораг? Почему Аллан ни словом не упрекнул ее за отступничество? Мир вокруг меня опять накренился, выбился из колеи, стал распадаться на части и сходить с ума.
На негнущихся ногах я вышла из-за шторы. Лицо исказила невольная гримаса недоверия. Наверно, это глюки – просто послышалось. Я покачала головой. Нашла время и место предаваться раздумьям.
Совладав с собой, я опять зажгла свечу, разогнала рукой дымок от спички, а потом вернулась к секретарскому столу.
Нужный тетрадный листок нашелся в самой глубине, в одной из папок. Как в тумане, я переписывала номера, которые значились справа от имени Мораг, а сама все не могла оправиться от потрясения. Моя рука уже готовилась вернуть листок на место и таким образом сохранить будущность нашей веры, но что-то меня остановило.
Перед тем как закрыть папку, я пробежала глазами список имен и адресов.
И увидела, что в нем значится двоюродная бабка Жобелия, которая, как нам внушали, отправилась на поиски своих кровных родственников и бесследно исчезла. Двоюродная бабка Жобелия, которая, по словам Иоланды, намекала, что… дело нечисто. Определенно, Иоланда не раз повторила: дело нечисто. Господи, мне уже не верилось, что в мире остается хоть что-то определенное. Адрес Жобелии в найденном перечне отсутствовал, но имелась приписка: «Связь через д. Мо».
Я остолбенела. Что же дальше?
У меня оставалась надежда увидеть в этом списке адреса и телефоны тетушки Рэи, а может, даже родни Сальвадора, но сюрпризы закончились. Бегло просмотрев остальные папки и разрозненные бумаги на случай новых открытий, я утратила прежний кураж и ощутила дрожь в руках. Пришлось вернуть все ящики в первоначальный вид и с преувеличенной осторожностью поднять свечу.
У письменного стола Аллана я задержалась и подергала ящики, но все они были заперты; видимо, ключ существовал в единственном экземпляре и мой брат с ним не расставался. У меня застучали зубы, хотя в конторе было тепло. Часы на каминной полке показывали половину первого. Промедление становилось опасным. Я хотела было пройти через кладовую с зажженной свечой, но решила больше не испытывать судьбу (в саду под окнами вполне мог прогуливаться кто-нибудь из ласкентарианцев) и задула пламя.
На обратном пути я забыла, что двигаться нужно спиной вперед, и больно ударилась лодыжкой – аж искры из глаз посыпались; впрочем, не столько от боли, сколько оттого, что я слишком сильно зажмурилась, чтобы не вскрикнуть. Согнувшись пополам, я потерла ушибленную ногу и тихо, но внятно выругалась. Когда я уже стояла на подоконнике и видела отражение звездного неба в неподвижном зеркале пруда, мне вдруг пришло в голову, что именно из этого окна шестнадцать лет назад меня выбросил отец, чтобы спасти от пожара.
От этой внезапной мысли у меня опять закружилась голова; пролезая в открытую фрамугу, я боялась споткнуться и рухнуть вниз – в падении с такой высоты можно было сломать шею; однако я быстро пришла в чувство, хотя нервы оставались натянутыми, как струны. Меня опять затрясло.
Из-за этих треволнений спускаться было гораздо труднее, чем влезать наверх, и я с полминуты висела на руках, пока не нащупала опору для ног, но в конце концов кое-как добралась до земли и уже дошла до фруктового сада, когда меня озарило.
С дорожки я посмотрела туда, где чернела река.
***
– Ай! В чем дело? У тебя… – в тревоге приговаривала Софи, отпирая мне дверь.Поверх ночной сорочки она накинула халат.
– Все нормально, – шепнула я. – Извини, что так поздно. Пустишь?
– Что за вопрос? – Она посторонилась. – Папаша уже дрыхнет.
– Отлично. – Я поцеловала ее в щеку; она задвинула щеколду и обняла меня. – Можно от тебя позвонить?
– Конечно можно. Только я не стану ждать, пока ты управишься, – усмехнулась она.
Я помотала головой:
– Нет-нет, это будет обычный звонок. Голосом.
Софи изобразила крайнее изумление:
– Разве тебе можно? – Она взяла телефонный аппарат, чтобы перенести его в гостиную.
– Вообще-то, нет, – сказал я. – Но очень уж припекло.
– Представляю. – Распрямив телефонный провод, Софи прикрыла дверь. – Здесь будет спокойнее. – Она опустила телефон на комод. – Стул нужен?
– Нет, спасибо.
Достав из кармана листок с записями, я кратко посвятила Софи в курс дела.
– Ай! – Софи в притворном ужасе всплеснула руками. – Ты настоящая форточница!
– Другие еще хуже.
Пока я пересказывала ей разговор Аллана с Мораг, на ее лице попеременно отражались то ужас, то гнев.
– Скользкий тип. – Она стиснула зубы. – Так кому ты собираешься звонить? Мораг?
– Ну да. Если она бросит трубку, перезвони ей сама, как свидетельница, ладно?
– Непременно. А пока заварю нам чайку.
– Лучше побудь здесь: вдруг она захочет поговорить с незаинтересованным человеком.
– Как скажешь, Ай. – Она устроилась на подлокотнике дивана.
По первому из записанных номеров мне сообщили, что это «Ламанча»; вовремя сообразив, что голос звучит как-то механически, я избежала переговоров с автоответчиком. Сообщение оставлять не стала. Набрала следующий номер.
– Алло? – В трубке звучал голос Мораг, ошибки быть не могло; ровно неделю назад она таким же голосом говорила: «Да, алло, слушаю вас!»
У меня застрял ком в горле.
– Мораг. – Я проглотила слюну. – Пожалуйста, не вешай трубку… это я, Айсис.
Наступила пауза. Потом, холодно:
– В чем дело?
Я беспомощно покосилась на Софи; та подмигнула, стараясь меня ободрить.
– Тебе звонил Аллан? Еще одна пауза.
– А тебе-то что?
– Мораг, умоляю, выслушай: он лжет. Я сама слышала: он лжет.
– Откуда ты знаешь?
– Что именно?
– Ты шпионила?
– Случайно услышала.
– Каким образом?
Я сделала глубокий вдох, но передумала и только покачала головой.
– Это долгая история; услышала – и все тут. Он тебе говорил, будто я пыталась… соблазнить деда.
– Типа того, – ответил далекий ледяной голос – Ничего удивительного, если вспомнить, как ты приставала ко мне.
– Что? Я приставала? – Меня душила обида; Софи закусила губу и нахмурилась.
– Хватит, Исида! – рявкнула Мораг, да так, что меня подбросило; я отстранила трубку от уха. – Ты меня выслеживала, подкарауливала – одно это чего стоит!
– Но не по своей воле! – запротестовала я. – Мне дали такое поручение!
– Да у тебя, видно, ум за разум зашел!
– Ничего подобного! Меня заставили; отправили в Лондон с поручением тебя разыскать… Это было задание от деда, от Общины, от всех наших!
– Вранье, Исида. Противно слушать.
– Это не вранье. Спроси кого хочешь – меня провожали всей Общиной. А до этого провели службу, даже две, и еще было совещание…
– Я уже спросила, кого хотела – Аллана.
– Нет, кого-нибудь другого.
– Он тебя даже защищал, когда начались эти шпионские игры.
– Какие еще шпионские игры? – вскричала я. – О чем ты говоришь!
Меня обуревали эмоции, за ушами покалывало. Софи, так и сидевшая в халате рядом со мной, не на шутку забеспокоилась.
– Ох, я тебя умоляю, Исида! Все эти настырные письма…
– О чем ты?
– Исида, у тебя склероз? Ты меня бомбардировала письмами, клялась в любви до гроба, посылала мне свои трусики, так что, ради бога…
– Что? – завопила я.
Софи содрогнулась и подняла глаза, приложив палец к губам.
– Мораг, – начала я. – Тебе нужно… Послушай, я хочу сказать… я очень хорошо к тебе отношусь, так было всегда. Я… мы… мы с тобой подруги, а не просто двоюродные сестры… но у меня к тебе нет любовной страсти, или как там это называется; я вовсе не схожу по тебе с ума. Верь мне: я перестала писать три с лишним года назад, когда от тебя стали приходить открытые письма, адресованные всем сразу, потому что ты была слишком занята своими… как мы думали… музыкальными упражнениями, а оказалось… на съемках…
– Не ври, Исида, – перебила Мораг, но тут же осеклась. – Постой… На каких еще съемках?
Я скривилась. Софи ответила мне смущенным взглядом. У меня запершило в горле.
– Ну, сама знаешь: под именем Фузильяды.
В трубке повисла долгая пауза.
– Ты меня слышишь, Мораг? – Мне показалось, она отошла от телефона.
– Значит, пронюхала, – настороженно выговорила она.
– Ну, в общем… – забормотала я. – Да… Короче, это тоже долгая история, только…
– Аллан говорит, ты не докопалась. – Мораг сникла. Это уже был шаг к победе.
– О том и речь – Аллан лжет!
– Кто еще знает о съемках?
– Вообще-то… все знают, – выдавила я.
– Дьявольщина.
– Послушай, Мораг, с моей точки зрения, ты не делаешь ничего плохого. Это твое тело, и ты вольна им распоряжаться по своему усмотрению, а все проявления любви священны, как ни крути, если только не основаны на принуждении; их использование в коммерческих целях также не возбраняется, поскольку реакция социума Неспасенных зиждется на исконном страхе перед властью сексуальности и на подавлении…
– Закрой фонтан, Ай… и так все ясно. Распинаешься, как уличная девка с дипломом Открытого университета.
– Извини.
– Да ладно. Только ты не объяснила, какого хрена таскалась за мной по всей стране.
– Говорю же: на меня возложили особую миссию!
– Какую именно?
– Убедить тебя вернуться к сонму Спасенных и направить по пути вероучения Ордена.
– Как-как? Я повторила.
– Ты в своем уме?
– Мораг, я же видела твое письмо.
– Какое еще письмо?
– Написанное две недели назад, с отказом участвовать в Празднике: ты сообщила, что приняла иную веру.
Мораг рассмеялась.
– Погоди-ка. Я давным-давно предупредила, что не появлюсь на Празднике, – как только от тебя стали приходить эти мерзкие письма. За последние два месяца вообще не черкнула вам ни строчки. А насчет веры – из меня, возможно, получилась не самая примерная ласкентарианка, но иной веры я для себя не вижу.
Я покосилась на Софи. Она смотрела на меня с трепетом и надеждой.
– Это означает, – сказала я в трубку, – что кто-то посылал нам поддельные… фальшивые письма.
– Если только ты не обвела всех вокруг пальца, – сказала она полушутливо. – Упс, батарейка разряжается. Еще чем-нибудь хочешь меня огорошить?
– Вроде бы нет, – сказала я. – Как ты считаешь, мы сможем встретиться? Хотелось бы обсудить некоторые детали. Где тебе будет удобно.
– Право, не знаю. Аллан говорит, ты собираешься в гости к дяде Мо…
– При чем тут это? Я могу приехать хоть в Эссекс, хоть в Лондон – куда скажешь. Только бога ради не подумай, что я тебя преследую…
– Видишь ли, ты отбываешь в южном направлении, то есть на север Англии, а я застряла здесь, потому что у Фрэнка проблемы… делового плана…
– Знаю, знаю. НДС, – подтвердила я.
– Откуда тебе?.. Впрочем, не важно. – Она перевела дыхание. – Ладно, давай назначим встречу, только я возьму с собой Рики – помнишь того симпатягу, который с тобой беседовал?
– Хозяин Тайсона.
– Он самый. Встречу назначим в людном месте, о'кей?
– Согласна.
– Вот и хорошо. Но дело в том, что завтра мы должны быть в Эдинбурге.
– В Эдинбурге? – Я подумала, что ослышалась.
– Хочешь верь, хочешь нет.
– А зачем тебе туда?
– Долго объяснять. Встретимся в Аквацентре Британского Содружества, договорились?
– В Аквацентре Британского Содружества, – повторила я.
Тут даже Софи недоуменно подняла голову.
– Во второй половине дня – устроит тебя? – спросила Мораг.
– Вполне. Купальный костюм нужен?