Страница:
политических и экономических соглашений с заинтересованными державами. Тогда
мы брали бы на себя обязательства и дальше играть роль защитника советской
республики, но по-прежнему увязали в полумерах, так как одновременно мы
навязывали противнику такие условия, кои не оставляли надежд на хорошие
взаимоотношения.
Мы усиливали до предела враждебность кремлевского правительства к
кайзеровской Германии, уже и без того обусловленную переговорами в Бресте,
однако в то же время укрепляли ее господство. Россия поставила свою подпись
с целью получить передышку и выиграть время и совершенно точно знала, что
эти договоры никогда не могли бы быть выполнены. Зато согласие Германии на
отмену прав немцев в России на частную собственность действительно
содержалось в этих договорах. Нашим представителям не хватило чувства
реальности, они оказались в плену самообольщения и недостаточно планомерного
мышления, тогда как русские четко и сознательно шли к своей цели.
Я решительнейшим образом отвергаю бывшего рейхсминистра финансов М.
Эрцбергера как человека и политика и по-прежнему сожалею о том, что такой
человек мог вообще играть в Германии какую-либо роль; что объединившиеся в
центре германские католики не проявили достаточного политического такта, что
они, кроме того, не вынудили его вообще исчезнуть из общественной жизни.
Однако я должен согласиться с каждым словом доводов Эрцбергера в его книге
"Пережитое в мировой войне" на стр. 246--249, касающихся Дополнительных
договоров с Россией. Там автор убедительнейшим образом показывает
нереальность и пагубность всех положений этих соглашений. Особенно интересно
показано отношение г-на Иоффе и его людей к этим договорам, которые видели в
них лишь возможность выиграть время в ожидании начала революции в Германии.
Здесь надо снова подчеркнуть, что наше внешнеполитическое ведомство
ради этих договоров не потребовало удовлетворения за убийство нашего
посланника и не встало на защиту немецкой чести и авторитета Германии; что
ради этих пустых пунктов г-н Гельферих и все члены московской миссии были,
дескать, заподозрены в трусости. На самом же деле единственной целью МИДа
было убедить правительство Советов в нашем желании добиться тесных
отношений.
Самоуверенность русских, столь впечатляюще показанная г-ном
Эрцбергером, имела основания. Из того почетного неравенства, которое армии
Четверного союза не могли долго преодолеть перед лицом такой сверхдержавы,
несмотря на все жертвы и победы, в результате внутренних раздоров,
порожденных предательством, сравнительно легко давшим ростки среди населения
из-за всяческих нехваток и голода, а также при поддержке русской агитации и
русских денег - в результате всего этого пришло позорное крушение. После
четверти века бессистемной внешней политики пришлось использовать нашу
армию, лучшую, какую когда-либо видел мир, пришлось в 1914 году использовать
в неблагоприятных условиях - с целью продолжения обанкротившейся политики
иными средствами. Из неблагоприятных в военном и экономическом отношении
условий для ведения войны сложилось, опять-таки вследствие провала нашего
государственного искусства, безнадежное противостояние против большей части
земного шара. Из-за слабости и бессистемности внутренней политики, в
результате русского влияния, от коего мы не защищались, возникла в конечном
счете революция в Германии, как удар ножом в спину.
Здесь должно и можно оставить без проверки и оценки вопрос о том, был
ли возможен какой-либо более благоприятный исход этой войны при условии
лучшего сотрудничества военных и гражданских ведомств в результате
своевременного налаживания взаимодействия. Но опять следует подчеркнуть, что
армия, при столь безнадежных обстоятельствах не только воевавшая до конца,
но и не раз приближавшая нас к окончательной победе, могла бы действительно
принести Германии победу, если бы наша политика оказалась в состоянии
создать хотя бы временную коалицию на нашей стороне для уже давно назревшего
решения.
Вряд ли надо подробно разъяснять, что результаты нашей восточной
политики в любом смысле соответствовали тем опасениям, кои мы столь часто
ощущали и высказывали в Москве. Теперь уже признано, что из-за общего нашего
поражения иная политика мало бы что изменила. Но этой констатацией не может
быть оправдана политика самообольщения и слабости. Ее последствием
продолжает оставаться и то, что наша репутация в России, вследствие нашего
отношения к коммунистическому правительству террора, вследствие проявленного
нашим внешнеполитическим ведомством недостаточного понимания чести и
достоинства рейха, подорвана на долгие времена. Внутренняя политика
большевиков за прошедшие четыре года продолжала идти в колее, обозначившейся
в 1918 году. Ее результаты соответствуют во всех отношениях тогда же
высказанным прогнозам. Нет нужды прибегать для доказательства этого к
сообщениям из буржуазных и прочих враждебных коммунизму кругов, которые
могли бы быть отвергнуты немецкими друзьями и наемниками московских
правителей как пристрастные. Вполне достаточно оценки со стороны немецких
весьма левонастроенных рабочих, сделавших попытку жить в России, а также
различных социал-демократов других стран, но прежде всего почти нескрываемое
признание банкротства в выступлениях отдельных русских руководителей, даже
Ленина.
Известия о безутешном состоянии дел столь многочисленны и столь
однозначны, что нельзя сомневаться в факте: Россия - это умирающая страна.
Опустевшие и голодающие города, отчаявшееся население (за исключением очень
узкого круга), по-прежнему живущее под гнетом террора, полностью
уничтоженная промышленность и разваленная торговля - таковы достижения
коммунистов в искусстве управления страной. Полный крах экономики страны
стал теперь очевидным и для ослепленных политическим безрассудством
сторонников коммунизма в условиях страшного голода, разразившегося в 1921-22
годах, этот голод - вина только диктатуры пролетариата. Падение кремлевского
правительства было бы поэтому возможным, не будь народ полностью разоружен.
Какие-либо акты помощи из-за границы совершенно не имеют смысла.
В 1918 году куда более влиятельные руководители и другие убежденные
большевики говорили нам, что несправедливо уже через полтора или два месяца
большевизма требовать оснований для оценок и приговоров, что диктатуре
пролетариата нужно дать какое-то время для творческого созидательного труда.
Такие заверения имели тогда какое-то оправдание, однако теперь уже очевидно,
что диктатура народных комиссаров оказалась способной лишь к разрушению, к
доведению России до гибели. Эта диктатура была и осталась системой
господства группы безумцев, преступников и, в очень незначительной ее части,
идеалистов и теоретиков, не понимавших требований хозяйства страны и
фактических потребностей масс.
За наше почти четырехмесячное пребывание в России в 1918 г. мы
несколько раз считали близким падение большевистского правительства,
постоянно видели серьезную опасность для его существования и рассматривали
его, конечно же, как недолговечное. Такие оценки опирались, естественно, на
тогдашнее международное положение, дававшее нам основание считать, что
Германия сможет добиться для себя сносного равновесного мира. Из контактов с
различными течениями в России мы понимали, что диктатура
коммунистическо-семитского клуба, хотя и не пользовавшаяся поддержкой масс,
в результате основательного разоружения своих противников и из-за отсутствия
единства всех ее внутренних врагов вряд ли могла бы быть свергнута только
изнутри. Поэтому поражение Германии невольно весьма существенно укрепляло
позиции большевизма.
Различные движения отдельных генералов и групп в кругах казачества
против большевиков лишались поддержки и надежд после прекращения немецкой
оккупации Украины и западных районов России. Попытка Антанты, предпринятая
по настоянию французов, играть решающую роль в России, была бессистемной и
слабой и потому обреченной на неудачу с учетом весьма слабого в
географическом и стратегическом отношении положения по сравнению с
положением Германии. Поэтому большевикам удалось в то время поочередно
преодолеть все свои внутренние опасности, начиная с чехословацкого корпуса и
кончая Врангелем79.
Разногласия в рядах Антанты, а именно, различие во взглядах французов и
англичан на русскую проблему после выхода Германии из войны, явились вторым
важным благоприятным для Советов фактором, наряду с разобщенностью
внутренних противников большевиков, получивших, таким образом, долгожданную
передышку, помогшую большевикам укрепиться изнутри и против внешних врагов
путем широкой мобилизации масс, которая, к слову, способствовала и борьбе с
общей безработицей в стране.
Момент исторического значения - война между Польшей и Россией - не был
использован. Антанта оказалась не в состоянии использовать польскую победу,
наступившую после первоначальных впечатляющих военных успехов русских, таким
образом, чтобы можно было свергнуть большевизм. Когда в феврале-марте 1921
г. произошли крупные мятежи в различных районах России, в том числе наиболее
опасный - в Кронштадте, против диктатуры, в широких кругах за границей
полагали, что тирании Ленина-Троцкого приходит конец. Такое мнение не
разделялось, пожалуй, теми, кто был глубже знаком с русскими делами и
понимал, что и на этот раз речь шла лишь об очередной группе противников
большевизма - эсерах - и что и эти люди начали борьбу лишь в некоторых
районах страны. Только единство всех противников способно при условии
отсутствия конкретной помощи извне (это следует снова подчеркнуть)
обеспечить победу над большевиками; но и такая победа была бы возможна лишь,
если бы в результате какого-либо мятежа в Красной армии произошел бы
переворот в Москве, в результате которого в руках контрреволюции оказались
бы главные большевистские руководители. Однако в ближайшее время такое
маловероятно.
Вышесказанное показывает, как мною оценивается возможная
продолжительность советского правления. Оно не может быть неограниченным, но
с учетом внешнеполитической ситуации может продержаться еще довольно долго.
Поскольку этот режим живет лишь на наличный капитал, то в один прекрасный
день всеобщее недовольство и отчаяние в сочетании с полнейшим экономическим
крахом приведут к окончательному падению этого режима, как я это описал
выше.
Но я не исключаю, что советская власть, осознав экономическое
безрассудство своих мер и тирании, неприемлемой на длительное время для
народа и для собственного существования, использует ту передышку, которая
была подарена большевикам после нынешней внутренней победы и, в результате
оппозиции остального мира, в частности Англии, постепенно преобразует себя.
Возможно, Ленин, человек, несомненно, необычайного таланта государственного
руководителя, постепенно сумеет перестроить Россию и превратить ее в страну
демократического правления, преобразует прежде всего промышленность и
торговлю, сделает их жизнеспособными, денационализированными, отменит террор
или же существенно ограничит его, а также восстановит правовую жизнь в
стране. Некоторые его речи, а также некоторые решения последних
коммунистических съездов и другие признаки, например, экономический договор
с Англией, свидетельствуют о таком переломе, наступление которого должно
было бы в конце концов привести к устранению на своем пути людей кровавого
террора даже в случае их переориентации.
Когда в ноябре 1918 г. в Германии разразилась революция, то все надежды
русских коммунистов, в угоду которым был заключен Брестский мир и были
приняты все последовавшие за ним мероприятия, в частности, подписаны с
легкостью Дополнительные договоры в августе 1918 года, были, казалось,
близки к реализации. Большевизированная Центральная Европа весьма увеличила
бы сроки существования и перспективы дальнейшего распространения коммунизма.
Но когда в последующее время события в Германии привели лишь к
демократической республике, а обе попытки создать другие советские
государства - в Баварии и Венгрии --быстро потерпели неудачу, надежды на
мировую революцию быстро пошли на убыль, даже если таковые и были когда-либо
обоснованными.
Таковыми они, по-моему, не были, по меньшей мере применительны к
странам-победительницам. Народы, только что одержавшие под руководством
своих правительств полную победу в империалистической войне, думают прежде
всего не о государственном перевороте, т. е. не о разрушении достигнутого.
Развивая эту мысль, я не считаю справедливым, как делают широкие круги
немецкого бюргерства, когда упрекают наш народ в революции во время войны с
внешним врагом, обвинять людей в глубоком равнодушии к судьбе отечества и в
недостатке стойкости и верности родине. Даже если я и далек от мысли
простить переворот в Германии и прежде всего его инициаторов, то, ради
справедливости, мне кажется, следовало бы учесть причины происшедшего в
нашей стране.
Подобно войску, которому в наступательных операциях обычно присуще, по
моему опыту, весьма тонкое, инстинктивное чувство ожидаемого успеха, победы,
правильность тех или иных шагов, или же понимание, в какой момент необходимо
приостановить наступление, так и народ инстинктивно оценивает ситуацию,
реальность надежд Германии на победу или же на приемлемый исход ее военных
усилий. Только после того, как летом 1918 г. эта вера была окончательно
утрачена, преступные планы ограниченного круга людей обрели столь
благоприятную почву, что их цели, во имя которых они вполне сознательно
желали поражения своему отечеству, стали близки к осуществлению.
Я твердо убежден в том, что французский народ, стойкость которого,
несмотря на четырехлетнюю оккупацию, столь настойчиво противопоставляется
нашей стойкости, тоже поистине достойной восхищения, мог бы быть побежден
еще в 1915 году, окажись он в такой же коалиции и в голодной блокаде против
трех четвертей обитателей земного шара. Как и каждый француз, знавший, что
время работает на него, что ему будет приходить все новая и новая помощь,
так и всякий более или менее мыслящий человек в странах Четверного союза
ощущал, что любые потери в людях и технике были невосполнимы, что всякий
лишний день продолжения войны работает против нас.
Понимание всего этого никак не извиняет бессовестных авторов нашего
переворота, подготовка к которому снижала дух и тем самым результаты усилий
армии и страны; переворота, который, в конце концов, превратил нас из пусть
не всесильного, но способного к переговорам государства в сломленную,
поверженную и обезоруженную страну.
Опасность того, что мы можем впасть в большевизм, еще не миновала. То,
что в ноябре 1918 года она прошла мимо, наполовину случайность. Устранение
большевизма в случае его временной победы может потребовать столько сил, что
Германия в этой борьбе может оказаться полностью уничтоженной. Определенные
немецкие партии, сумасбродные и преступные меры Антанты, прежде всего
Франции, а также русская агитация и русские деньги в своей совокупности
могут непрерывно и неумолимо привести нас к пропасти. Словно Франция питает
такую великую ненависть и алчность, что предпочла бы видеть нас погибшими от
большевизма, хотя в этом случае она точно также утратила бы возможность в
будущем заполучить вожделенные миллиарды контрибуции, как и сегодня свои
вложенные в России ценности. Но нашу жизнестойкость и платежеспособность
Франция все-таки сокрушила бы.
В 1909 году вышла в свет книга под названием "Морская звезда", без
указания автора, получившая очень широкое распространение. В ней весьма живо
и впечатляюще изображена будущая мировая война, завершаемая германским
кайзером после успешного вступления на территорию Франции, на основе
предложенного перемирия и уступок. Как раз в этот момент приходит весть о
всеобщем восстании против Европы в Африке и, если не ошибаюсь, в Китае и
Индии. И вот воюющие страны объединяются для отражения этой новой всеобщей
опасности.
Я часто вспоминал эту книгу после того, как осознал всю опасность
большевизма для всего мира, когда эта опасность, всеобщая для всех стран и
сторон, не привела к окончанию мировой войны, когда без учета этой опасности
победоносная Антанта сделала Германию беззащитной и все больше подвергала ее
перспективе будущего русского типа. Позиция наших врагов была и остается
столь абсурдной, столь враждебной их собственным интересам, что не замедлит
когда-либо отомстить им самим. Было бы правильно оставить ослабленную
Германию достаточно сильным оплотом борьбы против большевизма и поддержать
ее в выполнении такой важной задачи.
Понимание опасности распространения большевизма в Германии само по себе
имеет место, однако оно в настоящее время полностью заглушается иными
интересами и чувствами. Об этом свидетельствует русско-английский
экономический договор от 1921 года, но прежде всего приглашение России в
Геную, за которым, естественно, последует официальное признание этого
кровавого режима. Англия в первую очередь несет ответственность за такую
ложную позицию стран-победительниц в отношении России. Стремление к
миллиардным прибылям в Англии, конечно, гораздо сильнее, чем стыд и позор за
остальной мир на случай, если ему придется вступать в официальные отношения
с правительством и признавать такие отношения правомерными, с
правительством, которое вот уже на протяжении более четырех лет запятнало
себя террором и кровью более чем миллиона людей.
Мы снова имеем перед собой пример бесстыдного лицемерия, которое,
например, с возмущением требует наказания турецкого правительства за резню
армян; которое, далее, назвало кайзеровское правительство Германии
неспособным к ведению переговоров; которое, наконец, осмеливается на желание
"наказать" наш народ Версальским миром и преследованием так называемых
военных преступников; которое, однако, по отношению к русским убийцам
говорит: "Бизнес есть бизнес".
Германия одна, сама по себе, не может противостоять такому развитию
событий. Если бы она встала на этот путь, она была бы отстранена от тех
экономических возможностей, которые предлагает Россия. Но мы должны по мере
того, как последствия постыдного мира закрывают перед нами остальные страны,
целеустремленно устремляться на восток. Надо надеяться, что в этом деле нам,
как прежде, не помешает наше внешнеполитическое ведомство, на деятельность
которого еще в 1918 году влияли оглядка на либерал-демократов, страх перед
мнением улицы и политическая левизна. Желание обрести в России поле
деятельности для нашей торговли и промышленности не должно приводить к
нашему отказу от возмездия за убийство 6 июля 1918 года и к тому, чтобы мы в
любом отношении поступались своим достоинством во имя экономических выгод.
Мы не имеем права вступать в близкие отношения с преступными руководителями
совершенно неправового правительства, так как иначе мы еще более утратим
уважение масс русского населения, чем это было уже в 1918 году в результате
нашей неправильной политики. Да и наше географическое положение, и теперь
уже имеющийся опыт, должны побудить нас быть куда более осторожными, чем
Антанта, в вопросах большевистской агитации. Однако надежда на правильность
нашей внешней политики ныне еще менее слаба, чем в 1918 году.
В отличие от Франции мы можем легко держать большевизм и в будущем
подальше от нашего отечества, если все, кто по убеждению или из признания
того факта, что всякие насильственные перемены могут только увеличить наше
несчастье, будут стоять за нынешнюю конституцию и выполнять свой долг.
Начиная с немецкой национальной народной партии и кончая социал-демократами,
в этом отношении должно быть полное единство, поскольку мы не можем
позволить себе роскошь пойти на партийные раздоры перед лицом такой
опасности. Если все у избирательной урны отвергнут коммунизм в пользу
правового государства и тем самым выполнят свой долг, если какое-либо сбитое
с толку бессовестными лидерами меньшинство захочет свергнуть право и закон и
пожелает навязать нам свою диктатуру, то в этом еще нет никакой опасности. В
то же время все мы, осуждающие революцию, считающие устранение монархии
тяжелой несправедливостью, а нынешнюю конституцию страны - непригодной для
нашего народа, должны стоять за нее и защищать ее бок о бок с нашими
политическими противниками против любых попыток насильственного переворота.
Германии нужно спокойное развитие, успехом которого будет медленный подъем и
абсолютно неизбежный пересмотр насильственного Версальского договора.
Самоотверженный труд на благо всех, верное выполнение долга даже в условиях
сегодняшней, на наш взгляд столь несчастно изменившейся государственности,
принесет даже правым партиям, как это показали события четыре года назад,
поддержку все более сильных народных масс и тем самым все большее влияние.
Граждане Германии должны отказаться от равнодушия и инерции по мере
того, как будут осознавать опасность большевизма на примере России.
Содействовать этому, как я уже отмечал в начале этих заметок, главная цель
издания моих московских записок.
1. Граф Вильгельм фон Мирбах-Харф, р. 2 июля 1871, убит 6 июля 1918,
владелец заповедного имения на Харфе, член Верхней палаты Пруссии,
императорский германский посланник, ротмистр резерва кирасирского
Дризенского полка Вестфалии No 4, почетный кавалер суверенного Мальтийского
ордена.
2. Имеется в виду победа над Россией и заключение Брест-Литовского мира
в марте 1918 года. Интересно, что Ботмеру подписание Бресткого мира казалось
"окончательной победой".
3. Пауль фон Гинденбург (1847-1934), с 27 ноября 1914 года -
генерал-фельдмаршал. 29 августа 1916 - начальник генерального штаба
германской действующей армии Верховного главнокомандования.
4. Я.М. Свердлов (1885-1919), в партии с 1901 года. В 1912 году
кооптирован в ЦК РСДРП, член Русского бюро ЦК. После Седьмой (апрельской
1917 г.) партийной конференции - секретарь ЦК. Руководитель Оргбюро по
созыву Шестого съезда РСДРП, активный участник подготовки и проведения
октябрьского переворота в Петрограде, член партийного центра по руководству
вооруженным восстанием, член ВРК. Председатель большевистской фракции
Второго Всероссийского съезда Советов и, после снятия Каменева, председатель
ВЦИКа. Был председателем комиссии по выработке первой советской конституции.
С весны 1918 года фактически руководил всей партийной работой, оттеснив
Ленина. Организовывал созыв Седьмого партийного съезда, выступал там с
отчетным докладом ЦК. Один из инициаторов принятия решения об убийстве
царской семьи в июле 1918 года. В начале 1919 года, оттесненный
выздоровевшим после ранения Лениным, стал терять власть. На время работы
Восьмого съезда послан в провинцию и на обратном пути по версии официальной
историографии "заболел", а вскоре и умер. Не исключено, что обстоятельства
смерти Свердлова совсем иные и что Свердлов был убит.
В историографии принято считать, что вручение вверительных грамот
произошло 26-го, а не 24 апреля.
5. В.И.Ленин (1870-1924). Лидер большевизма, экстремистского крыла
русского социал-демократического движения. Неудавшийся юрист, слабый
экономист, банальный философ. Блестящий тактик партийной борьбы, гениальный
организатор раскола. В апреле 1917 года при посредстве германского
правительства возвращается в Петроград. В июле из-за проезда через Германию
и раскрывшихся связей с немцами, в частности и из-за проникшей в печать
информации о получении большевиками от германского правительства денег,
обвиняется Временным правительством в измене, скрывается от ареста,
практического участия в организации переворота в Петрограде не принимает.
Безупречный авторитет Ленина в партии большевиков - одна из не
соответствующих истине легенд советской историографии. Ленин неоднократно
был близок к тому, что потеряет власть над партией: в ноябре 1917 года,
когда вопреки воле большинства ЦК настаивал на создании однопартийного
правительства; весной 1918 года, когда настоял на подписании Брестского
мира; в последние перед смертью месяцы, когда физически не был уже в
состоянии вести борьбу против Сталина.
В описываемый Ботмером период Ленин - буквально единственный твердый и
безоговорочный союзник Германии в глазах Германского правительства, ярый
сторонник поддержания Брестского мира любой ценой.
6. Здесь и далее Ботмер указывает на эсеров, имея в виду, конечно же,
левых эсеров - ПЛСР.
7. К.Б. Радек (Собельсон, 1885-1939), клички "Крадек", "Парабеллум",
польско-немецко-русский революционер. В годы первой мировой войны
сотрудничал с Парвусом и Георгом Скларцем, а через них - с германским
правительством. Видимо, имел отношение к организации убийства Карла
мы брали бы на себя обязательства и дальше играть роль защитника советской
республики, но по-прежнему увязали в полумерах, так как одновременно мы
навязывали противнику такие условия, кои не оставляли надежд на хорошие
взаимоотношения.
Мы усиливали до предела враждебность кремлевского правительства к
кайзеровской Германии, уже и без того обусловленную переговорами в Бресте,
однако в то же время укрепляли ее господство. Россия поставила свою подпись
с целью получить передышку и выиграть время и совершенно точно знала, что
эти договоры никогда не могли бы быть выполнены. Зато согласие Германии на
отмену прав немцев в России на частную собственность действительно
содержалось в этих договорах. Нашим представителям не хватило чувства
реальности, они оказались в плену самообольщения и недостаточно планомерного
мышления, тогда как русские четко и сознательно шли к своей цели.
Я решительнейшим образом отвергаю бывшего рейхсминистра финансов М.
Эрцбергера как человека и политика и по-прежнему сожалею о том, что такой
человек мог вообще играть в Германии какую-либо роль; что объединившиеся в
центре германские католики не проявили достаточного политического такта, что
они, кроме того, не вынудили его вообще исчезнуть из общественной жизни.
Однако я должен согласиться с каждым словом доводов Эрцбергера в его книге
"Пережитое в мировой войне" на стр. 246--249, касающихся Дополнительных
договоров с Россией. Там автор убедительнейшим образом показывает
нереальность и пагубность всех положений этих соглашений. Особенно интересно
показано отношение г-на Иоффе и его людей к этим договорам, которые видели в
них лишь возможность выиграть время в ожидании начала революции в Германии.
Здесь надо снова подчеркнуть, что наше внешнеполитическое ведомство
ради этих договоров не потребовало удовлетворения за убийство нашего
посланника и не встало на защиту немецкой чести и авторитета Германии; что
ради этих пустых пунктов г-н Гельферих и все члены московской миссии были,
дескать, заподозрены в трусости. На самом же деле единственной целью МИДа
было убедить правительство Советов в нашем желании добиться тесных
отношений.
Самоуверенность русских, столь впечатляюще показанная г-ном
Эрцбергером, имела основания. Из того почетного неравенства, которое армии
Четверного союза не могли долго преодолеть перед лицом такой сверхдержавы,
несмотря на все жертвы и победы, в результате внутренних раздоров,
порожденных предательством, сравнительно легко давшим ростки среди населения
из-за всяческих нехваток и голода, а также при поддержке русской агитации и
русских денег - в результате всего этого пришло позорное крушение. После
четверти века бессистемной внешней политики пришлось использовать нашу
армию, лучшую, какую когда-либо видел мир, пришлось в 1914 году использовать
в неблагоприятных условиях - с целью продолжения обанкротившейся политики
иными средствами. Из неблагоприятных в военном и экономическом отношении
условий для ведения войны сложилось, опять-таки вследствие провала нашего
государственного искусства, безнадежное противостояние против большей части
земного шара. Из-за слабости и бессистемности внутренней политики, в
результате русского влияния, от коего мы не защищались, возникла в конечном
счете революция в Германии, как удар ножом в спину.
Здесь должно и можно оставить без проверки и оценки вопрос о том, был
ли возможен какой-либо более благоприятный исход этой войны при условии
лучшего сотрудничества военных и гражданских ведомств в результате
своевременного налаживания взаимодействия. Но опять следует подчеркнуть, что
армия, при столь безнадежных обстоятельствах не только воевавшая до конца,
но и не раз приближавшая нас к окончательной победе, могла бы действительно
принести Германии победу, если бы наша политика оказалась в состоянии
создать хотя бы временную коалицию на нашей стороне для уже давно назревшего
решения.
Вряд ли надо подробно разъяснять, что результаты нашей восточной
политики в любом смысле соответствовали тем опасениям, кои мы столь часто
ощущали и высказывали в Москве. Теперь уже признано, что из-за общего нашего
поражения иная политика мало бы что изменила. Но этой констатацией не может
быть оправдана политика самообольщения и слабости. Ее последствием
продолжает оставаться и то, что наша репутация в России, вследствие нашего
отношения к коммунистическому правительству террора, вследствие проявленного
нашим внешнеполитическим ведомством недостаточного понимания чести и
достоинства рейха, подорвана на долгие времена. Внутренняя политика
большевиков за прошедшие четыре года продолжала идти в колее, обозначившейся
в 1918 году. Ее результаты соответствуют во всех отношениях тогда же
высказанным прогнозам. Нет нужды прибегать для доказательства этого к
сообщениям из буржуазных и прочих враждебных коммунизму кругов, которые
могли бы быть отвергнуты немецкими друзьями и наемниками московских
правителей как пристрастные. Вполне достаточно оценки со стороны немецких
весьма левонастроенных рабочих, сделавших попытку жить в России, а также
различных социал-демократов других стран, но прежде всего почти нескрываемое
признание банкротства в выступлениях отдельных русских руководителей, даже
Ленина.
Известия о безутешном состоянии дел столь многочисленны и столь
однозначны, что нельзя сомневаться в факте: Россия - это умирающая страна.
Опустевшие и голодающие города, отчаявшееся население (за исключением очень
узкого круга), по-прежнему живущее под гнетом террора, полностью
уничтоженная промышленность и разваленная торговля - таковы достижения
коммунистов в искусстве управления страной. Полный крах экономики страны
стал теперь очевидным и для ослепленных политическим безрассудством
сторонников коммунизма в условиях страшного голода, разразившегося в 1921-22
годах, этот голод - вина только диктатуры пролетариата. Падение кремлевского
правительства было бы поэтому возможным, не будь народ полностью разоружен.
Какие-либо акты помощи из-за границы совершенно не имеют смысла.
В 1918 году куда более влиятельные руководители и другие убежденные
большевики говорили нам, что несправедливо уже через полтора или два месяца
большевизма требовать оснований для оценок и приговоров, что диктатуре
пролетариата нужно дать какое-то время для творческого созидательного труда.
Такие заверения имели тогда какое-то оправдание, однако теперь уже очевидно,
что диктатура народных комиссаров оказалась способной лишь к разрушению, к
доведению России до гибели. Эта диктатура была и осталась системой
господства группы безумцев, преступников и, в очень незначительной ее части,
идеалистов и теоретиков, не понимавших требований хозяйства страны и
фактических потребностей масс.
За наше почти четырехмесячное пребывание в России в 1918 г. мы
несколько раз считали близким падение большевистского правительства,
постоянно видели серьезную опасность для его существования и рассматривали
его, конечно же, как недолговечное. Такие оценки опирались, естественно, на
тогдашнее международное положение, дававшее нам основание считать, что
Германия сможет добиться для себя сносного равновесного мира. Из контактов с
различными течениями в России мы понимали, что диктатура
коммунистическо-семитского клуба, хотя и не пользовавшаяся поддержкой масс,
в результате основательного разоружения своих противников и из-за отсутствия
единства всех ее внутренних врагов вряд ли могла бы быть свергнута только
изнутри. Поэтому поражение Германии невольно весьма существенно укрепляло
позиции большевизма.
Различные движения отдельных генералов и групп в кругах казачества
против большевиков лишались поддержки и надежд после прекращения немецкой
оккупации Украины и западных районов России. Попытка Антанты, предпринятая
по настоянию французов, играть решающую роль в России, была бессистемной и
слабой и потому обреченной на неудачу с учетом весьма слабого в
географическом и стратегическом отношении положения по сравнению с
положением Германии. Поэтому большевикам удалось в то время поочередно
преодолеть все свои внутренние опасности, начиная с чехословацкого корпуса и
кончая Врангелем79.
Разногласия в рядах Антанты, а именно, различие во взглядах французов и
англичан на русскую проблему после выхода Германии из войны, явились вторым
важным благоприятным для Советов фактором, наряду с разобщенностью
внутренних противников большевиков, получивших, таким образом, долгожданную
передышку, помогшую большевикам укрепиться изнутри и против внешних врагов
путем широкой мобилизации масс, которая, к слову, способствовала и борьбе с
общей безработицей в стране.
Момент исторического значения - война между Польшей и Россией - не был
использован. Антанта оказалась не в состоянии использовать польскую победу,
наступившую после первоначальных впечатляющих военных успехов русских, таким
образом, чтобы можно было свергнуть большевизм. Когда в феврале-марте 1921
г. произошли крупные мятежи в различных районах России, в том числе наиболее
опасный - в Кронштадте, против диктатуры, в широких кругах за границей
полагали, что тирании Ленина-Троцкого приходит конец. Такое мнение не
разделялось, пожалуй, теми, кто был глубже знаком с русскими делами и
понимал, что и на этот раз речь шла лишь об очередной группе противников
большевизма - эсерах - и что и эти люди начали борьбу лишь в некоторых
районах страны. Только единство всех противников способно при условии
отсутствия конкретной помощи извне (это следует снова подчеркнуть)
обеспечить победу над большевиками; но и такая победа была бы возможна лишь,
если бы в результате какого-либо мятежа в Красной армии произошел бы
переворот в Москве, в результате которого в руках контрреволюции оказались
бы главные большевистские руководители. Однако в ближайшее время такое
маловероятно.
Вышесказанное показывает, как мною оценивается возможная
продолжительность советского правления. Оно не может быть неограниченным, но
с учетом внешнеполитической ситуации может продержаться еще довольно долго.
Поскольку этот режим живет лишь на наличный капитал, то в один прекрасный
день всеобщее недовольство и отчаяние в сочетании с полнейшим экономическим
крахом приведут к окончательному падению этого режима, как я это описал
выше.
Но я не исключаю, что советская власть, осознав экономическое
безрассудство своих мер и тирании, неприемлемой на длительное время для
народа и для собственного существования, использует ту передышку, которая
была подарена большевикам после нынешней внутренней победы и, в результате
оппозиции остального мира, в частности Англии, постепенно преобразует себя.
Возможно, Ленин, человек, несомненно, необычайного таланта государственного
руководителя, постепенно сумеет перестроить Россию и превратить ее в страну
демократического правления, преобразует прежде всего промышленность и
торговлю, сделает их жизнеспособными, денационализированными, отменит террор
или же существенно ограничит его, а также восстановит правовую жизнь в
стране. Некоторые его речи, а также некоторые решения последних
коммунистических съездов и другие признаки, например, экономический договор
с Англией, свидетельствуют о таком переломе, наступление которого должно
было бы в конце концов привести к устранению на своем пути людей кровавого
террора даже в случае их переориентации.
Когда в ноябре 1918 г. в Германии разразилась революция, то все надежды
русских коммунистов, в угоду которым был заключен Брестский мир и были
приняты все последовавшие за ним мероприятия, в частности, подписаны с
легкостью Дополнительные договоры в августе 1918 года, были, казалось,
близки к реализации. Большевизированная Центральная Европа весьма увеличила
бы сроки существования и перспективы дальнейшего распространения коммунизма.
Но когда в последующее время события в Германии привели лишь к
демократической республике, а обе попытки создать другие советские
государства - в Баварии и Венгрии --быстро потерпели неудачу, надежды на
мировую революцию быстро пошли на убыль, даже если таковые и были когда-либо
обоснованными.
Таковыми они, по-моему, не были, по меньшей мере применительны к
странам-победительницам. Народы, только что одержавшие под руководством
своих правительств полную победу в империалистической войне, думают прежде
всего не о государственном перевороте, т. е. не о разрушении достигнутого.
Развивая эту мысль, я не считаю справедливым, как делают широкие круги
немецкого бюргерства, когда упрекают наш народ в революции во время войны с
внешним врагом, обвинять людей в глубоком равнодушии к судьбе отечества и в
недостатке стойкости и верности родине. Даже если я и далек от мысли
простить переворот в Германии и прежде всего его инициаторов, то, ради
справедливости, мне кажется, следовало бы учесть причины происшедшего в
нашей стране.
Подобно войску, которому в наступательных операциях обычно присуще, по
моему опыту, весьма тонкое, инстинктивное чувство ожидаемого успеха, победы,
правильность тех или иных шагов, или же понимание, в какой момент необходимо
приостановить наступление, так и народ инстинктивно оценивает ситуацию,
реальность надежд Германии на победу или же на приемлемый исход ее военных
усилий. Только после того, как летом 1918 г. эта вера была окончательно
утрачена, преступные планы ограниченного круга людей обрели столь
благоприятную почву, что их цели, во имя которых они вполне сознательно
желали поражения своему отечеству, стали близки к осуществлению.
Я твердо убежден в том, что французский народ, стойкость которого,
несмотря на четырехлетнюю оккупацию, столь настойчиво противопоставляется
нашей стойкости, тоже поистине достойной восхищения, мог бы быть побежден
еще в 1915 году, окажись он в такой же коалиции и в голодной блокаде против
трех четвертей обитателей земного шара. Как и каждый француз, знавший, что
время работает на него, что ему будет приходить все новая и новая помощь,
так и всякий более или менее мыслящий человек в странах Четверного союза
ощущал, что любые потери в людях и технике были невосполнимы, что всякий
лишний день продолжения войны работает против нас.
Понимание всего этого никак не извиняет бессовестных авторов нашего
переворота, подготовка к которому снижала дух и тем самым результаты усилий
армии и страны; переворота, который, в конце концов, превратил нас из пусть
не всесильного, но способного к переговорам государства в сломленную,
поверженную и обезоруженную страну.
Опасность того, что мы можем впасть в большевизм, еще не миновала. То,
что в ноябре 1918 года она прошла мимо, наполовину случайность. Устранение
большевизма в случае его временной победы может потребовать столько сил, что
Германия в этой борьбе может оказаться полностью уничтоженной. Определенные
немецкие партии, сумасбродные и преступные меры Антанты, прежде всего
Франции, а также русская агитация и русские деньги в своей совокупности
могут непрерывно и неумолимо привести нас к пропасти. Словно Франция питает
такую великую ненависть и алчность, что предпочла бы видеть нас погибшими от
большевизма, хотя в этом случае она точно также утратила бы возможность в
будущем заполучить вожделенные миллиарды контрибуции, как и сегодня свои
вложенные в России ценности. Но нашу жизнестойкость и платежеспособность
Франция все-таки сокрушила бы.
В 1909 году вышла в свет книга под названием "Морская звезда", без
указания автора, получившая очень широкое распространение. В ней весьма живо
и впечатляюще изображена будущая мировая война, завершаемая германским
кайзером после успешного вступления на территорию Франции, на основе
предложенного перемирия и уступок. Как раз в этот момент приходит весть о
всеобщем восстании против Европы в Африке и, если не ошибаюсь, в Китае и
Индии. И вот воюющие страны объединяются для отражения этой новой всеобщей
опасности.
Я часто вспоминал эту книгу после того, как осознал всю опасность
большевизма для всего мира, когда эта опасность, всеобщая для всех стран и
сторон, не привела к окончанию мировой войны, когда без учета этой опасности
победоносная Антанта сделала Германию беззащитной и все больше подвергала ее
перспективе будущего русского типа. Позиция наших врагов была и остается
столь абсурдной, столь враждебной их собственным интересам, что не замедлит
когда-либо отомстить им самим. Было бы правильно оставить ослабленную
Германию достаточно сильным оплотом борьбы против большевизма и поддержать
ее в выполнении такой важной задачи.
Понимание опасности распространения большевизма в Германии само по себе
имеет место, однако оно в настоящее время полностью заглушается иными
интересами и чувствами. Об этом свидетельствует русско-английский
экономический договор от 1921 года, но прежде всего приглашение России в
Геную, за которым, естественно, последует официальное признание этого
кровавого режима. Англия в первую очередь несет ответственность за такую
ложную позицию стран-победительниц в отношении России. Стремление к
миллиардным прибылям в Англии, конечно, гораздо сильнее, чем стыд и позор за
остальной мир на случай, если ему придется вступать в официальные отношения
с правительством и признавать такие отношения правомерными, с
правительством, которое вот уже на протяжении более четырех лет запятнало
себя террором и кровью более чем миллиона людей.
Мы снова имеем перед собой пример бесстыдного лицемерия, которое,
например, с возмущением требует наказания турецкого правительства за резню
армян; которое, далее, назвало кайзеровское правительство Германии
неспособным к ведению переговоров; которое, наконец, осмеливается на желание
"наказать" наш народ Версальским миром и преследованием так называемых
военных преступников; которое, однако, по отношению к русским убийцам
говорит: "Бизнес есть бизнес".
Германия одна, сама по себе, не может противостоять такому развитию
событий. Если бы она встала на этот путь, она была бы отстранена от тех
экономических возможностей, которые предлагает Россия. Но мы должны по мере
того, как последствия постыдного мира закрывают перед нами остальные страны,
целеустремленно устремляться на восток. Надо надеяться, что в этом деле нам,
как прежде, не помешает наше внешнеполитическое ведомство, на деятельность
которого еще в 1918 году влияли оглядка на либерал-демократов, страх перед
мнением улицы и политическая левизна. Желание обрести в России поле
деятельности для нашей торговли и промышленности не должно приводить к
нашему отказу от возмездия за убийство 6 июля 1918 года и к тому, чтобы мы в
любом отношении поступались своим достоинством во имя экономических выгод.
Мы не имеем права вступать в близкие отношения с преступными руководителями
совершенно неправового правительства, так как иначе мы еще более утратим
уважение масс русского населения, чем это было уже в 1918 году в результате
нашей неправильной политики. Да и наше географическое положение, и теперь
уже имеющийся опыт, должны побудить нас быть куда более осторожными, чем
Антанта, в вопросах большевистской агитации. Однако надежда на правильность
нашей внешней политики ныне еще менее слаба, чем в 1918 году.
В отличие от Франции мы можем легко держать большевизм и в будущем
подальше от нашего отечества, если все, кто по убеждению или из признания
того факта, что всякие насильственные перемены могут только увеличить наше
несчастье, будут стоять за нынешнюю конституцию и выполнять свой долг.
Начиная с немецкой национальной народной партии и кончая социал-демократами,
в этом отношении должно быть полное единство, поскольку мы не можем
позволить себе роскошь пойти на партийные раздоры перед лицом такой
опасности. Если все у избирательной урны отвергнут коммунизм в пользу
правового государства и тем самым выполнят свой долг, если какое-либо сбитое
с толку бессовестными лидерами меньшинство захочет свергнуть право и закон и
пожелает навязать нам свою диктатуру, то в этом еще нет никакой опасности. В
то же время все мы, осуждающие революцию, считающие устранение монархии
тяжелой несправедливостью, а нынешнюю конституцию страны - непригодной для
нашего народа, должны стоять за нее и защищать ее бок о бок с нашими
политическими противниками против любых попыток насильственного переворота.
Германии нужно спокойное развитие, успехом которого будет медленный подъем и
абсолютно неизбежный пересмотр насильственного Версальского договора.
Самоотверженный труд на благо всех, верное выполнение долга даже в условиях
сегодняшней, на наш взгляд столь несчастно изменившейся государственности,
принесет даже правым партиям, как это показали события четыре года назад,
поддержку все более сильных народных масс и тем самым все большее влияние.
Граждане Германии должны отказаться от равнодушия и инерции по мере
того, как будут осознавать опасность большевизма на примере России.
Содействовать этому, как я уже отмечал в начале этих заметок, главная цель
издания моих московских записок.
1. Граф Вильгельм фон Мирбах-Харф, р. 2 июля 1871, убит 6 июля 1918,
владелец заповедного имения на Харфе, член Верхней палаты Пруссии,
императорский германский посланник, ротмистр резерва кирасирского
Дризенского полка Вестфалии No 4, почетный кавалер суверенного Мальтийского
ордена.
2. Имеется в виду победа над Россией и заключение Брест-Литовского мира
в марте 1918 года. Интересно, что Ботмеру подписание Бресткого мира казалось
"окончательной победой".
3. Пауль фон Гинденбург (1847-1934), с 27 ноября 1914 года -
генерал-фельдмаршал. 29 августа 1916 - начальник генерального штаба
германской действующей армии Верховного главнокомандования.
4. Я.М. Свердлов (1885-1919), в партии с 1901 года. В 1912 году
кооптирован в ЦК РСДРП, член Русского бюро ЦК. После Седьмой (апрельской
1917 г.) партийной конференции - секретарь ЦК. Руководитель Оргбюро по
созыву Шестого съезда РСДРП, активный участник подготовки и проведения
октябрьского переворота в Петрограде, член партийного центра по руководству
вооруженным восстанием, член ВРК. Председатель большевистской фракции
Второго Всероссийского съезда Советов и, после снятия Каменева, председатель
ВЦИКа. Был председателем комиссии по выработке первой советской конституции.
С весны 1918 года фактически руководил всей партийной работой, оттеснив
Ленина. Организовывал созыв Седьмого партийного съезда, выступал там с
отчетным докладом ЦК. Один из инициаторов принятия решения об убийстве
царской семьи в июле 1918 года. В начале 1919 года, оттесненный
выздоровевшим после ранения Лениным, стал терять власть. На время работы
Восьмого съезда послан в провинцию и на обратном пути по версии официальной
историографии "заболел", а вскоре и умер. Не исключено, что обстоятельства
смерти Свердлова совсем иные и что Свердлов был убит.
В историографии принято считать, что вручение вверительных грамот
произошло 26-го, а не 24 апреля.
5. В.И.Ленин (1870-1924). Лидер большевизма, экстремистского крыла
русского социал-демократического движения. Неудавшийся юрист, слабый
экономист, банальный философ. Блестящий тактик партийной борьбы, гениальный
организатор раскола. В апреле 1917 года при посредстве германского
правительства возвращается в Петроград. В июле из-за проезда через Германию
и раскрывшихся связей с немцами, в частности и из-за проникшей в печать
информации о получении большевиками от германского правительства денег,
обвиняется Временным правительством в измене, скрывается от ареста,
практического участия в организации переворота в Петрограде не принимает.
Безупречный авторитет Ленина в партии большевиков - одна из не
соответствующих истине легенд советской историографии. Ленин неоднократно
был близок к тому, что потеряет власть над партией: в ноябре 1917 года,
когда вопреки воле большинства ЦК настаивал на создании однопартийного
правительства; весной 1918 года, когда настоял на подписании Брестского
мира; в последние перед смертью месяцы, когда физически не был уже в
состоянии вести борьбу против Сталина.
В описываемый Ботмером период Ленин - буквально единственный твердый и
безоговорочный союзник Германии в глазах Германского правительства, ярый
сторонник поддержания Брестского мира любой ценой.
6. Здесь и далее Ботмер указывает на эсеров, имея в виду, конечно же,
левых эсеров - ПЛСР.
7. К.Б. Радек (Собельсон, 1885-1939), клички "Крадек", "Парабеллум",
польско-немецко-русский революционер. В годы первой мировой войны
сотрудничал с Парвусом и Георгом Скларцем, а через них - с германским
правительством. Видимо, имел отношение к организации убийства Карла