груза на другую точку - Чухрай. Радист донес, что за линией фронта самолет
встретил плохую погоду, затем связь прекратилась. На базу самолет не
вернулся. Вероятно, экипаж не захотел вторично возвращаться на базу, не
выполнив задания, и, снизившись в поисках сигнальных костров, на малой
высоте врезался в землю. Точной причины гибели этого экипажа установить не
удалось.
Полеты. Ночь за ночью...
В начале июля экипаж гвардии капитана Бориса Тоболина доставил с
посадкой на площадку Дуброво 900 килограммов боеприпасов. Вылететь обратно
он не смог - кончалась ночь, безопасно перелететь линию фронта было трудно.
На день партизаны замаскировали самолет, но противник его обнаружил и
пытался разбомбить. К счастью, ни одна из бомб в машину не попала. С
наступлением темноты экипаж Тоболина, взяв на борт 18 тяжелораненых
партизан, привез их на аэродром в Монино, откуда их срочно доставили в
Москву.
6 июня гвардии капитан Иван Куценко, командир 2-й эскадрильи, решил
дать отдых командиру корабля Маркову и полетел вместо него к партизанам в
соединение Сабурова на выброску большого количества медикаментов и
десантирование женщины-врача на точку Хойники, в 65 километрах юго-западнее
Мозыря. С задания самолет с экипажем в составе командира корабля гвардии
капитана Куценко, штурмана Ненахова, борттехника Картеля, бортрадиста
Куничникова и воздушного стрелка Воробьева не возвратился. Только через
месяц в часть пришел борттехник гвардии техник-лейтенант Тимофей Картель. Он
рассказал о последнем полете экипажа.
В связи с тем что задание было ответственным, а полет дальним, Куценко
получил разрешение не брать в полет второго пилота, а на его место посадил
штурмана Ненахова, чтобы тому было удобнее вести детальную ориентировку,
сличая местность под крылом с картой. Самолет еще засветло вылетел с
аэродрома Монино на аэродром подскока в Грабцево, под Калугой. Там самолет
дозаправился горючим и в 21.30 поднялся в воздух. Район базирования
вражеской авиации - Сещу и Алсуфьево - прошли в облаках, но скоро облачность
кончилась, кругом было чистое, безоблачное небо.
Сразу же, как только самолет вышел из облаков, его атаковал словно
поджидавший вражеский истребитель. При первой же атаке были пробиты
бензобаки, машина вспыхнула. Куценко пошел на снижение и приказал экипажу
покинуть самолет на парашютах. Но правая часть фюзеляжа была охвачена
снаружи огнем, накалившаяся дверь не открывалась. Картелю едва удалось
открыть левую дверь. Воздушный стрелок Воробьев, женщина-врач и бортрадист
Куничников один за другим покинули самолет. Выждав немного, за ними
выпрыгнул и Картель. Когда его тряхнуло в воздухе и он почувствовал, что
спускается на парашюте, огляделся кругом, но кроме горящего самолета ничего
не увидел.
Приземлившись, он пошел на запад. Идти было трудно, мучили сильные
ожоги. К утру вышел к селу, которое, как потом он узнал, называлось
Быковичи. Ему повезло: хозяйка дома, в который он постучался, Александра
Червякова была женой партизана. С подругой, Марией Дубровиной, они провели
переодетого в женское платье бортмеханика в другой дом. Через несколько дней
Дубровина отвела Тимофея Картеля на окраину села, заросшую кустарником, и
передала его двум партизанским разведчикам. С ними, благополучно миновав
заслоны карателей, он ушел в Жирятинский лес.
Только через трое суток попал Картель в партизанский отряд Панасенко.
Везде, где только мог, он справлялся об остальных членах экипажа, но никто
ничего не знал. Позже партизанские разведчики через местных жителей узнали,
что троих парашютистов, выпрыгнувших из сбитого самолета, гитлеровцы
окружили и пытались взять в плен. Парашютисты - двое мужчин и одна женщина -
отстреливались до последнего, и все трое были убиты автоматными очередями. С
уверенностью можно предположить, что в бою с гитлеровцами погибли смертью
храбрых радист Куничников, стрелок Воробьев и отважная патриотка-врач, имя
которой, к большому сожалению, установить пока не удалось.
В отряде Тимофей Картель пробыл до июля, там ему народными средствами
лечили ожоги лица и рук. В июле в отряд прилетели шесть По-2, на них были
отправлены за линию фронта 16 подростков и стариков, двое раненых партизан и
вместе с ними Картель.
Командир отряда Иван Куценко и штурман корабля Ненахов не вернулись в
часть. Вероятно, они сгорели вместе с самолетом.
До последних дней войны Тимофей Картель продолжал громить врага,
совершив более 200 вылетов на бомбардировку вражеских объектов и 19 успешных
вылетов к партизанам.
8 июня семь самолетов полка летали ночью на точку Голынка, что в 65
километрах юго-западнее Могилева, доставляли партизанам отряда Яхонтова
взрывчатку и боеприпасы. При возвращении ровно в полночь самолеты экипажей
Климанева, Владимирова и Кузнецова были атакованы двумя ночными
истребителями Ме-109. Воздушные стрелки вовремя заметили противника, открыли
огонь и не подпустили истребителей на близкое расстояние, а командиры
кораблей, маневрируя с набором высоты, ввели самолеты в облака и скрылись в
них. Однако при первой атаке противнику удалось повредить самолеты: на
некоторых оказалось по тридцать - сорок пробоин.
10 июня самолеты под управлением Кузнецова, Алейникова, Агапова,
Земляного, Крюкова, Готина, Засорина, Дегтяренко, Волкова и Цыганкова летали
в Трубчевск, доставляли партизанам боеприпасы и взрывчатку. В ту же ночь
самолет гвардии старшего лейтенанта И. И. Мусаткина, вылетавший на площадку
в районе Ровно, с задания не вернулся. В первом часу ночи стрелок-радист
донес: "Прошел Гомель", на этом связь оборвалась. По сообщениям партизан,
самолет с хвостовым номером 21 сгорел примерно в 20 километрах южнее Мозыря.
В это время там была сильная гроза. Экипаж погиб.
В середине июня экипаж Кулакова, выполняя задание Центрального штаба
партизанского движения, выбросил в районе Хотынец несколько человек партизан
и 360 килограммов груза. В ту же ночь я на самолете Крюкова доставил с
посадкой на площадку Дуброво шесть партизанских командиров и 400 килограммов
боеприпасов. За нами вслед туда же прилетели экипажи Леднева, Станилевича и
Кузнецова. К их прилету погода настолько испортилась, что сесть на площадку
они не смогли и более 3 тонн боеприпасов сбросили на парашютах. Проведя день
у партизан в Дуброво, мы взяли на борт раненых и на следующую ночь вернулись
к себе на базу.
16 июня три самолета летали в район озера Нарочь к партизанскому отряду
Шляхтунова, 14 самолетов - на партизанские площадки отрядов Сипки и Перунова
у озер Лосвиди и Луковское. И хотя погода в районах выброски была плохая -
дождь, ограниченная видимость, все 17 экипажей задание выполнили успешно,
доставили партизанам 23 тонны боеприпасов и взрывчатки.
На следующую ночь было получено задание лететь в соединение Сабурова на
площадку в Дуброво и в Лельчицы с посадкой и доставить туда командиров и
комиссаров отрядов и очень важные для партизан грузы. На маршруте и в районе
посадочных площадок были исключительно сложные метеорологические условия:
мощные грозы, ливневые дожди с ограниченной горизонтальной видимостью.
Только один самолет командира корабля Дергачева и штурмана Навроцкого
пробился к цели и выполнил задание. При возвращении у линии фронта самолет
застал рассвет, немецкие истребители обнаружили Ли-2 и атаковали его, но
Дергачев успел уйти в облака. Уже засветло он перелетел линию фронта и
вернулся на базу.
А самолет экипажа гвардии старшего лейтенанта Климанева, тоже
вылетавший на площадку Дуброво, не вернулся. В полк сообщили, что машина
Климанева на маршруте попала в грозу, загорелась и горящей была посажена на
территории, занятой врагом. Из 13 человек, находившихся на борту самолета,
трое убито, один, раненный, попал в плен к гитлеровцам, остальные находятся
в соединении Сабурова. Через некоторое время экипаж Павла Савченко на своем
самолете вывез от партизан Климанева и четырех членов его экипажа. Не было с
ними только второго пилота младшего лейтенанта Зыкова.
Вернувшиеся рассказали, что когда прилетели в Дуброво, там бушевала
сильная гроза, шел проливной дождь. Самолет сделал несколько кругов над
площадкой, но костров и посадочных знаков никто не увидел. Костры, очевидно,
заливало сильными потоками дождя. Климанев предложил старшему группы
партизан сбросить груз на площадку, а самим выпрыгнуть на парашютах. Но это
предложение партизанами принято не было, они опасались за целость груза,
упакованного с расчетом на посадку самолета. Партизаны предложили вернуться
и при хорошей погоде вылет повторить. Климанев согласился. Обратно летели
вдоль грозового фронта, в ливневом дожде. Перелетев Днепр между Речицей и
Лоевым, корабль попал в мощные грозовые облака. Сильные турбулентные потоки
подхватили его и начали бросать вверх, вниз - на сотни метров. Машина быстро
покрывалась льдом, началась тряска. От огромных перегрузок, обледенения,
тряски отказали пилотажные приборы. На винтах двигателей от статического
электричества образовались огненные диски. В один из сильнейших бросков
сорвало астролюк и повредило управление, самолет перестал слушаться рулей. И
в этом безвыходном положении Сергей Климанев подал команду всем покинуть
самолет на парашютах.
Но из беспорядочно падающего в грозовом облаке самолета выпрыгнуть
оказалось не так просто. Мощные силы бросали людей от одного борта грузовой
кабины к другому, прижимали их к стенке фюзеляжа, так что они были не в
силах двигаться. И все же большинству членов экипажа и сопровождавшим груз
партизанам удалось выпрыгнуть из самолета, благополучно приземлиться в лесах
под Могилевом, а затем через местных жителей попасть к партизанам. Не смогли
выпрыгнуть из самолета три человека - второй пилот Зыков и два партизана.
Они упали вместе с машиной и сгорели в ней.
24 июня четыре самолета летали в Сосницы, расположенные на слиянии рек
Припяти и Днепра, и в Бровки, где Березина впадает в Днепр, сбрасывали
боеприпасы на парашютах, садились в пункте Святое, куда доставили для
партизанских отрядов "Большевик" и "За Родину" 6 тонн боеприпасов и
вооружения.
Для борьбы с принявшим огромный размах партизанским движением и
самолетами, летавшими в партизанские отряды, гитлеровское командование
выделило специальные авиагруппы, ночные бомбардировщики и истребители с
опытнейшими экипажами.
Эти группы по выложенным для нас сигналам обнаруживали партизанские
отряды, наносили по ним бомбовые удары. Выследив наши самолеты,
подкрадывались к ним и с близкой дистанции открывали огонь.
Теперь при полетах к партизанам у нас увеличились потери. Мы теряли
самый опытный летный состав, людей, столь нужных стране для борьбы со все
еще сильным врагом. Потери были невосполнимы. За короткий срок, да еще в
военной обстановке, таких опытных летчиков, каких мы теряли, подготовить
было невозможно. Для этого нужны годы.
Но война продолжалась.
В ночь на 2 июля два самолета - один под командованием Маркова и мой -
летали в партизанский отряд к Чухраю. Когда мы подлетели к пункту
десантирования, то увидели в воздухе немецкие самолеты, они бомбили и
обстреливали партизан. Нам ничего не оставалось, как уйти в сторону и ждать.
Когда гитлеровцы прекратили атаки партизанской площадки и улетели, мы вышли
на нее и по сигналам трех костров треугольником и семафора из красного и
зеленого огней сбросили продукты и боеприпасы.
8 июля я с экипажем Тоболина летал на площадку Дуброво. Мы доставили
для расположенной вблизи Рудне-Хоченской группы партизан полторы тонны
боеприпасов. После дневки вывезли оттуда 15 тяжелораненых партизан.
В июле наши самолеты летали с посадкой в Дерновичи к отряду Ушакова и в
Кожушки, куда доставляли боеприпасы и вооружение для партизанского
соединения Ковпака, летали в отряд Полудренко, садились на партизанские
площадки Бабки южнее Климова. 28 июля двадцать пять экипажей доставили
различным отрядам более 30 тонн боеприпасов, вооружения, медикаментов. В ту
же ночь самолет гвардии старшего лейтенанта Дегтяренко, уже возвращаясь, у
линии фронта на высоте 1900 метров был атакован сзади вражеским
истребителем. Фашист подошел незаметно, открыл огонь из всех пулеметов и
сразу же скрылся в ночной темноте. У машины Дегтяренко был поврежден правый
мотор, прострелены и сильно повреждены масляный бак, бензосистема, правое
колесо, правая сторона центроплана с лонжеронами. Опытный летчик, Дегтяренко
на одном моторе едва дотянул до Серпухова и сел на полевом аэродроме.
В конце августа не вернулся экипаж гвардии капитана Владимирова. Он
вылетал в район Полоцка. 9 сентября от командира партизанского отряда
Охотина была получена шифровка: самолет Владимирова был сбит истребителями
противника и горящим упал в трех километрах от поселка Горбачева. Гвардии
капитан Владимиров, гвардии младший сержант Власов, гвардии младший
лейтенант Дикусар, гвардии капитан-инженер Октябрьский, гвардии младший
сержант Агеев, гвардии младший сержант Анищенко и два партизана,
сопровождавшие груз, были похоронены с воинскими почестями в братской могиле
партизанами отряда имени Сталина.
В октябре в район Могилева на десантирование партизанам боеприпасов
вылетел самолет С-47 (транспортный фирмы Дуглас) с экипажем гвардии старшего
лейтенанта Александра Цыганкова. В экипаж входили второй пилот гвардии
младший лейтенант Александр Григорьев, штурман гвардии лейтенант Василий
Фомин, борттехник гвардии старший техник-лейтенант Федор Доленко, радист
гвардии сержант Борисов, стрелок гвардии сержант Чернов. Самолет с задания
не вернулся. О его судьбе стало известно, лишь когда в часть вернулся
Александр Григорьев. На обратном маршруте у линии фронта их самолет сзади
слева снизу с близкой дистанции неожиданно был атакован вражеским
истребителем. Первыми очередями истребитель поджег самолет, убил командира
Александра Цыганкова. Григорьев взял управление и с правым крутым разворотом
со скольжением бросил машину вниз. Противник больше не атаковал. Но все
попытки Григорьева сбить пламя с горящей машины ни к чему не привели. Во
время резких маневров открылась дверь грузовой кабины, и пламя хлынуло в
пилотскую кабину. В грузовой кабине бушевал пожар, горел бензин, лившийся из
простреленных дополнительных баков.
Оставаться в самолете нельзя было ни минуты. Григорьев приказал
оставшимся в живых покинуть самолет. Открыв астролюк, первым выпрыгнул
борттехник Федор Доленко, за ним штурман Василий Фомин. Но открытый астролюк
создал сильную тягу, поток огня стал вырываться наружу, закрыв единственный
путь для спасения оставшимся в кабине двум живым членам экипажа. Григорьев
понял, что медлить нельзя. Прикрыв от обжигающего пламени руками лицо, он
бросился прямо в огонь к открытому люку.
Он и сейчас не может сказать, как в дыму и огне отыскал этот люк и
высунулся по пояс. Зато он хорошо помнит, как стало ему страшно, когда он
хотел оттолкнуться от фюзеляжа: слева и справа вращались винты двигателей.
Спрыгни - изрубят в куски. Тогда в одно мгновение он развернулся лицом к
хвостовому оперению, полностью вылез из люка и, сдуваемый мощным воздушным
потоком, заскользил по фюзеляжу. Сознание обожгла тревожная мысль: сейчас он
с огромной силой ударится о хвостовое оперение и разобьется... Собрав все
силы, он оттолкнулся и полетел вниз - в черную пропасть ночи.
Почувствовав, что находится в воздухе, нащупал на груди вытяжное кольцо
парашюта, с силой дернул его. Резкий толчок, и он повис на стропах. Через
несколько секунд нервное напряжение спало, и он стал ощущать сильную боль на
лице и в руках, жгучую боль в бедрах: на нем горел комбинезон. Ударяя руками
по горевшей одежде, Григорьев старался сбить пламя и не заметил, как
приблизилась земля...
Когда он пришел в себя, уже брезжил рассвет. Григорьев увидел, что
находится на огромном пепелище - это было все, что осталось от сожженной
дотла большой деревни.
С трудом пройдя пять-семь километров на восток, Александр Григорьев
встретил в одной полусожженной деревне местных жителей и от них узнал, что
находится на территории, уже освобожденной нашими войсками от врага. Тогда
он попросил их проводить его в расположение какой-либо воинской части.
Две женщины из деревни, где находился пост пограничных войск, провели
Григорьева туда. Санитарный инструктор погранпоста оказал Григорьеву первую
медицинскую помощь. Помимо ожогов на лице и руках, у летчика оказалось еще и
пулевое ранение локтевого сустава, которого он сгоряча и не заметил.
Пограничники рассказали летчику, что их патруль был возле обломков
сгоревшего самолета и обнаружил там два сильно обгоревших трупа. Кроме того,
на расстоянии 700 метров был найден еще один труп с нераскрытым парашютом.
Из-за воспалившихся ран от ожогов и большой потери крови Григорьев был
не в состоянии сходить к месту падения самолета, чтобы установить личность
погибших. Пограничники похоронили их с воинскими почестями.
Александра Григорьева доставили в медсанбат, а оттуда в эвакогоспиталь.
Григорьев и два офицера-пехотинца, опасаясь, что их отправят для лечения в
тыл, а оттуда, как обычно, во вновь формируемую часть, сбежали из госпиталя.
На попутной машине доехали до Калуги, там Григорьев распрощался с
товарищами-"беглецами" и пешком пришел к себе на аэродром.
Когда гвардии младший лейтенант Александр Григорьев прибыл в часть, я,
откровенно говоря, его не узнал: обгоревшее лицо было покрыто сплошной
потрескавшейся черной коркой, трещины кровоточили и гноились, глаз в
заплывших и опухших глазницах не было видно, из-за сильно опухших губ
разговаривать членораздельно он не мог, руки в грязных бинтах... В рваной, с
кровавыми пятнами шинели, наброшенной на плечи поверх обгоревшего
комбинезона - он совершенно не похож был на того молодого красавца атлета,
каким я его знал. Мое сердце сжалось от боли, мне было понятно, что он
пережил, я бывал в его положении.
Осторожно взяв Сашу за плечи, я прижал его к своей груди, поздравил с
возвращением в часть. Потом, вызвав старшего врача гвардии капитана Трегуба,
направил Григорьева на лечение в гарнизонный госпиталь. Судьба двух членов
экипажа, первыми выпрыгнувших из самолета, осталась неизвестной. Они могли
приземлиться в расположении противника и погибнуть, попасть в плен, могли,
выбрасываясь из астролюка, попасть под винты двигателей, разбиться о
хвостовое оперение...
Александр Григорьев вскоре поправился, вернулся в строй и стал опять
летать на боевые задания. Спустя некоторое время он был назначен командиром
корабля и до последнего дня войны самоотверженно и храбро сражался с врагом.
Наряду с доставкой партизанам боеприпасов, вооружения, медикаментов,
наши экипажи увозили в тыл к противнику и разбрасывали там листовки, в
которых населению оккупированных районов сообщалось о положении на фронтах,
борьбе советского народа с фашистскими захватчиками, успехах Красной Армии в
боях против гитлеровских полчищ. Советским людям, жившим и боровшимся в тылу
врага, не менее чем оружие нужно было правдивое и пламенное слово партии.
Вот характерные примеры таких полетов. В середине сентября самолет с
экипажем Н. Е. Киселева по заданию Белорусского штаба партизанского движения
выбросил в районе Дуброво 1600 килограммов боеприпасов, а затем, пробив
облачность и набрав большую высоту, разбросал 60 тысяч листовок на
белорусском языке. Экипаж молодого командира корабля гвардии лейтенанта
Сычева десантировал в Осиповке 1200 килограммов боеприпасов, а также
разбросал над Белоруссией 15 тысяч листовок. И такие полеты были частыми. А
иногда весь груз самолета составляли только листовки и литература. Помимо
листовок мы зачастую доставляли в партизанские отряды киноаппаратуру,
киномехаников, ленты документальных и художественных фильмов, которые
демонстрировались партизанам и местному населению.
Полеты к партизанам были трудным делом даже для очень опытных экипажей.
Нелегко было за тысячи километров, на территории, занятой противником, в
глуши лесов, вдали от населенных пунктов, ночью, в кромешной тьме, зачастую
в дождь и грозу, отыскать заданную точку. А в то время для поиска заданной
цели мы имели только карту, компас, часы и указатель воздушной скорости -
небогатое навигационное оборудование. Ищи иголку в стогу сена! Даже
радиополукомпас, который в то время был установлен на самолете, мы не могли
использовать для выхода на цель: как я уже говорил, радиостанции в
партизанских отрядах были коротковолновыми и маломощными и для использования
'их в качестве приводных радиостанций не годились.
Но еще более трудными были полеты с посадкой на так называемые
"партизанские аэродромы". Требовалось исключительное летнее мастерство,
чтобы посадить тяжелый корабль на небольшую площадку на лесной поляне или
кочковатой луговине, а потом поднять его в воздух, максимально загруженным
ранеными партизанами и детьми.
Незнание партизанами элементарных требований безопасной посадки тяжелых
машин на полевых площадках: размеров площадки, твердости грунта, правил
светового обозначения места приземления - приводило иногда к аварийным
ситуациям.
9 сентября 1942 года самолет 102-го авиаполка командира старшего
лейтенанта Владимирцева вылетел с особо важным грузом в партизанский отряд
Д. М. Медведева, который в то время находился под Ровно. Экипажу предстояло
посадить самолет на подготовленную партизанами площадку, сдать груз, забрать
тяжелораненых и в ту же ночь вернуться на один из подмосковных аэродромов.
Иван Владимирцев до войны летал на трассах ГВФ и был опытнейшим
летчиком. Это он со своим экипажем перевез и высадил в тылу у гитлеровцев
почти весь отряд Медведева.
Перед вылетом Владимирцеву сообщили, что посадочная площадка в отряде
будет обозначена тринадцатью кострами, расположенными по ее периметру, и
посадочным знаком: фонарями, выложенными буквой "Т". После длительного
ночного полета самолет точно вышел в район расположения партизанского
отряда.
Как известно, посадочный знак "Т" означает место приземления самолетов.
Он выкладывается в начале взлетно-посадочной полосы или площадки так, чтобы
горизонтальная черта "Т" была направлена против ветра. Летчик получает
информацию о направлении ветра и знает, что место перед знаком и правее его
безопасно для посадки и имеет твердый ровный грунт. Но буквы "Т" на площадке
не было. Владимирцев делал круг за кругом, дожидаясь, когда партизаны
догадаются выложить недостающий световой сигнал. По радио он запросил
Москву, как ему поступить в данном случае, но Москва по каким-то причинам
молчала. Чтобы не демаскировать месторасположение отряда длительным полетом
над ним, летчик принял решение произвести посадку без дополнительного знака.
Прежде чем сесть, Владимирцев снизился до бреющего полета и пролетел низко
над площадкой, освещая ее зажженными фарами. Площадка, как показалось
экипажу, была без препятствий, ровной и достаточно большой для посадки
тяжелой машины. Вторично зайдя на площадку, Владимирцев выпустил шасси и
посадил самолет. После приземления машина немного прокатилась, потом колеса
стали увязать, и, глубоко зарывшись в вязкой почве, машина стала на нос. Как
выяснилось после, партизаны оборудовали посадочную площадку на болотистом
грунте. "Т" было выложено белыми полотнищами, а несколько человек освещали
сигнал карманными фонариками. Конечно, слабый свет фонариков, к тому же
заслоняемый фигурами людей, летчики увидеть не могли.
Самолет был сильно поврежден, отремонтировать его в партизанском лагере
было невозможно. Самолет пришлось уничтожить. Летчики остались у партизан.
Старший лейтенант Владимирцев возглавил у них аэродромную команду, обучая
партизан выбирать пригодные для посадки самолетов площадки. На Большую землю
экипаж Владимирцева вместе с ранеными партизанами был вывезен летчиком
101-го полка Виталием Бибиковым.
А в других отрядах повторялись те же ошибки.
В апреле 194.3 года самолет С-47 нашего полка с экипажем гвардии
старшего лейтенанта Михаила Бурина доставлял боеприпасы в соединение
Ковпака. Экипаж без труда отыскал площадку и пошел на посадку по выложенным
стартовым сигналам. Площадка была хорошей, ровной, однако в конце пробега на
ней оказалась большая канава. На большой скорости самолет ее благополучно
проскочил, но, руля на малой скорости обратно, провалился колесами в эту
канаву. Летчик мгновенно выключил моторы и только поэтому не поломал виты.
Партизанам пришлось откапывать колеса самолета, срыть большой бугор и на
руках вытащить самолет на ровное место. Оказалось, сигнальные огни были
выложены не в начале посадочной площадки, как это обычно делается, а в
середине; самолету не хватило ровного поля, чтобы закончить пробег. Вылет
обратно задержался более чем на два часа. Пришлось лететь над занятой
противником территорией в светлое время. Перед линией фронта самолет был
атакован истребителем;
к счастью, пулеметные очереди прошли мимо, а Михаил Бурин успел вовремя
скрыться в облаках.
К началу 1943 года в партизанском соединении Ковпака скопилось большое