Браун Саймон. Рождение империи

   Вот почему, подумала Лерена, все складывается просто идеально. Никто лучше великого притворщика не смог бы предоставить ей возможность одним движением руки восстановить равновесие мира, одним ударом исправить великое зло.
   Императрица уже готовилась отойти ко сну, когда явившийся не по своей воле слуга сообщил о прибытии герцога Паймера, чей приезд в запряженной лошадьми карете всполошил половину города.
   В первый момент Лерена испугалась, решив, что необычный поступок дяди продиктован некоей угрозой, смертельной опасностью, следующей за стариком по пятам. В некотором смысле интуиция ее не подвела. Угроза действительно существовала, но возникла она не только что, а два года назад – по крайней мере. То, что происходило в Ривальде, как представлялось императрице, явилось всего лишь еще одним проявлением болезни свихнувшегося и нуждающегося в срочном лечении мира.
   Вид Паймера поразил Лерену сверх всякой меры. Столь обеспокоенным и встревоженным она видела герцога лишь однажды, а без рыжего парика – вообще никогда. Представшее перед ней жалкое, впавшее в отчаяние существо мало походило на Кевлерена и уж никак – на ее дядю и ближайшего наперсника.
   Низко поклонившись, старик без сил рухнул на принесенный по распоряжению племянницы стул. Лерена ощутила беспокойство, исходившее от стоявшей у нее за спиной Ганиморо, но не сразу поняла, что именно так встревожило ее Избранную. Лишь немного позднее она обратила внимание на отсутствие Идальго; это не бросилось ей в глаза раньше только лишь по причине необычного состояния Паймера.
   – А что, ваш Избранный еще не прибыл? – спросила она. При этих словах голова старика дернулась, как у загнанного зайца, глаза расширились, а крылья носа покраснели. Бросив взгляд на Ганиморо, он сказал:
   – Ваше величество, мы сможем поговорить наедине?
   Лерена кивнула двум застывшим у входа стражам, и те удалились, закрыв за собой дверь. Однако герцог продолжал молчать. Императрица огляделась – в комнате никого больше не было.
   – Мы одни, дядя.
   – Я имею в виду встречу наедине. С глазу на глаз. Трудно сказать, кого из них, Ганиморо или Лерену, слова гостя поразили сильнее.
   – Но…
   – Наедине. С глазу на глаз, – повторил Паймер.
   Императрица заколебалась. Следует ли опасаться Паймера? Она посмотрела старику в глаза и разглядела там отчаяние. И еще в них читались страдание и печаль, столь глубокие и пронзительные, что у нее самой едва не потекли слезы.
   – Ганиморо…
   – Ваше величество, – перебила ее Избранная, – не думаю, что это мудрое решение.
   – Пожалуйста, оставь нас. Мне ничто не угрожает. Подожди за дверью вместе с телохранителями.
   Ганиморо вышла из комнаты, но так медленно, словно идти ей пришлось по полу, залитому патокой.
   Когда дверь закрылась, Паймер облегченно вздохнул, как человек, избежавший страшной участи.
   – Дядя, мне непривычно видеть вас в таком состоянии, – подчеркнуто спокойно произнесла Лерена. – Что случилось?
   И тогда он рассказал ей все – начиная с того момента, как они с Идальго пересекли южную границу и попали на территорию Ривальда, и заканчивая той ночью, когда он убил собственного Избранного.
   Паймер закончил свой рассказ лишь под утро. Он плакал, обхватив голову руками. Лерена тоже шмыгала носом. Горе ее разлилось по комнате, как безбрежный океан.
   В дверь постучала обеспокоенная Ганиморо.
   – Ваше величество, с вами все в порядке?..
   Лерена попросила ее не входить. Теперь она понимала, почему Паймер не хотел присутствия Избранной. Объятая страхом, императрица тем не менее ощущала, как в ней крепнет уверенность.
   Пришло время действовать.
   Лерена приказала вызвать Юнару.
   Потом она подошла к дяде, заключила его в объятия и разняла руки только тогда, когда он пролил все слезы.
   Закрыв глаза, императрица готовилась. Будущее пришло, и оно было кровавым и ужасным.

ГЛАВА 25

   Кадберн заметил его перед наступлением сумерек – далекий отблеск света. Избранный не смог бы определить, откуда он пришел и далеко ли до него, но многолетний опыт подсказал: так могла блестеть только сталь.
   Кадберн стоял на вершине восточной стены, куда они с Мэддином поднялись, чтобы проверить расположение лонггонов, когда краем глаза уловил это мерцание. Остановившись, он посмотрел на восток, за реку, но больше ничего не увидел. Впрочем, если враги сумели подобраться незамеченными так близко, значит, они действовали очень осторожно.
   Ушедший было вперед Мэддин вернулся и, едва взглянув на друга, все понял.
   – Далеко?..
   – Около пяти миль.
   – Дожидаются сумерек. Умно. Я думал, они начнут на рассвете, но, конечно, Сигни и его друзья-плутократы знают город достаточно хорошо, чтобы атаковать ночью. К сожалению, наши огнестрелы в темноте не так эффективны.
   – К тому же на рассвете они будут лучше видны, – добавил Кадберн.
   Принц покачал головой.
   – Я слишком давно не воевал, так что генералом себя не чувствую.
   – У вас есть Гос Линседд и стратег Гэлис Валера. На такую тройку можно положиться.
   Мэддин вопросительно посмотрел на Кадберна. Даже учитывая, что они знали друг друга не первый десяток лет, принц не всегда мог определить, когда Избранный шутит, а когда говорит серьезно.
   – Рад, что ты так думаешь. Может быть, предупредишь их, пока я закончу обход? Заодно поговоришь с Поломой.
   – Где я потом найду вас?
   – Останусь здесь. Кроме меня, опыта стрельбы из орудий ни у кого нет. К тому же я не хочу, чтобы киданцы думали, будто я командую Поломой.
   – Рано или поздно правда выяснится.
   – Несомненно, но лучше позже, когда я буду готов к этому.
   Кадберн кивнул.
   Солнце сползло за западный край горизонта, и на город опустились сумерки. Избранный прибавил шагу. Здесь, у экватора, ночь наступала стремительно. Враг медлить не станет, и Кадберн хотел вернуться к Мэддину еще до того, как все начнется.
   – Сколько новеньких? – спросила Эриот. Арден заглянул в список.
   – Семнадцать. – Он перевернул лист и быстро произвел несложный подсчет. – Так что теперь в гильдии более двухсот человек, включая пекаря и каменщика.
   – Хорошо. Два мастера.
   – Три.
   Арден опустился рядом с девушкой и протянул ей краюху хлеба.
   – А кто третий?
   – У нас теперь есть жестянщик, разве ты забыла?
   Эриот промолчала и откусила изрядный кусок.
   Она успела забыть о своей профессии. Чужеземный принц был прав: в колонии не требовалось ее ремесло. Как ни странно, девушка об этом не жалела. Ей нравилось работать с другими колонистами, хотя все, похоже, только тем и занимались, что строили каменные стены для защиты своего нового дома. Когда-нибудь, как надеялась Эриот, на острове начнут возводить новые дома, прокладывать дороги, осушать болота и выращивать урожай. В таком труде есть нечто достойное и важное – как, впрочем, и в любой работе, когда ее делают сообща и с душой.
   Арден потряс правой рукой.
   – Не привык писать. Завтра этим можешь заняться ты.
   Эриот покраснела.
   – Нет. Не буду я этим заниматься. Он пристально посмотрел на девушку.
   – Мы должны вести записи по очереди. Кстати, помни: ты старшая.
   – Я на эту роль не напрашивалась.
   – Выбирали все. И проголосовали единодушно.
   – Я не голосовала.
   – Тебя тогда еще не приняли.
   Эриот невольно рассмеялась, с удовольствием отметив, что и Арден тоже улыбнулся.
   – Я не умею писать, – призналась она.
   Великан смущенно посмотрел в сторону, как будто это его, а не Эриот, уличили в некоем постыдном грехе.
   – Извини…
   Девушка с любопытством посмотрела на Ардена.
   – А где ты научился писать?
   Великан сделал вид, что не слышит, сосредоточенно пережевывая хлеб. Эриот продолжала смотреть на него в упор, но он сделал вид, что не замечает ее взгляда.
   Девушка работала с Арденом уже двенадцать дней, но за это время не узнала о своем напарнике почти ничего нового. Они ели рядом три раза в день, вместе ворочали камни, вместе толкали тачку, разговаривали и спорили с другими колонистами… разве что не спали друг с другом. Инстинктивно Эриот чувствовала, что в лице Ардена обрела близкого и верного друга, но при том в их отношениях не было ничего личного, интимного. Он не пускал ее в свое прошлое, не делился воспоминаниями, хотя и сумел как-то незаметно, не расспрашивая, выведать немало о ней самой.
   – Ну и упрямец, – сказала девушка, вгрызаясь в черствый хлеб.
   – Завтра нас перебросят на южный участок стены. Все остальные работы почти закончены.
   – Старик Дидио говорит, что начальство ожидает какого-то нападения.
   Арден пожал плечами.
   – Я бы на твоем месте не очень-то верил всему, что болтает этот старый дурень. Однако они бы не стали тратить столько времени на стены, если бы не ожидали атаки в самое ближайшее время.
   – А ты умеешь воевать? – нерешительно спросила она.
   – Умею.
   – Научился там же, где узнал грамоту?
   – Может быть…
   – Нам дадут огнестрелы?
   Арден покачал головой.
   – Их слишком мало. К тому же нам такое оружие просто не доверят. Думаю, кое-кому раздадут мечи и копья, а остальным прикажут не путаться под ногами.
   Эриот растянулась на прохладной земле. Со стороны временной кухни, которую устроили в центре острова, доносился аппетитный запах рагу из козлятины, и в животе у девушки заурчало от голода.
   – Если кто-то из наших получит оружие, надо сделать так, чтобы кое-что потом потерялось.
   – Потерялось?..
   – Да. Немного, конечно, чтобы начальство ничего не заподозрило. И лучше мечи, чем копья. Их труднее изготовить, но легче спрятать.
   Арден изумленно уставился на девушку.
   – Ты хоть понимаешь, о чем говоришь?
   – Вы сами выбрали меня старшиной гильдии. Надо думать о будущем.
   – О каком будущем?
   – О нашем общем будущем, – твердо сказала она. Прежде чем Арден успел ответить, издалека донесся резкий металлический звук. Великан и девушка, словно по команде, привстали и посмотрели на юг, в сторону центральной части острова, где за длинными стенами поднимались высокие башни. Эриот уже открыла рот, чтобы спросить напарника, что он обо всем этом думает, как звук повторился, уже ближе, словно на кухне кто-то разом ударил по всем имеющимся котлам и сковородкам.
   – Похоже, им не терпится испытать наши стены на прочность, – хмуро пробормотал Арден.
   – Надеюсь, противник выбрал для испытаний не южную стену, – в тон ему добавила Эриот, стараясь сдержать охвативший ее страх.
   Лязг металла напомнил Китайре обряд отпугивания демонов. Поговаривали, что высоко в Вардарских горах до сих пор обитают племена, которые бьют в железные барабаны, отгоняя злых духов от новорожденных и недавно умерших. На мгновение девушка представила себе, как эти духи, скользя над водой и сушей, несутся к Кидану – пустые мертвые глаза обшаривают землю в поисках жертв, пасти жадно открыты…
   В следующий момент Китайра поняла, что означает этот звук на самом деле. Она невольно поежилась. Гэлис обещала прийти к вечеру; стратег отправила записку, сообщая, что работы на Кархее почти закончены. Теперь уже не придет… Теперь Гэлис будет командовать обороной своего участка крепостной стены.
   Китайра закрыла глаза и постаралась увидеть город таким, как описала его возлюбленная. На восточной стене, защищая подходы с верховья реки, стоит Мэддин. Гос расположился у Длинного Моста, взяв на себя оборону западного участка и Седловины. Полома возглавляет ополчение, занимающее центр города; укреплений там нет, но улочки и переулки образуют запутанный лабиринт, в котором местные жители будут иметь несомненное преимущество. А Гэлис, ее милой Гэлис, с ротой пехоты и несколькими вооруженными колонистами придется защищать северный остров – тот самый, который хамилайцы рассчитывали превратить в свой собственный дом.
   Наиболее обученная в профессиональном отношении часть пехоты, значительное число киданцев и несколько таких же, как она, гражданских укрылись в Цитадели, самом защищенном месте города. И все же Китайра чувствовала себя лишней, бесполезным придатком. Понимая, что не принесет никакой пользы на стене, девушка с трудом подавляла в себе желание выбежать из укрытия, схватить первое, что попадется под руку – будь то копье, вилы или обычная палка, – и встать рядом с защитниками крепости. Но что толку от такого порыва – она лишь будет мешать другим.
   До слуха грамматиста доносились тяжелые шаги солдат и грозный звон оружия. Девушка слышала отрывистые приказы, но не замечала признаков спешки или растерянности.
   Если бы она могла что-то сделать. Если бы могла чем-то помочь. Если бы сумела проникнуть в суть Сефида…
   Китайра горько усмехнулась. Да, если бы она была Кевлереном, а не носила фамилию Альбин. Если бы была генералом, а не ученым.
   Если бы не боялась…
   Соблазн применить магический дар был слишком силен. Намойя мог отдать многое, чтобы, воспользовавшись Сефидом, сжечь сначала всех хамилайцев, а потом и сам город. Пожалуй, даже пожертвовал бы жизнью еще одного Избранного…
   Принц стиснул зубы, стараясь не поддаваться отчаянию. Ненавидел ли кто-нибудь кого-то так же сильно, как он? Разве что Избранные, восставшие в Ривальде против своей королевы… Он почти завидовал их испепеляющей ненависти – без нее они бы никогда не свергли власть его семьи.
   Мысли Намойи часто обращались к той страшной революции. Как могло случиться, что любовь Избранных обратилась в ненависть? Что дало ей начало? Возможно ли, что только Кевлерены понимают истинный смысл любви, тогда как для всех остальных естественное состояние – либо ненависть, либо безразличие?
   Молчаливая Квенион терпеливо ожидала приказа. После того как им позволили быть вместе, девушка, казалось, снова обрела былое счастье, нисколько не смущаясь тем, что находится в плену. Принц знал, что ей доставляет радость просто находиться рядом с ним, и был благодарен за это. Приятно, что в мире есть хотя бы один человек, питающий к тебе добрые чувства.
   Не имея возможности воспользоваться Сефидом, Намойе оставалось лишь надеяться на победу атакующих. Если они возьмут верх, он попросит отдать ему Мэддина Кевлерена. Располагая таким трофеем, можно добиться немалых уступок от Комитета Безопасности. Или даже, держа принца в заложниках, попробовать заслужить благосклонность Лерены.
   Неплохая мысль, подумал Намойя. Перейти на другую сторону? Но тогда, как он мрачно напомнил себе, Комитет Безопасности использует против него членов его же собственной семьи.
   Кругом враги. Во всей Новой Земле у него был только один-единственный союзник, женщина, да и ту ему не позволяли использовать так, как хотелось бы.
   Гос и Полома направились к восточной стороне Длинного Моста. Внизу под ними копошились крошечные фигурки конных драгун, готовых встретить неприятеля, если тот двинется тем же маршрутом, каким они сами пришли в город тринадцать дней назад.
   – На мой взгляд, все учтено, – с нарочитой уверенностью в голосе произнес Мальвара.
   Линседд покачал головой.
   – Никогда не позволяй себе думать, что учтено все до последней мелочи. Это опасный путь, который ведет к беде. Хороший солдат всегда готовится к тому, что враг застигнет его врасплох, и только так может избежать неприятных сюрпризов.
   – Так рассуждают законченные пессимисты, – заметил Полома.
   Гос удивленно посмотрел на него.
   – Пессимист всегда надеется на то, что самое худшее – впереди, – пояснил Полома. – Если он прав, то его никогда не постигнет разочарование. Если же, напротив, ошибется, то сюрприз будет приятным.
   Линседд неожиданно рассмеялся. Мальвара уже и забыл, когда в последний раз слышал его смех – долгий и раскатистый. Полома решил, что Гос ему все же нравится, несмотря на их прежние разногласия. Действительно, смех – самый верный показатель человеческой души.
   – Да, таков каждый солдат. Прирожденный пессимист, который всегда ожидает худшего.
   Хорошо вооруженный и надежно защищенный доспехами киданец, по-видимому, представляющий одну из зажиточных семей, подошел к ним и попытался стать по стойке «смирно».
   – Префект Мальвара, отряды заняли позиции в соответствии с вашими указаниями.
   Полома удовлетворенно кивнул.
   – Хорошо, – коротко бросил он, надеясь, что подобная краткость и показная уверенность ободрят стоящих на стенах солдат, и, повернувшись к Госу, добавил: – Полагаю, мы еще увидимся, когда все закончится.
   Линседд кивнул.
   – Все будет хорошо.
   – Не вы ли назвали всех солдат пессимистами?
   Гос нахмурился.
   – Да, назвал. А вы что, забеспокоились?
   Полома недоуменно посмотрел на командующего, но поняв, что тот шутит, усмехнулся.
   Громкий взрыв разнесся над городом гулким эхом. Полома вздрогнул. Гос в отличие от него сохранил самообладание.
   – Его высочество дал первый залп. Надеюсь, он достиг цели.

ГЛАВА 26

   Приказав Ганиморо привести в комнату Юнару и Нетаргера, Лерена велела сообщить, когда ее распоряжение будет исполнено, а сама поспешила приготовить напиток для одной из фрейлин. Девушку звали Бонара – Бонара Акскевлерен, напомнила себе императрица, – и со временем она обещала превратиться в настоящую красавицу. Лерена увидела ее год назад и полюбила с первого взгляда.
   Паймер наблюдал за ними из угла комнаты, сидя на полу, обмякший и безвольный. Бросив на него мимолетный взгляд, Лерена обратилась к Бонаре, неподвижно лежавшей на королевской кровати. Грудь девушки едва заметно поднималась при каждом вздохе, щеки покрывал легкий румянец, белые руки покоились на животе. Все было готово, но императрица медлила, зная, что уже первый шаг отрежет путь назад.
   Однако же план предусматривал это с самого начала – с тех самых пор, как она узнала, что Алвей Селфорд зачала ребенка от Кевлерена.
   Скорее по привычке, чем из необходимости заслониться от солнца, Мэддин прикрыл глаза ладонью. В ушах еще звенело после выстрела орудия, когда он увидел, как вода перед головной лодкой направляющейся к Кидану флотилии взметнулась ввысь огромным фонтаном. Разлетевшиеся над рекой крики донеслись даже до укреплений, но быстро умолкли: флотилия продолжила движение на запад.
   – Неплохо для пристрелки, – сказал он пушкарю.
   – Так точно, капитан, – отозвался тот.
   Мэддин не стал его поправлять, но почувствовал улыбку стоящего рядом Кадберна.
   – А раз так, потопите-ка парочку этих посудин.
   – Есть, капитан, – с мрачным удовлетворением ответил пушкарь и, повернувшись к своей команде, крикнул: – Дистанция одна миля! Огонь!..
   Залп как будто расколол небо. Обслуживавшие орудия моряки удивленно подняли головы – выстрел на каменной стене звучал иначе, чем на деревянной палубе, резче и пронзительнее, но и затихал быстрее. Орудия откатились назад, напрягая канаты, а обслуга уже спешила с новыми ядрами.
   – Есть одно попадание, – первым сказал Кадберн. Мэддин увидел лишь распластавшийся на темной воде белый парус и два изуродованных тела рядом с ним.
   – Продолжайте без команды. Дистанция та же.
   – Есть, капитан! – откликнулся артиллерист. – Заряжай, ребята! Работы сегодня хватит!..
   – Где находится сейчас ее величество? – едва войдя в комнату, спросила Юнара.
   – Она сейчас занята, ваша светлость, – вежливо ответила Ганиморо. – Мне приказано привести вас сюда и сообщить ее величеству, когда вы прибудете.
   Юнара выпрямилась и окинула Избранную императрицы презрительным взглядом.
   – Так сообщи же, что я здесь, – процедила она сквозь зубы.
   Ганиморо наклонила голову, бросила взгляд на побагровевшего от злости Нетаргера и торопливо вышла из приемной. До спальни Лерены было рукой подать, но что-то заставило девушку замедлить шаги. Смутное сомнение. Неприятное ощущение, появившееся внизу живота, как обычно бывает при наступлении месячных, но не столь острое и более зловещее.
   Войдя в спальню, она увидела свою госпожу сидящей на кровати рядом с Бонарой. Ганиморо невольно вздрогнула. Лерена подняла голову.
   – Ваше величество, ваша сестра уже здесь…
   – Благодарю тебя. Позаботься, чтобы им подали вино и закуски. Я не задержусь.
   – Мне вернуться?
   Лерена кивнула, и Ганиморо вышла из комнаты.
   Императрица нежно провела ладонью по горлу Бонары.
   – Больше никаких уловок, – тихо произнесла она. – Начнем.
   Тонкое лезвие под мизинцем правой руки легко вошло в вену на горле девушки, и день окрасился в красное.
   Услышав залп, Китайра вздрогнула, на мгновение зажмурилась и вскинула руку, чтобы сохранить равновесие. Не помогло – ее трясло, как лист на ветру. Устыдившись собственной трусости, девушка сжалась, приказывая себе успокоиться, но уже следующий выстрел встряхнул ее, как ветхую тряпицу.
   «Вспомни, что ты писала», – сказала себе Китайра, пододвигая стул и прижимаясь к краю стола. Пальцы сами отыскали нужную страницу.
   «Врачеватели изучают симптомы и приписывают их определенным стадиям болезни. Также они исследуют воздействие зелий, снадобий и припарок как на симптомы, так и на саму болезнь. Таким образом, через наблюдение и запись показаний они выводят заключения о протекании недуга и способах избавления от оного».
   Ей показалось, что все орудия дали залп одновременно. Цитадель содрогнулась. Камешки на столе подпрыгнули, облачко пыли поднялось в воздух. Китайра вытерла страницу, которую только что прочитала.
   «… Только неторопливый и целенаправленный сбор знаний, основанный на наблюдении и анализе, способен помочь целителю понять природу болезни».
   Неплохо для заключения, подумала Китайра. Хорошо бы…
   В следующий момент ее словно окатило холодной волной. По коже поползли мурашки. Волосы на затылке встали дыбом.
   – О страх, оставь меня! – воскликнула она.
   Гэлис… «Думай о Гэлис, – в отчаянии приказала себе Китайра. – Думай о ней. О ее мягких губах, ее нежной, белой, как молоко, коже…»
   Но перед глазами встал Мэддин.
   Она помотала головой, отгоняя видение.
   «Гэлис, моя милая Гэлис…»
   Грудь словно перехватило обручем, воздух не шел в легкие.
   Мэддин. Она ясно видела его стоящим на стене, вглядывающимся вдаль…
   Китайра охнула, осознав вдруг весь ужас происходящего. Дело не в страхе! Дело в Сефиде!..
   Она отпрянула от стола.
   Пусть это будет Намойя. Пожалуйста, пусть это будет Намойя…
   Но и вознося мольбу силам вселенной, в глубине души Китайра понимала – случилось то, что и должно было случиться. Случилось то, чего она так долго ждала и так горячо желала. Ждала и желала с тех самых пор, как Майком тайно представил ее императрице. Давняя мечта самой испытать Обладание сбывалась. Сефид проходил через нее, как могучий поток, как неудержимая река…
   Когда-то девушка так отчаянно жаждала познать это чудо, понять, что это такое. И Лерена обещала. Да, императрица обещала многое, но дала так мало. Ничего, если не считать Гэлис. Гэлис. Теперь Китайра знала, сколь много значила стратег и для самой Лерены. Ничего большего императрица дать ей просто не могла.
   Еще одна волна прокатилась по ее телу. Китайра как будто оказалась на стене, рядом с Мэддином. Между ними стоял Кадберн, и она лишь теперь обратила внимание на то, сколь прекрасно его изуродованное шрамами лицо. А потом пришла боль.
   – Нет!.. – воскликнул Намойя, и Квенион вздрогнула.
   – Что случилось, господин?
   – Ты разве не чувствуешь?
   Квенион озадаченно нахмурилась, потом глаза ее расширились.
   – Кто-то использует Сефид! И очень близко!..
   Она была права. Но единственным, кроме самого Намойи, Кевлереном в этой части света был Мэддин, а он, как известно, Обладать не мог.
   Тогда кто же?..
   Принц закрыл глаза, стараясь сконцентрироваться на потоке силы, исходящем, казалось, из недр самой Цитадели. Намойя видел его – яркий огненный фонтан, бьющий все сильнее и сильнее.
   С губ его сорвался крик боли.
   – Что?.. – воскликнула Квенион.
   Намойя поднялся, чувствуя себя так, как будто кто-то скреб по его нервам зазубренным куском льда.
   – Холодно, – вскрикнул он, и в тот же миг боль пронзила его тысячью раскаленных игл.
   По правой руке императрицы стекал липкий ручеек крови, но Лерена ничего не чувствовала. Она оказалась в голове грамматиста, потом перенеслась на крепостную стену.
   Орудия… Дым… Смятение… Крики… И – Мэддин.
   Он тоже был там. Кевлерен, не пожелавший вести себя подобающим образом. Тот, кто первым бросил вызов власти семьи – тем самым и ее власти. Она планировала свои действия так долго и с такой тщательностью, что уже почти не верила в успех. Почти не верила, что этот день когда-нибудь придет. Однако день настал, и императрица знала, что отныне никто не посмеет бросить ей вызов.
   Первым урок получит дерзкий Мэддин.
   Китайра Альбин сопротивлялась, но Лерена и не ждала ничего другого. Обычному человеку не дано знать, что испытывает тот, по чьим венам струится Обладание. Грамматист пришлась как нельзя кстати: ограниченное знакомство с Сефидом позволяло использовать ее в качестве проводника, значительно увеличивающего силу императрицы. Все складывалось в полном соответствии с предсказанием канцлера Майкома. Все встало точно на свои места.
   Как и было задумано.
   Лерена и сама испытывала нечто невероятное – словно, используя Китайру, очищала Сефид от всего лишнего, превращала его в крепкий, пьянящий напиток. И сейчас этот напиток разливался по ее венам, струился по ее нервам.