Улыбнулась себе в зеркальце. Подумала. Стерла помаду платком, достала другую
и снова накрасила губы.
Когда она подошла к деревьям, под которыми были разбросаны столики,
Вадим сидел один и, прихлебывая кофе, перелистывал газету. Света колебалась,
не решаясь подойти к нему. Эта, уже пожалуй затянувшаяся пауза наполнила ее
глубоким, тревожным, но восхитительно приподнятым чувством, ни
принадлежность, ни названия которому она не взялась бы определить в те
несколько секунд, что пали на краткий выбор у границы тенистого кафе.
Несколько человек уже повернули головы, оглядывая стильно одетую девушку с
пышными волосами, рассеянно и даже отрешенно оглядывающую сидящих. Пауза
становилась неудобной, и Света, стремительно сбросив оцепенение, уверенно
шагнула вперед.
Вадим поднял голову, заметил подходящую Свету, и его лицо выдало
какие-то смешанные чувства. В следующий момент, увидев ее приподнятое
настроение, он дружески улыбнулся, жестом приглашая сесть. Он разглядывал ее
бесспорно красивые, но чересчур правильные черты лица, напоминающие
прекрасных принцесс из мультяшных сериалов. В жизни было любопытно встретить
такое лицо, но в его голове непроизвольно всплыло известное выражение: "в
лице этом было передано сахару". Правда, что-то сглаживало и даже меняло это
первое впечатление - ее улыбка. Она начиналась исподволь, а затем, вмиг, ее
лицо расцветало сияющим светом. "Красиво и даже гармонично", - мелькнула у
него мысль. Он отложил газету и, поднимаясь, спросил:
- Что вы будете: кофе, сок?
- Эта жара сводит с ума, что-нибудь пожиже. Прозрачную водичку!
Когда он возвращался к столику со стаканом в руке, Света смотрела в
статью, которую он читал.
- Какая у вас замечательная профессия, Вадим. История искусств - моя
любимая наука, когда кто жил, например. Художники такие стебные, но, думаю,
трудно за художником жить... А вы умеете рисовать?
- Нет, но люблю картины. Поэтому, я их немного собирал.
- Вы знаменитый коллекционер?
- Нет, конечно, я вообще не коллекционер, как это понимается. Я ничего
не продаю и не перепродаю.
- Коллекционеры деньги на этом делают?
- По-разному. Публика мало об этом знает, и коллекционер для нее фигура
титаническая. Художники знают это занятие с другой стороны и считают
коллекционеров если не за мошенников, то за людей меркантильных, хватких и
немного, но бесчестных. И даже идеалистические личности без этой мысли на
тебя не глянут, им идеалистичность в этом не помеха. Так что я раз и
навсегда оградил себя от этих вещей и редко покупал картины.
- Не пойму?
- Художник старался тебе картину продать, звонил, сбавлял цену, а потом
рассказывал, что ты собираешься нажиться на его картинах и огромные деньги
на его наивности заработаешь. Обидно им очень, что они покупателя
упрашивают, обидно, что денег нет. Очень самолюбие разжигает, когда богатый
иностранец у других покупает, а у него нет, но еще обиднее когда купит.
Обман, денег недодали! Если у покупателя деньги есть, а у художника нет,
значит, тот подлец. А еще они уверены, что их работы огромных денег стоят, и
деньги от них стороной уходят - и деньги, и настоящая слава.
- Им трудно бывает положиться, - задумчиво сказала Света. - У вас много
друзей?
- Какая тут дружба, - заметил Вадим, перебирая газету. - Русских не
любят. На самом деле, англо-язычные не любят никого. "Вам нравятся
шотландцы?" - Морщaт нос: - "Не-е". - "А как насчет французов?" - "Свиньи".
- "Итальянцы?" - "Мы их презираем!" - "Я хочу съездить в Грецию, посмотреть
на развалины Трои". - "Вы серьезно думаете поехать к грекам?!"
- А в России думают, что американцы и англичане чистенькие, умненькие -
в костюмчиках!
Вадим засмеялся, а Света сказала, разглядывая его:
- У вас костюм другой, чем у них, и лицо... я такие в церкви видела.
- "Умненькие в костюмчиках" - это хорошо! - снова рассмеялся Вадим. - У
меня и одного нет. А, может, мне чалму подобрать? - он оттянул свою бороду
вниз.
- У вас лицо, как на иконах. Такие длинные, красивые... Я в церковь
ходить хочу. Но не подумайте, что мне плохо!
- Почему я должен так думать?
- Говорят, что человек идет в церковь, когда что-то не в порядке.
- Это нарочно, чтобы мы туда не пошли. Наоборот! Когда у человека
трудности, он преодолевает их и в своих усилиях начинает понимать
превосходство духа - и в этот момент приходит к вере.
- И я смогу преодолеть? - спросила Света, взглянув на Вадима так,
словно спрашивала о чем-то другом.
- Если вы решили пойти в церковь, значит, самое главное с вами уже
произошло, - ответил он.
Они говорили, и Света обрадовалась тому, как свободно можно
разговаривать в чужой стране среди людей, которые не знают твоего языка, о
том, что на людях бы не сказал. И с человеком, для которого впервые
начинаешь подбирать слова...
- Погулять бы по траве, полной росы и колокольчиков... - она с
нежностью посмотрела на Вадима.
- И я хочу домой, - откликнулся он. - Сейчас. В крайнем случае - после
обеда.
Она засмеялась.
- Чем бы мне в Австралии заняться?
- Можно помочь бездомным собакам, написать книгу или уйти в монастырь,
- предложил, улыбаясь Вадим, и Света его поняла:
- Йогой заняться и другими науками смотрения в себя? Чтобы все из рук
не валилось...
- Можно писать музыку или строить под нее машину.
- ?
- Европейцы создали классическую музыку, а американцы приспособления,
на которых ее можно слушать. Бантики строчат!
- Знаете, - немного таинственно сказала она, - мы с подругой тоже
считали, что нужно особенно прожить. Замуж выйти классно... за миллионера.
Вадим встал.
- Мне пора, - сказал он, а Света растерянно проговорила:
- Как это... пора?
Вадим скользнул по собеседнице взглядом, как будто не замечая
выразительности своего поступка, начал газету сворачивать, но остановился и
в упор посмотрел на Свету. Та молчала и тоже смотрела на него, ее лицо было
сухим и напряженным.
- Зачем вы пришли за мной? - спросил он.
- Какой вопрос! - вырвалось у Светы, и ее глаза сверкнули. - Вам
неприятно со мной?
- Нет... но зачем вы на себя наговариваете?.. - ответил он, заметив,
что сделал что-то не то и боясь сказать обидное слово.
- Что значит "наговариваю"?.. - произнесла она в недоумении, готовом
перейти в обиду, но пока с улыбкой. Она с ужасом вспомнила, что ударила
Вадима по лицу.
- Вы необычайно красивая, удивительная женщина, но эти слова не могут
быть ваши.
- Почему не могут? - радостно заглянув ему в глаза, спросила она.
- Мне тяжело слышать, что вы себя так... хуже, чем вы есть на самом
деле.
- Вы так ухаживаете за мной?
- Нет, я совсем не ухаживаю за вами, - просто сказал Вадим.
Света искренне расхохоталась:
- Вы - чудак! Какой же я человек по-вашему? - она дернула его за рукав,
как ребенок.
- У вас чудная улыбка и прелестный смех, и все мужчины влюблены в вас,
а меня не оставляет чувство, что вы это делаете через силу, но привыкли и не
можете остановиться. Может быть, это вам даже неприятно...
Она промолчала.
- На пикнике вы казались счастливой, - продолжал Вадим осторожно, с
нежностью глядя ей в глаза, - а я подумал, что у вас, кажется, большое
несчастье, оно вас мучает и вы несчастны. Простите, если я неправ, - добавил
он смиренно и оглянулся на нее, удивляясь себе самому.
Света смотрела на него. Она не могла бы повторить смысл его слов, но
все ее существо знало, что она услышала необычайное, важное, то, что она не
слышала никогда. Удивленная, она пыталась охватить разумом какую-то
пролетевшую мысль, но та мгновенно исчезла, оставив внутри глубокую занозу.
Она ощутила, что этот заряд будет причинять боль до тех пор, пока не
разъяснится, что было сказано и какое необычное, но совершенно точное
содержание было подумано в ответ. Молча она смотрела на него. И он, в ответ,
осознав, что произнес, возможно, запретное, растерянно глядел в ее лицо,
пугаясь ее молчания и пытаясь собрать вмиг разлетевшиеся мысли. "Он совсем,
как папа..." - подумала Света и ощутила огромное беспокойство. Сердце ее
гулко забилось, но в этот момент мысли смешались, потеряли остроту. Ей
показалось, что это не Вадим, словно она увидела в толпе лицо и, вздрогнув,
повернулась, глядя вслед. С минуту они сидели так, наконец, она прошептала:
- Какой вы странный...
Услышав ее голос, Вадим опустил вдруг уставшие плечи и улыбнулся
виновато и тепло.
Свет и непонятность этого человека легли в ее сердце, она почувствовала
себя необъяснимо связанной с ним. Недоговоренная, но тесная связь проступила
изнутри, притягивая ее чувствами более властными, чем вспыхивающие между нею
и мужчинами живые пути. Ее, ставшим внимательным глазам, открылась
застенчивость его глаз, часто опускаемых вниз, и бережная осторожность слов
и жестов, обращенных к собеседнику, к ней - под неприметной внешностью
тихого человека. Одновременно, из самых глубин начало подниматься радостное
тепло. Она смотрела на Вадима новыми глазами, смущенная, не могла подобрать
слова. Они то говорили, то замолкали, и за внешним фоном слов Света
улавливала поднимающееся в ней волшебное ощущение: без названия, без границ,
но интуитивно уже понимаемое и желанное. День перестал быть мучительно
жарким, зелень коричневатых деревьев стала яркой - в каждой черточке
проступила воздушная улыбка появившейся близости.
Внезапно кто-то закрыл ей сзади глаза. Света вздрогнула и сообразила,
что когда-то давно условилась встретиться с Иркой. Отняла руки подруги,
взглянув на нее разочарованно. Обе женщины принялись бурно выяснять, кто из
них потерялся и почему. Вадим поднялся, чтобы уйти, но Света, страстными
уговорами поехать на обед к "очень интересному русскому", нимало удивившими
Ирку, добилась от Вадима согласия захватить Лену и отпраздновать Рождество
вместе.
Прозевав Свету дома, Шустер кружил по ярмарке, разыскивая ее. Сделав
круг, он затормозил недалеко от тенистого кафе. Было невыносимо жарко. В
машине работал кондиционер, и он решил, что караулить из холодка удобнее.
Терпеливо он просидел в машине с полчаса. Совсем было собравшись уехать,
Шустер заметил Николая Николаевича и, имея к нему важное и щекотливое дело,
радостно закричал из окошка:
- Христос Воскрес!
- Что ты! - Николай Николаевич замахал на него руками и оглянулся, не
слышал ли кто. - Сегодня Рождество, а не Воскресение!
- Все едино! - хохотнул тот и открыл приятелю дверь. - Бабы балаган
учинили?
- Богоугодное дело, батюшка сказал! - Николай Николаевич с обидой
взглянул на Шустера.
- Шучу. У тебя сидим?
- Я салмона прикупил, ну, лосося... розовенький какой!
- Розовенький, - Шустер длинно улыбнулся. - Я такую присмотрел, сладкая
бабенка...
- Ты мне не говорил, - в голосе Николая Николаевича послышалось
дрожание, как будто его обнесли лучшим куском.
Шустер еще раз оглянулся, ища кого-то в толпе.
- Нет ее... пропустил где-то... - Он внимательно посмотрел на приятеля,
разглядывая глуповатое, но солидное лицо его, и решительно произнес: - Дело
есть. Отъедем куда-нибудь?
- Поехали ко мне! - Николай Николаевич задрожал от предвкушения и
любопытства: у него был счастливый дар на угадывание будущих интриг.
- Где твоя машина?
- Поедем на моей, а твою... к церкви припаркуем... до завтра, -
предложил Николай Николаевич, и глаза его на секунду стали оловянными.
- Думаешь - подешевле и скорее уцелеет?
Николай Николаевич стыдливо посмотрел на свои сандалеты. Шустер не
возражал. Душа его загорелась нетерпением, и он уже позабыл обо всем на
свете.
Через минуту приятели мчались по улицам утопающего в зелени города.
Январская жара загнала всех в дома, и улицы опустели, только редкий пешеход
пробирался от одной группы эвкалиптов к другой. Впрочем, категория "пешеход"
не очень применима к жителям, которые поголовно передвигаются на машинах: в
ремонт обуви, на почту и в булочную. Забавно видеть усохших, древних
старушек, крутящих маленькими лапками баранки новых машин, а, иногда,
огромных джипов. Они так велики, а старушки так крошечны, что за рулем видны
только волосы и дужки очков. Мчатся автомобили: бабульки едут за сосисками к
обеду. Нередко попадаются машины 40-50-х годов, любовно ухоженные и сияющие
деталями, маленькие лягушки под названием "Калифорниец", как будто
выпрыгнувшие из мультиков, и помпезные американские крокодилы из серии
"Король - жив!" (больше напоминающие крылатые ракеты).
Николай Николаевич рассеянно слушал знакомую ему историю дружбы Шустера
и Ильи в московской школе, общем выборе профессии и переезде в Австралию.
Наконец, он расслышал жалобу в словах своего приятеля. Шустер был не тот
человек, чтобы не взять того, что он себе наметил, так что Николай
Николаевич слегка изумился и стал прислушиваться внимательнее.
- У мужиков закон: бабу своего друга не тронь! - раздраженно говорил
Шустер, - а этот красавчик...
- Что случилось? - перебил Николай Николаевич, потерявший нить
рассказа.
- Мою бабу отбивает, вот что, - насупился Шустер. - Свету.
- Красотку длинноногую?! - Николай Николаевич присвистнул: - Ты
замахнулся! - Разговор вдруг показался ему необычайно интересным, он
почувствовал прилив сил. Что поделать, Николай Николаевич был чрезвычайно
любопытным человеком. - Как ты думаешь такую привязать?
- Нет ничего проще! - безразлично сказал Шустер и посмотрел в окно.
Николай Николаевич помолчал, обдумывая, потом крикнул негромко, но
сильно:
- Деньги?
- Николай, я бы не позволил себе вкладывать деньги в убыточное дело. Но
глупо брать нахрапом, хитростью вернее. Все так делают, верно?
- Ага... - протянул Николай Николаевич, заражаясь его мыслями - за
компанию. - Но все разные... - довольно непоследовательно добавил он.
Шустер скосил на приятеля смеющиеся глазки. Его юмористическое
отношение к жизни и самоуверенность убеждали и как будто очаровывали, и
Николай Николаевич почувствовал, что опять согласен с его философией, но
неожиданно для себя подумал: "А с ним хочется стать хуже" и простодушно
удивился собственной мысли.
- А почему Илья не женится, такой мужчина видный? - спросил он,
стараясь замять смущение.
- Илья у нас женат.
- Где он ее потерял?!
Шустер рассмеялся, видя, что Николай моментально сел на крючок, и,
предвкушая успех, с удовольствием начал рассказ:
- Илюша взял в жены хорошую бабенку, Валентиной звали.
- Как мою жену.
- Верно. А у Валечки была подружка закадычная: нежная, черноглазая,
хитренькая, а сплетница какая, а стерва! Все знала, вынюхивала. - Шустер
наслаждался. - Когда все закончилось, она мне за бутылкой коньяка все в
сладчайших подробностях расписала - мы в одной компании были, - он с
удовольствием почмокал губами, глядя вдаль, оглянулся на приятеля и быстро,
громко захохотал: - Интересно? А?!
Николай Николаевич поерзал, даже вильнул рулем и промычал что-то,
обозначающее, конечно, согласие, но и изрядный запас вежливого, не
истраченного пока терпения. Шустер заливался, коварно поглядывая на дружка,
и явно растягивал удовольствие. Когда, наконец, измученный Николай
Николаевич в полном томлении закрутил головой, сдерживая себя из последних
сил, и умоляюще завел глаза, Шустер, не затягивая чрезмерно, не дав приятелю
на последней минутке совершенно обидеться, хлопнул его по спине и
воскликнул:
- Тебе расскажу, как другу! Цени!
Николай Николаевич прибавил газку и выключил ненужное радио.
- Валечка влюбилась в Илюшу беспредельно, души в нем не чаяла. Может
быть, оттого, что до встречи с ним мыкалась она в одиночестве не один год,
пытаясь создать собственную семью. Но вот беда: неженатые почему-то
оказывались не совсем подходящими, а все интересные мужчины были заняты и
женаты именно на ближайших подругах. Валечку это озадачивало, но планы ее
никак не меняло.
Сначала она выбрала стройного спортсмена, к тому же увлекавшегося
астрологией. С его женой Валечка занялась вязанием, переписыванием новых
видов вязки и примерками, пока не стала самым желанным гостем в семье. Тогда
они с подружкой принялись за выпечку.
Между тем засела Валюша за книги, так как астрология внезапно стала ее
страстью, и уже через несколько недель вполне к месту вставляла замечания о
восточных календарях, Нострадамусе и тайном знании. Наука эта была ей до
одури скучна, но плечи спортсмена так красиво выглядели в облегающем трико,
что у Валечки слабело сердце, и вечерами она методично, упорно сидела над
глупыми книжками...
Не прошло и двух месяцев, как спортсмен, жарко прижав Валечку в
коридоре за шубами, позвал ее с собой на сборы. Она не заставила себя
просить дважды, оформила отпуск, и они провели поистине медовый месяц вдали
от тягостных уз. Спортсмен был влюблен. Валечка подумывала о настоящем
венчании в церкви. Неожиданная и грубая проза разрушила этот восхитительный
сон.
Выяснилось, что любимая подруга Валечки и она же - жена спортсмена,
обладает незаурядным нюхом. Ничего не было открыто достоверно, но спортсмен
был водворен к своим двум детишкам, а Валечка навсегда удалена из дома. Он
тосковал, мучился, даже написал однажды стихи, но присутствие малышей
сыграло свою роль. Поразмыслив, спортсмен решил не оставлять их сиротами.
Валечка, пережив фиаско, не упала духом, а задумчиво обвела очами окружающее
общество.
Обнаружилось, что совсем недалеко есть не менее прекрасная кандидатура:
красив, есть машина и только один ребенок. К тому же мать семейства, имея
хороший голос, два раза в неделю отлучается на хоровые занятия. В эти же
часы папа с дочкой посещают бассейн. Не колеблясь, Валечка купила абонемент
в бассейн на те же часы.
Очень скоро ее стали приглашать в дом, так как выяснилось, что все
любят и немного умеют играть в волейбол. Образовалась веселая компания. На
дворе стоял июль, когда решено было вырваться из города на неделю с
палатками. Народу собралось много. Валечка вкусно готовила, задорно
подпевала подруге у костра и часто отправлялась с новым другом на долгие
экскурсии вдвоем, вооруженная тяжелыми фотопринадлежностями, так как теперь
Валечка - вслед за ним - стала страстным фотолюбителем.
Вернувшись в город, они проводили долгие часы в темноте ванной, печатая
фотографии "для всех друзей", и тут крепость рухнула. Роман протекал столь
же бурно, что и предыдущий, за исключением того, что Валечка была
чрезвычайно осторожна. У любящих возникло настоящее взаимопонимание, когда
вкусы Валечки в фотографии вылились в интересную и самостоятельную тему. Все
шло чудестно. Валюша твердой рукой выводила красивый флирт на столбовую
дорогу замужества - не форсируя событий, аккуратно и совершенно неумолимо.
Никакие шероховатости не должны были испортить эту блестящую конструкцию. И
тут все рухнуло самым отвратительным образом.
Возлюбленный, очарованный Валюшиной красотой, отпечатал несколько ее
снимков в обнаженном виде и, налюбовавшись, засунул их в толстый том
Шекспира, стоявший на нижней полке книжного шкафа. И забыл там. На беду, его
дочка, любившая книжки, однажды добралась до никому не нужного классика.
Разглядывая картинки, а потом удивительные фотографии, она узнала тетю Валю
и, озадаченная, побежала к маме.
Казалось, обвалился потолок. Но, в действительности, только рухнула
семья. Но, на беду, не в Валюшину пользу. Может быть, между супругами
сохранилась внутренняя связь или муж не был готов к внезапному разрыву, но
уличенный, припертый к стене, он не нашел в себе сил бросить близких людей.
Однако, семья в одночасье стала несчастна, а Валечка - свободна.
Жизнь ее, без сомнения, трудно было назвать малоувлекательной, но, тем
не менее, обременительные нервные издержки так утомили ее, что она решила
отдохнуть некоторое время, набираясь сил. Вот тут-то ее и нашел Илья.
Шустер помолчал, оглядел окрестности с холма, на который они поднялись,
тонкую линию далеких синих гор и продолжал:
- Илья ее любил, вот что удивительно, но как он умеет - на свой лад.
Я-то думал, он вообще никогда не женится, будет вечно по бабам порхать.
Николай Николаевич слушал, зачарованно разиня рот.
- Мы с Ильей учились вместе, и, на самом деле, он интересовался только
наукой, - Шустер удовлетворенно засопел. - Работал, как зверь: ни на что
другое просто времени на хватало. Впрочем, мы все вкалывали от зари до зари.
Квартир не было, жили в общаге, а Илья перебрался к жене. Я забыл
рассказать, как он Валечку нашел. Жить в нашей общаге было невыносимо:
холод, вечно люди, голые комнаты и плохое питание в столовой. И вот однажды
Илья взял листок бумаги, поставил в середину точку и обвел ее радиусом.
"Это, - говорит, - наш институт, а кружок - район Москвы не дальше, чем
десять минут на автобусе. Я возьму себе женщину, которая будет жить в этом
круге". И что бы ты думал? Через несколько месяцев нашел! Нашел и женился. Я
не раз им восхищался... - добавил Шустер неопределенным тоном. И вдруг
стремительно и злобно пристукнул муху на окне.
- Ну-с, - переведя дух, продолжал он с каким-то облегчением, -
перебрался Илья к Валечке, которая жила с матерью. Она Илью любила. Ему было
с ней спокойно и надежно, а, главное, он работать мог без помех. Зажили они
душа в душу. Много раз повторял он заносчиво: все вокруг
сходятся-расходятся, не умеют жить друг с другом, а меня любят и ценят. В
семье главное - верность и надежность. Вам-то Бог не дал талант жить с
людьми, а у меня "Дом с большой буквы!" Вот до чего гордыня дурака довела!
Но ему это было говорить, что мертвому припарки: в самовлюбленности и
самонадеянности ничего он в жизни не различал, ничье мнение в грош ни ставил
и ни считался ни с кем. Человек не без способностей, но не так, чтобы через
край. Однако, считал, что нет ему равного ни по уму, ни по таланту. Однажды,
в подпитии, он так выразился о себе перед женской аудиторией: "Во мне
соединяется холодный, ослепительный ум с пламенной душой фанатика, жаждущего
высокой жизни". Женщины ликовали! А его жизнь и поступки были мерилом
благородства особых кровей, мудрости и справедливости. Так не уставал он
говорить впрямую и далеким, и близким.
Со временем зарвался Илья окончательно. А народ только дивился на него
да посмеивался. Мало кто мог выносить частые встречи с ним. Так и жил он в
ослеплении самовосхищения, не нуждаясь ни в ком, потому что презирал всех и
тайно, и явно. Только тот и был ценен, кто ему делал что-нибудь в конкретный
момент жизни, как, например, Валечка, которая божеством его считала и для
него готова была на все, что угодно. А вскоре случай и представился.
Забыл я сказать, что у Вали был сынок от первого брака, тихий ребенок
лет пяти. Мальчонка нашему герою науку делать не мешал, а мешать стала
Валина мама, потому что, хотя комнат в доме три, но если ты гений, то тебе
без кабинета нельзя, да и под ногами болтается. Хотя старушка была умная и
понимала, что от такого зятя лучше держаться подальше, целее будешь, и
старалась отсиживаться за закрытой дверью. Ей бы с мальчонкой, однако, у
себя сидеть, да вот незадача - уж очень старенькая да хилая была старушонка:
обслужить ребенка уже не могла. Так и вышло, что герой наш стал неудобства
испытывать, а это в его жизненные планы отнюдь не входило. Утвердившись в
своем положении, сытый и удовлетворенный, стал он жене выговаривать да
понемногу скандалить, и на старушку покрикивать. Дальше-больше. Оказалось,
что характера он чрезвычайно вспыльчивого и даже крикливого, если не видит
себе сопротивления.
В заносчивости своей распалился наш герой чрезвычайно, всякую меру
потерял, орал, весь исказившись, плевался и даже несмотря на благородство
особых кровей. Но это ему не мешало, а, скорее, даже подбадривало. Валентина
же и ее старушонка покорно склонились, всякую силу к обороне потеряв, сомлев
совершенно. А он не уставал твердить о глубине супружеского взаимопонимания,
великой силе истинной любви и совершенно исключительном месте в мироздании,
где он выполняет отличное от других предназначение. Так интересно протекали
годы.
Долго ли, коротко ли, но случилось так, что старушонка совсем перестала
вставать. Валечка, обожая мать, разрывалась в отчаянии, а наш герой в
исступлении. Ничто не должно было стоять на пути великого ученого.
И вот, однажды летом, они собрались отдохнуть выходные дни на природе.
Планы обсуждали задолго, решено было выехать в пятницу, сразу после работы.
Но вернувшись домой и забежав к маме, Валечка обнаружила, что мама
мертва, а, скорее, только уснула глубочайшим сном, выпив несколько пачек
прописанного ей снотворного. Рядом валялась записка с просьбой не откачивать
и планов своих не менять, потому что она устала и не хочет мешать им жить.
В панике бросилась Валентина к мужу, несколько ошеломленному таким
поворотом дела, но не потерявшему присутствия духа, потому что, как только
Валя схватилась за телефон неотложки, он бесповоротно положил руку на рычаг
телефона.
Так и стояли супруги, и смотрели друг другу в глаза.
Валечка первая опустила их.
А потом они заторопились, покидали вещи в машину и, подхватив
мальчонку, уехали на два выходных дня.
Немало воды утекло с тех пор, но не переставала плакать Валюша о своей
матери. Но ни единого слова упрека не сказала она своему возлюбленному мужу.
С Ильей же мало-помалу произошла удивительная метаморфоза. Пока дома все
было не то чтобы шатко, но как-то тревожно, и Валечка, одобряя действия
и снова накрасила губы.
Когда она подошла к деревьям, под которыми были разбросаны столики,
Вадим сидел один и, прихлебывая кофе, перелистывал газету. Света колебалась,
не решаясь подойти к нему. Эта, уже пожалуй затянувшаяся пауза наполнила ее
глубоким, тревожным, но восхитительно приподнятым чувством, ни
принадлежность, ни названия которому она не взялась бы определить в те
несколько секунд, что пали на краткий выбор у границы тенистого кафе.
Несколько человек уже повернули головы, оглядывая стильно одетую девушку с
пышными волосами, рассеянно и даже отрешенно оглядывающую сидящих. Пауза
становилась неудобной, и Света, стремительно сбросив оцепенение, уверенно
шагнула вперед.
Вадим поднял голову, заметил подходящую Свету, и его лицо выдало
какие-то смешанные чувства. В следующий момент, увидев ее приподнятое
настроение, он дружески улыбнулся, жестом приглашая сесть. Он разглядывал ее
бесспорно красивые, но чересчур правильные черты лица, напоминающие
прекрасных принцесс из мультяшных сериалов. В жизни было любопытно встретить
такое лицо, но в его голове непроизвольно всплыло известное выражение: "в
лице этом было передано сахару". Правда, что-то сглаживало и даже меняло это
первое впечатление - ее улыбка. Она начиналась исподволь, а затем, вмиг, ее
лицо расцветало сияющим светом. "Красиво и даже гармонично", - мелькнула у
него мысль. Он отложил газету и, поднимаясь, спросил:
- Что вы будете: кофе, сок?
- Эта жара сводит с ума, что-нибудь пожиже. Прозрачную водичку!
Когда он возвращался к столику со стаканом в руке, Света смотрела в
статью, которую он читал.
- Какая у вас замечательная профессия, Вадим. История искусств - моя
любимая наука, когда кто жил, например. Художники такие стебные, но, думаю,
трудно за художником жить... А вы умеете рисовать?
- Нет, но люблю картины. Поэтому, я их немного собирал.
- Вы знаменитый коллекционер?
- Нет, конечно, я вообще не коллекционер, как это понимается. Я ничего
не продаю и не перепродаю.
- Коллекционеры деньги на этом делают?
- По-разному. Публика мало об этом знает, и коллекционер для нее фигура
титаническая. Художники знают это занятие с другой стороны и считают
коллекционеров если не за мошенников, то за людей меркантильных, хватких и
немного, но бесчестных. И даже идеалистические личности без этой мысли на
тебя не глянут, им идеалистичность в этом не помеха. Так что я раз и
навсегда оградил себя от этих вещей и редко покупал картины.
- Не пойму?
- Художник старался тебе картину продать, звонил, сбавлял цену, а потом
рассказывал, что ты собираешься нажиться на его картинах и огромные деньги
на его наивности заработаешь. Обидно им очень, что они покупателя
упрашивают, обидно, что денег нет. Очень самолюбие разжигает, когда богатый
иностранец у других покупает, а у него нет, но еще обиднее когда купит.
Обман, денег недодали! Если у покупателя деньги есть, а у художника нет,
значит, тот подлец. А еще они уверены, что их работы огромных денег стоят, и
деньги от них стороной уходят - и деньги, и настоящая слава.
- Им трудно бывает положиться, - задумчиво сказала Света. - У вас много
друзей?
- Какая тут дружба, - заметил Вадим, перебирая газету. - Русских не
любят. На самом деле, англо-язычные не любят никого. "Вам нравятся
шотландцы?" - Морщaт нос: - "Не-е". - "А как насчет французов?" - "Свиньи".
- "Итальянцы?" - "Мы их презираем!" - "Я хочу съездить в Грецию, посмотреть
на развалины Трои". - "Вы серьезно думаете поехать к грекам?!"
- А в России думают, что американцы и англичане чистенькие, умненькие -
в костюмчиках!
Вадим засмеялся, а Света сказала, разглядывая его:
- У вас костюм другой, чем у них, и лицо... я такие в церкви видела.
- "Умненькие в костюмчиках" - это хорошо! - снова рассмеялся Вадим. - У
меня и одного нет. А, может, мне чалму подобрать? - он оттянул свою бороду
вниз.
- У вас лицо, как на иконах. Такие длинные, красивые... Я в церковь
ходить хочу. Но не подумайте, что мне плохо!
- Почему я должен так думать?
- Говорят, что человек идет в церковь, когда что-то не в порядке.
- Это нарочно, чтобы мы туда не пошли. Наоборот! Когда у человека
трудности, он преодолевает их и в своих усилиях начинает понимать
превосходство духа - и в этот момент приходит к вере.
- И я смогу преодолеть? - спросила Света, взглянув на Вадима так,
словно спрашивала о чем-то другом.
- Если вы решили пойти в церковь, значит, самое главное с вами уже
произошло, - ответил он.
Они говорили, и Света обрадовалась тому, как свободно можно
разговаривать в чужой стране среди людей, которые не знают твоего языка, о
том, что на людях бы не сказал. И с человеком, для которого впервые
начинаешь подбирать слова...
- Погулять бы по траве, полной росы и колокольчиков... - она с
нежностью посмотрела на Вадима.
- И я хочу домой, - откликнулся он. - Сейчас. В крайнем случае - после
обеда.
Она засмеялась.
- Чем бы мне в Австралии заняться?
- Можно помочь бездомным собакам, написать книгу или уйти в монастырь,
- предложил, улыбаясь Вадим, и Света его поняла:
- Йогой заняться и другими науками смотрения в себя? Чтобы все из рук
не валилось...
- Можно писать музыку или строить под нее машину.
- ?
- Европейцы создали классическую музыку, а американцы приспособления,
на которых ее можно слушать. Бантики строчат!
- Знаете, - немного таинственно сказала она, - мы с подругой тоже
считали, что нужно особенно прожить. Замуж выйти классно... за миллионера.
Вадим встал.
- Мне пора, - сказал он, а Света растерянно проговорила:
- Как это... пора?
Вадим скользнул по собеседнице взглядом, как будто не замечая
выразительности своего поступка, начал газету сворачивать, но остановился и
в упор посмотрел на Свету. Та молчала и тоже смотрела на него, ее лицо было
сухим и напряженным.
- Зачем вы пришли за мной? - спросил он.
- Какой вопрос! - вырвалось у Светы, и ее глаза сверкнули. - Вам
неприятно со мной?
- Нет... но зачем вы на себя наговариваете?.. - ответил он, заметив,
что сделал что-то не то и боясь сказать обидное слово.
- Что значит "наговариваю"?.. - произнесла она в недоумении, готовом
перейти в обиду, но пока с улыбкой. Она с ужасом вспомнила, что ударила
Вадима по лицу.
- Вы необычайно красивая, удивительная женщина, но эти слова не могут
быть ваши.
- Почему не могут? - радостно заглянув ему в глаза, спросила она.
- Мне тяжело слышать, что вы себя так... хуже, чем вы есть на самом
деле.
- Вы так ухаживаете за мной?
- Нет, я совсем не ухаживаю за вами, - просто сказал Вадим.
Света искренне расхохоталась:
- Вы - чудак! Какой же я человек по-вашему? - она дернула его за рукав,
как ребенок.
- У вас чудная улыбка и прелестный смех, и все мужчины влюблены в вас,
а меня не оставляет чувство, что вы это делаете через силу, но привыкли и не
можете остановиться. Может быть, это вам даже неприятно...
Она промолчала.
- На пикнике вы казались счастливой, - продолжал Вадим осторожно, с
нежностью глядя ей в глаза, - а я подумал, что у вас, кажется, большое
несчастье, оно вас мучает и вы несчастны. Простите, если я неправ, - добавил
он смиренно и оглянулся на нее, удивляясь себе самому.
Света смотрела на него. Она не могла бы повторить смысл его слов, но
все ее существо знало, что она услышала необычайное, важное, то, что она не
слышала никогда. Удивленная, она пыталась охватить разумом какую-то
пролетевшую мысль, но та мгновенно исчезла, оставив внутри глубокую занозу.
Она ощутила, что этот заряд будет причинять боль до тех пор, пока не
разъяснится, что было сказано и какое необычное, но совершенно точное
содержание было подумано в ответ. Молча она смотрела на него. И он, в ответ,
осознав, что произнес, возможно, запретное, растерянно глядел в ее лицо,
пугаясь ее молчания и пытаясь собрать вмиг разлетевшиеся мысли. "Он совсем,
как папа..." - подумала Света и ощутила огромное беспокойство. Сердце ее
гулко забилось, но в этот момент мысли смешались, потеряли остроту. Ей
показалось, что это не Вадим, словно она увидела в толпе лицо и, вздрогнув,
повернулась, глядя вслед. С минуту они сидели так, наконец, она прошептала:
- Какой вы странный...
Услышав ее голос, Вадим опустил вдруг уставшие плечи и улыбнулся
виновато и тепло.
Свет и непонятность этого человека легли в ее сердце, она почувствовала
себя необъяснимо связанной с ним. Недоговоренная, но тесная связь проступила
изнутри, притягивая ее чувствами более властными, чем вспыхивающие между нею
и мужчинами живые пути. Ее, ставшим внимательным глазам, открылась
застенчивость его глаз, часто опускаемых вниз, и бережная осторожность слов
и жестов, обращенных к собеседнику, к ней - под неприметной внешностью
тихого человека. Одновременно, из самых глубин начало подниматься радостное
тепло. Она смотрела на Вадима новыми глазами, смущенная, не могла подобрать
слова. Они то говорили, то замолкали, и за внешним фоном слов Света
улавливала поднимающееся в ней волшебное ощущение: без названия, без границ,
но интуитивно уже понимаемое и желанное. День перестал быть мучительно
жарким, зелень коричневатых деревьев стала яркой - в каждой черточке
проступила воздушная улыбка появившейся близости.
Внезапно кто-то закрыл ей сзади глаза. Света вздрогнула и сообразила,
что когда-то давно условилась встретиться с Иркой. Отняла руки подруги,
взглянув на нее разочарованно. Обе женщины принялись бурно выяснять, кто из
них потерялся и почему. Вадим поднялся, чтобы уйти, но Света, страстными
уговорами поехать на обед к "очень интересному русскому", нимало удивившими
Ирку, добилась от Вадима согласия захватить Лену и отпраздновать Рождество
вместе.
Прозевав Свету дома, Шустер кружил по ярмарке, разыскивая ее. Сделав
круг, он затормозил недалеко от тенистого кафе. Было невыносимо жарко. В
машине работал кондиционер, и он решил, что караулить из холодка удобнее.
Терпеливо он просидел в машине с полчаса. Совсем было собравшись уехать,
Шустер заметил Николая Николаевича и, имея к нему важное и щекотливое дело,
радостно закричал из окошка:
- Христос Воскрес!
- Что ты! - Николай Николаевич замахал на него руками и оглянулся, не
слышал ли кто. - Сегодня Рождество, а не Воскресение!
- Все едино! - хохотнул тот и открыл приятелю дверь. - Бабы балаган
учинили?
- Богоугодное дело, батюшка сказал! - Николай Николаевич с обидой
взглянул на Шустера.
- Шучу. У тебя сидим?
- Я салмона прикупил, ну, лосося... розовенький какой!
- Розовенький, - Шустер длинно улыбнулся. - Я такую присмотрел, сладкая
бабенка...
- Ты мне не говорил, - в голосе Николая Николаевича послышалось
дрожание, как будто его обнесли лучшим куском.
Шустер еще раз оглянулся, ища кого-то в толпе.
- Нет ее... пропустил где-то... - Он внимательно посмотрел на приятеля,
разглядывая глуповатое, но солидное лицо его, и решительно произнес: - Дело
есть. Отъедем куда-нибудь?
- Поехали ко мне! - Николай Николаевич задрожал от предвкушения и
любопытства: у него был счастливый дар на угадывание будущих интриг.
- Где твоя машина?
- Поедем на моей, а твою... к церкви припаркуем... до завтра, -
предложил Николай Николаевич, и глаза его на секунду стали оловянными.
- Думаешь - подешевле и скорее уцелеет?
Николай Николаевич стыдливо посмотрел на свои сандалеты. Шустер не
возражал. Душа его загорелась нетерпением, и он уже позабыл обо всем на
свете.
Через минуту приятели мчались по улицам утопающего в зелени города.
Январская жара загнала всех в дома, и улицы опустели, только редкий пешеход
пробирался от одной группы эвкалиптов к другой. Впрочем, категория "пешеход"
не очень применима к жителям, которые поголовно передвигаются на машинах: в
ремонт обуви, на почту и в булочную. Забавно видеть усохших, древних
старушек, крутящих маленькими лапками баранки новых машин, а, иногда,
огромных джипов. Они так велики, а старушки так крошечны, что за рулем видны
только волосы и дужки очков. Мчатся автомобили: бабульки едут за сосисками к
обеду. Нередко попадаются машины 40-50-х годов, любовно ухоженные и сияющие
деталями, маленькие лягушки под названием "Калифорниец", как будто
выпрыгнувшие из мультиков, и помпезные американские крокодилы из серии
"Король - жив!" (больше напоминающие крылатые ракеты).
Николай Николаевич рассеянно слушал знакомую ему историю дружбы Шустера
и Ильи в московской школе, общем выборе профессии и переезде в Австралию.
Наконец, он расслышал жалобу в словах своего приятеля. Шустер был не тот
человек, чтобы не взять того, что он себе наметил, так что Николай
Николаевич слегка изумился и стал прислушиваться внимательнее.
- У мужиков закон: бабу своего друга не тронь! - раздраженно говорил
Шустер, - а этот красавчик...
- Что случилось? - перебил Николай Николаевич, потерявший нить
рассказа.
- Мою бабу отбивает, вот что, - насупился Шустер. - Свету.
- Красотку длинноногую?! - Николай Николаевич присвистнул: - Ты
замахнулся! - Разговор вдруг показался ему необычайно интересным, он
почувствовал прилив сил. Что поделать, Николай Николаевич был чрезвычайно
любопытным человеком. - Как ты думаешь такую привязать?
- Нет ничего проще! - безразлично сказал Шустер и посмотрел в окно.
Николай Николаевич помолчал, обдумывая, потом крикнул негромко, но
сильно:
- Деньги?
- Николай, я бы не позволил себе вкладывать деньги в убыточное дело. Но
глупо брать нахрапом, хитростью вернее. Все так делают, верно?
- Ага... - протянул Николай Николаевич, заражаясь его мыслями - за
компанию. - Но все разные... - довольно непоследовательно добавил он.
Шустер скосил на приятеля смеющиеся глазки. Его юмористическое
отношение к жизни и самоуверенность убеждали и как будто очаровывали, и
Николай Николаевич почувствовал, что опять согласен с его философией, но
неожиданно для себя подумал: "А с ним хочется стать хуже" и простодушно
удивился собственной мысли.
- А почему Илья не женится, такой мужчина видный? - спросил он,
стараясь замять смущение.
- Илья у нас женат.
- Где он ее потерял?!
Шустер рассмеялся, видя, что Николай моментально сел на крючок, и,
предвкушая успех, с удовольствием начал рассказ:
- Илюша взял в жены хорошую бабенку, Валентиной звали.
- Как мою жену.
- Верно. А у Валечки была подружка закадычная: нежная, черноглазая,
хитренькая, а сплетница какая, а стерва! Все знала, вынюхивала. - Шустер
наслаждался. - Когда все закончилось, она мне за бутылкой коньяка все в
сладчайших подробностях расписала - мы в одной компании были, - он с
удовольствием почмокал губами, глядя вдаль, оглянулся на приятеля и быстро,
громко захохотал: - Интересно? А?!
Николай Николаевич поерзал, даже вильнул рулем и промычал что-то,
обозначающее, конечно, согласие, но и изрядный запас вежливого, не
истраченного пока терпения. Шустер заливался, коварно поглядывая на дружка,
и явно растягивал удовольствие. Когда, наконец, измученный Николай
Николаевич в полном томлении закрутил головой, сдерживая себя из последних
сил, и умоляюще завел глаза, Шустер, не затягивая чрезмерно, не дав приятелю
на последней минутке совершенно обидеться, хлопнул его по спине и
воскликнул:
- Тебе расскажу, как другу! Цени!
Николай Николаевич прибавил газку и выключил ненужное радио.
- Валечка влюбилась в Илюшу беспредельно, души в нем не чаяла. Может
быть, оттого, что до встречи с ним мыкалась она в одиночестве не один год,
пытаясь создать собственную семью. Но вот беда: неженатые почему-то
оказывались не совсем подходящими, а все интересные мужчины были заняты и
женаты именно на ближайших подругах. Валечку это озадачивало, но планы ее
никак не меняло.
Сначала она выбрала стройного спортсмена, к тому же увлекавшегося
астрологией. С его женой Валечка занялась вязанием, переписыванием новых
видов вязки и примерками, пока не стала самым желанным гостем в семье. Тогда
они с подружкой принялись за выпечку.
Между тем засела Валюша за книги, так как астрология внезапно стала ее
страстью, и уже через несколько недель вполне к месту вставляла замечания о
восточных календарях, Нострадамусе и тайном знании. Наука эта была ей до
одури скучна, но плечи спортсмена так красиво выглядели в облегающем трико,
что у Валечки слабело сердце, и вечерами она методично, упорно сидела над
глупыми книжками...
Не прошло и двух месяцев, как спортсмен, жарко прижав Валечку в
коридоре за шубами, позвал ее с собой на сборы. Она не заставила себя
просить дважды, оформила отпуск, и они провели поистине медовый месяц вдали
от тягостных уз. Спортсмен был влюблен. Валечка подумывала о настоящем
венчании в церкви. Неожиданная и грубая проза разрушила этот восхитительный
сон.
Выяснилось, что любимая подруга Валечки и она же - жена спортсмена,
обладает незаурядным нюхом. Ничего не было открыто достоверно, но спортсмен
был водворен к своим двум детишкам, а Валечка навсегда удалена из дома. Он
тосковал, мучился, даже написал однажды стихи, но присутствие малышей
сыграло свою роль. Поразмыслив, спортсмен решил не оставлять их сиротами.
Валечка, пережив фиаско, не упала духом, а задумчиво обвела очами окружающее
общество.
Обнаружилось, что совсем недалеко есть не менее прекрасная кандидатура:
красив, есть машина и только один ребенок. К тому же мать семейства, имея
хороший голос, два раза в неделю отлучается на хоровые занятия. В эти же
часы папа с дочкой посещают бассейн. Не колеблясь, Валечка купила абонемент
в бассейн на те же часы.
Очень скоро ее стали приглашать в дом, так как выяснилось, что все
любят и немного умеют играть в волейбол. Образовалась веселая компания. На
дворе стоял июль, когда решено было вырваться из города на неделю с
палатками. Народу собралось много. Валечка вкусно готовила, задорно
подпевала подруге у костра и часто отправлялась с новым другом на долгие
экскурсии вдвоем, вооруженная тяжелыми фотопринадлежностями, так как теперь
Валечка - вслед за ним - стала страстным фотолюбителем.
Вернувшись в город, они проводили долгие часы в темноте ванной, печатая
фотографии "для всех друзей", и тут крепость рухнула. Роман протекал столь
же бурно, что и предыдущий, за исключением того, что Валечка была
чрезвычайно осторожна. У любящих возникло настоящее взаимопонимание, когда
вкусы Валечки в фотографии вылились в интересную и самостоятельную тему. Все
шло чудестно. Валюша твердой рукой выводила красивый флирт на столбовую
дорогу замужества - не форсируя событий, аккуратно и совершенно неумолимо.
Никакие шероховатости не должны были испортить эту блестящую конструкцию. И
тут все рухнуло самым отвратительным образом.
Возлюбленный, очарованный Валюшиной красотой, отпечатал несколько ее
снимков в обнаженном виде и, налюбовавшись, засунул их в толстый том
Шекспира, стоявший на нижней полке книжного шкафа. И забыл там. На беду, его
дочка, любившая книжки, однажды добралась до никому не нужного классика.
Разглядывая картинки, а потом удивительные фотографии, она узнала тетю Валю
и, озадаченная, побежала к маме.
Казалось, обвалился потолок. Но, в действительности, только рухнула
семья. Но, на беду, не в Валюшину пользу. Может быть, между супругами
сохранилась внутренняя связь или муж не был готов к внезапному разрыву, но
уличенный, припертый к стене, он не нашел в себе сил бросить близких людей.
Однако, семья в одночасье стала несчастна, а Валечка - свободна.
Жизнь ее, без сомнения, трудно было назвать малоувлекательной, но, тем
не менее, обременительные нервные издержки так утомили ее, что она решила
отдохнуть некоторое время, набираясь сил. Вот тут-то ее и нашел Илья.
Шустер помолчал, оглядел окрестности с холма, на который они поднялись,
тонкую линию далеких синих гор и продолжал:
- Илья ее любил, вот что удивительно, но как он умеет - на свой лад.
Я-то думал, он вообще никогда не женится, будет вечно по бабам порхать.
Николай Николаевич слушал, зачарованно разиня рот.
- Мы с Ильей учились вместе, и, на самом деле, он интересовался только
наукой, - Шустер удовлетворенно засопел. - Работал, как зверь: ни на что
другое просто времени на хватало. Впрочем, мы все вкалывали от зари до зари.
Квартир не было, жили в общаге, а Илья перебрался к жене. Я забыл
рассказать, как он Валечку нашел. Жить в нашей общаге было невыносимо:
холод, вечно люди, голые комнаты и плохое питание в столовой. И вот однажды
Илья взял листок бумаги, поставил в середину точку и обвел ее радиусом.
"Это, - говорит, - наш институт, а кружок - район Москвы не дальше, чем
десять минут на автобусе. Я возьму себе женщину, которая будет жить в этом
круге". И что бы ты думал? Через несколько месяцев нашел! Нашел и женился. Я
не раз им восхищался... - добавил Шустер неопределенным тоном. И вдруг
стремительно и злобно пристукнул муху на окне.
- Ну-с, - переведя дух, продолжал он с каким-то облегчением, -
перебрался Илья к Валечке, которая жила с матерью. Она Илью любила. Ему было
с ней спокойно и надежно, а, главное, он работать мог без помех. Зажили они
душа в душу. Много раз повторял он заносчиво: все вокруг
сходятся-расходятся, не умеют жить друг с другом, а меня любят и ценят. В
семье главное - верность и надежность. Вам-то Бог не дал талант жить с
людьми, а у меня "Дом с большой буквы!" Вот до чего гордыня дурака довела!
Но ему это было говорить, что мертвому припарки: в самовлюбленности и
самонадеянности ничего он в жизни не различал, ничье мнение в грош ни ставил
и ни считался ни с кем. Человек не без способностей, но не так, чтобы через
край. Однако, считал, что нет ему равного ни по уму, ни по таланту. Однажды,
в подпитии, он так выразился о себе перед женской аудиторией: "Во мне
соединяется холодный, ослепительный ум с пламенной душой фанатика, жаждущего
высокой жизни". Женщины ликовали! А его жизнь и поступки были мерилом
благородства особых кровей, мудрости и справедливости. Так не уставал он
говорить впрямую и далеким, и близким.
Со временем зарвался Илья окончательно. А народ только дивился на него
да посмеивался. Мало кто мог выносить частые встречи с ним. Так и жил он в
ослеплении самовосхищения, не нуждаясь ни в ком, потому что презирал всех и
тайно, и явно. Только тот и был ценен, кто ему делал что-нибудь в конкретный
момент жизни, как, например, Валечка, которая божеством его считала и для
него готова была на все, что угодно. А вскоре случай и представился.
Забыл я сказать, что у Вали был сынок от первого брака, тихий ребенок
лет пяти. Мальчонка нашему герою науку делать не мешал, а мешать стала
Валина мама, потому что, хотя комнат в доме три, но если ты гений, то тебе
без кабинета нельзя, да и под ногами болтается. Хотя старушка была умная и
понимала, что от такого зятя лучше держаться подальше, целее будешь, и
старалась отсиживаться за закрытой дверью. Ей бы с мальчонкой, однако, у
себя сидеть, да вот незадача - уж очень старенькая да хилая была старушонка:
обслужить ребенка уже не могла. Так и вышло, что герой наш стал неудобства
испытывать, а это в его жизненные планы отнюдь не входило. Утвердившись в
своем положении, сытый и удовлетворенный, стал он жене выговаривать да
понемногу скандалить, и на старушку покрикивать. Дальше-больше. Оказалось,
что характера он чрезвычайно вспыльчивого и даже крикливого, если не видит
себе сопротивления.
В заносчивости своей распалился наш герой чрезвычайно, всякую меру
потерял, орал, весь исказившись, плевался и даже несмотря на благородство
особых кровей. Но это ему не мешало, а, скорее, даже подбадривало. Валентина
же и ее старушонка покорно склонились, всякую силу к обороне потеряв, сомлев
совершенно. А он не уставал твердить о глубине супружеского взаимопонимания,
великой силе истинной любви и совершенно исключительном месте в мироздании,
где он выполняет отличное от других предназначение. Так интересно протекали
годы.
Долго ли, коротко ли, но случилось так, что старушонка совсем перестала
вставать. Валечка, обожая мать, разрывалась в отчаянии, а наш герой в
исступлении. Ничто не должно было стоять на пути великого ученого.
И вот, однажды летом, они собрались отдохнуть выходные дни на природе.
Планы обсуждали задолго, решено было выехать в пятницу, сразу после работы.
Но вернувшись домой и забежав к маме, Валечка обнаружила, что мама
мертва, а, скорее, только уснула глубочайшим сном, выпив несколько пачек
прописанного ей снотворного. Рядом валялась записка с просьбой не откачивать
и планов своих не менять, потому что она устала и не хочет мешать им жить.
В панике бросилась Валентина к мужу, несколько ошеломленному таким
поворотом дела, но не потерявшему присутствия духа, потому что, как только
Валя схватилась за телефон неотложки, он бесповоротно положил руку на рычаг
телефона.
Так и стояли супруги, и смотрели друг другу в глаза.
Валечка первая опустила их.
А потом они заторопились, покидали вещи в машину и, подхватив
мальчонку, уехали на два выходных дня.
Немало воды утекло с тех пор, но не переставала плакать Валюша о своей
матери. Но ни единого слова упрека не сказала она своему возлюбленному мужу.
С Ильей же мало-помалу произошла удивительная метаморфоза. Пока дома все
было не то чтобы шатко, но как-то тревожно, и Валечка, одобряя действия