Страница:
Однако самым главным в праздничной процессии было присутствие Кевлеренов. Каждого из них сопровождали Избранные, старшие Акскевлерены и многочисленные питомцы из личных зверинцев. Это был единственный день в году, когда город наполнялся звуками, издаваемыми всевозможными животными: лаем, рычанием, писком, шипением, щебетом, свистом и карканьем. Для многих горожан подобное являлось единственной возможностью увидеть иных живых существ, кроме привычных голубей и скворцов, вивших гнезда на крышах домов и головах статуй, или немногочисленных крыс, осмелившихся выбраться из канализации.
За полчаса для начала парада Кевлерены собрались перед троном Лерены. Каждого из них сопровождал его любимый питомец. Животные приносились в жертву – с тем чтобы никто из их собратьев во время парада не сбежал, не улетел, не покусал зрителей и вообще не совершил чего-то такого, что могло бы опозорить семью перед остальными людьми.
В зале стоял тошнотворный запах крови, которая непрерывно стекала на пол тонкими ручейками. Слышались сдавленные рыдания Кевлеренов, лишившихся тех, которого они горячо любили. Любой, кто находился на расстоянии лонгьярда от места жертвоприношения, ощущал, как из зала исходит мощь Сефида, чувствовал, как по коже пробегают мурашки и дыбом поднимаются волосы на затылке, видел, как над любым металлическим предметом возникает радужный нимб…
После того как Кевлерены отмыли руки от крови и вытерли со щек слезы, начался парад. Они заняли места в праздничной процессии. Вместе со своими Акскевлеренами и оставшимися в живых родственниками Кевлерены дали жителям Омеральта возможность полюбоваться зрелищем, которого те так страстно желали и которого по праву заслуживали.
Во многих отношениях этот парад был похож на предыдущие, хотя Лерене он показался особым. Во время церемонии жертвоприношения императрица уяснила для себя то, чего раньше не понимала: безграничное могущество, которое давал Юнаре Сефид.
По какой-то причине Лерена очень хорошо знала, что значительная, если не большая часть Сефида, вырабатываемая во время Обладания, исходила от ее сестры. Императрица чувствовала это всей кожей; видела, как магическая сила струится над Юнарой, словно марево летнего зноя.
К счастью, в сопутствующей празднику суматохе больше никто не заметил ни чувств Лерены, ни мощи Юнары. Точнее, почти никто: странную задумчивость властительницы Хамилая уловили Ганиморо и канцлер Малус Майком, который подмечал мельчайшие изменения в настроении императрицы.
Ганиморо собиралась поговорить по этому поводу с Лереной в конце дня. Майком решил опередить ее.
Вскоре Беферен остался далеко позади. Карета, увозящая Паймера и Идальго, все больше и больше углублялась в лес. Паймер испытывал противоречивые чувства: с одной стороны, ему хотелось, чтобы экипаж двигался как можно быстрее, а с другой – чтобы они никогда не добрались до границы.
Но ведь он везет важные сведения… Лерена обязательно должна узнать о судьбе ривальдийских Кевлеренов. Они вовсе не львы, томящиеся в клетке: скорее это домашние животные, которых содержат в хлеву.
Когда герцог в сопровождении Крофта Харкера появился перед ними, Кевлерены едва не бросились на него – словно дикие звери, обезумевшие от пребывания в неволе. Они окружили Паймера и президента, бросая на вошедших свирепые взгляды. Герцогу показалось, что несчастные готовы в любое мгновение наброситься на него и разорвать на части.
Но тут кузены Паймера неожиданно разразились рыданиями. Ручьи слез. Слезы тоски и одиночества.
– Где наши Избранные? – кричали они. – Кто забрал их у нас?..
Рыдания пробудили остальных Кевлеренов, занимавших добрую сотню комнат дворца. Все они лили слезы и тщетно взывали к Паймеру.
Домашние животные, но не львы. Столь сильно привязанные к своим Избранным, что превратились из гордых Кевлеренов в смиренных овец. Сбитые с толку. Утратившие волю и разум. Бессильные – и никому не нужные.
Паймер заметил улыбку, промелькнувшую на лице Харкера, и бросился к запертой двери. Он стучал до тех пор, пока стражники не открыли. Затем герцог торопливо выскочил за порог, не оглядываясь.
Оказавшись за пределами дворца, он увидел, что со всех сторон окружен деревьями. Холодный воздух пощипывал уши и нос. Паймеру казалось, будто внутри у него медленно растет глыба льда.
Эта страна была ему ненавистна, ненавистна до такой степени, что герцог поразился тому, как можно что-то так сильно не любить.
– В городе очень интересно, – произнес Идальго, пытаясь завязать разговор. За последние несколько дней Паймер перекинулся с ним лишь парой слов. Что случилось с хозяином? Что он такого увидел?..
Герцог скользнул по своему Избранному равнодушным взглядом.
– Неужели? – бесстрастно проговорил он.
– Тот, кто меня сопровождал, прекрасно знает его историю, – улыбнулся Идальго. – В курсе всех местных сплетен за последние два столетия…
– Это достаточно характерно для Избранного, – заметил герцог и тут же пожалел о сказанном. Он увидел, что лицо Идальго сделалось белым как мел. Герцогу захотелось немедленно извиниться за свои слова, но ривальдийский холод давно заморозил все его чувства: разум, мужество, волю, всю его жизнь.
Из груди Идальго вырвался резкий звук, как будто его сильно ударили в живот. Его кожа показалась Паймеру еще более сухой и морщинистой, чем обычно.
«Скоро, – подумал герцог, – совсем скоро. Скоро эта боль уйдет навсегда, мой дорогой Идальго».
– Парад удался на славу, – произнесла Лерена вслух, желая, чтобы все узнали о ее впечатлениях от праздника.
Гости радостно заулыбались; императрица улыбнулась в ответ.
Ганиморо зорко следила за тем, чтобы под рукой у Лерены всегда были напитки, и время от времени предлагала ей блюдо со сладостями или печеньем. Гостей, пришедших во дворец после парада, к послеполуденному времени осталось совсем немного. Задержались лишь немногие наиболее упорные едоки и выпивохи.
Когда день начал понемногу угасать, посторонних не осталось вовсе. Лерена поняла, что может наконец-то немного отдохнуть. От весны и ее радостей тоже можно устать.
Во дворце уже не было и никого из придворных, за исключением Малуса Майкома. Чем же она провинилась перед высшими силами, что этот человек так настойчиво навязывает ей свое присутствие?.. Хотя, признаться, от него все-таки бывает польза. В конце концов, без помощи и советов канцлера кое-какие семейные проблемы решить было бы сложно…
– Мне кажется… – начал Майком, похрустывая пальцами, – если мне будет позволено сообщить мое мнение… так вот, я думаю, что вы, ваше величество, не слишком остались довольны состоявшимся парадом.
Лерена смерила его внимательным взглядом, изо всех сил пытаясь скрыть свою неприязнь. Отчего ей не достался канцлер нормального роста? Ведь он даже ниже ее…
– Меня занимали кое-какие мысли, – чуть рассеянно призналась императрица и тут же вспомнила, насколько ее впечатлила мощь, продемонстрированная Юнарой. А где же сейчас ее сестра? Скорее всего в своем птичнике, выщипывает перья у какой-нибудь незадачливой канарейки.
Майком пожал плечами.
– Вы же властительница огромной империи и всегда пребываете в раздумьях о ее судьбе. Однако сегодня вы показались мне чем-то опечаленной.
– Я размышляла над вопросом, касающимся магических сил, – отозвалась Лерена – просто для того, чтобы услышать ответ Малуса.
Канцлер понимающе кивнул.
– Ясно, ваше величество. Способы их применения или же связанная с ними ответственность?..
Попал почти в точку, подумала императрица.
– Скорее я думала о теории…
– О теории? – удивился канцлер.
– О том, какой концентрации может достигать сила Сефида.
– Какой концентрации? Вы говорите о чистой энергии?..
Лерена отрицательно покачала головой.
– Давайте я объясню по-другому. Как лучше использовать силу? В рассеянном виде – или же собрав ее воедино, спрятав за одной мыслью?
– Ах. Теперь я вас понял. Конечно же, собранной воедино. Рассеянная энергия может оказаться совершенно бесполезной.
– И ее в таком случае обязательно нужно использовать, – сказала Лерена.
– Естественно.
– Это не вопрос, – перебила Майкома императрица. – Она обязательно найдет себе применение.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, – с улыбкой ответил канцлер.
Лерена его больше не слушала. Она уже нашла нужный канцлеру ответ.
Это было самое долгое в жизни Паймера путешествие. И в то же время самое быстрое.
Во тьме горной ночи, в далеком от пришедшего в упадок королевства краю ему предстояло выполнить одно важное дело – а потом поспешить с докладом к императрице.
Герцог стоял в одиночестве возле своей постели, чувствуя, как по щекам катятся слезы. Он теребил в руках амулет, врученный ему еще при рождении, еле слышно произнося заклинания. Стареющему телу Паймера стало холодно. Этот холод пробирал до костей; герцогу казалось, будто кровь в жилах с каждым мгновением остывает, превращая слезы в шарики льда. Откуда-то потянуло морозным воздухом, который мгновенно закрутился вихрем, преобразуя слова в Сефид.
Когда все закончилось, Паймер опустился на колени рядом с Идальго, спавшим непробудным сном, поцеловал его в лоб, после чего вонзил ему в шею кинжал.
Когда кровь Избранного собралась в лужу, герцог почувствовал, что Сефид впервые раскрылся ему во всей своей полноте. Впервые в жизни он уничтожил то, что любил больше самого себя. Это было самое удивительное, самое яркое ощущение, которое он когда-либо испытывал. Оно было подобно теплу материнского тела, поцелую любимой, прикосновению ребенка – всем вместе взятым. В этот миг Паймер понял, что может сделать все, что только пожелает, но охватившая его безысходная печаль оказалась столь велика, что ему захотелось лишить жизни самого себя.
Вскоре Сефид сомкнулся над ним: в комнате воцарился мрак. Герцог остался один. По-настоящему один.
Он чувствовал полную опустошенность, силы окончательно покинули его. Паймер поднял с пола одежду и вышел из комнаты, оставляя за собой кровавые следы. Увидевший его хамилайский солдат, один из немногих воинов, которые оставались на посту в этом далеком горном краю, еле сдержал рвущийся из горла крик.
– Карету мне! – приказал герцог. – Я должен немедленно выехать в Омеральт.
ГЛАВА 23
За полчаса для начала парада Кевлерены собрались перед троном Лерены. Каждого из них сопровождал его любимый питомец. Животные приносились в жертву – с тем чтобы никто из их собратьев во время парада не сбежал, не улетел, не покусал зрителей и вообще не совершил чего-то такого, что могло бы опозорить семью перед остальными людьми.
В зале стоял тошнотворный запах крови, которая непрерывно стекала на пол тонкими ручейками. Слышались сдавленные рыдания Кевлеренов, лишившихся тех, которого они горячо любили. Любой, кто находился на расстоянии лонгьярда от места жертвоприношения, ощущал, как из зала исходит мощь Сефида, чувствовал, как по коже пробегают мурашки и дыбом поднимаются волосы на затылке, видел, как над любым металлическим предметом возникает радужный нимб…
После того как Кевлерены отмыли руки от крови и вытерли со щек слезы, начался парад. Они заняли места в праздничной процессии. Вместе со своими Акскевлеренами и оставшимися в живых родственниками Кевлерены дали жителям Омеральта возможность полюбоваться зрелищем, которого те так страстно желали и которого по праву заслуживали.
Во многих отношениях этот парад был похож на предыдущие, хотя Лерене он показался особым. Во время церемонии жертвоприношения императрица уяснила для себя то, чего раньше не понимала: безграничное могущество, которое давал Юнаре Сефид.
По какой-то причине Лерена очень хорошо знала, что значительная, если не большая часть Сефида, вырабатываемая во время Обладания, исходила от ее сестры. Императрица чувствовала это всей кожей; видела, как магическая сила струится над Юнарой, словно марево летнего зноя.
К счастью, в сопутствующей празднику суматохе больше никто не заметил ни чувств Лерены, ни мощи Юнары. Точнее, почти никто: странную задумчивость властительницы Хамилая уловили Ганиморо и канцлер Малус Майком, который подмечал мельчайшие изменения в настроении императрицы.
Ганиморо собиралась поговорить по этому поводу с Лереной в конце дня. Майком решил опередить ее.
Вскоре Беферен остался далеко позади. Карета, увозящая Паймера и Идальго, все больше и больше углублялась в лес. Паймер испытывал противоречивые чувства: с одной стороны, ему хотелось, чтобы экипаж двигался как можно быстрее, а с другой – чтобы они никогда не добрались до границы.
Но ведь он везет важные сведения… Лерена обязательно должна узнать о судьбе ривальдийских Кевлеренов. Они вовсе не львы, томящиеся в клетке: скорее это домашние животные, которых содержат в хлеву.
Когда герцог в сопровождении Крофта Харкера появился перед ними, Кевлерены едва не бросились на него – словно дикие звери, обезумевшие от пребывания в неволе. Они окружили Паймера и президента, бросая на вошедших свирепые взгляды. Герцогу показалось, что несчастные готовы в любое мгновение наброситься на него и разорвать на части.
Но тут кузены Паймера неожиданно разразились рыданиями. Ручьи слез. Слезы тоски и одиночества.
– Где наши Избранные? – кричали они. – Кто забрал их у нас?..
Рыдания пробудили остальных Кевлеренов, занимавших добрую сотню комнат дворца. Все они лили слезы и тщетно взывали к Паймеру.
Домашние животные, но не львы. Столь сильно привязанные к своим Избранным, что превратились из гордых Кевлеренов в смиренных овец. Сбитые с толку. Утратившие волю и разум. Бессильные – и никому не нужные.
Паймер заметил улыбку, промелькнувшую на лице Харкера, и бросился к запертой двери. Он стучал до тех пор, пока стражники не открыли. Затем герцог торопливо выскочил за порог, не оглядываясь.
Оказавшись за пределами дворца, он увидел, что со всех сторон окружен деревьями. Холодный воздух пощипывал уши и нос. Паймеру казалось, будто внутри у него медленно растет глыба льда.
Эта страна была ему ненавистна, ненавистна до такой степени, что герцог поразился тому, как можно что-то так сильно не любить.
– В городе очень интересно, – произнес Идальго, пытаясь завязать разговор. За последние несколько дней Паймер перекинулся с ним лишь парой слов. Что случилось с хозяином? Что он такого увидел?..
Герцог скользнул по своему Избранному равнодушным взглядом.
– Неужели? – бесстрастно проговорил он.
– Тот, кто меня сопровождал, прекрасно знает его историю, – улыбнулся Идальго. – В курсе всех местных сплетен за последние два столетия…
– Это достаточно характерно для Избранного, – заметил герцог и тут же пожалел о сказанном. Он увидел, что лицо Идальго сделалось белым как мел. Герцогу захотелось немедленно извиниться за свои слова, но ривальдийский холод давно заморозил все его чувства: разум, мужество, волю, всю его жизнь.
Из груди Идальго вырвался резкий звук, как будто его сильно ударили в живот. Его кожа показалась Паймеру еще более сухой и морщинистой, чем обычно.
«Скоро, – подумал герцог, – совсем скоро. Скоро эта боль уйдет навсегда, мой дорогой Идальго».
– Парад удался на славу, – произнесла Лерена вслух, желая, чтобы все узнали о ее впечатлениях от праздника.
Гости радостно заулыбались; императрица улыбнулась в ответ.
Ганиморо зорко следила за тем, чтобы под рукой у Лерены всегда были напитки, и время от времени предлагала ей блюдо со сладостями или печеньем. Гостей, пришедших во дворец после парада, к послеполуденному времени осталось совсем немного. Задержались лишь немногие наиболее упорные едоки и выпивохи.
Когда день начал понемногу угасать, посторонних не осталось вовсе. Лерена поняла, что может наконец-то немного отдохнуть. От весны и ее радостей тоже можно устать.
Во дворце уже не было и никого из придворных, за исключением Малуса Майкома. Чем же она провинилась перед высшими силами, что этот человек так настойчиво навязывает ей свое присутствие?.. Хотя, признаться, от него все-таки бывает польза. В конце концов, без помощи и советов канцлера кое-какие семейные проблемы решить было бы сложно…
– Мне кажется… – начал Майком, похрустывая пальцами, – если мне будет позволено сообщить мое мнение… так вот, я думаю, что вы, ваше величество, не слишком остались довольны состоявшимся парадом.
Лерена смерила его внимательным взглядом, изо всех сил пытаясь скрыть свою неприязнь. Отчего ей не достался канцлер нормального роста? Ведь он даже ниже ее…
– Меня занимали кое-какие мысли, – чуть рассеянно призналась императрица и тут же вспомнила, насколько ее впечатлила мощь, продемонстрированная Юнарой. А где же сейчас ее сестра? Скорее всего в своем птичнике, выщипывает перья у какой-нибудь незадачливой канарейки.
Майком пожал плечами.
– Вы же властительница огромной империи и всегда пребываете в раздумьях о ее судьбе. Однако сегодня вы показались мне чем-то опечаленной.
– Я размышляла над вопросом, касающимся магических сил, – отозвалась Лерена – просто для того, чтобы услышать ответ Малуса.
Канцлер понимающе кивнул.
– Ясно, ваше величество. Способы их применения или же связанная с ними ответственность?..
Попал почти в точку, подумала императрица.
– Скорее я думала о теории…
– О теории? – удивился канцлер.
– О том, какой концентрации может достигать сила Сефида.
– Какой концентрации? Вы говорите о чистой энергии?..
Лерена отрицательно покачала головой.
– Давайте я объясню по-другому. Как лучше использовать силу? В рассеянном виде – или же собрав ее воедино, спрятав за одной мыслью?
– Ах. Теперь я вас понял. Конечно же, собранной воедино. Рассеянная энергия может оказаться совершенно бесполезной.
– И ее в таком случае обязательно нужно использовать, – сказала Лерена.
– Естественно.
– Это не вопрос, – перебила Майкома императрица. – Она обязательно найдет себе применение.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, – с улыбкой ответил канцлер.
Лерена его больше не слушала. Она уже нашла нужный канцлеру ответ.
Это было самое долгое в жизни Паймера путешествие. И в то же время самое быстрое.
Во тьме горной ночи, в далеком от пришедшего в упадок королевства краю ему предстояло выполнить одно важное дело – а потом поспешить с докладом к императрице.
Герцог стоял в одиночестве возле своей постели, чувствуя, как по щекам катятся слезы. Он теребил в руках амулет, врученный ему еще при рождении, еле слышно произнося заклинания. Стареющему телу Паймера стало холодно. Этот холод пробирал до костей; герцогу казалось, будто кровь в жилах с каждым мгновением остывает, превращая слезы в шарики льда. Откуда-то потянуло морозным воздухом, который мгновенно закрутился вихрем, преобразуя слова в Сефид.
Когда все закончилось, Паймер опустился на колени рядом с Идальго, спавшим непробудным сном, поцеловал его в лоб, после чего вонзил ему в шею кинжал.
Когда кровь Избранного собралась в лужу, герцог почувствовал, что Сефид впервые раскрылся ему во всей своей полноте. Впервые в жизни он уничтожил то, что любил больше самого себя. Это было самое удивительное, самое яркое ощущение, которое он когда-либо испытывал. Оно было подобно теплу материнского тела, поцелую любимой, прикосновению ребенка – всем вместе взятым. В этот миг Паймер понял, что может сделать все, что только пожелает, но охватившая его безысходная печаль оказалась столь велика, что ему захотелось лишить жизни самого себя.
Вскоре Сефид сомкнулся над ним: в комнате воцарился мрак. Герцог остался один. По-настоящему один.
Он чувствовал полную опустошенность, силы окончательно покинули его. Паймер поднял с пола одежду и вышел из комнаты, оставляя за собой кровавые следы. Увидевший его хамилайский солдат, один из немногих воинов, которые оставались на посту в этом далеком горном краю, еле сдержал рвущийся из горла крик.
– Карету мне! – приказал герцог. – Я должен немедленно выехать в Омеральт.
ГЛАВА 23
Полома Мальвара чувствовал себя так, будто из него выпустили весь воздух.
После двух лет бесплодных мечтаний, интриг и просьб он снова оказался дома, который наконец-то освободился от суровой и жестокой власти плутократов. Однако Кидан пребывал с состоянии неопределенности, оставаясь под равновеликим влиянием Ривальда и Хамилая. Рано или поздно ему придется делать выбор – к которому из двух государств примкнуть. Даже это знаменовало некий конец, однако в родном городе префекта по-прежнему витало некое возбуждение, а сам Мальвара перестал что-либо понимать.
Никакого желанного облегчения, никаких принятых решений. Полома не сомневался, что вскоре последуют новые события и будущее не принесет ничего, кроме насилия, крови и разочарования. Мальвара даже поймал себя на том, что постоянно задает один и тот же вопрос – не вызвано ли все это злой волей бога, наказавшего Кидан нескончаемыми страданиями.
Когда Мэддин сказал ему, что город избавлен от власти плутократов и киданцы снова могут управлять собственной Ассамблеей, Полома понял, какой дар ему достался. Мэддин будет лояльно относиться к Кидану и его жителям. Хамилай станет править городом издалека: власть незримой императрицы устроит всех. Колонисты, прибывшие со всех берегов Бушующего моря, получат в пользование остров Кархей. При этом они будут подчиняться законам Кидана – ив дальнейшем ощутят себя в большей степени киданцами, нежели хамилайцами. При номинальном правлении Мэддина жизнь города нисколько не изменится. В конце концов, если колония стремится к процветанию, а не просто к тому, чтобы выжить, ей обязательно понадобится помощь Кидана – его купцов, ремесленников и земледельцев. Принц понимал это не хуже Поломы.
Мальвару такой оборот дел нисколько не смущал. В свое время он без колебаний принял предложение Лерены. Полома нисколько не сомневался в том, что солдаты имперской армии, отправленные в Кидан во исполнение ее воли, непременно женятся на местных женщинах, пустят корни на новом месте и со временем станут, подобно остальным колонистам, настоящими киданцами. Заглядывая в далекое будущее родного города, Мальвара понимал, что оно принадлежит тем, кто сегодня живет именно в Кидане, а не за его пределами.
Кроме того, он располагал временем, которого было достаточно, чтобы подробно изучить бухгалтерские книги плутократов. Мальвара был уверен в том, что торговцы и другие богачи вплоть до самой последней минуты своего владычества аккуратно и точно вели все записи. Огромные финансовые расходы привели его в недоумение, однако и не слишком встревожили. Лишь после того как Мэддин сообщил, что плутократы пустились в бегство, Полома понял, что успокаиваться рано.
– И Майра Сигни тоже скрылся? – спросил он. – И его сподвижники тоже?
– Насколько мне известно, среди убитых Майры не оказалось, – признался Мэддин. – Многим его сторонникам удалось бежать вместе с плутократами… Но в Ривальде вряд ли им окажут любезный прием, потому что не захотят портить отношения с Хамилаем. Война с империей ривальдийцам ни к чему.
– Меня сейчас вовсе не Ривальд беспокоит, – признался Полома и стал рассказывать принцу о славном прошлом Кидана, о войнах с соседями и кочевыми племенами, устраивавшими набеги на город из срединной части материка. Затем он показал бухгалтерские книги плутократов.
– Ничего в этом не понимаю, – признался Мэддин. – Я с трудом разбираюсь в собственных хозяйственных расходах.
– Огромные деньги из городской казны шли на подкуп властителей соседних городов и вождей племен, – пояснил Полома. – Суммы эти невообразимо велики. Плутократы самым тщательным образом оставляли записи об этих тратах, отмечая, кому и сколько было заплачено.
– Но зачем им это нужно? – удивился Мэддин. – Они же не знали, что вы вернетесь из Хамилая, да еще с войсками.
– Плутократам не дает покоя Ривальд, – заявил Полома. – Они ждут того часа, когда можно будет избавиться от его влияния в Кидане.
– Вы хотите сказать, что плутократы покупали себе про запас целые наемные армии?
Мальвара утвердительно кивнул.
– Да, я так думаю. Судя по указанным в этих записях суммам, им удалось обзавестись огромным войском. Извините, ваше высочество, но битва за Кидан еще не окончена.
– Что это еще за гильдия колонистов? – спросил пекарь. Он был зол на печника и не скрывал этого. Печник настаивал, что глина на острове никуда не годится для изготовления кирпичей. А без кирпичей, как известно, ни за что не сложить печь, в которой можно изготовить достаточно хлеба, чтобы накормить столько ртов, сколько ему было велено. Он также недавно выяснил, что три мешка пшеницы, привезенной и Хамилая, никуда не годятся. Зерно сгнило, и от испеченного из него хлеба люди непременно будут болеть.
Да, день выдался скверный, хуже не бывает.
Если только не станет еще жарче, сказал себе пекарь, вытирая пот со лба и неприязненно глядя на подошедшего к нему рослого мужчину, рядом с ним стояла юная широкобедрая девушка. Она старательно избегала взгляда пекаря, разглядывая что-то у себя под ногами.
– Нам нужно создать гильдию для защиты наших прав, – спокойно повторил печник.
– Послушай, приятель, – отозвался пекарь, – если для меня не сложат печь и я не смогу выпекать хлеб, то ни о каких правах и речи не может быть. Так что ступай, уговаривай кого-нибудь другого.
– А какую отговорку ты найдешь после того, как печь тебе все-таки сложат? – спросили печник.
Его собеседник тяжело вздохнул и обратился к девушке:
– Может, ты все-таки урезонишь своего дружка, а? У меня забот полон рот. Вообще-то я ремесленник, а не колонист, понятно? Молите Сефид о помощи, если я не заставлю этого твоего печника…
– Но если у тебя будет печь, ты поможешь нам организовать гильдию? – спросила девушка громким уверенным голосом, никак не подобавшим ее юным годам.
Пекарь снова посмотрел на нее, на этот раз с несколько большим интересом. Девушка была довольно миловидна, хорошо сложена, широка в бедрах, что обычно способствует успешному деторождению. Грудь маловата, но все же…
– Я подумаю, – проворчал пекарь. – А как тебя зовут, милашка?
– Эриот Флитвуд, – ответила девушка. – А моего друга – Арден.
Ее спутник досадливо усмехнулся.
– Так где нам найти мастера, делающего кирпичи?
Пекарь указал на грубо сколоченную пристань, сооруженную солдатами на южной оконечности острова.
– Он пошел к реке, посмотреть, какая там глина. Говорит, что здесь глина плохая.
– Спасибо, – поблагодарила Эриот и повернулась, прежде чем пекарь успел что-то добавить. – Мы скоро вернемся, – бросила она через плечо.
– Надеюсь на это, милашка. Очень надеюсь, – усмехнулся пекарь.
Хотя далеко не все переселенцы восприняли идею объединения так, как этот упрямец пекарь, мысли о будущем колонии заставили Эриот замедлить шаг.
Девушка в сотый раз задала себе вопрос: а правильно ли они поступают? Арден с такой страстью уговаривал Эриот возглавить гильдию, что ей ничего не оставалось, как уступить его призывам, но каждый раз, когда она встречала того, кто не понимал смысла объединения поселенцев в один союз, ее посещало желание отказаться от этого сомнительного замысла. Однако вера Ардена в нее и в будущую гильдию помогала девушке отгонять прочь подобные мысли: ей ужасно не хотелось разочаровывать великана.
Арден, не заметив, что Эриот отстала, удалился от нее на порядочное расстояние. Он напоминал дерево, у которого каким-то фантастическим образом выросли ноги и которое возымело намерение куда-то пойти. Его кулаки напоминали две гири. Арден был самым забавным существом, которое ей когда-либо приходилось видеть. Хотя у Эриот имелись серьезные подозрения, что этот верзила убил Риба во время шторма, пока они плыли сюда, он был самым нежным из всех – никогда не повышал голос, никогда не богохульствовал, никому не грубил и искренне хотел помочь остальным колонистам.
Если только они примут помощь, напомнила она себе. С того места, на котором сейчас находилась девушка, то есть на восточном берегу самого северного острова, были видны бесчисленные палатки и сложенные из веток и коры шалаши поселенцев. Когда Эриот вместе с остальными колонистами сошла на берег с борта корабля «Ханнема», все ожидали, что их взглядам откроется берег, поросшие пышной растительностью равнины, а главное – бескрайние просторы. После долгого путешествия на битком набитом корабле всем хотелось поскорее оказаться на суше, где можно не толкаться локтями, спокойно ходить, не причиняя никому неудобств, дышать чистым воздухом и не нюхать запахов чужого пота, экскрементов и рвоты.
Однако вместо желанного простора переселенцам достался желтый песок острова со скудными пастбищами, на которых паслось множество коров, овец и коз. Людям снова пришлось начать жизнь в условиях жуткой скученности, каждый свободный час тратить на создание сносных жилищных условий, на возведение стен, печей для обжига кирпича, кухонь, уборных, на прокладывание дорог…
Эриот задумчиво покачала головой. Нет, все не так уж и плохо, подумала она. По крайней мере люди заняты делом, никто не голодает, крыша над головой есть у каждого. И, самое главное, закончилось мучительное морское путешествие. Новая Земля, может быть, оказалась не совсем такой, какой представлялась колонистам в мечтах, но ведь все-таки большей их части удалось благополучно пересечь Бушующее море…
Арден заметил, что идет один, и остановился. Обернувшись, он вопросительно посмотрел на Эриот.
– Я задумалась, – виновато пояснила девушка.
– Это хорошо, – кивнул ее спутник. – Но ты можешь думать на ходу?
Намойе Кевлерену надоело смотреть в ствол огнестрела. Охранники постоянно целились в него, держа палец на спусковом крючке. Даже сумей принц произнести заклинание, его ycпели бы застрелить прежде, чем он мог закончить.
А еще эта белокурая стерва велела охране сменяться каждые два часа, чтобы солдаты не устали и не утратили бдительности. Квенион разрешалось навещать Намойю лишь трижды в день; девушка приносила еду, напитки и забирала из комнаты деревянное ведро, в которое он справлял нужду. Принцу было стыдно испражняться в присутствии охраны, но он был вынужден подчиниться обстоятельствам. Его Избранной запрещалось разговаривать со своим господином: когда Квенион попыталась улыбнуться Кевлерену, ее сильно ударили по ребрам прикладом огнестрела. Это вызвало у принца вспышку гнева, но, памятуя о том, что из-за него Избранную могут лишить жизни, Намойя сдержался и далее вел себя более благоразумно.
Должно быть, он действительно любит эту женщину, если боится подвергать ее опасности. Это означало, что в глубине души он все еще остается Кевлереном. Возможная утрата такого ощущения самым серьезным образом пугала его.
На второй день вынужденного заточения в комнату Намойи вошел нежданный гость – один из его собратьев-Кевлеренов.
– Как с тобой тут обращаются?
– Не слишком церемонятся, надо сказать.
– Они боятся, что ты начнешь произносить заклинания.
– Почему они так считают? – искренне удивился Намойя. Лицо гостя приняло удивленное выражение.
– Потому что ты – Кевлерен. Потому что они знают, что два года назад ты использовал Сефид, чтобы помочь плутократам захватить власть в Кидане.
– Как долго ты был в море?
На лице гостя появилось удивленное выражение.
– Я не понимаю, какое отношение это имеет к нашему разговору.
– Просто ты отстал от жизни. Разве ты не получил известий от императрицы? Похоже, ты ничего не знаешь о том, какие изменения произошли в моем родном доме.
– Изменения?..
– Моя семья… да и твоя семья, кем бы ты ни был… свергнута с ривальдийского престола.
Эти слова вызвали у собеседника Намойи потрясение большее, чем ожидал ривальдиец. Однако страшное известие его испугало, видимо, меньше, чем пленника в свое время.
– Свергнута?
– Совершенно верно. Сейчас во дворце королевы Сарры заседает так называемый Комитет Безопасности. Вообще-то я со дня на день ожидал, что меня лишат власти и отзовут обратно…
Гость понимающе кивнул.
– И Комитет Безопасности не дает тебе возможности произнести заклинание.
– Если я осмелюсь сделать это, они убьют кого-нибудь из моих сестер или братьев, – подтвердил Намойя. – А где твоя фамильная цепь?
Задав этот вопрос, он вытащил из-под рубашки свой собственный амулет – золотой треугольник, тускло блеснувший в слабом свете, проникавшем в комнату через единственное окно.
Гость ничего не ответил, лишь еле заметно улыбнулся.
– Кто ты? – потребовал ответа Намойя.
– Меня зовут Генерал Третий Принц Мэддин Кевлерен.
– Значит?..
– Я отрекся от своей семьи, – спокойно ответил гость и, снова улыбнувшись, добавил: – От нашей семьи.
Намойя на мгновение задумался.
– Да, я слышал о тебе. Ты известен как опытный воин. Поэтому вполне объяснимо, что твоя императрица отправила тебя отстаивать интересы империи на Новой Земле.
Потом ривальдиец нахмурился.
– Если я не ошибаюсь, ты один из немногих Кевлеренов, не имеющих доступа к Сефиду.
– Я не опорочу себя использованием Сефида, даже если бы обладал такой способностью.
Намойю удивила прозвучавшая в голосе генерала язвительность.
– Поскольку теперь ты знаешь, что я не могу воспользоваться Сефидом, – медленно произнес он, – то, возможно, со мной будут обращаться помягче? Я, конечно, не надеюсь на то, что ты отпустишь меня…
– Ты прав, – сухо кивнул генерал.
– Но я бы был благодарен, если бы ты предоставил мне большую свободу.
– Большую?..
– Ну, хотя бы более просторную комнату. Хотелось бы, чтобы меня избавили от охраны. Чаще пускали ко мне Избранную. За это я могу дать слово, что не стану убегать или обращаться к помощи Сефида, оставаясь твоим пленником.
– А что делать, когда прибудет твоя замена?
Намойя пожал плечами и криво улыбнулся.
– Тогда поступишь так, как сочтешь нужным.
Гэлис пробудилась от глубокого и спокойного сна. Она не помнила, когда в последний раз спала так крепко и безмятежно.
Девушка вытянула руку, желая прикоснуться к Китайре, но вторая половина кровати была пуста. Гэлис села на постели и открыла глаза. Ее возлюбленная сидела за столом и листала какую-то книгу, так низко склонившись над ней, словно в одночасье сделалась близорукой из-за долгого чтения в скудно освещенном помещении.
Стратег никак не могла отделаться от необычного ощущения. Она с трудом привыкала к чужой стране, в которой пробыла слишком мало времени. Здесь все было не так, как в ее родном краю. Непривычные цветы, растения, запахи, звуки… Девушка почти физически почувствовала наступление нового дня и напомнила себе, что сейчас в Кидане всего лишь весна. Интересно, каково ей здесь будет летом? Ее взгляд снова остановился на Китайре. Гэлис почувствовала себя удивительно счастливой оттого, что они снова вместе.
После двух лет бесплодных мечтаний, интриг и просьб он снова оказался дома, который наконец-то освободился от суровой и жестокой власти плутократов. Однако Кидан пребывал с состоянии неопределенности, оставаясь под равновеликим влиянием Ривальда и Хамилая. Рано или поздно ему придется делать выбор – к которому из двух государств примкнуть. Даже это знаменовало некий конец, однако в родном городе префекта по-прежнему витало некое возбуждение, а сам Мальвара перестал что-либо понимать.
Никакого желанного облегчения, никаких принятых решений. Полома не сомневался, что вскоре последуют новые события и будущее не принесет ничего, кроме насилия, крови и разочарования. Мальвара даже поймал себя на том, что постоянно задает один и тот же вопрос – не вызвано ли все это злой волей бога, наказавшего Кидан нескончаемыми страданиями.
Когда Мэддин сказал ему, что город избавлен от власти плутократов и киданцы снова могут управлять собственной Ассамблеей, Полома понял, какой дар ему достался. Мэддин будет лояльно относиться к Кидану и его жителям. Хамилай станет править городом издалека: власть незримой императрицы устроит всех. Колонисты, прибывшие со всех берегов Бушующего моря, получат в пользование остров Кархей. При этом они будут подчиняться законам Кидана – ив дальнейшем ощутят себя в большей степени киданцами, нежели хамилайцами. При номинальном правлении Мэддина жизнь города нисколько не изменится. В конце концов, если колония стремится к процветанию, а не просто к тому, чтобы выжить, ей обязательно понадобится помощь Кидана – его купцов, ремесленников и земледельцев. Принц понимал это не хуже Поломы.
Мальвару такой оборот дел нисколько не смущал. В свое время он без колебаний принял предложение Лерены. Полома нисколько не сомневался в том, что солдаты имперской армии, отправленные в Кидан во исполнение ее воли, непременно женятся на местных женщинах, пустят корни на новом месте и со временем станут, подобно остальным колонистам, настоящими киданцами. Заглядывая в далекое будущее родного города, Мальвара понимал, что оно принадлежит тем, кто сегодня живет именно в Кидане, а не за его пределами.
Кроме того, он располагал временем, которого было достаточно, чтобы подробно изучить бухгалтерские книги плутократов. Мальвара был уверен в том, что торговцы и другие богачи вплоть до самой последней минуты своего владычества аккуратно и точно вели все записи. Огромные финансовые расходы привели его в недоумение, однако и не слишком встревожили. Лишь после того как Мэддин сообщил, что плутократы пустились в бегство, Полома понял, что успокаиваться рано.
– И Майра Сигни тоже скрылся? – спросил он. – И его сподвижники тоже?
– Насколько мне известно, среди убитых Майры не оказалось, – признался Мэддин. – Многим его сторонникам удалось бежать вместе с плутократами… Но в Ривальде вряд ли им окажут любезный прием, потому что не захотят портить отношения с Хамилаем. Война с империей ривальдийцам ни к чему.
– Меня сейчас вовсе не Ривальд беспокоит, – признался Полома и стал рассказывать принцу о славном прошлом Кидана, о войнах с соседями и кочевыми племенами, устраивавшими набеги на город из срединной части материка. Затем он показал бухгалтерские книги плутократов.
– Ничего в этом не понимаю, – признался Мэддин. – Я с трудом разбираюсь в собственных хозяйственных расходах.
– Огромные деньги из городской казны шли на подкуп властителей соседних городов и вождей племен, – пояснил Полома. – Суммы эти невообразимо велики. Плутократы самым тщательным образом оставляли записи об этих тратах, отмечая, кому и сколько было заплачено.
– Но зачем им это нужно? – удивился Мэддин. – Они же не знали, что вы вернетесь из Хамилая, да еще с войсками.
– Плутократам не дает покоя Ривальд, – заявил Полома. – Они ждут того часа, когда можно будет избавиться от его влияния в Кидане.
– Вы хотите сказать, что плутократы покупали себе про запас целые наемные армии?
Мальвара утвердительно кивнул.
– Да, я так думаю. Судя по указанным в этих записях суммам, им удалось обзавестись огромным войском. Извините, ваше высочество, но битва за Кидан еще не окончена.
– Что это еще за гильдия колонистов? – спросил пекарь. Он был зол на печника и не скрывал этого. Печник настаивал, что глина на острове никуда не годится для изготовления кирпичей. А без кирпичей, как известно, ни за что не сложить печь, в которой можно изготовить достаточно хлеба, чтобы накормить столько ртов, сколько ему было велено. Он также недавно выяснил, что три мешка пшеницы, привезенной и Хамилая, никуда не годятся. Зерно сгнило, и от испеченного из него хлеба люди непременно будут болеть.
Да, день выдался скверный, хуже не бывает.
Если только не станет еще жарче, сказал себе пекарь, вытирая пот со лба и неприязненно глядя на подошедшего к нему рослого мужчину, рядом с ним стояла юная широкобедрая девушка. Она старательно избегала взгляда пекаря, разглядывая что-то у себя под ногами.
– Нам нужно создать гильдию для защиты наших прав, – спокойно повторил печник.
– Послушай, приятель, – отозвался пекарь, – если для меня не сложат печь и я не смогу выпекать хлеб, то ни о каких правах и речи не может быть. Так что ступай, уговаривай кого-нибудь другого.
– А какую отговорку ты найдешь после того, как печь тебе все-таки сложат? – спросили печник.
Его собеседник тяжело вздохнул и обратился к девушке:
– Может, ты все-таки урезонишь своего дружка, а? У меня забот полон рот. Вообще-то я ремесленник, а не колонист, понятно? Молите Сефид о помощи, если я не заставлю этого твоего печника…
– Но если у тебя будет печь, ты поможешь нам организовать гильдию? – спросила девушка громким уверенным голосом, никак не подобавшим ее юным годам.
Пекарь снова посмотрел на нее, на этот раз с несколько большим интересом. Девушка была довольно миловидна, хорошо сложена, широка в бедрах, что обычно способствует успешному деторождению. Грудь маловата, но все же…
– Я подумаю, – проворчал пекарь. – А как тебя зовут, милашка?
– Эриот Флитвуд, – ответила девушка. – А моего друга – Арден.
Ее спутник досадливо усмехнулся.
– Так где нам найти мастера, делающего кирпичи?
Пекарь указал на грубо сколоченную пристань, сооруженную солдатами на южной оконечности острова.
– Он пошел к реке, посмотреть, какая там глина. Говорит, что здесь глина плохая.
– Спасибо, – поблагодарила Эриот и повернулась, прежде чем пекарь успел что-то добавить. – Мы скоро вернемся, – бросила она через плечо.
– Надеюсь на это, милашка. Очень надеюсь, – усмехнулся пекарь.
Хотя далеко не все переселенцы восприняли идею объединения так, как этот упрямец пекарь, мысли о будущем колонии заставили Эриот замедлить шаг.
Девушка в сотый раз задала себе вопрос: а правильно ли они поступают? Арден с такой страстью уговаривал Эриот возглавить гильдию, что ей ничего не оставалось, как уступить его призывам, но каждый раз, когда она встречала того, кто не понимал смысла объединения поселенцев в один союз, ее посещало желание отказаться от этого сомнительного замысла. Однако вера Ардена в нее и в будущую гильдию помогала девушке отгонять прочь подобные мысли: ей ужасно не хотелось разочаровывать великана.
Арден, не заметив, что Эриот отстала, удалился от нее на порядочное расстояние. Он напоминал дерево, у которого каким-то фантастическим образом выросли ноги и которое возымело намерение куда-то пойти. Его кулаки напоминали две гири. Арден был самым забавным существом, которое ей когда-либо приходилось видеть. Хотя у Эриот имелись серьезные подозрения, что этот верзила убил Риба во время шторма, пока они плыли сюда, он был самым нежным из всех – никогда не повышал голос, никогда не богохульствовал, никому не грубил и искренне хотел помочь остальным колонистам.
Если только они примут помощь, напомнила она себе. С того места, на котором сейчас находилась девушка, то есть на восточном берегу самого северного острова, были видны бесчисленные палатки и сложенные из веток и коры шалаши поселенцев. Когда Эриот вместе с остальными колонистами сошла на берег с борта корабля «Ханнема», все ожидали, что их взглядам откроется берег, поросшие пышной растительностью равнины, а главное – бескрайние просторы. После долгого путешествия на битком набитом корабле всем хотелось поскорее оказаться на суше, где можно не толкаться локтями, спокойно ходить, не причиняя никому неудобств, дышать чистым воздухом и не нюхать запахов чужого пота, экскрементов и рвоты.
Однако вместо желанного простора переселенцам достался желтый песок острова со скудными пастбищами, на которых паслось множество коров, овец и коз. Людям снова пришлось начать жизнь в условиях жуткой скученности, каждый свободный час тратить на создание сносных жилищных условий, на возведение стен, печей для обжига кирпича, кухонь, уборных, на прокладывание дорог…
Эриот задумчиво покачала головой. Нет, все не так уж и плохо, подумала она. По крайней мере люди заняты делом, никто не голодает, крыша над головой есть у каждого. И, самое главное, закончилось мучительное морское путешествие. Новая Земля, может быть, оказалась не совсем такой, какой представлялась колонистам в мечтах, но ведь все-таки большей их части удалось благополучно пересечь Бушующее море…
Арден заметил, что идет один, и остановился. Обернувшись, он вопросительно посмотрел на Эриот.
– Я задумалась, – виновато пояснила девушка.
– Это хорошо, – кивнул ее спутник. – Но ты можешь думать на ходу?
Намойе Кевлерену надоело смотреть в ствол огнестрела. Охранники постоянно целились в него, держа палец на спусковом крючке. Даже сумей принц произнести заклинание, его ycпели бы застрелить прежде, чем он мог закончить.
А еще эта белокурая стерва велела охране сменяться каждые два часа, чтобы солдаты не устали и не утратили бдительности. Квенион разрешалось навещать Намойю лишь трижды в день; девушка приносила еду, напитки и забирала из комнаты деревянное ведро, в которое он справлял нужду. Принцу было стыдно испражняться в присутствии охраны, но он был вынужден подчиниться обстоятельствам. Его Избранной запрещалось разговаривать со своим господином: когда Квенион попыталась улыбнуться Кевлерену, ее сильно ударили по ребрам прикладом огнестрела. Это вызвало у принца вспышку гнева, но, памятуя о том, что из-за него Избранную могут лишить жизни, Намойя сдержался и далее вел себя более благоразумно.
Должно быть, он действительно любит эту женщину, если боится подвергать ее опасности. Это означало, что в глубине души он все еще остается Кевлереном. Возможная утрата такого ощущения самым серьезным образом пугала его.
На второй день вынужденного заточения в комнату Намойи вошел нежданный гость – один из его собратьев-Кевлеренов.
– Как с тобой тут обращаются?
– Не слишком церемонятся, надо сказать.
– Они боятся, что ты начнешь произносить заклинания.
– Почему они так считают? – искренне удивился Намойя. Лицо гостя приняло удивленное выражение.
– Потому что ты – Кевлерен. Потому что они знают, что два года назад ты использовал Сефид, чтобы помочь плутократам захватить власть в Кидане.
– Как долго ты был в море?
На лице гостя появилось удивленное выражение.
– Я не понимаю, какое отношение это имеет к нашему разговору.
– Просто ты отстал от жизни. Разве ты не получил известий от императрицы? Похоже, ты ничего не знаешь о том, какие изменения произошли в моем родном доме.
– Изменения?..
– Моя семья… да и твоя семья, кем бы ты ни был… свергнута с ривальдийского престола.
Эти слова вызвали у собеседника Намойи потрясение большее, чем ожидал ривальдиец. Однако страшное известие его испугало, видимо, меньше, чем пленника в свое время.
– Свергнута?
– Совершенно верно. Сейчас во дворце королевы Сарры заседает так называемый Комитет Безопасности. Вообще-то я со дня на день ожидал, что меня лишат власти и отзовут обратно…
Гость понимающе кивнул.
– И Комитет Безопасности не дает тебе возможности произнести заклинание.
– Если я осмелюсь сделать это, они убьют кого-нибудь из моих сестер или братьев, – подтвердил Намойя. – А где твоя фамильная цепь?
Задав этот вопрос, он вытащил из-под рубашки свой собственный амулет – золотой треугольник, тускло блеснувший в слабом свете, проникавшем в комнату через единственное окно.
Гость ничего не ответил, лишь еле заметно улыбнулся.
– Кто ты? – потребовал ответа Намойя.
– Меня зовут Генерал Третий Принц Мэддин Кевлерен.
– Значит?..
– Я отрекся от своей семьи, – спокойно ответил гость и, снова улыбнувшись, добавил: – От нашей семьи.
Намойя на мгновение задумался.
– Да, я слышал о тебе. Ты известен как опытный воин. Поэтому вполне объяснимо, что твоя императрица отправила тебя отстаивать интересы империи на Новой Земле.
Потом ривальдиец нахмурился.
– Если я не ошибаюсь, ты один из немногих Кевлеренов, не имеющих доступа к Сефиду.
– Я не опорочу себя использованием Сефида, даже если бы обладал такой способностью.
Намойю удивила прозвучавшая в голосе генерала язвительность.
– Поскольку теперь ты знаешь, что я не могу воспользоваться Сефидом, – медленно произнес он, – то, возможно, со мной будут обращаться помягче? Я, конечно, не надеюсь на то, что ты отпустишь меня…
– Ты прав, – сухо кивнул генерал.
– Но я бы был благодарен, если бы ты предоставил мне большую свободу.
– Большую?..
– Ну, хотя бы более просторную комнату. Хотелось бы, чтобы меня избавили от охраны. Чаще пускали ко мне Избранную. За это я могу дать слово, что не стану убегать или обращаться к помощи Сефида, оставаясь твоим пленником.
– А что делать, когда прибудет твоя замена?
Намойя пожал плечами и криво улыбнулся.
– Тогда поступишь так, как сочтешь нужным.
Гэлис пробудилась от глубокого и спокойного сна. Она не помнила, когда в последний раз спала так крепко и безмятежно.
Девушка вытянула руку, желая прикоснуться к Китайре, но вторая половина кровати была пуста. Гэлис села на постели и открыла глаза. Ее возлюбленная сидела за столом и листала какую-то книгу, так низко склонившись над ней, словно в одночасье сделалась близорукой из-за долгого чтения в скудно освещенном помещении.
Стратег никак не могла отделаться от необычного ощущения. Она с трудом привыкала к чужой стране, в которой пробыла слишком мало времени. Здесь все было не так, как в ее родном краю. Непривычные цветы, растения, запахи, звуки… Девушка почти физически почувствовала наступление нового дня и напомнила себе, что сейчас в Кидане всего лишь весна. Интересно, каково ей здесь будет летом? Ее взгляд снова остановился на Китайре. Гэлис почувствовала себя удивительно счастливой оттого, что они снова вместе.