Страница:
дальнебомбардировочный, а наносил удары по целям у самой линии фронта. Мы
бомбили противника на марше, разрушали переправы, уничтожали
мотомеханизированные колонны - действовали с учетом той тяжелой обстановки,
какая сложилась на фронте в первые дни войны.
В один из последних дней июня одна группа самолетов полка нанесла
мощный бомбовый удар по танковым частям фашистских войск в районе Гродно.
Одновременно вторая группа, в которую входил и мой экипаж, бомбила аэродром
в Гродно, захваченный немцами вместе с нашей техникой. Было тяжело бомбить
стоящие вокруг летного поля свои самолеты, особенно СБ (скоростные
двухмоторные бомбардировщики конструкции А. А. Архангельского,
использовавшиеся в Аэрофлоте под наименованием ПС-40). Они дороги нам, так
как на них мы летали до войны на почтовых трассах. Это были очень легкие,
маневренные и надежные машины.
В тот же день пришлось еще участвовать и во втором боевом вылете в
район Картуз - Береза (в 30 километрах восточнее Пружан). Удар наносился по
мотомеханизированным частям врага, прорвавшимся из Пружан и стремительно
продвигавшимся на восток. В налете участвовали четыре звена, удары наносили
звеньями с интервалом в 20 минут. В это время другие эскадрильи бомбили
танковые колонны на шоссе Кобрин - Брест.
На запад мы летели против солнца, его яркие лучи слепили глаза,
затрудняя наблюдение за воздухом. Над целью противник встретил нас мощным
зенитным огнем. На боевом курсе мы шли сквозь завесу разрывов, самолеты
беспрерывно вздрагивали, в кабине пахло пороховыми газами. Маневрировать
было нельзя: штурманы уже припали к окулярам прицелов...
Вдруг обстрел зениток прекратился, и сразу же застрочили пулеметы.
- Сзади слева атакуют истребители! - с тревогой доложил стрелок-радист
сержант Журавский. Он не успел закончить доклад, как яркие нити трассирующих
пуль и снарядов протянулись между нашими самолетами, под нами промелькнули
две пары Me-109. Первая атака "мессерам" не удалась.
Еще несколько секунд, и бомбы полетели вниз. Вплотную подхожу к
самолету командира звена, то же делает и лейтенант Михеев. Сразу же командир
звена Белокобыльский переводит свой самолет в крутое снижение; прижавшись к
нему с двух сторон, мы следуем за ним, на большой скорости переходим на
бреющий полет, землей прикрываясь от атак снизу. Немцы парами атакуют нас
сверху сзади, но с дальних дистанций; дружным огнем наши стрелки отражают
атаки.
На аэродром мы вернулись благополучно.
Не только мы в этот день "понюхали пороху". Везде наши экипажи
встречали сильный огонь зенитной артиллерии противника, тесно
взаимодействовавшей с истребительной авиацией. Враг умело использовал
хорошие летные качества своих истребителей Me-109 для прикрытия танковых и
моторизованных колонн на марше.
Наши потери в день 26 июня были большими. Не вернулись на базу самолеты
с экипажами лейтенантов Николая Бородина, Бориса Кондратьева, Леонида
Сумцова, Ивана Долголенко, Константина Чуевского, Евгения Борисенко,
Владимира Шульгина, Ивана Дубровина, Виктора Купало, Евгения Врублевского,
Александра Комочкова и командира нашей эскадрильи капитана Василия Лизунова.
Тяжело переживал полк эти первые и большие потери. Особенно тяжело было
женам, родным, которые толпой встречали нас за воротами аэродрома. Те из
них, чьи мужья и сыновья не возвратились с задания, дотемна бродили у
проходной аэродрома. Нестерпимо больно было видеть их наполненные слезами
глаза, с надеждой и тоской встречавшие каждого выходящего с аэродрома
летчика. Дольше всех у аэродрома оставалась небольшая сухонькая пожилая
женщина, свой горестный "пост" она покидала только тогда, когда в
сгустившихся вечерних сумерках кто-либо из женщин силой уводил ее. Это была
Акулина Ивановна, мать Леонида Сумцова, сбитого истребителями противника при
бомбежке железнодорожного моста в Гродно.
Мы как могли успокаивали ее, уверяли, что Леня скоро вернется...
- Дорогие мои сынки, - говорила она, - спасибо вам за добрые слова, но
я не слепая. Горите вы там как в огне... Уж я чуток подежурю тут, может и
впрямь Ленечка вернется домой, чует мое сердце: хоть и случилась беда, но он
живой. Вы уж бейте крепче поганого фашиста и за себя и за Леньку моего.
Предчувствие материнского сердца сбылось, через несколько дней Леонид
вернулся в часть - с обожженным, распухшим до неузнаваемости лицом и
обгорелыми руками, но живой. Счастье матери было безграничным.
К нашей радости, многие из экипажей сбитых самолетов, в том числе
Бородин, Борисенко, Шульгин, Купало и Лизунов, вернулись в свою часть. У тех
жен и матерей, чьи мужья и сыновья еще не вернулись, появилась надежда, что
они тоже придут домой.
К утру 25 июня фашистская танковая дивизия прорвалась к городу Вильно.
В районе Михалишки противник высадил большой десант. Полку было приказано
эшелонированными ударами звеньев бомбардировать это вражеское соединение на
дорогах Строванники - Вильно и Троки - Вильно.
Истребители врага не успели подтянуться к Вильно, а немногочисленные
зенитные пулеметы не были помехой прицельным ударам наших бомбардировщиков.
Не помню, кто первый после бомбометания снизился до бреющего и огнем
пулеметов стал уничтожать гитлеровцев. Его примеру последовали все остальные
группы. Отбомбившись, самолеты поочередно снижались и беспощадно
расстреливали метавшегося в панике по обочинам дороги врага. В азарте
некоторые экипажи оставляли поле боя, лишь когда до последнего патрона
расстреливали свой боекомплект.
Живой силе десанта был нанесен огромный урон. Систематические воздушные
налеты противника на Смоленский железнодорожный узел и наш аэродром вынудили
полк перебазироваться на полевой аэродром у города Ельня. Размокший грунт,
отсутствие горючего и боеприпасов не позволили нам сразу же начать боевые
вылеты с этой полевой площадки. Первые дни базирования на новом месте были
неспокойными. Из-за слухов о высадке в некоторых местах немецких десантов мы
вынуждены были своими силами нести оборону нашего аэродрома и лагеря,
круглосуточную изнурительную боевую вахту: летчики и техники - в окопах, а
штурманы и радисты - в пулеметных турелях самолетов.
Через несколько дней мы были полностью обеспечены горючим, достаточным
количеством бомб и боеприпасами к пулеметам. Перебазировавшийся в Ельню один
из аэродромных батальонов взял на себя полное обеспечение полка и охрану
аэродрома.
Для прикрытия аэродрома от возможных налетов бомбардировочной авиации
противника нам придали истребительную эскадрилью, вооруженную самолетами
МиГ-3 (высотно-скоростной перехватчик конструкции А. И. Микояна и М. И.
Гуревича). Летчики этой эскадрильи были очень молоды и не имели достаточного
опыта. Полевой аэродром даже после небольших дождей сильно размокал, а
частые полеты немецких разведчиков в сторону Москвы вынуждали истребителей
подниматься в воздух даже когда летное поле было непригодно для полетов.
МиГ-3 имел переднюю центровку, взлеты на нем с раскисшего грунта зачастую
заканчивались серьезными поломками. Эскадрилья скоро осталась практически
без самолетов.
ПЕРЕПРАВЫ НА БЕРЕЗИНЕ
28 июня из-за отсутствия свежих данных об обстановке на Западном фронте
боевые действия полка были перенесены на вторую половину дня. Командир
полка, воспользовавшись передышкой, распорядился собрать личный состав для
разбора боевых вылетов.
Столовая, у которой мы собрались, - дощатый навес с походной кухней, -
находилась недалеко от аэродрома в густом хвойном лесу, большие пушистые
ветви старых елей надежно укрывали ее. Под кроной огромной ели стояли грубо
сколоченный стол с табуретом и несколько сбитых из неоструганных досок
скамеек. Кому не хватило места, уселись на земле.
- Встать, смирно! Товарищ подполковник, личный состав полка собран для
разбора боевых вылетов!
- Вольно! Рассаживайтесь, товарищи, разговор у нас будет долгим, -
сказал Голованов. Без лишних слов, как всегда, командир полка начал деловой
разговор.
- Товарищи, на войне - как на войне, без потерь не обойтись, но потери,
какие мы понесли двадцать шестого, недопустимы. Падать духом мы не должны,
но сделать соответствующие выводы нам следует. Давайте, не теряя времени,
по-деловому разберемся в причинах наших поражений, подумаем, какие надо
принять меры, чтобы бить врага с минимальными потерями.
Разговор был горячим и деловым. Командиры эскадрилий и экипажей,
стрелки высказали немало дельных предложений. Голованов всех выслушал, не
перебивая. Он умел слушать подчиненных. Заключил разбор Голованов так:
- Выступления товарищей были интересными, а их предложения разумными.
По некоторым предложениям меры можем принять сами. Инженерная служба и
вооруженцы разработали упрощенную турель для установки пулемета в хвостовом
отсеке самолета, чтобы ликвидировать мертвое пространство в нижней задней
полусфере. Подготовлены предложения по улучшению тактики нанесения
бомбардировочных ударов и посланы на утверждение командованию соединения. Мы
просим не распылять наши силы и предоставить нам большую инициативу в выборе
маршрутов, в определении наряда сил и высоты бомбардировки, в использовании
плохих метеорологических условий. Настоятельно просим о прикрытии наших
действий истребителями, хотя бы в районе цели, во время удара, на большее
рассчитывать не приходится, на фронте истребителей мало.
Не успел командир закончить свое выступление, как прибежал посыльный и
подал ему телефонограмму. Прочитав ее, Голованов сказал:
- Танковые соединения Гудериана прорвались к Бобруйску, захватили его и
начали форсировать Березину. Нам приказано немедленно...
Через час десять звеньев - тридцать машин - поднялись в воздух и взяли
курс на запад, в район города Бобруйска, чтобы нанести бомбовый удар по
танковым и мотомеханизированным войскам противника и по переправам через
Березину. Несколько одиночных самолетов улетели на разведку.
На большей части маршрута и в районе Бобруйска нас встретили ливни и
грозы. Из-за сильной болтанки и плохой видимости полет в строю звена стал
невозможным, перешли на полет одиночными самолетами.
У Бобруйска и на переправах противник оказал нам сильное сопротивление.
Зенитная артиллерия всех калибров вела непрерывный заградительный огонь.
Почти все командиры кораблей, умело маскируясь облаками, пролетали на
некотором удалении в стороне от Бобруйска, разворачивались и с запада
внезапно появлялись над переправами и войсками противника, с ходу бомбили
из-под облаков - и снова уходили в облака. Так же действовал и наш экипаж.
К вечеру, вслед за последними вернувшимися на аэродром самолетами, с
запада накатилась мощная гроза, хлынул ливень, продолжавшийся всю ночь.
Аэродром раскис и пришел в полную негодность. Поэтому 29 июня мы на боевое
задание не летали.
С рассвета до вечерних сумерек техники и вооруженцы устанавливали на
самолетах в хвостовом отсеке фюзеляжа пулеметы ШКАС (конструкции Шпитального
и Комарницкого авиационный скорострельный), летный состав помогал им в этой
работе. И в нашей машине целый день в поте лица трудились техник Григорьев и
оружейный мастер Аркуша. С помощью штурмана и стрелка-радиста к вечеру
работа была закончена. На турель установили новенький пулемет.
Великое чувство благодарности нашим техникам и оружейникам я ношу в
своем сердце до сих пор. Многие летчики, штурманы, стрелки-радисты, и я в
том числе, обязаны им жизнью.
День 30 июня был для нас снова днем тяжелых потерь.
Фашистские войска, несмотря на большой урон в живой силе и технике от
мощных ударов наших наземных войск, штурмовой и бомбардировочной авиации,
упорно рвались через Березину. Севернее и западнее Бобруйска скопилось
большое количество мотопехоты и танковых войск врага. На Березине вновь и
вновь наводились разрушенные нашими авиацией и артиллерией переправь;. Сюда
немецкое командование стянуло большое количество зенитной артиллерии и
истребительной авиации.
Нашему полку вновь было приказано бомбить войска противника и
переправы. Штаб соединения под командованием полковника Скрипко, в
оперативном подчинении которого находился наш полк, по-прежнему отдавал
боевые приказы, конкретно определяющие силы, время и высоту нанесения удара.
Бомбардировочный удар мы должны были наносить опять без прикрытия
истребителями.
Полет к цели и бомбардировку производили звеньями, с большими
интервалами по времени и с малых высот. Наши девять звеньев, сменяя друг
друга, находились над целью в течение семи часов.
Бомбардировщики бесстрашно входили в сплошную завесу заградительного
огня и ложились на малой высоте на боевой курс. На переправах и вокруг
бушевал" пожары, горели танки и автомашины.
Но точность бомбометания стоила нам недешево, нередко невдалеке от
таких пожаров догорали и наши сбитые самолеты. Когда наше звено, ведомое
Иваном Белокобыльским, находилось почти у цели, мы увидели страшную картину.
Впереди нас, над самой целью, произошел колоссальной силы взрыв, на
мгновение ослепивший нас. Там в это время находилось звено комэска-4
старшего лейтенанта Виктора Вдовина. Когда мы вновь стали различать
окружающее, то увидели на месте ведущего самолета огненный шар, все
увеличивавшийся в размерах. Два других ведомых самолета были отброшены
взрывной волной и беспорядочно падали далеко друг от друга. Самолет Вдовина
вместе с клубами огня как бы растворился в воздухе.
Едва мы успели сбросить бомбы, как зенитная артиллерия поразила самолет
Ивана Белокобыльского. Машина задымила, загорелась и с правым разворотом
пошла вниз, в это время откуда-то сверху ее атаковала пара "мессершмиттов".
Бомбардировщик на миг словно остановился, повис на горящих крыльях, а затем,
задрожав, сорвался в штопор.
Как ни старались мы отыскать в затянутом дымами воздушном пространстве
купола парашютов наших товарищей, так и не увидели их. Сердце сжалось от
боли...
Экипаж Ивана Белокобыльского погиб смертью храбрых.
В этот день не вернулись самолеты комэска-1 майора Починка, старшего
лейтенанта Яницкого, лейтенантов Ищенко, Чумаченко, Антонова, Клебанова,
Осипова, Ковальчука. Не вернулся и второй самолет нашего звена под
командованием лейтенанта Ковшикова, его сбили истребители противника,
неожиданно атаковавшие нас на пути к аэродрому. Только мы на израненной
осколками зенитных снарядов и огнем пулеметов вражеских истребителей машине
едва дотянули до аэродрома.
Одиннадцать самолетов в день - большая потеря для одного полка. Но и
врагу мы нанесли существенный урон. Мы сорвали переправу и еще на один день
задержали на Березине рвавшиеся вглубь нашей страны механизированные
гитлеровские соединения.
Некоторые члены экипажей погибших самолетов вернулись в часть. От них
мы узнали о трагической участи их боевых товарищей. Самолет лейтенанта Ивана
Осипова при выходе из зоны огня зенитной артиллерии был атакован несколькими
истребителями врага. В неравном воздушном бою стрелок-радист сержант
Герасименко был убит, стрелок Шишкин ранен, машина была сильно повреждена.
Осипов был вынужден произвести посадку на Смоленском аэродроме, не долетев
до площадки в Ельне.
Штурман из экипажа Ищенко капитан Андрей Квасов рассказал, что за
секунды до бомбометания снаряд угодил в открытые бомболюки самолета Вдовина.
Взрывной волной огромной силы был выброшен из кабины командир ведомого
корабля Николай Ищенко. В воздухе он не растерялся, раскрыл свой парашют.
Оставшийся без пилота неуправляемый самолет зажгли вражеские истребители.
Квасов приказал стрелкам-радистам выпрыгнуть из самолета на парашютах, но
ответа не получил, никто не выпрыгнул из падающей машины. Очевидно, они были
убиты. Земля угрожающе надвигалась, тогда Андрей открыл нижний люк кабины и
выбросился из самолета. Фашисты, проносясь рядом с куполом парашюта,
пытались расстрелять Квасова в воздухе. Он чудом остался в живых. На
простреленном парашюте он падал с большой скоростью и, сильно ударившись о
землю, потерял сознание. А когда пришел в себя, то увидел, что лежит у
обрывистого восточного берега Березины.
Парашют был изрешечен пулями, кожаное пальто пробито в нескольких
местах, одна пола отстрелена напрочь. Вдруг со стороны луга донесся слабый
голос Николая Ищенко, звавшего его на помощь. Превозмогая боль в груди
(позже выяснилось, у него были сломаны ребра), Квасов поднялся и пошел к
своему командиру. Николая он увидел беспомощно лежавшим в траве, истекавшим
кровью от раны в ноге. Квасов вырезал несколько длинных полос из купола
парашюта и перевязал ими рану.
- Спасибо, Андрюша, за помощь. Нет сил, кружится голова... Видно, много
крови потерял. Иди один. Может, встретишь бойцов, тогда выручай...
Но Андрей Квасов не бросил своего командира, он лег рядом, перекатил
его к себе на спину и ползком потащил к канаве. Там, немного передохнув,
Квасов взвалил себе на плечи раненого и, чтобы их не увидели немцы, по
пересохшей канаве, медленно, еле переставляя ноги, пошел на восток.
В это же время, на их счастье, на передовую ехали военный корреспондент
Константин Симонов и несколько командиров. Они видели воздушный бой и
поспешили на помощь летчикам.
(Через много лет в романе "Живые и мертвые" Симонов - отступив от
документальной точности, насколько того требует правда художественного
повествования, - опишет этот эпизод. Андрей Иванович Квасов прочтет книгу, и
они встретятся с автором, вспоминая в дружеской беседе этот горький и
трудный день).
В последующие дни наш полк действовал непрерывно. Мы атаковали там, где
было необходимо остановить врага, дать возможность частям Красной Армии
перегруппироваться, закрепиться на новых рубежах.
1 июля мы нанесли сильный удар по скоплению танковых частей в районе
Дуриничи - Бояре Крюк. Экипажи, бомбившие последними, рассказывали, что
когда уходили от цели, там бушевало море огня - горели автомашины, танки,
автоцистерны с бензином. Столбы черного дыма высоко упирались в небо, а
языки пламени лизали землю. Сосчитать пожары было невозможно...
С ЗАДАНИЯ НЕ ВЕРНУЛИСЬ
К 3 июля в нашей эскадрилье осталось два экипажа из десяти.
В тот день мне и Якову Михееву было приказано нанести удар по колоннам
танкового соединения противника, прорвавшегося от Бобруйска на Рогачев.
Начальник штаба полка майор Богданов прямо сказал нам, что только от нас
зависит, прорвутся или не прорвутся немецкие танки сегодня к Днепру. Если
они прорвутся, то захватят на его правом берегу плацдарм. Наши войска еще не
успели организовать там оборону. В заключение Богданов пообещал нам, что в
районе цели нас прикроют истребители.
В мой экипаж входили штурман младший лейтенант Борис Хомчановский,
стрелок-радист младший сержант Александр Журавский и техник младший
воентехник Вадим Григорьев, который летал как стрелок у им же установленного
хвостового пулемета.
Молодой, черноглазый, с густой копной черных волос, среднего роста,
Григорьев был подвижен и энергичен. Самолет и двигатели он знал отлично и
исключительно добросовестно готовил их к полету. За все время пашей службы с
ним ни одного отказа матчасти в полете у нас не случалось. Когда нам
разрешили установить пулемет в хвостовой части, он первым в полку сделал это
и никому не уступил чести летать стрелком на своей машине. Он сделал уже три
боевых вылета.
Отличным стрелком-радистом был Журавский. Немногословный, скромный, он
обладал исключительной физической силой, спокойно поднимал стокилограммовую
бомбу. В боевых вылетах проявлял хладнокровие и спокойствие, был бдителен,
хорошо разбирался в воздушной обстановке. На такого бойца можно было
положиться, и он не раз доказал это в бою.
Самым юным в экипаже был наш штурман Хомчановский. Перед самой войной
он окончил авиационное училище. Стройный, кареглазый, застенчивый, он часто
писал единственному близкому человеку - своей матери и по многу раз
перечитывал ее ответы. Во время боевых вылетов вел себя очень спокойно, а
когда самолет находился на боевом курсе и он производил прицеливание, ничто
не могло отвлечь его. Бомбил он метко. После доклада о результатах бомбежки
он закрывал бомболюки, садился за свой пулемет и бдительно следил за
воздушной обстановкой. Мне не приходилось видеть, чтобы Хомчановский
вздрогнул, когда осколки от рвавшихся вблизи снарядов стучали по фюзеляжу.
В этот день ему исполнилось двадцать лет. Мы сделали вместе семь боевых
вылетов, и я успел сильно привязаться к нему...
Помимо сообщения начальника штаба об особой важности поставленного нам
задания, мы находились под сильным впечатлением от речи И. В. Сталина,
произнесенной им в тот день по радио. Все мы глубоко сознавали огромную
опасность, нависшую над нашей Родиной.
Уже после войны, не помню где, я прочел, что никто из рядовых
участников битвы не представлял себе лучше летчиков грандиозность и размах
военных событий. Это верно. Нам, бомбардировщикам дальнего действия,
приходилось в течение одного дня наносить удары по целям, удаленным друг от
друга на тысячи километров. Все события начавшейся войны в нашем сознании
объединялись в одно целое - чудовищный огненный смерч, катящийся с запада на
восток нашей страны и оставляющий за собой сожженные, дымящиеся города,
огромные черные пятна сгоревших хлебных полей... Мы были готовы не щадя
жизни выполнить любое задание - лишь бы остановить ненавистного врага.
...Говорят, есть предчувствие беды. Никаких предчувствий у нас тогда не
было. Мы верили, что, выполнив задание, благополучно вернемся домой.
Настроение было хорошим: утром у самолета мы поздравили Хомчановского с днем
рождения, преподнесли ему наши скромные подарки. Накануне он получил
поздравительную телеграмму от родителей, счастье светилось в его глазах.
Поскольку силы у нас были небольшие - всего два самолета, мы с Михеевым
решили, что нужно как можно дольше оставаться над целью и точнее поражать ее
и для этого при каждом заходе на цель сбрасывать только по одной бомбе.
Бомбометание решено было начать с головы колонны, чтобы создать пробки на
шоссе и бить врага наверняка. После взлета Михеев пристроился ко мне справа.
В плотном строю пары мы неожиданно появились над танковой колонной, которая
находилась в десяти километрах от Рогачева.
Под небольшим углом к шоссе с высоты 1200 метров мы сбросили первые две
бомбы по голове колонны. Молодчина Хомчановский! Бомбы точно поразили цель.
В дымчатом небе нет ни наших, ни вражеских истребителей. Только рыжие шапки
разрывов зенитных снарядов усеяли все небо. Выполняем противозенитный маневр
и не спеша, как на полигоне, снова заходим на цель. Журавский хвалит
штурмана за меткие удары. И когда совершаем очередной заход, то хорошо видим
горящие танки, которые используем как ориентиры.
Так проходят тридцать минут боя. Мы уже считали, что этот бой выигран
нами и боевая задача решена: горящие танки и автомашины плотно забили шоссе,
- когда сверху на нас ринулись две пары Ме-109. С боевого курса не свернешь,
я продолжаю выдерживать машину строго по прямой, успеваю заметить
напряженную позу Хомчановского у прицела. Самолет трясется от длинных
пулеметных очередей, Журавский непрерывно докладывает обстановку. Первая
атака "мессеров" отбита. Последние бомбы сброшены, нужно уходить.
Как бы понимая мои мысли, Михеев буквально прижал свою машину к моей.
"Мессеры", разделившись на две группы, с разных направлений атакуют нас. Мы
маневрируем, прикрывая огнем друг друга. Один из "мессеров" нарвался на
огненные трассы Григорьева и Журавского, вспыхнул и начал падать. Но в
следующей атаке "мессершмитты" зажгли самолет Якова Михеева, он в пологом
пикировании пошел вниз. Мы остались одни против трех Ме-109. Я беспрерывно
маневрировал, стараясь ставить машину в положение, удобное стрелкам...
Наши пулеметы замолкли. Убиты Журавский и Григорьев. Поняв, что отпора
им не будет, немцы, подойдя вплотную, в упор стали расстреливать нас.
Свинцовый ливень обрушился на нашу машину. Убит Хомчановский, мне видно, как
его безжизненное тело обмякло, повисло на привязных ремнях. Разбита вся
приборная доска, фонарь моей кабины изрешечен, душит резкий запах серы от
зажигательных пуль и снарядов.
Но самолет живет... Один из немцев вплотную пристраивается к моей
машине справа и кулаком грозит мне, вижу его злорадное смеющееся лицо. От
гнева и бессилия в глазах потемнело, я резко накренил самолет и бросил его
на врага. Но тот спикировал под меня, зашел в хвост и с минимальной
дистанции длинной очередью разрядил пушку и пулеметы в совершенно
беззащитный самолет.
Самолет вспыхнул, языки пламени струйками потекли в кабину, а через
мгновение, непослушный и уже неуправляемый, он перевернулся и стал падать.
...После резкого толчка при раскрытии парашюта ощутил жгучую боль в
правой ноге и тогда понял, что ранен. "Мессеры" поочередно проносились надо
мной, стреляя из пулеметов. К моему счастью, над танковой колонной появилась
пара грозных Ил-2, "мессеры" бросили меня и ринулись в атаку на них.
На пробитом во многих местах парашюте я падал быстро и, не успев как
бомбили противника на марше, разрушали переправы, уничтожали
мотомеханизированные колонны - действовали с учетом той тяжелой обстановки,
какая сложилась на фронте в первые дни войны.
В один из последних дней июня одна группа самолетов полка нанесла
мощный бомбовый удар по танковым частям фашистских войск в районе Гродно.
Одновременно вторая группа, в которую входил и мой экипаж, бомбила аэродром
в Гродно, захваченный немцами вместе с нашей техникой. Было тяжело бомбить
стоящие вокруг летного поля свои самолеты, особенно СБ (скоростные
двухмоторные бомбардировщики конструкции А. А. Архангельского,
использовавшиеся в Аэрофлоте под наименованием ПС-40). Они дороги нам, так
как на них мы летали до войны на почтовых трассах. Это были очень легкие,
маневренные и надежные машины.
В тот же день пришлось еще участвовать и во втором боевом вылете в
район Картуз - Береза (в 30 километрах восточнее Пружан). Удар наносился по
мотомеханизированным частям врага, прорвавшимся из Пружан и стремительно
продвигавшимся на восток. В налете участвовали четыре звена, удары наносили
звеньями с интервалом в 20 минут. В это время другие эскадрильи бомбили
танковые колонны на шоссе Кобрин - Брест.
На запад мы летели против солнца, его яркие лучи слепили глаза,
затрудняя наблюдение за воздухом. Над целью противник встретил нас мощным
зенитным огнем. На боевом курсе мы шли сквозь завесу разрывов, самолеты
беспрерывно вздрагивали, в кабине пахло пороховыми газами. Маневрировать
было нельзя: штурманы уже припали к окулярам прицелов...
Вдруг обстрел зениток прекратился, и сразу же застрочили пулеметы.
- Сзади слева атакуют истребители! - с тревогой доложил стрелок-радист
сержант Журавский. Он не успел закончить доклад, как яркие нити трассирующих
пуль и снарядов протянулись между нашими самолетами, под нами промелькнули
две пары Me-109. Первая атака "мессерам" не удалась.
Еще несколько секунд, и бомбы полетели вниз. Вплотную подхожу к
самолету командира звена, то же делает и лейтенант Михеев. Сразу же командир
звена Белокобыльский переводит свой самолет в крутое снижение; прижавшись к
нему с двух сторон, мы следуем за ним, на большой скорости переходим на
бреющий полет, землей прикрываясь от атак снизу. Немцы парами атакуют нас
сверху сзади, но с дальних дистанций; дружным огнем наши стрелки отражают
атаки.
На аэродром мы вернулись благополучно.
Не только мы в этот день "понюхали пороху". Везде наши экипажи
встречали сильный огонь зенитной артиллерии противника, тесно
взаимодействовавшей с истребительной авиацией. Враг умело использовал
хорошие летные качества своих истребителей Me-109 для прикрытия танковых и
моторизованных колонн на марше.
Наши потери в день 26 июня были большими. Не вернулись на базу самолеты
с экипажами лейтенантов Николая Бородина, Бориса Кондратьева, Леонида
Сумцова, Ивана Долголенко, Константина Чуевского, Евгения Борисенко,
Владимира Шульгина, Ивана Дубровина, Виктора Купало, Евгения Врублевского,
Александра Комочкова и командира нашей эскадрильи капитана Василия Лизунова.
Тяжело переживал полк эти первые и большие потери. Особенно тяжело было
женам, родным, которые толпой встречали нас за воротами аэродрома. Те из
них, чьи мужья и сыновья не возвратились с задания, дотемна бродили у
проходной аэродрома. Нестерпимо больно было видеть их наполненные слезами
глаза, с надеждой и тоской встречавшие каждого выходящего с аэродрома
летчика. Дольше всех у аэродрома оставалась небольшая сухонькая пожилая
женщина, свой горестный "пост" она покидала только тогда, когда в
сгустившихся вечерних сумерках кто-либо из женщин силой уводил ее. Это была
Акулина Ивановна, мать Леонида Сумцова, сбитого истребителями противника при
бомбежке железнодорожного моста в Гродно.
Мы как могли успокаивали ее, уверяли, что Леня скоро вернется...
- Дорогие мои сынки, - говорила она, - спасибо вам за добрые слова, но
я не слепая. Горите вы там как в огне... Уж я чуток подежурю тут, может и
впрямь Ленечка вернется домой, чует мое сердце: хоть и случилась беда, но он
живой. Вы уж бейте крепче поганого фашиста и за себя и за Леньку моего.
Предчувствие материнского сердца сбылось, через несколько дней Леонид
вернулся в часть - с обожженным, распухшим до неузнаваемости лицом и
обгорелыми руками, но живой. Счастье матери было безграничным.
К нашей радости, многие из экипажей сбитых самолетов, в том числе
Бородин, Борисенко, Шульгин, Купало и Лизунов, вернулись в свою часть. У тех
жен и матерей, чьи мужья и сыновья еще не вернулись, появилась надежда, что
они тоже придут домой.
К утру 25 июня фашистская танковая дивизия прорвалась к городу Вильно.
В районе Михалишки противник высадил большой десант. Полку было приказано
эшелонированными ударами звеньев бомбардировать это вражеское соединение на
дорогах Строванники - Вильно и Троки - Вильно.
Истребители врага не успели подтянуться к Вильно, а немногочисленные
зенитные пулеметы не были помехой прицельным ударам наших бомбардировщиков.
Не помню, кто первый после бомбометания снизился до бреющего и огнем
пулеметов стал уничтожать гитлеровцев. Его примеру последовали все остальные
группы. Отбомбившись, самолеты поочередно снижались и беспощадно
расстреливали метавшегося в панике по обочинам дороги врага. В азарте
некоторые экипажи оставляли поле боя, лишь когда до последнего патрона
расстреливали свой боекомплект.
Живой силе десанта был нанесен огромный урон. Систематические воздушные
налеты противника на Смоленский железнодорожный узел и наш аэродром вынудили
полк перебазироваться на полевой аэродром у города Ельня. Размокший грунт,
отсутствие горючего и боеприпасов не позволили нам сразу же начать боевые
вылеты с этой полевой площадки. Первые дни базирования на новом месте были
неспокойными. Из-за слухов о высадке в некоторых местах немецких десантов мы
вынуждены были своими силами нести оборону нашего аэродрома и лагеря,
круглосуточную изнурительную боевую вахту: летчики и техники - в окопах, а
штурманы и радисты - в пулеметных турелях самолетов.
Через несколько дней мы были полностью обеспечены горючим, достаточным
количеством бомб и боеприпасами к пулеметам. Перебазировавшийся в Ельню один
из аэродромных батальонов взял на себя полное обеспечение полка и охрану
аэродрома.
Для прикрытия аэродрома от возможных налетов бомбардировочной авиации
противника нам придали истребительную эскадрилью, вооруженную самолетами
МиГ-3 (высотно-скоростной перехватчик конструкции А. И. Микояна и М. И.
Гуревича). Летчики этой эскадрильи были очень молоды и не имели достаточного
опыта. Полевой аэродром даже после небольших дождей сильно размокал, а
частые полеты немецких разведчиков в сторону Москвы вынуждали истребителей
подниматься в воздух даже когда летное поле было непригодно для полетов.
МиГ-3 имел переднюю центровку, взлеты на нем с раскисшего грунта зачастую
заканчивались серьезными поломками. Эскадрилья скоро осталась практически
без самолетов.
ПЕРЕПРАВЫ НА БЕРЕЗИНЕ
28 июня из-за отсутствия свежих данных об обстановке на Западном фронте
боевые действия полка были перенесены на вторую половину дня. Командир
полка, воспользовавшись передышкой, распорядился собрать личный состав для
разбора боевых вылетов.
Столовая, у которой мы собрались, - дощатый навес с походной кухней, -
находилась недалеко от аэродрома в густом хвойном лесу, большие пушистые
ветви старых елей надежно укрывали ее. Под кроной огромной ели стояли грубо
сколоченный стол с табуретом и несколько сбитых из неоструганных досок
скамеек. Кому не хватило места, уселись на земле.
- Встать, смирно! Товарищ подполковник, личный состав полка собран для
разбора боевых вылетов!
- Вольно! Рассаживайтесь, товарищи, разговор у нас будет долгим, -
сказал Голованов. Без лишних слов, как всегда, командир полка начал деловой
разговор.
- Товарищи, на войне - как на войне, без потерь не обойтись, но потери,
какие мы понесли двадцать шестого, недопустимы. Падать духом мы не должны,
но сделать соответствующие выводы нам следует. Давайте, не теряя времени,
по-деловому разберемся в причинах наших поражений, подумаем, какие надо
принять меры, чтобы бить врага с минимальными потерями.
Разговор был горячим и деловым. Командиры эскадрилий и экипажей,
стрелки высказали немало дельных предложений. Голованов всех выслушал, не
перебивая. Он умел слушать подчиненных. Заключил разбор Голованов так:
- Выступления товарищей были интересными, а их предложения разумными.
По некоторым предложениям меры можем принять сами. Инженерная служба и
вооруженцы разработали упрощенную турель для установки пулемета в хвостовом
отсеке самолета, чтобы ликвидировать мертвое пространство в нижней задней
полусфере. Подготовлены предложения по улучшению тактики нанесения
бомбардировочных ударов и посланы на утверждение командованию соединения. Мы
просим не распылять наши силы и предоставить нам большую инициативу в выборе
маршрутов, в определении наряда сил и высоты бомбардировки, в использовании
плохих метеорологических условий. Настоятельно просим о прикрытии наших
действий истребителями, хотя бы в районе цели, во время удара, на большее
рассчитывать не приходится, на фронте истребителей мало.
Не успел командир закончить свое выступление, как прибежал посыльный и
подал ему телефонограмму. Прочитав ее, Голованов сказал:
- Танковые соединения Гудериана прорвались к Бобруйску, захватили его и
начали форсировать Березину. Нам приказано немедленно...
Через час десять звеньев - тридцать машин - поднялись в воздух и взяли
курс на запад, в район города Бобруйска, чтобы нанести бомбовый удар по
танковым и мотомеханизированным войскам противника и по переправам через
Березину. Несколько одиночных самолетов улетели на разведку.
На большей части маршрута и в районе Бобруйска нас встретили ливни и
грозы. Из-за сильной болтанки и плохой видимости полет в строю звена стал
невозможным, перешли на полет одиночными самолетами.
У Бобруйска и на переправах противник оказал нам сильное сопротивление.
Зенитная артиллерия всех калибров вела непрерывный заградительный огонь.
Почти все командиры кораблей, умело маскируясь облаками, пролетали на
некотором удалении в стороне от Бобруйска, разворачивались и с запада
внезапно появлялись над переправами и войсками противника, с ходу бомбили
из-под облаков - и снова уходили в облака. Так же действовал и наш экипаж.
К вечеру, вслед за последними вернувшимися на аэродром самолетами, с
запада накатилась мощная гроза, хлынул ливень, продолжавшийся всю ночь.
Аэродром раскис и пришел в полную негодность. Поэтому 29 июня мы на боевое
задание не летали.
С рассвета до вечерних сумерек техники и вооруженцы устанавливали на
самолетах в хвостовом отсеке фюзеляжа пулеметы ШКАС (конструкции Шпитального
и Комарницкого авиационный скорострельный), летный состав помогал им в этой
работе. И в нашей машине целый день в поте лица трудились техник Григорьев и
оружейный мастер Аркуша. С помощью штурмана и стрелка-радиста к вечеру
работа была закончена. На турель установили новенький пулемет.
Великое чувство благодарности нашим техникам и оружейникам я ношу в
своем сердце до сих пор. Многие летчики, штурманы, стрелки-радисты, и я в
том числе, обязаны им жизнью.
День 30 июня был для нас снова днем тяжелых потерь.
Фашистские войска, несмотря на большой урон в живой силе и технике от
мощных ударов наших наземных войск, штурмовой и бомбардировочной авиации,
упорно рвались через Березину. Севернее и западнее Бобруйска скопилось
большое количество мотопехоты и танковых войск врага. На Березине вновь и
вновь наводились разрушенные нашими авиацией и артиллерией переправь;. Сюда
немецкое командование стянуло большое количество зенитной артиллерии и
истребительной авиации.
Нашему полку вновь было приказано бомбить войска противника и
переправы. Штаб соединения под командованием полковника Скрипко, в
оперативном подчинении которого находился наш полк, по-прежнему отдавал
боевые приказы, конкретно определяющие силы, время и высоту нанесения удара.
Бомбардировочный удар мы должны были наносить опять без прикрытия
истребителями.
Полет к цели и бомбардировку производили звеньями, с большими
интервалами по времени и с малых высот. Наши девять звеньев, сменяя друг
друга, находились над целью в течение семи часов.
Бомбардировщики бесстрашно входили в сплошную завесу заградительного
огня и ложились на малой высоте на боевой курс. На переправах и вокруг
бушевал" пожары, горели танки и автомашины.
Но точность бомбометания стоила нам недешево, нередко невдалеке от
таких пожаров догорали и наши сбитые самолеты. Когда наше звено, ведомое
Иваном Белокобыльским, находилось почти у цели, мы увидели страшную картину.
Впереди нас, над самой целью, произошел колоссальной силы взрыв, на
мгновение ослепивший нас. Там в это время находилось звено комэска-4
старшего лейтенанта Виктора Вдовина. Когда мы вновь стали различать
окружающее, то увидели на месте ведущего самолета огненный шар, все
увеличивавшийся в размерах. Два других ведомых самолета были отброшены
взрывной волной и беспорядочно падали далеко друг от друга. Самолет Вдовина
вместе с клубами огня как бы растворился в воздухе.
Едва мы успели сбросить бомбы, как зенитная артиллерия поразила самолет
Ивана Белокобыльского. Машина задымила, загорелась и с правым разворотом
пошла вниз, в это время откуда-то сверху ее атаковала пара "мессершмиттов".
Бомбардировщик на миг словно остановился, повис на горящих крыльях, а затем,
задрожав, сорвался в штопор.
Как ни старались мы отыскать в затянутом дымами воздушном пространстве
купола парашютов наших товарищей, так и не увидели их. Сердце сжалось от
боли...
Экипаж Ивана Белокобыльского погиб смертью храбрых.
В этот день не вернулись самолеты комэска-1 майора Починка, старшего
лейтенанта Яницкого, лейтенантов Ищенко, Чумаченко, Антонова, Клебанова,
Осипова, Ковальчука. Не вернулся и второй самолет нашего звена под
командованием лейтенанта Ковшикова, его сбили истребители противника,
неожиданно атаковавшие нас на пути к аэродрому. Только мы на израненной
осколками зенитных снарядов и огнем пулеметов вражеских истребителей машине
едва дотянули до аэродрома.
Одиннадцать самолетов в день - большая потеря для одного полка. Но и
врагу мы нанесли существенный урон. Мы сорвали переправу и еще на один день
задержали на Березине рвавшиеся вглубь нашей страны механизированные
гитлеровские соединения.
Некоторые члены экипажей погибших самолетов вернулись в часть. От них
мы узнали о трагической участи их боевых товарищей. Самолет лейтенанта Ивана
Осипова при выходе из зоны огня зенитной артиллерии был атакован несколькими
истребителями врага. В неравном воздушном бою стрелок-радист сержант
Герасименко был убит, стрелок Шишкин ранен, машина была сильно повреждена.
Осипов был вынужден произвести посадку на Смоленском аэродроме, не долетев
до площадки в Ельне.
Штурман из экипажа Ищенко капитан Андрей Квасов рассказал, что за
секунды до бомбометания снаряд угодил в открытые бомболюки самолета Вдовина.
Взрывной волной огромной силы был выброшен из кабины командир ведомого
корабля Николай Ищенко. В воздухе он не растерялся, раскрыл свой парашют.
Оставшийся без пилота неуправляемый самолет зажгли вражеские истребители.
Квасов приказал стрелкам-радистам выпрыгнуть из самолета на парашютах, но
ответа не получил, никто не выпрыгнул из падающей машины. Очевидно, они были
убиты. Земля угрожающе надвигалась, тогда Андрей открыл нижний люк кабины и
выбросился из самолета. Фашисты, проносясь рядом с куполом парашюта,
пытались расстрелять Квасова в воздухе. Он чудом остался в живых. На
простреленном парашюте он падал с большой скоростью и, сильно ударившись о
землю, потерял сознание. А когда пришел в себя, то увидел, что лежит у
обрывистого восточного берега Березины.
Парашют был изрешечен пулями, кожаное пальто пробито в нескольких
местах, одна пола отстрелена напрочь. Вдруг со стороны луга донесся слабый
голос Николая Ищенко, звавшего его на помощь. Превозмогая боль в груди
(позже выяснилось, у него были сломаны ребра), Квасов поднялся и пошел к
своему командиру. Николая он увидел беспомощно лежавшим в траве, истекавшим
кровью от раны в ноге. Квасов вырезал несколько длинных полос из купола
парашюта и перевязал ими рану.
- Спасибо, Андрюша, за помощь. Нет сил, кружится голова... Видно, много
крови потерял. Иди один. Может, встретишь бойцов, тогда выручай...
Но Андрей Квасов не бросил своего командира, он лег рядом, перекатил
его к себе на спину и ползком потащил к канаве. Там, немного передохнув,
Квасов взвалил себе на плечи раненого и, чтобы их не увидели немцы, по
пересохшей канаве, медленно, еле переставляя ноги, пошел на восток.
В это же время, на их счастье, на передовую ехали военный корреспондент
Константин Симонов и несколько командиров. Они видели воздушный бой и
поспешили на помощь летчикам.
(Через много лет в романе "Живые и мертвые" Симонов - отступив от
документальной точности, насколько того требует правда художественного
повествования, - опишет этот эпизод. Андрей Иванович Квасов прочтет книгу, и
они встретятся с автором, вспоминая в дружеской беседе этот горький и
трудный день).
В последующие дни наш полк действовал непрерывно. Мы атаковали там, где
было необходимо остановить врага, дать возможность частям Красной Армии
перегруппироваться, закрепиться на новых рубежах.
1 июля мы нанесли сильный удар по скоплению танковых частей в районе
Дуриничи - Бояре Крюк. Экипажи, бомбившие последними, рассказывали, что
когда уходили от цели, там бушевало море огня - горели автомашины, танки,
автоцистерны с бензином. Столбы черного дыма высоко упирались в небо, а
языки пламени лизали землю. Сосчитать пожары было невозможно...
С ЗАДАНИЯ НЕ ВЕРНУЛИСЬ
К 3 июля в нашей эскадрилье осталось два экипажа из десяти.
В тот день мне и Якову Михееву было приказано нанести удар по колоннам
танкового соединения противника, прорвавшегося от Бобруйска на Рогачев.
Начальник штаба полка майор Богданов прямо сказал нам, что только от нас
зависит, прорвутся или не прорвутся немецкие танки сегодня к Днепру. Если
они прорвутся, то захватят на его правом берегу плацдарм. Наши войска еще не
успели организовать там оборону. В заключение Богданов пообещал нам, что в
районе цели нас прикроют истребители.
В мой экипаж входили штурман младший лейтенант Борис Хомчановский,
стрелок-радист младший сержант Александр Журавский и техник младший
воентехник Вадим Григорьев, который летал как стрелок у им же установленного
хвостового пулемета.
Молодой, черноглазый, с густой копной черных волос, среднего роста,
Григорьев был подвижен и энергичен. Самолет и двигатели он знал отлично и
исключительно добросовестно готовил их к полету. За все время пашей службы с
ним ни одного отказа матчасти в полете у нас не случалось. Когда нам
разрешили установить пулемет в хвостовой части, он первым в полку сделал это
и никому не уступил чести летать стрелком на своей машине. Он сделал уже три
боевых вылета.
Отличным стрелком-радистом был Журавский. Немногословный, скромный, он
обладал исключительной физической силой, спокойно поднимал стокилограммовую
бомбу. В боевых вылетах проявлял хладнокровие и спокойствие, был бдителен,
хорошо разбирался в воздушной обстановке. На такого бойца можно было
положиться, и он не раз доказал это в бою.
Самым юным в экипаже был наш штурман Хомчановский. Перед самой войной
он окончил авиационное училище. Стройный, кареглазый, застенчивый, он часто
писал единственному близкому человеку - своей матери и по многу раз
перечитывал ее ответы. Во время боевых вылетов вел себя очень спокойно, а
когда самолет находился на боевом курсе и он производил прицеливание, ничто
не могло отвлечь его. Бомбил он метко. После доклада о результатах бомбежки
он закрывал бомболюки, садился за свой пулемет и бдительно следил за
воздушной обстановкой. Мне не приходилось видеть, чтобы Хомчановский
вздрогнул, когда осколки от рвавшихся вблизи снарядов стучали по фюзеляжу.
В этот день ему исполнилось двадцать лет. Мы сделали вместе семь боевых
вылетов, и я успел сильно привязаться к нему...
Помимо сообщения начальника штаба об особой важности поставленного нам
задания, мы находились под сильным впечатлением от речи И. В. Сталина,
произнесенной им в тот день по радио. Все мы глубоко сознавали огромную
опасность, нависшую над нашей Родиной.
Уже после войны, не помню где, я прочел, что никто из рядовых
участников битвы не представлял себе лучше летчиков грандиозность и размах
военных событий. Это верно. Нам, бомбардировщикам дальнего действия,
приходилось в течение одного дня наносить удары по целям, удаленным друг от
друга на тысячи километров. Все события начавшейся войны в нашем сознании
объединялись в одно целое - чудовищный огненный смерч, катящийся с запада на
восток нашей страны и оставляющий за собой сожженные, дымящиеся города,
огромные черные пятна сгоревших хлебных полей... Мы были готовы не щадя
жизни выполнить любое задание - лишь бы остановить ненавистного врага.
...Говорят, есть предчувствие беды. Никаких предчувствий у нас тогда не
было. Мы верили, что, выполнив задание, благополучно вернемся домой.
Настроение было хорошим: утром у самолета мы поздравили Хомчановского с днем
рождения, преподнесли ему наши скромные подарки. Накануне он получил
поздравительную телеграмму от родителей, счастье светилось в его глазах.
Поскольку силы у нас были небольшие - всего два самолета, мы с Михеевым
решили, что нужно как можно дольше оставаться над целью и точнее поражать ее
и для этого при каждом заходе на цель сбрасывать только по одной бомбе.
Бомбометание решено было начать с головы колонны, чтобы создать пробки на
шоссе и бить врага наверняка. После взлета Михеев пристроился ко мне справа.
В плотном строю пары мы неожиданно появились над танковой колонной, которая
находилась в десяти километрах от Рогачева.
Под небольшим углом к шоссе с высоты 1200 метров мы сбросили первые две
бомбы по голове колонны. Молодчина Хомчановский! Бомбы точно поразили цель.
В дымчатом небе нет ни наших, ни вражеских истребителей. Только рыжие шапки
разрывов зенитных снарядов усеяли все небо. Выполняем противозенитный маневр
и не спеша, как на полигоне, снова заходим на цель. Журавский хвалит
штурмана за меткие удары. И когда совершаем очередной заход, то хорошо видим
горящие танки, которые используем как ориентиры.
Так проходят тридцать минут боя. Мы уже считали, что этот бой выигран
нами и боевая задача решена: горящие танки и автомашины плотно забили шоссе,
- когда сверху на нас ринулись две пары Ме-109. С боевого курса не свернешь,
я продолжаю выдерживать машину строго по прямой, успеваю заметить
напряженную позу Хомчановского у прицела. Самолет трясется от длинных
пулеметных очередей, Журавский непрерывно докладывает обстановку. Первая
атака "мессеров" отбита. Последние бомбы сброшены, нужно уходить.
Как бы понимая мои мысли, Михеев буквально прижал свою машину к моей.
"Мессеры", разделившись на две группы, с разных направлений атакуют нас. Мы
маневрируем, прикрывая огнем друг друга. Один из "мессеров" нарвался на
огненные трассы Григорьева и Журавского, вспыхнул и начал падать. Но в
следующей атаке "мессершмитты" зажгли самолет Якова Михеева, он в пологом
пикировании пошел вниз. Мы остались одни против трех Ме-109. Я беспрерывно
маневрировал, стараясь ставить машину в положение, удобное стрелкам...
Наши пулеметы замолкли. Убиты Журавский и Григорьев. Поняв, что отпора
им не будет, немцы, подойдя вплотную, в упор стали расстреливать нас.
Свинцовый ливень обрушился на нашу машину. Убит Хомчановский, мне видно, как
его безжизненное тело обмякло, повисло на привязных ремнях. Разбита вся
приборная доска, фонарь моей кабины изрешечен, душит резкий запах серы от
зажигательных пуль и снарядов.
Но самолет живет... Один из немцев вплотную пристраивается к моей
машине справа и кулаком грозит мне, вижу его злорадное смеющееся лицо. От
гнева и бессилия в глазах потемнело, я резко накренил самолет и бросил его
на врага. Но тот спикировал под меня, зашел в хвост и с минимальной
дистанции длинной очередью разрядил пушку и пулеметы в совершенно
беззащитный самолет.
Самолет вспыхнул, языки пламени струйками потекли в кабину, а через
мгновение, непослушный и уже неуправляемый, он перевернулся и стал падать.
...После резкого толчка при раскрытии парашюта ощутил жгучую боль в
правой ноге и тогда понял, что ранен. "Мессеры" поочередно проносились надо
мной, стреляя из пулеметов. К моему счастью, над танковой колонной появилась
пара грозных Ил-2, "мессеры" бросили меня и ринулись в атаку на них.
На пробитом во многих местах парашюте я падал быстро и, не успев как