Страница:
даже использовать помощь Антанты. К тому же в революционной среде в те
месяцы распространено было мнение, что Германия не в состоянии наступать, а
если и сможет наступать -- не сможет удержать оккупированные территории без
того, чтобы заплатить за это восстанием в Берлине.
Только Ленин упрямо настаивал на сепартном соглашении с немцами на
условиях, продиктованных Германией. На заседании ЦК 11 (24) января он
выступил с тезисами о заключении мира и -- потерпел поражение. Бухарин,
подвергнув речь Ленина острой критике, заявил, что "самая правильная"
позиция -- это позиция Троцкого. Формула Троцкого "войну прекращаем, мира не
заключаем, армию демобилизуем" была принята 9 голосами против 7. Вместе с
тем 12 голосами против одного было принято внесенное Лениным (для спасения
своего лица) предложение "всячески затягивать подписание мира": Ленин
предлагал проголосовать за очевидную для всех истину, чтобы формально именно
его, Ленина, резолюция получила большинство голосов. Вопрос о подписании
мира в тот день Ленин не осмелился поставить на голосование. С другой
стороны, 11 голосами против двух при одном воздержавшемся была отклонена
резолюция левых коммунистов, призывавшая к революционной войне. Собравшееся
на следующий день объединенное заседание центральных комитетов РСДРП(б) и
партии левых социалистов-революционеров также высказалось в своем
большинстве за формулу Троцкого.
Большинство шло за Троцким. Второй раз с октября 1917 года судьба
Ленина находилась в руках этого счастливчика, которому все очень легко
давалось и который поэтому так никогда и не научился ценить власть. Троцкий
был слишком увлеченным революционером и столь же негодным тактиком. Ничего
этого не видя, не подозревая, что распоряжается еще и личною властью Ленина,
без труда отстояв в партии проведение своей политической линии -- "ни война,
ни мир", в конце января по новому стилю он выехал в Брест -- чтобы разорвать
мирные переговоры.
Благодаря усилиям советской историографии, перепечатывавшей
десятилетиями из книги в книгу одну и ту же ложь, общепринято мнение, что,
возвратившись в Брест для возобновления переговоров с Германией Троцкий имел
директиву ЦК и СНК подписать мир. Эта легенда основывается на заявлении
Ленина, сделанном на Седьмом партийном съезде, состоявшемся 6-8 марта 1918
г.: "Было условлено, что мы держимся до ультиматума немцев, после
ультиматума мы сдаем".9
Похоже, однако, что Ленин оклеветал Троцкого в глазах съезда, пытаясь
свалить на него вину за срыв мира и начавшееся германское наступление. За
это говорит как отсутствие документов, подтверждающих слова Ленина, так и
наличие материалов, их опровергающих. В воспоминаниях Троцкого о Ленине,
опубликованных в 1924 году сначала в "Правде", а затем отдельной книгой,
Троцкий разъясняет смысл и содержание соглашения:
"Ленин: -- Допустим, что принят Ваш план. Мы отказались подписать мир,
а немцы после этого переходят в наступление. Что вы тогда делаете?
Троцкий: -- Подписываем мир под штыками. Тогда картина ясна рабочему
классу всего мира.
-- А вы не поддержите тогда лозунг революционной войны?
-- Ни в коем случае.
-- При такой постановке опыт может показаться не столь уж опасным. Мы
рискуем потерять Эстонию и Латвию [...]. Очень будет жаль пожертвовать
социалистической Эстонией, -- шутил Ленин, -- но уж придется, пожалуй, для
доброго мира пойти на этот компромисс.
-- А в случае немедленного подписания мира разве исключена возможность
немецкой военной интервенции в Эстонии и Латвии?
-- Положим, что так, но там только возможность, а здесь почти
наверняка."10
Таким образом, Троцкий и Ленин действительно договорились о том, что
мир будет подписан, но не после предъявления ультиматума, а после начала
наступления германских войск.
Более откровенно Троцкий коснулся этого вопроса в ноябре 1924 года в
статье "Наши разногласия", оставшейся в те годы неопубликованной. Касательно
брестских переговоров он писал:
"Не могу, однако, здесь не отметить совершенно безобразных извращений
брест-литовской истории [...]. [...] Выходит так: уехав в Брест-Литовск с
партийной инструкцией в случае ультиматума -- подписать договор, я
самостоятельно нарушил эту инструкцию и отказался дать свою подпись. Эта
ложь переходит уже всякие пределы. Я уехал в Брест-Литовск с единственной
инструкцией: затягивать переговоры как можно дольше, а в случае ультиматума
выторговать отсрочку и приехать в Москву для участия в решении ЦК. Один лишь
тов. Зиновьев предлагал дать мне инструкцию о немедленном подписании
договора. Но это было отвергнуто всеми остальными, в том числе и голосом
Ленина. Все соглашались, разумеется, что дальнейшая затяжка переговоров
будет ухудшать условия договора, но считали, что этот минус перевешивается
агитационным плюсом. Как я поступил в Брест-Литовске? Когда дело дошло до
ультиматума, я сторговался насчет перерыва, вернулся в Москву и вопрос
решался в ЦК. Не я самолично, а большинство ЦК по моему предложению решило
мира не подписывать. Таково же было решение большинства всероссийского
партийного совещания. В Брест-Литовск я уехал в последний раз с совершенно
определенным решением партии: договора не подписывать. Все это можно без
труда проверить по протоколам ЦК."11
То же самое следует и из директив, переданных в Брест Лениным по
поручению ЦК. Директивы предусматривали разрыв переговоров в случае, если
немцы к уже известным пунктам соглашения прибавят еще один -- признание
независимости Украины под управлением "буржуазной" Рады.
Однако в брестском вопросе Троцкий так и остался ошельмованным. При
жизни Ленина он не смог начать оправдываться из-за лояльного отношения к
Ленину. После смерти Ленина оправдываться было уже поздно. Те, кто боролся с
Троцким за власть, не были заинтересованы в исторической правде.
5 февраля по н. ст. Троцкий встретился с Черниным. Глава советской
делегации в Бресте был готов к разрыву и в общем провоцировал немцев и
австрийцев на предъявление неприемлемых требований, заявляя, что "никогда не
согласится" на заключение странами Четверного союза отдельного мирного
договора с Украиной. Немцы приняли вызов. 5 февраля по н. ст. на совещании в
Берлине под председательством рейхсканцлера Г. Гертлинга и с участием
Людендорфа было принято решение "достичь мира с Украиной, а затем свести к
концу переговоры с Троцким независимо от того, положительным или
отрицательным будет результат". Форма разрыва (ультимативная или нет)
оставлялась на усмотрение германской делегации в Бресте.
27 января (9 февраля), открывая утреннее заседание, Кюльман, а затем и
Чернин предложили советской делегации подписать мир. Тогда же на заседании
политической комиссии представители Четверного союза объявили о подписании
ими сепаратного договора с Украинской республикой. Согласно договору Рада
признавалась единственным законным правительством Украины, причем Германия
обязалась оказать Украине военную и политическую помощь для стабилизации
режима страны. Правительство Рады, со своей стороны, обязалось продать
Германии и Австро-Венгрии до 31 июля 1918 года 1 млн. тонн хлеба, до 500
тыс. тонн мяса, 400 млн. штук яиц и другие виды продовольствия и сырья.
Договор о поставках одного миллиона тонн зерна считался секретным.
Предусматривалось также, что договор не будет ратифицирован германским
правительством, если Украина нарушит соглашение о поставках.
Вечером 27 января (9 февраля) Троцкий доносил из Брест-Литовска в
Смольный, что Кюльман и Чернин "предложили завтра окончательно решить
основной вопрос". Историк А. О. Чубарьян расшифровывает, что в этой
телеграмме Троцкого речь шла о подписании мирного договора между Германией и
Австро-Венгрией, с одной стороны, и Украиной, с другой. "Таким образом,
повторяю, -- продолжал Троцкий, -- окончательное решение будет вынесено
завтра вечером". Тем временем в Киеве большевиками предпринимались
судорожные попытки сформировать правительство и объявить о захвате власти.
"Если мы до пяти часов вечера получим от вас точное и проверенное сообщение,
что Киев в руках советского народа,-- телеграфировал в Петроград Троцкий,--
это может иметь крупное значение для переговоров".12 Через
несколько часов просьба Троцкого была уважена и ему телеграфировали из
Петрограда о победе в Киеве советской власти. Троцкий уведомил об этом
делегации Четверного союза. Но очевидно, что даже в том случае, если бы
Троцкий говорил правду, немцы и австрийцы не собирались следовать его совету
и отказываться от соглашения, которое было нужно еще и как средство давления
на большевиков.
Обмен мнениями по украинскому вопросу был назначен на 6 часов вечера 28
января (10 февраля). "Сегодня около 6 часов нами будет дан окончательный
ответ, -- телеграфировал в этот день в Петроград Троцкий. -- Необходимо,
чтобы он в существе своем стал известен всему миру. Примите необходимые к
тому меры".13 Историк С. Майоров комментирует:
"Однако, ни в первом, ни во втором донесении Троцкий не сообщал, в чем
же будет состоять существо того ответа, который он собирался дать на
ультиматум германской делегации [...] Ему даны были совершенно точные
инструкции, как поступить в случае предъявления ультиматума с немецкой
стороны. [...] Троцкий должен был, руководствуясь этими инструкциями,
принять предложенные немецкими империалистами условия мира."14
Такой вывод безоснователен. Майоров ошибочно считает, что "28 января
(10 февраля) В. И. Ленин и И. В. Сталин15 от имени ЦК партии, еще
раз подтверждая неизменность указаний партии и правительства о необходимости
заключения мира, телеграфировали в Брест-Литовск Троцкому [...] Но Троцкий
[...] нарушил директиву партии и правительства и совершил акт величайшего
предательства".16
В телеграмме, посланной Троцкому в 6.30 утра в ответ на запрос
Троцкого, Ленин писал:
"Наша точка зрения Вам известна; она только укрепилась за последнее
время17 и особенно после письма Иоффе. Повторяем еще раз, что от
киевской Рады ничего не осталось и что немцы вынуждены будут признать факт,
если они еще не признали его. Информируйте нас почаще".18
О мире Ленин ничего не писал. Между тем, если бы известной Троцкому
"точкой зрения" было согласие на германский ультиматум и подписание мирного
договора, Ленину не нужно было бы выражаться эзоповым языком. Можно было
дать открытым текстом директиву подписать мир. Разгадка, конечно же,
находится там, где оборвал цитирование ленинской телеграммы С. Майоров: в
письме Иоффе. Касалось оно не мира, а попытки советского правительства
добиться от Германии признания в качестве полноправной участницы переговоров
в Бресте советской украинской делегации. Именно по этому вопросу известна
была Троцкому точка зрения ЦК: никаких уступок, отказ от признания киевской
"буржуазной" Рады, в случае упорства немцев -- разрыв мирных переговоров. В
этот решающий для судеб украинской коммунистической революции момент
советское правительство не могло признать Украинскую Раду даже ради
сепаратного мира с Германией, даже если на этом настаивал Ленин.
Разногласия по вопросу о мире в те дни охватили не только большевиков,
но и немцев. 9 февраля по н. ст. император Вильгельм послал в Брест Кюльману
телеграмму с директивой завершить переговоры в 24 часа на продиктованных
немцами (и неприемлемых для большевиков) условиях. Кюльман торговался. В
телеграмме канцлеру он указал, что положение должно полностью разъясниться
10 февраля по н. ст., на воскресном заседании, где советская делегация
должна будет принять или отвергнуть германские условия. Если случится второе
-- переговоры будут разорваны в 24 часа; затем будет разорвано и перемирие.
Если же Троцкий примет германские условия, срывать мир будет крайне
неразумно, так как это приведет к конфликту с Австро-Венгрией и к
беспорядкам в Германии. Требования Вильгельма Кюльман назвал "неприемлемыми
ни с точки зрения политики, ни с позиции прав народов", указав к тому же,
что будет абсолютно невозможно привлечь союзников Германии к защите этих
требований.
10 февраля Кюльман обсуждал возникшие сложности с Черниным, который
полностью поддержал германского министра иностранных дел и указал, что в
случае изменения немцами курса на достижение мира с большевиками
Австро-Венгрия не сможет поддержать Германию и пойдет своей дорогой. Кюльман
на это ответил, что проведение МИДом нового жестского курса "совершенно
невозможно" и если Берлин будет настаивать на ультиматуме, Кюльману уйдет в
отставку. Для ответа он предоставил императору и канцлеру четыре часа: если
ответа не последует, Кюльман останется на своем посту и ультиматума Троцкому
предъявлять не будет. Прошло четыре часа. Ответа от императора не
последовало. Кюльман остался в должности. Переговоры были продолжены.
Вечером 28 января (10 февраля), в ответ на вновь повторенное требование
Германии "обсуждать только пункты, дающие возможность придти к определенным
результатам", в соответствии с директивами ЦК РСДРП(б) и телеграммой Ленина,
Троцкий от имени советской делегации заявил о разрыве переговоров: "Мы
выходим из войны, но вынуждены отказаться от подписания мирного договора".
Генерал Гофман вспоминает, что после заявления Троцкого в зале
заседаний воцарилось молчание. "Смущение было всеобщее". В тот же вечер
между австро-венгерскими и германскими дипломатами состоялось совещание, на
которое был приглашен Гофман. Кюльман считал, что предложение генерала
Гофмана о разрыве переговоров и объявлении войны -- "совершенно
неприемлемо", и намного разумнее, как и предложил Троцкий, "сохранять
состояние войны, не прерывая перемирия".
"Мы можем при удачном стечении обстоятельств, -- указал Кюльман, --
[...] в течение нескольких месяцев продвинуться до окрестностей Петербурга.
Однако я думаю, что это ничего не даст. Ничто не помешает тому, чтобы
[новое] революционное правительство, которое, может быть, сменит к тому
времени большевиков, переместилось в другой город или даже за Урал. [...]
При столь огромных размерах России мы можем очень долго вести кампанию
против нее [...] но при этом не добьемся своей цели, т. е. не усадим людей
за стол переговоров и не заставим их подписать договор. Степень военного
давления, которая воздействует на людей, т.е. максимальная степень [...] уже
достигнута. Дальнейшая война не имеет более какой-либо высокой цели, чем
простое уничтожение военных сил противника. Мы знаем на примере малых стран,
в частности Сербии, что даже после оккупации всей территории государства
находящееся в эмиграции правительство [...] продолжает являться
правительством страны. При этом никакая степень военного давления
(увеличение этой степени уже невозможно, так как все, что можно было
оккупировать уже оккупировано) не в состоянии заставить людей подписать мир.
[...] Война не может быть признана пригодным средством для того, чтобы
достичь желаемого нами подписания мирного договора."
После речи Кюльмана дипломаты Германии и Австро-Венгрии, Турции и
Болгарии единогласно заявили, что принимают предложение Троцкого: "Хотя
декларацией мир и не заключен, но все же восстановлено состояние мира между
обеими сторонами". Гофман остался в полном одиночестве: "Мне не удалось
убедить дипломатов в правильности моего мнения", -- пишет он. Формула
Троцкого "ни мира, ни войны" была принята конференцией, констатирует
Чернин.19 И австрийская делегация первой поспешила
телеграфировать в Вену, что "мир с Россией уже заключен".20
Гофман не остался пассивен, а немедленно сообщил о результатах
совещания в Ставку. Германское главнокомандование, давно искавшее повода для
новых конфликтом с МИДом, решило поддержать Гофмана против Кюльмана.
Почувствовав за собой силу, Гофман начал настаивать, что на заявление
Троцкого необходимо ответить прекращением перемирия, походом на Петербург и
открытой поддержкой Украины против России. Но 10-11 февраля по новому стилю
требование Гофмана было проигнорировано. И в торжественном заключительном
заседании 11 февраля по н. ст. Кюльман "встал полностью на точку зрения,
выраженную большинстком мирных делегаций и поддержал ее в очень внушительной
речи".21 Троцкий победил. Его рассчет оказался верен. Состояние
"ни мира, ни войны" стало фактом. Оставалось только распустить старую
русскую антибольшевистскую армию, не контролируемую центром. И Троцкий отдал
приказ о демобилизации.
В это время в Берлине проходили события, судьбоносные для германской
истории. Гертлинг, в целом поддерживавший верховное главнокомандование,
обратился к Вильгельму, настаивая на том, что заявление Троцкого -- это
"фактический разрыв перемирия". Правда, Гертлинг, в отличие от Гофмана, не
предполагал объявлять о возобновлении войны, но он намеревался сделать
заявление о прекращении 10 февраля действия перемирия (по условиям
соглашения о перемирии это дало бы Германии с 18 февраля свободу рук). И
хотя Гертлинг еще не объявлял о начале военных действий против России, было
очевидно, что он клонет именно к этому.
МИД, как и прежде, выступал против, выдвигая теперь на первый план
соображения внутриполитического характера. Тем не менее 13 февраля на
состоявшемся рано утром в Гамбурге Коронном совете под председательством
кайзера, было окончательно решено продолжать военные действия против России
и считать заявление Троцкого фактическим разрывом перемирия с 17 февраля
(поскольку Троцкий делал заявление 10-го). Предполагалось, что официальное
заявление о разрыве будет сделано германским правительством сразу же после
того, как пределы советской России покинет находившаяся в Петрограде
германская дипломатическая миссия во главе с графом В. Мирбахом (наступление
немцев действительно началось 18 февраля -- немедленно после отъезда
германской дипломатической миссии).
По возвращении в Петроград Троцкий выступил на заседании Петроградского
совета. Он указал, что Германия скорее всего не сумеет "выслать войска
против социалистической республики. 90 шансов из 100 за то, что наступление
не удастся и только 10 шансов за наступление. Но я уверен, что наступления
не будет".22 "Это был единственно правильный выход, --
комментировал Зиновьев. -- [...] Мы, несмотря на все [...] крики отчаяния
"правых", глубоко убеждены, что наступления со стороны немецких
империалистов быть в данный момент не может".23
Петросовет поддержал решение советской делегации в Бресте большинством
голосов. Днем раньше Исполком петроградского комитета партии также
высказался за разрыв переговоров с немцами, против политики "похабного
мира".24 ЗО января (по ст. ст.) за разрыв переговоров выступил
Моссовет. Позиция Троцкого была поддержана левыми эсерами и одобрена
немецкими коммунистами. Последние, как и Троцкий, считали, что "при крушении
переговоров Центральные империи вряд ли будут в состоянии причинить России
новый крупный военный ущерб, несмотря на нынешнее состояние русских армий.
Война на русской границе все больше должна была бы сходить на
нет".25
Политические деятели Австро-Венгрии, уведомленные о намерениях немцев
объявить перемирие прекращенным с 17 февраля, были повергнуты в
растерянность. "Наше мнение о том, что 17 февраля истекает срок перемирия, в
большинстве случаев не разделяется здесь даже правительственными кругами",
-- сообщал из Вены в МИД Германии 15 февраля Ведель. Германский посол в
Австро-Венгрии барон фон Мерей был буквально "ошеломлен" и считал, что без
формального ответа на заявление Троцкого, чего сделано пока еще не было,
разрывать перемирие, исчисляя от 10 февраля, невозможно. Тогда 16 февраля в
телеграфное бюро Вольфа было передано для публикации официальное сообщение
германского правительства о том, что заявление Троцкого рассматривается
Германией как разрыв переговоров и перемирия. "Датой разрыва перемирия, --
указывалось в сообщении, -- следует рассматривать 10 февраля" и "по
истечении предусмотренного договором семидневного срока германское
правительство считает себя свободным действовать в любом направлении".
Копия сообщения была переслана командованию германского Восточного
фронта. Последнее 16 февраля в 7.30 вечера известило русское командование,
что "с 12 часов дня 18 февраля между Германией и Россией возобновляется
состояние войны". По крайней мере именно так 17 февраля передал по прямому
проводу из Бреста в Петроград генерал А. А. Самойло. В 13.42 Троцкий послал
спешный запрос в Берлин, где указал, что советское правительство считает
телеграмму провокационной, поскольку даже в том случае, если Германия решила
отказаться от перемирия, "оповещение об этом должно происходить по условиям
перемирия за семь дней, а не за два, как это сделано". Советское
правительство в связи с этим просило немедленно разъяснить недоразумение.
18 февраля германское главнокомандование в разъяснении за подписью
Гофмана указало что "предусмотренный в договоре о перемирии семидневный срок
начался [...] 10 февраля и истек вчера. В связи с тем, что русское
правительство отказалось заключить мир с Германией, Германия считает себя
свободной от любых обязательств и оставляет за собою право прибегнуть к тем
мероприятиям, которые она сочтет нужными".
Германский ультиматум не был поддержан союзником Германии
Австро-Венгрией, чье правительство высказалось против возобновления военных
действий и передало по этому поводу Германии официальный протест. Немцы,
впрочем, попросили австрийцев "подождать с провозглашением своей позиции" до
тех пор, пока о германских условиях не будут формально уведомлены Советы.
Чернин, разумеется, ответил согласием, обещав "ничего не предпринимать", не
связавшись предварительно с Берлином. В это время на столе Чернина уже
лежала радиограмма Троцкого с вопросом, "считает ли австро-венгерское
правительство, что оно также находится в состоянии войны с Россией", и если
нет, то находит ли оно "возможным вступить в практическую договоренность".
Кроме того, было хорошо известно, что немцы провели передислокацию всех
боеспособных частей с Восточного фронта на Западный. Наконец, в Петрограде
оставались пока германские посланники, прибывшие с дипломатическими
поручениями 16 (29) декабря: граф Мирбах, возглавлявший германскую
экономическую миссию, и вице-адмирал Кейзерлинг, начальник военно-морской
миссии. Таким образом, оставалась надежда, что самими немцами вопрос о
наступлении окончательно не решен.
Исходя из этого состоявшееся вечером 17 февраля заседание ЦК отвергло 6
голосами против 5 предложение Ленина о немедленном согласии подписать
германские условия и поддержало формулу Троцкого, постановив обождать с
возобновлением мирных переговоров до тех пор, пока не проявится германское
наступление и не обнаружится его влияние на пролетарское движение Запада.
Против немедленного возобновления переговоров даже под угрозой германского
нашествия голосовали Троцкий, Бухарин, Ломов, Урицкий, Иоффе и Крестинский.
За предложение Ленина -- Свердлов, Сталин, Сокольников, Смилга и сам Ленин.
На заседании ЦК РСДРП(б) утром 18 февраля резолюция Ленина снова была
провалена перевесом в один голос: 6 против 7. Новое заседание назначили на
вечер. Только вечером, после продолжительных споров и под воздействием
германского наступления, 7 голосами против 5 предложение Ленина было
принято. За него голосовали Ленин, Троцкий, Сталин, Свердлов, Зиновьев,
Сокольников и Смилга. Против -- Урицкий, Иоффе, Ломов, Бухарин, Крестинский.
Подготовка текста обращения к правительству Германии поручалась Ленину и
Троцкому. Пока же ЦК постановил немедленно послать немцам радиосообщение о
согласии подписать мир. Свердлов между тем должен был отправиться к левым
эсерам, известить их о решении большевистского ЦК и о том, что решением
советского правительства будет считаться совместное постановление
центральных комитетов РСДРП(б) и ПЛСР.
На состоявшемся 18 февраля объединенном заседании центральных комитетов
РСДРП(б) и ПЛСР последняя проголосовала за принятие германских условий.
Ленин поэтому поспешил назначить на 19 февраля совместное заседание
большевистской и левоэсеровской фракций ВЦИКа, согласившись считать
вынесенное решение окончательным. Уверенный в своей победе, Ленин вместе с
Троцким (согласно постановлению ЦК) в ночь на 19 февраля составил текст
радиообращения к немцам. Совнарком выражал протест по поводу германского
наступления, начатого против республики, "объявившей состояние войны
прекращенным и начавшей демобилизацию армии на всех фронтах", но заявлял "о
своем согласии подписать мир на тех условиях, которые были предложены
делегациями Четверного союза в Брест-Литовске".26
Радиотелеграмма за подписями Ленина и Троцкого была передана утром 19
февраля и уже в 9.12 получена немцами, о чем был немедленно информирован
генерал Гофман. Все это Ленин проделал еще до того, как было принято
формальное совместное решение большевистской и левоэсеровской фракций ВЦИКа.
месяцы распространено было мнение, что Германия не в состоянии наступать, а
если и сможет наступать -- не сможет удержать оккупированные территории без
того, чтобы заплатить за это восстанием в Берлине.
Только Ленин упрямо настаивал на сепартном соглашении с немцами на
условиях, продиктованных Германией. На заседании ЦК 11 (24) января он
выступил с тезисами о заключении мира и -- потерпел поражение. Бухарин,
подвергнув речь Ленина острой критике, заявил, что "самая правильная"
позиция -- это позиция Троцкого. Формула Троцкого "войну прекращаем, мира не
заключаем, армию демобилизуем" была принята 9 голосами против 7. Вместе с
тем 12 голосами против одного было принято внесенное Лениным (для спасения
своего лица) предложение "всячески затягивать подписание мира": Ленин
предлагал проголосовать за очевидную для всех истину, чтобы формально именно
его, Ленина, резолюция получила большинство голосов. Вопрос о подписании
мира в тот день Ленин не осмелился поставить на голосование. С другой
стороны, 11 голосами против двух при одном воздержавшемся была отклонена
резолюция левых коммунистов, призывавшая к революционной войне. Собравшееся
на следующий день объединенное заседание центральных комитетов РСДРП(б) и
партии левых социалистов-революционеров также высказалось в своем
большинстве за формулу Троцкого.
Большинство шло за Троцким. Второй раз с октября 1917 года судьба
Ленина находилась в руках этого счастливчика, которому все очень легко
давалось и который поэтому так никогда и не научился ценить власть. Троцкий
был слишком увлеченным революционером и столь же негодным тактиком. Ничего
этого не видя, не подозревая, что распоряжается еще и личною властью Ленина,
без труда отстояв в партии проведение своей политической линии -- "ни война,
ни мир", в конце января по новому стилю он выехал в Брест -- чтобы разорвать
мирные переговоры.
Благодаря усилиям советской историографии, перепечатывавшей
десятилетиями из книги в книгу одну и ту же ложь, общепринято мнение, что,
возвратившись в Брест для возобновления переговоров с Германией Троцкий имел
директиву ЦК и СНК подписать мир. Эта легенда основывается на заявлении
Ленина, сделанном на Седьмом партийном съезде, состоявшемся 6-8 марта 1918
г.: "Было условлено, что мы держимся до ультиматума немцев, после
ультиматума мы сдаем".9
Похоже, однако, что Ленин оклеветал Троцкого в глазах съезда, пытаясь
свалить на него вину за срыв мира и начавшееся германское наступление. За
это говорит как отсутствие документов, подтверждающих слова Ленина, так и
наличие материалов, их опровергающих. В воспоминаниях Троцкого о Ленине,
опубликованных в 1924 году сначала в "Правде", а затем отдельной книгой,
Троцкий разъясняет смысл и содержание соглашения:
"Ленин: -- Допустим, что принят Ваш план. Мы отказались подписать мир,
а немцы после этого переходят в наступление. Что вы тогда делаете?
Троцкий: -- Подписываем мир под штыками. Тогда картина ясна рабочему
классу всего мира.
-- А вы не поддержите тогда лозунг революционной войны?
-- Ни в коем случае.
-- При такой постановке опыт может показаться не столь уж опасным. Мы
рискуем потерять Эстонию и Латвию [...]. Очень будет жаль пожертвовать
социалистической Эстонией, -- шутил Ленин, -- но уж придется, пожалуй, для
доброго мира пойти на этот компромисс.
-- А в случае немедленного подписания мира разве исключена возможность
немецкой военной интервенции в Эстонии и Латвии?
-- Положим, что так, но там только возможность, а здесь почти
наверняка."10
Таким образом, Троцкий и Ленин действительно договорились о том, что
мир будет подписан, но не после предъявления ультиматума, а после начала
наступления германских войск.
Более откровенно Троцкий коснулся этого вопроса в ноябре 1924 года в
статье "Наши разногласия", оставшейся в те годы неопубликованной. Касательно
брестских переговоров он писал:
"Не могу, однако, здесь не отметить совершенно безобразных извращений
брест-литовской истории [...]. [...] Выходит так: уехав в Брест-Литовск с
партийной инструкцией в случае ультиматума -- подписать договор, я
самостоятельно нарушил эту инструкцию и отказался дать свою подпись. Эта
ложь переходит уже всякие пределы. Я уехал в Брест-Литовск с единственной
инструкцией: затягивать переговоры как можно дольше, а в случае ультиматума
выторговать отсрочку и приехать в Москву для участия в решении ЦК. Один лишь
тов. Зиновьев предлагал дать мне инструкцию о немедленном подписании
договора. Но это было отвергнуто всеми остальными, в том числе и голосом
Ленина. Все соглашались, разумеется, что дальнейшая затяжка переговоров
будет ухудшать условия договора, но считали, что этот минус перевешивается
агитационным плюсом. Как я поступил в Брест-Литовске? Когда дело дошло до
ультиматума, я сторговался насчет перерыва, вернулся в Москву и вопрос
решался в ЦК. Не я самолично, а большинство ЦК по моему предложению решило
мира не подписывать. Таково же было решение большинства всероссийского
партийного совещания. В Брест-Литовск я уехал в последний раз с совершенно
определенным решением партии: договора не подписывать. Все это можно без
труда проверить по протоколам ЦК."11
То же самое следует и из директив, переданных в Брест Лениным по
поручению ЦК. Директивы предусматривали разрыв переговоров в случае, если
немцы к уже известным пунктам соглашения прибавят еще один -- признание
независимости Украины под управлением "буржуазной" Рады.
Однако в брестском вопросе Троцкий так и остался ошельмованным. При
жизни Ленина он не смог начать оправдываться из-за лояльного отношения к
Ленину. После смерти Ленина оправдываться было уже поздно. Те, кто боролся с
Троцким за власть, не были заинтересованы в исторической правде.
5 февраля по н. ст. Троцкий встретился с Черниным. Глава советской
делегации в Бресте был готов к разрыву и в общем провоцировал немцев и
австрийцев на предъявление неприемлемых требований, заявляя, что "никогда не
согласится" на заключение странами Четверного союза отдельного мирного
договора с Украиной. Немцы приняли вызов. 5 февраля по н. ст. на совещании в
Берлине под председательством рейхсканцлера Г. Гертлинга и с участием
Людендорфа было принято решение "достичь мира с Украиной, а затем свести к
концу переговоры с Троцким независимо от того, положительным или
отрицательным будет результат". Форма разрыва (ультимативная или нет)
оставлялась на усмотрение германской делегации в Бресте.
27 января (9 февраля), открывая утреннее заседание, Кюльман, а затем и
Чернин предложили советской делегации подписать мир. Тогда же на заседании
политической комиссии представители Четверного союза объявили о подписании
ими сепаратного договора с Украинской республикой. Согласно договору Рада
признавалась единственным законным правительством Украины, причем Германия
обязалась оказать Украине военную и политическую помощь для стабилизации
режима страны. Правительство Рады, со своей стороны, обязалось продать
Германии и Австро-Венгрии до 31 июля 1918 года 1 млн. тонн хлеба, до 500
тыс. тонн мяса, 400 млн. штук яиц и другие виды продовольствия и сырья.
Договор о поставках одного миллиона тонн зерна считался секретным.
Предусматривалось также, что договор не будет ратифицирован германским
правительством, если Украина нарушит соглашение о поставках.
Вечером 27 января (9 февраля) Троцкий доносил из Брест-Литовска в
Смольный, что Кюльман и Чернин "предложили завтра окончательно решить
основной вопрос". Историк А. О. Чубарьян расшифровывает, что в этой
телеграмме Троцкого речь шла о подписании мирного договора между Германией и
Австро-Венгрией, с одной стороны, и Украиной, с другой. "Таким образом,
повторяю, -- продолжал Троцкий, -- окончательное решение будет вынесено
завтра вечером". Тем временем в Киеве большевиками предпринимались
судорожные попытки сформировать правительство и объявить о захвате власти.
"Если мы до пяти часов вечера получим от вас точное и проверенное сообщение,
что Киев в руках советского народа,-- телеграфировал в Петроград Троцкий,--
это может иметь крупное значение для переговоров".12 Через
несколько часов просьба Троцкого была уважена и ему телеграфировали из
Петрограда о победе в Киеве советской власти. Троцкий уведомил об этом
делегации Четверного союза. Но очевидно, что даже в том случае, если бы
Троцкий говорил правду, немцы и австрийцы не собирались следовать его совету
и отказываться от соглашения, которое было нужно еще и как средство давления
на большевиков.
Обмен мнениями по украинскому вопросу был назначен на 6 часов вечера 28
января (10 февраля). "Сегодня около 6 часов нами будет дан окончательный
ответ, -- телеграфировал в этот день в Петроград Троцкий. -- Необходимо,
чтобы он в существе своем стал известен всему миру. Примите необходимые к
тому меры".13 Историк С. Майоров комментирует:
"Однако, ни в первом, ни во втором донесении Троцкий не сообщал, в чем
же будет состоять существо того ответа, который он собирался дать на
ультиматум германской делегации [...] Ему даны были совершенно точные
инструкции, как поступить в случае предъявления ультиматума с немецкой
стороны. [...] Троцкий должен был, руководствуясь этими инструкциями,
принять предложенные немецкими империалистами условия мира."14
Такой вывод безоснователен. Майоров ошибочно считает, что "28 января
(10 февраля) В. И. Ленин и И. В. Сталин15 от имени ЦК партии, еще
раз подтверждая неизменность указаний партии и правительства о необходимости
заключения мира, телеграфировали в Брест-Литовск Троцкому [...] Но Троцкий
[...] нарушил директиву партии и правительства и совершил акт величайшего
предательства".16
В телеграмме, посланной Троцкому в 6.30 утра в ответ на запрос
Троцкого, Ленин писал:
"Наша точка зрения Вам известна; она только укрепилась за последнее
время17 и особенно после письма Иоффе. Повторяем еще раз, что от
киевской Рады ничего не осталось и что немцы вынуждены будут признать факт,
если они еще не признали его. Информируйте нас почаще".18
О мире Ленин ничего не писал. Между тем, если бы известной Троцкому
"точкой зрения" было согласие на германский ультиматум и подписание мирного
договора, Ленину не нужно было бы выражаться эзоповым языком. Можно было
дать открытым текстом директиву подписать мир. Разгадка, конечно же,
находится там, где оборвал цитирование ленинской телеграммы С. Майоров: в
письме Иоффе. Касалось оно не мира, а попытки советского правительства
добиться от Германии признания в качестве полноправной участницы переговоров
в Бресте советской украинской делегации. Именно по этому вопросу известна
была Троцкому точка зрения ЦК: никаких уступок, отказ от признания киевской
"буржуазной" Рады, в случае упорства немцев -- разрыв мирных переговоров. В
этот решающий для судеб украинской коммунистической революции момент
советское правительство не могло признать Украинскую Раду даже ради
сепаратного мира с Германией, даже если на этом настаивал Ленин.
Разногласия по вопросу о мире в те дни охватили не только большевиков,
но и немцев. 9 февраля по н. ст. император Вильгельм послал в Брест Кюльману
телеграмму с директивой завершить переговоры в 24 часа на продиктованных
немцами (и неприемлемых для большевиков) условиях. Кюльман торговался. В
телеграмме канцлеру он указал, что положение должно полностью разъясниться
10 февраля по н. ст., на воскресном заседании, где советская делегация
должна будет принять или отвергнуть германские условия. Если случится второе
-- переговоры будут разорваны в 24 часа; затем будет разорвано и перемирие.
Если же Троцкий примет германские условия, срывать мир будет крайне
неразумно, так как это приведет к конфликту с Австро-Венгрией и к
беспорядкам в Германии. Требования Вильгельма Кюльман назвал "неприемлемыми
ни с точки зрения политики, ни с позиции прав народов", указав к тому же,
что будет абсолютно невозможно привлечь союзников Германии к защите этих
требований.
10 февраля Кюльман обсуждал возникшие сложности с Черниным, который
полностью поддержал германского министра иностранных дел и указал, что в
случае изменения немцами курса на достижение мира с большевиками
Австро-Венгрия не сможет поддержать Германию и пойдет своей дорогой. Кюльман
на это ответил, что проведение МИДом нового жестского курса "совершенно
невозможно" и если Берлин будет настаивать на ультиматуме, Кюльману уйдет в
отставку. Для ответа он предоставил императору и канцлеру четыре часа: если
ответа не последует, Кюльман останется на своем посту и ультиматума Троцкому
предъявлять не будет. Прошло четыре часа. Ответа от императора не
последовало. Кюльман остался в должности. Переговоры были продолжены.
Вечером 28 января (10 февраля), в ответ на вновь повторенное требование
Германии "обсуждать только пункты, дающие возможность придти к определенным
результатам", в соответствии с директивами ЦК РСДРП(б) и телеграммой Ленина,
Троцкий от имени советской делегации заявил о разрыве переговоров: "Мы
выходим из войны, но вынуждены отказаться от подписания мирного договора".
Генерал Гофман вспоминает, что после заявления Троцкого в зале
заседаний воцарилось молчание. "Смущение было всеобщее". В тот же вечер
между австро-венгерскими и германскими дипломатами состоялось совещание, на
которое был приглашен Гофман. Кюльман считал, что предложение генерала
Гофмана о разрыве переговоров и объявлении войны -- "совершенно
неприемлемо", и намного разумнее, как и предложил Троцкий, "сохранять
состояние войны, не прерывая перемирия".
"Мы можем при удачном стечении обстоятельств, -- указал Кюльман, --
[...] в течение нескольких месяцев продвинуться до окрестностей Петербурга.
Однако я думаю, что это ничего не даст. Ничто не помешает тому, чтобы
[новое] революционное правительство, которое, может быть, сменит к тому
времени большевиков, переместилось в другой город или даже за Урал. [...]
При столь огромных размерах России мы можем очень долго вести кампанию
против нее [...] но при этом не добьемся своей цели, т. е. не усадим людей
за стол переговоров и не заставим их подписать договор. Степень военного
давления, которая воздействует на людей, т.е. максимальная степень [...] уже
достигнута. Дальнейшая война не имеет более какой-либо высокой цели, чем
простое уничтожение военных сил противника. Мы знаем на примере малых стран,
в частности Сербии, что даже после оккупации всей территории государства
находящееся в эмиграции правительство [...] продолжает являться
правительством страны. При этом никакая степень военного давления
(увеличение этой степени уже невозможно, так как все, что можно было
оккупировать уже оккупировано) не в состоянии заставить людей подписать мир.
[...] Война не может быть признана пригодным средством для того, чтобы
достичь желаемого нами подписания мирного договора."
После речи Кюльмана дипломаты Германии и Австро-Венгрии, Турции и
Болгарии единогласно заявили, что принимают предложение Троцкого: "Хотя
декларацией мир и не заключен, но все же восстановлено состояние мира между
обеими сторонами". Гофман остался в полном одиночестве: "Мне не удалось
убедить дипломатов в правильности моего мнения", -- пишет он. Формула
Троцкого "ни мира, ни войны" была принята конференцией, констатирует
Чернин.19 И австрийская делегация первой поспешила
телеграфировать в Вену, что "мир с Россией уже заключен".20
Гофман не остался пассивен, а немедленно сообщил о результатах
совещания в Ставку. Германское главнокомандование, давно искавшее повода для
новых конфликтом с МИДом, решило поддержать Гофмана против Кюльмана.
Почувствовав за собой силу, Гофман начал настаивать, что на заявление
Троцкого необходимо ответить прекращением перемирия, походом на Петербург и
открытой поддержкой Украины против России. Но 10-11 февраля по новому стилю
требование Гофмана было проигнорировано. И в торжественном заключительном
заседании 11 февраля по н. ст. Кюльман "встал полностью на точку зрения,
выраженную большинстком мирных делегаций и поддержал ее в очень внушительной
речи".21 Троцкий победил. Его рассчет оказался верен. Состояние
"ни мира, ни войны" стало фактом. Оставалось только распустить старую
русскую антибольшевистскую армию, не контролируемую центром. И Троцкий отдал
приказ о демобилизации.
В это время в Берлине проходили события, судьбоносные для германской
истории. Гертлинг, в целом поддерживавший верховное главнокомандование,
обратился к Вильгельму, настаивая на том, что заявление Троцкого -- это
"фактический разрыв перемирия". Правда, Гертлинг, в отличие от Гофмана, не
предполагал объявлять о возобновлении войны, но он намеревался сделать
заявление о прекращении 10 февраля действия перемирия (по условиям
соглашения о перемирии это дало бы Германии с 18 февраля свободу рук). И
хотя Гертлинг еще не объявлял о начале военных действий против России, было
очевидно, что он клонет именно к этому.
МИД, как и прежде, выступал против, выдвигая теперь на первый план
соображения внутриполитического характера. Тем не менее 13 февраля на
состоявшемся рано утром в Гамбурге Коронном совете под председательством
кайзера, было окончательно решено продолжать военные действия против России
и считать заявление Троцкого фактическим разрывом перемирия с 17 февраля
(поскольку Троцкий делал заявление 10-го). Предполагалось, что официальное
заявление о разрыве будет сделано германским правительством сразу же после
того, как пределы советской России покинет находившаяся в Петрограде
германская дипломатическая миссия во главе с графом В. Мирбахом (наступление
немцев действительно началось 18 февраля -- немедленно после отъезда
германской дипломатической миссии).
По возвращении в Петроград Троцкий выступил на заседании Петроградского
совета. Он указал, что Германия скорее всего не сумеет "выслать войска
против социалистической республики. 90 шансов из 100 за то, что наступление
не удастся и только 10 шансов за наступление. Но я уверен, что наступления
не будет".22 "Это был единственно правильный выход, --
комментировал Зиновьев. -- [...] Мы, несмотря на все [...] крики отчаяния
"правых", глубоко убеждены, что наступления со стороны немецких
империалистов быть в данный момент не может".23
Петросовет поддержал решение советской делегации в Бресте большинством
голосов. Днем раньше Исполком петроградского комитета партии также
высказался за разрыв переговоров с немцами, против политики "похабного
мира".24 ЗО января (по ст. ст.) за разрыв переговоров выступил
Моссовет. Позиция Троцкого была поддержана левыми эсерами и одобрена
немецкими коммунистами. Последние, как и Троцкий, считали, что "при крушении
переговоров Центральные империи вряд ли будут в состоянии причинить России
новый крупный военный ущерб, несмотря на нынешнее состояние русских армий.
Война на русской границе все больше должна была бы сходить на
нет".25
Политические деятели Австро-Венгрии, уведомленные о намерениях немцев
объявить перемирие прекращенным с 17 февраля, были повергнуты в
растерянность. "Наше мнение о том, что 17 февраля истекает срок перемирия, в
большинстве случаев не разделяется здесь даже правительственными кругами",
-- сообщал из Вены в МИД Германии 15 февраля Ведель. Германский посол в
Австро-Венгрии барон фон Мерей был буквально "ошеломлен" и считал, что без
формального ответа на заявление Троцкого, чего сделано пока еще не было,
разрывать перемирие, исчисляя от 10 февраля, невозможно. Тогда 16 февраля в
телеграфное бюро Вольфа было передано для публикации официальное сообщение
германского правительства о том, что заявление Троцкого рассматривается
Германией как разрыв переговоров и перемирия. "Датой разрыва перемирия, --
указывалось в сообщении, -- следует рассматривать 10 февраля" и "по
истечении предусмотренного договором семидневного срока германское
правительство считает себя свободным действовать в любом направлении".
Копия сообщения была переслана командованию германского Восточного
фронта. Последнее 16 февраля в 7.30 вечера известило русское командование,
что "с 12 часов дня 18 февраля между Германией и Россией возобновляется
состояние войны". По крайней мере именно так 17 февраля передал по прямому
проводу из Бреста в Петроград генерал А. А. Самойло. В 13.42 Троцкий послал
спешный запрос в Берлин, где указал, что советское правительство считает
телеграмму провокационной, поскольку даже в том случае, если Германия решила
отказаться от перемирия, "оповещение об этом должно происходить по условиям
перемирия за семь дней, а не за два, как это сделано". Советское
правительство в связи с этим просило немедленно разъяснить недоразумение.
18 февраля германское главнокомандование в разъяснении за подписью
Гофмана указало что "предусмотренный в договоре о перемирии семидневный срок
начался [...] 10 февраля и истек вчера. В связи с тем, что русское
правительство отказалось заключить мир с Германией, Германия считает себя
свободной от любых обязательств и оставляет за собою право прибегнуть к тем
мероприятиям, которые она сочтет нужными".
Германский ультиматум не был поддержан союзником Германии
Австро-Венгрией, чье правительство высказалось против возобновления военных
действий и передало по этому поводу Германии официальный протест. Немцы,
впрочем, попросили австрийцев "подождать с провозглашением своей позиции" до
тех пор, пока о германских условиях не будут формально уведомлены Советы.
Чернин, разумеется, ответил согласием, обещав "ничего не предпринимать", не
связавшись предварительно с Берлином. В это время на столе Чернина уже
лежала радиограмма Троцкого с вопросом, "считает ли австро-венгерское
правительство, что оно также находится в состоянии войны с Россией", и если
нет, то находит ли оно "возможным вступить в практическую договоренность".
Кроме того, было хорошо известно, что немцы провели передислокацию всех
боеспособных частей с Восточного фронта на Западный. Наконец, в Петрограде
оставались пока германские посланники, прибывшие с дипломатическими
поручениями 16 (29) декабря: граф Мирбах, возглавлявший германскую
экономическую миссию, и вице-адмирал Кейзерлинг, начальник военно-морской
миссии. Таким образом, оставалась надежда, что самими немцами вопрос о
наступлении окончательно не решен.
Исходя из этого состоявшееся вечером 17 февраля заседание ЦК отвергло 6
голосами против 5 предложение Ленина о немедленном согласии подписать
германские условия и поддержало формулу Троцкого, постановив обождать с
возобновлением мирных переговоров до тех пор, пока не проявится германское
наступление и не обнаружится его влияние на пролетарское движение Запада.
Против немедленного возобновления переговоров даже под угрозой германского
нашествия голосовали Троцкий, Бухарин, Ломов, Урицкий, Иоффе и Крестинский.
За предложение Ленина -- Свердлов, Сталин, Сокольников, Смилга и сам Ленин.
На заседании ЦК РСДРП(б) утром 18 февраля резолюция Ленина снова была
провалена перевесом в один голос: 6 против 7. Новое заседание назначили на
вечер. Только вечером, после продолжительных споров и под воздействием
германского наступления, 7 голосами против 5 предложение Ленина было
принято. За него голосовали Ленин, Троцкий, Сталин, Свердлов, Зиновьев,
Сокольников и Смилга. Против -- Урицкий, Иоффе, Ломов, Бухарин, Крестинский.
Подготовка текста обращения к правительству Германии поручалась Ленину и
Троцкому. Пока же ЦК постановил немедленно послать немцам радиосообщение о
согласии подписать мир. Свердлов между тем должен был отправиться к левым
эсерам, известить их о решении большевистского ЦК и о том, что решением
советского правительства будет считаться совместное постановление
центральных комитетов РСДРП(б) и ПЛСР.
На состоявшемся 18 февраля объединенном заседании центральных комитетов
РСДРП(б) и ПЛСР последняя проголосовала за принятие германских условий.
Ленин поэтому поспешил назначить на 19 февраля совместное заседание
большевистской и левоэсеровской фракций ВЦИКа, согласившись считать
вынесенное решение окончательным. Уверенный в своей победе, Ленин вместе с
Троцким (согласно постановлению ЦК) в ночь на 19 февраля составил текст
радиообращения к немцам. Совнарком выражал протест по поводу германского
наступления, начатого против республики, "объявившей состояние войны
прекращенным и начавшей демобилизацию армии на всех фронтах", но заявлял "о
своем согласии подписать мир на тех условиях, которые были предложены
делегациями Четверного союза в Брест-Литовске".26
Радиотелеграмма за подписями Ленина и Троцкого была передана утром 19
февраля и уже в 9.12 получена немцами, о чем был немедленно информирован
генерал Гофман. Все это Ленин проделал еще до того, как было принято
формальное совместное решение большевистской и левоэсеровской фракций ВЦИКа.