Страница:
Что можно потребовать от советского правительства во искупление его
соучастия в убийстве посланника Мирбаха?
Дома нас либо не могут, либо не хотят понять; видимо, там живут
иллюзиями и думают только о спокойной работе по заключению Дополнительных
договоров. Это желание подавляет тонкое чувство национальной гордости.
Большевистские диктаторы торжествуют, российская буржуазия недоумевает и
отворачивается от нас. Мы же, пожалуй, все без исключения чувствуем
подавленность, поскольку не в состоянии с гордостью представлять великую
державу.
Изменить курс политических проволочек будет нелегко. Если даже в
Берлине изменятся взгляды, Гельферих столкнется здесь с почти неразрешимым
вопросом. Момент, позволяющий нам подчинить события на востоке нашей воле,
упущен. Ситуация на западном фронте, о чем хорошо осведомлены не только мы,
но и русское правительство и общественность, за последние недели развивается
таким образом, что мы должны оставить надежду на возможность заставить
Антанту пойти на переговоры. Мир, который наверняка для нас во многих
отношениях будет выгодным, будет означать конец всему. Чем менее
благоприятно положение на западе, тем важнее для нас положение на востоке.
Напрашивается невольно вопрос, возможно ли еще добиться здесь такого
положения, которое давало бы нам надежду на перспективу. Только люди на
Вильгельмштрассе все еще верят, что договорами и переговорами они смогут
собрать урожай нашей победы на востоке.
Если не обольщаться иллюзиями, то фактическое положение можно выразить
следующими словами. Большевики вовсе не думают о том, чтобы жить в мире с
кайзеровской Германией. Им нужно было лишь остановить наше наступление,
затем установить кажущийся мир, чтобы тем самым выиграть время для
укрепления своего господства. Если бы мы отказались подписать мир 3 марта и
продолжили военную прогулку на восток, избегая широкого фронта боевых
действий, то коммунистическое правительство наверняка немедленно бы пало.
Если мы не хотели или не могли поступить так по веским причинам, то, по
крайней мере, мы не должны были компрометировать себя перед большинством
российского населения, идя "рука об руку" с Лениным и товарищами всего мира.
Теперь же мы остались без единого друга, утратив всякий авторитет в России.
Советская власть разыгрывает спектакль и ждет мировой революции. Российская
буржуазия, потеряв надежду, видит в нас только соучастников победы
большевиков, опору их нынешней власти.
Только так я могу оценить ситуацию. События развивались неуклонно в
этом направлении, поскольку мы фактически неделя за неделей шли курсом,
желательным для Кремля. Когда же события начали принимать иной оборот, о чем
мы в свое время предупреждали наше министерство иностранных дел, было еще не
поздно. Но после того, как случившееся 6 июля не стало поводом для четкого
определения наших позиций, на успех более нельзя было рассчитывать.
Желательно и достижимо пока еще показать буржуазной России, что мы были
заодно с кровавой диктатурой временно, выполняя свои военные задачи, и что
мы готовы отмежеваться от нее по первому же вескому поводу, каким стало
убийство посланника.
Для Антанты нашелся другой способ сохранить свое достоинство и свободу.
Умело обрабатывая общественное мнение при одновременном разрыве с
правительством, еще можно добиться понимания или, по крайней мере,
справедливой оценки наших действий. Мы должны сказать русским:
"Вы только что видели, куда ведет плохо подготовленное и недостаточно
поддержанное извне восстание. Мы не хотим, как это сделала Антанта, ввергать
вас в авантюру, чтобы потом оставить в беде. Держитесь и скрытно
организовывайтесь. Как только у нас высвободятся войска, мы обратимся к
восточному фронту. Не для того, чтобы навязать вам правительство, а только
чтобы дать вам возможность создать самим через Учредительное собрание
законное правительство. Затем вам нужно будет пойти на пересмотр Брестского
мира, прежде всего в отношении Украины. Большевики никогда не были нашими
друзьями, мы должны были использовать их, так как это было для нас вопросом
жизни или смерти".
Вопрос пересмотра мирного договора играет большую роль во всех беседах
с представителями русской интеллигенции, независимо от того, к каким партиям
они принадлежат. Среди нас этот вопрос тоже часто дебатируется. В Германии
нет, пожалуй, ни одного здравомыслящего человека, который оценивал бы
отделение Украины от России не как паллиатив в системе ведения войны. По
своему народонаселению, в экономическом, историческом и геополитическом
отношениях эта страна является составной частью России, и по крайней мере
федеративно должна быть связана с ней.
Этот факт придает агитации против мира, которую проводят как
правительство Советов, так и его враги, неодолимую силу, которая еще более
возрастает ввиду настроений в самой Украине. И те, кто хотели бы сейчас,
чтобы Украина и впредь оставалась вне зависимости от России, готовы на это
перед лицом большевизма, от которого Украина защищена немецкими штыками.
Украина, по их мнению, должна стать базой коренного поворота, с помощью
которого Россия должна быть вырвана из рук коммунизма, чтобы затем снова
восстановить огромную славянскую империю.
Видимо, у нас наверху рассматривают вопрос точно так же. Украина должна
помочь нашей военной экономике, ее "освобождение" должно служить угрозой
несговорчивым большевикам, ее возвращение в будущем должно послужить хорошим
объектом обмена, тем средством, которое поможет нам привлечь на свою сторону
будущее правительство. Даже своими войсками мы не сможем в дальнейшем
воспрепятствовать объединению.
Сознавая это, нужно было соответственно заключать мир, заявляя, что мы
признаем существующее правительство только как временную власть, с которой
мы считаемся. Но договор может быть только временным, отвечающим нашему
положению, и может быть пересмотрен по договоренности с законным
правительством, которое будет выбрано народом. Либо, что и случилось, мы
выбираем паллиатив: официальное признание правительства и заключение мира,
но даем русскому народу знать, что он может рассчитывать на встречные
уступки. Отделение Курляндии, Литвы и Финляндии Россия может снести.
Готовность поступиться ими есть. Потеря же Эстонии и Латвии, имеющих
выход в Балтийское море, и полный контроль над морским выходом из Петрограда
столь невыносимы, что позже вряд ли можно будет обойтись без определенной
компенсации с сохранением автономии этих государств в рамках федеративного
объединения.
В споре о том, следует ли разгромить Россию и удерживать ее в бессилии
или стремиться к тому, чтобы в лице России найти дружественную страну, я
всегда был сторонником последнего направления, разделяемого, например,
профессорами Хечем и Рорбахом. Пересмотр мирного договора представляется мне
поэтому не только безусловной необходимостью, но и отвечающим нашим
интересам.
Кремлевское правительство отмечает в своей прессе наш отказ от
привлечения батальона охраны как большой успех и как признание невиновности
правительства в убийстве посланника.
Вот уже несколько дней как царит оживление в кругах тех немцев, которые
работали здесь до войны в промышленности, торговле и ряде компаний,
пытающихся теперь вернуть свое имущество, строящих планы на будущее и
готовящихся к их осуществлению в связи с известием, что на переговорах в
Берлине наше правительство пошло на значительные уступки. Характерно, что и
об этом мы узнали из русских источников (из сообщения комиссариата по
торговле представителю крупной немецкой компании). Дипломатическую миссию
снова оставили, таким образом, в неведении. Мы согласились с тем, что после
погашения паушальных долгов немецкие компании, как и русские, могут быть
национализированы. Таким образом, мы перед неизвестностью и готовы ко всему.
Вчера вечером прибыл новый посланник. По просьбе правительства он сошел
с поезда на одной из подмосковных станций из-за опасности покушения. Там его
встретили Радек и д-р Рицлер. Таким образом, Гельферих мог сразу получить
представление, какое достойное проживание ждет его здесь как представителя
Германской империи, если страна, в которой он аккредитован, не способна
обеспечить его защиту. Настоятельная просьба состояла в том, чтобы посланник
проявлял особую осторожность и по возможности реже выходил из дома. Пока еще
не выполнено наше требование, заключающееся в том, чтобы для нас было
выделено подразделение в 1000 красногвардейцев, из числа которых 200 человек
постоянно несли бы караул в нашем квартале. Причина, видимо, в нехватке
войсковых частей. Это связано с нестабильностью обстановки во многих
губерниях, войной чехословаков, близкой к военной обстановкой в отношениях с
Антантой в Мурманской и Архангельской областях. Требование военного атташе,
чтобы караул несли только латышские части, выполняется редко. В линиях
караула несут службу и наши немецкие солдаты, которые контролируют русских.
Для усиления безопасности, предотвращения попыток покушения и нападения
врасплох предусмотрены дополнительные меры: наблюдательные пункты на стенах,
ограждающих сад, отдельный проход в стене к новому солдатскому общежитию,
введение паролей при смене караулов.
Тем временем из Берлина пришло подтверждение того, что согласно
Дополнительным договорам за выплату от 6 до 7 миллиардов русским дается
право национализировать немецкое имущество. Здесь по праву расценивается
такое решение как слабость и намерение и в дальнейшем тесно сотрудничать с
коммунистической диктатурой. Как же представляют на Вильгельмштрассе будущее
использование немецкого духа предпринимательства, немецкого капитала в
России? Откуда возьмется смелость у немецкого торговца или промышленника,
если он не уверен, что Германия защитит его? Как выдержит он конкуренцию
представителей других государств? Надежда была на совершенно
противоположное: на всестороннюю защиту наших интересов, на категорический
протест против любого насилия по отношению к немецким компаниям и бизнесу.
Мы, дилетанты, конечно, не способны понять, что кроется за этими планами.
Вчера вечером меня и Геннинга такими вопросами буквально засыпали. Нас
пригласили в компанию русских, среди которых было несколько семей немецкого
происхождения, с которыми за прошедшие месяцы мы неоднократно беседовали на
политические темы. Здесь же были несколько бывших высоких чиновников и один
фабрикант. Наши ответы были осторожными и успокаивающими, но в то же время
мы старались не возбуждать новые надежды. Дружественные отношения между
народами строятся на взаимовыгодных условиях. Так же и здесь. Отношение
русских немцев, поддерживаемое национальными чувствами, и симпатии этих
русских, основывающиеся на монархических взглядах и определенных надеждах,
могут немедленно исчезнуть, если наша политика зайдет в тупик. В деловых
отношениях, как и в политике, действует здоровое изречение: "Ты мне - я
тебе".
Вчера на чрезвычайном заседании Центрального исполнительного комитета
ввиду опасности, сложившейся в результате действий чехословаков и нехватки
хлеба, было объявлено "отечество в опасности". Правительство осознает
серьезность своего положения, но преисполнено твердой уверенности, что оно
одержит верх. Происки Антанты, по данным комиссариата иностранных дел,
чувствуются повсюду. Она пытается всеми средствами привлечь на свою сторону
латышские части, побудить командующего чехословацким фронтом Вацетиса75
стать вторым Муравьевым75а.
Вопрос союза с Германией против Антанты, чтобы вместе с нашими финскими
и балтийскими частями выступить в район Мурманска, взвешивается серьезно. Но
пойти в этом вопросе до конца не решаются, поскольку боятся, что официальное
объявление войны Англии и Франции не найдет поддержки у народа, к тому же не
хотят предоставлять нам для операций территорию восточнее Чудского озера.
Поэтому более желателен случайный характер совместных действий. Я считаю,
что если такой союз не состоится, то мы должны это только приветствовать. В
нашем положении было бы сложно отказаться от предложения о заключении такого
союза. Принести существенную пользу он не может, но вполне способен еще
более раздробить наши силы, утвердить нашу "славу" друзей большевизма.
Увидев на месте, что представляет собой коммунизм, какую опасность он
может представлять для всего мира, трудно понять, почему немедленно не
прекращена мировая война и мировой союз не обратился против него.
Вчера вечером был прием в турецкой дипломатической миссии, где
собрались представители разных государств. Наш посланник по совету русского
правительства во встрече не участвовал. Возвращаясь поздно ночью домой, мы
увидели, что улицы вокруг дома Берга оцеплены, все имевшиеся в наличии
немецкие солдаты и красногвардейцы выставлены в боевой готовности. Из сада,
примыкающего к нашему, раздались выстрелы, на которые последовал ответный
огонь наших охранных постов. Мы предположили, что это была проверка
бдительности нашего караула в ночное время. Тревога повторилась еще раз, но
это оказался случайный выстрел одного из караульных, вызванный его
нервозностью. Только под утро в доме Берга все успокоилось.
Сегодня вышел первый номер пронемецкой газеты "Мир". Она не сможет
привлечь на нашу сторону много друзей, если наша политика не выберет иного
четкого курса. Его превосходительство Гельферих очень скоро понял, что в
Берлине заблуждаются по поводу действительного положения дел. Он, как и мы
все, считает, что практическая работа здесь невозможна и что необходим отход
от прежней политики. Он намерен сделать запрос в министерстве иностранных
дел по поводу перевода нашей миссии в Петербург, чтобы тем самым русскому
правительству и населению дать понять, что мы отмежевываемся, но не
намереваемся отказываться от своего участия в проводимой здесь политике.
Мотивировать перемещение миссии мы можем ссылкой на правительственное
заявление "Отечество в опасности", на неоплаченное убийство посланника и на
убийство фельдмаршала Эйхгорна76 30 июля в Киеве. Эсеровская
пресса и на этот раз ставит в заслугу своей партии эту акцию, совершенную по
официальному указанию руководства. Говоря об отказе в требовании немцев
допустить их батальон для охраны миссии, большевистская пресса указывает
торжествующе, что даже присутствие целой армии не гарантирует безопасность,
о чем свидетельствует смерть Эйхгорна.
Такое утверждение бесспорно, если речь идет об убийстве из-за угла. Для
нас же речь идет о другом. Появление 500 человек в стальных касках должно
показать в том числе и особо склонному к торжеству крестьянину и всем, кто
придерживается нейтралитета, что у нас достаточно силы и воли защитить свой
авторитет, что Германия при таких обстоятельствах не смирится с убийством
своего посланника, что она больше не доверяет правительству Советов, если
такое доверие вообще существовало. Разглагольствования газеты "Известия"
свидетельствуют о том, что наше министерство иностранных дел, сообщая Иоффе
о наших требованиях по поводу батальона, мотивирует их только необходимостью
обеспечить нашу безопасность и не считается с мнением дипломатической
миссии. Позиция большевистской прессы по случаю убийства в Киеве доказывает,
что в этом случае даже не находят нужным соблюсти хотя бы внешнюю форму, как
это было сделано после убийства посланника 6 июля. Тогда, в связи с
последовавшим одновременно восстанием, убийство рассматривалось и как
покушение на власть, и поэтому можно было легко изобразить возмущение.
Убийство же Эйхгорна находит почти неприкрытое одобрение даже со стороны
советского правительства как шаг на пути освобождения Украины.
Но и это, как и все события, имевшие место ранее, не окажет воздействия
на наше правительство. Там будут опять обсуждать и принимать всевозможные
красивые пункты договоров, которые под влиянием директора отдела права
министерства иностранных дел Криге будут наверняка безупречны по форме и с
юридической точки зрения, но никогда не будут наполнены жизнью. Министерству
иностранных дел, по-видимому, совершенно непонятно и поэтому безразлично,
что наша честь и наш авторитет здесь тем временем попираются ногами, что
представители Германии в Москве играют жалкую роль, о чем здесь знают уже
все. В последние недели отсюда неоднократно отправлялись отчеты, достаточно
ясно обрисовывающие ситуацию, и все напрасно. Некоторая надежда на изменения
останется, если новый посланник будет продолжать бить в ту же цель.
Гельферих тоже считает, что политического успеха в данный момент
добиться невозможно. Необходимо, однако, окончательно определить наше
отношение к людям в Кремле, чьи руки обагрены кровью. Очень многие из нас
считают, что переговоры в Берлине должны быть прекращены как бесполезные и
только компрометирующие нас.
В связи со стрельбой 31 июля мы потребовали освободить весь блок домов
между Денежным переулком, Смоленским бульваром и двумя соединяющими их
улицами. Согласие на это было получено. На этой территории должны
разместиться все немецкие учреждения: генеральное консульство, главная
комиссия, комиссия попечения о военнопленных, все общежития военных и
гражданских пленных.
В последние дни особое распространение получают слухи и предупреждения
о готовящихся покушениях. Наверное, в этом много преувеличенного.
Правительство сообщило, что готовится бомбежка с самолетов, и выставило
несколько пулеметов на крышах окружающих домов для отражения налета.
Интересные новости сообщил нам о положении в повстанческих районах
профессор Ревельского университета, балтийский немец, прибывший недавно из
Самары. Из его сообщения можно представить положение дел большевиков и
действия Антанты, которая во многих районах, например в Сибири, добивается
успеха. Различные движения против большевиков могли бы добиться успеха, если
бы они объединились для совместных действий. К сожалению, на это надеяться
не приходится.
Партийные распри берут верх над стремлением к победе и свободе. Если не
придет помощь извне, буржуазная контрреволюция заглохнет.
В последние дни правительство особенно активизировало свою деятельность
по конфискации товаров на складах, опечатыванию фабричных складов, особенно
с товарами текстильной промышленности. Пресса объясняет эти действия
принятыми в Берлине договоренностями, согласно которым Россия намерена
осуществить крупные поставки в Германию. Против нас участились
подстрекательства.
Посланник за это время только один раз вышел из дома Берга на короткую
прогулку. После его звонка в Кремль с намерением появиться для вручения
верительной грамоты в дипломатическую миссию прибыл за ней самолично
Чичерин. При этом он еще раз подчеркнул, что правительство не в состоянии
гарантировать безопасность посланника и попросил сделать выводы относительно
свободы перемещения. Своего рода домашний арест, достойный представителя
Германской империи.
В Берлине продолжают ту же песню, что и после смерти Мирбаха.
"Отношения с советским правительством ввиду готовящихся Дополнительных
договоров должны сохраняться. В случае появления непосредственной опасности
для жизни членов дипломатической миссии посланник может распорядиться об ее
отъезде" - примерно таково содержание последних указаний.
За последние два месяца я получил представление о работе нашего
министерства иностранных дел и царящих там умонастроениях. Помимо бездумного
бюрократизма, который видит вещи такими, какие его больше устраивают, я
установил следующее. На Вильгельмштрассе не хотят брать на себя никакую
ответственность и, таким образом, дают возможность посланнику самостоятельно
решать вопрос о выезде. Вместе с тем, не принимая во внимание основной
вопрос, на который мы делаем особое ударение, а именно - честь империи - в
министерстве, так сказать, умывают руки, чтобы в случае нашего отъезда нашим
левым партиям и советским людям можно было сказать: "Мы ничего не имеем
против большевиков и хотим продолжать поддерживать дружественные отношения.
Вот только нашей миссии в Москве атмосфера показалась слишком небезопасной".
Гельферих готов принять самостоятельное решение по поводу переезда миссии в
Петербург. Он отдельно побеседовал с каждым из трех офицеров генерального
штаба, чтобы удостовериться, что мы, как и он, видим в выезде политическую
необходимость, а не отступление перед личной опасностью. Было выявлено
полное единодушие.
Телеграмма Гельфериха о намерении перевода миссии на Неву была уже
отправлена, когда ему пришло указание немедленно прибыть в Берлин для
личного донесения. В самом приказе кроется осуждение взглядов посланника,
изложенных им в ряде депеш. Поэтому мы сомневаемся, что он вернется на свое
прежнее место. Люди с собственными взглядами не удобны, если их не разделяют
наверху или если в более высокой инстанции отсутствует внутренняя
убежденность в логичности и правильности своих собственных идей. И все-таки
в силу инертности и недостаточности такта за них цепляются.
Вчера вечером его превосходительство Гельферих отбыл вместе со срочным
курьером. Еще до отъезда он распорядился о переезде миссии в Петербург, не
дожидаясь согласия министерства иностранных дел. По договоренности с
Радеком, которая была достигнута вчера на переговорах с участием графа
Бассевица, наш отъезд намечен на сегодняшний вечер. Таким образом,
московские приключения заканчиваются.
В первой половине дня я еще раз побродил по центру Москвы, чтобы
сделать кое-какие покупки и попрощаться с российской твердыней, увидеть
которую мне уже более, наверное, не приведется. Пережитое здесь нами
останется навсегда в моих воспоминаниях о военном времени. Мне понятна та
печаль образованных русских, с которой они вспоминают о былой Москве. Даже в
эти страшные дни мы имели возможность почувствовать, что такое русское
гостеприимство и умение находить радость в жизни. Когда этот своеобразный и
даже теперь в своем запустении красивый город снова заживет спокойной
трудовой жизнью? Когда россиянин снова обретет свою беззаботность, так живо
отражающуюся на его языке в часто употребляемом "ничего", свою щедрость и
форму бытия, которую он называет "широкой русской душой"?
В Москве с каждой неделей жизнь как бы затихает. В эту свою последнюю
прогулку я особенно отчетливо увидел признаки нищеты, упадка и общего
развала. Попадается все больше бледных, понурых и голодающих людей. Витрины
пусты, часто заколочены досками, большинство магазинов закрыты. Население
под бичом коммунизма, террора, голода и безработицы. И все это вследствие
безумного эксперимента небольшой группы тщеславных и мстительных людей,
большинство которых является представителями еврейской национальности. Когда
они уберутся из Кремля и будут привлечены к ответу? Когда русский сможет
сказать: "Над Москвой только Кремль, над Кремлем только небо"?
Русское правительство, похоже, не удивлено нашим переездом в Петербург
и даже не огорчено. Только Чичерин воспринимает наш отъезд болезненно. Он,
действительно, хотел бы проводить мирную политику, но он только
исполнительный инструмент и не имеет значительного влияния. Появляются
сведения, что правительство серьезно подумывает о том, чтобы самому
перебраться обратно на Неву. Там они будут дальше от чехословацкого фронта и
ближе значительно к загранице. Я думаю, что оно все-таки останется в Москве,
снова ставшей действительно центром России. С уходом правительства из Москвы
возрастет неуверенность. Сейчас такая неуверенность постепенно исчезает. Это
связано с тем, что исчез страх перед возможным наступлением немцев, что их
положение на западном фронте не позволяет им проводить активную политику.
Мы в поезде, который со скоростью улитки катит нас в Петербург. Нам
предоставили приличный эшелон с хорошим спальным вагоном, помогли с
доставкой нашего довольно объемистого багажа. Вчера ходил по Москве. Вечером
для меня и Геннинга был устроен прощальный ужин в доме балтийской семьи на
Трубниковской улице, чье гостеприимство будет одним из лучших моих
воспоминаний о Москве. Нас беспокоила дальнейшая судьба этой семьи, особенно
хозяйки дома и детей, которые оставались в Москве, с каждым днем
становившейся все неприютнее. Поскольку наш отъезд вызвал очередную волну
беспокойства, мы еще раз настоятельно посоветовали им перебираться поскорее
в Германию.
Чем ближе к Петербургу, тем слабее типичный для России характер всего
соучастия в убийстве посланника Мирбаха?
Дома нас либо не могут, либо не хотят понять; видимо, там живут
иллюзиями и думают только о спокойной работе по заключению Дополнительных
договоров. Это желание подавляет тонкое чувство национальной гордости.
Большевистские диктаторы торжествуют, российская буржуазия недоумевает и
отворачивается от нас. Мы же, пожалуй, все без исключения чувствуем
подавленность, поскольку не в состоянии с гордостью представлять великую
державу.
Изменить курс политических проволочек будет нелегко. Если даже в
Берлине изменятся взгляды, Гельферих столкнется здесь с почти неразрешимым
вопросом. Момент, позволяющий нам подчинить события на востоке нашей воле,
упущен. Ситуация на западном фронте, о чем хорошо осведомлены не только мы,
но и русское правительство и общественность, за последние недели развивается
таким образом, что мы должны оставить надежду на возможность заставить
Антанту пойти на переговоры. Мир, который наверняка для нас во многих
отношениях будет выгодным, будет означать конец всему. Чем менее
благоприятно положение на западе, тем важнее для нас положение на востоке.
Напрашивается невольно вопрос, возможно ли еще добиться здесь такого
положения, которое давало бы нам надежду на перспективу. Только люди на
Вильгельмштрассе все еще верят, что договорами и переговорами они смогут
собрать урожай нашей победы на востоке.
Если не обольщаться иллюзиями, то фактическое положение можно выразить
следующими словами. Большевики вовсе не думают о том, чтобы жить в мире с
кайзеровской Германией. Им нужно было лишь остановить наше наступление,
затем установить кажущийся мир, чтобы тем самым выиграть время для
укрепления своего господства. Если бы мы отказались подписать мир 3 марта и
продолжили военную прогулку на восток, избегая широкого фронта боевых
действий, то коммунистическое правительство наверняка немедленно бы пало.
Если мы не хотели или не могли поступить так по веским причинам, то, по
крайней мере, мы не должны были компрометировать себя перед большинством
российского населения, идя "рука об руку" с Лениным и товарищами всего мира.
Теперь же мы остались без единого друга, утратив всякий авторитет в России.
Советская власть разыгрывает спектакль и ждет мировой революции. Российская
буржуазия, потеряв надежду, видит в нас только соучастников победы
большевиков, опору их нынешней власти.
Только так я могу оценить ситуацию. События развивались неуклонно в
этом направлении, поскольку мы фактически неделя за неделей шли курсом,
желательным для Кремля. Когда же события начали принимать иной оборот, о чем
мы в свое время предупреждали наше министерство иностранных дел, было еще не
поздно. Но после того, как случившееся 6 июля не стало поводом для четкого
определения наших позиций, на успех более нельзя было рассчитывать.
Желательно и достижимо пока еще показать буржуазной России, что мы были
заодно с кровавой диктатурой временно, выполняя свои военные задачи, и что
мы готовы отмежеваться от нее по первому же вескому поводу, каким стало
убийство посланника.
Для Антанты нашелся другой способ сохранить свое достоинство и свободу.
Умело обрабатывая общественное мнение при одновременном разрыве с
правительством, еще можно добиться понимания или, по крайней мере,
справедливой оценки наших действий. Мы должны сказать русским:
"Вы только что видели, куда ведет плохо подготовленное и недостаточно
поддержанное извне восстание. Мы не хотим, как это сделала Антанта, ввергать
вас в авантюру, чтобы потом оставить в беде. Держитесь и скрытно
организовывайтесь. Как только у нас высвободятся войска, мы обратимся к
восточному фронту. Не для того, чтобы навязать вам правительство, а только
чтобы дать вам возможность создать самим через Учредительное собрание
законное правительство. Затем вам нужно будет пойти на пересмотр Брестского
мира, прежде всего в отношении Украины. Большевики никогда не были нашими
друзьями, мы должны были использовать их, так как это было для нас вопросом
жизни или смерти".
Вопрос пересмотра мирного договора играет большую роль во всех беседах
с представителями русской интеллигенции, независимо от того, к каким партиям
они принадлежат. Среди нас этот вопрос тоже часто дебатируется. В Германии
нет, пожалуй, ни одного здравомыслящего человека, который оценивал бы
отделение Украины от России не как паллиатив в системе ведения войны. По
своему народонаселению, в экономическом, историческом и геополитическом
отношениях эта страна является составной частью России, и по крайней мере
федеративно должна быть связана с ней.
Этот факт придает агитации против мира, которую проводят как
правительство Советов, так и его враги, неодолимую силу, которая еще более
возрастает ввиду настроений в самой Украине. И те, кто хотели бы сейчас,
чтобы Украина и впредь оставалась вне зависимости от России, готовы на это
перед лицом большевизма, от которого Украина защищена немецкими штыками.
Украина, по их мнению, должна стать базой коренного поворота, с помощью
которого Россия должна быть вырвана из рук коммунизма, чтобы затем снова
восстановить огромную славянскую империю.
Видимо, у нас наверху рассматривают вопрос точно так же. Украина должна
помочь нашей военной экономике, ее "освобождение" должно служить угрозой
несговорчивым большевикам, ее возвращение в будущем должно послужить хорошим
объектом обмена, тем средством, которое поможет нам привлечь на свою сторону
будущее правительство. Даже своими войсками мы не сможем в дальнейшем
воспрепятствовать объединению.
Сознавая это, нужно было соответственно заключать мир, заявляя, что мы
признаем существующее правительство только как временную власть, с которой
мы считаемся. Но договор может быть только временным, отвечающим нашему
положению, и может быть пересмотрен по договоренности с законным
правительством, которое будет выбрано народом. Либо, что и случилось, мы
выбираем паллиатив: официальное признание правительства и заключение мира,
но даем русскому народу знать, что он может рассчитывать на встречные
уступки. Отделение Курляндии, Литвы и Финляндии Россия может снести.
Готовность поступиться ими есть. Потеря же Эстонии и Латвии, имеющих
выход в Балтийское море, и полный контроль над морским выходом из Петрограда
столь невыносимы, что позже вряд ли можно будет обойтись без определенной
компенсации с сохранением автономии этих государств в рамках федеративного
объединения.
В споре о том, следует ли разгромить Россию и удерживать ее в бессилии
или стремиться к тому, чтобы в лице России найти дружественную страну, я
всегда был сторонником последнего направления, разделяемого, например,
профессорами Хечем и Рорбахом. Пересмотр мирного договора представляется мне
поэтому не только безусловной необходимостью, но и отвечающим нашим
интересам.
Кремлевское правительство отмечает в своей прессе наш отказ от
привлечения батальона охраны как большой успех и как признание невиновности
правительства в убийстве посланника.
Вот уже несколько дней как царит оживление в кругах тех немцев, которые
работали здесь до войны в промышленности, торговле и ряде компаний,
пытающихся теперь вернуть свое имущество, строящих планы на будущее и
готовящихся к их осуществлению в связи с известием, что на переговорах в
Берлине наше правительство пошло на значительные уступки. Характерно, что и
об этом мы узнали из русских источников (из сообщения комиссариата по
торговле представителю крупной немецкой компании). Дипломатическую миссию
снова оставили, таким образом, в неведении. Мы согласились с тем, что после
погашения паушальных долгов немецкие компании, как и русские, могут быть
национализированы. Таким образом, мы перед неизвестностью и готовы ко всему.
Вчера вечером прибыл новый посланник. По просьбе правительства он сошел
с поезда на одной из подмосковных станций из-за опасности покушения. Там его
встретили Радек и д-р Рицлер. Таким образом, Гельферих мог сразу получить
представление, какое достойное проживание ждет его здесь как представителя
Германской империи, если страна, в которой он аккредитован, не способна
обеспечить его защиту. Настоятельная просьба состояла в том, чтобы посланник
проявлял особую осторожность и по возможности реже выходил из дома. Пока еще
не выполнено наше требование, заключающееся в том, чтобы для нас было
выделено подразделение в 1000 красногвардейцев, из числа которых 200 человек
постоянно несли бы караул в нашем квартале. Причина, видимо, в нехватке
войсковых частей. Это связано с нестабильностью обстановки во многих
губерниях, войной чехословаков, близкой к военной обстановкой в отношениях с
Антантой в Мурманской и Архангельской областях. Требование военного атташе,
чтобы караул несли только латышские части, выполняется редко. В линиях
караула несут службу и наши немецкие солдаты, которые контролируют русских.
Для усиления безопасности, предотвращения попыток покушения и нападения
врасплох предусмотрены дополнительные меры: наблюдательные пункты на стенах,
ограждающих сад, отдельный проход в стене к новому солдатскому общежитию,
введение паролей при смене караулов.
Тем временем из Берлина пришло подтверждение того, что согласно
Дополнительным договорам за выплату от 6 до 7 миллиардов русским дается
право национализировать немецкое имущество. Здесь по праву расценивается
такое решение как слабость и намерение и в дальнейшем тесно сотрудничать с
коммунистической диктатурой. Как же представляют на Вильгельмштрассе будущее
использование немецкого духа предпринимательства, немецкого капитала в
России? Откуда возьмется смелость у немецкого торговца или промышленника,
если он не уверен, что Германия защитит его? Как выдержит он конкуренцию
представителей других государств? Надежда была на совершенно
противоположное: на всестороннюю защиту наших интересов, на категорический
протест против любого насилия по отношению к немецким компаниям и бизнесу.
Мы, дилетанты, конечно, не способны понять, что кроется за этими планами.
Вчера вечером меня и Геннинга такими вопросами буквально засыпали. Нас
пригласили в компанию русских, среди которых было несколько семей немецкого
происхождения, с которыми за прошедшие месяцы мы неоднократно беседовали на
политические темы. Здесь же были несколько бывших высоких чиновников и один
фабрикант. Наши ответы были осторожными и успокаивающими, но в то же время
мы старались не возбуждать новые надежды. Дружественные отношения между
народами строятся на взаимовыгодных условиях. Так же и здесь. Отношение
русских немцев, поддерживаемое национальными чувствами, и симпатии этих
русских, основывающиеся на монархических взглядах и определенных надеждах,
могут немедленно исчезнуть, если наша политика зайдет в тупик. В деловых
отношениях, как и в политике, действует здоровое изречение: "Ты мне - я
тебе".
Вчера на чрезвычайном заседании Центрального исполнительного комитета
ввиду опасности, сложившейся в результате действий чехословаков и нехватки
хлеба, было объявлено "отечество в опасности". Правительство осознает
серьезность своего положения, но преисполнено твердой уверенности, что оно
одержит верх. Происки Антанты, по данным комиссариата иностранных дел,
чувствуются повсюду. Она пытается всеми средствами привлечь на свою сторону
латышские части, побудить командующего чехословацким фронтом Вацетиса75
стать вторым Муравьевым75а.
Вопрос союза с Германией против Антанты, чтобы вместе с нашими финскими
и балтийскими частями выступить в район Мурманска, взвешивается серьезно. Но
пойти в этом вопросе до конца не решаются, поскольку боятся, что официальное
объявление войны Англии и Франции не найдет поддержки у народа, к тому же не
хотят предоставлять нам для операций территорию восточнее Чудского озера.
Поэтому более желателен случайный характер совместных действий. Я считаю,
что если такой союз не состоится, то мы должны это только приветствовать. В
нашем положении было бы сложно отказаться от предложения о заключении такого
союза. Принести существенную пользу он не может, но вполне способен еще
более раздробить наши силы, утвердить нашу "славу" друзей большевизма.
Увидев на месте, что представляет собой коммунизм, какую опасность он
может представлять для всего мира, трудно понять, почему немедленно не
прекращена мировая война и мировой союз не обратился против него.
Вчера вечером был прием в турецкой дипломатической миссии, где
собрались представители разных государств. Наш посланник по совету русского
правительства во встрече не участвовал. Возвращаясь поздно ночью домой, мы
увидели, что улицы вокруг дома Берга оцеплены, все имевшиеся в наличии
немецкие солдаты и красногвардейцы выставлены в боевой готовности. Из сада,
примыкающего к нашему, раздались выстрелы, на которые последовал ответный
огонь наших охранных постов. Мы предположили, что это была проверка
бдительности нашего караула в ночное время. Тревога повторилась еще раз, но
это оказался случайный выстрел одного из караульных, вызванный его
нервозностью. Только под утро в доме Берга все успокоилось.
Сегодня вышел первый номер пронемецкой газеты "Мир". Она не сможет
привлечь на нашу сторону много друзей, если наша политика не выберет иного
четкого курса. Его превосходительство Гельферих очень скоро понял, что в
Берлине заблуждаются по поводу действительного положения дел. Он, как и мы
все, считает, что практическая работа здесь невозможна и что необходим отход
от прежней политики. Он намерен сделать запрос в министерстве иностранных
дел по поводу перевода нашей миссии в Петербург, чтобы тем самым русскому
правительству и населению дать понять, что мы отмежевываемся, но не
намереваемся отказываться от своего участия в проводимой здесь политике.
Мотивировать перемещение миссии мы можем ссылкой на правительственное
заявление "Отечество в опасности", на неоплаченное убийство посланника и на
убийство фельдмаршала Эйхгорна76 30 июля в Киеве. Эсеровская
пресса и на этот раз ставит в заслугу своей партии эту акцию, совершенную по
официальному указанию руководства. Говоря об отказе в требовании немцев
допустить их батальон для охраны миссии, большевистская пресса указывает
торжествующе, что даже присутствие целой армии не гарантирует безопасность,
о чем свидетельствует смерть Эйхгорна.
Такое утверждение бесспорно, если речь идет об убийстве из-за угла. Для
нас же речь идет о другом. Появление 500 человек в стальных касках должно
показать в том числе и особо склонному к торжеству крестьянину и всем, кто
придерживается нейтралитета, что у нас достаточно силы и воли защитить свой
авторитет, что Германия при таких обстоятельствах не смирится с убийством
своего посланника, что она больше не доверяет правительству Советов, если
такое доверие вообще существовало. Разглагольствования газеты "Известия"
свидетельствуют о том, что наше министерство иностранных дел, сообщая Иоффе
о наших требованиях по поводу батальона, мотивирует их только необходимостью
обеспечить нашу безопасность и не считается с мнением дипломатической
миссии. Позиция большевистской прессы по случаю убийства в Киеве доказывает,
что в этом случае даже не находят нужным соблюсти хотя бы внешнюю форму, как
это было сделано после убийства посланника 6 июля. Тогда, в связи с
последовавшим одновременно восстанием, убийство рассматривалось и как
покушение на власть, и поэтому можно было легко изобразить возмущение.
Убийство же Эйхгорна находит почти неприкрытое одобрение даже со стороны
советского правительства как шаг на пути освобождения Украины.
Но и это, как и все события, имевшие место ранее, не окажет воздействия
на наше правительство. Там будут опять обсуждать и принимать всевозможные
красивые пункты договоров, которые под влиянием директора отдела права
министерства иностранных дел Криге будут наверняка безупречны по форме и с
юридической точки зрения, но никогда не будут наполнены жизнью. Министерству
иностранных дел, по-видимому, совершенно непонятно и поэтому безразлично,
что наша честь и наш авторитет здесь тем временем попираются ногами, что
представители Германии в Москве играют жалкую роль, о чем здесь знают уже
все. В последние недели отсюда неоднократно отправлялись отчеты, достаточно
ясно обрисовывающие ситуацию, и все напрасно. Некоторая надежда на изменения
останется, если новый посланник будет продолжать бить в ту же цель.
Гельферих тоже считает, что политического успеха в данный момент
добиться невозможно. Необходимо, однако, окончательно определить наше
отношение к людям в Кремле, чьи руки обагрены кровью. Очень многие из нас
считают, что переговоры в Берлине должны быть прекращены как бесполезные и
только компрометирующие нас.
В связи со стрельбой 31 июля мы потребовали освободить весь блок домов
между Денежным переулком, Смоленским бульваром и двумя соединяющими их
улицами. Согласие на это было получено. На этой территории должны
разместиться все немецкие учреждения: генеральное консульство, главная
комиссия, комиссия попечения о военнопленных, все общежития военных и
гражданских пленных.
В последние дни особое распространение получают слухи и предупреждения
о готовящихся покушениях. Наверное, в этом много преувеличенного.
Правительство сообщило, что готовится бомбежка с самолетов, и выставило
несколько пулеметов на крышах окружающих домов для отражения налета.
Интересные новости сообщил нам о положении в повстанческих районах
профессор Ревельского университета, балтийский немец, прибывший недавно из
Самары. Из его сообщения можно представить положение дел большевиков и
действия Антанты, которая во многих районах, например в Сибири, добивается
успеха. Различные движения против большевиков могли бы добиться успеха, если
бы они объединились для совместных действий. К сожалению, на это надеяться
не приходится.
Партийные распри берут верх над стремлением к победе и свободе. Если не
придет помощь извне, буржуазная контрреволюция заглохнет.
В последние дни правительство особенно активизировало свою деятельность
по конфискации товаров на складах, опечатыванию фабричных складов, особенно
с товарами текстильной промышленности. Пресса объясняет эти действия
принятыми в Берлине договоренностями, согласно которым Россия намерена
осуществить крупные поставки в Германию. Против нас участились
подстрекательства.
Посланник за это время только один раз вышел из дома Берга на короткую
прогулку. После его звонка в Кремль с намерением появиться для вручения
верительной грамоты в дипломатическую миссию прибыл за ней самолично
Чичерин. При этом он еще раз подчеркнул, что правительство не в состоянии
гарантировать безопасность посланника и попросил сделать выводы относительно
свободы перемещения. Своего рода домашний арест, достойный представителя
Германской империи.
В Берлине продолжают ту же песню, что и после смерти Мирбаха.
"Отношения с советским правительством ввиду готовящихся Дополнительных
договоров должны сохраняться. В случае появления непосредственной опасности
для жизни членов дипломатической миссии посланник может распорядиться об ее
отъезде" - примерно таково содержание последних указаний.
За последние два месяца я получил представление о работе нашего
министерства иностранных дел и царящих там умонастроениях. Помимо бездумного
бюрократизма, который видит вещи такими, какие его больше устраивают, я
установил следующее. На Вильгельмштрассе не хотят брать на себя никакую
ответственность и, таким образом, дают возможность посланнику самостоятельно
решать вопрос о выезде. Вместе с тем, не принимая во внимание основной
вопрос, на который мы делаем особое ударение, а именно - честь империи - в
министерстве, так сказать, умывают руки, чтобы в случае нашего отъезда нашим
левым партиям и советским людям можно было сказать: "Мы ничего не имеем
против большевиков и хотим продолжать поддерживать дружественные отношения.
Вот только нашей миссии в Москве атмосфера показалась слишком небезопасной".
Гельферих готов принять самостоятельное решение по поводу переезда миссии в
Петербург. Он отдельно побеседовал с каждым из трех офицеров генерального
штаба, чтобы удостовериться, что мы, как и он, видим в выезде политическую
необходимость, а не отступление перед личной опасностью. Было выявлено
полное единодушие.
Телеграмма Гельфериха о намерении перевода миссии на Неву была уже
отправлена, когда ему пришло указание немедленно прибыть в Берлин для
личного донесения. В самом приказе кроется осуждение взглядов посланника,
изложенных им в ряде депеш. Поэтому мы сомневаемся, что он вернется на свое
прежнее место. Люди с собственными взглядами не удобны, если их не разделяют
наверху или если в более высокой инстанции отсутствует внутренняя
убежденность в логичности и правильности своих собственных идей. И все-таки
в силу инертности и недостаточности такта за них цепляются.
Вчера вечером его превосходительство Гельферих отбыл вместе со срочным
курьером. Еще до отъезда он распорядился о переезде миссии в Петербург, не
дожидаясь согласия министерства иностранных дел. По договоренности с
Радеком, которая была достигнута вчера на переговорах с участием графа
Бассевица, наш отъезд намечен на сегодняшний вечер. Таким образом,
московские приключения заканчиваются.
В первой половине дня я еще раз побродил по центру Москвы, чтобы
сделать кое-какие покупки и попрощаться с российской твердыней, увидеть
которую мне уже более, наверное, не приведется. Пережитое здесь нами
останется навсегда в моих воспоминаниях о военном времени. Мне понятна та
печаль образованных русских, с которой они вспоминают о былой Москве. Даже в
эти страшные дни мы имели возможность почувствовать, что такое русское
гостеприимство и умение находить радость в жизни. Когда этот своеобразный и
даже теперь в своем запустении красивый город снова заживет спокойной
трудовой жизнью? Когда россиянин снова обретет свою беззаботность, так живо
отражающуюся на его языке в часто употребляемом "ничего", свою щедрость и
форму бытия, которую он называет "широкой русской душой"?
В Москве с каждой неделей жизнь как бы затихает. В эту свою последнюю
прогулку я особенно отчетливо увидел признаки нищеты, упадка и общего
развала. Попадается все больше бледных, понурых и голодающих людей. Витрины
пусты, часто заколочены досками, большинство магазинов закрыты. Население
под бичом коммунизма, террора, голода и безработицы. И все это вследствие
безумного эксперимента небольшой группы тщеславных и мстительных людей,
большинство которых является представителями еврейской национальности. Когда
они уберутся из Кремля и будут привлечены к ответу? Когда русский сможет
сказать: "Над Москвой только Кремль, над Кремлем только небо"?
Русское правительство, похоже, не удивлено нашим переездом в Петербург
и даже не огорчено. Только Чичерин воспринимает наш отъезд болезненно. Он,
действительно, хотел бы проводить мирную политику, но он только
исполнительный инструмент и не имеет значительного влияния. Появляются
сведения, что правительство серьезно подумывает о том, чтобы самому
перебраться обратно на Неву. Там они будут дальше от чехословацкого фронта и
ближе значительно к загранице. Я думаю, что оно все-таки останется в Москве,
снова ставшей действительно центром России. С уходом правительства из Москвы
возрастет неуверенность. Сейчас такая неуверенность постепенно исчезает. Это
связано с тем, что исчез страх перед возможным наступлением немцев, что их
положение на западном фронте не позволяет им проводить активную политику.
Мы в поезде, который со скоростью улитки катит нас в Петербург. Нам
предоставили приличный эшелон с хорошим спальным вагоном, помогли с
доставкой нашего довольно объемистого багажа. Вчера ходил по Москве. Вечером
для меня и Геннинга был устроен прощальный ужин в доме балтийской семьи на
Трубниковской улице, чье гостеприимство будет одним из лучших моих
воспоминаний о Москве. Нас беспокоила дальнейшая судьба этой семьи, особенно
хозяйки дома и детей, которые оставались в Москве, с каждым днем
становившейся все неприютнее. Поскольку наш отъезд вызвал очередную волну
беспокойства, мы еще раз настоятельно посоветовали им перебираться поскорее
в Германию.
Чем ближе к Петербургу, тем слабее типичный для России характер всего