Страница:
трясет. Но чтобы долететь до Москвы, нужно подняться за облака. И летчик
настойчиво ведет машину вверх. На высоте 4000 метров засверкали звезды...
В Москве, на центральном аэродроме имени Фрунзе, самолет ждали
представители ТАСС, издательств газет "Правда" и "Известия", корреспонденты
и работники аэропорта. Когда все встречавшие разошлись, штурман обнял
Борисенко: "Молодец, Женя".
Утренние газеты вышли с историческими снимками и сообщениями об
экспедиции И. П. Папанина. Никто из читателей не знал, с каким риском
доставлял эти материалы из Мурманска экипаж Евгения Борисенко. Да и не
должен был знать, это была обычная летная работа.
Думаю, что нет в нашей стране взрослого человека и даже подростка,
который бы не видел кинофильма "Валерий Чкалов", не восхищался отчаянно
дерзким и мастерским пролетом Чкалова на истребителе под Кировским мостом на
Неве.
Но в 1940 году, когда снимался фильм, Чкалова уже не было в живых, а
создатели киноленты хотели сделать натуральные, захватывающие кадры пролета
под мостом. Для этого такой трюк нужно было повторить. Но кто рискнет это
сделать? По заданию командования Северного управления ГВФ пролет под
Кировским мостом на Неве повторил (причем, не один раз) Евгений Борисенко.
Для полетов по заданию "Ленфильма" Борисенко выбрал самолет-амфибию
Ш-2. Размах крыльев этого самолета был даже несколько больше, чем у
истребителя, на котором летал Валерий Павлович Чкалов.
В холодные, пасмурные октябрьские дни, когда снимали эпизод, безветрия
или ветра нужного направления ждать не приходилось, да и времени для этого
не было. Даже при небольшом боковом ветре, понимал Борисенко, самолет будет
сносить, поэтому главное перед пролетом - точно определить угол упреждения.
Борисенко рисковал, но сделал все, чтобы этот риск был минимальным. Перед
пролетом он прошелся по мосту, сам промерил ширину арки, определил
направление и силу ветра, прошел под мостом на лодке, психологически
подготовил себя к полету.
К счастью, в первый день полетов, когда Борисенко с кинооператором
вылетели на съемку, направление ветра было почти перпендикулярным к мосту, и
Женя успешно выполнил два пролета. Однако режиссер фильма Калатозов и
оператор Гинзбург, который производил съемку, сомневались в качестве
отснятой пленки и на другой день попросили Борисенко сделать еще два пролета
под мостом.
На этот раз условия полета были сложными, со стороны правого берега дул
порывистый боковой ветер. Борисенко и в этот день отлично справился с
заданием.
Но без происшествия все-таки не обошлось.
По окончании съемок кинооператор Гинзбург попросил летчика "высадить"
его поближе к студии "Ленфильм". Наступили сумерки. Гидросамолет Борисенко
приводнил нормально, но на пути машины встретился топляк - затонувшее
бревно. Получив пробоину, фюзеляж быстро наполнился водой, и гидросамолет в
считанные секунды затонул. Только хвост остался на поверхности воды.
Из воды вынырнул Борисенко, ухватился за хвост гидросамолета,
осмотрелся. На поверхности воды Гинзбурга не было. Тогда Женя сбросил
кожаное пальто и нырнул. Через несколько секунд он вытащил из воды
кинооператора, подошедшая шлюпка забрала Гинзбурга и увезла его на берег.
Борисенко, в мокрой одежде, продрогший, руководил работой по спасению
гидросамолета. Только когда буксирный трос был привязан к машине, он сел в
моторный катер, который отбуксировал самолет к берегу.
...24 июня 1941 года, когда мы бомбили фашистские войска в районе
Гродно и Картуз-Береза и потеряли там 14 самолетов, был сбит и самолет
Евгения Борисенко.
На звено, бомбившее танки врага, напала большая группа вражеских
истребителей. Звено мужественно отражало атаки врага, но силы были
неравными. После одной из атак противника самолет Борисенко загорелся.
Умолкли пулеметы стрелка-радиста Нечаева и штурмана Фетисова. А враг все
нападал на горящую, беззащитную, но продолжавшую лететь машину. В этой
безвыходной обстановке Борисенко приказал экипажу покинуть самолет на
парашютах. Однако никто не выпрыгнул из самолета. Решив, что Фетисов и
Нечаев тяжело ранены и не в состоянии покинуть машину, Женя не стал прыгать
с парашютом, а пошел на посадку, чтобы спасти боевых друзей. Огонь обжигал
лицо и руки, но Борисенко, превозмогая боль, посадил израненный горящий
самолет.
Как только машина закончила недолгий пробег, он бросился в штурманскую
кабину. Николай Фетисов был мертв. Привязные ремни удерживали его в сидячем
положении, голова с запекшимися струйками крови была склонена на грудь.
Борисенко спрыгнул с крыла и, заслоняя руками глаза от бушующего пламени,
пытался проникнуть в кабину стрелка-радиста Володи Нечаева. Но в это время
один за другим стали взрываться бензобаки. Взрывной волной летчика отбросило
далеко от самолета, на нем запылала облитая бензином одежда. Катаясь по
земле, он с трудом погасил пламя. Рядом догорал самолет, в котором остались
его боевые друзья. С обожженным лицом, обуглившимися, скрюченными руками, в
оборванной и обгоревшей одежде, он поднялся с земли и зашагал на восток.
Его мучила физическая боль, но еще большая боль была в его сердце -
боль от потери товарищей.
Идя полями и перелесками, по грудь утопая в болотной грязи, далеко
обходя населенные пункты, которые уже были захвачены гитлеровцами, он
мысленно клялся сторицей отплатить за все врагу. Эту свою клятву он пронес
через все военные годы. Он беспощадно мстил за сына Николая Фетисова,
который родился двадцать первого июня, а через три дня остался сиротой, за
всех малышей, которые остались без отцов и матерей, за поруганную советскую
землю, за пепелища городов и сел...
Войдя в палатку, где жил летный состав, я увидел лежащего на койке
человека. Распухшее лицо покрыто коростой подсохших ожогов, глаза заплыли,
руки забинтованы. Я растерялся и не знал, как начать разговор, чтобы хоть по
голосу узнать, кто это.
- Привет, дружище, где это тебя так подремонтировали?
- А, Коля, ты пришел?- узнал я голос Евгения Борисенко.- А я думал, что
ты уже не вернешься. Теперь вдвоем будет веселее, а то я тут один из нашей
эскадрильи - больше никого нет.
Говорить ему было трудно. Потрескавшиеся, опаленные губы кровоточили.
Но молчать он не мог.
Два месяца потребовалось, чтобы зажили и зарубцевались раны от ожогов.
Но из-за рубцов на коже у Жени плохо закрывались веки, слезились глаза,
ограниченно двигались пальцы рук. Врачи не разрешали ему летать, но он
рвался в бой, настоял на своем и вместе с нами стал летать на бомбежку.
В первых числах января сорок второго года наши войска вели упорные бои
за Ржев. После нескольких успешных бомбежек вражеских танков и
мотомеханизированных войск в районе Ржева Евгению Борисенко снова не
повезло: на его самолет напали четыре Ме-109. Какие только немыслимые
маневры не применял Женя, чтобы уклониться от огня истребителей и поставить
самолет в выгодное положение для своих стрелков. Стрелок-радист Иван Чухрий
сбил одного увлекшегося атакой фашиста, но тот успел зажечь один мотор и
сильно повредить бомбардировщик. Воздушный бой продолжался. Маневрируя и
отбиваясь от "мессеров", Борисенко удалось снизиться и на одном моторе, на
малой высоте выйти к не занятой врагами территории. Он сел "на брюхо" у
линии фронта, в расположении своих войск.
В ста метрах от бомбардировщика остановилась и замерла группа бойцов.
Из самолета никто не выходил. Штурман Гоша Федоровский и стрелок-радист
Чухрий были ранены.
- Бойцы! Что стоите? Помогите снять с борта раненых!..
- Товарищ летчик, вы же сели на минное поле. Сейчас минеры подойдут...
Опасаясь за товарищей, которым промедление могло стоить жизни,
Борисенко поднял валявшуюся поблизости палку и, осторожно прощупывая ею
снег, медленно пошел к дороге. Солдаты, затаив дыхание, следили за ним.
Каким-то чудом он дошел до дороги. Когда прибыла машина с минерами, бойцы
уже вынесли раненых по проторенному Женей следу.
Федоровский и Чухрий оказались тяжело ранеными, у первого была
раздроблена рука, у второго несколькими пулями пробита грудь. После
перевязки на машине, выделенной наземными войсками, командир доставил своих
товарищей в санитарную часть на аэродром близ Клина. В Москве Чухрию сделали
сложную операцию - извлекли из груди пулю, находившуюся в нескольких
миллиметрах от сердца.
Через некоторое время Борисенко, уже с другим экипажем, пригнал с
завода новый самолет и снова полетел в бой. Он выполнял самые сложные боевые
задания. Бомбил военные объекты в тылу противника, наносил бомбовые удары по
танковым частям, железнодорожным эшелонам и часто возвращался на
поврежденном, пробитом пулями и осколками зенитных снарядов самолете.
Вот такого человека послала мне судьба в боевые друзья.
Теперь мы расставались. Меня ожидало новое назначение, а впереди у
обоих были бои.
- НА ПОМОЩЬ 2-Й УДАРНОЙ -
Две недели, которые я получил на поездку к семье, промелькнули как одно
мгновенье. Только на дорогу "на перекладных" ушла половина моего отпуска.
Добираться до Тбилиcи, где жила моя семья, пришлось на попутных самолетах.
Регулярного движения пассажирских самолетов на этой трассе, как и на многих
других трассах страны, не было. Хотя фронт отодвинулся на запад и к весне
стабилизировался, транспортные самолеты совершали полеты только в глубоком
тылу.
Двое суток я впустую прождал оказии на центральном аэродроме имени
Фрунзе в Москве. На третьи сутки мне посчастливилось с помощью друзей из
аэропорта устроиться на военный транспортный самолет, доставлявший в Тбилиси
специальный груз. Надо сказать, что экипажу в какой-то мере повезло в том,
что у них на борту оказался такой пассажир. Летели мы через Саратов, Гурьев,
Красноводск, Баку, и почти в каждом из этих пунктов были большие трудности с
горючим. Мой опыт транспортных полетов в ГВФ и знакомства в аэропортах как
нельзя лучше пригодились. Лишь благодаря этому к исходу вторых суток мы были
в Тбилиси.
Много радости и одновременно горечи принесла мне встреча с семьей. Жена
моя, Женя, за те месяцы, что шла война, переболела тифом, который дал
тяжелое осложнение - тромбофлебит ног. Стриженой, страшно исхудавшей,
бледной, с опухшими ногами предстала она передо мной. Лишь ее большие черные
глаза искрились радостью.
Сынишка Петя также выглядел плохо. Худой, бледный, он, казалось, весь
просвечивал насквозь. Сестренка Лидочка, бежавшая из Гродно и жившая вместе
с моей семьей, как и моя жена, перенесла тиф. Стриженная наголо, она
настолько изменилась, что только по живым васильковым глазам и можно было ее
узнать.
Увидев, какое впечатление они все трое произвели на меня, жена, разведя
руками, сказала: "Видишь, что сделала война..." - и горько заплакала.
Всем жилось не сладко в то время. Несмотря на болезнь ног, жена по
мобилизации трудового фронта работала на чулочной фабрике и по двенадцать
часов в сутки простаивала у станка. Сестра тоже трудилась на производстве.
За те немногие дни, что довелось мне пробыть в Тбилиси, я прежде всего
добился перевода жены на такую работу, где она могла бы работать сидя.
Собрав все ценные вещи, съездил в Кахетию, в Телави, и обменял их на
растительное масло, крупу, кукурузную муку и сушеные фрукты и этим, хоть и
ненадолго, обеспечил семью самыми необходимыми продуктами
Теперь можно было возвращаться на фронт - но как? Времени до срока
возвращения в часть осталось очень мало. На помощь пришел Шалва Лаврентьевич
Чанкотадзе, начальник Грузинского управления ГВФ. В Тамбов летел самолет
ПР-5, на нем и приказал отправить меня Чанкотадзе. Уже в аэропорту я узнал,
что пилотировать самолет будет Вашакидзе, мой бывший второй пилот, с которым
до войны мы летали на ДС-3. Посовещавшись с ним, решаем лететь по старой
нашей трассе, через Крестовый перевал Главного Кавказского хребта, по
Дарьяльскому ущелью, вдоль бурной Арагвы, мимо седого Казбека - на
Орджоникидзе, Астрахань и затем через Саратов на Тамбов. Этим, хотя и очень
тяжелым маршрутом, почти вдвое сокращается путь, а следовательно, и время
полета до Тамбова. Об этом решении доложили Чанкотадзе, предложенный маршрут
он утвердил.
Провожать меня собралось много товарищей, работников Тбилисского
аэропорта. Здесь наш старый, заслуженный, всеми уважаемый пилот Николай
Иванович Спиряков, старейший бортмеханик, летавший еще на "Вуазенах" и
"Фарманах" - сама история нашей авиации, страстный голубятник Горбунов,
командир отряда могучий богатырь Попунашвили, один из лучших борттехников
Васятка Мацнев, пилоты Козодубов, Михаил Жиронкин, Николай Гагокидзе,
Кацитадзе, Курчанц, Федор Лахно, начальник парашютной службы Быдлинский,
инженеры Тер-Петросян и Кузьмин, парторг аэропорта Акопов и многие другие
товарищи. О каждом из них можно было бы рассказать много интересного.
Расскажу хоть об одном, ветеране авиации.
Все, кто работал в довоенные годы в Тбилисском аэропорту, помнят
худощавого, очень подвижного для своих лет, с изрытым оспинами лицом
начальника аэропортовских мастерских Горбунова. Он был страстно влюблен в
авиацию и всю жизнь посвятил ей. Служил Горбунов в авиации с самого ее
зарождения, вначале мотористом, потом авиамехаником, несколько лет летал
бортовым техником на самолете ПС-9. Многие прекрасные механики были его
учениками.
Помимо самолетов, у него были и другие увлечения - голуби и шахматы.
Голуби в какой-то мере утоляли его страсть к небу. Они летали, о чем он
мечтал всю жизнь (он не мог стать летчиком из-за плохого здоровья). В
аэропорт он приезжал раньше всех и уезжал последним. Там, у мастерских, была
у него большая голубятня. В ней он держал только почтовых голубей и
турманов-пилотажников. Приезжая с рассветом в аэропорт. Горбунов выпускал в
небо своих турманов и с упоением наблюдал за их полетом. Они у него
выполняли головокружительный каскад фигур "высшего пилотажа" в групповом
полете и этим доставляли ему огромное наслаждение. Изредка он приносил
кому-нибудь из нас клетку с парой голубей и просил отвезти их в какой-либо
дальний аэропорт и выпустить там после посадки. Его голуби, увезенные в
Баку, Ереван, Кутаиси, Сухуми и другие города Закавказья, всегда
возвращались домой. Сколько же тогда они приносили радости Горбунову! С
летчиками у него была большая дружба. Мы ходили к нему наблюдать за полетом
и "пилотажем" его питомцев, а он в свободное от работы время приходил к нам
и с большим азартом сражался с кем-либо в шахматы. Выиграть у него партию
мало кому удавалось, и он этим очень гордился.
Провожая, он обнял меня и сказал:
- Колька! Бейте там хорошенько проклятых фрицев, кончайте с ними и
скорей возвращайтесь домой. Жалею, что я не с вами, не берут меня на фронт.
Тяжелым было расставание с женой, она с трудом получила разрешение
отлучиться с работы и вместе с сыном приехала на аэродром проводить меня в
дальнюю дорогу.
Распрощавшись со всеми, забираюсь в пассажирскую кабину видавшего виды
старенького самолета, закрываю фонарь и поудобнее усаживаюсь среди груды
всяких ящиков, запчастей и чехлов.
Самолет порулил на старт, почти все провожающие разошлись, только моя
жена, сынишка и Горбунов стояли на поле, махали мне руками.
Хотя мы выбрали самый короткий маршрут, но только на вторые сутки нам
удалось долететь до Тамбова. Там мне посчастливилось устроиться на самолет
ПС-84, летевший с большой группой командиров из Баку в Москву, и к исходу
дня долететь на нем до Центрального аэродрома.
Переночевав в летной комнате аэропорта, рано утром я уехал на
Ярославский вокзал, а оттуда электричкой в авиагарнизон, где тогда
формировалось соединение, в один из полков которого, 103-й, я получил
назначение.
ЗНАКОМСТВО С ЭСКАДРИЛЬЕЙ
Отыскав штаб, я представился командиру полка полковнику Божко и вручил
ему предписание о своем назначении командиром 2-й авиаэскадрильи.
Божко встретил меня приветливо, подробно расспросил о моей летной и
боевой службе. Высокий, широкоплечий, могучего телосложения, с отличной,
несмотря на солидный возраст, военной выправкой, Божко мне понравился сразу.
Божко представил меня комиссару полка майору Таганцеву и начальнику
штаба подполковнику Архипову. После знакомства и короткой беседы с ними
командир полка вызвал свою "эмку", и мы поехали на аэродром, где в то время
личный состав полка занимался подготовкой самолетов к полетам.
Когда мы подъехали к стоянке, Божко сказал мне:
- Смотри, капитан, какое почетное, историческое место нам отвели: ту
самую горку, с которой Валерий Чкалов стартовал и летел на своем АНТ-25 в
Америку через Северный полюс. Счастливой она была для экипажа Чкалова.
Может, и для нас она будет счастливой.
На северной стороне огромного аэродрома, через вес его поле, с востока
на запад протянулась бетонная лента, упиравшаяся концами в поляны соснового
бора. Восточный конец ее будто приподнялся от сильного порыва ветра и повис
на горизонте на уровне верхушек могучих сосен. Туда, на вздыбившийся конец
этой бетонной ленты, везла нас автомашина. С обеих сторон полосы стояли
бомбардировщики различных типов.
- Ну вот мы и на месте, - сказал Божко, с трудом протискивая свое
могучее тело в дверцу. "Эмка" была явно не по его комплекции.
Подбежал дежурный по стоянке и доложил командиру о производимых
работах. Здесь же по приказанию командира полка была построена 2-я
авиаэскадрилья. Божко представил меня личному составу и уехал в штаб.
Отпустив технический состав для продолжения работ на самолетах, я
оставил только командиров кораблей, комиссара эскадрильи майора Коломийцева,
адъютанта капитана Сороковенко, инженера инженер-капитана Литвиненко,
штурмана майора Сазонова и начальника связи старшего лейтенанта Маковского,
с которыми хотел познакомиться поближе и в первую очередь.
Мы уселись в кружок в тени крыла одного из самолетов, и я рассказал
товарищам о себе, а затем дал слово руководящему составу и командирам
кораблей эскадрильи. Они поочередно коротко рассказали о себе, об Уровне
летной подготовки и готовности своих экипажей к полетам.
Так при первом знакомстве мы многое узнали друг о друге, и эта наша
непринужденная беседа сразу сблизила нас и определила, как мне кажется,
дальнейшую нашу дружную боевую работу.
Страна мобилизовала все силы на разгром врага. Полки нашего соединения
формировались в основном из специалистов ГВФ (как же был прав Я. В.
Смушкевич, когда говорил нам на предвоенной конференции, что ГВФ является
неисчерпаемым резервом для воздушных сил Красной Армии), только штурманский
состав, воздушные стрелки и вооруженцы да небольшая часть стрелков-радистов
прибывали из школ ВВС. Там они в основном проходили ускоренный курс обучения
и, конечно, не имели никакого практического опыта, тем более опыта боевого.
Штабы полков и часть руководящего состава авиаэскадрилий укомплектовывались
кадровым командирским составом.
Среди командиров кораблей, бортовых техников и радистов оказалось много
моих знакомых по работе и Аэрофлоте, товарищей, которых я знал как
высококвалифицированных авиационных специалистов. Их большой опыт и знания
впоследствии мы использовали при подготовке молодых членов экипажей к боевым
действиям.
Эскадрилья состояла из одиннадцати экипажей. В нее входили экипажи
командиров Дрындина, Засорина, Дакиневича, Бурина, Куценко, Маркова,
Волкова, Кулакова, Крюкова, Исакова и мой. Все командиры кораблей имели
хорошую летную подготовку и большой опыт самостоятельной летной работы. Это
обнадеживало и радовало меня.
Посоветовавшись со своими заместителями, я решил начать подготовку
эскадрильи к боевой работе с организационных мероприятий - проведения
строевого, партийного и комсомольского собраний, на которых будут поставлены
конкретные задачи по подготовке к боевым действиям в самые короткие сроки.
Как доложил мне комиссар эскадрильи майор Коломийцев, 70 процентов состава
эскадрильи - коммунисты и комсомольцы, все командиры кораблей - члены
партии. Было на кого опереться.
Побывав на аэродроме и в общежитии, где жили летчики и технический
состав, я пришел к выводу, что прибывающие на формирование еще недостаточно
организованы, дисциплины и порядка от них пока еще никто не требует. В
общежитии размещены все вместе - сержантский состав и пожилые командиры,
койки как следует не заправляются, расписание и распорядок дня не
выполняются.
Очевидно, это было результатом того, что большинство людей прибыло из
Аэрофлота, а молодежь, только вчера окончившая школы, считала, что на фронте
можно вести себя повольготней.
Капитан Сороковенко получил указание разместить личный состав
поотрядно, командиров отдельно от сержантов, составить распорядок дня с
учетом работы столовой и выделенного нам времени для приема пищи. Распорядок
дня объявить летно-техническому составу, вывесить в общежитии и твердо
требовать его выполнения.
На строевое собрание мы пригласили командование полка и секретаря
парторганизации полка майора Ф. Е. Шабаева.
Командир полка коротко и четко изложил нам задачи по формированию и
боевой подготовке, сроки готовности к выполнению боевых заданий, которые,
надо сказать, были крайне сжатыми: готовность полка намечалась на 1 июня.
Чтобы выполнить эти задачи, требовалось много, организованно и
напряженно поработать. Поэтому на партийном и комсомольском собраниях
обсуждались вопросы укрепления дисциплины, повышения организованности в
учебе и боевой подготовке, о роли и месте коммунистов и комсомольцев в
воспитании личного состава, об их личном примере в выполнении поставленных
задач.
Времени для планового формирования полка и подготовки его к боевым
действиям у нас практически не было. Обстановка на фронтах заставляла
заниматься всеми вопросами в процессе выполнения боевых заданий.
В то время, весной 1942 года, наша авиапромышленность, эвакуированная в
восточные районы страны, еще не в состоянии была обеспечить фронт в
достаточном количестве боевыми самолетами, поэтому наш полк, как и некоторые
другие части, получил на вооружение обыкновенные транспортные самолеты
ПС-84, да и то в ограниченном количестве. На них мы могли выполнять только
транспортную работу по обеспечению различных перевозок для фронтов,
эвакуацию раненых бойцов в тыл страны.
Еще в период нашего формирования полку была поставлена довольно сложная
задача по выполнению специальных заданий командующего Закавказским военным
округом.
Находившиеся в Иране согласно договору 1921 года советские войска
нуждались в снабжении вооружением, боеприпасами, продовольствием,
медикаментами, обмундированием. Для перевозки этих грузов из состава 2-й
эскадрильи выделили два экипажа: заместителя командира эскадрильи по летной
подготовке старшего лейтенанта Дрындина и лейтенанта Крюкова.
Экипажи Дрындина и Крюкова успешно выполнили задание. Они сделали
несколько полетов из Тбилиси в Тегеран и Басру. В сложных условиях полетов
над высокогорьем они перевезли много груза и получили поощрение от
командования Закавказского военного округа.
Отличное выполнение задания этими экипажами явилось показателем их
зрелости, хорошей летной подготовки, а следовательно, и готовности к
выполнению боевых задач.
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ПОЛКА
В конце марта 1942 года противнику удалось окружить 2-ю ударную армию,
ее войска с кровопролитными боями пробивались на соединение с главными
силами Волховского фронта. Наступило резкое потепление. Все дороги и
колонные пути, проложенные через болотистые участки, оказались затопленными,
ухудшилось снабжение войск боеприпасами и продовольствием. Существ венной
помощи войска Волховского фронта окруженной 2-й ударной армии оказать не
могли.
В мае наш полк получил партию самолетов Ли-2. Это были такие же
самолеты, как и почтово-пассажирские ПС-84, только несколько переделанные и
модернизированные. Из пассажирской кабины были убраны кресла, снята мягкая
обивка, в грузовой кабине установили авиационные пулеметы. Самолет стал
военно-транспортным, на котором можно было перевозить войска и различные
грузы.
В конце мая из состава полка была выделена группа из 12 самолетов, в
которую вошли четыре экипажа нашей эскадрильи. Этой группе была поставлена
задача - обеспечение частей 2-й ударной армии боеприпасами, продовольствием
и медикаментами.
В один из последних дней мая мы перелетели на новый аэродром.
Взлетно-посадочная площадка этого аэродрома не имела твердого покрытия, а
представляла собой бугристую песчаную полосу. После каждого пробега самолета
на аэродроме поднимались облака пыли. Пыль забивалась в глаза, скрипела на
зубах, саднила все тело. Не аэродром, а Сахара в песчаную бурю.
Рассредоточив и замаскировав машины, приступили к подготовке к
выполнению задания. Позади стоянок самолетов были сложены различные грузы,
вооружение, боеприпасы, продовольствие. Специальные команды упаковывали их в
десантные мягкие мешки, в которых грузы сбрасывались без парашютов.
Пока заправляли и загружали самолеты, экипажи изучили район
настойчиво ведет машину вверх. На высоте 4000 метров засверкали звезды...
В Москве, на центральном аэродроме имени Фрунзе, самолет ждали
представители ТАСС, издательств газет "Правда" и "Известия", корреспонденты
и работники аэропорта. Когда все встречавшие разошлись, штурман обнял
Борисенко: "Молодец, Женя".
Утренние газеты вышли с историческими снимками и сообщениями об
экспедиции И. П. Папанина. Никто из читателей не знал, с каким риском
доставлял эти материалы из Мурманска экипаж Евгения Борисенко. Да и не
должен был знать, это была обычная летная работа.
Думаю, что нет в нашей стране взрослого человека и даже подростка,
который бы не видел кинофильма "Валерий Чкалов", не восхищался отчаянно
дерзким и мастерским пролетом Чкалова на истребителе под Кировским мостом на
Неве.
Но в 1940 году, когда снимался фильм, Чкалова уже не было в живых, а
создатели киноленты хотели сделать натуральные, захватывающие кадры пролета
под мостом. Для этого такой трюк нужно было повторить. Но кто рискнет это
сделать? По заданию командования Северного управления ГВФ пролет под
Кировским мостом на Неве повторил (причем, не один раз) Евгений Борисенко.
Для полетов по заданию "Ленфильма" Борисенко выбрал самолет-амфибию
Ш-2. Размах крыльев этого самолета был даже несколько больше, чем у
истребителя, на котором летал Валерий Павлович Чкалов.
В холодные, пасмурные октябрьские дни, когда снимали эпизод, безветрия
или ветра нужного направления ждать не приходилось, да и времени для этого
не было. Даже при небольшом боковом ветре, понимал Борисенко, самолет будет
сносить, поэтому главное перед пролетом - точно определить угол упреждения.
Борисенко рисковал, но сделал все, чтобы этот риск был минимальным. Перед
пролетом он прошелся по мосту, сам промерил ширину арки, определил
направление и силу ветра, прошел под мостом на лодке, психологически
подготовил себя к полету.
К счастью, в первый день полетов, когда Борисенко с кинооператором
вылетели на съемку, направление ветра было почти перпендикулярным к мосту, и
Женя успешно выполнил два пролета. Однако режиссер фильма Калатозов и
оператор Гинзбург, который производил съемку, сомневались в качестве
отснятой пленки и на другой день попросили Борисенко сделать еще два пролета
под мостом.
На этот раз условия полета были сложными, со стороны правого берега дул
порывистый боковой ветер. Борисенко и в этот день отлично справился с
заданием.
Но без происшествия все-таки не обошлось.
По окончании съемок кинооператор Гинзбург попросил летчика "высадить"
его поближе к студии "Ленфильм". Наступили сумерки. Гидросамолет Борисенко
приводнил нормально, но на пути машины встретился топляк - затонувшее
бревно. Получив пробоину, фюзеляж быстро наполнился водой, и гидросамолет в
считанные секунды затонул. Только хвост остался на поверхности воды.
Из воды вынырнул Борисенко, ухватился за хвост гидросамолета,
осмотрелся. На поверхности воды Гинзбурга не было. Тогда Женя сбросил
кожаное пальто и нырнул. Через несколько секунд он вытащил из воды
кинооператора, подошедшая шлюпка забрала Гинзбурга и увезла его на берег.
Борисенко, в мокрой одежде, продрогший, руководил работой по спасению
гидросамолета. Только когда буксирный трос был привязан к машине, он сел в
моторный катер, который отбуксировал самолет к берегу.
...24 июня 1941 года, когда мы бомбили фашистские войска в районе
Гродно и Картуз-Береза и потеряли там 14 самолетов, был сбит и самолет
Евгения Борисенко.
На звено, бомбившее танки врага, напала большая группа вражеских
истребителей. Звено мужественно отражало атаки врага, но силы были
неравными. После одной из атак противника самолет Борисенко загорелся.
Умолкли пулеметы стрелка-радиста Нечаева и штурмана Фетисова. А враг все
нападал на горящую, беззащитную, но продолжавшую лететь машину. В этой
безвыходной обстановке Борисенко приказал экипажу покинуть самолет на
парашютах. Однако никто не выпрыгнул из самолета. Решив, что Фетисов и
Нечаев тяжело ранены и не в состоянии покинуть машину, Женя не стал прыгать
с парашютом, а пошел на посадку, чтобы спасти боевых друзей. Огонь обжигал
лицо и руки, но Борисенко, превозмогая боль, посадил израненный горящий
самолет.
Как только машина закончила недолгий пробег, он бросился в штурманскую
кабину. Николай Фетисов был мертв. Привязные ремни удерживали его в сидячем
положении, голова с запекшимися струйками крови была склонена на грудь.
Борисенко спрыгнул с крыла и, заслоняя руками глаза от бушующего пламени,
пытался проникнуть в кабину стрелка-радиста Володи Нечаева. Но в это время
один за другим стали взрываться бензобаки. Взрывной волной летчика отбросило
далеко от самолета, на нем запылала облитая бензином одежда. Катаясь по
земле, он с трудом погасил пламя. Рядом догорал самолет, в котором остались
его боевые друзья. С обожженным лицом, обуглившимися, скрюченными руками, в
оборванной и обгоревшей одежде, он поднялся с земли и зашагал на восток.
Его мучила физическая боль, но еще большая боль была в его сердце -
боль от потери товарищей.
Идя полями и перелесками, по грудь утопая в болотной грязи, далеко
обходя населенные пункты, которые уже были захвачены гитлеровцами, он
мысленно клялся сторицей отплатить за все врагу. Эту свою клятву он пронес
через все военные годы. Он беспощадно мстил за сына Николая Фетисова,
который родился двадцать первого июня, а через три дня остался сиротой, за
всех малышей, которые остались без отцов и матерей, за поруганную советскую
землю, за пепелища городов и сел...
Войдя в палатку, где жил летный состав, я увидел лежащего на койке
человека. Распухшее лицо покрыто коростой подсохших ожогов, глаза заплыли,
руки забинтованы. Я растерялся и не знал, как начать разговор, чтобы хоть по
голосу узнать, кто это.
- Привет, дружище, где это тебя так подремонтировали?
- А, Коля, ты пришел?- узнал я голос Евгения Борисенко.- А я думал, что
ты уже не вернешься. Теперь вдвоем будет веселее, а то я тут один из нашей
эскадрильи - больше никого нет.
Говорить ему было трудно. Потрескавшиеся, опаленные губы кровоточили.
Но молчать он не мог.
Два месяца потребовалось, чтобы зажили и зарубцевались раны от ожогов.
Но из-за рубцов на коже у Жени плохо закрывались веки, слезились глаза,
ограниченно двигались пальцы рук. Врачи не разрешали ему летать, но он
рвался в бой, настоял на своем и вместе с нами стал летать на бомбежку.
В первых числах января сорок второго года наши войска вели упорные бои
за Ржев. После нескольких успешных бомбежек вражеских танков и
мотомеханизированных войск в районе Ржева Евгению Борисенко снова не
повезло: на его самолет напали четыре Ме-109. Какие только немыслимые
маневры не применял Женя, чтобы уклониться от огня истребителей и поставить
самолет в выгодное положение для своих стрелков. Стрелок-радист Иван Чухрий
сбил одного увлекшегося атакой фашиста, но тот успел зажечь один мотор и
сильно повредить бомбардировщик. Воздушный бой продолжался. Маневрируя и
отбиваясь от "мессеров", Борисенко удалось снизиться и на одном моторе, на
малой высоте выйти к не занятой врагами территории. Он сел "на брюхо" у
линии фронта, в расположении своих войск.
В ста метрах от бомбардировщика остановилась и замерла группа бойцов.
Из самолета никто не выходил. Штурман Гоша Федоровский и стрелок-радист
Чухрий были ранены.
- Бойцы! Что стоите? Помогите снять с борта раненых!..
- Товарищ летчик, вы же сели на минное поле. Сейчас минеры подойдут...
Опасаясь за товарищей, которым промедление могло стоить жизни,
Борисенко поднял валявшуюся поблизости палку и, осторожно прощупывая ею
снег, медленно пошел к дороге. Солдаты, затаив дыхание, следили за ним.
Каким-то чудом он дошел до дороги. Когда прибыла машина с минерами, бойцы
уже вынесли раненых по проторенному Женей следу.
Федоровский и Чухрий оказались тяжело ранеными, у первого была
раздроблена рука, у второго несколькими пулями пробита грудь. После
перевязки на машине, выделенной наземными войсками, командир доставил своих
товарищей в санитарную часть на аэродром близ Клина. В Москве Чухрию сделали
сложную операцию - извлекли из груди пулю, находившуюся в нескольких
миллиметрах от сердца.
Через некоторое время Борисенко, уже с другим экипажем, пригнал с
завода новый самолет и снова полетел в бой. Он выполнял самые сложные боевые
задания. Бомбил военные объекты в тылу противника, наносил бомбовые удары по
танковым частям, железнодорожным эшелонам и часто возвращался на
поврежденном, пробитом пулями и осколками зенитных снарядов самолете.
Вот такого человека послала мне судьба в боевые друзья.
Теперь мы расставались. Меня ожидало новое назначение, а впереди у
обоих были бои.
- НА ПОМОЩЬ 2-Й УДАРНОЙ -
Две недели, которые я получил на поездку к семье, промелькнули как одно
мгновенье. Только на дорогу "на перекладных" ушла половина моего отпуска.
Добираться до Тбилиcи, где жила моя семья, пришлось на попутных самолетах.
Регулярного движения пассажирских самолетов на этой трассе, как и на многих
других трассах страны, не было. Хотя фронт отодвинулся на запад и к весне
стабилизировался, транспортные самолеты совершали полеты только в глубоком
тылу.
Двое суток я впустую прождал оказии на центральном аэродроме имени
Фрунзе в Москве. На третьи сутки мне посчастливилось с помощью друзей из
аэропорта устроиться на военный транспортный самолет, доставлявший в Тбилиси
специальный груз. Надо сказать, что экипажу в какой-то мере повезло в том,
что у них на борту оказался такой пассажир. Летели мы через Саратов, Гурьев,
Красноводск, Баку, и почти в каждом из этих пунктов были большие трудности с
горючим. Мой опыт транспортных полетов в ГВФ и знакомства в аэропортах как
нельзя лучше пригодились. Лишь благодаря этому к исходу вторых суток мы были
в Тбилиси.
Много радости и одновременно горечи принесла мне встреча с семьей. Жена
моя, Женя, за те месяцы, что шла война, переболела тифом, который дал
тяжелое осложнение - тромбофлебит ног. Стриженой, страшно исхудавшей,
бледной, с опухшими ногами предстала она передо мной. Лишь ее большие черные
глаза искрились радостью.
Сынишка Петя также выглядел плохо. Худой, бледный, он, казалось, весь
просвечивал насквозь. Сестренка Лидочка, бежавшая из Гродно и жившая вместе
с моей семьей, как и моя жена, перенесла тиф. Стриженная наголо, она
настолько изменилась, что только по живым васильковым глазам и можно было ее
узнать.
Увидев, какое впечатление они все трое произвели на меня, жена, разведя
руками, сказала: "Видишь, что сделала война..." - и горько заплакала.
Всем жилось не сладко в то время. Несмотря на болезнь ног, жена по
мобилизации трудового фронта работала на чулочной фабрике и по двенадцать
часов в сутки простаивала у станка. Сестра тоже трудилась на производстве.
За те немногие дни, что довелось мне пробыть в Тбилиси, я прежде всего
добился перевода жены на такую работу, где она могла бы работать сидя.
Собрав все ценные вещи, съездил в Кахетию, в Телави, и обменял их на
растительное масло, крупу, кукурузную муку и сушеные фрукты и этим, хоть и
ненадолго, обеспечил семью самыми необходимыми продуктами
Теперь можно было возвращаться на фронт - но как? Времени до срока
возвращения в часть осталось очень мало. На помощь пришел Шалва Лаврентьевич
Чанкотадзе, начальник Грузинского управления ГВФ. В Тамбов летел самолет
ПР-5, на нем и приказал отправить меня Чанкотадзе. Уже в аэропорту я узнал,
что пилотировать самолет будет Вашакидзе, мой бывший второй пилот, с которым
до войны мы летали на ДС-3. Посовещавшись с ним, решаем лететь по старой
нашей трассе, через Крестовый перевал Главного Кавказского хребта, по
Дарьяльскому ущелью, вдоль бурной Арагвы, мимо седого Казбека - на
Орджоникидзе, Астрахань и затем через Саратов на Тамбов. Этим, хотя и очень
тяжелым маршрутом, почти вдвое сокращается путь, а следовательно, и время
полета до Тамбова. Об этом решении доложили Чанкотадзе, предложенный маршрут
он утвердил.
Провожать меня собралось много товарищей, работников Тбилисского
аэропорта. Здесь наш старый, заслуженный, всеми уважаемый пилот Николай
Иванович Спиряков, старейший бортмеханик, летавший еще на "Вуазенах" и
"Фарманах" - сама история нашей авиации, страстный голубятник Горбунов,
командир отряда могучий богатырь Попунашвили, один из лучших борттехников
Васятка Мацнев, пилоты Козодубов, Михаил Жиронкин, Николай Гагокидзе,
Кацитадзе, Курчанц, Федор Лахно, начальник парашютной службы Быдлинский,
инженеры Тер-Петросян и Кузьмин, парторг аэропорта Акопов и многие другие
товарищи. О каждом из них можно было бы рассказать много интересного.
Расскажу хоть об одном, ветеране авиации.
Все, кто работал в довоенные годы в Тбилисском аэропорту, помнят
худощавого, очень подвижного для своих лет, с изрытым оспинами лицом
начальника аэропортовских мастерских Горбунова. Он был страстно влюблен в
авиацию и всю жизнь посвятил ей. Служил Горбунов в авиации с самого ее
зарождения, вначале мотористом, потом авиамехаником, несколько лет летал
бортовым техником на самолете ПС-9. Многие прекрасные механики были его
учениками.
Помимо самолетов, у него были и другие увлечения - голуби и шахматы.
Голуби в какой-то мере утоляли его страсть к небу. Они летали, о чем он
мечтал всю жизнь (он не мог стать летчиком из-за плохого здоровья). В
аэропорт он приезжал раньше всех и уезжал последним. Там, у мастерских, была
у него большая голубятня. В ней он держал только почтовых голубей и
турманов-пилотажников. Приезжая с рассветом в аэропорт. Горбунов выпускал в
небо своих турманов и с упоением наблюдал за их полетом. Они у него
выполняли головокружительный каскад фигур "высшего пилотажа" в групповом
полете и этим доставляли ему огромное наслаждение. Изредка он приносил
кому-нибудь из нас клетку с парой голубей и просил отвезти их в какой-либо
дальний аэропорт и выпустить там после посадки. Его голуби, увезенные в
Баку, Ереван, Кутаиси, Сухуми и другие города Закавказья, всегда
возвращались домой. Сколько же тогда они приносили радости Горбунову! С
летчиками у него была большая дружба. Мы ходили к нему наблюдать за полетом
и "пилотажем" его питомцев, а он в свободное от работы время приходил к нам
и с большим азартом сражался с кем-либо в шахматы. Выиграть у него партию
мало кому удавалось, и он этим очень гордился.
Провожая, он обнял меня и сказал:
- Колька! Бейте там хорошенько проклятых фрицев, кончайте с ними и
скорей возвращайтесь домой. Жалею, что я не с вами, не берут меня на фронт.
Тяжелым было расставание с женой, она с трудом получила разрешение
отлучиться с работы и вместе с сыном приехала на аэродром проводить меня в
дальнюю дорогу.
Распрощавшись со всеми, забираюсь в пассажирскую кабину видавшего виды
старенького самолета, закрываю фонарь и поудобнее усаживаюсь среди груды
всяких ящиков, запчастей и чехлов.
Самолет порулил на старт, почти все провожающие разошлись, только моя
жена, сынишка и Горбунов стояли на поле, махали мне руками.
Хотя мы выбрали самый короткий маршрут, но только на вторые сутки нам
удалось долететь до Тамбова. Там мне посчастливилось устроиться на самолет
ПС-84, летевший с большой группой командиров из Баку в Москву, и к исходу
дня долететь на нем до Центрального аэродрома.
Переночевав в летной комнате аэропорта, рано утром я уехал на
Ярославский вокзал, а оттуда электричкой в авиагарнизон, где тогда
формировалось соединение, в один из полков которого, 103-й, я получил
назначение.
ЗНАКОМСТВО С ЭСКАДРИЛЬЕЙ
Отыскав штаб, я представился командиру полка полковнику Божко и вручил
ему предписание о своем назначении командиром 2-й авиаэскадрильи.
Божко встретил меня приветливо, подробно расспросил о моей летной и
боевой службе. Высокий, широкоплечий, могучего телосложения, с отличной,
несмотря на солидный возраст, военной выправкой, Божко мне понравился сразу.
Божко представил меня комиссару полка майору Таганцеву и начальнику
штаба подполковнику Архипову. После знакомства и короткой беседы с ними
командир полка вызвал свою "эмку", и мы поехали на аэродром, где в то время
личный состав полка занимался подготовкой самолетов к полетам.
Когда мы подъехали к стоянке, Божко сказал мне:
- Смотри, капитан, какое почетное, историческое место нам отвели: ту
самую горку, с которой Валерий Чкалов стартовал и летел на своем АНТ-25 в
Америку через Северный полюс. Счастливой она была для экипажа Чкалова.
Может, и для нас она будет счастливой.
На северной стороне огромного аэродрома, через вес его поле, с востока
на запад протянулась бетонная лента, упиравшаяся концами в поляны соснового
бора. Восточный конец ее будто приподнялся от сильного порыва ветра и повис
на горизонте на уровне верхушек могучих сосен. Туда, на вздыбившийся конец
этой бетонной ленты, везла нас автомашина. С обеих сторон полосы стояли
бомбардировщики различных типов.
- Ну вот мы и на месте, - сказал Божко, с трудом протискивая свое
могучее тело в дверцу. "Эмка" была явно не по его комплекции.
Подбежал дежурный по стоянке и доложил командиру о производимых
работах. Здесь же по приказанию командира полка была построена 2-я
авиаэскадрилья. Божко представил меня личному составу и уехал в штаб.
Отпустив технический состав для продолжения работ на самолетах, я
оставил только командиров кораблей, комиссара эскадрильи майора Коломийцева,
адъютанта капитана Сороковенко, инженера инженер-капитана Литвиненко,
штурмана майора Сазонова и начальника связи старшего лейтенанта Маковского,
с которыми хотел познакомиться поближе и в первую очередь.
Мы уселись в кружок в тени крыла одного из самолетов, и я рассказал
товарищам о себе, а затем дал слово руководящему составу и командирам
кораблей эскадрильи. Они поочередно коротко рассказали о себе, об Уровне
летной подготовки и готовности своих экипажей к полетам.
Так при первом знакомстве мы многое узнали друг о друге, и эта наша
непринужденная беседа сразу сблизила нас и определила, как мне кажется,
дальнейшую нашу дружную боевую работу.
Страна мобилизовала все силы на разгром врага. Полки нашего соединения
формировались в основном из специалистов ГВФ (как же был прав Я. В.
Смушкевич, когда говорил нам на предвоенной конференции, что ГВФ является
неисчерпаемым резервом для воздушных сил Красной Армии), только штурманский
состав, воздушные стрелки и вооруженцы да небольшая часть стрелков-радистов
прибывали из школ ВВС. Там они в основном проходили ускоренный курс обучения
и, конечно, не имели никакого практического опыта, тем более опыта боевого.
Штабы полков и часть руководящего состава авиаэскадрилий укомплектовывались
кадровым командирским составом.
Среди командиров кораблей, бортовых техников и радистов оказалось много
моих знакомых по работе и Аэрофлоте, товарищей, которых я знал как
высококвалифицированных авиационных специалистов. Их большой опыт и знания
впоследствии мы использовали при подготовке молодых членов экипажей к боевым
действиям.
Эскадрилья состояла из одиннадцати экипажей. В нее входили экипажи
командиров Дрындина, Засорина, Дакиневича, Бурина, Куценко, Маркова,
Волкова, Кулакова, Крюкова, Исакова и мой. Все командиры кораблей имели
хорошую летную подготовку и большой опыт самостоятельной летной работы. Это
обнадеживало и радовало меня.
Посоветовавшись со своими заместителями, я решил начать подготовку
эскадрильи к боевой работе с организационных мероприятий - проведения
строевого, партийного и комсомольского собраний, на которых будут поставлены
конкретные задачи по подготовке к боевым действиям в самые короткие сроки.
Как доложил мне комиссар эскадрильи майор Коломийцев, 70 процентов состава
эскадрильи - коммунисты и комсомольцы, все командиры кораблей - члены
партии. Было на кого опереться.
Побывав на аэродроме и в общежитии, где жили летчики и технический
состав, я пришел к выводу, что прибывающие на формирование еще недостаточно
организованы, дисциплины и порядка от них пока еще никто не требует. В
общежитии размещены все вместе - сержантский состав и пожилые командиры,
койки как следует не заправляются, расписание и распорядок дня не
выполняются.
Очевидно, это было результатом того, что большинство людей прибыло из
Аэрофлота, а молодежь, только вчера окончившая школы, считала, что на фронте
можно вести себя повольготней.
Капитан Сороковенко получил указание разместить личный состав
поотрядно, командиров отдельно от сержантов, составить распорядок дня с
учетом работы столовой и выделенного нам времени для приема пищи. Распорядок
дня объявить летно-техническому составу, вывесить в общежитии и твердо
требовать его выполнения.
На строевое собрание мы пригласили командование полка и секретаря
парторганизации полка майора Ф. Е. Шабаева.
Командир полка коротко и четко изложил нам задачи по формированию и
боевой подготовке, сроки готовности к выполнению боевых заданий, которые,
надо сказать, были крайне сжатыми: готовность полка намечалась на 1 июня.
Чтобы выполнить эти задачи, требовалось много, организованно и
напряженно поработать. Поэтому на партийном и комсомольском собраниях
обсуждались вопросы укрепления дисциплины, повышения организованности в
учебе и боевой подготовке, о роли и месте коммунистов и комсомольцев в
воспитании личного состава, об их личном примере в выполнении поставленных
задач.
Времени для планового формирования полка и подготовки его к боевым
действиям у нас практически не было. Обстановка на фронтах заставляла
заниматься всеми вопросами в процессе выполнения боевых заданий.
В то время, весной 1942 года, наша авиапромышленность, эвакуированная в
восточные районы страны, еще не в состоянии была обеспечить фронт в
достаточном количестве боевыми самолетами, поэтому наш полк, как и некоторые
другие части, получил на вооружение обыкновенные транспортные самолеты
ПС-84, да и то в ограниченном количестве. На них мы могли выполнять только
транспортную работу по обеспечению различных перевозок для фронтов,
эвакуацию раненых бойцов в тыл страны.
Еще в период нашего формирования полку была поставлена довольно сложная
задача по выполнению специальных заданий командующего Закавказским военным
округом.
Находившиеся в Иране согласно договору 1921 года советские войска
нуждались в снабжении вооружением, боеприпасами, продовольствием,
медикаментами, обмундированием. Для перевозки этих грузов из состава 2-й
эскадрильи выделили два экипажа: заместителя командира эскадрильи по летной
подготовке старшего лейтенанта Дрындина и лейтенанта Крюкова.
Экипажи Дрындина и Крюкова успешно выполнили задание. Они сделали
несколько полетов из Тбилиси в Тегеран и Басру. В сложных условиях полетов
над высокогорьем они перевезли много груза и получили поощрение от
командования Закавказского военного округа.
Отличное выполнение задания этими экипажами явилось показателем их
зрелости, хорошей летной подготовки, а следовательно, и готовности к
выполнению боевых задач.
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ПОЛКА
В конце марта 1942 года противнику удалось окружить 2-ю ударную армию,
ее войска с кровопролитными боями пробивались на соединение с главными
силами Волховского фронта. Наступило резкое потепление. Все дороги и
колонные пути, проложенные через болотистые участки, оказались затопленными,
ухудшилось снабжение войск боеприпасами и продовольствием. Существ венной
помощи войска Волховского фронта окруженной 2-й ударной армии оказать не
могли.
В мае наш полк получил партию самолетов Ли-2. Это были такие же
самолеты, как и почтово-пассажирские ПС-84, только несколько переделанные и
модернизированные. Из пассажирской кабины были убраны кресла, снята мягкая
обивка, в грузовой кабине установили авиационные пулеметы. Самолет стал
военно-транспортным, на котором можно было перевозить войска и различные
грузы.
В конце мая из состава полка была выделена группа из 12 самолетов, в
которую вошли четыре экипажа нашей эскадрильи. Этой группе была поставлена
задача - обеспечение частей 2-й ударной армии боеприпасами, продовольствием
и медикаментами.
В один из последних дней мая мы перелетели на новый аэродром.
Взлетно-посадочная площадка этого аэродрома не имела твердого покрытия, а
представляла собой бугристую песчаную полосу. После каждого пробега самолета
на аэродроме поднимались облака пыли. Пыль забивалась в глаза, скрипела на
зубах, саднила все тело. Не аэродром, а Сахара в песчаную бурю.
Рассредоточив и замаскировав машины, приступили к подготовке к
выполнению задания. Позади стоянок самолетов были сложены различные грузы,
вооружение, боеприпасы, продовольствие. Специальные команды упаковывали их в
десантные мягкие мешки, в которых грузы сбрасывались без парашютов.
Пока заправляли и загружали самолеты, экипажи изучили район