еще дед получил... Вадим хотел спросить, от кого, но не стал. Илья подошел,
взглянул на фотографию, увидел великолепный дом и, не сдержавшись, посмотрел
на Соломона.
- Дед работал в партийных структурах, - ответил Соломон на его взгляд.
- Должно быть, в высоких структурах, - заметил Илья.
- Он был одним из замов начальника по антирелигиозной пропаганде
первого советского правительства.
- Вот кого бы порасспросить... - с интересом проговорил Илья.
- Да уж расспросили! - обрадовался Соломон, взял у Вадима альбом,
открыл его где-то в конце и вернул собеседникам. - Смотрите!
Перед ними была черно-белая фотография. Не то церковный двор, не то
монастырский. На переднем плане выкопана яма, вокруг нее женщины и старики.
Вадим заметил, что в толпе не было мужчин. Около ямы на большой куче земли
стоит человек в шапке-ушанке и круглых очках того времени. Пальто.
- Хозяин дачи, - сказал Соломон, улыбаясь. - Мой дед на службе.
Вадим пригляделся: действительно, человек был похож на Соломона. Что он
там делал? - Вадим сразу не понял, потому что человек, подняв над головой
что-то круглое, показывал этот предмет испуганной толпе и ухмылялся. Вадим
присмотрелся к предмету в его руке, но Соломон его опередил:
- Кости вырыли. - И, видя, что Вадим не понимает, объяснил: - Кости,
череп Александра Невского.
Вадим не пошевелился. Илья опустил глаза.
- Это не кости... сказал Вадим. - Это мощи русского святого.
Соломон равнодушно махнул рукой и потянулся за чаем. Вадим встал и
вышел из комнаты. Когда он вернулся, гости сидели за столом и разговаривали.
Он задержался в дверях, колеблясь, но все-таки подошел и сел за стол.
Собеседники говорили об эмиграции.
- Еврейская, какая же еще? Для русских, насколько я знаю, вакансий нет,
- улыбнулся Соломон.
- А вы не находите это несправедливым? - спросил Вадим.
- Что именно?
- Ну вот евреям в Австралии и паспорт, и пособие.
- Совсем нет, в России же страшный антисемитизм. Деда моего посадили -
разве это не доказательство?
- А вам не кажется, что настало время покаяться?
- За что, интересно?
- За деда, который надругался над останками святого.
- Подумаешь, кости... Это Сталин с приспешниками надругался в тридцать
седьмом году! - быстро поправил Вадима Соломон.
- Ложь - ваш дед в той могиле до Сталина потрудился. И русская история
переписана - Сталин вошел в уже готовую систему палачей. А кто начал
геноцид, назовите имена?
Соломон яростно взвизгнул:
- Эта страна должна мне и моим детям выплачивать - за все!
- И за вашего деда, размахивающего мощами русского святого?
Якобсон, ликуя, обернулся к Илье.
- Теперь ты понимаешь, почему НАТО должно быть в Москве? - Он обернулся
к Вадиму и сатирически сказал: - Что же вы, русские, не сопротивлялись нам,
все прос...ли?
- Вот и начали сопротивляться, вот вы здесь...
Якобсон отмахнулся от его слов с таким видом, как будто его жест свел
на нет то, что сказал Вадим, стер из ума собеседников, и это новое может
возникнуть только в случае, если он, Якобсон, даст на него согласие.
- Вы, Соломон, очень неосторожны, - сказал Вадим. - Обычно ваши
соплеменники делают вид, что они с нами - одно, а за нашей спиной издеваются
над нами. Например, в среде московской интеллигенции популярно называть
русских "хазерами", то есть, свиньями. Вы даже не постеснялись мне такие
вещи говорить, а в советское время в вашем институте наверное помалкивали?
Приберегите мораль для себя!
- Да вы отлично знаете, что Россия с ее моралью прогнила, и ей нужно
обновление.
- Настоящее обновление может идти только с любовью. А ваши соплеменники
у власти провалились, потому что они плевали на русский народ и на русские
ценности. Вы заметили, что ваш дед строил коммунизм так же, как вы теперь
строите капитализм? - Вадим показал на фотоальбом. - Он для светлого
будущего одну половину людей расстрелял, другую - отправил в лагеря, а сам
сел на их место в правительство. Дал власть чернорабочим против культурных
людей, и тем самым расколол народ. Русские с революции боялись убийств и
репрессий, а вы смеетесь, что народ морально испорчен. Ваш дед надругался
над христианством, а вы нас поучаете, по каким ценностям жить. Что-то у вас
не сходится...
- У русских всю дорогу был бардак, - крикнул Соломон, стукнув очками об
стол, - до революции, в советское время и сейчас! И евреев русские громили,
держали за недочеловеков, ну и получили вполне по заслугам. Правильно евреи
в революцию отомстили русским. Всё путём.
- В революцию отомстили русским? Какое откровение! Это должно быть
сохранено и выбито в анналах.
В комнате повисла тяжелая тишина. Вадим смотрел в Соломонов фотоальбом
и не мог оторвать глаз от фотографии чьей-то дореволюционной дачи с цветущим
вишневым садом...
- Между прочим, есть и такие, как я, - сказал Илья. - Если я чувствую
себя русским, я и есть - русский.
- Конечно. Вы и вреда не принесете, - заметил Вадим.
Соломон поднял вечно-печальные глаза и сказал, не обращаясь ни к кому:
- Вот поэтому гуманитарная эмиграция - победа над идеологическими
врагами в этой стране.
- Гитлер тоже одерживал победы... - ответил Вадим. - Только вряд ли он
назначил бы вас и вашего деда в высшие партийные структуры... Выходит, "эта"
страна вас спасла?
- Опять антисемитизм! Мой рассказ не находит понимания, - заметил
Соломон и закрыл альбом.
- Что вы, продолжайте, пожалуйста! - попросил Вадим. - Это удивительная
и, в своем роде, очень поучительная история. И для тех русских, кто хочет из
страны бежать. Кстати, до вашего появления в России, эмиграции из нее не
было.
Соломон мазнул по нему взглядом и рассмеялся:
- Передайте желающим: было бы у них за спиной богатое лобби, были бы и
они беженцами!
Вадим опустил глаза, а Илья с любопытством спросил:
- Как же ты, со статусом зам.директора, "беженца" получил? Видно, мы
здорово отстали от жизни.
Соломон рассказал, что есть масса адвокатских контор, где подскажут
шаги. Для Америки отработана своя система, для Австралии своя и так далее,
подстроенная под законы разных стран. Раньше было еще проще: написал
антисоветскую статью и - дело в шляпе. Можно купить журналиста, если есть
деньги, но нет таланта. Илья заметил, что иногда так же делают китайцы, но
Соломон оборвал его:
- Черт с ними, я говорю о наших, о настоящих трудностях! Ты бы еще
этих... нелюдей вспомнил!
- О ком ты?
- О грязных арабах, о ком еще!
- Ну ты даешь! - подивился Илья.
- Гуманизм не может распространяться на что попало, арабы -
недочеловеки, мы их с землей сравняем! Я здесь недавно, а заметил: приезжает
человек из России, и уже через несколько месяцев у него становится
правильное мышление. А эмиграция? Сто против одного, что получишь. Главное,
выразить "фуй" российскому режиму, показать лояльность противоположной
стороне. Скажем, говорить о погромах, оставшихся, как страшное воспоминание
детства, не надо: уже известно, что погромов в России нет. Впрочем,
некоторые евреи из глубинки иногда с успехом используют этот фактор,
ссылаясь на врожденную агрессивность населения русских нестоличных городов,
а также на то, что проверить это практически невозможно.
Илья подтвердил, что один его знакомый химик носил в отдел эмиграции
бумажки, где были угрозы: "Убирайся, еврей, а то убьем!" - получил эмиграцию
на автомате. Но так делали в советское время.
- Записки из России? - спросил Вадим.
- Как вы наивны! - весело рассмеялся Соломон. - Ему дружок написал, да,
Илюша?
Вадим отвернулся, лицо его потемнело. Соломон оглядел Вадима своими
вечно-печальными глазами, посмотрел на разложенные на столе калькулятор,
салфетки и ручку и начал раскладывать их в каком-то другом порядке, как
наперсточник, то добавляя к ним мелкие предметы со стола, то убирая их,
рассматривая свою работу и принимаясь быстро сортировать снова.
- Ладно, мужики, - произнес Илья примирительно, увидев перемену в лице
Вадима и насладившись эффектом. - Ты, Соломон, в социологии работу искать не
пробовал?
- Илюша, работы нет... Государство мне бабки, как беженцу платит,
медицина бесплатно, то, се - всюду скидки и льготы. Покантуюсь так - через
пару лет будет бесплатный дом. И московскую квартиру продам, большие деньги
возьму. Надо же от вонючей Рашки что-нибудь урвать, надо беженцу с ней честь
по чести проститься? Дед не доработал, а я свое возьму! Кстати, - заметил
он, - может, сойдусь с такой же, тут до фига беженцев. От мелочей не
отмахивайся! Если не расписываться, будем пособие получать, как одинокие.
Денег! - прокричал он это слово страстно, взахлеб, - денег почти вдвое
больше! Здесь все наши так делают, уж не знаю про ваших, университетских. А
чего только в Сиднее не навыдумывали, ого-го! Специально разводятся ради
большего пособия, а живут-то вместе, хи-хи! А налоги как списывают, а
страховки! Квартиры приписывают друг другу, такая кухня! Крутятся - дым
коромыслом идет! Ты, я смотрю, салага, я бы с твоим стажем здесь - уж я бы
развернулся! Запомни: в жизни надо знать все, за что платят деньги! Если у
тебя много денег - умный, а если мало, ты - ничтожество. Мне знания этой
страны не хватает, тут столько возможностей - греби-не-упускай! -
скороговоркой говорил Соломон, дробно постукивая каблуками по полу.
Илья засмеялся.
- Это не смешно, - сказал Вадим и встал. - Вы, Соломон, в России имели
огромный статус, жили безбедно, но сбежали от нее в Австралию. Здесь
получили возможность заниматься бизнесом с иностранным паспортом, а Россию
используете для спекуляции, и при этом ее гнусно поносите. Поразительно...
Вы хотите те же самые законы, которые привели к краху России, ввести здесь,
в Австралии, и других убеждаете тут все портить: из этой страны сделать то
же самое, что ваш дед сделал из России. А потом Австралию обвинить в
слабости? Интересная логика... в ней, ей-Богу, звучит что-то вечное. Ваш дед
взлетел в советское правительство, а оно ненавидело русское государство. Вы
были зам.директора института, а ругаете советский строй, при котором
процветали. Похоже, вам страна интересна, пока дает блага, а, Соломон?
Государство меняется от коммунизма до капитализма, а вы всегда на самом
верху и всегда поносите предыдущий строй! Бьете ногой упавшего и бежите
туда, где больше дадут? Но поднимать свой родной Израиль вы не торопитесь и
не хотите там жить. "Израиловка", как вы его назвали, с его хасидами, для
вас - чужая страна, а, главное, живет очень бедно. Австралийцем вы не
станете, потому что этих людей не уважаете, а только используете. Вы
презираете русский народ, среди которого жили, в культуре которого выросли.
У вас нет религии, веры, нет своего, родного языка, вы используете русский,
а идиш учите, как иностранный. У вас нет собственных традиций, нет родной
земли. И вы поучаете нас, как нам жить.
- Христианские дикари. За то и пострадали. И продолжаете страдать.
- Мы страдаем от внутреннего предательства, которое подлее любого
нашествия. Если я опубликую о вас статью?
- Да кто же вам поверит?! - Соломон радостно заискрился.
- Вы предали Россию.
- А кто бы сделал по-другому?
Вадим подошел к двери и распахнул ее.
Илья и Соломон замерли. Вадим смотрел только на Соломона, и на лице
того, наконец, проступили признаки понимания. Он побагровел и растерянно
озирался. Руки его внезапно стали влажными, изо рта почему-то запахло, а в
голове промелькнули пакостные слова: "Ты зашухерила всю нашу малину, а
теперь маслину получай!"
Илья минуту колебался, поглядывая на обоих. Встал, отошел в сторону и
отвернулся.
- Вон отсюда, - тихо сказал Вадим, мучаясь. Он оставил дверь открытой,
а сам из кухни вышел в сад.
Илья нашел Вадима на скамейке в саду. Он сел рядом и сказал, что
напрасно Вадим сердится, повода нет. Соломон - нормальный мужик, сам хочет
заработать и другим дает, ничего плохого. А что он про Россию говорит? - так
Вадим и сам знает, что многое - правда, вся интеллигенция так считала.
Именно так и говорили! Что Запад более развитый, чем Россия, а жизнь можно
наладить только на продвинутых экономических основах. Кого ни спроси, каждый
это подтвердил бы, уж так полагалось. Никто не сказал бы тогда, что
христианство возьмет и объединит страну, его бы на смех подняли, особенно,
если бы он где-нибудь на телевидении это двигать стал, верно? И что только
не говорили... Да просто все! А в кулуарах? Да был ли хоть один
интеллигентный человек, кто бы не презирал Россию?
Вадим следил взглядом за листьями, до времени оторванными от насиженных
веток, в беспамятстве мятущихся в тесном пространстве двора. Тяжелые порывы
штормового ветра, полные горькой влаги, бросались на дом, и стройный
эвкалипт, почуяв дождь, сбрасывал пересохшую кору, подставляя влаге сияющую
свежестью сердцевину.
А что народ тупой, ленивый и норовит украсть, говорил Илья, так это и
глухонемой как-нибудь на пальцах бы передал. Так что Соломон - из
рафинированного слоя, и к России неплохо относится. А где сейчас в России
интеллектуалы, как он? Почти и не осталось развитых людей...
Вадим повернул голову в другую сторону.
...В вагоне тепло, много народа, все спят или кимарят, раскачиваясь в
такт перестуку, перезвону грибной электрички, поправляют корзины на коленях,
поворот, еще, потряхивает на стрелках. Окна запотели. Утренняя морока,
озноб, в глазах слипшееся детское тепло, плечом к плечу, все вместе, в
предчувствии одного, колеса стучат: так-тики-так, так-тики-так... Повесь
ветровку, уткни в нее нос, уснешь быстрее. Пес теплым боком завалился прямо
на ноги и будить жаль. Лица слева, впереди и вокруг: я знаю вас, я счастлив
видеть вас в этом вагоне, пробегающим сквозь леса, - звеня, сигналя, радуя
нас, - мне дорог твой зов и скорость, и запах, и дерево твоих лавок.
За окном старая крыша, маленький палисадник с последними георгинами в
эту осень, пара деревьев глазами в окошки и сами окошки - глазами в лес и на
старые, вечные железнодорожные пути. Название станции, мир платформы -
совсем особый, подвижный и теплый. Не торопясь пройти вдоль, подождать
вместе, увидеть дорогу в лице соседа, живую связь...
Электричка, звонкая, вечная летунья памятью станций оплела мою жизнь,
памятью станций наполнила мое сердце, невидимой нитью нанизала их гирляндой
белых грибов, одела мне на грудь. Белые дерева, белые грибы, платформы белой
России, пресветлые домики твоих станций...
Ближе, ближе. Колышки, столбы, фонари, и вот - открытые двери, как
открытая страница самой лучшей книги. Деревянные ступени с платформы вниз:
они в трещинах и прошли травы насквозь. Впереди листья на старом асфальте и
вода. Шаги, рядом мелькнуло последнее лицо, улыбка на ходу, старая корзина.
Уходит направо к далекому распадку, в его глазах удача сегодняшнего дня. Он
- это я, он - мой брат, и не надо слов.
Под ногами кончились пристанционные лужи и другое, что нужно станции, и
дымы, и звуки. Под ногами больше песка, твердого, плотного. Он усыпан
иголками и прелой роскошью осени. Он двумя колеями дороги раздвинул сосны и
пошел крутить в великих лесах. Пробегая точную красоту поворотов сухого
бора, полян, влажных лугов с речкой вдали, зарослей малины и бузины, мокрых
канав, открывшись, нечаянно обозначившись старым следом грузовика, и выше к
холмам, где вереск между старых елей, и там несколько верных крепких грибов.
Соснами-черняшкой: отличным сухарем их коры, еще выше - поползнем,
сверкнувшим синей головой, и, наконец, туда - сквозь воздух небесных
проталин, между кронами облаков, подвенечными коронами плывущими в высоте...
И несет меня, беспамятного, сквозь листья, утренний свет, бездумно
вросшего в этот мир: ставшего мхом, ставшего грибным духом, цветом брусники,
водой между кочками, легкой звериной тропой, мятой "Беломориной" в зубах,
ставшего первым грибом, ножичком со старой ручкой, случайным цветком,
дорожкой жука-короеда, высотой сосновых стволов, наполнивших руки и ноги,
ставшего хрустящей свежестью, ставшего легким утром, взлетающим в прозрачные
небеса, но опускающегося водами, росами, пыльцою. Теряющего очертания в этой
воде, в этой росе, в этой пыльце...
Серыми гранитами, проросшими из земли, вперед, вперед к озерам. Они
лежат, закрыв землю, в берегах золотых от россыпей лисичек. От воды идет
свет. От неба идет свет. И здесь, у развороченного пня со следами медвежьих
лап, где он искал личинки, я начинаю костер.
Под пальцами огонь теплушки. Тепло растопки и дров, тепло папирос. Вот
кулек: огурец, вареная картошка, луковица, банка рыбы в томате. Мой пес тоже
любит картошку и рыбу в томате. Мы сидим у огня на лесной тропе, на лесной
воде, как раз там, где нам надо...
Внезапно Вадим почувствовал человека справа. На скамейке рядом с ним
сидел и говорил что-то Илья. Вадим прислушался.
- ...Не то интересно, чтобы разбогатеть, но я бы не отказался от денег,
от больших, настоящих денег! - лицо Ильи сияло. - Несколько тысяч - ерунда.
Я бы зажил, ах! - как бы я зажил на большие деньги! Все мечтают сначала
работу найти, потом дом купить - дичь какая! Сюда уезжает, я думаю, вообще
особый тип людей... Н-да... мне приходят в голову удивительные вещи. Все,
кого мы знаем, люди не "простые": кто по науке, по искусствам там всяким, ни
одного нет без высшего образования, верно?
- Вроде, так.
- В России мы все книжки читали, ходили в театры, в музеи, после
выставок мнениями обменивались, даже библиотеки дoмашние собирали. И это
были те же самые люди. Немалый, в общем, слой. Но вот что любопытно:
приехали они сюда, и всю культурную накипь, как ветром сдуло. Даже не читают
годами. А если задашь банальный вопрос: что новенького читал? - посмотрят на
тебя хмурыми, недовольными глазами. Самому же совестно становится, как будто
что-то нехорошее, нечестное выспрашиваешь! - Он рассмеялся. - Моя идея
сводится к тому, что мы присутствовали при грандиозном оптическом обмане. В
прошлой жизни был слой, который задавал тон. Водились интеллектуалы, умницы.
Читать, знать, посещать - это было модно. Иначе нельзя, ты бы выпал. Ну-с, а
приехали они на Запад, и перед кем марку держать? А в России как все
переродились - ведь идет коллективное самоубийство... С главного началось:
Бога убили, и округлилась харя, Бога и родства не помнящая, и потому, что
Бога не помнящая, - не русская она. Вот где поворот. Харя эта бесстыдна и
слилась с западным мещанством в беспробудном материальном шевелении. Поэтому
всюду нажива. Поэтому интеллигенты скурвились, омещанились. А дальше
последний шаг остался, но до самого конца: в наживе русскому слишком трудно,
но раз сумев, он делается гаже и падает страшнее и глубже других
- Правдоподобно. - Вадим подумал. - Новую родину надо полюбить. А
трудно... Многое не так, как мечталось.
- Чтобы новую родину полюбить - надо старую охаивать! Все деньги
зарабатывают, страдают, как собаки, подрабатывают на черных работах, а в
России на такое бы не пошли, постыдились - профессорские жены чужие туалеты
моют. Это для того, чтобы за несколько лет пройти длинный путь, который
местные прошли, что бы все иметь, как у них! От такой жизни новую родину
возненавидеть можно, а? Но это - табу! Ведь бежать некуда: вот он - край!
Тогда приходит на помощь логика: "Я лицо теряю, а все виновата Россия,
потому что вместо того, чтобы раньше деньги делать, я их теперь делаю. Она -
мой главный враг!" И они убеждают себя - до хрипоты - что лучше места, чем
Запад, не сыскать, и они теперь другие, на совочных не похожие - западные!
- Если так рассуждают люди, они самые русские и есть, - возразил Вадим.
- Немцу в Австралии в голову не придет от родины отказываться и какой-то
путь проходить. Он и не задумается об этом.
- А русский без этого не проживет, он должен ассимилироваться. От всего
отрекусь, что знал; что любил - забуду! С чего начнешь? С философии этого
общества. Почуять ее, идеологию, определить всей шкурой. Затем назвать:
слова придумать. Понять черточки, детали и детальки, сквозь себя пропустить.
А тут до венца недалеко: раствориться в ней, стать, как все! Нутряная это,
необходимейшая страсть!
- Очень известный максимализм, когда в стороны кидает...
- А иные ведут себя наоборот, как вы, например. Отгородились от чужого
мира, живете тем, что любите.
- В наших головах середины нет, - ответил Вадим.
- Но разбогатеть недостаточно! - Илья заулыбался, заискрился. - Здесь у
другой, капитальнейшей страсти уши торчат. Нам деньги и вещи дорогие нужны,
чтобы не просто иметь, а ими тщеславиться. Зачем? Чтобы других унизить, а
себя возвысить! Вот она, высшая радость! И попробуйте сказать, что эта
страсть не русская до самого донышка? Для того людишки живут, для того
копошатся и надрываются, чтобы с дрожью написать в Россию подружке, у
которой раньше тряпки заморские покупала и от расположения которой зависела,
что, дескать, мы дом купили с тремя спальнями и двумя гостиными. Чтобы
подружка любезная от зависти подурнела, чтобы ей плохо стало! Скажите, не
вся человечья натура в этом? Вся, голубушка! И по этой причине, по зависти,
где два русских - там ссора. Отчасти из-за этого "старые" русские и только
что приехавшие не смешиваются: их ничто не связывает. Вижу по вашим глазам,
что вы согласны, а если нет, - торопливо добавил Илья, увидев взволнованный
жест Вадима, - то все равно видели и не станете отрицать
- Стану, - сказал тот. - Так бывает, потому что люди жили в бедности,
их за людей не считали. Они теперь нарадоваться не могут, это их
человеческое право. Откуда вы знаете, что та женщина это не от радости
написала, откуда вы знаете ее истинные чувства? И что вся конструкция, если
вы ошибаетесь и суд ваш не верен?
- Я вас поймал: а Соломон? Может, он искренен, а? - нашелся Илья,
посмеиваясь.
- В нем пошлости много. Пошлость я бы вынес... Но не подлость. А
русских вы хорошо описали. У нас все любят в русском характере пальцем
ковырять. Вы правду сказали, что русские стали меркантильны... но позабыли
прибавить о той правде, почему в двадцатом веке дух русских катастрофически
изменился, и не рассказали, откуда меркантилизм взялся. В революцию
православие резали с особым остервенением, и без Бога душа народа заполнена
материальным. Теперь мы ищем новую жизнь не через совесть и дух, а думаем:
срубишь денег - будешь счастлив.
- Вы думаете - это не так?
- Хех... Как помогли деньги вашему духу?
- Посмотрим, что будет в конце, - Илья быстро встал.
- Посмотрим, - ответил Вадим.
Они замолчали. Гость ходил взад и вперед, о чем-то размышляя. Вадим
задумался, машинально перебирая предметы на столе.
- На черта о народе? - заметил Илья. - Я хочу о себе. - Он подождал
ответа, но дождаться у него не хватило сил, и он сказал нетерпеливо: - Я вам
скажу. Я не такой, как людишки, я талантлив, как бес! И достигну высоты,
доступной нескольким моим предшественникам. У меня особая цель! Интересно,
да, да?! - выкрикнул он, ликуя.
Вадим кивнул.
- Я - ученый, мне нужна особая слава, - Илья сунул палец под нос
Вадима. - Угадать существо жизни! Неплохая идея? - он осекся и быстро
взглянул на Вадима. - Всякие там модельки строить, даже теории... занятие
любопытное, но несерьезное. Моя цель - понять глобальную картину мира, самый
главный замысел! - он вскинул голову, как взнузданный конь. - А понимание,
между прочим, награда всего - как будто влетаешь в другое измерение.
- Может быть, это в науке самое интересное, - подтвердил Вадим.
Илья услышал его голос, его лицо передернуло: он больше не скрывал
своих чувств к собеседнику.
- Не догадались! - он помолчал, давая Вадиму время додумать и,
убедившись, что тому не под силу, ухмыляясь сказал: - Если ты понял, тo
вровень встал. Ну, а дальше, дальше? - он засмеялся, надменно озирая
оппонента. - Если на ту же ступеньку поднялся - ты стал вроде Бога, а?! -
лицо его стало злым.
- Понять устройство мира - это хорошо, - подбирая слова, сказал Вадим.
- А для чего "сравняться"? Чтобы замысел понять, это не нужно. Себя над
людьми поставить, а, Илья?
- Смешно сравнивать! У них стандартные мечты, примитивные надежды, у
всех страсть выиграть в лотерею миллион и стать богатым. Их жизненные цели
безлики, как инструкция в бане. То, что они есть сейчас - пародия, в этом
качестве они не оправдывают своего существования. Они все на одно лицо, и
лицо это ничтожно.
- Если люди ничтожны в своем развитии, можно ли предположить, что
Божественное начало недостаточно в мире?
- Нет, были великие люди.
- Согласен. Значит, Божественная сила достаточна и оплодотворяет своих
детей поровну?
- Звучит как-то странно... поровну... - Илья скривился. - Одни таланты,
а другие - жалкие одноклеточные.
- Может быть, Божественная сила таится в сердце каждого одноклеточного?
И жалкий, на ваш взгляд, человечишко чувствует и понимает мир так же
глубоко, как и вы?
- У вас отсутствует всякая логика. Нельзя сравнить тупицу Николая,
занятого обустройством золоченых сортиров, и меня! У него нет даже
минимального образования.
- Но у него есть сердце!
- Кому нужно его сердце? - саркастически рассмеялся Илья.
- Значит, человек без образования не понимает, как устроен мир?
Любопытно. Тогда как люди, создавшие первую школу, поняли, что человеку
нужна школа, ведь они сами были без образования?
- Хорошо, поймали на слове. И все-таки для великих достижений сердце не
имеет значения.
Чувствовалось, что, с одной стороны, Илья, конечно, потешается над
Вадимом, этим тюфтей, неспособным не только разобраться с полоумной женой,
но и брать то, что плывет в руки, - Светку, женщину, по поводу которой у
взглянул на фотографию, увидел великолепный дом и, не сдержавшись, посмотрел
на Соломона.
- Дед работал в партийных структурах, - ответил Соломон на его взгляд.
- Должно быть, в высоких структурах, - заметил Илья.
- Он был одним из замов начальника по антирелигиозной пропаганде
первого советского правительства.
- Вот кого бы порасспросить... - с интересом проговорил Илья.
- Да уж расспросили! - обрадовался Соломон, взял у Вадима альбом,
открыл его где-то в конце и вернул собеседникам. - Смотрите!
Перед ними была черно-белая фотография. Не то церковный двор, не то
монастырский. На переднем плане выкопана яма, вокруг нее женщины и старики.
Вадим заметил, что в толпе не было мужчин. Около ямы на большой куче земли
стоит человек в шапке-ушанке и круглых очках того времени. Пальто.
- Хозяин дачи, - сказал Соломон, улыбаясь. - Мой дед на службе.
Вадим пригляделся: действительно, человек был похож на Соломона. Что он
там делал? - Вадим сразу не понял, потому что человек, подняв над головой
что-то круглое, показывал этот предмет испуганной толпе и ухмылялся. Вадим
присмотрелся к предмету в его руке, но Соломон его опередил:
- Кости вырыли. - И, видя, что Вадим не понимает, объяснил: - Кости,
череп Александра Невского.
Вадим не пошевелился. Илья опустил глаза.
- Это не кости... сказал Вадим. - Это мощи русского святого.
Соломон равнодушно махнул рукой и потянулся за чаем. Вадим встал и
вышел из комнаты. Когда он вернулся, гости сидели за столом и разговаривали.
Он задержался в дверях, колеблясь, но все-таки подошел и сел за стол.
Собеседники говорили об эмиграции.
- Еврейская, какая же еще? Для русских, насколько я знаю, вакансий нет,
- улыбнулся Соломон.
- А вы не находите это несправедливым? - спросил Вадим.
- Что именно?
- Ну вот евреям в Австралии и паспорт, и пособие.
- Совсем нет, в России же страшный антисемитизм. Деда моего посадили -
разве это не доказательство?
- А вам не кажется, что настало время покаяться?
- За что, интересно?
- За деда, который надругался над останками святого.
- Подумаешь, кости... Это Сталин с приспешниками надругался в тридцать
седьмом году! - быстро поправил Вадима Соломон.
- Ложь - ваш дед в той могиле до Сталина потрудился. И русская история
переписана - Сталин вошел в уже готовую систему палачей. А кто начал
геноцид, назовите имена?
Соломон яростно взвизгнул:
- Эта страна должна мне и моим детям выплачивать - за все!
- И за вашего деда, размахивающего мощами русского святого?
Якобсон, ликуя, обернулся к Илье.
- Теперь ты понимаешь, почему НАТО должно быть в Москве? - Он обернулся
к Вадиму и сатирически сказал: - Что же вы, русские, не сопротивлялись нам,
все прос...ли?
- Вот и начали сопротивляться, вот вы здесь...
Якобсон отмахнулся от его слов с таким видом, как будто его жест свел
на нет то, что сказал Вадим, стер из ума собеседников, и это новое может
возникнуть только в случае, если он, Якобсон, даст на него согласие.
- Вы, Соломон, очень неосторожны, - сказал Вадим. - Обычно ваши
соплеменники делают вид, что они с нами - одно, а за нашей спиной издеваются
над нами. Например, в среде московской интеллигенции популярно называть
русских "хазерами", то есть, свиньями. Вы даже не постеснялись мне такие
вещи говорить, а в советское время в вашем институте наверное помалкивали?
Приберегите мораль для себя!
- Да вы отлично знаете, что Россия с ее моралью прогнила, и ей нужно
обновление.
- Настоящее обновление может идти только с любовью. А ваши соплеменники
у власти провалились, потому что они плевали на русский народ и на русские
ценности. Вы заметили, что ваш дед строил коммунизм так же, как вы теперь
строите капитализм? - Вадим показал на фотоальбом. - Он для светлого
будущего одну половину людей расстрелял, другую - отправил в лагеря, а сам
сел на их место в правительство. Дал власть чернорабочим против культурных
людей, и тем самым расколол народ. Русские с революции боялись убийств и
репрессий, а вы смеетесь, что народ морально испорчен. Ваш дед надругался
над христианством, а вы нас поучаете, по каким ценностям жить. Что-то у вас
не сходится...
- У русских всю дорогу был бардак, - крикнул Соломон, стукнув очками об
стол, - до революции, в советское время и сейчас! И евреев русские громили,
держали за недочеловеков, ну и получили вполне по заслугам. Правильно евреи
в революцию отомстили русским. Всё путём.
- В революцию отомстили русским? Какое откровение! Это должно быть
сохранено и выбито в анналах.
В комнате повисла тяжелая тишина. Вадим смотрел в Соломонов фотоальбом
и не мог оторвать глаз от фотографии чьей-то дореволюционной дачи с цветущим
вишневым садом...
- Между прочим, есть и такие, как я, - сказал Илья. - Если я чувствую
себя русским, я и есть - русский.
- Конечно. Вы и вреда не принесете, - заметил Вадим.
Соломон поднял вечно-печальные глаза и сказал, не обращаясь ни к кому:
- Вот поэтому гуманитарная эмиграция - победа над идеологическими
врагами в этой стране.
- Гитлер тоже одерживал победы... - ответил Вадим. - Только вряд ли он
назначил бы вас и вашего деда в высшие партийные структуры... Выходит, "эта"
страна вас спасла?
- Опять антисемитизм! Мой рассказ не находит понимания, - заметил
Соломон и закрыл альбом.
- Что вы, продолжайте, пожалуйста! - попросил Вадим. - Это удивительная
и, в своем роде, очень поучительная история. И для тех русских, кто хочет из
страны бежать. Кстати, до вашего появления в России, эмиграции из нее не
было.
Соломон мазнул по нему взглядом и рассмеялся:
- Передайте желающим: было бы у них за спиной богатое лобби, были бы и
они беженцами!
Вадим опустил глаза, а Илья с любопытством спросил:
- Как же ты, со статусом зам.директора, "беженца" получил? Видно, мы
здорово отстали от жизни.
Соломон рассказал, что есть масса адвокатских контор, где подскажут
шаги. Для Америки отработана своя система, для Австралии своя и так далее,
подстроенная под законы разных стран. Раньше было еще проще: написал
антисоветскую статью и - дело в шляпе. Можно купить журналиста, если есть
деньги, но нет таланта. Илья заметил, что иногда так же делают китайцы, но
Соломон оборвал его:
- Черт с ними, я говорю о наших, о настоящих трудностях! Ты бы еще
этих... нелюдей вспомнил!
- О ком ты?
- О грязных арабах, о ком еще!
- Ну ты даешь! - подивился Илья.
- Гуманизм не может распространяться на что попало, арабы -
недочеловеки, мы их с землей сравняем! Я здесь недавно, а заметил: приезжает
человек из России, и уже через несколько месяцев у него становится
правильное мышление. А эмиграция? Сто против одного, что получишь. Главное,
выразить "фуй" российскому режиму, показать лояльность противоположной
стороне. Скажем, говорить о погромах, оставшихся, как страшное воспоминание
детства, не надо: уже известно, что погромов в России нет. Впрочем,
некоторые евреи из глубинки иногда с успехом используют этот фактор,
ссылаясь на врожденную агрессивность населения русских нестоличных городов,
а также на то, что проверить это практически невозможно.
Илья подтвердил, что один его знакомый химик носил в отдел эмиграции
бумажки, где были угрозы: "Убирайся, еврей, а то убьем!" - получил эмиграцию
на автомате. Но так делали в советское время.
- Записки из России? - спросил Вадим.
- Как вы наивны! - весело рассмеялся Соломон. - Ему дружок написал, да,
Илюша?
Вадим отвернулся, лицо его потемнело. Соломон оглядел Вадима своими
вечно-печальными глазами, посмотрел на разложенные на столе калькулятор,
салфетки и ручку и начал раскладывать их в каком-то другом порядке, как
наперсточник, то добавляя к ним мелкие предметы со стола, то убирая их,
рассматривая свою работу и принимаясь быстро сортировать снова.
- Ладно, мужики, - произнес Илья примирительно, увидев перемену в лице
Вадима и насладившись эффектом. - Ты, Соломон, в социологии работу искать не
пробовал?
- Илюша, работы нет... Государство мне бабки, как беженцу платит,
медицина бесплатно, то, се - всюду скидки и льготы. Покантуюсь так - через
пару лет будет бесплатный дом. И московскую квартиру продам, большие деньги
возьму. Надо же от вонючей Рашки что-нибудь урвать, надо беженцу с ней честь
по чести проститься? Дед не доработал, а я свое возьму! Кстати, - заметил
он, - может, сойдусь с такой же, тут до фига беженцев. От мелочей не
отмахивайся! Если не расписываться, будем пособие получать, как одинокие.
Денег! - прокричал он это слово страстно, взахлеб, - денег почти вдвое
больше! Здесь все наши так делают, уж не знаю про ваших, университетских. А
чего только в Сиднее не навыдумывали, ого-го! Специально разводятся ради
большего пособия, а живут-то вместе, хи-хи! А налоги как списывают, а
страховки! Квартиры приписывают друг другу, такая кухня! Крутятся - дым
коромыслом идет! Ты, я смотрю, салага, я бы с твоим стажем здесь - уж я бы
развернулся! Запомни: в жизни надо знать все, за что платят деньги! Если у
тебя много денег - умный, а если мало, ты - ничтожество. Мне знания этой
страны не хватает, тут столько возможностей - греби-не-упускай! -
скороговоркой говорил Соломон, дробно постукивая каблуками по полу.
Илья засмеялся.
- Это не смешно, - сказал Вадим и встал. - Вы, Соломон, в России имели
огромный статус, жили безбедно, но сбежали от нее в Австралию. Здесь
получили возможность заниматься бизнесом с иностранным паспортом, а Россию
используете для спекуляции, и при этом ее гнусно поносите. Поразительно...
Вы хотите те же самые законы, которые привели к краху России, ввести здесь,
в Австралии, и других убеждаете тут все портить: из этой страны сделать то
же самое, что ваш дед сделал из России. А потом Австралию обвинить в
слабости? Интересная логика... в ней, ей-Богу, звучит что-то вечное. Ваш дед
взлетел в советское правительство, а оно ненавидело русское государство. Вы
были зам.директора института, а ругаете советский строй, при котором
процветали. Похоже, вам страна интересна, пока дает блага, а, Соломон?
Государство меняется от коммунизма до капитализма, а вы всегда на самом
верху и всегда поносите предыдущий строй! Бьете ногой упавшего и бежите
туда, где больше дадут? Но поднимать свой родной Израиль вы не торопитесь и
не хотите там жить. "Израиловка", как вы его назвали, с его хасидами, для
вас - чужая страна, а, главное, живет очень бедно. Австралийцем вы не
станете, потому что этих людей не уважаете, а только используете. Вы
презираете русский народ, среди которого жили, в культуре которого выросли.
У вас нет религии, веры, нет своего, родного языка, вы используете русский,
а идиш учите, как иностранный. У вас нет собственных традиций, нет родной
земли. И вы поучаете нас, как нам жить.
- Христианские дикари. За то и пострадали. И продолжаете страдать.
- Мы страдаем от внутреннего предательства, которое подлее любого
нашествия. Если я опубликую о вас статью?
- Да кто же вам поверит?! - Соломон радостно заискрился.
- Вы предали Россию.
- А кто бы сделал по-другому?
Вадим подошел к двери и распахнул ее.
Илья и Соломон замерли. Вадим смотрел только на Соломона, и на лице
того, наконец, проступили признаки понимания. Он побагровел и растерянно
озирался. Руки его внезапно стали влажными, изо рта почему-то запахло, а в
голове промелькнули пакостные слова: "Ты зашухерила всю нашу малину, а
теперь маслину получай!"
Илья минуту колебался, поглядывая на обоих. Встал, отошел в сторону и
отвернулся.
- Вон отсюда, - тихо сказал Вадим, мучаясь. Он оставил дверь открытой,
а сам из кухни вышел в сад.
Илья нашел Вадима на скамейке в саду. Он сел рядом и сказал, что
напрасно Вадим сердится, повода нет. Соломон - нормальный мужик, сам хочет
заработать и другим дает, ничего плохого. А что он про Россию говорит? - так
Вадим и сам знает, что многое - правда, вся интеллигенция так считала.
Именно так и говорили! Что Запад более развитый, чем Россия, а жизнь можно
наладить только на продвинутых экономических основах. Кого ни спроси, каждый
это подтвердил бы, уж так полагалось. Никто не сказал бы тогда, что
христианство возьмет и объединит страну, его бы на смех подняли, особенно,
если бы он где-нибудь на телевидении это двигать стал, верно? И что только
не говорили... Да просто все! А в кулуарах? Да был ли хоть один
интеллигентный человек, кто бы не презирал Россию?
Вадим следил взглядом за листьями, до времени оторванными от насиженных
веток, в беспамятстве мятущихся в тесном пространстве двора. Тяжелые порывы
штормового ветра, полные горькой влаги, бросались на дом, и стройный
эвкалипт, почуяв дождь, сбрасывал пересохшую кору, подставляя влаге сияющую
свежестью сердцевину.
А что народ тупой, ленивый и норовит украсть, говорил Илья, так это и
глухонемой как-нибудь на пальцах бы передал. Так что Соломон - из
рафинированного слоя, и к России неплохо относится. А где сейчас в России
интеллектуалы, как он? Почти и не осталось развитых людей...
Вадим повернул голову в другую сторону.
...В вагоне тепло, много народа, все спят или кимарят, раскачиваясь в
такт перестуку, перезвону грибной электрички, поправляют корзины на коленях,
поворот, еще, потряхивает на стрелках. Окна запотели. Утренняя морока,
озноб, в глазах слипшееся детское тепло, плечом к плечу, все вместе, в
предчувствии одного, колеса стучат: так-тики-так, так-тики-так... Повесь
ветровку, уткни в нее нос, уснешь быстрее. Пес теплым боком завалился прямо
на ноги и будить жаль. Лица слева, впереди и вокруг: я знаю вас, я счастлив
видеть вас в этом вагоне, пробегающим сквозь леса, - звеня, сигналя, радуя
нас, - мне дорог твой зов и скорость, и запах, и дерево твоих лавок.
За окном старая крыша, маленький палисадник с последними георгинами в
эту осень, пара деревьев глазами в окошки и сами окошки - глазами в лес и на
старые, вечные железнодорожные пути. Название станции, мир платформы -
совсем особый, подвижный и теплый. Не торопясь пройти вдоль, подождать
вместе, увидеть дорогу в лице соседа, живую связь...
Электричка, звонкая, вечная летунья памятью станций оплела мою жизнь,
памятью станций наполнила мое сердце, невидимой нитью нанизала их гирляндой
белых грибов, одела мне на грудь. Белые дерева, белые грибы, платформы белой
России, пресветлые домики твоих станций...
Ближе, ближе. Колышки, столбы, фонари, и вот - открытые двери, как
открытая страница самой лучшей книги. Деревянные ступени с платформы вниз:
они в трещинах и прошли травы насквозь. Впереди листья на старом асфальте и
вода. Шаги, рядом мелькнуло последнее лицо, улыбка на ходу, старая корзина.
Уходит направо к далекому распадку, в его глазах удача сегодняшнего дня. Он
- это я, он - мой брат, и не надо слов.
Под ногами кончились пристанционные лужи и другое, что нужно станции, и
дымы, и звуки. Под ногами больше песка, твердого, плотного. Он усыпан
иголками и прелой роскошью осени. Он двумя колеями дороги раздвинул сосны и
пошел крутить в великих лесах. Пробегая точную красоту поворотов сухого
бора, полян, влажных лугов с речкой вдали, зарослей малины и бузины, мокрых
канав, открывшись, нечаянно обозначившись старым следом грузовика, и выше к
холмам, где вереск между старых елей, и там несколько верных крепких грибов.
Соснами-черняшкой: отличным сухарем их коры, еще выше - поползнем,
сверкнувшим синей головой, и, наконец, туда - сквозь воздух небесных
проталин, между кронами облаков, подвенечными коронами плывущими в высоте...
И несет меня, беспамятного, сквозь листья, утренний свет, бездумно
вросшего в этот мир: ставшего мхом, ставшего грибным духом, цветом брусники,
водой между кочками, легкой звериной тропой, мятой "Беломориной" в зубах,
ставшего первым грибом, ножичком со старой ручкой, случайным цветком,
дорожкой жука-короеда, высотой сосновых стволов, наполнивших руки и ноги,
ставшего хрустящей свежестью, ставшего легким утром, взлетающим в прозрачные
небеса, но опускающегося водами, росами, пыльцою. Теряющего очертания в этой
воде, в этой росе, в этой пыльце...
Серыми гранитами, проросшими из земли, вперед, вперед к озерам. Они
лежат, закрыв землю, в берегах золотых от россыпей лисичек. От воды идет
свет. От неба идет свет. И здесь, у развороченного пня со следами медвежьих
лап, где он искал личинки, я начинаю костер.
Под пальцами огонь теплушки. Тепло растопки и дров, тепло папирос. Вот
кулек: огурец, вареная картошка, луковица, банка рыбы в томате. Мой пес тоже
любит картошку и рыбу в томате. Мы сидим у огня на лесной тропе, на лесной
воде, как раз там, где нам надо...
Внезапно Вадим почувствовал человека справа. На скамейке рядом с ним
сидел и говорил что-то Илья. Вадим прислушался.
- ...Не то интересно, чтобы разбогатеть, но я бы не отказался от денег,
от больших, настоящих денег! - лицо Ильи сияло. - Несколько тысяч - ерунда.
Я бы зажил, ах! - как бы я зажил на большие деньги! Все мечтают сначала
работу найти, потом дом купить - дичь какая! Сюда уезжает, я думаю, вообще
особый тип людей... Н-да... мне приходят в голову удивительные вещи. Все,
кого мы знаем, люди не "простые": кто по науке, по искусствам там всяким, ни
одного нет без высшего образования, верно?
- Вроде, так.
- В России мы все книжки читали, ходили в театры, в музеи, после
выставок мнениями обменивались, даже библиотеки дoмашние собирали. И это
были те же самые люди. Немалый, в общем, слой. Но вот что любопытно:
приехали они сюда, и всю культурную накипь, как ветром сдуло. Даже не читают
годами. А если задашь банальный вопрос: что новенького читал? - посмотрят на
тебя хмурыми, недовольными глазами. Самому же совестно становится, как будто
что-то нехорошее, нечестное выспрашиваешь! - Он рассмеялся. - Моя идея
сводится к тому, что мы присутствовали при грандиозном оптическом обмане. В
прошлой жизни был слой, который задавал тон. Водились интеллектуалы, умницы.
Читать, знать, посещать - это было модно. Иначе нельзя, ты бы выпал. Ну-с, а
приехали они на Запад, и перед кем марку держать? А в России как все
переродились - ведь идет коллективное самоубийство... С главного началось:
Бога убили, и округлилась харя, Бога и родства не помнящая, и потому, что
Бога не помнящая, - не русская она. Вот где поворот. Харя эта бесстыдна и
слилась с западным мещанством в беспробудном материальном шевелении. Поэтому
всюду нажива. Поэтому интеллигенты скурвились, омещанились. А дальше
последний шаг остался, но до самого конца: в наживе русскому слишком трудно,
но раз сумев, он делается гаже и падает страшнее и глубже других
- Правдоподобно. - Вадим подумал. - Новую родину надо полюбить. А
трудно... Многое не так, как мечталось.
- Чтобы новую родину полюбить - надо старую охаивать! Все деньги
зарабатывают, страдают, как собаки, подрабатывают на черных работах, а в
России на такое бы не пошли, постыдились - профессорские жены чужие туалеты
моют. Это для того, чтобы за несколько лет пройти длинный путь, который
местные прошли, что бы все иметь, как у них! От такой жизни новую родину
возненавидеть можно, а? Но это - табу! Ведь бежать некуда: вот он - край!
Тогда приходит на помощь логика: "Я лицо теряю, а все виновата Россия,
потому что вместо того, чтобы раньше деньги делать, я их теперь делаю. Она -
мой главный враг!" И они убеждают себя - до хрипоты - что лучше места, чем
Запад, не сыскать, и они теперь другие, на совочных не похожие - западные!
- Если так рассуждают люди, они самые русские и есть, - возразил Вадим.
- Немцу в Австралии в голову не придет от родины отказываться и какой-то
путь проходить. Он и не задумается об этом.
- А русский без этого не проживет, он должен ассимилироваться. От всего
отрекусь, что знал; что любил - забуду! С чего начнешь? С философии этого
общества. Почуять ее, идеологию, определить всей шкурой. Затем назвать:
слова придумать. Понять черточки, детали и детальки, сквозь себя пропустить.
А тут до венца недалеко: раствориться в ней, стать, как все! Нутряная это,
необходимейшая страсть!
- Очень известный максимализм, когда в стороны кидает...
- А иные ведут себя наоборот, как вы, например. Отгородились от чужого
мира, живете тем, что любите.
- В наших головах середины нет, - ответил Вадим.
- Но разбогатеть недостаточно! - Илья заулыбался, заискрился. - Здесь у
другой, капитальнейшей страсти уши торчат. Нам деньги и вещи дорогие нужны,
чтобы не просто иметь, а ими тщеславиться. Зачем? Чтобы других унизить, а
себя возвысить! Вот она, высшая радость! И попробуйте сказать, что эта
страсть не русская до самого донышка? Для того людишки живут, для того
копошатся и надрываются, чтобы с дрожью написать в Россию подружке, у
которой раньше тряпки заморские покупала и от расположения которой зависела,
что, дескать, мы дом купили с тремя спальнями и двумя гостиными. Чтобы
подружка любезная от зависти подурнела, чтобы ей плохо стало! Скажите, не
вся человечья натура в этом? Вся, голубушка! И по этой причине, по зависти,
где два русских - там ссора. Отчасти из-за этого "старые" русские и только
что приехавшие не смешиваются: их ничто не связывает. Вижу по вашим глазам,
что вы согласны, а если нет, - торопливо добавил Илья, увидев взволнованный
жест Вадима, - то все равно видели и не станете отрицать
- Стану, - сказал тот. - Так бывает, потому что люди жили в бедности,
их за людей не считали. Они теперь нарадоваться не могут, это их
человеческое право. Откуда вы знаете, что та женщина это не от радости
написала, откуда вы знаете ее истинные чувства? И что вся конструкция, если
вы ошибаетесь и суд ваш не верен?
- Я вас поймал: а Соломон? Может, он искренен, а? - нашелся Илья,
посмеиваясь.
- В нем пошлости много. Пошлость я бы вынес... Но не подлость. А
русских вы хорошо описали. У нас все любят в русском характере пальцем
ковырять. Вы правду сказали, что русские стали меркантильны... но позабыли
прибавить о той правде, почему в двадцатом веке дух русских катастрофически
изменился, и не рассказали, откуда меркантилизм взялся. В революцию
православие резали с особым остервенением, и без Бога душа народа заполнена
материальным. Теперь мы ищем новую жизнь не через совесть и дух, а думаем:
срубишь денег - будешь счастлив.
- Вы думаете - это не так?
- Хех... Как помогли деньги вашему духу?
- Посмотрим, что будет в конце, - Илья быстро встал.
- Посмотрим, - ответил Вадим.
Они замолчали. Гость ходил взад и вперед, о чем-то размышляя. Вадим
задумался, машинально перебирая предметы на столе.
- На черта о народе? - заметил Илья. - Я хочу о себе. - Он подождал
ответа, но дождаться у него не хватило сил, и он сказал нетерпеливо: - Я вам
скажу. Я не такой, как людишки, я талантлив, как бес! И достигну высоты,
доступной нескольким моим предшественникам. У меня особая цель! Интересно,
да, да?! - выкрикнул он, ликуя.
Вадим кивнул.
- Я - ученый, мне нужна особая слава, - Илья сунул палец под нос
Вадима. - Угадать существо жизни! Неплохая идея? - он осекся и быстро
взглянул на Вадима. - Всякие там модельки строить, даже теории... занятие
любопытное, но несерьезное. Моя цель - понять глобальную картину мира, самый
главный замысел! - он вскинул голову, как взнузданный конь. - А понимание,
между прочим, награда всего - как будто влетаешь в другое измерение.
- Может быть, это в науке самое интересное, - подтвердил Вадим.
Илья услышал его голос, его лицо передернуло: он больше не скрывал
своих чувств к собеседнику.
- Не догадались! - он помолчал, давая Вадиму время додумать и,
убедившись, что тому не под силу, ухмыляясь сказал: - Если ты понял, тo
вровень встал. Ну, а дальше, дальше? - он засмеялся, надменно озирая
оппонента. - Если на ту же ступеньку поднялся - ты стал вроде Бога, а?! -
лицо его стало злым.
- Понять устройство мира - это хорошо, - подбирая слова, сказал Вадим.
- А для чего "сравняться"? Чтобы замысел понять, это не нужно. Себя над
людьми поставить, а, Илья?
- Смешно сравнивать! У них стандартные мечты, примитивные надежды, у
всех страсть выиграть в лотерею миллион и стать богатым. Их жизненные цели
безлики, как инструкция в бане. То, что они есть сейчас - пародия, в этом
качестве они не оправдывают своего существования. Они все на одно лицо, и
лицо это ничтожно.
- Если люди ничтожны в своем развитии, можно ли предположить, что
Божественное начало недостаточно в мире?
- Нет, были великие люди.
- Согласен. Значит, Божественная сила достаточна и оплодотворяет своих
детей поровну?
- Звучит как-то странно... поровну... - Илья скривился. - Одни таланты,
а другие - жалкие одноклеточные.
- Может быть, Божественная сила таится в сердце каждого одноклеточного?
И жалкий, на ваш взгляд, человечишко чувствует и понимает мир так же
глубоко, как и вы?
- У вас отсутствует всякая логика. Нельзя сравнить тупицу Николая,
занятого обустройством золоченых сортиров, и меня! У него нет даже
минимального образования.
- Но у него есть сердце!
- Кому нужно его сердце? - саркастически рассмеялся Илья.
- Значит, человек без образования не понимает, как устроен мир?
Любопытно. Тогда как люди, создавшие первую школу, поняли, что человеку
нужна школа, ведь они сами были без образования?
- Хорошо, поймали на слове. И все-таки для великих достижений сердце не
имеет значения.
Чувствовалось, что, с одной стороны, Илья, конечно, потешается над
Вадимом, этим тюфтей, неспособным не только разобраться с полоумной женой,
но и брать то, что плывет в руки, - Светку, женщину, по поводу которой у