Богданова Александра. В небе - гвардейский Гатчинский

снарядов и удачно отбомбившись, Николай Дедухов развернул самолет и лег на
курс следования к базе. Не успел еще экипаж успокоиться после бомбардировки,
как со стороны сверкавшей от разрывов западной части неба подкрался
вражеский истребитель и с близкой дистанции разрядил в бомбардировщик пушку
и пулеметы. Машина сразу вспыхнула. Медлить было нельзя. Дедухов отдал
команду всем покинуть самолет на парашютах.
Выпрыгнув последним и раскрыв парашют, он огляделся. На его глазах, не
долетев до земли, самолет взорвался.
Приземлившись, Николай Дедухов осмотрелся. Никого из членов экипажа
вблизи не оказалось. Ночь, он один и уже не на своей - на чужой земле,
помощи ждать неоткуда. Кобура с пистолетом и финский нож на месте. До линии
фронта не более десяти километров - дойти можно.
Трое суток, идя по ночам, пробирался Николай Дедухов к линии фронта. На
четвертые сутки он услышал орудийные залпы, пулеметные и автоматные очереди,
громкое "ура". Рядом шел бой. Почти над самым ухом прозвучала длинная
пулеметная очередь.
Дедухов приподнялся. Метрах в пятнадцати от него за пулеметом лежали
два гитлеровца в касках и беспрерывно вели огонь. Дедухов прицелился и
выстрелил. Один из пулеметчиков дернулся и уткнулся лицом в землю. Едва
Николай прицелился во второго, как за его спиной разорвался снаряд...
Очнулся Дедухов, когда бой откатился на запад. В голове гудело,
окровавленная одежда прилипла к спине. Он попытался приподняться, но это ему
не удалось. Три наших автоматчика, пробегавших мимо, заметили раненого
человека в летной форме, подняли его с земли и передали в руки санитаров.
Когда я встретился с Николаем в госпитале, в полк из его экипажа уже
вернулись второй летчик гвардии лейтенант С. Ф. Дюдин, штурман гвардии
лейтенант Н. С. Фенченко, стрелок-радист гвардии старший сержант В. В. Савин
и воздушный стрелок гвардии старшина А. А. Грибков. Выпрыгнув из самолета на
парашютах, они, так же как и их командир, проявили выдержку и мужество, не
растерялись и самостоятельно, в одиночку, пробирались к линии фронта. Всем
им очень повезло: они встретились с наступающими войсками нашей армии. Не
вернулся лишь борттехник Владимир Клочков, о судьбе его ничего не было
известно.
Через некоторое время гвардии лейтенант Дедухов поправился и, получив
новый самолет, со своим крещенным в бою экипажем снова стал летать и
наносить удары по отступающему врагу.
Наземные радиолокационные станции позволяли противнику обнаруживать
наши самолеты еще при подходе их к линии фронта и вызывать с аэродромов
ночные истребители. Те выходили бомбардировщикам в хвост и атаковали. Эта
тактика врага стоила нам многих потерь. Но наши экипажи, которые внимательно
наблюдали за воздухом, умело сочетали маневр с прицельным огнем, успешно
оборонялись и даже сбивали вражеские истребители.
При ударе по морским кораблям противника в Рижском порту во время
подхода к цели самолет гвардии старшего лейтенанта В. Ф. Грошева был
атакован ночным истребителем Ме-110 сверху сзади. Воздушный стрелок Бовыкин
вовремя заметил подкрадывавшегося врага и упредил его, открыв огонь из
турельного крупнокалиберного пулемета. Фашист оказался не из трусливых, тоже
открыл огонь с дистанции 200-150 метров. Когда, увлекшись атакой, он
сблизился с нашим самолетом, Бовыкин меткой очередью сразил его.
"Мессершмитт" загорелся и факелом полетел вниз. Наш самолет благополучно
дошел до цели, метко отбомбился и вернулся на свой аэродром.
При бомбардировочном ударе по железнодорожной станции Сталупинен два
наших самолета подверглись нападению ночных истребителей противника. Самолет
с экипажем гвардии старшего лейтенанта Николая Федосеева при подходе к цели
был атакован истребителем Ме-109. Зайдя сзади снизу, на дистанции 400 метров
противник включил фару. Воздушный стрелок гвардии старший сержант Тимофеев
не подпустил его ближе, открыв огонь из пулемета и сбросив несколько
авиационных дистанционных гранат. Истребитель, по-видимому, получил
повреждения, резко развернулся вправо и больше атак не повторял.
Самолет гвардии старшего лейтенанта Андрея Гришина при отходе от цели
был атакован истребителем Ме-110, который подошел к самолету Гришина сзади
справа и, включив две фары, с дистанции 300-200 метров открыл огонь.
Увидев свет фар, воздушный стрелок и второй пилот одновременно с
противником открыли огонь из УБТ и "шкасса", сбросили гранаты. Истребитель
тотчас отверНУЛ в сторону. Самолет Гришина в этом поединке получил всего две
пробоины в правом крыле. Однако бывало и по-другому.
После удара по Инстербургу, когда все наши самолеты выполнили задание и
возвращались, из комнаты, где размещался радиоузел, выбежал взволнованный
начальник связи полка гвардии капитан Петр Маковский.
- Товарищ командир, Сажин сбит, его самолет падает, экипаж выпрыгнул на
парашютах.
- Где сбит и кто сообщил?
- Радист экипажа Сажина - Филатов.
- Как же он сообщил, если экипаж выпрыгнул из самолета?
- По своей самолетной радиостанции.
- Что же он - остался в падающем самолете?
- Выходит, так...
Все разъяснилось через несколько часов, когда весь экипаж был на
дивизионном командном пункте и докладывал командиру дивизии, как их сбил
истребитель противника. На дивизионный КП их доставила автомашина воинской
части, в расположении которой экипаж приземлился на парашютах.
Перелетев линию фронта на большой высоте в облаках, летчик постепенно
стал снижаться с тем расчетом, чтобы, не долетая до своего аэродрома, выйти
под облака и в дальнейшем лететь, ориентируясь визуально. На высоте 1200
метров, когда земля едва начала просматриваться, снизу сзади в самолет
впился яркий, огромный сноп трассирующих пуль и снарядов.
Никто из членов экипажа истребителя так и не видел. Очевидно, тот вышел
в атаку лишь с помощью радиолокационной станции.
На самолете оказались перебитыми рули управления на хвостовом оперении.
Попытка Бориса Сажина вывести самолет из беспорядочного падения была
безрезультатной, и тогда он приказал всем покинуть самолет. Покидая машину
последним, Сажин не знал, что молодой радист гвардии сержант Олег Филатов
проявил мужество, не растерялся и в сложной и опасной для Жизни обстановке
передал на землю радиограмму о случившемся и только после этого выпрыгнул из
самолета.
Как зреют и мужают в войну люди! Этот высокий, стройный, большеглазый
восемнадцатилетний юноша, недавно окончивший школу штурманов и
стрелков-радистов, за два месяца стал настоящим воздушным воином и отличным
радистом. И все остальные члены этого экипажа, как и их командир, были
молоды. Штурман гвардии младший лейтенант Плотников, бортмеханик гвардии
старшина Жарков, воздушный стрелок гвардии сержант Поярков и второй пилот
гвардии младший лейтенант Кардонский вели себя в сложной боевой обстановке
спокойно и мужественно.
Алексею Кардонскому не повезло: когда он готовился к прыжку, его
выбросило из грузовой кабины, и он сильно ударился о стабилизатор самолета,
раздробив выше кисти левую руку. И все же он нашел в себе силы выдернуть
кольцо парашюта. Только ударившись о землю, он потерял сознание. Первую
помощь ему оказала литовская женщина, она подняла его, перенесла в дом,
перевязала руку, позвала искавших его других членов экипажа.
В скором времени отличился еще один стрелок-радист из молодого экипажа
гвардии лейтенанта Алексея Проничкина - сержант Семен Полонский, однокашник
и друг Филатова.
В первых числах ноября мы летали бомбить порт Виндаву. Когда я прилетел
и сел последним (я в этот раз летал контролером результатов бомбового
удара), к самолету подошел комиссар полка Пешков и сказал:
- Командир, не прилетела "кошка".
- Какая кошка?
- Хвостовой номер шесть, лейтенанта Проничкина.
- При чем тут кошка?
- Да разве вы не знаете, на его самолете, на киле, нарисована кошка. Да
и у некоторых других звери нарисованы, а у Подгороднева, как у картежника, -
туз пик. Я думал, вы знаете...
Но сейчас меня больше интересовало, что случилось с самолетом
Проничкина.
В течение двух дней от экипажа Проничкина никаких сообщений не
поступало. И вдруг к вечеру, когда радисты перед вылетом стали проверять
связь, в эфире появились позывные самолета э 6.
Молодой радист Семен Полонский, хотя его радиосигналы прослушивались
слабо, все же передал радиограмму, из которой мы узнали, что их самолет был
подбит истребителем противника и произвел вынужденную посадку, что им
необходима техническая помощь, рядом с ними может произвести посадку другой
самолет. На помощь экипажу Проничкина был послан самолет опытнейшего летчика
командира 1-й авиаэскадрильи гвардии майора Бориса Тоболина с технической
бригадой.
Оказалось, что самолет Проничкина был атакован вражеским истребителем
на встречно-пересекающемся курсе. За одним из бортовых пулеметов в это время
находился Полонский, вместе с воздушным стрелком Иваном Миненко он встретил
противника дружным огнем. Очередь, выпущенная ночным гитлеровским
стервятником, крепко зацепила их самолет, были сильно повреждены правый
мотор и радиостанция. Но и вражескому истребителю, видимо, досталось. Резко
отвалив в сторону, он скрылся в ночной темноте и повторно не атаковал.
Из-за перегрева единственного исправного двигателя Проничкин, еле
перетянув линию фронта, произвел посадку в поле, вдали от населенных
пунктов. Молодой радист в течение двух дней возился с поврежденной
радиостанцией и исправил ее. После полковые специалисты удивлялись, как
Полонский ухитрился исправить сильно поврежденную аппаратуру.
В этом воздушном бою проявили мужество и другие члены экипажа: второй
пилот Николай Пахмутов, штурман Николай Буторин, бортмеханик Владимир
Зайцев.
Когда самолет Проничкина после ремонта прилетел с места вынужденной
посадки, мы с Пешковым поехали на аэродром взглянуть на него, поговорить с
экипажем. Все командиры кораблей, у кого были намалеваны на самолетах разные
"ночные" звери и птицы, прослышав, что я заинтересовался их самодеятельным
художеством, быстро закрасили их. Только лейтенант Евгений Подгороднев никак
не хотел закрасить своего туза. Можно было просто приказать ему, но я
предпочел разъяснить, что эта "традиция" для нас, советских летчиков,
неприемлема. И рисунки эти никого не устрашат, тем более что ночью их не
видно, разве что они вызовут ироническую улыбку у тех, кто увидит их днем.
Туз пик на хвосте Ли-2! На самолетах самых бесстрашных, самых искусных
советских асов - Кожедуба, Покрышкина, Покрышева, Голубева и других - нет
этого "камуфляжа", на них обыкновенные звездочки по количеству сбитых
гитлеровских самолетов. И скромно, и внушительно.
Анатолий Константинович Пешков, парторг и комсорг провели с летным
составом беседы о традициях советских летчиков, и рисунки на фюзеляжах и
килях больше не появлялись.
Чтобы обезопасить боевые порядки наших ночных бомбардировщиков от
истребителей противника, скрыть наши машины от наземных и самолетных
радиолокационных станций, командование АДД дало распоряжение использовать
фольгу, позднее - металлизированную ленту и уголковые отражатели. Ленты
фольги резались на мелкие кусочки, их разбрасывали специально выделенные для
этого самолеты. Облака медленно опускавшихся кусочков фольги давали на
экранах РЛС отражение, в котором сигналы, отраженные от самолетов,
совершенно терялись.
В сентябре нас перебазировали в район Вильнюса, где с аэродромов
Порубанок, Кивишки и Белая Вака мы наносили удары по узлам сопротивления,
скоплению войск противника, портам и железнодорожным узлам в районах Риги,
Десны, Тарту, Огры, Митавы, Крустпилса.
С октября 1944 года до середины января 1945 год) полк поддерживал
наступление 3-го Белорусского фронта, освобождавшего Прибалтийские
республики. С литовской земли мы наносили массированные удары по живой силе
врага на поле боя и по железнодорожным узлам городов Восточной Пруссии -
Тильзита, Инстербурга, Шталлунена, Гольдана, Тилькалена, через которые немцы
направляли войска и технику на фронт. На эти цели мы совершили 746 боевых
вылетов и сбросили 725 тонн крупнокалиберных бомб. Немало гитлеровских вояк
и боевой техники противника было уничтожено экипажами нашего полка на
железнодорожных узлах прусских городов.
Массированные удары больших сил бомбардировочной авиации в ночное время
по объектам, прикрытым хорошо организованной и мощной противовоздушной
обороной противника, требовали высокой организованности и применения более
совершенных тактических приемов.
К этому времени на основе приобретенного опыта в авиации дальнего
действия четко определился и внедрялся новый тактический метод нанесения
бомбардировочного удара. Самолеты, участвовавшие в налете по одной цели,
разделялись на два эшелона - эшелон обеспечения бомбардировочного удара и
эшелон бомбардировщиков.
В задачу эшелона обеспечения бомбардировочного удара входило произвести
разведку погоды, отыскать и. обозначить цель - зажигательными бомбами
создать очаги пожара и осветить цель светящимися бомбами на все время
действия бомбардировочною эшелона, - кроме того, до удара основных сил
бомбардировщиков и особенно во время удара подавить противовоздушную оборону
противника, а затем проконтролировать результаты бомбардировки цели
фотографированием и визуальным наблюдением.
Этот метод в передовых соединениях авиации дальнего действия был
отработан и себя оправдал. В нашем соединении он стал внедряться с лета 1944
года. Наш полк специализировался как эшелон обеспечения бомбардировочного
удара.
Выполнять эту ответственную и сложную задачу приходилось в очень
тяжелой боевой обстановке, но мы с ней справлялись.
6 октября соединение наносило удар по порту Мемель. Там скопилось
большое количество транспорта с живой силой и боевой техникой противника.
Несмотря на сильный зенитный огонь в районе цели и патрулирование ночных
истребителей как на подступах к порту, так и на маршруте, полк со своим
заданием справился успешно. Цель была хорошо обозначена и освещена на весь
период бомбардировочного удара. Воздушных боев с истребителями противника мы
не избежали. Больше всех пострадал наш самый лучший экипаж - командира
отряда гвардии капитана Ивана Кулакова. В эту ночь экипаж проявил подлинный
героизм, образцы взаимной выручки и летного мастерства.
Зайдя с моря и сбросив в заданное время гирлянду светящихся бомб над
портом и одновременно выбросив через входную дверь несколько ящиков
малокалиберных бомб, Кулаков развернул самолет и лег на обратный курс.
Маскируясь фоном полыхавшего от разрывов порта и рвущихся в небе зенитных
снарядов, вражеский истребитель Ме-110 атаковал его снизу сзади. Очередь
противника угодила в пилотскую кабину, тяжело ранила командира корабля и
борттехника гвардии техника-лейтенанта Соколова, сильно повредила носовую
часть машины. Второй летчик был молод и неопытен. Командование кораблем
принял штурман гвардии капитан Навроцкий. Он приказал второму летчику
произвести противоистребительный маневр. Второй летчик лейтенант Тятинин,
хотя и не имел еще боевого опыта, но умело сманеврировал и ушел от
преследования истребителя. Под руководством Навроцкого радист Тюкалов и
стрелок Фитенко, используя бортовую аптечку, перевязали тяжелораненых и
уложили их в фюзеляже самолета. После этого они по радио сообщили на КП о
происшедшем и продолжали полет на свой аэродром.
Штурман Михаил Навроцкий на всем протяжении полета умело и хладнокровно
руководил экипажем, помогал молодому летчику в управлении самолетом. При
подлете к аэродрому он распорядился, чтобы летчик сел на левое командирское
сиденье, сам сел на правое, при заходе на посадку выпустил шасси и щитки и
помог второму пилоту благополучно посадить израненную машину.
Весь экипаж в полете вел себя исключительно мужественно, без паники,
именно поэтому им удалось, благополучно вернуться, спасти жизнь
тяжелораненых товарищей, сохранить боевую машину.
За подвиг, совершенный в этом полете, гвардии капитану Михаилу
Карповичу Навроцкому было присвоено звание Героя Советского Союза. Командир
экипажа гвардии капитан Иван Васильевич Кулаков был награжден орденом
Красного Знамени, остальные члены экипажа - орденами.
В трудной ситуации оказался в эту ночь экипаж гвардии лейтенанта
Александра Маркирьева. Его самолет пытались сбить два Ме-110. Но Маркирьева
так просто не возьмешь! Экипаж у него был слетанный, организованный.
"Мессеры" атаковали его излюбленным методом - снизу с обоих бортов.
Отражать такие атаки бомбардировщику почти невозможно: фюзеляж закрывает от
обзора большую часть воздушного пространства под самолетом. На это
гитлеровцы и рассчитывали, но просчитались. Маркирьев стал закладывать такие
крены, что спрятаться под фюзеляж при заходе на очередную атаку немцам никак
не удавалось. Заходя снизу, они снова и снова попадали под огонь пулеметов
Ли-2. Воздушные стрелки доложили Маркирьеву, что патроны кончаются. Надо
было выходить из боя. И, долго не раздумывая, когда гитлеровцы снова пошли в
атаку, Маркирьев скомандовал: "Выпустить шасси, щитки. Винты - на малый
шаг!" - и ввел самолет в крутое снижение. "Мессеры", проскочив мимо,
потеряли его.
Домой Александр Маркирьев прилетел с загнутыми от чрезмерной перегрузки
при выводе самолета из крутого снижения консолями крыльев. Зато экипаж
остался целым и невредимым.
11 октября полк обеспечивал бомбардировочный удар по Тильзиту -
железнодорожному узлу в Восточной Пруссии. Мы со штурманом полка гвардии
майором Барабанщиковым полетели с экипажем Маркирьева как лидеры эшелона
обеспечения бомбардировочного удара.
К сожалению, самолет Маркирьева оказался, как говорят летчики,
"утюгом": оба двигателя хотя и работали исправно, но тянули слабо, не давали
нужных оборотов. Самолет летел на малой скорости, медленно набирал высоту, и
мы опаздывали к началу прилета первых бомбардировщиков на цель, которую мы
должны были зажечь и осветить САБ-100-55.
Уж на что был невозмутимым Барабанщиков, но и он вслед за мной начал
нервничать. Александр Маркирьев решил нас успокоить:
- Товарищ командир, вы не волнуйтесь, прилетим вовремя. Мой "Иванушка",
как норовистая лошадь - вначале брыкается, а потом как побежит - не
удержать!
Хорошо, что его шутка частично оправдалась, и мы все же вовремя подошли
к цели, но более чем на 3500 метров подняться не смогли. Так на этой высоте
и полезли в огонь первых яростных орудийных залпов зенитной артиллерии и
получили "полную порцию", какая достается бомбардировщику над хорошо
прикрытой целью.
Надо было видеть, как умело, с большой выдержкой вел корабль Маркирьев.
Он будто не обращал внимания на то, что творится вокруг, но видел все.
Каждое движение его рук, каждый маневр самолетом точно отвечал на действия
зениток и прожекторов. Если разрывы сна" рядов среднего калибра начинали
приближаться спереди и рвались на уровне нашего самолета, он уменьшал
скорость, стараясь не лезть в их гущу, терял высоту, чтобы находиться ниже
слоя разрывов, но когда вспышки рвавшихся снарядов были рядом, резко нажимал
ногой на педаль, давал полный газ, отжимал штурвал, огибал разрывы и снова
ставил самолет на заданный курс. Но вот широкий серебристо-голубоватый сноп
света внезапно обволакивает наш самолет, а вслед за ним как штыки пронзают
металлическое тело машины добрый десяток прожекторов с тонкими и очень
яркими лучами. Самое время резким маневром уклониться, скольжением вывести
самолет из перекрестия прожекторов, но этого сделать нельзя: штурман начал
прицеливание для сбрасывания зажигательных бомб. Нервы у всех на пределе.
Только Василий Барабанщиков не шелохнется, склонившись над прицелом.
- Не болтайтесь! - требует он.
Самолет все сильнее и сильнее вздрагивает от рвущихся вблизи снарядов,
иногда их осколки дробью бьют по обшивке, время тянется бесконечно долго.
Наконец Барабанщиков распрямляется, закрывает слезящиеся глаза.
- Все, можно уходить в сторону.
И не успевает договорить эту короткую фразу- самолет резким разворотом
с потерей высоты и скольжением выскакивает из сфокусированного на нем пучка
лучей прожекторов.
Еще двадцать долгих минут мы кружим рядом с целью, управляем
самолетами, освещающими цель, следим за результатами бомбардирования. Не
один самолет после нас попадает в такую же переделку, в какой побывали мы,
но все же им перепадает меньше - бомбардировщики делают свое дело умело,
некоторые из них обрушивают на прожекторы и зенитные батареи большое
количество малокалиберных бомб. На короткое время гаснут прожекторы,
перестает стрелять артиллерия. Но вот через двадцать минут вспыхивает
несколько фотобомб - это самолет гвардии капитана Дмитрия Кузнецова
сфотографировал цель. Все отбомбились. Ложимся на обратный курс.
Маркирьев показал себя в этом боевом вылете отличным летчиком. Через
несколько дней он первым из молодых командиров кораблей был назначен на
должность командира отряда.
В начале октября к нашему штабу полка в Ново-Вилейке подошел пожилой
человек из местных жителей и, обратившись к часовому (он говорил по-русски,
но с сильным акцентом), спросил, может ли он видеть командира.
Это был лесник Михаил Томашевский из близлежащего лесничества. Он
рассказал историю, очень заинтересовавшую нас.
- Как-то ночью я, как всегда, плохо спал и вдруг услышал, что где-то
невдалеке загудела артиллерийская канонада. Пойду, подумал я, погляжу, как
пасется конь, а заодно и посмотрю - может, уже пришли русские. За мной
увязался сынишка Тадеуш. Когда мы подходили к поляне, где паслась лошадь,
над нами пролетел большой горящий самолет и упал в лесную чащу. Не успели мы
с Тадеушем и слова сказать, как раздался взрыв. Мы с сынишкой упали на
землю. Вначале я подумал, что взорвалась бомба, а потом догадался, что
взорвался самолет. Мы поднялись с земли и увидели, что с неба, в стороне,
падает что-то белое. Потом послышался треск сучьев. Мы побежали на этот шум
и вскоре набрели на лежащего человека. Когда мы стали к нему подходить
ближе, он с трудом приподнялся и спросил, кто мы. Я остановил мальчика, а
сам подошел ближе к лежащему и сказал, что я местный лесник.
Тогда человек сказал мне, что он из сбитого советского самолета и что
он ранен, и спросил, не видел ли я поблизости его товарищей.
Я ответил, что никого не видел. Тогда он попросил меня спрятать его от
немцев, пока он немного окрепнет и у него заживут раны.
Мы с сыном в чащобе леса сделали из хвойных лап небольшой шалашик,
настелили сена и спрятали там раненого летчика. Он нам сказал, что его зовут
Михаилом Степановым.
На следующий день мы с моим соседом, Яном Влодзяновским, пошли к
сгоревшему самолету и на пожарище нашли четырех сгоревших летчиков. Всех их
мы захоронили в лесу, за могилой мы и теперь ухаживаем.
Михаила Степанова мы своими средствами - травами и настойками - лечили
от ожогов и ран, а когда похолодало, спрятали его в сарае на сеновале. Скоро
он поправился, окреп и попросился к партизанам.
Мы с ним попрощались, как с родным, и он с партизанами ушел в леса.
Хочется мне с ним повидаться...
Так мы узнали, что произошло в ночь на 6 июля с нашим отважным
комсомольским экипажем гвардии лейтенанта Бориса Кочеманова.
Известие взволновало весь полк. В лесу на могиле Кочеманова побывали
все, небольшой холмик засыпали цветами. Комсомольцы предложили на средства
личною состава полка установить экипажу Кочеманова памятник. Все поддержали
предложение. Посоветовавшись, решили перенести останки на холм рядом с
людной дорогой, что извилистой лентой лежит между Вильно и Ново-Вилейкой.
Когда памятник-обелиск и надгробная плита с барельефами комсомольцев Б.
П. Кочеманова, А. И. Блинова, Д. Н. Малкова и Г. Г. Затыкина были готовы, из
Ленинграда приехала девушка-комсомолка, с которой у Бориса Кочеманова была
большая и нежная дружба с тех дней, когда мы участвовали в снятии блокады.
Она привезла свои стихи на смерть друга.
В один из погожих, солнечных дней у свежевырытой на холме могилы был
выстроен весь личный состав полка. Огромную поляну возле холма заполнили
люди из близлежащих деревень.
К подножию холма подъезжает большая автомашина, борта ее окаймлены
красно-черным крепом. Боевые товарищи снимают кумачовые гробы с останками
Кочеманова, Блинова, Малкова и Затыкина и на руках переносят их к братской
могиле. Короткий митинг.
Один другого сменяют выступающие гвардейцы. Они говорят о том, как
верно и беззаветно служили Родине погибшие боевые друзья, клянутся
беспощадно мстить и уничтожать гитлеровских захватчиков до полного их
разгрома.
Склоняется наше алое гвардейское знамя полка. Тишину прорезает
троекратный залп из автоматов. Гвардейцы один за другим бросают горсти земли
в могилу, и вот вырастает у обелиска холмик, на который возлагается
надгробная плита.
Полк торжественным маршем проходит у могилы я уходит к аэродрому.
С наступлением вечерних сумерек на могучих кораблях боевые товарищи