Страница:
[39], посвященная Веллингтону. Особенно при работе над Веллингтоном было заметно его умение
чувствоватьисторию и своего героя. Как отмечает его секретарь, Памела Стрит, «когда А. Б. писал о Веллингтоне, он
былим; когда писал о ранних завоевателях своей страны, он
былранним завоевателем, пытающимся в небольшой рыбачьей лодке пересечь Ла-Манш»
[40]. Дж. М. Тревельян написал об этой книге: «Это действительно великая книга, настолько живая, что совсем не кажется историей, но обладает способностью немедленно заставить человека чувствовать, что он присутствует при этих событиях... Финальное впечатление, когда читаешь описание битвы при Ватерлоо, ошеломляет...»
[41]Ту же самую историю можно было наблюдать при подготовке всех его книг, особенно при написании истории стрелковой бригады английской армии, вышедшей в 1972 году под названием «Зеленые куртки»
[42]. Эту книгу Брайант написал в качестве критики современной ему ситуации американизации английского общества, его главной задачей было показать, что английские культура и менталитет ценны сами по себе и многое дали миру, как имеют и огромный потенциал дать еще. А. Дж. Дикенс, директор Института Исторических исследований и автор книги «Английская реформация»
[43]писал Брайанту сразу же после публикации книги: «В этом мрачном (но не окончательно безнадежном) состоянии нашего развития как нации Ваша книга напоминает нам о тех ценностях, в которых было воспитано наше поколение... Книга эта вышла в нужное время: спасибо Вашей способности воссоздавать прошлое и
жизненнойсути ваших работ, ее, безусловно, будут читать, и она сослужит большую, если не неоценимую службу. Когда мы обретем уверенность и обнаружим нашу новую роль в мире, она, безусловно, предъявит продолжение тех ценностей, которые Вы так великолепно прививаете своими книгами»
[44]. Брайант на самом деле был сильно обеспокоен состоянием английского общества, потерей веры, патриотизма и стандартов общечеловеческой морали. Действительно, конец 60-70 годов были нелегкими не только для Англии. Рушилась обычная картина ценностей. Трансформировались многие понятия морали. Молодое поколение привносило свои коррективы и боролось за право жить в новом и построенном ими самими мире. Отголосок студенческих движений затронул и Англию, хотя здесь не было революционности французских или американских студентов. Прежде всего они потеряли веру в будущее и не видели цели своего существования. Для общества этого времени существовало только сегодня, но не было ни завтра, ни вчера. В 1973 году Брайант написал: «Сегодня наиболее важной вещью в этой стране, несомненно, является сохранение характера и здоровья ее народа... Характер значит гораздо больше теорий... Мы не сможем ничего достичь, не имея храбрости, веры и трудолюбия... Любовь к своей стране и гордость за нее является необходимым основанием процветания любой страны...Я убежден, что любое общество, которое перестало ценить и придерживаться этих старомодных добродетелей, обречено в будущем на гибель через внутреннюю слабость или разрушение извне другими более реалистичными обществами... Я продолжаю превозносить их, хотя многим они и кажутся абсурдными, неприятными и даже отвратительными...»
[45]
В 1973 году Брайант опубликовал, пожалуй, основной труд своей жизни, куда вошли практически все его исторические труды и который стал для него венцом карьеры историка, – «Тысяча лет Британской монархии» [46]. Книга была посвящена королеве Англии, хотя и не отличалась восхвалением британской королевской семьи. Брайант показал в ней сложную картину эволюции института монархии на Британских островах и его значение в истории страны. Надо отметить, что Брайант совсем не был роялистом, хотя и был воспитан в непосредственной близости от короны. И тем не менее прежде всего он был историком и ему, пожалуй, удалось показать особенности и уникальность монархии в Британии, а также объяснить, почему она до сих пор существует.
К своему восьмидесятилетнему юбилею в 1979 году сэр Артур Брайант мог быть полностью удовлетворен своими достижениями: более тридцати монографий, не считая мелких эссе и памфлетов, известность. Единственное, чего не было у Брайанта, – это детей, несмотря на два счастливых брака (последний брак был расторгнут в 1976 году). Тем не менее, хотя Брайант и тяжело переживал этот факт, он оставался весьма энергичным, много читал, но при этом никогда не просматривал разделы в газетах о рождениях, браках и смертях, хотя газет читал много, не смотрел телевизор (у него его и не было), предпочитал слушать радио. Известность его была настолько широка, что даже таксисты читали его книги. В 1980 году Брайант к тому же объявил о помолвке с вдовой 10-го герцога Мальборо. Правда, брак так и не состоялся, но факт этот уже сам по себе показателен.
Артур Брайант скончался 22 января 1985 года, не дожив месяца до своего восьмидесятишестилетнего дня рожденья. Перед смертью он писал: «Для того, чьей задачей является изучение кратких фактов недолговечной жизни человечества, кто мыслит понятиями не только конкретного поколения или индивида, но истории в целом, из всего бесконечного движения человеческой расы – и хотя это звучит несколько негуманно – кажется не очень важным, погиб ли человек в битве молодым или умер стариком. В любом случае человек умирает так скоро, и его тело возвращается к земле. До тех пор пока человек глубоко и постоянно не задумывается о смерти, он вообще не может реалистично думать о жизни... Самая великая из функций смерти в бесконечном сознании человечества заключается в том, что она объединяет для него, так, как ничто и никто не может объединить, даже любовь, все разнообразие и огромность космоса, время и место. Она делает его гражданином всех миров и всех эпох... Великолепно было бы оставить это самое великое из будущих событий на осознание отдельному человеческому духу как приключение, которое, когда оно придет, воспринималось бы как должное с храбростью и верой в качестве охранников... Только в своей собственной тишине человек может услышать музыку сфер...»
«Эпоху рыцарства» ожидали с нетерпением. Когда появился пятисотстраничный труд, он сразу был признан лучшей книгой как самого Брайанта, так и британской исторической науки 1963 года. «Эпоха рыцарства» имела дело с довольно небольшим периодом времени, но весьма насыщенным событиями: эволюция парламента, реформа законодательной системы, появление юристов как профессии, захват Уэльса, шотландские войны за независимость, первый период Столетней войны, Черную Смерть, крестьянское восстание под руководством Уота Тайлера 1381 года, а также историю церкви, архитектуры, поэзии, образования и рождение английского языка. Впервые на таком уровне была изложена интегративная история Англии, которая могла дать единое представление о том, что происходило в этом XIV веке. Сами британские медиевисты признавали это. Безусловно, медиевистика в Британии имела очень высокий уровень, но она приветствовала работу Брайанта, потому что существовал определенный недостаток общих работ, за написание которых не брались специалисты, боясь оказаться популистами и потерять свой научный престиж. С другой стороны, вряд ли можно было найти «лучшее перо» в Англии. Сам Брайант очень серьезно отнесся к своей работе. Он проводил дни напролет не только в библиотеках, архивах, путешествуя по стране, читая частные архивы, находящиеся в епископских диоцезах и простых церквях, аристократических имениях и городских корпорациях, он также много времени проводил за консультациями с историками-специалистами по каждому периоду: сэром Морисом Поуиком, Мей МакКисак, Д. Дугласом, А. С. Мейерсом (которому, кстати, и посвящена книга) и т. д.
Конечно, книга сама по себе представляет весьма отличную от представлений в советской историографии картину развития Англии в XIV веке, которая, как это ни странно, до сих пор воспроизводится в учебниках, общих научных изданиях и даже, правда, уже иногда, в специальной литературе. Особенно отличается описание и анализ восстания Уота Тайлера. Интересен тот факт, что отечественные исследователи, так же, как и Брайант, пользовались одной и той же литературой, книгой Хилтона и Фагая [51], теми же хрониками и документами, но как по-разному выглядят интерпретации. С другой стороны, в книге Брайанта можно найти то, чему никогда не уделялось внимания в отечественной английской медиевистике: английской культуре и ее тесной связи с исторической реальностью этого периода. В частности, тяжелую жизнь английского народа Брайант дает по поэме Уильяма Ленгленда «Видение о Петре Пахаре», самом значительном и интересном источнике по истории XIV века, тогда как наши медиевисты традиционно используют Чосера (выходца из аристократических кругов), чьи Кентерберийские рассказы, при всей их знаменитости, ироничности и похабности, очень однобоко представляют социальное развитие английского общества того периода. И все это при условии, что перевод текста этой поэмы на русский сделан Д. М. Петрушевским [52]и является доступным для современных историков.
Значение книги Брайанта трудно переоценить. Профессор Кембриджского университета Дэвид Ноулз [53]писал об этой книге: «Покрыв более века на более чем пятистах страницах, мы двигаемся многим быстрее, чем авторы Оксфордской истории Англии, и, изучив на таком уровне этот очень сложный и противоречивый период, мы подвергаемся опасности любого вида, настолько большой, что критичный читатель может вспомнить работы такого же плана, написанные сэром Морисом Поуиком и Мей МакКисак. Не пытаясь сравнить вещи, не подлежащие сравнению, честно будет сказать, что сэр Артур достиг своей цели, так же, как они достигли своих, и не просто как читатель, а как историк, занимающийся другим периодом, я могу сказать, что с его страниц можно получить более ясную и более легко представляемую картину эпохи, чем из авторов, только что отмеченных мною, хотя они также великолепны и уникальны в своем роде».
ВСТУПЛЕНИЕ
I
II
В 1973 году Брайант опубликовал, пожалуй, основной труд своей жизни, куда вошли практически все его исторические труды и который стал для него венцом карьеры историка, – «Тысяча лет Британской монархии» [46]. Книга была посвящена королеве Англии, хотя и не отличалась восхвалением британской королевской семьи. Брайант показал в ней сложную картину эволюции института монархии на Британских островах и его значение в истории страны. Надо отметить, что Брайант совсем не был роялистом, хотя и был воспитан в непосредственной близости от короны. И тем не менее прежде всего он был историком и ему, пожалуй, удалось показать особенности и уникальность монархии в Британии, а также объяснить, почему она до сих пор существует.
К своему восьмидесятилетнему юбилею в 1979 году сэр Артур Брайант мог быть полностью удовлетворен своими достижениями: более тридцати монографий, не считая мелких эссе и памфлетов, известность. Единственное, чего не было у Брайанта, – это детей, несмотря на два счастливых брака (последний брак был расторгнут в 1976 году). Тем не менее, хотя Брайант и тяжело переживал этот факт, он оставался весьма энергичным, много читал, но при этом никогда не просматривал разделы в газетах о рождениях, браках и смертях, хотя газет читал много, не смотрел телевизор (у него его и не было), предпочитал слушать радио. Известность его была настолько широка, что даже таксисты читали его книги. В 1980 году Брайант к тому же объявил о помолвке с вдовой 10-го герцога Мальборо. Правда, брак так и не состоялся, но факт этот уже сам по себе показателен.
Артур Брайант скончался 22 января 1985 года, не дожив месяца до своего восьмидесятишестилетнего дня рожденья. Перед смертью он писал: «Для того, чьей задачей является изучение кратких фактов недолговечной жизни человечества, кто мыслит понятиями не только конкретного поколения или индивида, но истории в целом, из всего бесконечного движения человеческой расы – и хотя это звучит несколько негуманно – кажется не очень важным, погиб ли человек в битве молодым или умер стариком. В любом случае человек умирает так скоро, и его тело возвращается к земле. До тех пор пока человек глубоко и постоянно не задумывается о смерти, он вообще не может реалистично думать о жизни... Самая великая из функций смерти в бесконечном сознании человечества заключается в том, что она объединяет для него, так, как ничто и никто не может объединить, даже любовь, все разнообразие и огромность космоса, время и место. Она делает его гражданином всех миров и всех эпох... Великолепно было бы оставить это самое великое из будущих событий на осознание отдельному человеческому духу как приключение, которое, когда оно придет, воспринималось бы как должное с храбростью и верой в качестве охранников... Только в своей собственной тишине человек может услышать музыку сфер...»
* * *
Книга, предлагаемая на суд читателей, посвящена истории Англии с 1272 по 1381 гг., одному из самых сложных и решающих столетий английской истории. Брайант потратил на нее десять лет, настолько важным он считал этот период для британской истории. И хотя Брайант получил рыцарское достоинство за другую книгу «Создатели государства», сам для себя он видел «Эпоху рыцарства» своей лучшей книгой. Трудно с ним не согласиться. «Создатели государства» были встречены медиевистами достаточно холодно. Многие считали (как и считают до сих пор), что не-специалист не может создать ничего приличного на тему, которой он не посвятил всю свою жизнь. Хотя Брайант неоднократно доказал, что он является в высшей степени профессиональным историком, тем не менее обвинение в популизме, брошенное некоторыми учеными, обидело его. Популизм заключался прежде всего в его блестящем литературном стиле и умении рассказатьисторию, сделать ее живой и интересной, даже если дело касалось таких «скучных» тем, как манориальная система XII века или сельскохозяйственное производство XIII века. В ответ на данные обвинения профессор средневековой истории Ливерпульского университета Джеффри Барраклу [47]написал, что «знакомая нам критика „популярной“ истории, заключающаяся в том, что она всегда на одно поколение отстает от современного знания, в данном случае не может быть применима никоим образом, ибо эта книга основана на результатах современного исторического знания». Профессор Дэвид Дуглас, основной авторитет по истории норманнского периода в Англии и автор известной биографии «Вильгельма Завоевателя» [48], еще в период работы над книгой предсказывал, что «если остальные фрагменты являются такого же высокого качества, как и то, что я прочел, то у нас будет лучшая популярная история страны». И наконец, дуайен английских медиевистов, профессор Оксфордского университета Вивиан Гелбрайт [49]написал Брайанту: «Еще не один брат-историк позавидует красоте и простоте вашего письма. Вы достигли своей цели как никто другой в книгах такого рода, которые я могу вспомнить» [50].«Эпоху рыцарства» ожидали с нетерпением. Когда появился пятисотстраничный труд, он сразу был признан лучшей книгой как самого Брайанта, так и британской исторической науки 1963 года. «Эпоха рыцарства» имела дело с довольно небольшим периодом времени, но весьма насыщенным событиями: эволюция парламента, реформа законодательной системы, появление юристов как профессии, захват Уэльса, шотландские войны за независимость, первый период Столетней войны, Черную Смерть, крестьянское восстание под руководством Уота Тайлера 1381 года, а также историю церкви, архитектуры, поэзии, образования и рождение английского языка. Впервые на таком уровне была изложена интегративная история Англии, которая могла дать единое представление о том, что происходило в этом XIV веке. Сами британские медиевисты признавали это. Безусловно, медиевистика в Британии имела очень высокий уровень, но она приветствовала работу Брайанта, потому что существовал определенный недостаток общих работ, за написание которых не брались специалисты, боясь оказаться популистами и потерять свой научный престиж. С другой стороны, вряд ли можно было найти «лучшее перо» в Англии. Сам Брайант очень серьезно отнесся к своей работе. Он проводил дни напролет не только в библиотеках, архивах, путешествуя по стране, читая частные архивы, находящиеся в епископских диоцезах и простых церквях, аристократических имениях и городских корпорациях, он также много времени проводил за консультациями с историками-специалистами по каждому периоду: сэром Морисом Поуиком, Мей МакКисак, Д. Дугласом, А. С. Мейерсом (которому, кстати, и посвящена книга) и т. д.
Конечно, книга сама по себе представляет весьма отличную от представлений в советской историографии картину развития Англии в XIV веке, которая, как это ни странно, до сих пор воспроизводится в учебниках, общих научных изданиях и даже, правда, уже иногда, в специальной литературе. Особенно отличается описание и анализ восстания Уота Тайлера. Интересен тот факт, что отечественные исследователи, так же, как и Брайант, пользовались одной и той же литературой, книгой Хилтона и Фагая [51], теми же хрониками и документами, но как по-разному выглядят интерпретации. С другой стороны, в книге Брайанта можно найти то, чему никогда не уделялось внимания в отечественной английской медиевистике: английской культуре и ее тесной связи с исторической реальностью этого периода. В частности, тяжелую жизнь английского народа Брайант дает по поэме Уильяма Ленгленда «Видение о Петре Пахаре», самом значительном и интересном источнике по истории XIV века, тогда как наши медиевисты традиционно используют Чосера (выходца из аристократических кругов), чьи Кентерберийские рассказы, при всей их знаменитости, ироничности и похабности, очень однобоко представляют социальное развитие английского общества того периода. И все это при условии, что перевод текста этой поэмы на русский сделан Д. М. Петрушевским [52]и является доступным для современных историков.
Значение книги Брайанта трудно переоценить. Профессор Кембриджского университета Дэвид Ноулз [53]писал об этой книге: «Покрыв более века на более чем пятистах страницах, мы двигаемся многим быстрее, чем авторы Оксфордской истории Англии, и, изучив на таком уровне этот очень сложный и противоречивый период, мы подвергаемся опасности любого вида, настолько большой, что критичный читатель может вспомнить работы такого же плана, написанные сэром Морисом Поуиком и Мей МакКисак. Не пытаясь сравнить вещи, не подлежащие сравнению, честно будет сказать, что сэр Артур достиг своей цели, так же, как они достигли своих, и не просто как читатель, а как историк, занимающийся другим периодом, я могу сказать, что с его страниц можно получить более ясную и более легко представляемую картину эпохи, чем из авторов, только что отмеченных мною, хотя они также великолепны и уникальны в своем роде».
ВСТУПЛЕНИЕ
БАШНЯ ПАМЯТИ
I
Когда десять лет назад публикацией
«Создателей государства»я завершил первую часть «Истории Англии», то надеялся, что следующая заполнит пробел между эпохами де Монфора и Шекспира. Но, начав сводить воедино огромное количество материала, необходимого для понимания этих трех с половиной столетий, я понял, что хочу слишком многого и, дабы мое произведение представляло собой нечто более значимое, чем простое перечисление имен, дат и обобщений, мне потребуется гораздо больше времени.
«Эпоха рыцарства» (так я назвал эту книгу) посвящена сравнительно краткому периоду, известному под названием высокое средневековье. В эту богатую событиями, созидательную эпоху происходило становление парламента, появилось сословие профессиональных юристов, проводились законодательные реформы Эдуарда I – «английского Юстиниана» – и были заложены основы английской государственности. Именно в это время король пытался ввести в англосаксонской и кельтской Британии единый закон в рамках единой монархии. Несмотря на героическое сопротивление Уэльса, попытка эта была достаточно успешной, но она потерпела поражение в Шотландии в результате легендарной войны за независимость, обеспечившей, к счастью для человечества, независимость шотландского народа. Это было время, по выражению Фруассара, артуровского рыцарства и основания Ордена Подвязки, когда Англия боролась со своим гигантским соседом, Францией, за наследное герцогство Плантагенетов – Аквитанию: состязание, в котором благодаря своей национальной сплоченности и развитию нового вооружения англичане победили и, пока возмездие не настигло их, подчинили своей алчной и высокомерной воле богатейшее королевство Европы. Более столетия, с 1294 года вплоть до бракосочетания Ричарда II и французской принцессы, Англия почти постоянно находилась в состоянии войны либо с Францией, либо с Шотландией, либо с Кастилией, а временами со всеми ними одновременно.
В эту эпоху успехи постоянно сменялись катастрофами: тяжелейшее поражение при Бэннокберне и блистательная победа при Креси. А вслед за этим триумфом Англия была раздавлена несчастьем, сравнимым сегодня только с последствиями ядерной воины. Возвращавшаяся три раза на протяжении жизни одного поколения Черная Смерть унесла с собой половину английского населения. Урон же, нанесенный церковному престижу, косвенно привел к тому обращению к священному писанию и индивидуальной совести, которое под именем лоллардства явилось предвестником реформации. Подрыв экономики, и так ослабленной военными налогами и стремительной экспансией капиталистического богатства, стал причиной взрыва классового сознания рабочих, а также крестьянского восстания, отличавшегося невиданной доселе жестокостью, но и близкого к успеху более чем когда-либо в нашей истории.
Из шести королей Англии XIII-XIV вв. двое были лишены трона и убиты, двое потерпели поражение в гражданской войне, и только один избежал военного диктата со стороны своих подданных. В то же время началось строительство готических «перпендикулярных» [54]соборов и церквей: знаменитых нефов Винчестера и Кентербери, витражей Креси и монастырей в Глостере, а также крыши Вестминстер-холла; появился единый английский язык, получившие свое выражение в поэзии Ленгленда и Чосера; были основаны судебные корпорации – инны и колледжи Оксфорда и Кембриджа, первые корпорации Сити и школа Уильяма Викенгемского в Винчестере.
В период между вступлением на престол Эдуарда I и свержением Ричарда II Англия стала парламентской монархией, каковой остается и до сих пор. Британия внесла очень важный вклад в историю человечества, так как использовала конституционные средства, чтобы примирить центральную власть с личной свободой каждого подданного и их правом протестовать и требовать реформы управления. Именно это позже позволило ей как лидирующей морской державе протестантской Европы нанести поражение таким крупным авторитарным государствам, как Испания и Франция, упрочить свое положение на море, позже расширив свои границы до Соединенных Штатов, Канады, Австралии и Новой Зеландии, и превратиться из мировой торговой империи, созданной купцами и чиновниками, в Британское Содружество, этот уникальный, хотя и непрочный в наши дни союз, который все еще держится расплывчатой концепцией межрасового братства.
Создание парламента, включившего в себя три неизменных компонента – Корону, Лордов и Общины, делает эти полторы сотни лет жизненно важными для понимания всей последующей истории. В то время население государства завоевывало методом проб и ошибок свои права, ставшие основой законов и институтов, до сих пор определяющих жизнь свободных людей. На раннем этапе этой борьбы преимущественно крупные лорды и церковнослужители обладали личными свободами и правом сопротивляться деспотической власти, постепенно рыцари графств и осторожные городские бюргеры стали принимать участие в этом процессе. Из конфликта между расширяющимися полномочиями центрального управления и средневековой традицией феодальной и религиозной свободы родилось первое согласие между порядком и свободой. Когда дважды за сорок пять лет в результате успешной революции король-тиран был лишен трона, а парламент признавал его наследника, победители в обоих случаях были достаточно мудрыми, чтобы сохранить сильное королевское правление. Эта комбинация в виде уважения к центральной власти, но с учетом индивидуальных прав и свобод остается политической доминантой в английской истории.
Так как все это очень важно, я решил посвятить свою третью книгу, «Островные королевства»,истории XV-XVI вв., один из которых Шекспир сделал темой своих исторических пьес, а в другом он жил – в период, который, несмотря на открытие нового, океанического мира, реформацию и три смены династии, был тесно связан с предыдущим, как теперь это очевидно историкам. Не ломая историческую преемственность, вряд ли можно отделить эпоху, когда была основана таверна Фальстафа в Истчипе, и эпоху, в которую автор вывел эту таверну из своего опыта. Когда мы наблюдаем великолепные сцены в «Кабаньей голове» и видим жирного рыцаря, члена суда присяжных, сидящего в Коствольдском саду с судьями Сайленсом и Шеллоу, мы живем одновременно и в царствование Генриха IV и Елизаветы, первого Ланкастера и последней Тюдор.
Продолжением стали книги «Свобода и море»и «Государство океана».Труднее всего мне здесь, как и в предыдущей книге, было создать всеобщую космополитическую, хотя и несовершенную, картину развивающегося государства во всех его разнообразных проявлениях: политике, законодательстве, управлении, религии, сельском хозяйстве, торговле, войне, общественной жизни, искусстве и литературе, и не в виде отдельных, не сообщающихся между собой рассказов, а как живое целое в контексте уходящего времени. Я пытался без скуки и назидательности одновременно изложить факты и объяснить, как, не выходя за рамки данного периода, мы стали тем, кто мы есть.
В наше время специализированной и концентрированной науки человек должен обладать большим самомнением, чтобы пытаться охватить национальную историю во всех ее аспектах. В связи с тем, что огромные трудности несет в себе проблема систематизации и изложения, такая попытка редко предпринимается. Есть и другая причина. Краткость и обобщенность, с одной стороны, и неправильный подбор фактов, с другой, легко могут привести к сильному упрощению и искажению. Я хорошо сознаю все несовершенства работы, цель которой – изложить такой объем знаний, с которым не справиться человеческому уму. Тем не менее если моя работа и несет в себе хоть какую-то ценность, то она заключена в самой попытке, хотя и несовершенной. Ибо если простому читателю надо понять историю своей страны, то кто-то должен попытаться это осуществить, или истина пройдет незамеченной. Именно поэтому я хотел назвать свою книгу «Башня памяти». Пока те, кто ответствен за политику страны (при парламентской демократии – перед избирателями), не поднимутся на эту башню, они не смогут увидеть дорогу, по которой пришли, и понять неотвратимую судьбу своей державы.
«Эпоха рыцарства» (так я назвал эту книгу) посвящена сравнительно краткому периоду, известному под названием высокое средневековье. В эту богатую событиями, созидательную эпоху происходило становление парламента, появилось сословие профессиональных юристов, проводились законодательные реформы Эдуарда I – «английского Юстиниана» – и были заложены основы английской государственности. Именно в это время король пытался ввести в англосаксонской и кельтской Британии единый закон в рамках единой монархии. Несмотря на героическое сопротивление Уэльса, попытка эта была достаточно успешной, но она потерпела поражение в Шотландии в результате легендарной войны за независимость, обеспечившей, к счастью для человечества, независимость шотландского народа. Это было время, по выражению Фруассара, артуровского рыцарства и основания Ордена Подвязки, когда Англия боролась со своим гигантским соседом, Францией, за наследное герцогство Плантагенетов – Аквитанию: состязание, в котором благодаря своей национальной сплоченности и развитию нового вооружения англичане победили и, пока возмездие не настигло их, подчинили своей алчной и высокомерной воле богатейшее королевство Европы. Более столетия, с 1294 года вплоть до бракосочетания Ричарда II и французской принцессы, Англия почти постоянно находилась в состоянии войны либо с Францией, либо с Шотландией, либо с Кастилией, а временами со всеми ними одновременно.
В эту эпоху успехи постоянно сменялись катастрофами: тяжелейшее поражение при Бэннокберне и блистательная победа при Креси. А вслед за этим триумфом Англия была раздавлена несчастьем, сравнимым сегодня только с последствиями ядерной воины. Возвращавшаяся три раза на протяжении жизни одного поколения Черная Смерть унесла с собой половину английского населения. Урон же, нанесенный церковному престижу, косвенно привел к тому обращению к священному писанию и индивидуальной совести, которое под именем лоллардства явилось предвестником реформации. Подрыв экономики, и так ослабленной военными налогами и стремительной экспансией капиталистического богатства, стал причиной взрыва классового сознания рабочих, а также крестьянского восстания, отличавшегося невиданной доселе жестокостью, но и близкого к успеху более чем когда-либо в нашей истории.
Из шести королей Англии XIII-XIV вв. двое были лишены трона и убиты, двое потерпели поражение в гражданской войне, и только один избежал военного диктата со стороны своих подданных. В то же время началось строительство готических «перпендикулярных» [54]соборов и церквей: знаменитых нефов Винчестера и Кентербери, витражей Креси и монастырей в Глостере, а также крыши Вестминстер-холла; появился единый английский язык, получившие свое выражение в поэзии Ленгленда и Чосера; были основаны судебные корпорации – инны и колледжи Оксфорда и Кембриджа, первые корпорации Сити и школа Уильяма Викенгемского в Винчестере.
В период между вступлением на престол Эдуарда I и свержением Ричарда II Англия стала парламентской монархией, каковой остается и до сих пор. Британия внесла очень важный вклад в историю человечества, так как использовала конституционные средства, чтобы примирить центральную власть с личной свободой каждого подданного и их правом протестовать и требовать реформы управления. Именно это позже позволило ей как лидирующей морской державе протестантской Европы нанести поражение таким крупным авторитарным государствам, как Испания и Франция, упрочить свое положение на море, позже расширив свои границы до Соединенных Штатов, Канады, Австралии и Новой Зеландии, и превратиться из мировой торговой империи, созданной купцами и чиновниками, в Британское Содружество, этот уникальный, хотя и непрочный в наши дни союз, который все еще держится расплывчатой концепцией межрасового братства.
Создание парламента, включившего в себя три неизменных компонента – Корону, Лордов и Общины, делает эти полторы сотни лет жизненно важными для понимания всей последующей истории. В то время население государства завоевывало методом проб и ошибок свои права, ставшие основой законов и институтов, до сих пор определяющих жизнь свободных людей. На раннем этапе этой борьбы преимущественно крупные лорды и церковнослужители обладали личными свободами и правом сопротивляться деспотической власти, постепенно рыцари графств и осторожные городские бюргеры стали принимать участие в этом процессе. Из конфликта между расширяющимися полномочиями центрального управления и средневековой традицией феодальной и религиозной свободы родилось первое согласие между порядком и свободой. Когда дважды за сорок пять лет в результате успешной революции король-тиран был лишен трона, а парламент признавал его наследника, победители в обоих случаях были достаточно мудрыми, чтобы сохранить сильное королевское правление. Эта комбинация в виде уважения к центральной власти, но с учетом индивидуальных прав и свобод остается политической доминантой в английской истории.
Так как все это очень важно, я решил посвятить свою третью книгу, «Островные королевства»,истории XV-XVI вв., один из которых Шекспир сделал темой своих исторических пьес, а в другом он жил – в период, который, несмотря на открытие нового, океанического мира, реформацию и три смены династии, был тесно связан с предыдущим, как теперь это очевидно историкам. Не ломая историческую преемственность, вряд ли можно отделить эпоху, когда была основана таверна Фальстафа в Истчипе, и эпоху, в которую автор вывел эту таверну из своего опыта. Когда мы наблюдаем великолепные сцены в «Кабаньей голове» и видим жирного рыцаря, члена суда присяжных, сидящего в Коствольдском саду с судьями Сайленсом и Шеллоу, мы живем одновременно и в царствование Генриха IV и Елизаветы, первого Ланкастера и последней Тюдор.
Продолжением стали книги «Свобода и море»и «Государство океана».Труднее всего мне здесь, как и в предыдущей книге, было создать всеобщую космополитическую, хотя и несовершенную, картину развивающегося государства во всех его разнообразных проявлениях: политике, законодательстве, управлении, религии, сельском хозяйстве, торговле, войне, общественной жизни, искусстве и литературе, и не в виде отдельных, не сообщающихся между собой рассказов, а как живое целое в контексте уходящего времени. Я пытался без скуки и назидательности одновременно изложить факты и объяснить, как, не выходя за рамки данного периода, мы стали тем, кто мы есть.
В наше время специализированной и концентрированной науки человек должен обладать большим самомнением, чтобы пытаться охватить национальную историю во всех ее аспектах. В связи с тем, что огромные трудности несет в себе проблема систематизации и изложения, такая попытка редко предпринимается. Есть и другая причина. Краткость и обобщенность, с одной стороны, и неправильный подбор фактов, с другой, легко могут привести к сильному упрощению и искажению. Я хорошо сознаю все несовершенства работы, цель которой – изложить такой объем знаний, с которым не справиться человеческому уму. Тем не менее если моя работа и несет в себе хоть какую-то ценность, то она заключена в самой попытке, хотя и несовершенной. Ибо если простому читателю надо понять историю своей страны, то кто-то должен попытаться это осуществить, или истина пройдет незамеченной. Именно поэтому я хотел назвать свою книгу «Башня памяти». Пока те, кто ответствен за политику страны (при парламентской демократии – перед избирателями), не поднимутся на эту башню, они не смогут увидеть дорогу, по которой пришли, и понять неотвратимую судьбу своей державы.
II
Для начала проследим развитие Англии до эпохи Плантагенетов. Государство являлось частью, хотя и достаточно изолированной, Западной Европы; его король и знать были того же происхождения и говорили на том же языке, что и французы по другую сторону Ла-Манша. Англию следует рассматривать в рамках этого мира, который был одновременно и больше и меньше, чем наш. Меньше, потому что границами его являлись побережья Атлантического океана и Средиземного моря в Северной Африке и Малой Азии, больше, потому что даже на путешествие от Лондона до Йорка требовалось пять или шесть дней, а в Рим и Авиньон много недель. За любым горизонтом прятались тайна и романтика; человек из соседнего города был иноземцем, если не врагом, а житель соседней страны – почти что пришельцем из другого мира. Каждое из сотен маленьких королевств, княжеств и свободных городов Европы имело свои собственные законы и обычаи, хотя многие были связаны между собой феодальными союзами своих правителей, и все принадлежали к наднациональному государству, над которым господствовала Церковь.
Когда Эдуард I наследовал престол, самым крупным королевством была Франция. Она составляла две трети от ее современного размера, и границы ее определялись Роной, Соной, Нижним Маасом и Ли. Французский король управлял всего лишь половиной королевства, ибо правители окружавших его фьефов Фландрии, Шампани, французской Бургундии и Гаскони, приносили своему государю только частичный оммаж. Гасконь же принадлежала королю Англии, поскольку он являлся еще и герцогом Аквитании.
На юге Пиренеев, на Иберийском полуострове, располагались небольшие королевства крестоносцев – горная Наварра, выжженная солнцем Кастилия и Леон, восходящая средиземноморская держава Арагон, расширившаяся позднее за счет Каталонии и Валенсии, а на Атлантическом побережье появилось отвоеванное королевство Португалия. До появления феодального рыцарства, давшего христианскому миру новые силы для борьбы с исламом, эти королевства являли собой только группу крошечных горных государств, едва влачивших нищенское существование в условиях северных гор; теперь же вместе они отбросили мавров обратно почти в самую Африку, оставив под знаком полумесяца только Гранаду, недоступный горный халифат. На восточной границе Франции находилось рыхлое промежуточное государственное образование, которое появилось между родовыми землями франков и германцев в результате деления империи Карла Великого на три части. На севере этого коридора, где Рейн впадал в Северное море, находились Брабант и Геннегау (Эно), чьи процветающие за счет ткачества города, вкупе с соседними французскими фьефами Фландрией и Артуа, обеспечивали рынки Англии заказами на сырье. Далее на юге располагались герцогства Люксембург и Лотарингия, «королевство» Бургундия или Франш Конте, альпийская Савойя и Прованс.
Вдоль Альп лежала Ломбардская долина и так называемое королевство Италия, самый богатый, населенный и развитый регион в Европе. Ни германскому императору, ни папе римскому, притязавшим на господство в Европе, не удалось создать здесь единого политического образования – блага, которого этому полуострову так и не было дано познать на протяжении почти тысячи лет, за исключением короткого периода норманнского правления на юге Сицилии. В тени своих стен города северной Италии в коммерческом, гражданском и культурном отношении были гораздо более развиты, чем любое другое государство. Непрестанно соперничая и объединяясь друг с другом с целью получения контроля над окружающей территорией, они завоевали полную независимость, сохраняя армии, которые, хотя и были равны друг другу по силе, в совокупности оказались достойными противниками феодальных наемников, посланных против них германским императором. Некоторые из них, такие, как крупная производительница тканей и оплот банковского капитала республика Флоренция, глава Тосканской Лиги, традиционно принимали сторону папы; другие, такие, как Милан, часто союзничали с императорами. При этом, хотя соперничающие фракции постоянно боролись друг с другом внутри стен города, они сражались за свои собственные интересы, но не за интересы папы или императора, и именно Ломбардская Лига под руководством Милана, являвшаяся нечто большим, нежели какая-то единичная сила, сломила власть Гогенштауфенов.
К северу, вдоль верхнего течения Рейна, располагалась Германия, во главе которой, так же, как и во главе северной Италии, номинально находились наследники Карла Великого. И хотя правители крупных германских государств все еще по традиции избирались императорами и «королями Римлян», с момента падения Гогенштауфенов императорский титул потерял свое прежнее значение. В теории «римский» император являлся светским владыкой христианского мира, поэтому его имперская мантия служила поводом для ожесточенных раздоров между соперничавшими за престиж князьями. Но власть в Германии, состоявшей из более чем трехсот фьефов, теперь принадлежала крупным княжеским семьям – Виттельсбахам Баварским, Вельфам Брауншвейгским, Веттинам Саксонским, наследным правителям Бранденбурга, Пфальца и Богемии, и крупным рейнским церковникам – архиепископам Кельнским, Майнцким и Трирским, которым в надежде на ответную помощь в борьбе со своими светскими соперниками императоры из рода Гогенштауфенов даровали огромные земли. Пользуясь отсутствием централизованной власти, «свободные» города добились не только независимости, но, организовывая лиги для взаимной поддержки, и могущества, сравнимого с властью любого князя. Совсем недавно возникла Ганза или Ганзейская Лига, в которую вошли порты Любека, Висби, Ростока и Гамбурга, для защиты торговли в Балтийском и Северном морях, которая пыталась установить в обоих морях свою монополию. Эти германские торговцы были известны в Англии как купцы, передвигающиеся в восточном направлении, и их гильдхол или фактория в Лондоне являлась центром расширяющейся торговли лесом, мехами, тканями, вяленой рыбой, рейнским вином и судостроительными материалами и источником зависти и ревности неспокойных городских ремесленников.
Когда Эдуард I наследовал престол, самым крупным королевством была Франция. Она составляла две трети от ее современного размера, и границы ее определялись Роной, Соной, Нижним Маасом и Ли. Французский король управлял всего лишь половиной королевства, ибо правители окружавших его фьефов Фландрии, Шампани, французской Бургундии и Гаскони, приносили своему государю только частичный оммаж. Гасконь же принадлежала королю Англии, поскольку он являлся еще и герцогом Аквитании.
На юге Пиренеев, на Иберийском полуострове, располагались небольшие королевства крестоносцев – горная Наварра, выжженная солнцем Кастилия и Леон, восходящая средиземноморская держава Арагон, расширившаяся позднее за счет Каталонии и Валенсии, а на Атлантическом побережье появилось отвоеванное королевство Португалия. До появления феодального рыцарства, давшего христианскому миру новые силы для борьбы с исламом, эти королевства являли собой только группу крошечных горных государств, едва влачивших нищенское существование в условиях северных гор; теперь же вместе они отбросили мавров обратно почти в самую Африку, оставив под знаком полумесяца только Гранаду, недоступный горный халифат. На восточной границе Франции находилось рыхлое промежуточное государственное образование, которое появилось между родовыми землями франков и германцев в результате деления империи Карла Великого на три части. На севере этого коридора, где Рейн впадал в Северное море, находились Брабант и Геннегау (Эно), чьи процветающие за счет ткачества города, вкупе с соседними французскими фьефами Фландрией и Артуа, обеспечивали рынки Англии заказами на сырье. Далее на юге располагались герцогства Люксембург и Лотарингия, «королевство» Бургундия или Франш Конте, альпийская Савойя и Прованс.
Вдоль Альп лежала Ломбардская долина и так называемое королевство Италия, самый богатый, населенный и развитый регион в Европе. Ни германскому императору, ни папе римскому, притязавшим на господство в Европе, не удалось создать здесь единого политического образования – блага, которого этому полуострову так и не было дано познать на протяжении почти тысячи лет, за исключением короткого периода норманнского правления на юге Сицилии. В тени своих стен города северной Италии в коммерческом, гражданском и культурном отношении были гораздо более развиты, чем любое другое государство. Непрестанно соперничая и объединяясь друг с другом с целью получения контроля над окружающей территорией, они завоевали полную независимость, сохраняя армии, которые, хотя и были равны друг другу по силе, в совокупности оказались достойными противниками феодальных наемников, посланных против них германским императором. Некоторые из них, такие, как крупная производительница тканей и оплот банковского капитала республика Флоренция, глава Тосканской Лиги, традиционно принимали сторону папы; другие, такие, как Милан, часто союзничали с императорами. При этом, хотя соперничающие фракции постоянно боролись друг с другом внутри стен города, они сражались за свои собственные интересы, но не за интересы папы или императора, и именно Ломбардская Лига под руководством Милана, являвшаяся нечто большим, нежели какая-то единичная сила, сломила власть Гогенштауфенов.
К северу, вдоль верхнего течения Рейна, располагалась Германия, во главе которой, так же, как и во главе северной Италии, номинально находились наследники Карла Великого. И хотя правители крупных германских государств все еще по традиции избирались императорами и «королями Римлян», с момента падения Гогенштауфенов императорский титул потерял свое прежнее значение. В теории «римский» император являлся светским владыкой христианского мира, поэтому его имперская мантия служила поводом для ожесточенных раздоров между соперничавшими за престиж князьями. Но власть в Германии, состоявшей из более чем трехсот фьефов, теперь принадлежала крупным княжеским семьям – Виттельсбахам Баварским, Вельфам Брауншвейгским, Веттинам Саксонским, наследным правителям Бранденбурга, Пфальца и Богемии, и крупным рейнским церковникам – архиепископам Кельнским, Майнцким и Трирским, которым в надежде на ответную помощь в борьбе со своими светскими соперниками императоры из рода Гогенштауфенов даровали огромные земли. Пользуясь отсутствием централизованной власти, «свободные» города добились не только независимости, но, организовывая лиги для взаимной поддержки, и могущества, сравнимого с властью любого князя. Совсем недавно возникла Ганза или Ганзейская Лига, в которую вошли порты Любека, Висби, Ростока и Гамбурга, для защиты торговли в Балтийском и Северном морях, которая пыталась установить в обоих морях свою монополию. Эти германские торговцы были известны в Англии как купцы, передвигающиеся в восточном направлении, и их гильдхол или фактория в Лондоне являлась центром расширяющейся торговли лесом, мехами, тканями, вяленой рыбой, рейнским вином и судостроительными материалами и источником зависти и ревности неспокойных городских ремесленников.