Бернхардт Уильям. Смертельное правосудие

   – Ну... э-э-э... нет... На самом деле это только для предполагаемых клиентов...
   – А-а, понятно.
   – Вы видели меня в новой рекламе? Представляете, идет "Лейверн и Ширли" по шестому каналу – и периодически врубают мой рекламный ролик.
   Бен переглянулся с Робом.
   – Знаете, я не смотрю "Лейверн и Ширли", впрочем, так же, как и...
   – Мне отведено там порядочно времени. – Абернати, не замечая отсутствия интереса к его рекламе, принялся описывать свой ролик. – Начинается с того, что камера наезжает на меня, давая крупный план.
   – Весьма оригинально.
   – Потом она немного отъезжает и опускается: я предстаю перед зрителями в черной кожаной куртке и завожу мотор шикарного "харлея"^[7]. Глядя прямо в камеру, я произношу: «Если врач совершил ошибку, необходимо призвать его к ответу. За обиду, нанесенную на работе, должен ответить ваш босс».
   Затем я сажусь на "харлей", газую прямо на камеру и продолжаю: "Если какая-то свинья оскорбила вас на улице, она не должна уйти от ответа". В этот момент начинает звучать музыка. Чудесная мелодия. Мы взяли ее из кинофильма "Выстрел". Очень милая.
   – Не сомневаюсь.
   – И дальше я заканчиваю словами: "Всех можно призвать к ответу. Не складывайте оружие преждевременно. Не позволяйте тем, кто сильнее вас, попирать ваше достоинство. Вам нужна надежная помощь? Звоните Джорджу Абернати". И на экране вспыхивает номер 1-800. Очень красиво. Я сам был потрясен, когда увидел свою рекламу в первый раз.
   – Лучше, чем "Касабланка"^[8]? – не скрывая издевки в голосе, спросил Роб.
   – Сравнивать нельзя, – ответил Абернати. – Если вы когда-нибудь вернетесь к частной практике, делайте ставку на телевизионную рекламу, Бен.
   – Обязательно воспользуюсь вашим советом. Спасибо.
   – Хм. Вы отстали от жизни. Такая беспечная позиция давно устарела, – за рекламой будущее.
   – Может быть, – согласился Бен. – Но меня не привлекает идея использования роскошных мотоциклов типа "харлея" для того, чтобы побуждать людей преследовать судебным порядком своих соседей и друзей.
   – Если у вас такое отвращение к судебным процессам, почему бы нам не договориться без всяких слушаний, так сказать, полюбовно.
   – Заманчивое предложение, Абернати, но я не уверен, что нам есть о чем договариваться.
   В этот момент в зал суда вошел судья Роимер, который считался одним из самых неповоротливых судей. Можно было подумать, что он постоянно пребывает в каком-то коматозном состоянии. Роимер никогда не вел себя в процессе судебного заседания активно и пускал все на самотек. И защита и обвинение были предоставлены сами себе и могли делать все, что считали нужным. Вдобавок Роимер терпеть не мог принимать решения.
   – Пожалуйста, садитесь, – сказал судья в микрофон.
   Он посмотрел какие-то бумаги, сердито нахмурился и после некоторой паузы произнес:
   – Насколько я понимаю, у нас сегодня слушание. – Голос у Роимера был сухой и тонкий. – Неужели, молодые люди, вам хочется тратить на это время? Договорились бы по-хорошему.
   Абернати вышел на кафедру и с раздражением произнес:
   – Господин судья, я предлагал мистеру Кинкейду договориться, но он отказывается представить истцу десять страниц, изъятых из переданных нам бумаг.
   Роимер обратился к Бену:
   – Это правда?
   – Да, ваша честь. Изъятые документы представляют собой частную информацию. Более того, в них содержатся сведения о текущем усовершенствовании, так что мы имеем полное право не передавать их для рассмотрения.
   – Что скажете, мистер Абернати?
   Абернати растерянно молчал, с трудом подыскивая слова. Бен ожидал, что поверенный истца будет настаивать на приватном рассмотрении документов судом, без оглашения, или потребует доказательств того, что в известных страницах действительно содержится информация о текущем усовершенствовании. Но Абернати не воспользовался имеющимися возможностями. Он стоял переминаясь с ноги на ногу, совершенно не готовый к такому повороту событий, взмокший от напряжения и явно смущенный.
   – Но, ваша честь. Я даже не видел этих бумаг, – наконец промямлил Абернати. – Откуда я знаю, что в них?
   Нетерпение Роимера возрастало:
   – Мистер Кинкейд только что сделал представление о содержании изъятых страниц. У вас есть основания оспаривать его слова?
   – В принципе, нет... Конечно... Я уверен, что мистер Кинкейд – честный молодой человек...
   – И вы согласны, что документы, касающиеся текущего усовершенствования, не должны оглашаться?
   Абернати нервно кивнул и вытер пот со лба.
   – Я понимаю, что мы не можем требовать оглашения этих документов. Но если компания проводит какой-то текущий ремонт, значит, что-то в неисправности, и это очень существенно.
   – Мистер Абернати, – прервал его Бен, – вы, я полагаю, знаете, что право не представлять в суде материалы, содержащие сведения в текущем усовершенствовании, введено не просто так: в противном случае ни одна компания не стала бы ничего улучшать, даже в том случае, если бы от этого зависели жизни и здоровье людей.
   – У вас есть еще возражения? – Роимер обратился к Абернати, постукивая карандашом по столу.
   Абернати совсем растерялся:
   – Ваша честь, я, право, не знаю, что и сказать. В словах мистера Кинкейда много новой для меня информации.
   В глазах у Бена сверкнул веселый огонек. Ну и ну! Это знает любой первокурсник юридической школы. Абернати, видимо, мало заботился о делах, которые вел. Главное – получить деньги. А копаться во всяких юридических тонкостях совершенно необязательно, тем более что и не хочется.
   – Можете ли вы чем-либо подкрепить ваши требования в данном вопросе, обосновать свою позицию? – вновь обратился Роимер к Абернати.
   – Хм... Ваша честь, в настоящее время я не готов сделать это, поскольку, как уже говорил, не владею вопросом.
   – Тогда я вынужден отклонить ваше требование.
   Типично для Роимера: он не любил затягивать слушания дольше, чем было необходимо, и никогда не навязывал кому бы то ни было своей воли, не подсказывал, что следует делать, а что нет, если, конечно, мог избежать этого.
   – В следующий раз, мистер Абернати, постарайтесь подготовиться лучше, чтобы суд не терял время впустую. – Роимер ударил молотком. – Слушание закончено.
   Все встали, и судья покинул зал.
   – Замечательно, – сказал Роб, хлопнув Бена по плечу. – Вы раздавили его! Кричтон будет в восторге.
   – Надеюсь. – Бен наблюдал за Абернати, понуро плетущимся к выходу. – Но мое мастерство в этой победе ни при чем. Просто Нельсоны смотрят "Телегида" и доверяются ему, а не юристу.
   – Какая разница? Старина, вы занимаетесь этим делом всего неделю, а уже достигли таких результатов. Кричтон прав – вы гений.
   Бен вежливо улыбнулся и ничего не ответил.
   – Пойдемте, я угощу вас горячим шоколадом, – с энтузиазмом предложил Роб. – Хочу поднять ваш жизненный тонус.
   Вы сегодня должны себя чувствовать победителем.
   Бен вышел вслед за Робом из зала суда. Ему очень хотелось, чтобы то, что сказал Роб, соответствовало действительности. Но это было не так. Совсем не так.

Глава 21

   Сержант Томлинсон в расстегнутой джинсовой куртке медленно шел по Одиннадцатой улице, засунув руки в карманы брюк. За то время, когда он патрулировал этот район, Томлинсон хорошо научился выдавать себя здесь за своего. Словно хамелеон, он мог идти, не привлекая к себе внимания, завязывать разговоры, не вызывая подозрений, словом, быть как все, ничем не отличаясь от других.
   Сержант довольно долго бродил по этим кварталам, прежде чем смог воспользоваться ключом, который дал ему Корегаи.
   Обнаружение четвертого трупа всколыхнуло весь город, и полиция Тулсы буквально стояла на ушах. Были мобилизованы все силы, привлекли даже тех, кто дежурил на коммутаторе.
   Делалось все возможное и невозможное. Ходили разговоры, что даже сам начальник полиции Блэквелл совершал патрульные объезды. Но, несмотря на все усилия, расследование не продвинулось ни на шаг: по-прежнему не были известны имена жертв, не говоря уже об убийце.
   Потратив несколько часов на получение, так сказать, "личной информации", Томлинсон приступил к собственному расследованию. Он знал, что татуировку, как та, которая была у второй жертвы, можно сделать в лавке "Тысяча мелочей" в конце Одиннадцатой улицы недалеко от Цинциннати. С тех пор как сержант увидел на груди убитой эту бабочку, несущую на крыльях гирлянду цветов, он был почти уверен в том, что татуировка напрямую связана с субкультурой Одиннадцатой улицы.
   Лавка "Тысяча мелочей", куда направлялся Томлинсон, привлекала людей наиболее распространенных в этом районе профессий: проституток, сутенеров, торговцев наркотиками и тому подобный сброд. Она представляла собой нечто среднее между аптекой, магазином и татуировочным кабинетом. Короче говоря, была нужна всем и каждому.
   Томлинсон обогнул компанию молодых парней, сгруппировавшихся вокруг бутылки с вином, и вошел в лавку. Пройдя через торговый зал, он нырнул в маленькую комнатку, располагавшуюся в дальнем его конце. За столом напротив двери сидел болезненного вида светловолосый мужчина, производивший впечатление засохшего дерева и весивший, наверное, не больше ста фунтов. На столе перед ним были разложены инструменты для нанесения татуировок, всевозможные изображения которых украшали стены в комнате. Разнообразные сердца, якори, флаги, ангелы – целая жизнь в иллюстрациях и дизайне.
   Томлинсон внимательно изучил изображенные на стенах татуировки. Вот она, именно такая, какую он видел, – симпатичная синяя бабочка, несущая на крыльях гирлянду розовых цветов.
   Суетливые глаза хозяина лавочки беспокойно блуждали по комнате, пока не замерли, уставившись на Томлинсона.
   – Как идут дела? – вежливо поинтересовался сержант.
   – Неплохо. – Глаза мужчины сузились. – И шли бы еще лучше, если бы полицейские не совались сюда.
   Томлинсон понял, что он раскрыт:
   – Не беспокойся. Я не на службе. У меня... личное дело.
   – Ага... И как только ты уйдешь, я сразу же в это поверю.
   – Неужто полиция так досаждает тебе?
   – Постоянно.
   – Но, насколько я знаю, татуировки не запрещены.
   – Конечно нет. – Мужчина облизнул пересохшие желтые губы. – Но и особым почтением у полиции тоже не пользуются.
   – А инструменты конфисковывают?
   – Конечно. Ссылаясь на то, что в районе Променада свирепствует всевозможная зараза, они забирают инструмент якобы для того, чтобы проверить его на всякие вирусы.
   – Но я уверен, что многие все равно делают татуировки.
   – Да все делают, за исключением только тех, кому это не по карману.
   Томлинсон решил не спрашивать, кого его собеседник имеет в виду.
   – Я тоже подумываю сделать себе татуировку. Может, такую вот цветную бабочку?
   – Ты что, голубой?
   – Нет. Почему?
   – Я никогда еще не видел, чтобы мужик накалывал себе бабочку. Обычно такими картинками интересуются женщины.
   – Правда? Это... популярный рисунок?
   – Некоторые проститутки любят его.
   – А кто-нибудь делал такую татуировку недавно?
   Мужчина исподлобья взглянул на Томлинсона, и на его губах появилась подозрительная усмешка. После минутного колебания он ответил:
   – Недели три назад делала одна девочка по имени Сьюзи.
   Симпатичная маленькая Сьюзи.
   – А фамилия у Сьюзи есть?
   Хозяин лавочки перестал улыбаться, застыв в напряженном молчании.
   – Разве ты не должен иметь согласие родителей, если делаешь татуировку несовершеннолетней? – Томлинсон окончательно сбросил маску.
   – У Сьюзи нет родителей. Ни здесь, ни где-нибудь в другом месте.
   "Ладно, – решил сержант, – допустим. Сейчас не до этого".
   – Сьюзи работает на Променаде?
   Мужчина в задумчивости помолчал.
   – Не могу сказать наверняка. Я не видел ее уже недели две.
   – Правда? – У Томлинсона учащенно забилось сердце: возможно, он напал на след второй жертвы маньяка. – А ты часто видишь здешних проституток?
   – Я живу здесь, как же не встретить кого-нибудь из них?
   Иногда та или другая неожиданно исчезает, и больше ее уже не видят. Но на место ушедших приходят другие.
   – Да. – Томлинсон отсутствующим взглядом рассматривал изображения татуировок, висевшие на стене. – Ты знаешь, где Сьюзи жила?
   – Жила?
   – Живет, конечно. Я имел в виду, жила до того, как ушла. – Дурацкая оговорка. Тьфу, тьфу, тьфу...
   – Нет. Но Трикси знает.
   – А кто такая Трикси?
   – Лучшая подруга Сьюзи. Тоже промышляет на Променаде. Они вместе работают, ну, ты понимаешь, о чем я. Много работают. Когда имеется возможность.
   Отлично. Это уже реальная зацепка.
   – Как выглядит Трикси?
   – Твой интерес чреват какими-нибудь неприятностями для нее?
   – Ни в коем случае. Даю тебе слово. Наоборот, я хочу помочь ей. Возможно, Трикси угрожает большая опасность.
   Мужчина снова задумался. Потом процедил сквозь зубы:
   – Молодая. Лет пятнадцать-шестнадцать, я думаю. Блондинка.
   – По-моему, они все блондинки?
   – Трикси другая, она особенная. Поймешь, когда увидишь ее.
   – Еще какие-нибудь приметы есть? – выпытывал Томлинсон.
   – Шрам. – Мужчина поднес руку к лицу. – У нее на переносице – шрам.
   – Как ты думаешь, где можно найти Трикси?
   Хозяин лавочки неопределенно кивнул в сторону улицы.
   – На Променаде. Где же еще? – Он поджал губы. – Ищи след центов.
   Центов? Томлинсон не очень понял, но попросить объяснить не решился, он и так уже задал слишком много вопросов.
   – Спасибо. Ты мне очень помог. – Сержант положил на стол двадцать долларов.
   – Как? – удивился мужчина. – Без татуировки?
   – Может быть, в следующий раз. – Томлинсон направился к выходу.
   – Если узнаю, что у Трикси из-за тебя были неприятности или что ты чем-то обидел ее, я тебя из-под земли достану, учти.
   Инструмент у меня вполне подходящий.
   – Буду иметь в виду.
   Томлинсон вышел на улицу. Он с трудом сдерживал свое нетерпение. Цель была так близка, как никогда раньше, и Томлинсон подошел к ней ближе, чем кто-либо иной. Может быть, ему удастся заткнуть рот Морелли.
   Но сначала надо найти девчонку по имени Трикси. Прежде, чем на нее выйдет убийца.

Глава 22

   – Разрешите мне поговорить с вами о допросе, – обратился Бен к главному конструктору "Аполло" Альберту Консетти.
   – Ничего не имею против, – ответил Консетти, – только, пожалуйста, покороче.
   – Мистер Консетти... это принципиально важный вопрос.
   От того, как пройдет допрос, зависит очень многое. "Аполло" рискует миллионами...
   – Молодой человек, неужели я выгляжу таким тупым?
   Бен непроизвольно окинул его взглядом: невысокого роста, лысый, рыхлой комплекции, Консетти производил впечатление абсолютно заурядного человека.
   – Не люблю юристов, – продолжал конструктор. – Сколько я с ними сталкивался, всегда убеждался: вредные и злые люди. Я и так уже потерял часть дня, общаясь с вашими коллегами, а мог бы потратить это время на что-нибудь полезное. Так что не будем усугублять положение пустой болтовней.
   – Уважаю вашу занятость, мистер Консетти, однако поверенный истца будет задавать вам каверзные вопросы, и каждое ваше слово будет фиксировать стенографистка. Поэтому лучше все-таки подготовиться.
   Консетти оставался невозмутим.
   – Напрасно вы так нервничаете. Меня уже дважды допрашивали. "Аполло" все время с кем-нибудь судится.
   – И все-таки, – настаивал Бен, – я бы хотел уточнить некоторые детали. Когда допрос начнется, мне уже не удастся это сделать.
   – В прошлый раз адвокат "Аполло" вел себя иначе. Как же его звали? Кажется, Херб или... что-то похожее. Господи, он постоянно вмешивался, заявлял протесты, спорил, выкрикивал какие-то заявления с места, короче, совершенно не давал говорить поверенному истца. Он был великолепен.
   Бен слегка усмехнулся. Одна из главных проблем современной юриспруденции – такая вот наглая тактика, дискредитирующая само понятие законности. В то же время подобная тактика ведения судебного процесса по вкусу многим клиентам.
   А юристы любят потакать своим подопечным.
   – Я так себя вести не собираюсь, – твердо сказал Бен. – Возможно, мне и придется заявить протест, но лишь в том случае, если будет необходимость зафиксировать его в протоколе.
   Вам все равно придется отвечать на вопросы.
   – Как? Разве вы не собираетесь инструктировать меня, чтобы я не отвечал на вопросы? – В голосе Консетти появились сердитые нотки. – Херб всегда настаивал на этом.
   – Я не буду. Конечно, за исключением тех случаев, когда вопросы вторгаются в вашу частную жизнь или затрагивают ваше достоинство.
   – Неужели мы позволим этим дуракам обойти нас?
   – Безусловно нет. Но и нарушать нормальный ход допроса или судебного процесса недостойным поведением мы тоже не будем. Ничтожное преимущество не стоит того. Понятно?
   – Звучит неплохо.
   – Надеюсь, мистер Консетти, нам удастся выиграть это дело, если, конечно, вы не испортите все во время сегодняшнего допроса. Договорились?
   Консетти с непричастным видом приложил руку к груди.
   – Я попробую.
   – Отлично. А теперь давайте посмотрим ваши показания.

* * *

   Войдя в конференц-зал, Абернати молча прошествовал мимо Бена, не удостоив его вниманием, и уселся в кресло напротив Консетти.
   – Возможно ли такое? – прошептал Роб. – Ни слова о рекламе? Я думал, он уже приготовил что-нибудь новенькое.
   – Наверное, все еще переживает вчерашнее поражение, – ответил Бен. – Мы выставили его дураком в суде.
   – О, не надо обобщать, – сказал Роб, – никаких "мы". Все это ваша заслуга, Кинкейд, только ваша.
   – Начинаем? – спросила стенографистка.
   Бен кивнул.
   Абернати начал с традиционных формальных вопросов, касающихся образования и предыдущих мест службы. Провозившись с этим почти час, он перешел к работе Консетти в корпорации "Аполло". Чередуя вопросы в произвольном порядке, Абернати топтался в рамках довольно узкого круга проблем: обязанности Консетти в должности главного конструктора, штат его сотрудников, проекты, осуществленные под его руководством за последние одиннадцать лет работы в "Аполло". Три часа переливали воду из пустого в порожнее, а Абернати даже ни разу не упомянул об XKL-1.
   Бен понял, что "профессиональный борец за справедливость" снова недостаточно подготовлен, если вообще готовился. У Абернати не было ни единой записи в блокноте, формулировки вопросов страдали многословием и расплывчатостью. Он явно не вникал в документы, которые были ему представлены, и никак не мог сфокусироваться на деле. В беспорядочном нагромождении вопросов отсутствовала элементарная логика, и действительно важные детали оставались незатронутыми.
   И только когда уже миновало время ленча, Абернати наконец приступил непосредственно к делу.
   – Скажите, мистер Консетти, вы лично принимали участие в создании XKL-1?
   – Нет. – Консетти держался идеально, отвечал строго на поставленный вопрос, не вдаваясь в подробности и пояснения.
   – Вы были руководителем отдела, в котором разрабатывался XKL-1, не так ли?
   – Да.
   – Вы имели представление о работе, проводимой вашими подчиненными?
   – Конечно. – Консетти старался говорить как можно лаконичнее, чтобы не сболтнуть лишнего. Однако Абернати всячески понуждал его пуститься в разъяснения. – Я ежедневно контролирую работу, которая осуществляется в моем отделе. Я – сторонник жесткого руководства и несу ответственность за то, что делают мои подчиненные.
   – Правда? Несете полную ответственность?
   – Я уже сказал.
   – Хорошо. Мы вернемся к этому позже, – заметил Абернати. – Среди проектов, которые вы контролировали как руководитель отдела, была ли разработка подвесной системы XKL-1?
   – Да.
   – Значит, проект XKL-1 осуществлен в вашем отделе?
   – Верно.
   – Кто конкретно разрабатывал принципиальное решение данной конструкции?
   – Эл Остин и Берни Кинг.
   – А где они сейчас?
   – Берни Кинг – главный конструктор нашего отделения в Оклахома-Сити. А как сложилась судьба Эла Остина и где он теперь, я не знаю.
   – Он больше не работает в "Аполло"?
   – Нет.
   – Остин был уволен?
   – Понятия не имею. Во всяком случае, я его не увольнял.
   – Кто может знать, чем Остин теперь занимается и где его найти?
   Консетти пожал плечами:
   – Хоть убейте, не знаю. Разве что Кинг? Попробуйте спросить его.
   – Проверялась ли надежность оригинальной пружины вашей конструкции в экстремальных условиях?
   Консетти гордо выпрямился и обиженно вскинул покрасневшее лицо:
   – Мистер Абернати, каждая деталь любой конструкции, спроектированной в "Аполло", проверяется множество раз во всевозможных условиях с помощью специальных тестов на безопасность. Если хотите знать, это – принципиальная позиция нашей корпорации. Продукция "Аполло" безопасна, как материнские объятия.
   – Очень похвально.
   – Мы сотрудничаем со всеми соответствующими федеральными службами.
   – Не сомневаюсь. Но мой вопрос не распространялся на всю продукцию "Аполло". Я спрашивал конкретно о пружине.
   Повторяю: ваша оригинальная пружина проходила испытания на надежность в экстремальных условиях?
   Бен выразительно посмотрел на Консетти. Нельзя давать Абернати возможность повторять вопросы. Любая уклончивость или двусмысленность в ответе играет на руку адвокату истца. Нужно придерживаться очень четких лаконичных ответов только на поставленный вопрос, без каких-либо отклонений в сторону.
   – Да, мы проводили испытание пружины, – на этот раз однозначно сказал Консетти.
   – Есть ли какие-либо документы, отражающие этот факт?
   – Конечно.
   – Где они могут находиться?
   Консетти взглянул на Бена.
   – Все документы сдаются в архив.
   – Материалы, о которых идет речь, были представлены поверенному истца на прошлой неделе, – пояснил Бен.
   – Да, – подтвердил Абернати. – Вместе с тысячами других документов. Я едва успел просмотреть эту гору бумаг. – Он взял карандаш и начал нервно крутить его. – Были ли предусмотрены какие-либо дополнительные устройства в конструкции для повышения надежности пружины?
   – Я не вполне понимаю, что вы имеете в виду?
   – Меня интересует, было ли предусмотрено в конструкции что-либо, предупреждающее возможную поломку пружины в экстремальных ситуациях?
   – Это все равно что предохранять весеннюю листву от осыпания в случае внезапного стихийного бедствия.
   – Но именно такая не предусмотренная вами ситуация и привела к трагической гибели сына моих клиентов.
   – Протестую, – вмешался Бен. – Необоснованное обвинение.
   – У меня создается впечатление, что мы с вашим клиентом просто впустую теряем время, Кинкейд.
   – Если у вас еще есть вопросы, задавайте, – невозмутимо произнес Бен. – В противном случае мы готовы поставить на этом точку.
   Абернати недовольно повернулся к Консетти и раздраженно прорычал:
   – Отвечайте на мой вопрос.
   – На какой вопрос? – спокойно осведомился Консетти.
   – О дополнительных устройствах, повышающих надежность.
   – Нет, подобных устройств не предусматривалось.
   – Прекрасно. Спасибо за вашу откровенность. – Абернати до хруста сжал пальцы.
   – Может быть, устроим перерыв? – спросил Бен.
   – Нет, – рявкнул Абернати. – У меня еще много вопросов к свидетелю. Если, конечно, мистер Консетти согласится на них отвечать. – Он на мгновение замер над столом и неожиданно резко выпалил: – Предъявляли ли вам когда-нибудь обвинение в уголовном преступлении?
   Консетти выглядел глубоко оскорбленным.
   – Как вы можете задавать мне подобные вопросы?
   – Отвечайте! – не унимался Абернати.
   – Отказываюсь.
   – Не имеете права.
   Консетти повернулся к Бену.
   – Я обязан отвечать на этот вопрос?
   Бен кивнул:
   – Боюсь, что да.
   Консетти готов был рассвирепеть. С его точки зрения, адвокату полагалось кричать, протестовать, мешать ведению допроса, а не покорно соблюдать закон и призывать к этому своего подзащитного.
   – Нет, мне никогда не предъявляли обвинение в уголовном преступлении.
   – Находились ли вы когда-либо под арестом по подозрению в совершении уголовного преступления?
   – Конечно нет.
   – Вы в этом уверены? – Абернати достал из кейса тоненькую папку. – Разрешите мне напомнить вам, как однажды, не справившись с управлением своей машины, вы выехали на встречную полосу скоростной магистрали и стали виновником аварии.
   Консетти вспыхнул:
   – Ну это уж слишком!
   – Оставьте риторические восклицания для присяжных, – заметил Абернати. – Я же прошу вас как можно более точно ответить на конкретно поставленный вопрос.
   – Заявляю протест, – вмешался Бен. – Нет никакой связи между вашим вопросом и сутью разбираемого дела.
   – Вы не видите связи? А то, что XKL-1 сконструирована пьяницей?! – патетически воскликнул Абернати.
   – Протест, – повторил Бен. – Бездоказательное обвинение.
   – Я думаю, гражданам Америки будет интересно узнать, что каждый раз, заводя мотор, сделанный в "Аполло", они подвергают свои жизни смертельной опасности!