Страница:
Затем англичане держали военный совет. Так как не осталось надежды на то, чтобы вытеснить шотландцев из леса в этот же день, наиболее благоразумные советовали сделать привал. Но Эдуард, обеспокоенный тем, что для лошадей необходима вода, попал в ловушку, которую ему устроил Брюс. Намереваясь на следующий день атаковать с востока позиции, которые ему не удалось разбить с севера, он приказал всей армии двинуться в долину реки Бэннокберн в болотистую пойму реки. Здесь боевой дух англичан заметно снизился, ведь они провели ночь, как писал один из присутствовавших там, «в глубоком, влажном, отвратительном болоте». Свет костров в шотландском лагере можно было видеть через деревья около мили на запад от английского.
Той ночью Брюсу пришлось решать, остаться ли и оказать противнику сопротивление или применить старую тактику отступлений и рассредоточений, которая под его руководством оградила его страну от опасностей. Он решил сделать ставку на единый удар, как считают, под влиянием шотландца; дезертировавшего из английского войска, сэра Александра Сетона, который принес весть о том, что англичане пали духом после гибели авангарда. «Теперь, – убеждал он, – настало время шотландцам стать свободными». Брюс не нуждался в побуждении, так как его враг наконец-то был там, где он желал его видеть.
24 июня, в воскресенье и в день летнего солнцестояния, 1314 года состоялись празднества, посвященные святому Иоанну Крестителю. С первыми лучами солнца шотландские священники, двигаясь от шилтрона к шилтрону, проводили мессы в каждом отряде. После чего люди опускались на колени в молитве, а аббат Инхаффрея, вооруженный священной реликвией, благословлял их. Шотландский историк, доктор Мур Маккензи, отмечал, что основными словами, читаемыми священниками, были слова из 40 главы Книги Пророка Исайи: «Утешайте, утешайте народ мой», и евангельской молитвы: «Мы спасемся от врагов наших и из рук тех, кто ненавидит нас» [237].
В это время в английском лагере прозвучали трубы над речкой, и тысячи рыцарей, с помощью своих пажей, надевали свои доспехи и садились на огромных коней после ночи, проведенной в сырости и неудобстве. Но прежде чем они выстроились, в поле зрения появились шотландцы. К удивлению захватчиков, вместо того чтобы ждать их атаки на твердой земле или отступить на запад в леса, шилтроны спускались по склону по направлению к ним, являя собой три огромных воинственно ощетинившихся шара. «Эти люди будут сражаться?» – скептически спросил Эдуард у Роберта де Умфравилля, графа Ангуса [238], одного из самых преданных шотландских приверженцев. И де Умфравилль, отлично знавший своих соотечественников, ответил, что будут, и умолял короля отступать, чтобы противник разомкнул свои ряды и открылся оружию англичан.
Но как и Крессингэм перед сражением при Стерлингском мосту, английский король презирал шотландцев. Не оглядываясь на тех, кто хотел дать армии время выстроиться в боевом порядке, он приказал своему племяннику Глостеру атаковать приближающихся копьеносцев. Разозленный его язвительными насмешками и даже не надев свою геральдическую мантию, юный граф бросился на передовой шилтрон, которым командовал Эдуард Брюс. Здесь на остриях копий он нашел свою смерть, как и все остальные рыцари, оказавшиеся настолько же безрассудными, что пошли вслед за ним. А за ними оставшиеся англичане отчаянно пытались развернуться в боевом порядке. Но в то время как Роберт Брюс знал, что ему делать, у захватчиков не было ни плана действия, ни командования. Лучники, которых Эдуард I использовал для того, чтобы разбить шилтроны, прежде чем в атаку вступит его кавалерия, до сих пор были на месте своего привала в тылу и могли стрелять только через головы или в спины своих соотечественников.
Все это, будучи великим военачальником, предвидел Брюс. Именно поэтому вместо того чтобы ждать атаки англичан, он решил предупредить ее. Используя свои шилтроны в качестве медленно движущейся стальной стены, он хотел сосредоточить все огромные силы захватчиков на небольшом пространстве с таким расчетом, чтобы англичане продвигались по карсту, пока не достигнут пролива Форт. Тогда он выдвинул вперед правый фланг своих войск и направил своих надежных пехотинцев к северу вдоль речки, и, пока противник не осознал его маневр, согнал вражеские войска в одно место, где мог его уничтожить.
До сих пор, пытаясь в течение девяти лет поймать непокорного шотландца, предводители английского рыцарства сталкивались только с выжидательной тактикой Брюса, осторожного командира, который постоянно исчезал в туманах родной страны, оставляя противника умирать от голода среди бесплодных гор. Теперь, как и их подчиненные, командующие гарнизонами, которые уже давно узнали его внезапные атаки на одиноких болотах и полуночные эскалады, они познакомились с другой тактикой Брюса. Как только Роберт выбирал нужный момент, он становился отважнее льва. Главную опасность для него представляли английские и валлийские лучники, которые одни могли посеять замешательство в сомкнутых рядах шилтронов. У него было всего лишь пятьсот конников, но он знал, когда их надо посылать в бой. Большинство вражеских стрелков до сих пор находились в тылу беспорядочно столпившихся английских рыцарей, которые пытались сдержать надвигавшихся копьеносцев, и их стрелы попадали не только в противника, но и в своих соотечественников. Но некоторое их количество к тому моменту заняли позицию на левом фланге англичан и начали стрелять в плотно сомкнутые ряды шотландской пехоты. Увидев, что его пешим воинам грозит опасность, Брюс приказал маршалу отправить конников обойти фланг и напасть на стрелков.
Этот шаг был весьма успешным. Спустя несколько минут лучники были перебиты и англичане потеряли один из двух своих главных козырей. Другие рыцари, чьи лошади все больше и больше увязали в зыбкой почве, не сумев развернуться, оказались в совершенно беспомощном положении. Они не могли разорвать или остановить сужающееся кольцо шотландских копий, и их постепенно оттесняли на еще меньший островок твердой почвы, когда воины Брюса отрезали их с юга и теснили к болотам и топям пролива. Теперь, король Роберт, уловив удобный момент, решил ввести в бой свой резерв, спрятанный в лесу к западу от стерлингской дороги. Воззвав к Магнусу Огу, МакДональду с островов словами, которые до сих пор сохранились на гербе Кланранальда: «Я всегда надеюсь на тебя», он бросил островитян против отступавших англичан, тесня их к месту в миле или более к востоку от церкви Св. Ниниана, где Бэннокберн сужался в бурлящий поток. Именно туда и двигалась английская конница, в то время как шотландские командиры кричали: «Дави! Дави!», и копьеносцы, сохраняя свои стальные ряды, поддержали крик: «Дави их, они проиграли! Проиграли!»
Когда на узком пространстве, оставшемся у англичан под давлением шотландских копий, началась свалка из упавших рыцарей и до смерти перепуганных лошадей, еще одна сила вступила в бой. Появившийся из леса на холме из-за церкви Св. Ниниана «маленький народ», а вместе с ним и те, кто следовал вместе с армией Брюса, вступил на поле боя, внося свою долю, убивая и грабя всех, кого только можно. Они стали той сетью, которую победитель набросил на умирающего зверя, все в пределах видимости было заполнено павшими духом захватчиками, в отчаянии пытавшихся спастись. Речка кишела английскими рыцарями и лошадьми, тонущими под весом брони, в то время как копьеносцы взяли спасшихся в кольцо, и лучники и следовавшие за воинами люди, вступившие в схватку, рубили их мечами и кинжалами.
В это время началась паника; все было вновь как на Стерлингском мосту. Англичане находились далеко от дома в дикой неприятельской стране; путь к отступлению отрезан безжалостным врагом и топями поймы. Единственным выходом был путь на север по узкой долине в Стерлинг. Первой мыслью тех, кто оставался на поле брани, было спасти короля. Высокий Плантагенет, чья лошадь была убита прямо под ним, помогал расчищать путь своим боевым топором, в то время как его свита вместе с ним протискивалась через толкающихся людей к северу. Сэр Жиль д'Аржентин, самый прославленный рыцарь после Брюса и Дугласа на поле боя, охранявший Плантагенета до тех пор, пока тот не вышел из толчеи, затем повернул назад и ринулся в самую гущу сражения, чтобы умереть. «Что касается меня, – были его прощальные слова, – я не привык бежать; и я так не поступлю. Да хранит вас Бог!»
Когда Эдуард достиг стен Стерлинга, правитель замка напомнил ему, что было бы неразумно оставаться здесь, так как он обязан капитулировать по условиям ранее заключенного с Брюсом перемирия. Королю остался единственный выход: сделать большой крюк, обходя с запада тыл шотландской армии. С пятьюстами человеками свиты он отправился в неизвестность, дав клятву одарить общину братьев-кармелитов, если он достигнет пределов Англии целым и невредимым. Не сходя с седла день и ночь, по пятам преследуемый Дугласом, он добрался до замка Данбар, где сел на судно, идущее в Берик.
Остальным повезло гораздо меньше. Констебля, бежавшего по направлению к Карлайлу с графом Ангусом и другими приверженцами Баллиоля, выдал правитель замка Ботуэлл. Многих взяли на поле боя, включая хранителя малой печати, которая также попала в руки шотландцев. Около пятисот аристократов высшего ранга стали пленниками. Тысячи людей, включая семьсот рыцарей и многих из крупных английских лордов, сгинули в пойме реки или в водах Форта, или же были убиты местными жителями. Из магнатов, сопровождавших короля в Шотландию, только Пемброк, бежавший пешком с горстью валлийских лучников, добрался до Англии.
Если бы Брюс командовал большими силами конников, вряд ли кому-либо из захватчиков удалось спастись. Его трофеи включали в себя королевский гардероб, множество ювелирных изделий и церковное облачение, которое англичане взяли с собой в надежде отпраздновать победу, и более Ј 200000 в слитках, много миллионов в современных деньгах. Весь королевский обоз и военная касса остались в руках Брюса. Он обходился с пленниками со всем великодушием и благородством. Сэр Мармадьюк де Твенж, английский герой разгрома у Стерлингского моста, после ночи, проведенной в кустах, сдавшийся лично шотландскому королю на следующий день, был отпущен домой без выкупа. Почти в течение года после «Битвы у заводей», как назвали ее англичане, вереница посредников приезжала в Шотландию с охранными свидетельствами, чтобы вести переговоры об обмене пленниками. В обмен на освобождение Херефорда Брюс добился возвращения своей жены, дочери, принцессы Марджори, молодого графа Мара и старого покровителя Уоллеса, ослепшего после семилетнего заключения, епископа Уишарта.
Летом 1315 года, когда предложение Брюса о постоянном мире было отвергнуто, шотландцы вновь перешли в наступление. К ним присоединилось множество английских преступников и изгоев, кроме того, из-за слабости Короны целостность северного народа была нарушена. Дуглас опустошил Дарем и сжег Хартпул; Карлайл был спасен исключительно благодаря мужеству его правителя, сэра Эндрю Харклая, а также отправлению основных сил шотландской армии в Ирландию. Ведь зимой после битвы при Бэннокберне, воодушевленный победой своих собратьев-кельтов, Дональд О'Нейл, номинальный король Тирона, отверг вассальную зависимость от Англии и пригласил брата Брюса надеть ирландскую корону. 26 мая 1315 года, не устоявший перед искушением вступить в азартную игру, предполагаемый наследник высадился в Ларнской бухте.
Всегда готовые нанести удар англичанам, поднялись ирландцы. Под управлением юстициария Эдуарда I, сэра Джона Вогана, восточная часть острова жила в относительном покое и посылала войска для участия в шотландских кампаниях короля. Теперь, воодушевленные событиями при Бэннокберне, запад и юг вновь впали в традиционную для них анархию, и англичане, жившие в Пейле, были вынуждены спасаться бегством из Ольстера. Даже в Лейнстере О'Брайены, О'Тулы и О'Кэрролы вместе со своими дикими пехотинцами отправились грабить прибрежные города Ньюкасл, Арклоу и Брей. В мае 1316 года, после разгрома Эдуарда Батлера, юстициария в Ардсвиле, Эдуард Брюс был коронован как главный король Ирландии в Дандалке. Позже, летом, к нему присоединился король Роберт, застрахованный от нападений разъединением Англии, который покинул Шотландию и оставил пограничные земли на разграбление своему зятю Уолтеру Сенешалю и грозному Дугласу. Последний наводил на местных жителей такой ужас, что еще несколько поколений в северных графствах матери убаюкивали своих детей под рефрен:
В это время Англия все еще находилась в трудном положении. Боясь после Бэннокберна даже приблизиться к парламенту, король проводил все время в кузнице, позволив своим врагам делать все, что им хочется. На Рождество 1315 года, как сообщалось, он «барахтался в Кембриджских болотах с большой компанией простолюдинов», находя утешение «в огромном количестве воды». Он и его «глупая компания пловцов» возбудили презрение феодальных баронов, которые не могли понять, как принц, рожденный среди оружия, вместо того, чтобы отомстить своим врагам, довольствуется «детскими развлечениями». Если в стране и был правитель в это время, то им был кузен Эдуарда, Томас Ланкастерский, который избежал бесчестья, отказавшись сопровождать короля к Бэннокберну, и стал национальным героем. Сын королевы, племянник последнего короля и наследник пяти графств, этот угрюмый и непривлекательный магнифицио вел себя так, как будто трон был его собственностью. Он настаивал на отставке канцлера, казначея и хранителя Гардероба и назначении своих ставленников на их посты. В линкольнском парламенте 1316 года он заставил своего кузена и его собратьев-магнатов ждать более двух недель, прежде чем он соизволил появиться и начать заседание.
Но хотя короля и совет заставили добиваться согласия графа на каждое административное действие, он оказался настолько же неспособным к правлению, как и Эдуард. Обладая еще большей формальной властью, чем де Монфор, назначенный главой совета и главнокомандующим в шотландской кампании, имевший право отвергнуть любое действие Короны, которое он не одобрял, Томас проводил все время в своих северных владениях, где в окружении собственной гордости и великолепия сохранял королевский статус без какой-либо ответственности, к какой обязывает королевский сан. Единственной его целью было управлять королем, как марионеткой, и унижать его. Когда летом 1316 года шотландцы вновь опустошили север, разграбив железные копи в Фернессе и дойдя до стен Ричмонда, армия, собранная, чтобы отразить их набеги, ничего не добилась, так как Ланкастер отказался как служить под началом короля, так и двигаться без него. Из боязни предательства кузены опасались приближаться друг к другу, кроме как среди вооруженных слуг.
Из-за этого бесплодного соперничества страдала Англия. Не только Корона подвела ее, но и урожаи. В 1315-1317 годах слишком влажная погода, по словам Бридлингтонского хрониста, принесла «столько страданий, сколько мы никогда не видели». Из-за роста голода пшеница подорожала в шесть раз по сравнению со своей обычной ценой; люди ели лошадей, собак и даже, как говорили, детей. «Воры, сидевшие в тюрьмах, разрывали на куски новичков, появлявшихся среди них и с жадностью пожирали их наполовину живыми». Кроме того, марки Уэльса и мелкие войны на севере достигли крайней степени; в отместку за приют, предоставленный его жене, сбежавшей со своим любовником, Ланкастер опустошил йоркширские владения графа Суррея и разорил его замки. Даже во время сессии парламента в соборе Линкольна рыцарь напал на одного из чиновников королевского двора, Хью Деспенсера, с обнаженным мечом. Банды расформированных солдат скитались по стране, а в болотах и мидлендских лесах разбойники и изгои останавливали путешественников с целью выкупа. Осенью 1317 года по пути из Шотландии в Англию, после напрасной попытки провести мирные переговоры, два папских легата, оба кардиналы, попали в засаду, устроенную нортумбрийским рыцарем и его бандой грабителей, после чего были раздеты и отправились восвояси абсолютно голыми.
К 1318 году англичане достаточно оправились после Бэннокберна, чтобы планировать новое вторжение в Шотландию. Смерть Эдуарда Брюса оставила династическое будущее этой страны таким же непрочным, как и раньше, так как единственным наследником королевской крови был несовершеннолетний сын Уолтера Сенешаля, чья жена, принцесса Марджери, умерла во время родов. Но маленький желтоволосый король, как обычно, был на два шага впереди своих врагов. Еще до начала весны он внезапно напал на Берик, который ему не удалось захватить два года назад, и взял замок после одиннадцатинедельной осады. В мае, прежде чем английское войско мести могло собраться, его колонны находились в ста двадцати милях от границы, и, предав огню Норталлертон, Бургбридж и Кнарсборо, были уже в пятнадцати милях от Йорка. Рипон единственный избежал разрушения, заплатив выкуп в тысячу фунтов после того, как его запуганные жители просидели три дня в осажденной церкви. Затем победители вернулись к Уорфдейлу, опустошив его, когда пришли. Король Эдуард так и не добрался дальше Йорка, где его генералы ссорились друг с другом, пока деньги на жалованье их солдатам не закончились, и им пришлось распустить войска.
Все это способствовало дискредитации Ланкастера, который больше не мог взваливать вину на короля за все, что шло не так. Оба гораздо больше интересовались тем, как насолить друг другу, нежели врагам государства; «...что бы ни порадовало лорда короля, – говорилось, – слуги графа пытались расстроить, и что бы ни пожелал граф, слуги короля называли вероломством». Так как кому-нибудь надо было управлять государством, появилась центристская партия, чтобы заполнить вакуум. Ее главой был Эйлмер де Валенс, граф Пемброка, самый умеренный из Ордайнеров, благородный человек, который воплощал свойственную обычному англичанину нелюбовь к политическому насилию и крайностям [240]. Его поддерживали церковные лидеры, включая примаса, архиепископа Рейнолдса, и большинство баронов, которые все больше отдалялись от Ланкастера из-за его заносчивости, грубости и постоянного отказа брать на себя ответственность. Центристскую партию также поддержали постоянные чиновники казначейства, канцелярии и куриалы королевского двора, чьей целью, как и у остальных чиновников, было укрепить власть и эффективность их департаментов, что объяснялось попытками Приказчиков лишить их влияния и власти. Она стремилась к тому, чтобы, сохранив под контролем своенравного, импульсивного короля, восстановить королевское достоинство, провести в жизнь все, что было хорошего в ордонансах и вернуть возомнившего себя слишком могущественным Ланкастера с неба на землю.
Под таким руководством страна наконец-то могла немного восстановить свои силы. Согласно «договору» в Лике, заключенному осенью 1318 года между членами королевского совета и Ланкастером, между королем и его кузеном было достигнуто относительное согласие. Было решено, что графу не следует больше посещать парламент в качестве соперника короля, но как обычному пэру королевства «без выказывания превосходства над остальными», в то время как король должен был соблюдать Ордонансы, гарантировать прощение своему кузену за прошлые обиды и править с помощью совета, один член которого всегда должен выдвигаться Ланкастером. Соперники публично поцеловались в знак примирения, и в последующем затишье казалось, что государственный корабль обрел-таки своего кормчего. Несколько важных административных реформ было проведено придворными чинами, а с Францией было достигнуто соглашение, разрешавшее вопросы оммажа Аквитании и Понтье. Кроме того, наконец, улучшилась погода, и пришел конец катастрофически низким урожаям за последние несколько лет.
Хотя отказ государства принять независимость Шотландии оставался камнем преткновения. В июне 1319 года, после примирения короля с Ланкастером, в Ньюкасле было собрано войско. Все графы присутствовали там: Пемброк, Суррей, Херефорд, Арондел, даже Ланкастер и его брат Генрих «Кривая Шея». Из Пяти портов прибыл флот, осадные орудия, которые включал в себя корабль с подъемным мостом, чтобы штурмовать стены города, и передвижной подкоп «свинья» со спрятанным штурмовым отрядом внутри. Убежденный новым согласием в Англии, папа гарантировал субсидии из фонда крестовых походов, чтобы финансировать экспедицию, которая должна была, наконец, наказать Брюса за святотатство. Хотя она ничего не достигла. Сенешаль Уолтер продолжал удерживать Берик с помощью фламандского инженера Краба, поднявшего камнемет на стены, который «отправил английскую свинью к поросятам». И вместо того чтобы двинуться на помощь городу и дать возможность английскому рыцарству отомстить за Бэннокберн, шотландский король послал Дугласа через западные марки угрожать Йорку, где он чуть не захватил королеву Изабеллу вместе с королевским казначейством и судьями. 20 сентября в Митоне-в-Свейделе горцы Дугласа нанесли поражение армии, которую северный архиепископ наспех собрал у держателей монашеских домов Йоркшира, чтобы защищать свою столицу. Во время «белой битвы» или Митонского капитула, как ее назвали из-за нескольких цистерцианских сановников, принимавших участие, мэр Йорка был убит, а Хранитель свитков заключен в темницу. Затем со своими трофеями, включавшими все серебро архиепископа, захватчики двинулись на замок Ланкастера в Понтефракт.
Результат был именно таким, как предвидел Брюс. Граф поспешил на юг спасать свои владения, а король и остальное войско, чувствуя, что их предали, сняли осаду Берика. За три дня до Рождества Эдуард заключил двухгодичное перемирие с шотландцами, которые получили все, чего добивались, за исключением формального признания национальной независимости, что англичане уж никак не могли допустить. И хотя папа издал еще одну прокламацию об отлучении Брюса и призвал его и шотландских прелатов в Авиньон, он получил гораздо больше, чем ожидал. В апреле 1320 года, собрав парламент в монастыре города Арброт, шотландцы дали ему ответ с всесокрушающей логикой и красноречием, присущим их нации.
Записанная по-латыни от имени общины и скрепленная печатями восьми графов и почти всех крупных магнатов, Арбротская декларация была первым значительным призывом к национальной независимости в современной истории. Она открывается описанием прошлого шотландского народа, как «многими победами и неустанными трудами» они обрели «жилища на западе»; как, «атакуемые вновь и вновь норвежцами, данами и англами», они оставались «свободными от всякой повинности», живя под правлением «ста тринадцати королей из своего монаршего рода без какого-либо чужеземного вмешательства», и как, «обитая на краю мира», они в числе первых приобщились к христианской вере. Затем, продолжает декларация, «безжалостный князь Эдуард, король Англии, отец того, кто теперь правит», пришел «под личиной друга и союзника... против народа, не подозревавшего зла и обмана и еще не привыкшего к войнам» и подчинил его с помощью «кровопролития, насилия и грабежа... невзирая на возраст, пол, религию или священный сан», пока «от этих неисчислимых зол, с помощью Того, кто излечивает и исцеляет раны», они не были освобождены сильной дланью их короля, лорда Сэра Роберта, «который во имя избавления народа и наследства своего стойко сносил труды и лишения, голод и опасности». Ничто не могло поколебать их преданности человеку, который охранял их свободы, хотя, если бы он сейчас отступился от начатого дела, то они:
Той ночью Брюсу пришлось решать, остаться ли и оказать противнику сопротивление или применить старую тактику отступлений и рассредоточений, которая под его руководством оградила его страну от опасностей. Он решил сделать ставку на единый удар, как считают, под влиянием шотландца; дезертировавшего из английского войска, сэра Александра Сетона, который принес весть о том, что англичане пали духом после гибели авангарда. «Теперь, – убеждал он, – настало время шотландцам стать свободными». Брюс не нуждался в побуждении, так как его враг наконец-то был там, где он желал его видеть.
24 июня, в воскресенье и в день летнего солнцестояния, 1314 года состоялись празднества, посвященные святому Иоанну Крестителю. С первыми лучами солнца шотландские священники, двигаясь от шилтрона к шилтрону, проводили мессы в каждом отряде. После чего люди опускались на колени в молитве, а аббат Инхаффрея, вооруженный священной реликвией, благословлял их. Шотландский историк, доктор Мур Маккензи, отмечал, что основными словами, читаемыми священниками, были слова из 40 главы Книги Пророка Исайи: «Утешайте, утешайте народ мой», и евангельской молитвы: «Мы спасемся от врагов наших и из рук тех, кто ненавидит нас» [237].
В это время в английском лагере прозвучали трубы над речкой, и тысячи рыцарей, с помощью своих пажей, надевали свои доспехи и садились на огромных коней после ночи, проведенной в сырости и неудобстве. Но прежде чем они выстроились, в поле зрения появились шотландцы. К удивлению захватчиков, вместо того чтобы ждать их атаки на твердой земле или отступить на запад в леса, шилтроны спускались по склону по направлению к ним, являя собой три огромных воинственно ощетинившихся шара. «Эти люди будут сражаться?» – скептически спросил Эдуард у Роберта де Умфравилля, графа Ангуса [238], одного из самых преданных шотландских приверженцев. И де Умфравилль, отлично знавший своих соотечественников, ответил, что будут, и умолял короля отступать, чтобы противник разомкнул свои ряды и открылся оружию англичан.
Но как и Крессингэм перед сражением при Стерлингском мосту, английский король презирал шотландцев. Не оглядываясь на тех, кто хотел дать армии время выстроиться в боевом порядке, он приказал своему племяннику Глостеру атаковать приближающихся копьеносцев. Разозленный его язвительными насмешками и даже не надев свою геральдическую мантию, юный граф бросился на передовой шилтрон, которым командовал Эдуард Брюс. Здесь на остриях копий он нашел свою смерть, как и все остальные рыцари, оказавшиеся настолько же безрассудными, что пошли вслед за ним. А за ними оставшиеся англичане отчаянно пытались развернуться в боевом порядке. Но в то время как Роберт Брюс знал, что ему делать, у захватчиков не было ни плана действия, ни командования. Лучники, которых Эдуард I использовал для того, чтобы разбить шилтроны, прежде чем в атаку вступит его кавалерия, до сих пор были на месте своего привала в тылу и могли стрелять только через головы или в спины своих соотечественников.
Все это, будучи великим военачальником, предвидел Брюс. Именно поэтому вместо того чтобы ждать атаки англичан, он решил предупредить ее. Используя свои шилтроны в качестве медленно движущейся стальной стены, он хотел сосредоточить все огромные силы захватчиков на небольшом пространстве с таким расчетом, чтобы англичане продвигались по карсту, пока не достигнут пролива Форт. Тогда он выдвинул вперед правый фланг своих войск и направил своих надежных пехотинцев к северу вдоль речки, и, пока противник не осознал его маневр, согнал вражеские войска в одно место, где мог его уничтожить.
До сих пор, пытаясь в течение девяти лет поймать непокорного шотландца, предводители английского рыцарства сталкивались только с выжидательной тактикой Брюса, осторожного командира, который постоянно исчезал в туманах родной страны, оставляя противника умирать от голода среди бесплодных гор. Теперь, как и их подчиненные, командующие гарнизонами, которые уже давно узнали его внезапные атаки на одиноких болотах и полуночные эскалады, они познакомились с другой тактикой Брюса. Как только Роберт выбирал нужный момент, он становился отважнее льва. Главную опасность для него представляли английские и валлийские лучники, которые одни могли посеять замешательство в сомкнутых рядах шилтронов. У него было всего лишь пятьсот конников, но он знал, когда их надо посылать в бой. Большинство вражеских стрелков до сих пор находились в тылу беспорядочно столпившихся английских рыцарей, которые пытались сдержать надвигавшихся копьеносцев, и их стрелы попадали не только в противника, но и в своих соотечественников. Но некоторое их количество к тому моменту заняли позицию на левом фланге англичан и начали стрелять в плотно сомкнутые ряды шотландской пехоты. Увидев, что его пешим воинам грозит опасность, Брюс приказал маршалу отправить конников обойти фланг и напасть на стрелков.
Этот шаг был весьма успешным. Спустя несколько минут лучники были перебиты и англичане потеряли один из двух своих главных козырей. Другие рыцари, чьи лошади все больше и больше увязали в зыбкой почве, не сумев развернуться, оказались в совершенно беспомощном положении. Они не могли разорвать или остановить сужающееся кольцо шотландских копий, и их постепенно оттесняли на еще меньший островок твердой почвы, когда воины Брюса отрезали их с юга и теснили к болотам и топям пролива. Теперь, король Роберт, уловив удобный момент, решил ввести в бой свой резерв, спрятанный в лесу к западу от стерлингской дороги. Воззвав к Магнусу Огу, МакДональду с островов словами, которые до сих пор сохранились на гербе Кланранальда: «Я всегда надеюсь на тебя», он бросил островитян против отступавших англичан, тесня их к месту в миле или более к востоку от церкви Св. Ниниана, где Бэннокберн сужался в бурлящий поток. Именно туда и двигалась английская конница, в то время как шотландские командиры кричали: «Дави! Дави!», и копьеносцы, сохраняя свои стальные ряды, поддержали крик: «Дави их, они проиграли! Проиграли!»
Когда на узком пространстве, оставшемся у англичан под давлением шотландских копий, началась свалка из упавших рыцарей и до смерти перепуганных лошадей, еще одна сила вступила в бой. Появившийся из леса на холме из-за церкви Св. Ниниана «маленький народ», а вместе с ним и те, кто следовал вместе с армией Брюса, вступил на поле боя, внося свою долю, убивая и грабя всех, кого только можно. Они стали той сетью, которую победитель набросил на умирающего зверя, все в пределах видимости было заполнено павшими духом захватчиками, в отчаянии пытавшихся спастись. Речка кишела английскими рыцарями и лошадьми, тонущими под весом брони, в то время как копьеносцы взяли спасшихся в кольцо, и лучники и следовавшие за воинами люди, вступившие в схватку, рубили их мечами и кинжалами.
В это время началась паника; все было вновь как на Стерлингском мосту. Англичане находились далеко от дома в дикой неприятельской стране; путь к отступлению отрезан безжалостным врагом и топями поймы. Единственным выходом был путь на север по узкой долине в Стерлинг. Первой мыслью тех, кто оставался на поле брани, было спасти короля. Высокий Плантагенет, чья лошадь была убита прямо под ним, помогал расчищать путь своим боевым топором, в то время как его свита вместе с ним протискивалась через толкающихся людей к северу. Сэр Жиль д'Аржентин, самый прославленный рыцарь после Брюса и Дугласа на поле боя, охранявший Плантагенета до тех пор, пока тот не вышел из толчеи, затем повернул назад и ринулся в самую гущу сражения, чтобы умереть. «Что касается меня, – были его прощальные слова, – я не привык бежать; и я так не поступлю. Да хранит вас Бог!»
Когда Эдуард достиг стен Стерлинга, правитель замка напомнил ему, что было бы неразумно оставаться здесь, так как он обязан капитулировать по условиям ранее заключенного с Брюсом перемирия. Королю остался единственный выход: сделать большой крюк, обходя с запада тыл шотландской армии. С пятьюстами человеками свиты он отправился в неизвестность, дав клятву одарить общину братьев-кармелитов, если он достигнет пределов Англии целым и невредимым. Не сходя с седла день и ночь, по пятам преследуемый Дугласом, он добрался до замка Данбар, где сел на судно, идущее в Берик.
Остальным повезло гораздо меньше. Констебля, бежавшего по направлению к Карлайлу с графом Ангусом и другими приверженцами Баллиоля, выдал правитель замка Ботуэлл. Многих взяли на поле боя, включая хранителя малой печати, которая также попала в руки шотландцев. Около пятисот аристократов высшего ранга стали пленниками. Тысячи людей, включая семьсот рыцарей и многих из крупных английских лордов, сгинули в пойме реки или в водах Форта, или же были убиты местными жителями. Из магнатов, сопровождавших короля в Шотландию, только Пемброк, бежавший пешком с горстью валлийских лучников, добрался до Англии.
Если бы Брюс командовал большими силами конников, вряд ли кому-либо из захватчиков удалось спастись. Его трофеи включали в себя королевский гардероб, множество ювелирных изделий и церковное облачение, которое англичане взяли с собой в надежде отпраздновать победу, и более Ј 200000 в слитках, много миллионов в современных деньгах. Весь королевский обоз и военная касса остались в руках Брюса. Он обходился с пленниками со всем великодушием и благородством. Сэр Мармадьюк де Твенж, английский герой разгрома у Стерлингского моста, после ночи, проведенной в кустах, сдавшийся лично шотландскому королю на следующий день, был отпущен домой без выкупа. Почти в течение года после «Битвы у заводей», как назвали ее англичане, вереница посредников приезжала в Шотландию с охранными свидетельствами, чтобы вести переговоры об обмене пленниками. В обмен на освобождение Херефорда Брюс добился возвращения своей жены, дочери, принцессы Марджори, молодого графа Мара и старого покровителя Уоллеса, ослепшего после семилетнего заключения, епископа Уишарта.
* * *
После Гастингса Бэннокберн был крупнейшим поражением в английской истории. Он положил конец любой реальной надежде на отвоевание Шотландии силой оружия. В течение поколения шотландцы страдали от вторжений в их территории. Теперь под началом Дугласа и Рэндолфа они перешли в наступление. Изгнав англичан из всех уголков своей родины за исключением Берика, они перешли границы, сожгли Эпплби и дошли почти до Ричмонда, после чего вернулись обратно с богатыми трофеями. Перед Рождеством они вернулись, чтобы разграбить Тайнсайд. И так как правительство в Вестминстере не было готовым признать независимость Шотландии и не могло противостоять ей, жителям северных графств приходилось самим ставить определенные условия. Камберленд и Дарем платили выкуп за перемирие, а Тайнсайд принес оммаж шотландскому королю. Это очень напоминало дни после падения Римской стены [239].Летом 1315 года, когда предложение Брюса о постоянном мире было отвергнуто, шотландцы вновь перешли в наступление. К ним присоединилось множество английских преступников и изгоев, кроме того, из-за слабости Короны целостность северного народа была нарушена. Дуглас опустошил Дарем и сжег Хартпул; Карлайл был спасен исключительно благодаря мужеству его правителя, сэра Эндрю Харклая, а также отправлению основных сил шотландской армии в Ирландию. Ведь зимой после битвы при Бэннокберне, воодушевленный победой своих собратьев-кельтов, Дональд О'Нейл, номинальный король Тирона, отверг вассальную зависимость от Англии и пригласил брата Брюса надеть ирландскую корону. 26 мая 1315 года, не устоявший перед искушением вступить в азартную игру, предполагаемый наследник высадился в Ларнской бухте.
Всегда готовые нанести удар англичанам, поднялись ирландцы. Под управлением юстициария Эдуарда I, сэра Джона Вогана, восточная часть острова жила в относительном покое и посылала войска для участия в шотландских кампаниях короля. Теперь, воодушевленные событиями при Бэннокберне, запад и юг вновь впали в традиционную для них анархию, и англичане, жившие в Пейле, были вынуждены спасаться бегством из Ольстера. Даже в Лейнстере О'Брайены, О'Тулы и О'Кэрролы вместе со своими дикими пехотинцами отправились грабить прибрежные города Ньюкасл, Арклоу и Брей. В мае 1316 года, после разгрома Эдуарда Батлера, юстициария в Ардсвиле, Эдуард Брюс был коронован как главный король Ирландии в Дандалке. Позже, летом, к нему присоединился король Роберт, застрахованный от нападений разъединением Англии, который покинул Шотландию и оставил пограничные земли на разграбление своему зятю Уолтеру Сенешалю и грозному Дугласу. Последний наводил на местных жителей такой ужас, что еще несколько поколений в северных графствах матери убаюкивали своих детей под рефрен:
Однако мечта династии Брюсов управлять кельтским севером и западом Британских островов под единой короной оказалась столь же несбыточной, как и мечта Эдуарда I о союзе островов под главенством Плантагенетов. Хотя Брюсы и продвинулись, но в пяти милях от Дублина их остановил мэр-англичанин, арестовавший крупного англо-нормандского магната, Ричарда де Бурга – «рыжего» графа Ольстера – чтобы предотвратить любой риск того, что он присоединится к своему зятю, королю Роберту. Вопреки подкреплениям из Англии шотландский поход к Лимерику закончился зимним отступлением по бесплодной, опустошенной земле. «Воины, – писал хронист, – не оставили после ни дерева, ни зерна, ни дома, ни амбара, ни церкви; все сожгли или сравняли с землей». К тому времени, как король Роберт привел свои войска в Шотландию, ирландцы поняли, что шотландцы могут быть таким же бедствием, что и англичане. Когда в 1318 году Эдуард Брюс потерпел поражение и был убит в Фогхартских холмах при попытке совершить новый набег на Лейнстер, иллюзии ирландцев окончательно рассеялись. Местный летописец отмечал, что «с начала времен не было сделано ни одного деяния, которое было бы лучше для людей Ирландии».
«Тише, тише, не плачь, детка,
Черный Дуглас тебя не достанет!»
В это время Англия все еще находилась в трудном положении. Боясь после Бэннокберна даже приблизиться к парламенту, король проводил все время в кузнице, позволив своим врагам делать все, что им хочется. На Рождество 1315 года, как сообщалось, он «барахтался в Кембриджских болотах с большой компанией простолюдинов», находя утешение «в огромном количестве воды». Он и его «глупая компания пловцов» возбудили презрение феодальных баронов, которые не могли понять, как принц, рожденный среди оружия, вместо того, чтобы отомстить своим врагам, довольствуется «детскими развлечениями». Если в стране и был правитель в это время, то им был кузен Эдуарда, Томас Ланкастерский, который избежал бесчестья, отказавшись сопровождать короля к Бэннокберну, и стал национальным героем. Сын королевы, племянник последнего короля и наследник пяти графств, этот угрюмый и непривлекательный магнифицио вел себя так, как будто трон был его собственностью. Он настаивал на отставке канцлера, казначея и хранителя Гардероба и назначении своих ставленников на их посты. В линкольнском парламенте 1316 года он заставил своего кузена и его собратьев-магнатов ждать более двух недель, прежде чем он соизволил появиться и начать заседание.
Но хотя короля и совет заставили добиваться согласия графа на каждое административное действие, он оказался настолько же неспособным к правлению, как и Эдуард. Обладая еще большей формальной властью, чем де Монфор, назначенный главой совета и главнокомандующим в шотландской кампании, имевший право отвергнуть любое действие Короны, которое он не одобрял, Томас проводил все время в своих северных владениях, где в окружении собственной гордости и великолепия сохранял королевский статус без какой-либо ответственности, к какой обязывает королевский сан. Единственной его целью было управлять королем, как марионеткой, и унижать его. Когда летом 1316 года шотландцы вновь опустошили север, разграбив железные копи в Фернессе и дойдя до стен Ричмонда, армия, собранная, чтобы отразить их набеги, ничего не добилась, так как Ланкастер отказался как служить под началом короля, так и двигаться без него. Из боязни предательства кузены опасались приближаться друг к другу, кроме как среди вооруженных слуг.
Из-за этого бесплодного соперничества страдала Англия. Не только Корона подвела ее, но и урожаи. В 1315-1317 годах слишком влажная погода, по словам Бридлингтонского хрониста, принесла «столько страданий, сколько мы никогда не видели». Из-за роста голода пшеница подорожала в шесть раз по сравнению со своей обычной ценой; люди ели лошадей, собак и даже, как говорили, детей. «Воры, сидевшие в тюрьмах, разрывали на куски новичков, появлявшихся среди них и с жадностью пожирали их наполовину живыми». Кроме того, марки Уэльса и мелкие войны на севере достигли крайней степени; в отместку за приют, предоставленный его жене, сбежавшей со своим любовником, Ланкастер опустошил йоркширские владения графа Суррея и разорил его замки. Даже во время сессии парламента в соборе Линкольна рыцарь напал на одного из чиновников королевского двора, Хью Деспенсера, с обнаженным мечом. Банды расформированных солдат скитались по стране, а в болотах и мидлендских лесах разбойники и изгои останавливали путешественников с целью выкупа. Осенью 1317 года по пути из Шотландии в Англию, после напрасной попытки провести мирные переговоры, два папских легата, оба кардиналы, попали в засаду, устроенную нортумбрийским рыцарем и его бандой грабителей, после чего были раздеты и отправились восвояси абсолютно голыми.
К 1318 году англичане достаточно оправились после Бэннокберна, чтобы планировать новое вторжение в Шотландию. Смерть Эдуарда Брюса оставила династическое будущее этой страны таким же непрочным, как и раньше, так как единственным наследником королевской крови был несовершеннолетний сын Уолтера Сенешаля, чья жена, принцесса Марджери, умерла во время родов. Но маленький желтоволосый король, как обычно, был на два шага впереди своих врагов. Еще до начала весны он внезапно напал на Берик, который ему не удалось захватить два года назад, и взял замок после одиннадцатинедельной осады. В мае, прежде чем английское войско мести могло собраться, его колонны находились в ста двадцати милях от границы, и, предав огню Норталлертон, Бургбридж и Кнарсборо, были уже в пятнадцати милях от Йорка. Рипон единственный избежал разрушения, заплатив выкуп в тысячу фунтов после того, как его запуганные жители просидели три дня в осажденной церкви. Затем победители вернулись к Уорфдейлу, опустошив его, когда пришли. Король Эдуард так и не добрался дальше Йорка, где его генералы ссорились друг с другом, пока деньги на жалованье их солдатам не закончились, и им пришлось распустить войска.
Все это способствовало дискредитации Ланкастера, который больше не мог взваливать вину на короля за все, что шло не так. Оба гораздо больше интересовались тем, как насолить друг другу, нежели врагам государства; «...что бы ни порадовало лорда короля, – говорилось, – слуги графа пытались расстроить, и что бы ни пожелал граф, слуги короля называли вероломством». Так как кому-нибудь надо было управлять государством, появилась центристская партия, чтобы заполнить вакуум. Ее главой был Эйлмер де Валенс, граф Пемброка, самый умеренный из Ордайнеров, благородный человек, который воплощал свойственную обычному англичанину нелюбовь к политическому насилию и крайностям [240]. Его поддерживали церковные лидеры, включая примаса, архиепископа Рейнолдса, и большинство баронов, которые все больше отдалялись от Ланкастера из-за его заносчивости, грубости и постоянного отказа брать на себя ответственность. Центристскую партию также поддержали постоянные чиновники казначейства, канцелярии и куриалы королевского двора, чьей целью, как и у остальных чиновников, было укрепить власть и эффективность их департаментов, что объяснялось попытками Приказчиков лишить их влияния и власти. Она стремилась к тому, чтобы, сохранив под контролем своенравного, импульсивного короля, восстановить королевское достоинство, провести в жизнь все, что было хорошего в ордонансах и вернуть возомнившего себя слишком могущественным Ланкастера с неба на землю.
Под таким руководством страна наконец-то могла немного восстановить свои силы. Согласно «договору» в Лике, заключенному осенью 1318 года между членами королевского совета и Ланкастером, между королем и его кузеном было достигнуто относительное согласие. Было решено, что графу не следует больше посещать парламент в качестве соперника короля, но как обычному пэру королевства «без выказывания превосходства над остальными», в то время как король должен был соблюдать Ордонансы, гарантировать прощение своему кузену за прошлые обиды и править с помощью совета, один член которого всегда должен выдвигаться Ланкастером. Соперники публично поцеловались в знак примирения, и в последующем затишье казалось, что государственный корабль обрел-таки своего кормчего. Несколько важных административных реформ было проведено придворными чинами, а с Францией было достигнуто соглашение, разрешавшее вопросы оммажа Аквитании и Понтье. Кроме того, наконец, улучшилась погода, и пришел конец катастрофически низким урожаям за последние несколько лет.
Хотя отказ государства принять независимость Шотландии оставался камнем преткновения. В июне 1319 года, после примирения короля с Ланкастером, в Ньюкасле было собрано войско. Все графы присутствовали там: Пемброк, Суррей, Херефорд, Арондел, даже Ланкастер и его брат Генрих «Кривая Шея». Из Пяти портов прибыл флот, осадные орудия, которые включал в себя корабль с подъемным мостом, чтобы штурмовать стены города, и передвижной подкоп «свинья» со спрятанным штурмовым отрядом внутри. Убежденный новым согласием в Англии, папа гарантировал субсидии из фонда крестовых походов, чтобы финансировать экспедицию, которая должна была, наконец, наказать Брюса за святотатство. Хотя она ничего не достигла. Сенешаль Уолтер продолжал удерживать Берик с помощью фламандского инженера Краба, поднявшего камнемет на стены, который «отправил английскую свинью к поросятам». И вместо того чтобы двинуться на помощь городу и дать возможность английскому рыцарству отомстить за Бэннокберн, шотландский король послал Дугласа через западные марки угрожать Йорку, где он чуть не захватил королеву Изабеллу вместе с королевским казначейством и судьями. 20 сентября в Митоне-в-Свейделе горцы Дугласа нанесли поражение армии, которую северный архиепископ наспех собрал у держателей монашеских домов Йоркшира, чтобы защищать свою столицу. Во время «белой битвы» или Митонского капитула, как ее назвали из-за нескольких цистерцианских сановников, принимавших участие, мэр Йорка был убит, а Хранитель свитков заключен в темницу. Затем со своими трофеями, включавшими все серебро архиепископа, захватчики двинулись на замок Ланкастера в Понтефракт.
Результат был именно таким, как предвидел Брюс. Граф поспешил на юг спасать свои владения, а король и остальное войско, чувствуя, что их предали, сняли осаду Берика. За три дня до Рождества Эдуард заключил двухгодичное перемирие с шотландцами, которые получили все, чего добивались, за исключением формального признания национальной независимости, что англичане уж никак не могли допустить. И хотя папа издал еще одну прокламацию об отлучении Брюса и призвал его и шотландских прелатов в Авиньон, он получил гораздо больше, чем ожидал. В апреле 1320 года, собрав парламент в монастыре города Арброт, шотландцы дали ему ответ с всесокрушающей логикой и красноречием, присущим их нации.
Записанная по-латыни от имени общины и скрепленная печатями восьми графов и почти всех крупных магнатов, Арбротская декларация была первым значительным призывом к национальной независимости в современной истории. Она открывается описанием прошлого шотландского народа, как «многими победами и неустанными трудами» они обрели «жилища на западе»; как, «атакуемые вновь и вновь норвежцами, данами и англами», они оставались «свободными от всякой повинности», живя под правлением «ста тринадцати королей из своего монаршего рода без какого-либо чужеземного вмешательства», и как, «обитая на краю мира», они в числе первых приобщились к христианской вере. Затем, продолжает декларация, «безжалостный князь Эдуард, король Англии, отец того, кто теперь правит», пришел «под личиной друга и союзника... против народа, не подозревавшего зла и обмана и еще не привыкшего к войнам» и подчинил его с помощью «кровопролития, насилия и грабежа... невзирая на возраст, пол, религию или священный сан», пока «от этих неисчислимых зол, с помощью Того, кто излечивает и исцеляет раны», они не были освобождены сильной дланью их короля, лорда Сэра Роберта, «который во имя избавления народа и наследства своего стойко сносил труды и лишения, голод и опасности». Ничто не могло поколебать их преданности человеку, который охранял их свободы, хотя, если бы он сейчас отступился от начатого дела, то они: