Страница:
Весной 1300 года «молодожен» в четвертый раз отправился покорять Шотландию. Прежде чем отбыть на север, он остановился в Бери Сент-Эдмунде, где, как всегда, он порадовал монахов своим религиозным рвением и богатыми дарами. Когда он верхом выезжал из ворот, то дважды склонил голову в память королевского святого и отослал назад свой штандарт, чтобы его приложили к каждой реликвии в аббатстве. Его юная королева следовала за Эдуардом до Йоркшира, где в Бротертоне, на берегу Уорф, она родила сына, который должен был стать предком современного герцогского дома Норфолков. С семнадцатилетним Эдуардом Карнарвонским
[218]– до сих пор не участвовавшим ни в одной войне – король присоединился к своей армии в Карлайле, где в Солу ее находился наготове флот из пятидесяти восьми судов. «Повсюду, – отмечал наблюдатель, – гора и долина были забиты повозками и вьючными лошадьми, припасами и имуществом, палатками и шатрами... Затем, когда все прибыли, они отправились в Сульватлендс (Sulwatlandes), к границе между Англией и Шотландией».
Целью Эдуарда был Галлоуэй, где сконцентрировались основные силы мятежников. После захвата Эклфехана и Лохмабена, он повернул в сторону Дамфриса, чтобы очистить пути сообщения, захватив небольшой замок Керлаверок в устье реки Нит. Осада, длившаяся до тех пор, пока не прибыли осадные орудия, легла в основу сюжета геральдической поэмы на французском языке (керлаверокский геральдический свиток). В ней перечислены все рыцари, принявшие участие, простые или раскрашенные шатры, с яркими вымпелами, деревянные хижины, построенные из Нитдейлских лесов и покрытые травами и цветами. Огромные машины забрасывали стены камнями, рыцари, в свою очередь, наступали в своих прекрасных доспехах и с развевающимися над головой яркими знаменами. Замок пал после недельной осады, 15 июля. В течение кампании беспрестанно лил дождь. В Туинхольме, возле Керкудбрайта небольшой английский отряд захватил в плен Сэра Роберта Кейта, наследного маршала, и заставил шотландскую армию под началом графа Бьюкена и Джона Комина Баденохского направиться во «мхи и болота». Хотя захватчики дошли до Уигтауна, они ничего не добились. К концу августа английский король со своей армией, голодные, промокшие и подавленные, вернулись в Карлайл.
В то же время шотландцы искали поддержки за границей. Их призывы достигли папы Бонифация, всегда претендовавшего на то, чтобы подчинить себе светских правителей. Пока Эдуард отводил войска из Галлоуэя, архиепископ Уинчелси прибыл в Свитхартское аббатство с письмом из Рима, в котором Шотландия объявлялась папским фьефом, а королю приказывалось освободить Баллиоля и его плененных собратьев, заключить мир и покинуть страну. Шотландия никогда не была, провозглашал папа, английским фьефом. Эдуард был в ярости. «Клянусь кровью Господней, – говорил он дрожавшему примасу, заклинавшему его во имя горы Сион и Иерусалима подчиниться, – ради Сиона я не замолчу и ради Иерусалима я не успокоюсь, но изо всех сил буду защищать свое право» [219].
Хотя парламент, собравшийся в Линкольне той зимой, оказался весьма несговорчивым в других вопросах, настаивая на утверждении Лесных хартий и разрабатывая субсидию, состоящую из пятнадцатой начти на имущество, обусловленной временной отставкой казначея, Уолтера Ленгтона, способного, но не популярного епископа Личфилдского, ставшего главным советником Эдуарда, магнаты единодушно поддержали короля, отвергнув папские притязания. «Обычай Английского королевства таков, – отвечал Эдуард папе, – что в делах, касающихся недвижимости королевства, требуется спросить совета у всех, кого это дело затрагивает» [220]. В декларации, скрепленной печатями семерых графов и девяносто семи баронов, магнаты от лица общества утверждали, что ни один король Англии никогда не отвечал перед иностранцем за дела, затрагивавшие его светские права, и что владычество над Шотландией принадлежит ему по праву и теперешнему владению. Если, провозглашали они, их владыка король когда-либо и подумал бы о подчинении своих прав решению Его Святейшества, они противились бы со всей силой поступку, столь очевидно тяготеющему к лишению короны наследства.
Долгая утомительная борьба за покорение мятежного севера продолжалась. Летом 1301 года Эдуард еще раз вторгся в пределы Шотландии, на этот раз с двумя армиями. Одна, под началом ветерана Генриха Ласи, графа Линкольна, и титулованного командующего, молодого Эдуарда Карнарвонского, которому на последнем парламенте в Линкольне, отец пожаловал титул принца Уэльского [221], выступив из Карлайла против крепостей Брюса на юго-западе, вновь продвинулась до Уигтауна. Так как шотландцы просто отступили в горы, унеся с собой все годное в пищу из долины, военный эффект был равен нулю. «Так как ни один шотландец не сопротивлялся, – возмущенно писал вестминстерский летописец, – ничего славного или даже стоящего похвалы не было достигнуто». Другая армия под началом короля дошла до долины реки Туид и через Селкиркский лес в Клайдсдейл и до Линлитгоу. Здесь вместе со своей королевой Эдуард провел зиму в древнем королевском дворце над проливом Форт. Пока его судьи и чиновники управляли Англией из Йорка, он организовал шотландский поход по примеру уэльской кампании, назначив наместников и шерифов управлять южной территорией пролива Форт как частью северной Англии, разместил в замках английские гарнизоны, пообещав солдатам шотландские земли. Чтобы доказать всю серьезность своих намерений покорить всех «мятежников и предателей» и в качестве символа своей власти над всей Британией, он отметил Новый год пирами Круглого стола в Фолкерке.
К этому времени король Филипп ввязался в еще более яростный спор с папой о соответствующих правах над французским духовенством. В результате Бонифаций созвал Генеральный Совет «для реформации королевства и наказания короля» [222], а Филипп отомстил, созвав Генеральные Штаты или национальную ассамблею, чтобы протестовать против папского вмешательства. Увлекшись спором, французский король и его рыцарство потерпели неожиданное поражение от фламандцев, которые, как сицилийцы двадцатью годами ранее, восстали против своих притеснителей. 11 июля 1302 года, сражаясь пешими и вооруженные копьями, горожане и ткачи городов Брюгге и Гента при Куртре сделали то же самое, что фермеры Уоллеса в Стерлинге, и, к удивлению всей Европы, нанесли поражение надменной феодальной коннице, которая правила простолюдинами в течение трех веков.
Воодушевленный унижением французов, папа той осенью обнародовал буллу – Unam Sanctam,– которая ознаменовала высшую точку папских претензий, объявив в ней, что «необходимо для спасения, дабы все люди стали бы подданными Римскому престолу». А завершил ее он угрозой отлучить французского короля от церкви. Чтобы заручиться поддержкой английского короля против Бонифация, Филипп теперь уступил Эдуарду то, к чему он так долго стремился. Ему было все сложнее держать в подчинении гасконцев, предпочитавших правление своего английского герцога. И после того как простой народ Бордо успешно восстал против его чиновников зимой 1302 года, французский король предложил восстановить герцогство. В то же время он согласился отказать в поддержке своим шотландским протеже, союзничество с которыми до сих пор мешало формальному примирению с Англией. 20 мая 1303 года в Париже было заключено соглашение, и Эдуард принес оммаж по доверенности за свой возвращенный фьеф.
Дезертирство Франции оставило шотландцев без поддержки. Добиваясь расположения Эдуарда в своем столкновении с Филиппом, папа, в свою очередь, отрекся от них, лишив своего заступничества покровителя Уоллеса, епископа Глазго, которого он назвал «камнем преткновения», и приказав шотландским прелатам порицать свою паству за мятеж против его «дорогого сына во Христе, короля Эдуарда». Шотландские посланники в Париже на первых порах храбрились, написав хранителям Шотландии, что французский король до сих пор неофициально их друг, и уговаривая не отчаиваться, а продолжать борьбу. «Если бы вы знали, – добавлял он, – какая слава пришла к вам со времени последнего сражения против англичан, вы бы возликовали».
Это было упоминание о февральской схватке, в которой Джон Комин и Саймон Фрейзер недалеко от Эдинбурга, в Росслине, напали из засады на небольшое войско под командованием наместника Эдуарда, Джона Сегрейва. Вице-короля захватили в плен, и он единственный избежал унизительной смерти. Но это была последняя победа шотландцев. Так как Франция вышла из борьбы, они теперь были полностью в руках Эдуарда. Все силы государства, седьмая или восьмая часть населения, были мобилизованы, чтобы сокрушить их. Недавно король получил от иностранных купцов, торгующих с Англией, новый важный источник дохода, чтобы финансировать кампанию. Собрав их представителей в Виндзоре 1 февраля 1303 года, он обговорил с ними хартию – «Купеческую хартию», – освобождающую их от пошлин – «причального сбора, платы за проезд через мост и выпас свиней», а также от ограничительных и ревностно антииностранных правил лондонского Сити, предоставив им собственный суд и право на предоставление пятидесяти процентов судей во всех случаях, кроме важнейших. В ответ они обещали ему увеличение пошлин на импорт вина и экспорт шерсти, кожи и других товаров. Эти новые или «мелкие пошлины» – так их называли в отличие от «великих пошлин», гарантированных английскими купцами в 1275 году, позже стали известны как корабельный сбор и пошлина с веса. Так как новые сборы падали только на иностранных торговцев и не имели результатом снижения цен на английскую шерсть, они были гораздо менее непопулярны, чем maltoteшестилетней давности.
Благодаря этому Эдуард еще раз смог вторгнуться в пределы Шотландии. В июне 1303 года он пересек реку Форт с помощью трех сборных плавучих мостов, привезенных морем из Линна. Миновав Стерлинг, к середине месяца он достиг Перта. К сентябрю он был у пролива Форт. Его продвижение было медленным и систематическим, и любой город, оказывавший сопротивление, сжигался дотла. Только Брехинский замок держался, его комендант, Сэр Томас Моль, противостоял королевским осадным машинам пять недель и, умирая, проклял любого преемника, если тот окажется настолько трусливым, что сдастся.
Даже самый отважный из мятежных лордов теперь сдался. Молодой граф Каррика, изнуренный борьбой со своим соперником, Баллиолем, вновь вспомнил о вассальной преданности, присоединившись к своему отцу, остававшемуся верным Эдуарду все это время. Епископы Глазго и аббатства Св. Андрея и оставшиеся Хранители, Комин и де Сулис, последовали его примеру. Из Дамфермлайнского аббатства – сердца старой королевской Шотландии – король-победитель пообещал сохранить жизнь и свободу всем, кто сложит свое оружие, за исключением семерых. Шестеро из них были приговорены к недолгим срокам изгнания. Седьмому, Уильяму Уоллесу, было приказано безоговорочно прибыть в распоряжение короля.
Непреклонный герой отказался. Он остался в лесу и вересковых зарослях вместе со своим отрядом изгоев, и, когда друзья начали уговаривать его сдаться, процитировал строки, восхваляющие свободу, которые он выучил еще ребенком. «Если все люди Шотландии, – говорил он, – подчинятся королю Англии или лишат друг друга свободы, я и мои товарищи, желающие сохранить верность мне, будут стоять за свободу королевства».
Несколько месяцев держался Стерлингский замок с гарнизоном в пятьдесят человек под началом Сэра Уильяма Олифанта – единственная крепость, до сих пор оказывавшая сопротивление Эдуарду. Его падение под королевскими таранами преподносилось как зрелище. В одном из домов города построили балкон, откуда королева и ее свита могли наблюдать за loup de guerreили «волком войны», обстреливающим стены замка. После капитуляции замка, в августе, король отправился на юг, приказав, чтобы к Рождеству ему доставили Уоллеса. В то же время казначейство и суды вернулись в Вестминстер. Здесь, в феврале 1305 года, был собран парламент всего острова, который посетил и Роберт Брюс в качестве английского барона. По его совету, поддержанному епископом Глазго Уишуотртом, было решено, что десять представителей шотландских владений – два графа, два епископа, два аббата, два барона и еще два человека, выбранных «простолюдинами», – будут заседать в английском парламенте, чтобы служить, как и двадцать англичан, советом завоеванного севера, пока не будет издан постоянный закон. Между тем Брюс, епископ Уишарт и Джон Мобрей были назначены Хранителями.
Позже тем же летом был схвачен Уоллес. Шотландская знать присоединилась к поискам, за его голову было назначено денежное вознаграждение, и храбрый шотландец, не собиравшийся сдаваться, был вынужден скитаться из одного укрытия в другое. 5 августа его предали недалеко от Глазго. Доставленный на юг через семнадцать дней, он был проведен по улицам Лондона в сопровождении мэра и шерифов. На следующий день, 23 августа 1305 года, его судили в Вестминстер-холле (место, на котором он стоял, увенчанный смехотворным венком из лавровых листьев, до сих пор можно видеть) и объявили виновным в измене, убийстве и грабеже. Ему было запрещено защищаться, он отверг то, что он когда-либо клялся в преданности английскому королю или совершил что-нибудь, что могло бы сделать его предателем. Приговоренного к повешению, четвертованию, его протащили четыре мили на повозке к Тауэру и оттуда через Олдгейт к виселице «у вязов» в Смитфилде, где «повесили на петле, а затем дали упасть полуживому, отрезали половые органы, вырвали кишки и предали их огню». Его голову насадили на кол на Лондонском мосту, а части тела выставили на обозрение в главных северных городах – Перт, Берике, Стерлинге и Ньюкасле [223].
Что-то, пришедшее с ними, укоренилось, по словам Эндрю Ланга:
Глава V
После двенадцати лет войны шестидесятишестилетний Эдуард одолел всех своих врагов. Но за победу он заплатил дорогой ценой. Фактически он стал банкротом, его счета, ранее бывшие в идеальном порядке, теперь находились в полном расстройстве. Иностранные банкиры захватили контроль над таможенными сборами. Хотя, пожертвовав финансами королевства и благосклонностью своих подданных, он вновь обрел свое герцогство, покорил шотландцев и навязал свою волю тем, кто унизил его.
Время отомстило за Эдуарда констеблю и маршалу. Херефорд умер вскоре после своего успешного сопротивления, и в 1302 году король выдал замуж принцессу Елизавету за своего энергичного наследника, с расчетом на то, чтобы в будущем графство констебля присоединилось к королевским владениям. Чтобы получить прощение, стареющий Норфолк вынужден был отказаться от своих владений, ему обещали их вернуть, но при условии, что они станут выморочными и отойдут короне, если он умрет, не оставив после себя наследника. Когда это произошло, в 1306 году, еще одно крупное феодальное герцогство, вместе с наследной должностью маршала, досталось королю, позже оно было пожаловано Томасу Бротертонскому, его старшему сыну от второй жены. Графства Честер, Корнуолл, Глостер, Норфолк, Херефорд, Ричмонд, Ланкастер, Дерби и Лестер теперь все стали принадлежать Эдуарду или его близким родственникам.
Оставался один противник – архиепископ Кентерберийский. Против Уинчелси, который был самым непримиримым врагом налогообложения на нужды войны и упорно поддерживал намерение баронов навязать короне Лесные хартии, Эдуард питал непримиримую злобу. Она усугублялась тем, что примас открыто поддерживал обвинение в убийстве, адюльтере и сношении с дьяволом, выдвинутое против его верного, но не пользовавшегося популярностью в Англии казначея, Уолтера Ленгтона, епископа Личфилдского [224]. Удобный случай представился зимой, после смерти Уоллеса. Оба недавних противника, Эдуард и Филипп Красивый, одинаковым образом отреагировали на претензии папы Бонифация сделать из Церкви независимое государство в государстве и трактовать любое неповиновение папской власти как ересь. Реакция Филиппа была весьма жесткой, причем до такой степени, что конфликт закончился осенью 1303 года, когда французы пленили папу в его собственном замке Ананьи, и тот умер от потрясения. Двумя годами позже папская тиара перешла к гасконцу, Клименту V, чье имя до сих пор ассоциируется с виноградником Шато Папе-Климент, и кто в бытность архиепископом Бордо был подданным Эдуарда. Английский король использовал его дружбу, чтобы получить освобождение от клятвы соблюдать Лесные хартии, а также освободить Уинчелси от занимаемой должности. В феврале 1306 года примас был призван в курию, чтобы ответить на обвинения своего суверена, среди которых было и то, что он ложно обвинял своего собрата, прелата Уолтера Ленгтона. «Вы были безжалостны к другим, – обратился к нему король в своей прощальной речи, – и мы никогда не окажем милосердия вам».
Почти также безжалостен был Эдуард к своему сыну. В то лето, когда пленили Уоллеса, между двадцатиоднолетним наследником и казначеем произошла ссора. Эдуард не терпел неуважительного отношения к своим министрам; в докладах дел Суда Королевской скамьи есть отчет о том, как маркграф, барон Уильям де Браоз, оскорбивший главного судью Хенгема, был вынужден идти без меча, с непокрытой головой, через переполненный Вестминстер-холл, чтобы умолять о прощении судью, прежде чем его заключат в Тауэр. В подобном же отчете говорится о том, как король вскоре после этого «отдалил своего старшего и любимого сына, Эдуарда, принца Уэльского, от королевского двора почти на полгода, потому что тот грубо и резко говорил с одним из министров, и не позволял сыну являться на глаза, пока он не дал полного удовлетворения оскорбленному» [225]. В течение нескольких месяцев, пока молодая королева не попросила за него, совершивший преступление молодой принц, которому было запрещено приближаться ко двору ближе чем на тридцать миль, должен был таскаться вслед за двором, куда бы он ни направился, в качестве простого просителя.
Убрав Уоллеса со своего пути, король издал ордонанс об обустройстве Шотландии. Через королевского наместника ею стали управлять английский канцлер и чемберлен с помощью совета из восьми прелатов и четырнадцати магнатов, включая Брюса и двух Коминов. Судей, коронеров и шерифов должны были назначить по английскому образцу, и, хотя шотландское гражданское право сохранялось, обычные законы, как, например, некоторые из законов кельтских высокогорий, «открыто направленные против Бога и разума», были отменены. Король был доволен, что направил, как он думал, Шотландию по пути цивилизации и порядка и милостиво отменил наказание оставшимся изгнанникам.
Но спустя шесть месяцев после казни Уоллеса с севера пришли ужасные вести. 11 февраля 1306 года в Грейфрайарской церкви в Дамфрисе, трижды прощенный Роберт Брюс граф Каррика, при перебранке убил своего соратника по совету и соперника на конфискованный шотландский трон, Джона Комина Рыжего, главу дома Баденохов [226]. Совершив убийство и святотатство, нарушив королевский мир и вступив в кровную вражду с наиболее влиятельной семьей Шотландии, он сразу же заключил в тюрьму королевских судей, находившихся в городе на выездном заседании, и призвал к рассмотрению вопроса национальной независимости не от имени свергнутого Баллиоля, но от своего собственного. Поспешив на север, он искал там поддержки старого епископа Глазго Уишарта, который героически отпустил ему грехи, достал из потаенного места знамя Шотландии и сопровождал его к месту коронации шотландских королей в Скуне. Здесь на вербное воскресенье, в присутствии Уишарт и епископа Сент-Эндрюса Ламбертона и сотни недовольных лордов и рыцарей, в большинстве своем с кельтского севера и запада [227], Брюс был коронован золотым венцом, который выковал местный кузнец, как Роберт I Шотландский. Совершила коронацию графиня Бьюкена, жена ближайшего родственника Комина и сестра молодого графа Файфа, который обладал наследственным правом проведения коронации.
Когда весть о мятеже достигла Эдуарда, он находился в Гемпшире, разъезжая от одного охотничьего домика к другому в поисках более приятного воздуха в южных графствах, чтобы поправить пошатнувшееся здоровье. Он сразу же объявил мобилизацию в северных графствах и созвал парламент в Вестминстере. Брюс и все, причастные к смерти Комина, были приговорены к оскоплению и потрошению, а те, кто оказывал им помощь, – к повешению. Настроение короля нашло отражение в письме своему кузену, графу Пемброку, мужу сестры убитого Комина, которого он назначил главнокомандующим всех войск в Шотландии.
«Так как сэр Майкл Уэмисс на деле оказался предателем и нашим врагом, мы приказываем тебе сжечь его поместье, где он жил, и все остальные дома, дочиста разорить его земли и сады до такой степени, чтобы ничего не осталось, в назидание другим...А что касается сэра Гилберта Хэя, которому мы выказали столь много учтивости, когда он недавно был вместе с нами в Лондоне, и которому, казалось, мы могли доверять, но в чьем лице обнаружили предателя и нашего врага, то приказываем тебе сжечь его поместье, где он жил, и все остальные, дочиста разорить его земли и сады, чтобы ничего не осталось и, если возможно, поступить с ним еще хуже, чем с сэром Майклом Уэмиссом» [228] .
Для финансирования грядущей кампании король потребовал традиционную феодальную «помощь» у всех своих вассалов, для того чтобы посвятить в рыцари старшего сына короля; эта церемония долгое время откладывалась из-за его отсутствия, но теперь была назначена на день встречи парламента в канун пятидесятницы.
20 мая все еще слишком больной, чтобы ехать верхом, он был доставлен в Вестминстер на носилках. Два дня спустя, после всенощного бдения в Аббатстве, принц Уэльский был посвящен в рыцари у верхнего алтаря в присутствии всего цвета своих современников. Почти три сотни молодых джентльменов были посвящены в рыцари в то же самое время в церкви рыцарей тамплиеров; волнение было так велико, что двое из них до смерти были раздавлены в толпе. Позже на пиру в Вестминстер-холле, как отмечал хронист, самом красивом со времен коронации Артура в Керлеоне, два лебедя, одетые в золотые накидки и с золотыми кольцами на шеях, были внесены герольдами под звуки труб и поставлены перед королем, который дал обет «перед Богом и лебедями» не отдыхать до тех пор, пока «Господь не дарует ему победу над коронованным предателем и нарушившей клятву нацией». После этого он поклялся никогда не обнажать меч вновь, кроме как против язычников в Святой Земле. После чего принц поднялся и поклялся, что не проспит и двух ночей на одном месте, пока не выполнит обет своего отца и отомстит его врагам [229].
Как только магнаты и рыцари от графств проголосовали за тринадцатую часть, а бюргеры – за десятую, король на носилках отправился в свою поездку на север. Его сын уже выехал туда раньше. Тем временем авангард под началом Пемброка переправился через пролив Форт. 20 июня Брюс был застигнут врасплох в Метвене, где захватили всех, кроме него. Как и Уоллесу после Фолкерка, ему удалось спастись, исчезнув в вересковых зарослях; как заметила на коронации его жена, они были не кем иным, как королем и королевой Мея. Многие, кто присоединился к нему в первом порыве энтузиазма, теперь ехали в Англию в кандалах. Некоторые, включая Саймона Фрейзера и графа Атолла, разделили судьбу Уоллеса.
Все лето 1306 года Брюса преследовали сплошные неудачи. В августе он был разбит при Дэлри шотландским войском под командованием Джона Аргайля, лорда Лорна. Двое из его братьев были повешены и четвертованы. Его жену, возможно, к ее собственному облегчению, так как она была более чем наполовину англичанкой, взяли в плен, в то время как его сестер, Мэри и графиню Бьюкена, посадили в клетку в замках Роксбург и Берик. И вновь потянулась до боли знакомая колонна дезертиров, столь характерная для шотландских войн за независимость.
Целью Эдуарда был Галлоуэй, где сконцентрировались основные силы мятежников. После захвата Эклфехана и Лохмабена, он повернул в сторону Дамфриса, чтобы очистить пути сообщения, захватив небольшой замок Керлаверок в устье реки Нит. Осада, длившаяся до тех пор, пока не прибыли осадные орудия, легла в основу сюжета геральдической поэмы на французском языке (керлаверокский геральдический свиток). В ней перечислены все рыцари, принявшие участие, простые или раскрашенные шатры, с яркими вымпелами, деревянные хижины, построенные из Нитдейлских лесов и покрытые травами и цветами. Огромные машины забрасывали стены камнями, рыцари, в свою очередь, наступали в своих прекрасных доспехах и с развевающимися над головой яркими знаменами. Замок пал после недельной осады, 15 июля. В течение кампании беспрестанно лил дождь. В Туинхольме, возле Керкудбрайта небольшой английский отряд захватил в плен Сэра Роберта Кейта, наследного маршала, и заставил шотландскую армию под началом графа Бьюкена и Джона Комина Баденохского направиться во «мхи и болота». Хотя захватчики дошли до Уигтауна, они ничего не добились. К концу августа английский король со своей армией, голодные, промокшие и подавленные, вернулись в Карлайл.
В то же время шотландцы искали поддержки за границей. Их призывы достигли папы Бонифация, всегда претендовавшего на то, чтобы подчинить себе светских правителей. Пока Эдуард отводил войска из Галлоуэя, архиепископ Уинчелси прибыл в Свитхартское аббатство с письмом из Рима, в котором Шотландия объявлялась папским фьефом, а королю приказывалось освободить Баллиоля и его плененных собратьев, заключить мир и покинуть страну. Шотландия никогда не была, провозглашал папа, английским фьефом. Эдуард был в ярости. «Клянусь кровью Господней, – говорил он дрожавшему примасу, заклинавшему его во имя горы Сион и Иерусалима подчиниться, – ради Сиона я не замолчу и ради Иерусалима я не успокоюсь, но изо всех сил буду защищать свое право» [219].
Хотя парламент, собравшийся в Линкольне той зимой, оказался весьма несговорчивым в других вопросах, настаивая на утверждении Лесных хартий и разрабатывая субсидию, состоящую из пятнадцатой начти на имущество, обусловленной временной отставкой казначея, Уолтера Ленгтона, способного, но не популярного епископа Личфилдского, ставшего главным советником Эдуарда, магнаты единодушно поддержали короля, отвергнув папские притязания. «Обычай Английского королевства таков, – отвечал Эдуард папе, – что в делах, касающихся недвижимости королевства, требуется спросить совета у всех, кого это дело затрагивает» [220]. В декларации, скрепленной печатями семерых графов и девяносто семи баронов, магнаты от лица общества утверждали, что ни один король Англии никогда не отвечал перед иностранцем за дела, затрагивавшие его светские права, и что владычество над Шотландией принадлежит ему по праву и теперешнему владению. Если, провозглашали они, их владыка король когда-либо и подумал бы о подчинении своих прав решению Его Святейшества, они противились бы со всей силой поступку, столь очевидно тяготеющему к лишению короны наследства.
Долгая утомительная борьба за покорение мятежного севера продолжалась. Летом 1301 года Эдуард еще раз вторгся в пределы Шотландии, на этот раз с двумя армиями. Одна, под началом ветерана Генриха Ласи, графа Линкольна, и титулованного командующего, молодого Эдуарда Карнарвонского, которому на последнем парламенте в Линкольне, отец пожаловал титул принца Уэльского [221], выступив из Карлайла против крепостей Брюса на юго-западе, вновь продвинулась до Уигтауна. Так как шотландцы просто отступили в горы, унеся с собой все годное в пищу из долины, военный эффект был равен нулю. «Так как ни один шотландец не сопротивлялся, – возмущенно писал вестминстерский летописец, – ничего славного или даже стоящего похвалы не было достигнуто». Другая армия под началом короля дошла до долины реки Туид и через Селкиркский лес в Клайдсдейл и до Линлитгоу. Здесь вместе со своей королевой Эдуард провел зиму в древнем королевском дворце над проливом Форт. Пока его судьи и чиновники управляли Англией из Йорка, он организовал шотландский поход по примеру уэльской кампании, назначив наместников и шерифов управлять южной территорией пролива Форт как частью северной Англии, разместил в замках английские гарнизоны, пообещав солдатам шотландские земли. Чтобы доказать всю серьезность своих намерений покорить всех «мятежников и предателей» и в качестве символа своей власти над всей Британией, он отметил Новый год пирами Круглого стола в Фолкерке.
К этому времени король Филипп ввязался в еще более яростный спор с папой о соответствующих правах над французским духовенством. В результате Бонифаций созвал Генеральный Совет «для реформации королевства и наказания короля» [222], а Филипп отомстил, созвав Генеральные Штаты или национальную ассамблею, чтобы протестовать против папского вмешательства. Увлекшись спором, французский король и его рыцарство потерпели неожиданное поражение от фламандцев, которые, как сицилийцы двадцатью годами ранее, восстали против своих притеснителей. 11 июля 1302 года, сражаясь пешими и вооруженные копьями, горожане и ткачи городов Брюгге и Гента при Куртре сделали то же самое, что фермеры Уоллеса в Стерлинге, и, к удивлению всей Европы, нанесли поражение надменной феодальной коннице, которая правила простолюдинами в течение трех веков.
Воодушевленный унижением французов, папа той осенью обнародовал буллу – Unam Sanctam,– которая ознаменовала высшую точку папских претензий, объявив в ней, что «необходимо для спасения, дабы все люди стали бы подданными Римскому престолу». А завершил ее он угрозой отлучить французского короля от церкви. Чтобы заручиться поддержкой английского короля против Бонифация, Филипп теперь уступил Эдуарду то, к чему он так долго стремился. Ему было все сложнее держать в подчинении гасконцев, предпочитавших правление своего английского герцога. И после того как простой народ Бордо успешно восстал против его чиновников зимой 1302 года, французский король предложил восстановить герцогство. В то же время он согласился отказать в поддержке своим шотландским протеже, союзничество с которыми до сих пор мешало формальному примирению с Англией. 20 мая 1303 года в Париже было заключено соглашение, и Эдуард принес оммаж по доверенности за свой возвращенный фьеф.
Дезертирство Франции оставило шотландцев без поддержки. Добиваясь расположения Эдуарда в своем столкновении с Филиппом, папа, в свою очередь, отрекся от них, лишив своего заступничества покровителя Уоллеса, епископа Глазго, которого он назвал «камнем преткновения», и приказав шотландским прелатам порицать свою паству за мятеж против его «дорогого сына во Христе, короля Эдуарда». Шотландские посланники в Париже на первых порах храбрились, написав хранителям Шотландии, что французский король до сих пор неофициально их друг, и уговаривая не отчаиваться, а продолжать борьбу. «Если бы вы знали, – добавлял он, – какая слава пришла к вам со времени последнего сражения против англичан, вы бы возликовали».
Это было упоминание о февральской схватке, в которой Джон Комин и Саймон Фрейзер недалеко от Эдинбурга, в Росслине, напали из засады на небольшое войско под командованием наместника Эдуарда, Джона Сегрейва. Вице-короля захватили в плен, и он единственный избежал унизительной смерти. Но это была последняя победа шотландцев. Так как Франция вышла из борьбы, они теперь были полностью в руках Эдуарда. Все силы государства, седьмая или восьмая часть населения, были мобилизованы, чтобы сокрушить их. Недавно король получил от иностранных купцов, торгующих с Англией, новый важный источник дохода, чтобы финансировать кампанию. Собрав их представителей в Виндзоре 1 февраля 1303 года, он обговорил с ними хартию – «Купеческую хартию», – освобождающую их от пошлин – «причального сбора, платы за проезд через мост и выпас свиней», а также от ограничительных и ревностно антииностранных правил лондонского Сити, предоставив им собственный суд и право на предоставление пятидесяти процентов судей во всех случаях, кроме важнейших. В ответ они обещали ему увеличение пошлин на импорт вина и экспорт шерсти, кожи и других товаров. Эти новые или «мелкие пошлины» – так их называли в отличие от «великих пошлин», гарантированных английскими купцами в 1275 году, позже стали известны как корабельный сбор и пошлина с веса. Так как новые сборы падали только на иностранных торговцев и не имели результатом снижения цен на английскую шерсть, они были гораздо менее непопулярны, чем maltoteшестилетней давности.
Благодаря этому Эдуард еще раз смог вторгнуться в пределы Шотландии. В июне 1303 года он пересек реку Форт с помощью трех сборных плавучих мостов, привезенных морем из Линна. Миновав Стерлинг, к середине месяца он достиг Перта. К сентябрю он был у пролива Форт. Его продвижение было медленным и систематическим, и любой город, оказывавший сопротивление, сжигался дотла. Только Брехинский замок держался, его комендант, Сэр Томас Моль, противостоял королевским осадным машинам пять недель и, умирая, проклял любого преемника, если тот окажется настолько трусливым, что сдастся.
Даже самый отважный из мятежных лордов теперь сдался. Молодой граф Каррика, изнуренный борьбой со своим соперником, Баллиолем, вновь вспомнил о вассальной преданности, присоединившись к своему отцу, остававшемуся верным Эдуарду все это время. Епископы Глазго и аббатства Св. Андрея и оставшиеся Хранители, Комин и де Сулис, последовали его примеру. Из Дамфермлайнского аббатства – сердца старой королевской Шотландии – король-победитель пообещал сохранить жизнь и свободу всем, кто сложит свое оружие, за исключением семерых. Шестеро из них были приговорены к недолгим срокам изгнания. Седьмому, Уильяму Уоллесу, было приказано безоговорочно прибыть в распоряжение короля.
Непреклонный герой отказался. Он остался в лесу и вересковых зарослях вместе со своим отрядом изгоев, и, когда друзья начали уговаривать его сдаться, процитировал строки, восхваляющие свободу, которые он выучил еще ребенком. «Если все люди Шотландии, – говорил он, – подчинятся королю Англии или лишат друг друга свободы, я и мои товарищи, желающие сохранить верность мне, будут стоять за свободу королевства».
Несколько месяцев держался Стерлингский замок с гарнизоном в пятьдесят человек под началом Сэра Уильяма Олифанта – единственная крепость, до сих пор оказывавшая сопротивление Эдуарду. Его падение под королевскими таранами преподносилось как зрелище. В одном из домов города построили балкон, откуда королева и ее свита могли наблюдать за loup de guerreили «волком войны», обстреливающим стены замка. После капитуляции замка, в августе, король отправился на юг, приказав, чтобы к Рождеству ему доставили Уоллеса. В то же время казначейство и суды вернулись в Вестминстер. Здесь, в феврале 1305 года, был собран парламент всего острова, который посетил и Роберт Брюс в качестве английского барона. По его совету, поддержанному епископом Глазго Уишуотртом, было решено, что десять представителей шотландских владений – два графа, два епископа, два аббата, два барона и еще два человека, выбранных «простолюдинами», – будут заседать в английском парламенте, чтобы служить, как и двадцать англичан, советом завоеванного севера, пока не будет издан постоянный закон. Между тем Брюс, епископ Уишарт и Джон Мобрей были назначены Хранителями.
Позже тем же летом был схвачен Уоллес. Шотландская знать присоединилась к поискам, за его голову было назначено денежное вознаграждение, и храбрый шотландец, не собиравшийся сдаваться, был вынужден скитаться из одного укрытия в другое. 5 августа его предали недалеко от Глазго. Доставленный на юг через семнадцать дней, он был проведен по улицам Лондона в сопровождении мэра и шерифов. На следующий день, 23 августа 1305 года, его судили в Вестминстер-холле (место, на котором он стоял, увенчанный смехотворным венком из лавровых листьев, до сих пор можно видеть) и объявили виновным в измене, убийстве и грабеже. Ему было запрещено защищаться, он отверг то, что он когда-либо клялся в преданности английскому королю или совершил что-нибудь, что могло бы сделать его предателем. Приговоренного к повешению, четвертованию, его протащили четыре мили на повозке к Тауэру и оттуда через Олдгейт к виселице «у вязов» в Смитфилде, где «повесили на петле, а затем дали упасть полуживому, отрезали половые органы, вырвали кишки и предали их огню». Его голову насадили на кол на Лондонском мосту, а части тела выставили на обозрение в главных северных городах – Перт, Берике, Стерлинге и Ньюкасле [223].
Что-то, пришедшее с ними, укоренилось, по словам Эндрю Ланга:
Уоллес был первым из длинного ряда христианских патриотов, умерших за идею национальной независимости. Покинутый лордами и прелатами Шотландии и почти всеми членами своего рыцарского класса, он остался жить в легендах и балладах простого народа, который он вел за собой. В XV веке бард Слепой Гарри высказал на родном языке неискоренимую веру крестьян Шотландии в его подвиг:
«Как дикий цветок
По всей его дорогой стране».
Именно это после вечерней летней прогулки в Легленский лес в 1793 году вдохновило величайшего из шотландских крестьян написать песню о своем «достойном» герое. Песня Бернса «Scots wha hae» («Слава Шотландии») до сих пор воспевает честь Шотландии, и люди решают отстаивать или пасть за свободу.
«Шотландию он освободил и залатал ее раны,
И теперь на небесах его наследство».
Глава V
ТРИУМФ БРЮСА
И в сраженье обрести
Смерть или свободу!
Бернс
После двенадцати лет войны шестидесятишестилетний Эдуард одолел всех своих врагов. Но за победу он заплатил дорогой ценой. Фактически он стал банкротом, его счета, ранее бывшие в идеальном порядке, теперь находились в полном расстройстве. Иностранные банкиры захватили контроль над таможенными сборами. Хотя, пожертвовав финансами королевства и благосклонностью своих подданных, он вновь обрел свое герцогство, покорил шотландцев и навязал свою волю тем, кто унизил его.
Время отомстило за Эдуарда констеблю и маршалу. Херефорд умер вскоре после своего успешного сопротивления, и в 1302 году король выдал замуж принцессу Елизавету за своего энергичного наследника, с расчетом на то, чтобы в будущем графство констебля присоединилось к королевским владениям. Чтобы получить прощение, стареющий Норфолк вынужден был отказаться от своих владений, ему обещали их вернуть, но при условии, что они станут выморочными и отойдут короне, если он умрет, не оставив после себя наследника. Когда это произошло, в 1306 году, еще одно крупное феодальное герцогство, вместе с наследной должностью маршала, досталось королю, позже оно было пожаловано Томасу Бротертонскому, его старшему сыну от второй жены. Графства Честер, Корнуолл, Глостер, Норфолк, Херефорд, Ричмонд, Ланкастер, Дерби и Лестер теперь все стали принадлежать Эдуарду или его близким родственникам.
Оставался один противник – архиепископ Кентерберийский. Против Уинчелси, который был самым непримиримым врагом налогообложения на нужды войны и упорно поддерживал намерение баронов навязать короне Лесные хартии, Эдуард питал непримиримую злобу. Она усугублялась тем, что примас открыто поддерживал обвинение в убийстве, адюльтере и сношении с дьяволом, выдвинутое против его верного, но не пользовавшегося популярностью в Англии казначея, Уолтера Ленгтона, епископа Личфилдского [224]. Удобный случай представился зимой, после смерти Уоллеса. Оба недавних противника, Эдуард и Филипп Красивый, одинаковым образом отреагировали на претензии папы Бонифация сделать из Церкви независимое государство в государстве и трактовать любое неповиновение папской власти как ересь. Реакция Филиппа была весьма жесткой, причем до такой степени, что конфликт закончился осенью 1303 года, когда французы пленили папу в его собственном замке Ананьи, и тот умер от потрясения. Двумя годами позже папская тиара перешла к гасконцу, Клименту V, чье имя до сих пор ассоциируется с виноградником Шато Папе-Климент, и кто в бытность архиепископом Бордо был подданным Эдуарда. Английский король использовал его дружбу, чтобы получить освобождение от клятвы соблюдать Лесные хартии, а также освободить Уинчелси от занимаемой должности. В феврале 1306 года примас был призван в курию, чтобы ответить на обвинения своего суверена, среди которых было и то, что он ложно обвинял своего собрата, прелата Уолтера Ленгтона. «Вы были безжалостны к другим, – обратился к нему король в своей прощальной речи, – и мы никогда не окажем милосердия вам».
Почти также безжалостен был Эдуард к своему сыну. В то лето, когда пленили Уоллеса, между двадцатиоднолетним наследником и казначеем произошла ссора. Эдуард не терпел неуважительного отношения к своим министрам; в докладах дел Суда Королевской скамьи есть отчет о том, как маркграф, барон Уильям де Браоз, оскорбивший главного судью Хенгема, был вынужден идти без меча, с непокрытой головой, через переполненный Вестминстер-холл, чтобы умолять о прощении судью, прежде чем его заключат в Тауэр. В подобном же отчете говорится о том, как король вскоре после этого «отдалил своего старшего и любимого сына, Эдуарда, принца Уэльского, от королевского двора почти на полгода, потому что тот грубо и резко говорил с одним из министров, и не позволял сыну являться на глаза, пока он не дал полного удовлетворения оскорбленному» [225]. В течение нескольких месяцев, пока молодая королева не попросила за него, совершивший преступление молодой принц, которому было запрещено приближаться ко двору ближе чем на тридцать миль, должен был таскаться вслед за двором, куда бы он ни направился, в качестве простого просителя.
Убрав Уоллеса со своего пути, король издал ордонанс об обустройстве Шотландии. Через королевского наместника ею стали управлять английский канцлер и чемберлен с помощью совета из восьми прелатов и четырнадцати магнатов, включая Брюса и двух Коминов. Судей, коронеров и шерифов должны были назначить по английскому образцу, и, хотя шотландское гражданское право сохранялось, обычные законы, как, например, некоторые из законов кельтских высокогорий, «открыто направленные против Бога и разума», были отменены. Король был доволен, что направил, как он думал, Шотландию по пути цивилизации и порядка и милостиво отменил наказание оставшимся изгнанникам.
Но спустя шесть месяцев после казни Уоллеса с севера пришли ужасные вести. 11 февраля 1306 года в Грейфрайарской церкви в Дамфрисе, трижды прощенный Роберт Брюс граф Каррика, при перебранке убил своего соратника по совету и соперника на конфискованный шотландский трон, Джона Комина Рыжего, главу дома Баденохов [226]. Совершив убийство и святотатство, нарушив королевский мир и вступив в кровную вражду с наиболее влиятельной семьей Шотландии, он сразу же заключил в тюрьму королевских судей, находившихся в городе на выездном заседании, и призвал к рассмотрению вопроса национальной независимости не от имени свергнутого Баллиоля, но от своего собственного. Поспешив на север, он искал там поддержки старого епископа Глазго Уишарта, который героически отпустил ему грехи, достал из потаенного места знамя Шотландии и сопровождал его к месту коронации шотландских королей в Скуне. Здесь на вербное воскресенье, в присутствии Уишарт и епископа Сент-Эндрюса Ламбертона и сотни недовольных лордов и рыцарей, в большинстве своем с кельтского севера и запада [227], Брюс был коронован золотым венцом, который выковал местный кузнец, как Роберт I Шотландский. Совершила коронацию графиня Бьюкена, жена ближайшего родственника Комина и сестра молодого графа Файфа, который обладал наследственным правом проведения коронации.
Когда весть о мятеже достигла Эдуарда, он находился в Гемпшире, разъезжая от одного охотничьего домика к другому в поисках более приятного воздуха в южных графствах, чтобы поправить пошатнувшееся здоровье. Он сразу же объявил мобилизацию в северных графствах и созвал парламент в Вестминстере. Брюс и все, причастные к смерти Комина, были приговорены к оскоплению и потрошению, а те, кто оказывал им помощь, – к повешению. Настроение короля нашло отражение в письме своему кузену, графу Пемброку, мужу сестры убитого Комина, которого он назначил главнокомандующим всех войск в Шотландии.
«Так как сэр Майкл Уэмисс на деле оказался предателем и нашим врагом, мы приказываем тебе сжечь его поместье, где он жил, и все остальные дома, дочиста разорить его земли и сады до такой степени, чтобы ничего не осталось, в назидание другим...А что касается сэра Гилберта Хэя, которому мы выказали столь много учтивости, когда он недавно был вместе с нами в Лондоне, и которому, казалось, мы могли доверять, но в чьем лице обнаружили предателя и нашего врага, то приказываем тебе сжечь его поместье, где он жил, и все остальные, дочиста разорить его земли и сады, чтобы ничего не осталось и, если возможно, поступить с ним еще хуже, чем с сэром Майклом Уэмиссом» [228] .
Для финансирования грядущей кампании король потребовал традиционную феодальную «помощь» у всех своих вассалов, для того чтобы посвятить в рыцари старшего сына короля; эта церемония долгое время откладывалась из-за его отсутствия, но теперь была назначена на день встречи парламента в канун пятидесятницы.
20 мая все еще слишком больной, чтобы ехать верхом, он был доставлен в Вестминстер на носилках. Два дня спустя, после всенощного бдения в Аббатстве, принц Уэльский был посвящен в рыцари у верхнего алтаря в присутствии всего цвета своих современников. Почти три сотни молодых джентльменов были посвящены в рыцари в то же самое время в церкви рыцарей тамплиеров; волнение было так велико, что двое из них до смерти были раздавлены в толпе. Позже на пиру в Вестминстер-холле, как отмечал хронист, самом красивом со времен коронации Артура в Керлеоне, два лебедя, одетые в золотые накидки и с золотыми кольцами на шеях, были внесены герольдами под звуки труб и поставлены перед королем, который дал обет «перед Богом и лебедями» не отдыхать до тех пор, пока «Господь не дарует ему победу над коронованным предателем и нарушившей клятву нацией». После этого он поклялся никогда не обнажать меч вновь, кроме как против язычников в Святой Земле. После чего принц поднялся и поклялся, что не проспит и двух ночей на одном месте, пока не выполнит обет своего отца и отомстит его врагам [229].
Как только магнаты и рыцари от графств проголосовали за тринадцатую часть, а бюргеры – за десятую, король на носилках отправился в свою поездку на север. Его сын уже выехал туда раньше. Тем временем авангард под началом Пемброка переправился через пролив Форт. 20 июня Брюс был застигнут врасплох в Метвене, где захватили всех, кроме него. Как и Уоллесу после Фолкерка, ему удалось спастись, исчезнув в вересковых зарослях; как заметила на коронации его жена, они были не кем иным, как королем и королевой Мея. Многие, кто присоединился к нему в первом порыве энтузиазма, теперь ехали в Англию в кандалах. Некоторые, включая Саймона Фрейзера и графа Атолла, разделили судьбу Уоллеса.
Все лето 1306 года Брюса преследовали сплошные неудачи. В августе он был разбит при Дэлри шотландским войском под командованием Джона Аргайля, лорда Лорна. Двое из его братьев были повешены и четвертованы. Его жену, возможно, к ее собственному облегчению, так как она была более чем наполовину англичанкой, взяли в плен, в то время как его сестер, Мэри и графиню Бьюкена, посадили в клетку в замках Роксбург и Берик. И вновь потянулась до боли знакомая колонна дезертиров, столь характерная для шотландских войн за независимость.
В октябре Эдуард расположился на зиму в Лейнеркостском приорстве, несколькими милями восточнее Карлайла. Большинство мятежников к этому времени были либо пойманы, либо повешены, а их земли переданы англичанам; сам Брюс растворился в узких горных долинах и островах далекого запада. Не сохранилось ни одной записи о его передвижениях в течение следующих нескольких месяцев, если верить одному повествованию, он провел некоторое время на маленьком островке Ратлин недалеко от ирландских берегов, где, спасаясь от своего ужасного противника, как говорили, набирался мужества, следя за тем, как упорно паук плел свою паутину. В феврале, ускользнув от поисковых кораблей Эдуарда, Брюс вновь появился в Арране, а в середине месяца высадился на Эрширском берегу, где пытался застать врасплох английский гарнизон Тенберийского замка и захватить губернаторское добро. Затем он снова исчез в холмах и вересковых зарослях.
«Брюс не смел спуститься в гор,
И весь народ позволил ему уйти:
Ибо для них было большой радостью
Вновь присоединиться к английскому миру».