преимущественно в Европе, и, наконец, стала известным и покупаемым
художником. В ее парижской студии собиралось рафинированное общество, и все
меньше приветствовались там случайные и малоизвестные личности. Стали
появляться знаменитости из России.
Она несколько раз и сама наезжала в Москву. Посещение это требовало
незаурядного мужества, так как в России Анжела не бывала больше двенадцати
лет - не к чему было. Теперь она отправлялась туда ненадолго, с какими-то
загадочными и тщательно скрываемыми целями. Возвращаясь, долго приходила в
себя и со вкусом рассказывала, какие все в "совке" жулики.
Однако, месяц тому назад Анжела вновь бросила свое творчество и свой
салон. Она стремительно выехала в Москву в окружении нескольких женщин, для
текущих дел, и мужа - для серьезной подмоги. На этот раз, кажется,
подворачивалось что-то крупное: стало известно, что она сможет
приватизировать значительный кусок земли в старой части Москвы - в
каких-нибудь культурных целях.
Как-то в сумерках, когда Ирка вязала перед телевизором, поджидая своего
Боба, на двери задрожал колокольчик.
На пороге стояла Света.
Ирка смотрела на подругу. Перед нею было чужое лицо, незнакомое. Они не
виделись давно, и мало что напоминало сверкающую смехом обольстительную
женщину. Не спрашивая, Ирка пропустила Свету, заперла дверь и безотчетно
плотно задернула шторы.
Казалось, облака пробегали по лицу гостьи. Она мрачно молчала и, не
замечая хозяйку, оглядывалась по сторонам.
- Где ты была-то? - вскричала Ирка, помедлила и вытащила из
холодильника бутылку вина. Изучая подругу изумленным взглядом, налила ей
полный бокал. Подумала и налила себе тоже.
- Живу себе. - Света пожала плечами.
- С кем живешь-то? Тебя все ищут, с ног сбились!
- Трясли тебя... женишки? - проговорила та, запнувшись.
- А мне ты могла позвонить?
- Извини, - нетвердо сказала гостья, - не в себе я...
- Ты есть хочешь? - примирительно протянула Ирка. Бесприютный вид
подруги разжалобил ее сердце.
- Посижу и пойду...
Ирка всплеснула руками:
- Не пущу я тебя никуда!
Света смотрела так несчастно, что Ирка потянулась к ней всем сердцем.
Почувствовав это, та пролепетала:
- Добрая ты, Ириша, но не сможешь мне помочь... Не могу я больше...
Думаешь, я выбираю любого мужика? Да, я завишу от их денег, от них, я должна
быть такой, какой меня хотят! Задрали!
- Светик, - разделяя чувства подруги, воскликнула Ирка, - выходи замуж!
- Сколько у меня было умных и добрых! - с ожесточением крикнула та. - И
замуж звали!
- Что же ты?
- Я всегда хотела замуж выйти, и подругам завидовала, кто хорошо жил, -
Света сказала это с такой искренностью, которую Ирка не предполагала в
подруге. - До слез завидовала! А как дорогой и любимый меня своей считал, на
меня колотун находил, все - связана по рукам и ногам, конец пришел. Ничего у
меня с порядочными не выходило... - она перевела дух, вслушиваясь в себя, -
а со швалью - нормально.
Ирка слушала подругу в смущении. Она, как все, встретившие Свету, имела
о ней мнение простое, легко укладывающееся в набор нескольких черт. Этот
облик мужчины, смеясь, называли словом секс-бомба. Женщины никогда не
употребляли это выражение, оно их раздражало. Некоторые из них говорили, что
она красивая девочка, другие, да, ничего, но не чересчур. И те, и другие
сходились во мнении, что несмотря ни на что, она, безусловно, полная дура,
но мужчинам нравится.
Ирка и была, и не была из этого исключением. Ей нравилось разговаривать
со Светой, которая почти всегда соглашалась с ее доводами, внимательно
выслушивала все "за" и "против", не противоречила по пустякам, навязывая
свою волю и советы тогда, когда от нее требовалось совсем другая роль,
принимала рассказы Ирки именно так, как Ирка старалась их преподнести,
словом, была отзывчивым собеседником. Знакомые женщины вроде бы и
соглашались, что это умно, но мнение свое о Свете не меняли.
Да, Ирке было приятно дружить со Светой, легко и весело, но... Иногда
на нее накатывало неодолимое раздражение, глухое и тяжкое. Она говорила
себе, что вчера та нарочно громко смеялась, она выставляется, специально
привлекает к себе внимание и вообще не умеет себя вести в обществе. У Ирки
от этих мыслей быстро портилось настроение, и она не звонила Свете, удивляя
домочадцев своим мрачным видом. Она сердилась на Свету и за свои собственные
чувства к ней, но через день-два ее раздражение приобретало иную окраску,
ибо Ирка начинала совеститься этими, внезапно одолевающими ее чувствами, -
после этого несколько недель она думала о Свете самое лучшее. Но и этот срок
проходил, вновь проявляя в ее голове общую и устоявшуюся идею, что Света
хотя и миловидна, но совсем неинтересна, обсуждать нечего, разве что ее
похождения.
Теперь, кроме неожиданных откровений, Ирку удивило лицо этого человека.
Оказывается, во все эти времена Света тоже жила, как другие люди, имела
какие-то трудности, не высказываемые никому на свете, и вместе с ними
разнообразные и глубокие чувства, совершенно, кстати, пропущенные Иркой. Это
было неожиданно, хотя удивляться тут было нечему. Просто все, что казалось
естественным для других Иркиных подруг и выглядело труднообъяснимым в устах
Светы, оставалось для Ирки совершенно закрытым миром, и уж, конечно, те
перемены, которые в этом мире исподволь накапливались и совершались. "Хм? -
озадачилась Ирка, и еще: - Мда... - и еще раз: - Хм!" - и что-то такое
разное, что она подумала о Свете, взглянув на нее новыми глазами. Тут
заинтригованная Иркина мысль остановилась, не пронзая дальше морок чужих
глубин, а предложила Ирке разумный и по-человечески очень понимаемый совет.
- Илья был у меня, чуть не плакал, он в тебя по уши влюблен! Где она? -
кричал. - С кем сбежала? Я от него палкой отбивалась, еле выгнала!
Света смотрела без любопытства.
- Ведь он неплохой, - продолжала Ирка порывисто. - Не всякий еще
полюбит так? Не молчи, скажи что-нибудь!
- Не обижайся, Ириша, - утомленно проговорила Света, - он не меня
любит, а свое самолюбие... Я ему в ножки не рухнула, как его несчастная
жена, вообще с ним не считалась. Это как раз мужиков до остервенения
доводит, заставляет за женщиной бежать детей, жену, все бросив. А потом и
сам не знает, любит или ненавидит - так распалится. Знай ему только кукиш
показывай! Они не женщину любят... они за своим самолюбием бегут на край
света. А когда сытые, женщин делят, разменивают.
- Как же ты с ними? - выдохнула Ирка сокрушенно.
- Больше никак! - в полный голос крикнула та.
Они замолчали, сидя в сумерках. Зажегся первый фонарь напротив дома.
Мимо окон прошел человек. В полной тишине дома начал пробовать свой голос
сверчок.
Да, Ирка была удивлена словами подруги, ее непривычным взглядом на
вещи. Раньше Света не имела склонности рассказывать о проблемах, имела облик
любезный и довольный - этакий пример и укор для окружающих: беспечный вид
ребенка, любимого и холимого всеми. Отработав этот облик до тонкости, она
проявила несгибаемую волю в умении следовать ему и подвести всех окружающих
к единственной вере, чтобы ни у кого догадки не возникло: это восхитительное
лицо - плод неустанной, изнурительной работы. Как выяснилось для Ирки,
произошла ошибка в среде ушлых знакомых: все приняли сыгранную Светой роль
за чистую монету, уверились в ней настолько, насколько хотела того она.
- Kак ты вдруг поняла? - робко позвала Ирка.
- Я всегда знала. А, может, и вдруг... - Света глухо сказала: - Люблю
я, Ириша.
Ta в изумлении вскинула глаза, а Света воскликнула:
- Я ведь тоже человек!
- Да я ничего! Кто он?
- Один седой и непонятный человек.
Ирка помолчала, вдумываясь в ее слова, потом пораженно спросила:
- Ты хочешь сказать, что он не...
- Вот именно, - подтвердила Света, - он не.... - запнулась. - Не любит
он меня.
- Если непонятный... это... Вадим? - замирая, брякнула та. Света
отвернулась.
- Изменилась ты здорово... - ласково заметила Ирка, с состраданием
рассматривая подругу. - Что ты делать будешь?
- Не знаю.
Они надолго замолчали.
Ирка зажгла лампы, прислушалась к звону цикад и наивно, но стараясь
казаться загадочной, сказала:
- Кажется, он будет свободен.
- Откуда ты знаешь?
- Они с женой на грани развода!
- Не верю! - в отчаянии воскликнула Света. - Здесь никто из приезжих не
разводится!
Ее щеки горели, и тяжелая головная боль мучительно била в виски, в
глаза. Она глотнула вина, не ощущая его тонкого вкуса. Дело совсем не в
жене!
- Дело не только в жене, - сказала она. - Он меня не воспринимает. Я
имею в виду, что он не видит во мне женщину...
- Это в тебе-то! - ахнула Ирка. - А что же он в тебе видит?!
Света резко встала, прошла вдоль стены, разглядывая картинки, тарелки,
сувениры. Ирка понимала, что подруге тяжело говорить, ее незатейливое и
доброе сердце разрывалось от сочувствия, но в этом было столько необычного и
привлекательного, что она не нашла в себе сил отказаться от вопроса:
- И что, Светик?
- Он настоящий... может быть, моя первая любовь.
- Не может он не влюбиться, - поддакнула подруга.
Света отвернулась. На сердце тучей поднялась маета, острой тоской
охватив душу.
- Тонкое лицо и... равнодушие. Ему ничего от меня не надо... это
ловушка. Меня тянет к нему... просыпаюсь ночью и не могу спать от этого...
уже боль... невыносимо, - бормотала она, как будто не сознавая, что говорит
кому-то постороннему. - С тобой было такое, Ириша?
- У меня... без страстей, - проговорила та взволнованно, испытывая
благодарность к подруге, подарившей ей такие увлекательные минуты. - Давай
сообразим, что нам с тобой делать? У меня такой план.
Но не судьба была Ирке изложить свою идею, потому что в эту минуту
колокольчик неистово задребезжал, и перед ее испуганными глазами внезапно
выскочил из-за угла и, отодвинув ее рукой, быстро вошел в дом Илья. Было
ясно, что он ожидал увидеть здесь Свету. Но когда он разглядел ее в сумраке
гостиной, то остановился, как вкопанный, и с отчаянием, с тяжелым
напряжением впился в ее лицо.
Ирка машинально вскинула руки и замерла у стены.
- Я так и знала, что выследишь! - Света откинулась в кресле, лицо ее
вытянулось и недоброе выражение играло на нем. - Что ты делать будешь?
Вались на колени, клянись в любви навек, а мы с Иришей тебя послушаем!
Илья содрогнулся, лицо его начало темнеть, и в какой-то момент
показалось, что он бросится на нее, но он не бросился, а подошел и рухнул на
колени. Глаза ее вспыхнули.
- Все-таки по-моему! - крикнула она властно.
- Вернись ко мне...
Она впилась ему в лицо и зашипела:
- Что же ты на колени передо мною встал? Ведь ты - любимчик женщин, они
из-за тебя жизнь ломали! Для тебя, красавчика, Земля крутится. А я - телка,
как ты с Шустером говоришь, меня можно трахать, когда угодно! - голос ее
сел, и она впилась в него страшным взглядом: - А потом мной торгануть,
махнуться со своим дружком!
- Девочка моя, - закричал он истерично, - что я тебе сделал?!
- Все, что ты сделал, мне противно! И не смей называть меня "девочка"!
И никогда я не была твоей! - неистово завопила она. - Ириша, напомни сочную
беседу!
Ирка задумчиво посмотрела в окно, а Света воскликнула:
- Я подслушала вас с подлецом Шустером! На деньги нас делите,
мерзавцы?! Сколько предлагал за меня?! - она порывисто вскочила, оттолкнув
его в ярости, но Илья схватил ее за ноги, и Света по инерции упала поперек
кресла. Он бросился на нее всей тяжестью и впился то ли губами, то ли зубами
в ее лицо. Она истошно закричала, а Ирка, стоявшая, как в ступоре,
заполошилась и резко дернула Илью за рукав. Нитки треснули, но Илья,
казалось, не почувствовал ничего. Света била руками, тогда Ирка рванула
рукав на себя. Он оглушительно треснул. В секунду общего смущения Света
стремительно выскользнула с кресла, забежала за стол и закричала:
- Вам еще никто не говорил, что вы - мерзавцы?! Проваливай! - Лицо ее
подурнело и, казалось, она ударится об пол. - А что ты с женой сделал?!
- Откуда ты знаешь? - взвизгнул он, и его передернуло.
- Твой Шустер доложил! У него не задержалось: предавать дружка или нет
- он утопит с наслаждением! Два ученых! Два ученых дружка-подлеца!
- Не твоего ума дело - о науке судить! - Илья остервенился, чувствуя,
что все сыпется на глазах: - Шлюха!
- Я? - У нее закружилась голова. - А ты не переспал с сотней женщин?!
Ты - развратная шлюха!!
- Ты!
- Ты!!
Ирка у двери опустила глаза.
Вдруг Илья стремительно обернулся к ней и, резко захохотав, воскликнул:
- Домашняя скромница! А ты как за Боба выскочила за две недели, чтобы
здесь остаться? Меркантильная блядь! Все вы - продажные, грязные шлюхи!
Глаза Светы зажглись невероятным темным блеском.
- Это ты говоришь нам?.. Да знаешь, как я ненавижу тебя?.. - она
по-кошачьи приближалась к нему, и Ирке, замершей у притолоки, показалось,
что она сейчас взовьется стрелой и с тонким воем вонзится ему лапами в
волосы.
Опустошенность, преследовавшая Илью с некоторых пор, его мучительная
прикованность к этой женщине, безволие, подкашивающее ноги, упорное и
горячее чувство, что вот - все пропало, внезапные страхи и предчувствия -
как мало это походило на то, каким он себя знал. Глубоко, странно эта
женщина перевернула его. Но почему она? Ведь таких у него было и будет
немало. Именно она сумела стать с ним вровень - не считаясь, не дорожа им
ничуть. Именно такую сладко преодолеть. Всякий раз, когда он думал о ней, он
терял свою привычную силу, и эта целомудренная беспомощность открывала
другого его, другую грань - естество, о котором он сам только догадывался:
робкое, неотвердевшее сердце, сумевшее доверчиво открыть себя, как в
стародавние детские времена. Илья обрадовался этому, словно внезапному
тайному кладу. Он понял, что он богаче и больше, а, главное, много, много
лучше. Это новое состояние было тепло, сладко, он упивался, размягченный.
Тогда взгляд и душа его очистились, мысли сделались спокойнее, добрее,
терпимее к тем вещам, право на существование которых он никогда не признавал
до сих пор и которые, по большей части, и составляют окружающий мир. Сердце
его отогрелось от этого понимания и от своей терпимости. И счастливый этими
чувствами, он понял, что знает теперь разгадку любви: он любил ее, он любил
и себя, и свои мысли о ней, о себе, а, главное, о своей перемене, о своей
новой вере, и в этом было великое приятие мира - то состояние, которое он не
ведал раньше, как единственное, дарующее счастье.
Глядя в это светлое лицо, никто теперь не смог бы сказать, что у него
трудная улыбка: теплом отзывались его глаза навстречу другим глазам и
открытой нежностью смеялись губы. Но некому было порадоваться этой перемене:
Светы не было рядом. Ее жизнь, лишь задев его краем, отошла и совершалась
вдалеке, более не пересекаясь. Она видела его перемену, но это чувство не
имело для нее значения, ибо ее глаза были развернуты на перемены,
происходящие в другом человеке.
Бегая по своему пустому дому, стараясь справиться с неостановимой
болью, Илья постепенно стал утрачивать свое новое, волшебное состояние: ему
не хватало благотворной подпитки. Ведь известно, как нечасто, трудно родятся
возвышенные чувства, уступая место другим, более каждодневным, более
общепонятным, особенно если ничто не вливает в тебя дополнительные силы быть
иным, быть больше, чем ты был всегда. Тогда ты остаешься один на один со
своей высокой заявкой, уже понимая, что ее осуществление - дело твоих
внутренних усилий, невидимых, ненужных ровным счетом никому и неизвестно,
свойственных ли тебе. В такой момент бывает трудно отказаться от вполне
законного раздражения.
Для Ильи это было тем более естественно, поскольку в своей неожиданной
и трудной перемене он все острее стал замечать свою невыносимую оторванность
в этой стране от того, что он знал и любил, от того, что мириадами
неуловимых черт пронизывало, наполняло и составляло когда-то жизнь. Его
гордость, его независимость надломились: с изумлением и даже страхом он
ощутил себя по-настоящему одиноким. Среди австралов, где он не мог найти ни
эрудиции по своему вкусу, ни психологического сближения, на работе, где он
не уважал коллег за их невежество и отсутствие самозабвенного увлечения
наукой, в русской компании, где он привык насмехаться над скудоумием
знакомых, которые, живя здесь, быстро и неумолимо отставали. Может, и был
один человек, от которого можно было услышать живые слова, - Вадим, но, черт
побери! - это был совсем не тот человек, с которым Илья хотел бы искать
сближения!
Светка - яркая, близкая и насквозь своя, русская, - она, она была
последней близостью, пристанищем в этой сумасшедшей пустоте. Он понял ее,
как шанс, как последнее спасение. И так решив свою жизнь в момент, когда он
оказался один на один с отсутствием будущего, в вакууме, который стал
слишком велик для него одного, теперь он страстно и нетерпеливо ждал ее
прихода.
Сейчас, в одуряющей слабости перед ней, он услышал слова, которые люди
наверняка говорили о нем, но которые он не желал ни понимать, ни знать, ни
преклонить к ним ухо - потому они ударили его ослепительной молнией,
оказавшись чудовищными, несправедливейшими. Она презирает!
Сердце его сотряслось, и вся новосотворенная вялость отступила. И,
освободившись, душа его тотчас вернулась к своим истокам, к своему понятному
состоянию. Медленно и точно лицо его потемнело от страсти: все немедленно
должно стать так, как хочет он. Окатив его стремительной волной, она
невидимыми, волшебными мазками тяжело изуродовала его красивое лицо. Он
молчал, трепеща и сдерживаясь из последних сил. Свысока, но остро
разглядывал лица женщин, не ставя ни во что их мнение, но, как настоящий
деспот, прищемленный в чем-то, нетерпеливо старался любой ценой вернуть свое
безусловно особенное положение среди людей.
Света наблюдала за переменой чувств на его лице.
- Как мы тебя не оценили?.. - она впилась глазами в его мрачное лицо и
заговорила, с наслаждением подыскивая слова, но волнение мешало ей это
сделать: - С тобой так нельзя?..
- Не сметь... - произнес Илья в беспамятстве, а в голове черт знает
отчего крутилось: несоизмеримы твои достоинства даже с похвалами возносящих.
- Нас ценить надо, ласкать самолюбие наше? Какой он исключительный... А
уж талантлив! Куда нам, черной кости, с тобой образованным тягаться?
Разойдись - он идет! Еще мы чувствуем себя, - она вспомнила, - "чуждым
обществу". Верно! Людей ты презираешь! Да ты без них дня не утерпишь, чтобы
вокруг егозили, в рот заглядывали - без похвалы, поди, и заболеть можешь,
ха-ха-ха!
"Ай да Светка!" - ахнула Ирка.
- Кто тобой восхищаться будет? Женщины! Мужики плюнут и уйдут, а
женщинам ты свое величие покажешь, - она рассмеялась, и неожиданно свободно
и сильно прозвучал ее смех. - Как ты перед нами, дурами, пыжишься, бедняга!
Лезешь высоко, а оборвешься с треском, на потеху. Никогда тебе вверх не
подпрыгнуть, чтоб ты, парень, знал! - прибавила она со злым юмором.
Точно ударом его лицо продернулось судорогой - Илья, наконец, что-то
понял всерьез. Последние силы оставили его: черты лица утратили изящество,
поползли и сложились в безобразную харю. Долго сдерживаемое страдание,
вынужденная покорность и бессилие рванули наружу. Он еще успел подумать, что
именно унижение - вот чего он не простит! В секунду он вспомнил свою бывшую
семью, Домашний Храм и, почувствовав в себе необыкновенную силу, как тогда,
в те времена, бешеную нахрапистость, которой не смел перечить никто, заорал
в точности, как в те пресветлые времена:
- Да ты ничтожество передо мной!!!
Ничем не сдерживаемый вал чудовищной разрушительности, злобы
невероятной силы обрушился на них. Женщины смотрели завороженно. А он,
сжавшись весь, плюясь, дико завизжал какую-то похабщину, приближаясь к
Свете. Та не могла поднять руки, ступить шагу, полный ступор нашел на нее. В
следующее мгновение он бы, наверное, раскроил ей череп, если бы в комнату,
гогоча, не ввалился Костик, а за ним Боб с портфелем под мышкой.
Все бывшие в комнате как будто были пойманы на лету, схваченные
внезапностью вторжения. Боб, не успев договорить слова приветствия,
уставился на замороженную группу. Выражения лиц так изумили его, что он
остолбенел с поползшей вкось улыбкой. Ирка судорожно вздохнула.
- Ничего, Боб, не происходит! - выкрикнул Илья и врезал по стулу
башмаком. Тот с неистовым звоном грохнул о напольные часы, выбил стекло.
Илья взвизгнул, с разбегу пнул входную дверь и вылетел вон.
Ирка сделала шаг к подруге, но та задрожала с огромным напряжением и,
сжав руками лицо, страшно закричала. Слезы хлынули, сотрясая ее, и Боб с
Иркой, бестолково озираясь, потащили ее к дивану. У Светы началась истерика.
Она то порывалась убежать через заднюю дверь в сад, обливаясь слезами, то
долго не отвечала, обнимая Ирку, пряча лицо.
Видно было, что Ирка глубоко потрясена этим неожиданным для нее обликом
Ильи. Она определила Свету ночевать в своей комнате, а мужа и сына отдала на
попечение друг друга до следующего дня.
В печали прошел этот вечер. Света говорила и много плакала. Ирка
слышала необычные вещи, не слыханные от подруги раньше. Глубокое, неясное
еще для самой Светы изменение произошло с ней за последние месяцы, та
большая работа, которая началась годы и годы назад - кто знает, как давно, -
но не вызревшая, не проявленная раньше. Можно предположить, что в ее
личности было что-то, что позволило соскочить с точки замерзания: сила
чувств, искренность переживаний или обостренное чувство искажаемой
справедливости - ответить одним словом трудно. Только то, что представляло
для нее интерес, теперь оказалось в тени, и для нее мало-помалу наступили
вот эти, настоящие времена. Под влиянием новой любви или отвергнутых,
неразделенных чувств, или просто потому, что пришло время: кто угадает,
почему и когда все, что скапливается в сердце годами, вдруг, без спроса,
неумолимо пробивает себе путь наверх. Во времена прорастания созревших
зерен, в те времена, когда легкими блестками опадают все щиты и за
отшлифованной поверхностью собственного облика проступает нежная мякоть
нетронутой сердцевины. Во времена самосуда, справедливость которого не
открыта никому и приговор не очевиден и годы спустя...
Света говорила - печальными и вдумчивыми были ее слова. Это были другие
мысли и о других вещах, взятые с тех сторон, которые раньше не занимали ни
ту, ни другую женщину. Как будто с натугой ржавого колеса ворочалось что-то
внутри, разминая и поднимая из глубин никчемные до сих пор, но такие
реальные и живые представления.
- Ириша, - шептала Света, - знаешь кого я любила больше всего? Папу.
Спросишь, зачем я от него сбежала?
Та кивнула.
- Он как будто неотсюда... - Света натянула на себя одеяло, как кокон.
- У него глаза, как у ангела. Ты таких встречала?
- Только слышала, что такие попадаются...
- Когда я была маленькая, - Света тяжело вздохнула, - мне не нужны были
подружки, я ходила за ним хвостом. Хорошо шла жизнь... А когда мне стукнуло
одиннадцать, дома все пошло вкривь и вкось. Он стал другой, мной не
занимался. То мама стала пропадать, то он. Я помню дома напряжение, как
перед дождем. Мама сказала, что он уходит жить в другой дом. - Света
помолчала, переводя дух. - Очень странно... у меня было чувство, что он
бросил меня. Я уже никогда не могла от этого отделаться, ничего не помню до
конца школы. Серый туман, нет этих лет... выпали. Потом уже какие-то
друзья... И только месяц назад я узнаю от Николая Николаевича правду о моей
семейке.
- А он-то откуда знает? - Ирка разинула рот.
- Папа ему выложил. Ирка, оказывается! - Света в волнении начала
почесывать руки, - они обманули меня для "пользы ребенка"! Это у мамы был
любовник! Папа ждал, что она перегорит и вернется. Не дождался. Она его из
дома попросила, а раз я должна была остаться с мамой, он все взял на себя.
- Благородный человек!
Света сильно побледнела и пошла к двери.
- Ты куда? - вскинулась Ирка.
Света бесцельно повернула к окну, посмотрела на темные кусты.
- Что мне делать?
- А что ты должна делать?
- Я же отца ненавидела! Я же мучалась без него! - в тоске проговорила
она. - А когда он приглашение прислал, как я радовалась: "Теперь я накажу
тебя за то, что ты украл, за то, что ты меня бросил!"
- Ты его и вправду ненавидишь...
- Потому что люблю.
Они замолчали.
Ирка натянула одеяло и, моргая, разглядывала подругу.
- Светик, может, ты поешь или выпьешь, а?
- Это идея. Спи, уже поздно, а я выпью чаю, мне все едино - не заснуть.
- Света чмокнула Ирку и притворила за собой дверь. На кухне включила чайник,
достала из холодильника кусок сыра, сделала бутерброд и, забыв чай на кухне,
села в плетеное кресло на веранде.
Ночь, как всегда, была красива, ночь, как всегда, была неизменна,
роскошна и притягательна.
Она отметила это привычно и принесла из кухни яблоко. Положила его на
перила и затихла в кресле. Через несколько минут послышалось шуршание, по
соседнему дереву соскользнул толстенький опоссум. Усевшись на огромный
пушистый хвост, он взял яблоко в лапки и принялся его с хрустом есть.
- Раскормила тебя Ирка! Легче с котами воевать, - подумала Света и тут
же забыла о зверьке.
Тоска охватила ее, она обвела глазами темный двор и плотно обступившие
громады кустов. Какие-то смутные блики пробегали внутри, не определяя себя,
нарастала боль. Мурашки пробежали по коже, она, быстро встав, в волнении
художником. В ее парижской студии собиралось рафинированное общество, и все
меньше приветствовались там случайные и малоизвестные личности. Стали
появляться знаменитости из России.
Она несколько раз и сама наезжала в Москву. Посещение это требовало
незаурядного мужества, так как в России Анжела не бывала больше двенадцати
лет - не к чему было. Теперь она отправлялась туда ненадолго, с какими-то
загадочными и тщательно скрываемыми целями. Возвращаясь, долго приходила в
себя и со вкусом рассказывала, какие все в "совке" жулики.
Однако, месяц тому назад Анжела вновь бросила свое творчество и свой
салон. Она стремительно выехала в Москву в окружении нескольких женщин, для
текущих дел, и мужа - для серьезной подмоги. На этот раз, кажется,
подворачивалось что-то крупное: стало известно, что она сможет
приватизировать значительный кусок земли в старой части Москвы - в
каких-нибудь культурных целях.
Как-то в сумерках, когда Ирка вязала перед телевизором, поджидая своего
Боба, на двери задрожал колокольчик.
На пороге стояла Света.
Ирка смотрела на подругу. Перед нею было чужое лицо, незнакомое. Они не
виделись давно, и мало что напоминало сверкающую смехом обольстительную
женщину. Не спрашивая, Ирка пропустила Свету, заперла дверь и безотчетно
плотно задернула шторы.
Казалось, облака пробегали по лицу гостьи. Она мрачно молчала и, не
замечая хозяйку, оглядывалась по сторонам.
- Где ты была-то? - вскричала Ирка, помедлила и вытащила из
холодильника бутылку вина. Изучая подругу изумленным взглядом, налила ей
полный бокал. Подумала и налила себе тоже.
- Живу себе. - Света пожала плечами.
- С кем живешь-то? Тебя все ищут, с ног сбились!
- Трясли тебя... женишки? - проговорила та, запнувшись.
- А мне ты могла позвонить?
- Извини, - нетвердо сказала гостья, - не в себе я...
- Ты есть хочешь? - примирительно протянула Ирка. Бесприютный вид
подруги разжалобил ее сердце.
- Посижу и пойду...
Ирка всплеснула руками:
- Не пущу я тебя никуда!
Света смотрела так несчастно, что Ирка потянулась к ней всем сердцем.
Почувствовав это, та пролепетала:
- Добрая ты, Ириша, но не сможешь мне помочь... Не могу я больше...
Думаешь, я выбираю любого мужика? Да, я завишу от их денег, от них, я должна
быть такой, какой меня хотят! Задрали!
- Светик, - разделяя чувства подруги, воскликнула Ирка, - выходи замуж!
- Сколько у меня было умных и добрых! - с ожесточением крикнула та. - И
замуж звали!
- Что же ты?
- Я всегда хотела замуж выйти, и подругам завидовала, кто хорошо жил, -
Света сказала это с такой искренностью, которую Ирка не предполагала в
подруге. - До слез завидовала! А как дорогой и любимый меня своей считал, на
меня колотун находил, все - связана по рукам и ногам, конец пришел. Ничего у
меня с порядочными не выходило... - она перевела дух, вслушиваясь в себя, -
а со швалью - нормально.
Ирка слушала подругу в смущении. Она, как все, встретившие Свету, имела
о ней мнение простое, легко укладывающееся в набор нескольких черт. Этот
облик мужчины, смеясь, называли словом секс-бомба. Женщины никогда не
употребляли это выражение, оно их раздражало. Некоторые из них говорили, что
она красивая девочка, другие, да, ничего, но не чересчур. И те, и другие
сходились во мнении, что несмотря ни на что, она, безусловно, полная дура,
но мужчинам нравится.
Ирка и была, и не была из этого исключением. Ей нравилось разговаривать
со Светой, которая почти всегда соглашалась с ее доводами, внимательно
выслушивала все "за" и "против", не противоречила по пустякам, навязывая
свою волю и советы тогда, когда от нее требовалось совсем другая роль,
принимала рассказы Ирки именно так, как Ирка старалась их преподнести,
словом, была отзывчивым собеседником. Знакомые женщины вроде бы и
соглашались, что это умно, но мнение свое о Свете не меняли.
Да, Ирке было приятно дружить со Светой, легко и весело, но... Иногда
на нее накатывало неодолимое раздражение, глухое и тяжкое. Она говорила
себе, что вчера та нарочно громко смеялась, она выставляется, специально
привлекает к себе внимание и вообще не умеет себя вести в обществе. У Ирки
от этих мыслей быстро портилось настроение, и она не звонила Свете, удивляя
домочадцев своим мрачным видом. Она сердилась на Свету и за свои собственные
чувства к ней, но через день-два ее раздражение приобретало иную окраску,
ибо Ирка начинала совеститься этими, внезапно одолевающими ее чувствами, -
после этого несколько недель она думала о Свете самое лучшее. Но и этот срок
проходил, вновь проявляя в ее голове общую и устоявшуюся идею, что Света
хотя и миловидна, но совсем неинтересна, обсуждать нечего, разве что ее
похождения.
Теперь, кроме неожиданных откровений, Ирку удивило лицо этого человека.
Оказывается, во все эти времена Света тоже жила, как другие люди, имела
какие-то трудности, не высказываемые никому на свете, и вместе с ними
разнообразные и глубокие чувства, совершенно, кстати, пропущенные Иркой. Это
было неожиданно, хотя удивляться тут было нечему. Просто все, что казалось
естественным для других Иркиных подруг и выглядело труднообъяснимым в устах
Светы, оставалось для Ирки совершенно закрытым миром, и уж, конечно, те
перемены, которые в этом мире исподволь накапливались и совершались. "Хм? -
озадачилась Ирка, и еще: - Мда... - и еще раз: - Хм!" - и что-то такое
разное, что она подумала о Свете, взглянув на нее новыми глазами. Тут
заинтригованная Иркина мысль остановилась, не пронзая дальше морок чужих
глубин, а предложила Ирке разумный и по-человечески очень понимаемый совет.
- Илья был у меня, чуть не плакал, он в тебя по уши влюблен! Где она? -
кричал. - С кем сбежала? Я от него палкой отбивалась, еле выгнала!
Света смотрела без любопытства.
- Ведь он неплохой, - продолжала Ирка порывисто. - Не всякий еще
полюбит так? Не молчи, скажи что-нибудь!
- Не обижайся, Ириша, - утомленно проговорила Света, - он не меня
любит, а свое самолюбие... Я ему в ножки не рухнула, как его несчастная
жена, вообще с ним не считалась. Это как раз мужиков до остервенения
доводит, заставляет за женщиной бежать детей, жену, все бросив. А потом и
сам не знает, любит или ненавидит - так распалится. Знай ему только кукиш
показывай! Они не женщину любят... они за своим самолюбием бегут на край
света. А когда сытые, женщин делят, разменивают.
- Как же ты с ними? - выдохнула Ирка сокрушенно.
- Больше никак! - в полный голос крикнула та.
Они замолчали, сидя в сумерках. Зажегся первый фонарь напротив дома.
Мимо окон прошел человек. В полной тишине дома начал пробовать свой голос
сверчок.
Да, Ирка была удивлена словами подруги, ее непривычным взглядом на
вещи. Раньше Света не имела склонности рассказывать о проблемах, имела облик
любезный и довольный - этакий пример и укор для окружающих: беспечный вид
ребенка, любимого и холимого всеми. Отработав этот облик до тонкости, она
проявила несгибаемую волю в умении следовать ему и подвести всех окружающих
к единственной вере, чтобы ни у кого догадки не возникло: это восхитительное
лицо - плод неустанной, изнурительной работы. Как выяснилось для Ирки,
произошла ошибка в среде ушлых знакомых: все приняли сыгранную Светой роль
за чистую монету, уверились в ней настолько, насколько хотела того она.
- Kак ты вдруг поняла? - робко позвала Ирка.
- Я всегда знала. А, может, и вдруг... - Света глухо сказала: - Люблю
я, Ириша.
Ta в изумлении вскинула глаза, а Света воскликнула:
- Я ведь тоже человек!
- Да я ничего! Кто он?
- Один седой и непонятный человек.
Ирка помолчала, вдумываясь в ее слова, потом пораженно спросила:
- Ты хочешь сказать, что он не...
- Вот именно, - подтвердила Света, - он не.... - запнулась. - Не любит
он меня.
- Если непонятный... это... Вадим? - замирая, брякнула та. Света
отвернулась.
- Изменилась ты здорово... - ласково заметила Ирка, с состраданием
рассматривая подругу. - Что ты делать будешь?
- Не знаю.
Они надолго замолчали.
Ирка зажгла лампы, прислушалась к звону цикад и наивно, но стараясь
казаться загадочной, сказала:
- Кажется, он будет свободен.
- Откуда ты знаешь?
- Они с женой на грани развода!
- Не верю! - в отчаянии воскликнула Света. - Здесь никто из приезжих не
разводится!
Ее щеки горели, и тяжелая головная боль мучительно била в виски, в
глаза. Она глотнула вина, не ощущая его тонкого вкуса. Дело совсем не в
жене!
- Дело не только в жене, - сказала она. - Он меня не воспринимает. Я
имею в виду, что он не видит во мне женщину...
- Это в тебе-то! - ахнула Ирка. - А что же он в тебе видит?!
Света резко встала, прошла вдоль стены, разглядывая картинки, тарелки,
сувениры. Ирка понимала, что подруге тяжело говорить, ее незатейливое и
доброе сердце разрывалось от сочувствия, но в этом было столько необычного и
привлекательного, что она не нашла в себе сил отказаться от вопроса:
- И что, Светик?
- Он настоящий... может быть, моя первая любовь.
- Не может он не влюбиться, - поддакнула подруга.
Света отвернулась. На сердце тучей поднялась маета, острой тоской
охватив душу.
- Тонкое лицо и... равнодушие. Ему ничего от меня не надо... это
ловушка. Меня тянет к нему... просыпаюсь ночью и не могу спать от этого...
уже боль... невыносимо, - бормотала она, как будто не сознавая, что говорит
кому-то постороннему. - С тобой было такое, Ириша?
- У меня... без страстей, - проговорила та взволнованно, испытывая
благодарность к подруге, подарившей ей такие увлекательные минуты. - Давай
сообразим, что нам с тобой делать? У меня такой план.
Но не судьба была Ирке изложить свою идею, потому что в эту минуту
колокольчик неистово задребезжал, и перед ее испуганными глазами внезапно
выскочил из-за угла и, отодвинув ее рукой, быстро вошел в дом Илья. Было
ясно, что он ожидал увидеть здесь Свету. Но когда он разглядел ее в сумраке
гостиной, то остановился, как вкопанный, и с отчаянием, с тяжелым
напряжением впился в ее лицо.
Ирка машинально вскинула руки и замерла у стены.
- Я так и знала, что выследишь! - Света откинулась в кресле, лицо ее
вытянулось и недоброе выражение играло на нем. - Что ты делать будешь?
Вались на колени, клянись в любви навек, а мы с Иришей тебя послушаем!
Илья содрогнулся, лицо его начало темнеть, и в какой-то момент
показалось, что он бросится на нее, но он не бросился, а подошел и рухнул на
колени. Глаза ее вспыхнули.
- Все-таки по-моему! - крикнула она властно.
- Вернись ко мне...
Она впилась ему в лицо и зашипела:
- Что же ты на колени передо мною встал? Ведь ты - любимчик женщин, они
из-за тебя жизнь ломали! Для тебя, красавчика, Земля крутится. А я - телка,
как ты с Шустером говоришь, меня можно трахать, когда угодно! - голос ее
сел, и она впилась в него страшным взглядом: - А потом мной торгануть,
махнуться со своим дружком!
- Девочка моя, - закричал он истерично, - что я тебе сделал?!
- Все, что ты сделал, мне противно! И не смей называть меня "девочка"!
И никогда я не была твоей! - неистово завопила она. - Ириша, напомни сочную
беседу!
Ирка задумчиво посмотрела в окно, а Света воскликнула:
- Я подслушала вас с подлецом Шустером! На деньги нас делите,
мерзавцы?! Сколько предлагал за меня?! - она порывисто вскочила, оттолкнув
его в ярости, но Илья схватил ее за ноги, и Света по инерции упала поперек
кресла. Он бросился на нее всей тяжестью и впился то ли губами, то ли зубами
в ее лицо. Она истошно закричала, а Ирка, стоявшая, как в ступоре,
заполошилась и резко дернула Илью за рукав. Нитки треснули, но Илья,
казалось, не почувствовал ничего. Света била руками, тогда Ирка рванула
рукав на себя. Он оглушительно треснул. В секунду общего смущения Света
стремительно выскользнула с кресла, забежала за стол и закричала:
- Вам еще никто не говорил, что вы - мерзавцы?! Проваливай! - Лицо ее
подурнело и, казалось, она ударится об пол. - А что ты с женой сделал?!
- Откуда ты знаешь? - взвизгнул он, и его передернуло.
- Твой Шустер доложил! У него не задержалось: предавать дружка или нет
- он утопит с наслаждением! Два ученых! Два ученых дружка-подлеца!
- Не твоего ума дело - о науке судить! - Илья остервенился, чувствуя,
что все сыпется на глазах: - Шлюха!
- Я? - У нее закружилась голова. - А ты не переспал с сотней женщин?!
Ты - развратная шлюха!!
- Ты!
- Ты!!
Ирка у двери опустила глаза.
Вдруг Илья стремительно обернулся к ней и, резко захохотав, воскликнул:
- Домашняя скромница! А ты как за Боба выскочила за две недели, чтобы
здесь остаться? Меркантильная блядь! Все вы - продажные, грязные шлюхи!
Глаза Светы зажглись невероятным темным блеском.
- Это ты говоришь нам?.. Да знаешь, как я ненавижу тебя?.. - она
по-кошачьи приближалась к нему, и Ирке, замершей у притолоки, показалось,
что она сейчас взовьется стрелой и с тонким воем вонзится ему лапами в
волосы.
Опустошенность, преследовавшая Илью с некоторых пор, его мучительная
прикованность к этой женщине, безволие, подкашивающее ноги, упорное и
горячее чувство, что вот - все пропало, внезапные страхи и предчувствия -
как мало это походило на то, каким он себя знал. Глубоко, странно эта
женщина перевернула его. Но почему она? Ведь таких у него было и будет
немало. Именно она сумела стать с ним вровень - не считаясь, не дорожа им
ничуть. Именно такую сладко преодолеть. Всякий раз, когда он думал о ней, он
терял свою привычную силу, и эта целомудренная беспомощность открывала
другого его, другую грань - естество, о котором он сам только догадывался:
робкое, неотвердевшее сердце, сумевшее доверчиво открыть себя, как в
стародавние детские времена. Илья обрадовался этому, словно внезапному
тайному кладу. Он понял, что он богаче и больше, а, главное, много, много
лучше. Это новое состояние было тепло, сладко, он упивался, размягченный.
Тогда взгляд и душа его очистились, мысли сделались спокойнее, добрее,
терпимее к тем вещам, право на существование которых он никогда не признавал
до сих пор и которые, по большей части, и составляют окружающий мир. Сердце
его отогрелось от этого понимания и от своей терпимости. И счастливый этими
чувствами, он понял, что знает теперь разгадку любви: он любил ее, он любил
и себя, и свои мысли о ней, о себе, а, главное, о своей перемене, о своей
новой вере, и в этом было великое приятие мира - то состояние, которое он не
ведал раньше, как единственное, дарующее счастье.
Глядя в это светлое лицо, никто теперь не смог бы сказать, что у него
трудная улыбка: теплом отзывались его глаза навстречу другим глазам и
открытой нежностью смеялись губы. Но некому было порадоваться этой перемене:
Светы не было рядом. Ее жизнь, лишь задев его краем, отошла и совершалась
вдалеке, более не пересекаясь. Она видела его перемену, но это чувство не
имело для нее значения, ибо ее глаза были развернуты на перемены,
происходящие в другом человеке.
Бегая по своему пустому дому, стараясь справиться с неостановимой
болью, Илья постепенно стал утрачивать свое новое, волшебное состояние: ему
не хватало благотворной подпитки. Ведь известно, как нечасто, трудно родятся
возвышенные чувства, уступая место другим, более каждодневным, более
общепонятным, особенно если ничто не вливает в тебя дополнительные силы быть
иным, быть больше, чем ты был всегда. Тогда ты остаешься один на один со
своей высокой заявкой, уже понимая, что ее осуществление - дело твоих
внутренних усилий, невидимых, ненужных ровным счетом никому и неизвестно,
свойственных ли тебе. В такой момент бывает трудно отказаться от вполне
законного раздражения.
Для Ильи это было тем более естественно, поскольку в своей неожиданной
и трудной перемене он все острее стал замечать свою невыносимую оторванность
в этой стране от того, что он знал и любил, от того, что мириадами
неуловимых черт пронизывало, наполняло и составляло когда-то жизнь. Его
гордость, его независимость надломились: с изумлением и даже страхом он
ощутил себя по-настоящему одиноким. Среди австралов, где он не мог найти ни
эрудиции по своему вкусу, ни психологического сближения, на работе, где он
не уважал коллег за их невежество и отсутствие самозабвенного увлечения
наукой, в русской компании, где он привык насмехаться над скудоумием
знакомых, которые, живя здесь, быстро и неумолимо отставали. Может, и был
один человек, от которого можно было услышать живые слова, - Вадим, но, черт
побери! - это был совсем не тот человек, с которым Илья хотел бы искать
сближения!
Светка - яркая, близкая и насквозь своя, русская, - она, она была
последней близостью, пристанищем в этой сумасшедшей пустоте. Он понял ее,
как шанс, как последнее спасение. И так решив свою жизнь в момент, когда он
оказался один на один с отсутствием будущего, в вакууме, который стал
слишком велик для него одного, теперь он страстно и нетерпеливо ждал ее
прихода.
Сейчас, в одуряющей слабости перед ней, он услышал слова, которые люди
наверняка говорили о нем, но которые он не желал ни понимать, ни знать, ни
преклонить к ним ухо - потому они ударили его ослепительной молнией,
оказавшись чудовищными, несправедливейшими. Она презирает!
Сердце его сотряслось, и вся новосотворенная вялость отступила. И,
освободившись, душа его тотчас вернулась к своим истокам, к своему понятному
состоянию. Медленно и точно лицо его потемнело от страсти: все немедленно
должно стать так, как хочет он. Окатив его стремительной волной, она
невидимыми, волшебными мазками тяжело изуродовала его красивое лицо. Он
молчал, трепеща и сдерживаясь из последних сил. Свысока, но остро
разглядывал лица женщин, не ставя ни во что их мнение, но, как настоящий
деспот, прищемленный в чем-то, нетерпеливо старался любой ценой вернуть свое
безусловно особенное положение среди людей.
Света наблюдала за переменой чувств на его лице.
- Как мы тебя не оценили?.. - она впилась глазами в его мрачное лицо и
заговорила, с наслаждением подыскивая слова, но волнение мешало ей это
сделать: - С тобой так нельзя?..
- Не сметь... - произнес Илья в беспамятстве, а в голове черт знает
отчего крутилось: несоизмеримы твои достоинства даже с похвалами возносящих.
- Нас ценить надо, ласкать самолюбие наше? Какой он исключительный... А
уж талантлив! Куда нам, черной кости, с тобой образованным тягаться?
Разойдись - он идет! Еще мы чувствуем себя, - она вспомнила, - "чуждым
обществу". Верно! Людей ты презираешь! Да ты без них дня не утерпишь, чтобы
вокруг егозили, в рот заглядывали - без похвалы, поди, и заболеть можешь,
ха-ха-ха!
"Ай да Светка!" - ахнула Ирка.
- Кто тобой восхищаться будет? Женщины! Мужики плюнут и уйдут, а
женщинам ты свое величие покажешь, - она рассмеялась, и неожиданно свободно
и сильно прозвучал ее смех. - Как ты перед нами, дурами, пыжишься, бедняга!
Лезешь высоко, а оборвешься с треском, на потеху. Никогда тебе вверх не
подпрыгнуть, чтоб ты, парень, знал! - прибавила она со злым юмором.
Точно ударом его лицо продернулось судорогой - Илья, наконец, что-то
понял всерьез. Последние силы оставили его: черты лица утратили изящество,
поползли и сложились в безобразную харю. Долго сдерживаемое страдание,
вынужденная покорность и бессилие рванули наружу. Он еще успел подумать, что
именно унижение - вот чего он не простит! В секунду он вспомнил свою бывшую
семью, Домашний Храм и, почувствовав в себе необыкновенную силу, как тогда,
в те времена, бешеную нахрапистость, которой не смел перечить никто, заорал
в точности, как в те пресветлые времена:
- Да ты ничтожество передо мной!!!
Ничем не сдерживаемый вал чудовищной разрушительности, злобы
невероятной силы обрушился на них. Женщины смотрели завороженно. А он,
сжавшись весь, плюясь, дико завизжал какую-то похабщину, приближаясь к
Свете. Та не могла поднять руки, ступить шагу, полный ступор нашел на нее. В
следующее мгновение он бы, наверное, раскроил ей череп, если бы в комнату,
гогоча, не ввалился Костик, а за ним Боб с портфелем под мышкой.
Все бывшие в комнате как будто были пойманы на лету, схваченные
внезапностью вторжения. Боб, не успев договорить слова приветствия,
уставился на замороженную группу. Выражения лиц так изумили его, что он
остолбенел с поползшей вкось улыбкой. Ирка судорожно вздохнула.
- Ничего, Боб, не происходит! - выкрикнул Илья и врезал по стулу
башмаком. Тот с неистовым звоном грохнул о напольные часы, выбил стекло.
Илья взвизгнул, с разбегу пнул входную дверь и вылетел вон.
Ирка сделала шаг к подруге, но та задрожала с огромным напряжением и,
сжав руками лицо, страшно закричала. Слезы хлынули, сотрясая ее, и Боб с
Иркой, бестолково озираясь, потащили ее к дивану. У Светы началась истерика.
Она то порывалась убежать через заднюю дверь в сад, обливаясь слезами, то
долго не отвечала, обнимая Ирку, пряча лицо.
Видно было, что Ирка глубоко потрясена этим неожиданным для нее обликом
Ильи. Она определила Свету ночевать в своей комнате, а мужа и сына отдала на
попечение друг друга до следующего дня.
В печали прошел этот вечер. Света говорила и много плакала. Ирка
слышала необычные вещи, не слыханные от подруги раньше. Глубокое, неясное
еще для самой Светы изменение произошло с ней за последние месяцы, та
большая работа, которая началась годы и годы назад - кто знает, как давно, -
но не вызревшая, не проявленная раньше. Можно предположить, что в ее
личности было что-то, что позволило соскочить с точки замерзания: сила
чувств, искренность переживаний или обостренное чувство искажаемой
справедливости - ответить одним словом трудно. Только то, что представляло
для нее интерес, теперь оказалось в тени, и для нее мало-помалу наступили
вот эти, настоящие времена. Под влиянием новой любви или отвергнутых,
неразделенных чувств, или просто потому, что пришло время: кто угадает,
почему и когда все, что скапливается в сердце годами, вдруг, без спроса,
неумолимо пробивает себе путь наверх. Во времена прорастания созревших
зерен, в те времена, когда легкими блестками опадают все щиты и за
отшлифованной поверхностью собственного облика проступает нежная мякоть
нетронутой сердцевины. Во времена самосуда, справедливость которого не
открыта никому и приговор не очевиден и годы спустя...
Света говорила - печальными и вдумчивыми были ее слова. Это были другие
мысли и о других вещах, взятые с тех сторон, которые раньше не занимали ни
ту, ни другую женщину. Как будто с натугой ржавого колеса ворочалось что-то
внутри, разминая и поднимая из глубин никчемные до сих пор, но такие
реальные и живые представления.
- Ириша, - шептала Света, - знаешь кого я любила больше всего? Папу.
Спросишь, зачем я от него сбежала?
Та кивнула.
- Он как будто неотсюда... - Света натянула на себя одеяло, как кокон.
- У него глаза, как у ангела. Ты таких встречала?
- Только слышала, что такие попадаются...
- Когда я была маленькая, - Света тяжело вздохнула, - мне не нужны были
подружки, я ходила за ним хвостом. Хорошо шла жизнь... А когда мне стукнуло
одиннадцать, дома все пошло вкривь и вкось. Он стал другой, мной не
занимался. То мама стала пропадать, то он. Я помню дома напряжение, как
перед дождем. Мама сказала, что он уходит жить в другой дом. - Света
помолчала, переводя дух. - Очень странно... у меня было чувство, что он
бросил меня. Я уже никогда не могла от этого отделаться, ничего не помню до
конца школы. Серый туман, нет этих лет... выпали. Потом уже какие-то
друзья... И только месяц назад я узнаю от Николая Николаевича правду о моей
семейке.
- А он-то откуда знает? - Ирка разинула рот.
- Папа ему выложил. Ирка, оказывается! - Света в волнении начала
почесывать руки, - они обманули меня для "пользы ребенка"! Это у мамы был
любовник! Папа ждал, что она перегорит и вернется. Не дождался. Она его из
дома попросила, а раз я должна была остаться с мамой, он все взял на себя.
- Благородный человек!
Света сильно побледнела и пошла к двери.
- Ты куда? - вскинулась Ирка.
Света бесцельно повернула к окну, посмотрела на темные кусты.
- Что мне делать?
- А что ты должна делать?
- Я же отца ненавидела! Я же мучалась без него! - в тоске проговорила
она. - А когда он приглашение прислал, как я радовалась: "Теперь я накажу
тебя за то, что ты украл, за то, что ты меня бросил!"
- Ты его и вправду ненавидишь...
- Потому что люблю.
Они замолчали.
Ирка натянула одеяло и, моргая, разглядывала подругу.
- Светик, может, ты поешь или выпьешь, а?
- Это идея. Спи, уже поздно, а я выпью чаю, мне все едино - не заснуть.
- Света чмокнула Ирку и притворила за собой дверь. На кухне включила чайник,
достала из холодильника кусок сыра, сделала бутерброд и, забыв чай на кухне,
села в плетеное кресло на веранде.
Ночь, как всегда, была красива, ночь, как всегда, была неизменна,
роскошна и притягательна.
Она отметила это привычно и принесла из кухни яблоко. Положила его на
перила и затихла в кресле. Через несколько минут послышалось шуршание, по
соседнему дереву соскользнул толстенький опоссум. Усевшись на огромный
пушистый хвост, он взял яблоко в лапки и принялся его с хрустом есть.
- Раскормила тебя Ирка! Легче с котами воевать, - подумала Света и тут
же забыла о зверьке.
Тоска охватила ее, она обвела глазами темный двор и плотно обступившие
громады кустов. Какие-то смутные блики пробегали внутри, не определяя себя,
нарастала боль. Мурашки пробежали по коже, она, быстро встав, в волнении