Страница:
хорошие отношения. Против такого подарка говорит и то, что целью
австро-венгерской политики является избежать общей с Россией границы.
Депутат д-р Вимер: Я тоже считаю, что следует как можно скорее
заключить новые договоры. Самым правильным было бы созвать рейхстаг. Если бы
это было возможно, то это был бы самый лучший путь. Но ответственность
велика, если из-за такой задержки заключение договоров сорвется.
Его превосходительство фон Пайер: Есть серьезные сомнения в
целесообразности созыва. Рейхстагу придется заседать 12-14 дней, прежде чем
вопрос будет улажен. Но, по моему мнению, необходимо определенное единодушие
в вопросе о нецелесообразности созыва рейхстага.
Депутат Эберт: Не может быть и речи о добровольном присоединении
Эстляндии и Лифляндии к Германии. Масса местного населения против этого, за
-- только бароны. Поэтому я считаю необходимым, чтобы нам дали объективное
доказательство того, что 6 миллиардов -- это не контрибуция. Мы ничего не
имеем против выплаты общей суммы компенсации, речь идет о ее размере. Я был
в ужасе от настроений в стране. Особенно большую роль здесь играют
отпускники, которые рассказывают о положении на фронте. Люди особенно
недовольны разведывательной службой на фронте, действия которой направлены
на аннексию. Заключение Дополнительных договоров означает ужесточение
условий Брестского договора и не способствует поднятию настроений, как
думает депутат Гри с намерением решать дела, не терпящие отлагательства. В
случае созыва главной комиссии или рейхстага мы будем возражать против
обсуждения общей политики, прежде чем выяснится ситуация на Западе. Можно
говорить только об обсуждении данных договоров.
Его превосходительство д-р Криге: Я с удовольствием дам депутату Эберту
или другим господам из социал-демократической фракции подробные разъяснения
относительно финансово-политического содержания договора.
Депутат Дове: Какие еще есть спорные вопросы между нами и русским
правительством?
Его превосходительство фон Гинце: Препятствием для заключения договора
является положение на Кавказе. Несмотря на данное обещание, турецкие армии
предприняли наступление на Баку. Русские отбили его. Тогда турки заявили,
что для восстановления своей чести они должны взять Баку. Мы, как и русские,
заинтересованы в том, чтобы воспрепятствовать этому; в военном отношении мы
сейчас не в состоянии этому помешать, мы можем действовать только
дипломатическим путем. Я надеюсь, что это нам удастся. Русские требуют более
реальных гарантий. Мы не можем их дать, и это препятствует заключению
договора.
Депутат д-р Штреземан: Эти сведения статс-секретаря говорят против
созыва рейхстага, так как в этом случае придется обсуждать наши отношения с
союзниками.
Депутат Дове: Это не совсем так. Рейхстаг следует созвать только после
того, как договоры будут действительно заключены. Правительство должно взять
ответственность на себя. Нет сомнения, что большинство рейхстага одобрит его
действия.
Его превосходительство д-р Криге. Отвечает на ряд вопросов депутата
Эберта относительно положения с обменом военнопленными с Россией.
Его превосходительство фон Пайер: Мы выслушали ваши мнения, теперь
правительство примет решение.
Совершенно секретно
Из бесед с руководителем бюро иностранной помощи в Москве ротмистром
В у меня сложилось впечатление, что у господина
главнокомандующего восточной группой войск и (в меньшей степени) в ВГК на
первый план все больше выступает мысль о военном вмешательстве в России.
Учитывая это, я считаю своей обязанностью высказать свое мнение по этому
вопросу, тем более, что осуществление этой идеи должно быть подготовлено с
помощью широко ведущейся военно-политической пропаганды.
По моему мнению, следует признать необходимость подготовки скорейшего
свержения правительства большевиков. Нет сомнения в том, что деятельность
этого правительства наносит очень большой ущерб монархическому
государственному строю, а также его буржуазной основе в Германии, нашей
культуре. События последних месяцев показывают, что компромисс с советской
республикой невозможен. Это позволяет утвердительно ответить на вопрос об
изменении системы правления, и здесь встает вопрос о способе и времени
осуществления данной меры. Я не хочу переоценивать многочисленные просьбы с
русской стороны об интервенции, однако убежден, что изменить систему
необходимо как можно скорей, по возможности не позже, чем в течение
ближайших шести недель. В противном случае страна будет все сильнее
погружаться в хаос, что нанесет невосполнимый ущерб интересам Германии.
Движущей и организующей силой должна стать Германия, иначе переворот,
которого горячо желают все небольшевистские силы, а также подавляющая и
лучшая часть русского народа, поставит себе в заслугу Антанта, в то время
как отрицательная сторона этой акции ляжет на Германию. Есть также отдельные
организации в деревнях* , которые с трудом поддерживают друг с другом связь.
Можно рассчитывать на то, что в решающий момент существующие
контрреволюционные группы встанут на сторону интервентов даже в том случае,
если они не будут ориентированы на Германию. Но прежде всего мне кажется
необходимым осуществить эту акцию как можно скорее, чтобы помощь со стороны
латышей была достаточно эффективной для обеспечения успеха еще до начала
военных операций Германии.
Как я уже докладывал, латыши выказывают все меньше желания проливать
кровь за большевиков. Растет вероятность того, что их полки начнут
разбегаться. Пока что мне удавалось сдерживать их командующего, но я думаю,
что, по крайней мере, ему надо предоставить конкретную программу. Если будет
установлен конкретный срок начала военных операций, латыши смогут справиться
с большевиками, в том числе и с их вождями, в Москве и удерживать город до
прибытия подкрепления. Эта помощь имела бы то большое преимущество, что не
позволила бы нынешним большевистским руководителям пролить кровь и нанести
ущерб Москве, что они угрожают сделать при первых признаках немецкого
наступления. Одновременно одним ударом был бы парализован центр
сопротивления.
После свержения большевиков главную трудность будет представлять
образование нового правительства и вопросы снабжения**. Я позволил бы себе
сделать предложения и по этим вопросам, но у меня сложилось впечатление, что
вопрос о ревизии Брестского мира уже рассматривается нашей стороной. Новое
правительство должно дать определенные обещания Германии и выступить с
соответствующей программой перед своим народом. Благодаря этому оно также
могло бы найти необходимую поддержку у других партий. Если бы можно было
сейчас удовлетворить товарный голод крестьян с помощью обмена товарами между
городом и деревней*, то с продовольственным голодом помогли бы справиться
также украинские запасы**. В связи с этим надо решить, можно ли позволить
крестьянам приобретать за деньги часть используемой ими сейчас земли***. Я
думаю, что они охотно пошли бы на это. Сибирское правительство также
выказывает большой интерес в восстановлении России, поэтому можно быть
уверенным в том, что оно окажет нам политическую и экономическую
поддержку****, а это отразится и на военном положении на востоке.
Затягивание операции нежелательно и по климатическим причинам. После
успешного и проведенного не очень большими военными силами свержения
большевиков было бы целесообразно и вполне возможно в сравнительно короткий
срок вывести из страны использовавшиеся войска*****. Это, по крайней мере,
явилось бы основой взаимного доверия (которого мы можем лишиться)******,
необходимого для экономического сотрудничества в будущем.
Гайшильд
Москва, 5 октября 1918 г.
Люди здесь находятся в состоянии эйфории. Подобно тому, как при ударе
молотком на тысячу осколков разбивается стекло, катастрофа Болгарии разбила
центрально-европейский блок в глазах большевиков. Общественность явилась
свидетелем того, как за несколько дней прошлой недели огромный восточный
фронт от Адриатики до Мурманска внезапно был смят, и весь фланг стран
Центральной Европы оказался открытым ударам противника.
Все уверены в выходе из войны терпящей поражения Турции, и пролетарская
фантазия уже видит гордый английский флот, идущий на Батум и Одессу, в
Черном море. Пресса захлебывается от радости: там уверены, что одна из
империалистических групп, борющихся с марксизмом, находится на грани
катастрофы. И одновременно они трясутся от страха, видя опасность
наступления другой победившей империалистической группы.
Если не удастся немедленно заключить мир и оправдаются гипотезы о
поражении стран Центральной Европы, то в течение нескольких недель
большевикам будет нанесено поражение на севере, востоке и юге. В глубине
души они опасаются этого, хотя внешне стараются не показывать своего страха,
так как русский пролетариат и Красная армия справятся со всем и всеми! А
если уж и они не помогут, то на помощь придет мировая революция и немецкий
социалистический народ, который сбросит своих буржуазных мучителей, порвет
Брест-Литовский договор и вместе с русскими большевиками выступит против
угрожающего диктатуре пролетариата англо-американского империализма.
Как известно, этот последний не хочет и слышать о Брест-Литовском мире;
благодаря этому он привлек в свой лагерь всех националистически настроенных
русских. Большевизм также борется с этим договором, так как он вплотную
приблизил к России германский империализм и усилил контроль, препятствующий
какой-либо агитации.
Не надо быть ни капиталистом Антанты, ни большевиком, чтобы сожалеть об
этом договоре и с точки зрения Центральной Европы. Договор должен был убить
трех мух одним ударом: ликвидировать восточный фронт, утолить земельный
голод Германии и, используя внутреннее разложение России, свести ее до
положения германской колонии. Но это уж слишком! Тем более как результат
отчаянной борьбы не на жизнь а на смерть.
Центральной Европе, или, правильнее сказать, Германии, надо было бы
удовлетвориться первым из трех желаний. А вместо двух других приобрести
дружбу русского народа. И в этом случае восточный фронт уже не был бы нужен,
а в Москве не было бы большевиков, так же, как в Сибири - японцев, англичан,
американцев и французов.
Конечно, по-человечески можно простить Брестский договор. Он возник в
экстазе борьбы. Как не слишком любезно сказал один швед, это - результат
истории: с одной стороны, наивные фантасты, с другой -- фанатичные
преступники. Мне кажется, что этот договор становится тем, чем стали
альхесирасские документы*, над которыми в течение нескольких месяцев ломали
головы многие умники в Танжере**.
В номере "Воссише Цайтунг" в сентябре помещена великолепная статья
Георга Бернгарда "Уроки Москвы", в которой говорится об ошибках Германии
после Брест-Литовска.
Этому ставшему вдруг актуальным вопросу посвящены две статьи Радека,
которые вместе с письмом Ленина к своим сторонникам и позавчерашней
резолюцией Центрального исполнительного комитета (эти статьи и документы я
прилагаю)* позволяют взглянуть на сложившуюся ситуацию глазами большевиков.
Ваше превосходительство, не посчитайте за труд просмотреть и эти, к
сожалению, довольно большие приложения. Они дают ясную картину того, как в
настоящий момент мир отражается в мозгу большевиков. Они в очередной раз
показывают, как ошибаются страны Центральной Европы, недооценивая Москву.
Пусть идея создания нового фронта от Каттаро до Архангельска в
настоящий момент является лишь плодом воображения Интернационала, Москва
выступает за этот фронт.
Поттере
ПРЕДСТАВИТЕЛЮ МИНИСТЕРСТВА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ В СТАВКЕ
ФОН ГИНЦЕ
Берлин, 22 октября 1918 г.
Ваше превосходительство!
Больше всего меня сейчас занимает вопрос о наших отношениях с
большевиками. Я считаю, что до сих пор мы действовали правильно, не
предпринимая никаких шагов против республики Советов и поддерживая с ней
нормальные отношения, так как ее военные действия против приверженцев
старого режима и Антанты способствовали параличу России. Но теперь мы
вынуждены переориентировать свою политику на мир, и я спрашиваю себя, не
стоит ли в самом ближайшем будущем провести ревизию наших отношений с
нынешними правителями в Москве.
Долго большевики не продержатся. После заключения общего мира все, как
они сами предполагают, повернутся против них, и тогда их власти придет
конец. Вероятно, при этом прольется много крови. Если война будет
продолжаться и Антанта после падения Константинополя начнет активные
действия на востоке (что вполне вероятно), то все равно через какое-то время
конец будет такой же.
Учитывая все это, я склоняюсь к мысли, что нам не следует выжидать, а
надо вовремя порвать с ними, чтобы вероятное кровопролитие не поставили нам
в вину.
К тому же большевики, видя наше теперешнее положение и приближение
своего собственного конца, поставят все на последнюю карту -
революционизирование Германии. Пропаганда их официальных и неофициальных
представителей принимает все больший размах. В последнее время у них очень
тесные отношения с нашими "независимыми". Недавняя демонстрация на
Унтер-ден-Линден, наверняка, связана с деятельностью русского посольства.
На восточном фронте происходят подстрекательские митинги, в Верхней
Силезии началась забастовка, имеющая явно выраженный большевистский
характер, само советское правительство почти неприкрыто призывает к
революции. Разумеется, мы приняли все возможные контрмеры, но мне кажется,
что лишь полный разрыв всех отношений с Россией может прервать идущие к нам
нити.
Правда, разрыв отношений представляет серьезную опасность для жизни
наших соотечественников в России и нанесет ущерб экономике. Поэтому
генеральный консул в Москве считает, что необходимо одновременно начать
военную интервенцию. Не знаю, как это можно сейчас сделать. Вряд ли можно
говорить даже о временной оккупации Петербурга небольшим контингентом. Я
хотел бы попросить Вас обсудить этот вопрос с ВГК и был бы весьма
признателен, если бы Вы сообщили мне о результатах этого обсуждения, а также
о своей собственной точке зрения. Я очень высоко ценю мнение Вашего
превосходительства как великолепного знатока России.
Подписано: Зольф
Оттокар Чернин занимал пост австро-венгерского министра иностранных дел
с конца 1916 до апреля 1918 года. Перед назначением на этот пост он был
австро-венгерским посланником в Румынии до вступления Румынии в войну на
стороне Антанты. Факты, сообщаемые Черниным, не оставляют сомнения в том,
что положение Австрии уже в 1917 г. было совершенно катастрофическим. Для
внимательных наблюдателей это уже давно было ясно. Книга Чернина это
убеждение вполне подтверждает.
Уже в апреле 1917 г. в записке (приведенной в книге), поданной
императору Карлу и предназначавшейся также и для вручения императору
Вильгельму, Чернин формулировал положение следующим образом:
Совершенно ясно, что наша военная мощь подходит к концу... Я указываю
только на то, что сырье для изготовления военных материалов на исходе, что
человеческий материал совершенно истощен, и прежде всего на гнетущее
отчаяние, которым охвачены все слои населения вследствие недоедания и
которое делает невозможным выносить дальше тяжесть военных страданий. Если я
еще надеюсь, что нам удастся выдержать ближайшие месяцы и с успехом
обороняться, то для меня все же вполне ясно, что возможность еще одной
зимней кампании совершенно исключается, другими словами, в конце лета или
осенью должен наступить конец.
Чернин далее указывает на опасность революции, которая должна вспыхнуть
при продолжении войны, и обращает внимание на "изумительную легкость, с
которой была низвергнута сильнейшая монархия в мире" (т.е. Россия). Он
предостерегает против мнения, что в Германии и Австро-Венгрии монархические
чувства пустили такие глубокие корни, что там подобная революция невозможна.
Утверждать это, говорит Чернин, значит не понимать глубокого переворота,
вызванного в настроении этой войной.
Эта война открывает новую эру в мировой истории. Она беспримерна. Мир
теперь не тот, каким он был три года тому назад, и было бы тщетно искать в
мировой истории аналогии событиям, которые теперь стали повседневными...
Вашему Величеству известно, что гнет, под которым стонет население, достиг
степени прямо невыносимой. Струна натянута до того, что каждый день можно
ожидать, что она лопнет... Я твердо убежден, что Германия так же, как и мы,
дошла до предела своих сил, чего, впрочем, ответственные политики в Берлине
вовсе не отрицают... Если монархи Центральных империй не в состоянии в
ближайшие месяцы заключить мир, это сделают через их головы народы, а тогда
волны революционных движений сметут все то, за что наши братья и сыновья
теперь еще борются и умирают.
В конце своей записки он говорит:
Мы можем подождать еще несколько недель и попытаться выяснить, будет ли
возможность заговорить с Парижем или Петербургом. Если это не удастся, мы
должны своевременно пойти нашей последней картой и сделать те крайние
предложения, на которые я уже раньше указывал.
Эти крайние уступки, которые отстаивал Чернин, заключались в том, чтобы
Германия пришла к соглашению с Францией насчет Эльзас-Лотарингии, т.е.,
другими словами, отказалась от этих областей, а Австрия уступила Галицию
вновь созданной Польше, причем она не имела бы ничего против того, чтобы эта
новая великая Польша была соединена личной унией с Германией.
17 ноября 1917 г. Чернин пишет своему знакомому, что ему, вероятно,
скоро придется покинуть свой пост (министра иностранных дел), потому что
против него ведутся различные интриги.
Избавление, слава Богу, уже близко. Я бы только очень хотел покончить с
Россией и, таким образом, быть может, создать возможность общего мира.
Известия из России сходятся в том, что тамошнее правительство безусловно
хочет добиться мира, причем как можно скорее. Если этот мир будет заключен,
германцы уверены в будущем. Они не сомневаются в том, что если они будут
иметь возможность перебросить свои массы на Запад, им удастся прорвать
фронт, взять Париж и Кале и оттуда непосредственно угрожать Англии. Такой
успех действительно может привести к миру, если Германия тогда со своей
стороны согласится отказаться от завоеваний. Я во всяком случае не могу себе
представить, чтобы Антанта, после потери Парижа и Кале, не была согласна на
мир inter pares. Гинденбург до сих пор сдержал все, что обещал, в этом ему
нельзя отказать, и вся Германия твердо верит в его предстоящие успехи на
Западе. Необходимое условие для того, однако, конечно - освобожденный
Восточный фронт, т.е. мир с Россией. Русский мир может таким образом быть
первой ступенью на лестнице к всеобщему миру.
Я в последние дни получил надежные сведения о большевиках. Их вожди -
почти исключительно евреи, с совершенно фантастическими идеями, и я не
завидую стране, которой они управляют. Но нас, конечно, прежде всего
интересует их стремление к миру, а оно, по-видимому, существует - они не в
состоянии больше вести войну.
В министерстве у нас тут представлены три течения. Одно не принимает
Ленина всерьез и считает его калифом на час; другое не разделяет этого
взгляда, но восстает против того, чтобы вести переговоры с таким
революционером. Третье течение состоит, насколько я могу судить, из одного
меня, и оно будет вести переговоры, несмотря на возможность того, что Ленин
скоро будет сметен, и на несомненность его революционности. Чем меньше
времени Ленин останется у власти, тем скорее надо вести переговоры, ибо
никакое русское правительство, которое будет после него, не начнет войны
вновь. Я не могу создать себе русского Меттерниха в качестве партнера тогда,
когда его нет. Германцы ломаются и не обнаруживают особенной охоты идти на
переговоры с Лениным, очевидно, по только что приведенным соображениям. Они
при этом непоследовательны, как весьма часто. Германские военные, - которые,
как известно, дают направление всей германской политике, - мне кажется,
сделали все для того, чтобы низвергнуть Керенского и поставить на его место
"нечто другое". Это "другое" теперь налицо и желает заключить мир,
следовательно, не надо упустить случая, несмотря на все сомнения, которые
внушает партнер.
Узнать что-нибудь в точности насчет этих большевиков почти невозможно,
т.е. лучше сказать, узнаешь очень многое, но сведения очень противоречивые.
Они начинают с того, что уничтожают все, что сколько-нибудь напоминает о
труде, благосостоянии и культуре, и истребляют буржуазию. В их программе,
по-видимому, нет речи о "свободе и равенстве", только о зверском подавлении
всего того, что не есть пролетариат. Русская буржуазия почти так же труслива
и глупа, как наша, и дает себя резать, как бараны. Несомненно, что этот
русский большевизм представляет европейскую опасность, и если бы мы обладали
силой добиться одновременно со сносным для нас миром еще установления
закономерных порядков в чужих странах, - самое правильное было бы вовсе не
разговаривать с этими людьми, идти на Петербург и восстановить порядок. Но
этой силы у нас нет, ибо нам нужен наискорейший мир ради нашего спасения, а
мы не можем получить мира, если германцы не придут в Париж. Но германцы
могут прийти в Париж только тогда, когда мы освободимся от нашего Восточного
фронта. Таким образом замыкается круг. Это все рассуждения, которые
высказывают сами германские военные, а потому так нелогично с их стороны,
когда личность Ленина оказывается для них неприемлемой... Как можно скорее
покончить с Россией, сломать затем волю Антанты, стремящейся к нашему
уничтожению, и заключить мир, хотя бы и с потерями - таковы мой план и
надежда, которой я живу. Конечно, после взятия Парижа все, что называется
"влиятельным, будет, кроме императора Карла, требовать "хорошего" мира,
которого мы получить никоим образом не можем. Но я возьму на себя тяжелый
крест быть тем, который испортил мир. Таким образом, я надеюсь, мы выйдем из
войны только с одним подбитым глазом. Но старые времена уже больше не
вернутся. В судорогах и муках родится новый мировой порядок.
19 декабря того же 1917 года Чернин отмечает в своем дневнике, что он в
этот день выехал из Вены в Брест-Литовск вместе с остальными членами
австро-венгерской делегации.
В пути я изложил фельдмаршал-лейтенанту Цицерицу (Cziczericz) свои
взгляды и планы. Я высказал свое убеждение, что русские внесут предложение
заключить общий мир и что мы, естественно, должны будем согласиться с этим
предложением. Я еще далеко не оставил надежды, что в Бресте может быть
положено начало всеобщему миру. Если же Антанта не согласиться, то тогда, по
крайней мере, путь будет свободен для сепаратного мира (с Россией).
На следующий день Чернин прибыл в Брест-Литовск.
В шесть часов я поехал к начальнику штаба главнокомандующего Восточным
фронтом генералу Гофману и узнал от него интересные подробности насчет
психологии русских делегатов и относительно заключенного перемирия. У меня
было впечатление, что генерал Гофман, наряду со знанием дела и энергией,
обладает и большой ловкостью и спокойствием, но также и большой дозой
прусской грубости. Все это дало ему возможность заставить русских заключить
весьма благоприятное перемирие, несмотря на проявившиеся сначала
сопротивления...
Мы потом пошли вместе обедать. За столом сидел весь штаб
главнокомандующего восточным фронтом в числе почти 100 человек. Этот обед
представлял одну из самых курьезных картин, которую можно себе представить.
Председательствует принц Леопольд Баварский. Рядом с принцем сидит
председатель русской делегации, еврей по имени Иоффе, недавно лишь
освобожденный из Сибири, далее сидели генералы и прочие делегаты. Кроме
упомянутого Иоффе, наиболее выдающимся членом делегации является Каменев,
зять русского министра иностранных дел Троцкого, который тоже был освобожден
из тюрьмы революцией и играет теперь выдающуюся роль. Третьим членом
делегации является г-жа Биценко, женщина с очень богатым прошлым. Ее муж -
мелкий чиновник, а она сама рано примкнула к революционному движению.
Двенадцать лет тому назад она убила генерала Сахарова, губернатора какого-то
русского города, которого за проявленную им решительность социалисты
австро-венгерской политики является избежать общей с Россией границы.
Депутат д-р Вимер: Я тоже считаю, что следует как можно скорее
заключить новые договоры. Самым правильным было бы созвать рейхстаг. Если бы
это было возможно, то это был бы самый лучший путь. Но ответственность
велика, если из-за такой задержки заключение договоров сорвется.
Его превосходительство фон Пайер: Есть серьезные сомнения в
целесообразности созыва. Рейхстагу придется заседать 12-14 дней, прежде чем
вопрос будет улажен. Но, по моему мнению, необходимо определенное единодушие
в вопросе о нецелесообразности созыва рейхстага.
Депутат Эберт: Не может быть и речи о добровольном присоединении
Эстляндии и Лифляндии к Германии. Масса местного населения против этого, за
-- только бароны. Поэтому я считаю необходимым, чтобы нам дали объективное
доказательство того, что 6 миллиардов -- это не контрибуция. Мы ничего не
имеем против выплаты общей суммы компенсации, речь идет о ее размере. Я был
в ужасе от настроений в стране. Особенно большую роль здесь играют
отпускники, которые рассказывают о положении на фронте. Люди особенно
недовольны разведывательной службой на фронте, действия которой направлены
на аннексию. Заключение Дополнительных договоров означает ужесточение
условий Брестского договора и не способствует поднятию настроений, как
думает депутат Гри с намерением решать дела, не терпящие отлагательства. В
случае созыва главной комиссии или рейхстага мы будем возражать против
обсуждения общей политики, прежде чем выяснится ситуация на Западе. Можно
говорить только об обсуждении данных договоров.
Его превосходительство д-р Криге: Я с удовольствием дам депутату Эберту
или другим господам из социал-демократической фракции подробные разъяснения
относительно финансово-политического содержания договора.
Депутат Дове: Какие еще есть спорные вопросы между нами и русским
правительством?
Его превосходительство фон Гинце: Препятствием для заключения договора
является положение на Кавказе. Несмотря на данное обещание, турецкие армии
предприняли наступление на Баку. Русские отбили его. Тогда турки заявили,
что для восстановления своей чести они должны взять Баку. Мы, как и русские,
заинтересованы в том, чтобы воспрепятствовать этому; в военном отношении мы
сейчас не в состоянии этому помешать, мы можем действовать только
дипломатическим путем. Я надеюсь, что это нам удастся. Русские требуют более
реальных гарантий. Мы не можем их дать, и это препятствует заключению
договора.
Депутат д-р Штреземан: Эти сведения статс-секретаря говорят против
созыва рейхстага, так как в этом случае придется обсуждать наши отношения с
союзниками.
Депутат Дове: Это не совсем так. Рейхстаг следует созвать только после
того, как договоры будут действительно заключены. Правительство должно взять
ответственность на себя. Нет сомнения, что большинство рейхстага одобрит его
действия.
Его превосходительство д-р Криге. Отвечает на ряд вопросов депутата
Эберта относительно положения с обменом военнопленными с Россией.
Его превосходительство фон Пайер: Мы выслушали ваши мнения, теперь
правительство примет решение.
Совершенно секретно
Из бесед с руководителем бюро иностранной помощи в Москве ротмистром
В у меня сложилось впечатление, что у господина
главнокомандующего восточной группой войск и (в меньшей степени) в ВГК на
первый план все больше выступает мысль о военном вмешательстве в России.
Учитывая это, я считаю своей обязанностью высказать свое мнение по этому
вопросу, тем более, что осуществление этой идеи должно быть подготовлено с
помощью широко ведущейся военно-политической пропаганды.
По моему мнению, следует признать необходимость подготовки скорейшего
свержения правительства большевиков. Нет сомнения в том, что деятельность
этого правительства наносит очень большой ущерб монархическому
государственному строю, а также его буржуазной основе в Германии, нашей
культуре. События последних месяцев показывают, что компромисс с советской
республикой невозможен. Это позволяет утвердительно ответить на вопрос об
изменении системы правления, и здесь встает вопрос о способе и времени
осуществления данной меры. Я не хочу переоценивать многочисленные просьбы с
русской стороны об интервенции, однако убежден, что изменить систему
необходимо как можно скорей, по возможности не позже, чем в течение
ближайших шести недель. В противном случае страна будет все сильнее
погружаться в хаос, что нанесет невосполнимый ущерб интересам Германии.
Движущей и организующей силой должна стать Германия, иначе переворот,
которого горячо желают все небольшевистские силы, а также подавляющая и
лучшая часть русского народа, поставит себе в заслугу Антанта, в то время
как отрицательная сторона этой акции ляжет на Германию. Есть также отдельные
организации в деревнях* , которые с трудом поддерживают друг с другом связь.
Можно рассчитывать на то, что в решающий момент существующие
контрреволюционные группы встанут на сторону интервентов даже в том случае,
если они не будут ориентированы на Германию. Но прежде всего мне кажется
необходимым осуществить эту акцию как можно скорее, чтобы помощь со стороны
латышей была достаточно эффективной для обеспечения успеха еще до начала
военных операций Германии.
Как я уже докладывал, латыши выказывают все меньше желания проливать
кровь за большевиков. Растет вероятность того, что их полки начнут
разбегаться. Пока что мне удавалось сдерживать их командующего, но я думаю,
что, по крайней мере, ему надо предоставить конкретную программу. Если будет
установлен конкретный срок начала военных операций, латыши смогут справиться
с большевиками, в том числе и с их вождями, в Москве и удерживать город до
прибытия подкрепления. Эта помощь имела бы то большое преимущество, что не
позволила бы нынешним большевистским руководителям пролить кровь и нанести
ущерб Москве, что они угрожают сделать при первых признаках немецкого
наступления. Одновременно одним ударом был бы парализован центр
сопротивления.
После свержения большевиков главную трудность будет представлять
образование нового правительства и вопросы снабжения**. Я позволил бы себе
сделать предложения и по этим вопросам, но у меня сложилось впечатление, что
вопрос о ревизии Брестского мира уже рассматривается нашей стороной. Новое
правительство должно дать определенные обещания Германии и выступить с
соответствующей программой перед своим народом. Благодаря этому оно также
могло бы найти необходимую поддержку у других партий. Если бы можно было
сейчас удовлетворить товарный голод крестьян с помощью обмена товарами между
городом и деревней*, то с продовольственным голодом помогли бы справиться
также украинские запасы**. В связи с этим надо решить, можно ли позволить
крестьянам приобретать за деньги часть используемой ими сейчас земли***. Я
думаю, что они охотно пошли бы на это. Сибирское правительство также
выказывает большой интерес в восстановлении России, поэтому можно быть
уверенным в том, что оно окажет нам политическую и экономическую
поддержку****, а это отразится и на военном положении на востоке.
Затягивание операции нежелательно и по климатическим причинам. После
успешного и проведенного не очень большими военными силами свержения
большевиков было бы целесообразно и вполне возможно в сравнительно короткий
срок вывести из страны использовавшиеся войска*****. Это, по крайней мере,
явилось бы основой взаимного доверия (которого мы можем лишиться)******,
необходимого для экономического сотрудничества в будущем.
Гайшильд
Москва, 5 октября 1918 г.
Люди здесь находятся в состоянии эйфории. Подобно тому, как при ударе
молотком на тысячу осколков разбивается стекло, катастрофа Болгарии разбила
центрально-европейский блок в глазах большевиков. Общественность явилась
свидетелем того, как за несколько дней прошлой недели огромный восточный
фронт от Адриатики до Мурманска внезапно был смят, и весь фланг стран
Центральной Европы оказался открытым ударам противника.
Все уверены в выходе из войны терпящей поражения Турции, и пролетарская
фантазия уже видит гордый английский флот, идущий на Батум и Одессу, в
Черном море. Пресса захлебывается от радости: там уверены, что одна из
империалистических групп, борющихся с марксизмом, находится на грани
катастрофы. И одновременно они трясутся от страха, видя опасность
наступления другой победившей империалистической группы.
Если не удастся немедленно заключить мир и оправдаются гипотезы о
поражении стран Центральной Европы, то в течение нескольких недель
большевикам будет нанесено поражение на севере, востоке и юге. В глубине
души они опасаются этого, хотя внешне стараются не показывать своего страха,
так как русский пролетариат и Красная армия справятся со всем и всеми! А
если уж и они не помогут, то на помощь придет мировая революция и немецкий
социалистический народ, который сбросит своих буржуазных мучителей, порвет
Брест-Литовский договор и вместе с русскими большевиками выступит против
угрожающего диктатуре пролетариата англо-американского империализма.
Как известно, этот последний не хочет и слышать о Брест-Литовском мире;
благодаря этому он привлек в свой лагерь всех националистически настроенных
русских. Большевизм также борется с этим договором, так как он вплотную
приблизил к России германский империализм и усилил контроль, препятствующий
какой-либо агитации.
Не надо быть ни капиталистом Антанты, ни большевиком, чтобы сожалеть об
этом договоре и с точки зрения Центральной Европы. Договор должен был убить
трех мух одним ударом: ликвидировать восточный фронт, утолить земельный
голод Германии и, используя внутреннее разложение России, свести ее до
положения германской колонии. Но это уж слишком! Тем более как результат
отчаянной борьбы не на жизнь а на смерть.
Центральной Европе, или, правильнее сказать, Германии, надо было бы
удовлетвориться первым из трех желаний. А вместо двух других приобрести
дружбу русского народа. И в этом случае восточный фронт уже не был бы нужен,
а в Москве не было бы большевиков, так же, как в Сибири - японцев, англичан,
американцев и французов.
Конечно, по-человечески можно простить Брестский договор. Он возник в
экстазе борьбы. Как не слишком любезно сказал один швед, это - результат
истории: с одной стороны, наивные фантасты, с другой -- фанатичные
преступники. Мне кажется, что этот договор становится тем, чем стали
альхесирасские документы*, над которыми в течение нескольких месяцев ломали
головы многие умники в Танжере**.
В номере "Воссише Цайтунг" в сентябре помещена великолепная статья
Георга Бернгарда "Уроки Москвы", в которой говорится об ошибках Германии
после Брест-Литовска.
Этому ставшему вдруг актуальным вопросу посвящены две статьи Радека,
которые вместе с письмом Ленина к своим сторонникам и позавчерашней
резолюцией Центрального исполнительного комитета (эти статьи и документы я
прилагаю)* позволяют взглянуть на сложившуюся ситуацию глазами большевиков.
Ваше превосходительство, не посчитайте за труд просмотреть и эти, к
сожалению, довольно большие приложения. Они дают ясную картину того, как в
настоящий момент мир отражается в мозгу большевиков. Они в очередной раз
показывают, как ошибаются страны Центральной Европы, недооценивая Москву.
Пусть идея создания нового фронта от Каттаро до Архангельска в
настоящий момент является лишь плодом воображения Интернационала, Москва
выступает за этот фронт.
Поттере
ПРЕДСТАВИТЕЛЮ МИНИСТЕРСТВА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ В СТАВКЕ
ФОН ГИНЦЕ
Берлин, 22 октября 1918 г.
Ваше превосходительство!
Больше всего меня сейчас занимает вопрос о наших отношениях с
большевиками. Я считаю, что до сих пор мы действовали правильно, не
предпринимая никаких шагов против республики Советов и поддерживая с ней
нормальные отношения, так как ее военные действия против приверженцев
старого режима и Антанты способствовали параличу России. Но теперь мы
вынуждены переориентировать свою политику на мир, и я спрашиваю себя, не
стоит ли в самом ближайшем будущем провести ревизию наших отношений с
нынешними правителями в Москве.
Долго большевики не продержатся. После заключения общего мира все, как
они сами предполагают, повернутся против них, и тогда их власти придет
конец. Вероятно, при этом прольется много крови. Если война будет
продолжаться и Антанта после падения Константинополя начнет активные
действия на востоке (что вполне вероятно), то все равно через какое-то время
конец будет такой же.
Учитывая все это, я склоняюсь к мысли, что нам не следует выжидать, а
надо вовремя порвать с ними, чтобы вероятное кровопролитие не поставили нам
в вину.
К тому же большевики, видя наше теперешнее положение и приближение
своего собственного конца, поставят все на последнюю карту -
революционизирование Германии. Пропаганда их официальных и неофициальных
представителей принимает все больший размах. В последнее время у них очень
тесные отношения с нашими "независимыми". Недавняя демонстрация на
Унтер-ден-Линден, наверняка, связана с деятельностью русского посольства.
На восточном фронте происходят подстрекательские митинги, в Верхней
Силезии началась забастовка, имеющая явно выраженный большевистский
характер, само советское правительство почти неприкрыто призывает к
революции. Разумеется, мы приняли все возможные контрмеры, но мне кажется,
что лишь полный разрыв всех отношений с Россией может прервать идущие к нам
нити.
Правда, разрыв отношений представляет серьезную опасность для жизни
наших соотечественников в России и нанесет ущерб экономике. Поэтому
генеральный консул в Москве считает, что необходимо одновременно начать
военную интервенцию. Не знаю, как это можно сейчас сделать. Вряд ли можно
говорить даже о временной оккупации Петербурга небольшим контингентом. Я
хотел бы попросить Вас обсудить этот вопрос с ВГК и был бы весьма
признателен, если бы Вы сообщили мне о результатах этого обсуждения, а также
о своей собственной точке зрения. Я очень высоко ценю мнение Вашего
превосходительства как великолепного знатока России.
Подписано: Зольф
Оттокар Чернин занимал пост австро-венгерского министра иностранных дел
с конца 1916 до апреля 1918 года. Перед назначением на этот пост он был
австро-венгерским посланником в Румынии до вступления Румынии в войну на
стороне Антанты. Факты, сообщаемые Черниным, не оставляют сомнения в том,
что положение Австрии уже в 1917 г. было совершенно катастрофическим. Для
внимательных наблюдателей это уже давно было ясно. Книга Чернина это
убеждение вполне подтверждает.
Уже в апреле 1917 г. в записке (приведенной в книге), поданной
императору Карлу и предназначавшейся также и для вручения императору
Вильгельму, Чернин формулировал положение следующим образом:
Совершенно ясно, что наша военная мощь подходит к концу... Я указываю
только на то, что сырье для изготовления военных материалов на исходе, что
человеческий материал совершенно истощен, и прежде всего на гнетущее
отчаяние, которым охвачены все слои населения вследствие недоедания и
которое делает невозможным выносить дальше тяжесть военных страданий. Если я
еще надеюсь, что нам удастся выдержать ближайшие месяцы и с успехом
обороняться, то для меня все же вполне ясно, что возможность еще одной
зимней кампании совершенно исключается, другими словами, в конце лета или
осенью должен наступить конец.
Чернин далее указывает на опасность революции, которая должна вспыхнуть
при продолжении войны, и обращает внимание на "изумительную легкость, с
которой была низвергнута сильнейшая монархия в мире" (т.е. Россия). Он
предостерегает против мнения, что в Германии и Австро-Венгрии монархические
чувства пустили такие глубокие корни, что там подобная революция невозможна.
Утверждать это, говорит Чернин, значит не понимать глубокого переворота,
вызванного в настроении этой войной.
Эта война открывает новую эру в мировой истории. Она беспримерна. Мир
теперь не тот, каким он был три года тому назад, и было бы тщетно искать в
мировой истории аналогии событиям, которые теперь стали повседневными...
Вашему Величеству известно, что гнет, под которым стонет население, достиг
степени прямо невыносимой. Струна натянута до того, что каждый день можно
ожидать, что она лопнет... Я твердо убежден, что Германия так же, как и мы,
дошла до предела своих сил, чего, впрочем, ответственные политики в Берлине
вовсе не отрицают... Если монархи Центральных империй не в состоянии в
ближайшие месяцы заключить мир, это сделают через их головы народы, а тогда
волны революционных движений сметут все то, за что наши братья и сыновья
теперь еще борются и умирают.
В конце своей записки он говорит:
Мы можем подождать еще несколько недель и попытаться выяснить, будет ли
возможность заговорить с Парижем или Петербургом. Если это не удастся, мы
должны своевременно пойти нашей последней картой и сделать те крайние
предложения, на которые я уже раньше указывал.
Эти крайние уступки, которые отстаивал Чернин, заключались в том, чтобы
Германия пришла к соглашению с Францией насчет Эльзас-Лотарингии, т.е.,
другими словами, отказалась от этих областей, а Австрия уступила Галицию
вновь созданной Польше, причем она не имела бы ничего против того, чтобы эта
новая великая Польша была соединена личной унией с Германией.
17 ноября 1917 г. Чернин пишет своему знакомому, что ему, вероятно,
скоро придется покинуть свой пост (министра иностранных дел), потому что
против него ведутся различные интриги.
Избавление, слава Богу, уже близко. Я бы только очень хотел покончить с
Россией и, таким образом, быть может, создать возможность общего мира.
Известия из России сходятся в том, что тамошнее правительство безусловно
хочет добиться мира, причем как можно скорее. Если этот мир будет заключен,
германцы уверены в будущем. Они не сомневаются в том, что если они будут
иметь возможность перебросить свои массы на Запад, им удастся прорвать
фронт, взять Париж и Кале и оттуда непосредственно угрожать Англии. Такой
успех действительно может привести к миру, если Германия тогда со своей
стороны согласится отказаться от завоеваний. Я во всяком случае не могу себе
представить, чтобы Антанта, после потери Парижа и Кале, не была согласна на
мир inter pares. Гинденбург до сих пор сдержал все, что обещал, в этом ему
нельзя отказать, и вся Германия твердо верит в его предстоящие успехи на
Западе. Необходимое условие для того, однако, конечно - освобожденный
Восточный фронт, т.е. мир с Россией. Русский мир может таким образом быть
первой ступенью на лестнице к всеобщему миру.
Я в последние дни получил надежные сведения о большевиках. Их вожди -
почти исключительно евреи, с совершенно фантастическими идеями, и я не
завидую стране, которой они управляют. Но нас, конечно, прежде всего
интересует их стремление к миру, а оно, по-видимому, существует - они не в
состоянии больше вести войну.
В министерстве у нас тут представлены три течения. Одно не принимает
Ленина всерьез и считает его калифом на час; другое не разделяет этого
взгляда, но восстает против того, чтобы вести переговоры с таким
революционером. Третье течение состоит, насколько я могу судить, из одного
меня, и оно будет вести переговоры, несмотря на возможность того, что Ленин
скоро будет сметен, и на несомненность его революционности. Чем меньше
времени Ленин останется у власти, тем скорее надо вести переговоры, ибо
никакое русское правительство, которое будет после него, не начнет войны
вновь. Я не могу создать себе русского Меттерниха в качестве партнера тогда,
когда его нет. Германцы ломаются и не обнаруживают особенной охоты идти на
переговоры с Лениным, очевидно, по только что приведенным соображениям. Они
при этом непоследовательны, как весьма часто. Германские военные, - которые,
как известно, дают направление всей германской политике, - мне кажется,
сделали все для того, чтобы низвергнуть Керенского и поставить на его место
"нечто другое". Это "другое" теперь налицо и желает заключить мир,
следовательно, не надо упустить случая, несмотря на все сомнения, которые
внушает партнер.
Узнать что-нибудь в точности насчет этих большевиков почти невозможно,
т.е. лучше сказать, узнаешь очень многое, но сведения очень противоречивые.
Они начинают с того, что уничтожают все, что сколько-нибудь напоминает о
труде, благосостоянии и культуре, и истребляют буржуазию. В их программе,
по-видимому, нет речи о "свободе и равенстве", только о зверском подавлении
всего того, что не есть пролетариат. Русская буржуазия почти так же труслива
и глупа, как наша, и дает себя резать, как бараны. Несомненно, что этот
русский большевизм представляет европейскую опасность, и если бы мы обладали
силой добиться одновременно со сносным для нас миром еще установления
закономерных порядков в чужих странах, - самое правильное было бы вовсе не
разговаривать с этими людьми, идти на Петербург и восстановить порядок. Но
этой силы у нас нет, ибо нам нужен наискорейший мир ради нашего спасения, а
мы не можем получить мира, если германцы не придут в Париж. Но германцы
могут прийти в Париж только тогда, когда мы освободимся от нашего Восточного
фронта. Таким образом замыкается круг. Это все рассуждения, которые
высказывают сами германские военные, а потому так нелогично с их стороны,
когда личность Ленина оказывается для них неприемлемой... Как можно скорее
покончить с Россией, сломать затем волю Антанты, стремящейся к нашему
уничтожению, и заключить мир, хотя бы и с потерями - таковы мой план и
надежда, которой я живу. Конечно, после взятия Парижа все, что называется
"влиятельным, будет, кроме императора Карла, требовать "хорошего" мира,
которого мы получить никоим образом не можем. Но я возьму на себя тяжелый
крест быть тем, который испортил мир. Таким образом, я надеюсь, мы выйдем из
войны только с одним подбитым глазом. Но старые времена уже больше не
вернутся. В судорогах и муках родится новый мировой порядок.
19 декабря того же 1917 года Чернин отмечает в своем дневнике, что он в
этот день выехал из Вены в Брест-Литовск вместе с остальными членами
австро-венгерской делегации.
В пути я изложил фельдмаршал-лейтенанту Цицерицу (Cziczericz) свои
взгляды и планы. Я высказал свое убеждение, что русские внесут предложение
заключить общий мир и что мы, естественно, должны будем согласиться с этим
предложением. Я еще далеко не оставил надежды, что в Бресте может быть
положено начало всеобщему миру. Если же Антанта не согласиться, то тогда, по
крайней мере, путь будет свободен для сепаратного мира (с Россией).
На следующий день Чернин прибыл в Брест-Литовск.
В шесть часов я поехал к начальнику штаба главнокомандующего Восточным
фронтом генералу Гофману и узнал от него интересные подробности насчет
психологии русских делегатов и относительно заключенного перемирия. У меня
было впечатление, что генерал Гофман, наряду со знанием дела и энергией,
обладает и большой ловкостью и спокойствием, но также и большой дозой
прусской грубости. Все это дало ему возможность заставить русских заключить
весьма благоприятное перемирие, несмотря на проявившиеся сначала
сопротивления...
Мы потом пошли вместе обедать. За столом сидел весь штаб
главнокомандующего восточным фронтом в числе почти 100 человек. Этот обед
представлял одну из самых курьезных картин, которую можно себе представить.
Председательствует принц Леопольд Баварский. Рядом с принцем сидит
председатель русской делегации, еврей по имени Иоффе, недавно лишь
освобожденный из Сибири, далее сидели генералы и прочие делегаты. Кроме
упомянутого Иоффе, наиболее выдающимся членом делегации является Каменев,
зять русского министра иностранных дел Троцкого, который тоже был освобожден
из тюрьмы революцией и играет теперь выдающуюся роль. Третьим членом
делегации является г-жа Биценко, женщина с очень богатым прошлым. Ее муж -
мелкий чиновник, а она сама рано примкнула к революционному движению.
Двенадцать лет тому назад она убила генерала Сахарова, губернатора какого-то
русского города, которого за проявленную им решительность социалисты