Браун Саймон. Рождение империи

   Теперь они заметили присутствие Мэддина и посмотрели в его сторону, удивившись, что Кевлерен подошел так близко. Затем на лицах торговца и женщины отразилось нескрываемое удивление, когда они осознали, что сам принц решил оказать им внимание.
   – Ваше высочество, – произнес мужчина и низко поклонился.
   Женщина сделала реверанс.
   – Я Мэддин Кевлерен, – сказал Мэддин и почувствовал, как дрогнул его голос, когда он встретился взглядом с женщиной. Ее огромные глаза были такими же серыми, как небо над головой, и смотрели на него так открыто и приветливо, что молодой человек даже покраснел.
   – Ах, Генерал Третий Принц Мэддин Кевлерен, – поспешно произнес старик, бросив взгляд на свою спутницу.
   – Так я должна называть вас генералом – или принцем? – простодушно спросила та.
   – Ваш голос подобен прохладному ветерку, который дует летней ночью, – сдавленно проговорил Мэддин.
   Незнакомка опустила глаза, неожиданно смутившись. Щеки ее спутника покраснели.
   Мэддин покачал головой.
   – Простите. С моей стороны слишком самонадеянно…
   – Вовсе нет… – начал было старик, но женщина перебила его.
   – Вы не ответили на мой вопрос, ваше высочество, – сказала она, все еще избегая его взгляда.
   От ее слов у Мэддина резко повысилось настроение.
   – Согласно этикету, меня следует называть генералом, но вы можете называть меня так, как вам заблагорассудится.
   – Меня зовут Най Селфорд, – произнес пожилой мужчина, вновь поклонившись. – Я – торговец из Ферберина, сейчас представляю здешних фермеров в Омеральте…
   Мэддин едва заметно кивнул.
   – А это моя племянница, Алвей Селфорд, которая приехала посмотреть столицу…
   – Алвей, – повторил Мэддин.
   – Если так будет угодно вашему высочеству, – простодушно сказала Алвей и снова сделала реверанс.
   Принц уже собирался выкрикнуть что-то вроде «Очень даже угодно», но внезапно услышал шум за спиной.
   Обернувшись, Мэддин увидел, что Лерена и Юнара выходят из гробницы, а следом за ними – герцог Паймер и их Избранные.
   – Сегодня своим присутствием вы почтили память моей матери, нашей покойной императрицы, – громко сказала Лерена. В ее голосе слышалась неподдельная скорбь. – Теперь она покоится в мире вместе со своим венценосным супругом, моим отцом… Вся боль, все сомнения остались позади. Так пусть же Сефид поможет нам справиться со столь великой потерей.
   – Пусть Сефид поможет нам справиться с великой потерей, – хором повторила толпа.
   – Семья моей матери – теперь моя семья, – произнесла Лерена, и Акскевлерены Хетты с надеждой взглянули на нее – все, кроме Гармонсуэй и бородатого мужчины, стоявшего в сторонке. – Я с радостью приму их… Как только они станут Акскевлеренами, ничто не сможет разрушить наш союз.
   – Ничто не сможет разрушить союз, – повторили все присутствующие Акскевлерены – опять-таки кроме Гармонсуэй и стоявшего рядом с ней мужчины.
   Лерена подошла к своему паланкину и забралась в него. К ней присоединился Паймер. Их Избранные ожидали у выхода из гробницы. Юнара окинула толпу взглядом.
   – Подождите здесь, – шепнул Мэддин, обращаясь к Алвей Селфорд.
   Он подошел к Юнаре.
   – Я должна находиться рядом с сестрой, – сказала ему герцогиня. – Наши Избранные поедут в моем экипаже… Ты можешь вернуться обратно сам?
   – Не беспокойся, – ответил Мэддин.
   – Извини…
   – Не извиняйся, – быстро ответил он. – Сегодня ты нужна своей сестре больше, чем мне.
   Юнара нежно прикоснулась к его лицу и забралась в паланкин Лерены. Носильщики подняли его, развернулись и зашагали в обратную сторону. За ними последовал паланкин Юнары, в котором находились Избранные. Дальше шли королевские гвардейцы. Толпа отошла назад к стенам расщелины, чтобы уступить им дорогу.
   Мэддин подождал, пока оба паланкина скроются во мраке, и подошел к Алвей Селфорд.
   – Мне не на чем вернуться в Омеральт, – сказал он. Девушка все еще избегала смотреть на принца, но ее дядя быстро ответил:
   – Мы почтем за честь, ваше высочество, если вас устроит наш паланкин.
   – Со мной также мой Избранный, – отстраненно произнес Мэддин, не удостоив Ная Селфорда взглядом.
   – В моем паланкине вполне хватит места для четверых, – сказал торговец.
   – Что ж, благодарю. Мы принимаем ваше предложение. Старик отправился на поиски своих носильщиков, оставив Мэддина и Алвей наедине. Толпа плакальщиков, осторожно обходя их, двинулась в обратный путь. Принц знал, что Кадберн находится где-то неподалеку, но из вежливости соблюдает дистанцию.
   – Надеюсь, мой дядя был не слишком прямолинеен, – произнесла Алвей, по-прежнему не глядя Мэддину в глаза.
   – Не посмотрите ли вы на меня? – спросил принц.
   – Я… – начала было девушка.
   – Только не говорите, что вы меня испугались.
   Она подняла подбородок и взглянула на него: в ее глазах читался вызов.
   – Вы – Кевлерен.
   – Я Мэддин Кевлерен, – сказал он. – А вы – Алвей Селфорд. Два свободных человека.
   – Принц и дочь фермера.
   – Два свободных человека, – повторил Мэддин.
   Да, они с Алвей действительно принадлежат к разным классам и разным культурам, но он старался не думать об этом. В конце концов, это всего лишь легкий флирт, а не настоящее ухаживание. Он хотел соблазнить ее, а не влюбиться. Однако принц подсознательно чувствовал, что затевает нечто более опасное, нежели обычная попытка приударить за симпатичной девицей. Перед ним словно открывалась какая-то новая дорога в будущее – дорога, о которой Мэддин никогда раньше не подозревал, не говоря уже о том, что он не знал, куда она может завести.
   Вернулся Най с паланкином и восемью носильщиками. Слуги опустили паланкин пониже, чтобы в него было удобно подняться. Старый торговец кивнул Мэддину, показывая, что тот должен забраться первым, но принц протянул руку, чтобы помочь Алвей. Когда девушка воспользовалась его помощью, он оглянулся, посмотрев в сторону гробницы Хетты, и увидел, что там нет никого, кроме Гармонсуэй и неизвестного бородача. Последний протянул Гармонсуэй небольшой фиал. Женщина взяла его и вошла в гробницу.
   Мэддин не удержался и взглянул на Кадберна. Очевидно, Избранная Хетты решила, что теперь, когда старая императрица отошла в мир иной, для нее больше нет будущего. Бородатый мужчина посмотрел ей вслед, затем обернулся. В этот момент они с Мэддином встретились взглядами. Принц не совсем разобрался в том, что именно увидел в глазах незнакомца, но понял, что, кроме скорби, в них таилось что-то еще. В следующее мгновение мужчина отвернулся и зашагал к выходу из расщелины.
   – Императрица заберет себе Акскевлеренов своей матери? – спросила Алвей.
   Принц кивнул.
   – Только тех, кто пожелает стать ее слугами.
   – А случается так, что кто-то отказывается?
   – Я слышал о таком, – ответил Мэддин, садясь рядом с ней. – Однако сам никогда не видел ничего подобного.
   «Думай, – приказал себе Полома. – Не чувствуй. Забудь о своем сердце».
   Мальвара посмотрел вокруг и заметил, что дым начал понемногу рассеиваться. Торговый корабль, на котором он плыл, теперь уже был настолько далеко от Кидана, что огни города казались лишь искорками на темном фоне. Полома поднял глаза и увидел сверкающие в небе звезды.
   «Думай. Больше никогда не чувствуй. Я – Полома Мальвара, киданский префект».
   Он тряхнул головой. Уже нет. Теперь он – Полома Мальвара, обычный беженец. Изгой, бегущий с родного пепелища, спасающийся от ужасных огнестрелов и коварства презренного Майры Сигни.
   Он прислонился к борту корабля и закрыл глаза. Перед мысленным взором все еще стоял горящий Кидан. Похоже, весь город был охвачен огнем.
   «Думай, Полома. Не переживай, а думай».
   Но это было невозможно. Воспоминания вернулись вместе с печалью и страхом. Мальвара никак не мог забыть то, что ему довелось увидеть сегодня. Не мог выбросить из памяти звуки пальбы и кровавое месиво человеческих тел на площади.
   Полома ничего не мог с этим поделать, как не сумел сдерживать бегущие по щекам слезы.
   Интересно, найдется ли во всем мире хоть один человек, столь же одинокий, как он?..

ГЛАВА 1

   У каждого города – свое время года. В Омеральте всегда осень.
   Он располагался на высоком плато у подножия покрытых снегом Вардарских гор, и осень придавала воздуху какую-то особую прозрачность, отчего каменные башни и купола излучали сияние, а прямые, обсаженные деревьями улицы поражали своими огненными и золотистыми оттенками. Солнце пока стояло высоко в небе, и его лучи дарили тепло, а дувший с гор ветер был достаточно прохладным, чтобы взбодрить и тело, и душу. Тело и душа двадцатишестилетней Гэлис Валера огрубели после двух лет войны на границе, а сердце и разум только недавно раскрылись перед ее покровительницей и возлюбленной. Гэлис вздохнула, найдя утешение в мысли о том, что она по-прежнему может любоваться пейзажем и ценить его красоту, а не просчитывать стратегическое значение данной местности. Девушка знала, что лишь чудом сохранила жизнь и рассудок: еще один год отчаяния и ненависти к самой себе убил бы ее. Теперь она в безопасности и словно пробуждается от долгого тяжелого сна, который отнял у нее значительную часть жизни.
   Гэлис посмотрела на свою спутницу. Несмотря на слишком длинную шею и чересчур тонкий нос, Китайра Альбин была красивой женщиной. Кожа светлая, как гранит Вардарских гор, волосы – цвета спелой пшеницы, а глаза – карие, проницательные, удивительно мудрые и… нежные.
   Китайра заметила, что Гэлис смотрит на нее, и рассмеялась с тихой радостью, столь свойственной для горячо любящих людей.
   – Было очень мило со стороны канцлера одолжить нам свой паланкин, – сказала она.
   – Просто ему хотелось поскорее от нас избавиться, – ровным голосом ответила Гэлис, стараясь скрыть неприязнь к канцлеру. Она не желала портить такое замечательное утро из-за собственного раздражения.
   Китайра сделала глубокий вдох и широко раскинула руки.
   – Я прощаю его. Весь мир у наших ног, – сказала она, наклонилась вперед и взяла Гэлис за руку. – Время таких, как он, уже прошло.
   Китайра вновь рассмеялась, и на этот раз Гэлис тоже не смогла удержаться от смеха.
   – В новом мире не будет места столь неприятным людям…
   – Мы еще не обрели этот новый мир, – напомнила ей Гэлис.
   Китайра пожала плечами.
   – Собеседование предназначено для того, чтобы мы получили возможность попасть в новую колонию. Это простая формальность.
   Уверенность, прозвучавшая в голосе Китайры, напомнила Гэлис о том, что скоро они оставят Омеральт, и девушка уже заранее ощутила легкий укол ностальгии. Она окинула взглядом город, стараясь как можно полнее запомнить этот момент, зная, что со временем прошлое будет восприниматься совсем по-другому.
   Паланкин покачнулся – это носильщики сошли с высокой дороги, окаймлявшей внешнюю стену города, и спустились на оживленные городские улицы. Стражники следили за тем, чтобы носильщиков никто не толкнул и не потревожил Гэлис и Китайру. Кроме того, следовало осторожно обходить другие паланкины, уворачиваться от бесчисленных торговцев и покупателей, детей и новых паровых экипажей. По этой причине оставшаяся часть пути вышла не слишком комфортной. За окном паланкина больше не мелькали живописные виды, зато стали весьма ощутимы резкие запахи большого оживленного города. Когда Гэлис три года назад вернулась с границы, то чуть не задохнулась от этих «ароматов», несмотря на то что она родилась и выросла в Омеральте. Даже сейчас от запаха немытых тел, не справляющейся с потоком нечистот канализации, готовящейся пищи и горящего дерева у нее заболело горло и начался насморк. Да, вполне возможно, что она станет скучать по этому городу, когда покинет его, но это будет значительно позже. Девушка закрыла глаза и крепче сжала руку Китайры.
   В Омеральте не позволяли содержать домашних животных – кроме тех, что находились в зверинцах членов правящей семьи Кевлеренов. (Дикие голуби, воробьи, мыши и крысы разрешения на проживание, понятное дело, не спрашивали. Гос Линседд, только недавно получивший звание офицера, считал этот закон глупым и в то же время страшным.
   Он еще не получил направления обратно на границу и поэтому предполагал, что какое-то время пробудет в столице. Могущественной Хамилайской империи солдаты за канцелярскими столами требовались почти в той же степени, что и на поле боя. Правда, за последние несколько месяцев Гос убедился в том, что в бюрократической битве он проявляет себя не лучшим образом. Однако его действия в необъявленной войне с Ривальдом послужили причиной повышения по службе – если сегодняшнее задание можно назвать повышением. Курьер! Подумать только…
   Линседду оставалось лишь утешаться тем, что, во-первых, он сейчас не просиживает штаны за столом в военном ведомстве и королевском дворце и, во-вторых, направляется с донесением к Генералу Третьему Принцу Мэддину Кевлерену – человеку, которым Гос искренне восхищался. Двадцать лет назад, когда Линседд был всего лишь неопытным новобранцем, его назначили в кавалерийский полк под командование такого же молокососа, хоть и знатного происхождения. В последующие пять лет оба они усердно обучались военному ремеслу, всячески доказывая свою значимость. Очевидно, принц разглядел в Госе некое внутреннее сходство с самим собой, поскольку, получив повышение, взял его под свое начало. Когда же Кевлерена отозвали обратно в столицу, он позаботился о том, чтобы Гос получил младшее офицерское звание, прежде чем послать его на границу.
   Да, подумал Линседд, будет неплохо вновь увидеться с Мэддином Кевлереном. И неплохо вновь увидеть Избранного принца – Кадберна Акскевлерена, человека, который держался в седле столь же уверенно, как и он сам… да и, чего греха таить, превосходил его в рукопашном бою. А когда дело доходило до вина… Следует признаться, что способность Кадберна пить вино и пиво была поистине легендарной.
   Уже в третий раз после получения депеши Гос проверил адрес на конверте. Апартаменты в южном квартале города. Что же случилось? С каких пор Генерал Третий Принц Мэддин Кевлерен стал жить за пределами дворца? Линседд пожал плечами; он был готов подождать и узнать ответы на эти вопросы от самого принца – или от Кадберна. Гос ускорил шаг; военная форма помогала ему прокладывать дорогу на оживленных улицах. По мере удаления от дворца людей на улицах становилось все меньше и меньше, а склады и прочие здания, где хранились товары и жили люди, снабжавшие всем необходимым королевскую семью, сменились охраняемыми многоквартирными домами из полированного гранита. Здесь встречалось уже совсем мало пешеходов, но значительно больше паланкинов, которых сопровождали стражники.
   Вскоре Гос нашел нужный ему дом. Он почти ничем не отличался от прочих зданий в округе, хотя на вид казался менее претенциозным. Линседд подошел ко входу, ожидая, что стражники в причудливых сине-красных ливреях узнают его форму и пропустят офицера. Однако те скрестили алебарды, загораживая дорогу.
   – Я Гос Линседд, со срочным посланием из военного ведомства. Требую пропустить меня.
   Этого было бы достаточно для стражников, нанятых частным образом. Но в данном случае ничего не вышло. Караульные смотрели на Госа с неприкрытым презрением. Офицер почувствовал, как в нем начинает закипать гнев, и уже открыл рот, чтобы приказать им убраться с дороги, как внезапно раздался усталый мужской голос, донесшийся откуда-то из глубины дома:
   – Не стоит повторять еще раз. Они все равно не обратят на тебя внимания.
   Гос всмотрелся в темноту и увидел силуэт человека, сидящего за столом.
   – Я – офицер, у меня срочное…
   – Да, мы уже слышали, – сказал незнакомец. – К кому ты пришел?
   – Не думаю, что вас это касается.
   – Тогда ступай прочь. – Голос говорившего был совершенно спокоен.
   Гос стиснул зубы. Никто, даже Мэддин Кевлерен, никогда не разговаривал с ним таким тоном.
   Он положил руки на рукоять сабли.
   – Впустите меня. Немедленно.
   На этот раз стражники обратили на него больше внимания: они крепче взялись за древки алебард и угрожающе наставили на офицера свое оружие. Да, эти люди определенно ведут себя не как обычные наемники, мельком подумал Линседд. Затем он увидел под плащом одного из охранников зеленый мундир королевских гвардейцев и сразу все понял.
   – Ах вот как, – произнес он, отступив на шаг. – У меня срочная депеша из военного ведомства…
   – Мы это знаем, – раздался в ответ усталый голос.
   – … адресованная Генералу Третьему Принцу Мэддину Кевлерену.
   Гвардейцы немедленно взяли алебарды на караул. Гос услышал звук отодвигаемого стула: через несколько секунд в дверях показалась незнакомая фигура – худощавый мужчина в светлом парике и довольно скромном одеянии. Впрочем, Линседд хорошо знал, что такая с виду простая одежда на самом деле стоит немалых денег.
   – Так почему же ты сразу не сказал? – произнес мужчина и протянул руку.
   Скрыв свое разочарование по поводу того, что ему не удастся самому передать депешу принцу, Гос вручил ее незнакомцу. Тот извлек послание из конверта и начал читать. Гос отсалютовал, развернулся и зашагал прочь.
   – Так говоришь, ты – офицер Гос Линседд? – спросил незнакомец.
   Гос остановился.
   – Так точно.
   Человек с усталым голосом вновь свернул депешу, положил ее в конверт и протянул Линседду.
   – Ты должен передать это лично в руки.
   Не скрывая удивления, Гос взял конверт. Незнакомец отступил в сторону и пропустил его в дом.
   – Иди прямо. На столе лежит лист бумаги. Будь любезен, распишись на нем.
   Когда Гос сделал то, что от него требовалось, незнакомец взял со стола колокольчик и позвонил. Появился слуга в ливрее зеленого цвета с тонкими желто-красными полосками на воротнике, какие носили приближенные Мэддина.
   – Проводи офицера к принцу.
   Слуга поклонился и повел Госа через коридор во внутренний дворик, посредине которого журчал фонтан, рос папоротник и виднелись поросшие мхом мраморные лягушки.
   Сзади раздался какой-то звук. Линседд обернулся и увидел носильщиков с паланкином. Стражники снова скрестили свои алебарды.
 
   Полома Мальвара ненавидел свое жилище. Оно было похоже на тюрьму. Справедливости ради следовало сказать, что в предоставленном ему доме имелись мягкие постели, дорогая мебель и расторопные слуги, но все равно это была тюрьма. Бывшему префекту даже не позволялось приоткрывать тяжелые занавеси на окнах, чтобы впустить в комнату хоть немного света – а ведь в этих местах свет был каким-то удивительным, почти таким же ярким и чистым, как в Кидане. Мысль о родине постоянно наполняла сердце Поломы печалью. Ему хотелось убежать из этого дома, из этого города, из Хамилайской империи, чтобы вновь оказаться на свободе.
   «В этом и заключается вся проблема, – напомнил он себе. – если бы я остался в Кидане, то сейчас меня не было бы в живых». Обстоятельства поставили его в зависимость от императрицы Лерены Хамилайской. Долгое время она – или бюрократы из числа ее приближенных – не проявляла интереса к бедственному положению Поломы, раздавая обещания омеральтским торговцам и выказывая расположение тем, кто был настроен против Ривальда. Затем отношение императрицы к Мальваре непостижимым образом изменилось, и теперь она с готовностью оказывала ему помощь, которая, впрочем, казалась изгнаннику неким кисловатым плодом. И все же…
   С улицы донеслись чьи-то голоса. Полома огляделся по сторонам – никого нет – и рискнул немного раздвинуть шторы на одном из окон.
   Он посмотрел во двор, но ничего особенного не увидел. Однако суета прекратилась. Мальвара заметил паланкин и сопровождающих его стражников. Паланкин был закрытым; Полома, однако, узнал герб Хамилайского университета – зеленый дуб на белом фоне. Когда-нибудь, пообещал себе бывший префект, он позаботится о том, чтобы и в Кидане появился свой университет…
   За дверью послышались шаги. Мальвара отпустил штору и поспешно отошел от окна. Дверь отворилась, и на пороге возникла пожилая женщина – одна из многочисленных служанок принца. Она едва заметно кивнула.
   – У его высочества гости. Он хочет представить вас им. Полома удивленно поднял брови.
   – Гости?.. Те, кто желает принять участие в новой экспедиции?
   – Я не знаю. Наверное, это подарок судьбы, подумал Мальвара. Как знать, может быть, Мэддин Кевлерен предоставит ему право выбирать участников предстоящей экспедиции. В глубине души и бывший префект понимал, что это, конечно же, не подарок: просто Кевлерены всегда на всех смотрят свысока. Однако Мальвара напомнил себе, что принц никогда не вел себя подобным образом по отношению к нему – в отличие от многих его родственников, которые считали, что чужеземец является самым подходящим объектом для грубых шуток и просто оскорблений. Полома не мог отказаться от возможности повлиять на свою собственную судьбу и судьбу своего народа.
   – Благодарю. В кабинете принца?..
   – В утреннем зале.
   Полома улыбнулся, задумавшись над прилагательным «утренний». И в самом деле – утренний… Какую же из более чем двадцати больших комнат следует считать таковой? В конце концов, окна каждой из них выходили на восток.
   Женщина пристально посмотрела на бывшего префекта, а затем участливо спросила:
   – Не последуете ли за мной, сударь? Полома благодарно кивнул.
   Генерал Третий Принц Мэддин Кевлерен думал о том, где ему лучше усесться. Конечно же, его место в центре – и не только по причине высокого статуса Мэддина, но еще и потому, что этого все ждали. А для принца было важно, чтобы прием гостей прошел должным образом, по всем правилам придворного этикета. Кадберн сядет слева от него, а Алвей – справа.
   Алвей Селфорд не была его женой и скорее всего никогда не будет. Она не принадлежала к Кевлеренам. И все же принц любил ее так, как любил бы жену, и мысль о том, что она, согласно традиции, должна сидеть позади него, немного уязвляла гордость Мэддина. Но этим утром все должно быть по правилам – ради его собственного блага и блага предстоящей экспедиции.
   Принц машинально вытащил из кармана свою фамильную цепь и принялся перебирать пальцами двенадцать амулетов. Он всегда надеялся, что они замерцают внутренним светом, хотя никогда ничего не получалось. Амулеты оставались такими, как обычно, – стеклянными безделушками, искры в которых могли появиться лишь у того, кто Обладает Силой.
   За стеной раздались шаги, и Мэддин поспешно убрал цепь. Открылась дверь. В комнату вошел слуга и церемонно поклонился. Следом за ним вошел Полома Мальвара.
   «Ах, ну да, – подумал Мэддин. – И где же мне следует сто посадить?..»
   – Ваше высочество, – произнес Полома, поклонившись так, чтобы движение выражало почтительность по отношению к Мэддину и в то же время не ущемляло его собственную гордость.
   «Что делать с пленным принцем? Особенно если этот принц не кто иной, как Полома Мальвара?..»
   Проблема разрешилась в тот момент, когда дверь открылась вновь и в комнату вошла Алвей. Одетая в свои самые лучшие наряды, она выглядела удивительно красивой. Жемчужное ожерелье подчеркивало идеальную белизну ее шеи и округлого подбородка. Едва наметившийся живот был ловко замаскирован оборками из тафты и шелка: Мэддин знал, что она специально выбрала это платье, чтобы скрыть беременность. – Сударыня, – сказал Полома, снова кланяясь. Алвей улыбнулась и кивнула в ответ, затем подошла к Мэддину. Их руки на мгновение соприкоснулись – и девушка отступила назад. Принц с трудом подавил желание крепко обнять се и осыпать поцелуями.
   Алвей окинула взглядом помещение. Положив руку на спинку того стула, что стоял справа от Мэддина, она обратилась к Поломе:
   – Сударь, здесь должны сесть вы.
   Она улыбнулась бывшему префекту и огляделась по сторонам.
   – Я еще не успел привести комнату в порядок, – быстро произнес Мэддин и взял один из стульев, стоявший возле стены.!
   – Я сяду вот здесь, – объявила Алвей и встала позади Мэддина.
   Тот поставил стул на место и прошептал ей на ухо:
   – Я люблю тебя.
   – Я знаю, – нежно сказала она. – А твои гости?..
   – А, ну да, – пробормотал принц, быстро взял еще два стула и поставил их напротив первых четырех.
   Полома с любопытством наблюдал за происходящим. Интересно, почему Кевлерен не попросил кого-нибудь из слуг заранее подготовить комнату?.. Тут Мальвара заметил, как Алвей смотрит на своего любовника, и все понял. Слуги не дали бы ей возможности выбрать место для себя. Полома чувствовал, что Алвей не просто содержанка Мэддина – принц не на шутку влюблен в нее.
   Вошел Кадберн Акскевлерен. Он напомнил Поломе охотничьего пса – быстрый и поджарый, безгранично преданный своему хозяину. Его бледное, покрытое шрамами лицо излучало добродушие. Проходя мимо Мальвары, Кадберн улыбнулся ему. Полома почувствовал, как по его спине пробежал холодок; он инстинктивно понял, что Кадберн – самый опасный человек из всех, кого ему когда-либо приходилось встречать. Имеется лишь один способ сохранить его расположение – никогда не угрожать и ничем не умалять достоинство Мэддина Кевлерена.