Страница:
Первая попытка, предпринятая в тот вечер, убедить их разойтись, когда король вышел и обратился к ним с крепостного вала, предлагая прощение всем, кто вернется домой, потонула в общем гуле насмешек. Необходимы были другие знаки королевского доверия для умиротворения толпы. Однако было предложено, что король должен встретиться с бунтовщиками в Майл-Эндских полях и отправиться туда утром, проехав через самую их кущу с теми из своих лордов, которые не планировались восставшими к казни. Пока под прикрытием его бравого марша толпа отхлынет от Тауэра, архиепископ и казначей, и сын Джона Гонта и наследник – юный Генрих Болингброк, граф Дерби, могли бы тайно бежать по воде из Тауэра в безопасное место.
План зависел от готовности короля пойти на риск. Но, хотя юноша проявил некоторую задумчивость, он был готов и даже жаждал этого. Ему было теперь четырнадцать, и он должен был по крайней мере понять, что все могущественные лорды и советники сейчас искали его лидерства. Как только этот вопрос был прояснен, была выпущена прокламация и вскоре, окруженный огромной толпой взбудораженного крестьянства королевский кортеж отправился по Брентвудской дороге в сторону Майл-Энда. Но многие лондонцы не тронулись с места, оставшись наблюдать за Тауэром, ибо лидеров восставших было не так легко провести. Когда появилась лодка, на которой пытались бежать намеченные для расправы жертвы, она вынуждена была вернуться, как только появилась из затвора.
Королевская поездка также не была легкой или приятной. В какой-то момент эссекский лидер Томас Фаррингтон, исключительно легко возбудимый человек, схватил поводья королевской лошади, требуя возмездия за то, что подлый казначей приор Хелз незаконно лишил его собственности. Толпа была настолько пугающей, что сводные братья короля, граф Кента и сэр Джон Холланд, обнаружив себя смешавшимися с толпой, воспользовались такой возможностью бежать, пустили галопом лошадей и поскакали на север. Когда, однако, король прибыл на Майл-Эндские поля, простые крестьяне, которые ждали его там, пали на колени, крича: «Добро пожаловать, наш король Ричард, и если вам угодно, у нас никогда не будет другого короля, кроме вас». Это было подобно сцене из баллад, когда суверен, которого Робин Гуд и его люди взяли в плен, скидывает с себя личину и обещает вернуть каждому честному человеку то, что ему принадлежит.
Многим присутствующим, должно быть, казалось, что наконец-то настало золотое время, когда их молодой король – сын английского героя Черного Принца – объявил, что он даст им все, чего они пожелают. Он обещал отмену крепостничества, виланских повинностей и сеньориальных рыночных монополий, и что все держатели земли, в крепостной зависимости, должны с этих пор стать свободными арендаторами по самой умеренной ренте в 4 пенса за акр в год. Он не только обещал им всем прощение и амнистию, если они спокойно вернутся в свои деревни, но и предложил выдать королевское знамя людям из каждого графства, чтобы поместить их под свою специальную защиту и патронаж. Его слова, как пишет Фруассар, «быстро успокоили простолюдинов, поскольку все они были простыми и добрыми людьми». Они, скорее, выбили почву из-под ног своих лидеров. Последние, однако, быстро вернулись к делу. «Общины, – сказал Тайлер королю, – желают, чтобы ты дозволил им взять и разобраться со всеми предателями, которые согрешили против тебя и закона». На что король ответил, что все будут наказаны соответствующим образом, если в процессе применения закона выяснится, что они являются предателями и изменниками.
Это, однако, было совсем не то, чего хотели Тайлер и другие лидеры. Пока король, окруженный наиболее покладистыми из своих подданных, помогал им в отправке в свои родные деревни, капитаны общин Кента и Эссекса торопились назад с отрядом избранных сторонников к Тауэру, где все еще ждала огромная толпа, требуя крови архиепископа и казначея. Продравшись через них, им удалось ворваться в крепость, либо из-за предательства кого-нибудь из охраны, но, скорее всего, поскольку короля и его лордов ожидали обратно в любой момент, решетка была поднята и никто не знал, что делать. Братаясь с солдатами, пожимая им руки и поглаживая их бороды, толпа ворвалась за ними в королевские апартаменты, требуя крови предателей. В процессе их поисков кровать короля была разрублена на куски, а принцесса Уэльская подверглась такому грубому обращению, что ее пажи унесли ее в состоянии смертельного обморока и погрузили в лодку на реке. Были обнаружены Джон Легге, барристер, который составил комиссию по подушному налогу, и три его клерка, врач герцога Ланкастера, францисканский монах по имени Апплетон и некоторые другие. Сын герцога, Генри Болингброк – который спустя несколько лет станет королем – был более удачлив, его спас один из слуг его отца. Архиепископ и казначей были уведены в часовню, где, ожидая смерти, первый просто получил отпущение грехов и исполнил последние обряды. Толпа проволокла их через весь двор по булыжникам к Тауэрскому холму, где в конце концов и были обезглавлены на простом бревне вместо эшафота. Третий раз в истории страны архиепископ Кентерберийский был схвачен у алтаря и жестоко убит.
После этого все притязания на порядок и умеренность исчезли. Пока голова примаса, насаженная на пику и увенчанная его же митрой, проносилась по городу перед тем как быть выставленной у ворот у Лондонского моста, – обычное место для голов изменников – а король, остерегаясь возвращаться в свою оскверненную резиденцию в Тауэре, направился со своей свитой в Королевскую Гардеробную в Байнардском замке рядом с собором Св. Павла, где его мать нашла убежище, столичная чернь и крестьянская армия продолжили бунт на улицах столицы, заставляя прохожих кричать: «С королем Ричардом и истинными общинами» и убивая каждого, кто отказывался это делать. К наступлению ночи «вряд ли еще оставалась в городе улица, где не лежали бы тела убитых» [493]. Главными жертвами были фламандские купцы, на которых охотились повсюду и убивали сразу же по нахождении; говорят, что было убито более 150 человек, включая 35 купцов, которые нашли убежище в церкви Св. Мартина на Винном подворье и которые были выволочены из алтаря и обезглавлены здесь же, на одном бревне. Любой нарушитель общественного порядка, у которого были старые невыплаченные долги или заложенная собственность, воспользовался такой возможностью; олдермен Хорн в сопровождении толпы маршировал по улицам города, приказывая каждому, кто желал осуществления правосудия против своего соседа, обращаться к нему. Тайлер сам поймал и отрезал голову крупному монополисту Ричарду Лайонсу, чьим слугой он был, как говорят, когда-то, пока его заместитель Джек Строу привел банду, чтобы сжечь дом убитого сэра Роберта Хелза, казначея, в Хайбери. Далеко от Лондона, в Саффолке, практические в то же время, голова сэра Джона Кевендиша, главного судьи Королевской скамьи, демонстрировалась ликующей толпе Бери Сент-Эдмундс [494], в то время как его друг и сосед, приор великого аббатства, за которым охотились весь день на Мильденхолских пустошах, весь жался от страха перед взявшими его в плен крестьянами, ожидая суда, который приговорил его к смерти на следующее утро. Позднее, в субботу, когда его голова также была насажена на кол в Бери, толпа проволокла головы обоих друзей вместе, имитируя их общение и взаимные поцелуи.
Рассвет субботы 15 июня застал упадок когда-то гордого королевства, чьи принцы еще четверть века назад вели пленного французского короля по улицам Лондона. От Линкольншира, Лестера и Нортгемптона до побережья Кента и Суссекса, самые богатые и населенные графства находились в огне, в то время как, когда распространились новости о взятии Лондона и унижении короля и совета, другие графства, такие удаленные, как Корнуолл и Йоркшир, подогревались слухами о готовящемся восстании. Самые высшие государственные чиновники – примас и канцлер, казначей и главный судья – были жестоко убиты, и везде магнаты и джентри бежали в леса или, изолированные и беспомощные в своих домах, ожидали криков толпы и света факелов. В Лондоне бунт, грабежи, поджоги и убийства продолжались всю ночь и, хотя тысячи законопослушных крестьян вернулись по домам, получив королевское обещание, другие тысячи, включая их лидеров и наиболее жестокий и преступный элемент, контролировали как столицу, так и то, что осталось от правительства.
Король провел ночь в Гардеробе в Байнардском замке, успокаивая свою мать. Его капитуляция в Майл-Энде ничего не дала, и, хотя тридцать королевских клерков были заняты весь предыдущий день написанием прощений и хартий, ядро восставших оставалось неудовлетворенным и ненасыщенным. При этом, поскольку не было другого пути ослабить их хватку, Ричард решил, несмотря на риск, попробовать еще раз. Соответственно утром в субботу 15 числа он предложил еще одну встречу с общинами и их лидерами. В этот раз встреча должна была состояться на скотном рынке в Смитфилде, прямо перед северо-западными стенами города рядом с церковью Св. Варфоломея Великого и дымящимися руинами приорства Св. Иоанна Клеркенуэльского.
Перед тем как явиться туда, король отправился в Вестминстерское аббатство, чтобы помолиться перед мощами своего предка Св. Эдуарда Исповедника. Там на его глазах было совершено убийство и святотатство, толпа, вломившись в святой храм, вырвала из объятий раки с мощами, в которую он в ужасе вцепился, начальника тюрьмы Маршалси – человека, которого народ ненавидел как «безжалостного палача». Монахи Вестминстера и каноники церкви Св. Стефана встретили короля у ворот, молясь под золотым изображением Девы Марии, которое входила в сокровищницу семьи со времен Генриха III и которая, как считалось, обладала специальными защитными силами [495]. Возможно, что именно этот момент был самым решающим в жизни короля, а не его коронация четырьмя годами ранее, которая запечатлена в Уилтонском диптихе – молодой Плантагенет, облаченный в царственные одежды и корону, преклоняет колени перед фигурами Св. Эдуарда, короля Эдуарда Мученика и Св. Иоанна Крестителя, чьи руки лежат на плече мальчика и все трое, от которых, кажется, четко и неумолимо исходит какая-то угрожающая сила, пока крылатая плеяда ангелов-хранителей надевает на Ричарда пояс совершеннолетия, собрались вокруг Девы Марии и ее ребенка под знаменем Св. Георга [496].
Король со своими слугами, около 200 сильных и вооруженных людей, отправился в Смитфилд. Там он соединился у церкви Св. Варфоломея с мэром Уолвортом и небольшим отрядом, в то время как на другой стороне рынка в полном боевом порядке их ожидали войска восставших. Должно быть, было около 5 часов пополудни, и погода стояла жаркая.
Тайлер теперь чувствовал себя хозяином в королевстве. Он находился во главе войска, которое во много раз превосходило небольшой королевский отряд, а весь день со всех концов страны приходили новости о все новых восстаниях. Накануне вечером он хвастался перед делегатами из Сент-Олбанса, что он сбреет бороды – он имел в виду отрежет головы – всех тех, кто выступает против него, включая и их аббата, и что через несколько дней в Англии не будет законов кроме его личных приказов. «Он подъехал к королю, – пишет хронист, автор „Анонимной хроники”, – с большой учтивостью, сидя на небольшой лошади, чтобы его могли видеть общины. И он сошел с лошади, держа в руке кинжал, который он взял у другого человека. И когда он сошел, он взял короля за руку, наполовину согнул колено и крепко и сильно потряс кисть руки, говоря ему: „Будь спокоен и весел, брат! Через какие-нибудь две недели ты будешь иметь еще сорок тысяч общин, чем ты имеешь сейчас, и мы будем добрыми товарищами”».
«А король сказал названному Уоту: „Почему вы не хотите отправляться по домам?” Тот отвечал с большой клятвой, что ни он, ни его товарищи не уйдут до тех пор, пока не получат грамоту такую, какую они хотят получить, и пока не будут выслушаны и включены в грамоту такие пункты, каких они хотят потребовать, угрожая, что лорды королевства будут раскаиваться, если они (общины) не получат пунктов, каких они хотят. Тогда король спросил его, какие это пункты, каких они хотят, и он охотно и без прекословии прикажет написать их и приложить к ним печать. И тогда названный У от прочел вслух все пункты, которых они требовали, и потребовал, чтобы не было никакого другого закона, кроме Уинчестерского, и что впредь ни в каком судебном процессе не будет объявления вне закона, и что ни один сеньор не будет иметь сеньории, и только один сеньор король будет их иметь, и что имущество святой церкви не должно находиться в руках монахов, приходских священников и викариев, ни других из Святой Церкви, но те, кто владеет им, будут получать достаточное для жизни содержание, а все остальные имущества должны быть разделены между прихожанами; епископов не будет в Англии кроме одного, и все земли и держания, находящиеся у этих владетелей, будут взяты у них и разделены между общинами, оставляя им умеренное содержание; и что в Англии не будет ни одного крепостного, ни крепостничества, ни холопства, но все должны быть свободны и одного состояния. На это король спокойно ответил и сказал, что все, что он может, он честно им пожалует, оставляя за собой регалию своей короны, и велел ему отправляться в свой дом без дальнейшего промедления. Все это время, когда король говорил, ни один лорд, ни один из его советников не осмеливался и не хотел давать ответ общинам ни в одном пункте, кроме самого короля.
В это время Уот Тайлер приказал в присутствии короля принести себе склянку воды, чтобы освежить себе рот из-за большой жары, которую он испытывал, и как только вода была принесена, он стал полоскать свой рот грубым и отвратительным образом перед лицом короля. А затем он велел принести себе фляжку пива и выпил большой глоток и в присутствии короля опять влез на свою лошадь. В это самое время один слуга из Кента, находившийся среди людей свиты короля, попросился посмотреть названного Уота, предводителя общин, и когда его увидел, он сказал во всеуслышанье, что это величайший вор и разбойник во всем Кенте. Услышав эти слова, названный Уот потребовал, чтобы он вышел к нему, тряся головой в его сторону в знак раздражения; но названный слуга отказался идти к нему из страха перед толпой. Но наконец лорды велели ему выйти, чтобы посмотреть, что он будет делать перед королем. И когда названный Уот увидел его, он приказал одному из своих, что следовали за ним, который сидел на лошади, держа развернутое знамя, сойти с коня и отрубить голову названному слуге. Но слуга ответил, что он не заслужил смерти, но то, что он сказал, была правда, и он не станет отрицать этого, но в присутствии своего государя он не может вести спора по закону без его разрешения, разве только в свою собственную защиту... И за эти слова названный Уот хотел нанести ему удар своим кинжалом и убить его в присутствии короля. Поэтому мэр Лондона по имени Уильям Уолуорт, стал укорять названного Уота за это насилие и неуважительное поведение в присутствии короля и арестовал его. За этот арест названный Уот в большом раздражении ударил мэра кинжалом в живот. Но, как было Богу угодно, названный мэр носил кольчугу и не потерпел никакого вреда, но как человек смелый и мужественный, извлек свой меч и ответил названному Уоту сильным ударом в шею и еще раз сильным ударом в голову. Во время столкновения один слуга королевского двора извлек свою шпагу и ударил его два или три раза в живот и ранил его насмерть. И названный Уот пришпорил лошадь, крича общинам, чтобы они отомстили за него; и лошадь понесла его каких-нибудь восемьдесят шагов, и тут он свалился на землю полумертвый. И когда общины увидели, что он свалился, и не знали наверное, что с ним случилось, они стали натягивать свои луки и стрелять» [497].
Пошло тридцать пять лет со времен битвы при Креси и Невиллз Кроссе и еще четверть века со времен битвы при Пуатье, и даже самые молодые из тех, кто принимал участие и демонстрировал свое искусство стрельбы из лука в этих великих сражениях, были теперь стариками. Даже битва при Наддере случилась четырнадцать лет назад, и очень немногие лучники, которые принесли Англии эту пиррову победу, вернулись на родину. При этом среди восставших должно было быть по крайней мере несколько сотен тех, кто воевал во Франции и Бретани, и многие тысячи тех, кто выучился пользоваться длинным луком на состязаниях после церковной службы по воскресеньям и был вооружен этим страшным оружием – наиболее грозным в мире – которое Плантагенеты дали английскому йоменству. Когда сотни луков взметнулись в рядах восставших, казалось, что это будет стоить королю жизни и трона.
В этот момент Ричард вонзил шпоры в свою лошадь и помчался через поле по направлению к многочисленной толпе восставших. «Сэры, – закричал он, остановившись посреди них, – неужели вы будете стрелять в своего короля? Я – ваш командир. И я буду вашим вождем. Пусть тот, кто любит меня, следует за мной!» Эффект был ошеломляющим; ожидаемый град стрел так никогда и не покинул луков. Вместо этого, когда молодой король медленно направил свою лошадь к северу в открытое поле, крестьяне в полном порядке последовали за ним, как дети за волынкой Гамельна [498].
Увидев это, мэр направился галопом в город, чтобы поднять всех верных королю людей и призвать их спасать суверена. Его главный противник – олдермен Сибли, который два дня назад опустил подъемный мост, – прибыл прямо перед ним, распространяя слух, что вся королевская свита перебита. Но появление Уолворта обнаружило его ложь и, возмущенные грабежами, убийствами и поджогами, совершенными за последние 48 часов, лавочники и состоятельные горожане похватали свое оружие и высыпали на улицы в единой надежде защитить свои дома и имущество. Собранные олдерменами и чиновниками на своих подворьях и предводительствуемые сэром Робертом Ноллисом, его лучниками и воинами, они тысячами поспешили через Олдерсгейт в погоню за находящимся в опасности королем и его многочисленными последователями. Они обнаружили их в Клеркенуэльских полях, мальчик был в полном порядке, сидел на своей лошади в самой гуще мятежников и спорил с ними, оказавшимися теперь без лидера и вышибленными из колеи отсутствием Тайлера, которого умирающего отнесли в госпиталь Св. Варфоломея. Пока они были заняты таким образом, Ноллис развернул своих людей, окружая толпу с флангов, когда отряд тяжеловооруженных рыцарей продирался сквозь нее к королю.
Итак, угроза короне и столице была ликвидирована. Восставшие не сопротивлялись; это был конец долгого и жаркого дня, и они, должно быть, были все взмокшие и вымотанные. Окруженные вооруженными людьми и умиротворенные королевскими обещаниями, даже самые крайние из них не имели никаких сил для продолжения драки и были готовы вернуться домой. Он отказался даже слушать предложения некоторых из его спасителей о том, что, поскольку теперь все бунтовщики находятся в его власти, он должен приказать перебить их. «Три четверти из них, – ответил король, – пришли сюда не по своей воле и поддаваясь угрозам; я не позволю невиновным страдать за грехи виноватых». Ноллис, который сам по рождению был йоменом, твердо посоветовал простить их и помог организовать уход кентцев через Лондон к себе домой.
Вся эта огромная толпа растворилась. Когда Ричард вернулся в Гардероб, напутствуемый криками радости лондонцев, мэра которых он только что посвятил в рыцари на Клеркенуэльских полях, он сказал своей изволновавшейся матери: «Радуйся и благодари Господа, ибо сегодня я вновь обрел свое утерянное наследство, так же, как и королевство Англию».
Если бы королю не удалась его миссия в Майл-Энде или Смитфилде, то сейчас не было бы никакой власти, кроме мятежного крестьянства, отправившегося из Йоркшира в Кент и из Саффолка в Девоншир. Когда он и Уолворт так неожиданно в одиннадцатом часу побили Тайлера его же оружием, революция находилась в своей кульминационной стадии успеха. Ибо после полудня, когда Ричард, готовясь к смерти, принимал благословение и отпущение грехов в оскверненном аббатстве, очаги восстания, подогреваемые новостями предыдущего дня о резне в Тауэре и о триумфе восставших в Лондоне, распространились в Сень-Олбанс, Кембриджшир и Ипсвич, также в Бедфордшир, Феншир и Норфолк. В Сент-Олбансе, под руководством местного торговца по имени Уильям Грайндкобб – очень смелого человека с нетленной любовью к свободе – горожане ворвались в аббатство, захватили все грамоты и сожгли их на рыночной площади, растоптав конфискованные жернова – символ монопольных привилегий аббатства – которыми аббат выложил свою келью, пока крестьяне осушали рыбные пруды и уничтожали изгороди, огораживавшие монастырские леса и пастбища. В Кембридже, в ту же субботу в болотистой местности графства поднималась деревня за деревней, колокол церкви Св. Марии Великой призвал толпу в мятежный крестовый поход против университета и находящегося рядом приорства Барнуэл. Колледж Корпус Кристи, главный домовладелец в городе, был полностью разорен, а университетские грамоты, архивы и библиотека были сожжены на следующий день на рыночной площади, во время этого действа, старуха, бросая в костер пергамент за пергаментом, кричала: «Убирайтесь вон вместе с ученостью церковников! Вон!» В течение субботы и воскресенья были подняты восстания в Хантингдоне, Или, Рамси, Торни, Питерборо, Норт Уолшеме, Уаймондеме и Бишопе Линне, так же, как и в сотнях деревнях Восточной Англии, Кембриджшира и Линкольншира и восточного Мидленда. Повсюду мировые судьи, комиссионеры по сбору налогов, юристы, ненавистные лендлорды, в особенности монастыри, подвергались нападению, их дома были сожжены, а хартии и свитки уничтожены.
Самым опасным было восстание в Норфолке, наиболее богатой и населенной, а также независимой местности в Англии. В Западном Норфолке, где оно разразилось параллельно с триумфом короля в столице и длилось почти десять дней, оно было без вождя и, несомненно, довольно бесцельным, общим его знаменателем был грабеж под угрозой насилия. Многие жертвы были лицами низкого происхождения, фермеры, священники и деревенские торговцы; только в 2 из 153 деревень, где были совершены преступления, они приняли форму нападения на лендлорда. Но в восточной части графства, где появился лидер такого же масштаба, как и Тайлер, восстание стало носить политическую окраску, хотя и отличную от политических требований лондонских графств. Его целью, весьма естественной для такой отдаленной территории, была не реформа или даже контроль управления, но создание независимого государства Восточная Англия.
Лидером восстания был фелмингемский красильщик Джеффри Листер. Его заместителем – местный лендлорд сэр Роджер Бэкон из Бэконторпа, обладатель того самого неуправляемого духа, который был присущ семье кармелитского философа и все еще знаменитого Роджера Бэкона. При этом хотя Листер был всего лишь мелким торговцем, он осуществлял почти самодержавную власть, не только по отношению к Бэкону, но и к остальным известным норфолкским землевладельцам, которых он заставил повиноваться ему и из которых он составил свой двор – сэра Уильяма Морли, сэра Стефана Хелза, сэра Джона Бруиса и сэра Роджера Скелза. В начале восстания, которое случилось 17 июня, предводительствуя сборищем из тысяч недовольных норфолкских крестьян на Маусхолд Хит – традиционное место смотра войск графства – Листер едва не поймал графа Саффолка, которого он хотел сделать своим констеблем. Рыцарь, который отказался служить ему, был тут же убит – это был сын местного мельника по имени сэр Роберт Солл, который был посвящен в рыцари во время войн Эдуарда III.
К вечеру восставшие захватили Норидж, четвертый крупный город королевства. Они вошли в него «с развевающимися знаменами и в боевом порядке», Листер и Бэкон скакали во главе в полном вооружении. Городская корпорация заплатила огромный штраф в обмен на обещание, что город не будет разграблен, однако многие дома все равно подверглись грабежу и были сожжены, а ненавидимые мировые судьи убиты. Листер устроил свою штаб-квартиру в замке, где он стал именовать себя королем общин, держался, как король, и его рыцари-заложники прислуживали ему, преклонив колена. Он сразу же начал с того, что объявил весь восточный Норфолк своим королевством, наказывая «изменников», то есть лендлордов-угнетателей, богатых купцов, юристов, и иноземных купцов, которых здесь было предостаточно, ибо Норидж являлся центром торговли сукнами. 18 июня его заместитель Бэкон вошел в Ярмут, сжег все городские хартии, выпустил пленников из темниц и обезглавил большое количество фламандцев. Также он – ибо он, без сомнения, был мало заинтересован – заставил нескольких своих собратьев землевладельцев отписать свои имения в его пользу.
План зависел от готовности короля пойти на риск. Но, хотя юноша проявил некоторую задумчивость, он был готов и даже жаждал этого. Ему было теперь четырнадцать, и он должен был по крайней мере понять, что все могущественные лорды и советники сейчас искали его лидерства. Как только этот вопрос был прояснен, была выпущена прокламация и вскоре, окруженный огромной толпой взбудораженного крестьянства королевский кортеж отправился по Брентвудской дороге в сторону Майл-Энда. Но многие лондонцы не тронулись с места, оставшись наблюдать за Тауэром, ибо лидеров восставших было не так легко провести. Когда появилась лодка, на которой пытались бежать намеченные для расправы жертвы, она вынуждена была вернуться, как только появилась из затвора.
Королевская поездка также не была легкой или приятной. В какой-то момент эссекский лидер Томас Фаррингтон, исключительно легко возбудимый человек, схватил поводья королевской лошади, требуя возмездия за то, что подлый казначей приор Хелз незаконно лишил его собственности. Толпа была настолько пугающей, что сводные братья короля, граф Кента и сэр Джон Холланд, обнаружив себя смешавшимися с толпой, воспользовались такой возможностью бежать, пустили галопом лошадей и поскакали на север. Когда, однако, король прибыл на Майл-Эндские поля, простые крестьяне, которые ждали его там, пали на колени, крича: «Добро пожаловать, наш король Ричард, и если вам угодно, у нас никогда не будет другого короля, кроме вас». Это было подобно сцене из баллад, когда суверен, которого Робин Гуд и его люди взяли в плен, скидывает с себя личину и обещает вернуть каждому честному человеку то, что ему принадлежит.
Многим присутствующим, должно быть, казалось, что наконец-то настало золотое время, когда их молодой король – сын английского героя Черного Принца – объявил, что он даст им все, чего они пожелают. Он обещал отмену крепостничества, виланских повинностей и сеньориальных рыночных монополий, и что все держатели земли, в крепостной зависимости, должны с этих пор стать свободными арендаторами по самой умеренной ренте в 4 пенса за акр в год. Он не только обещал им всем прощение и амнистию, если они спокойно вернутся в свои деревни, но и предложил выдать королевское знамя людям из каждого графства, чтобы поместить их под свою специальную защиту и патронаж. Его слова, как пишет Фруассар, «быстро успокоили простолюдинов, поскольку все они были простыми и добрыми людьми». Они, скорее, выбили почву из-под ног своих лидеров. Последние, однако, быстро вернулись к делу. «Общины, – сказал Тайлер королю, – желают, чтобы ты дозволил им взять и разобраться со всеми предателями, которые согрешили против тебя и закона». На что король ответил, что все будут наказаны соответствующим образом, если в процессе применения закона выяснится, что они являются предателями и изменниками.
Это, однако, было совсем не то, чего хотели Тайлер и другие лидеры. Пока король, окруженный наиболее покладистыми из своих подданных, помогал им в отправке в свои родные деревни, капитаны общин Кента и Эссекса торопились назад с отрядом избранных сторонников к Тауэру, где все еще ждала огромная толпа, требуя крови архиепископа и казначея. Продравшись через них, им удалось ворваться в крепость, либо из-за предательства кого-нибудь из охраны, но, скорее всего, поскольку короля и его лордов ожидали обратно в любой момент, решетка была поднята и никто не знал, что делать. Братаясь с солдатами, пожимая им руки и поглаживая их бороды, толпа ворвалась за ними в королевские апартаменты, требуя крови предателей. В процессе их поисков кровать короля была разрублена на куски, а принцесса Уэльская подверглась такому грубому обращению, что ее пажи унесли ее в состоянии смертельного обморока и погрузили в лодку на реке. Были обнаружены Джон Легге, барристер, который составил комиссию по подушному налогу, и три его клерка, врач герцога Ланкастера, францисканский монах по имени Апплетон и некоторые другие. Сын герцога, Генри Болингброк – который спустя несколько лет станет королем – был более удачлив, его спас один из слуг его отца. Архиепископ и казначей были уведены в часовню, где, ожидая смерти, первый просто получил отпущение грехов и исполнил последние обряды. Толпа проволокла их через весь двор по булыжникам к Тауэрскому холму, где в конце концов и были обезглавлены на простом бревне вместо эшафота. Третий раз в истории страны архиепископ Кентерберийский был схвачен у алтаря и жестоко убит.
После этого все притязания на порядок и умеренность исчезли. Пока голова примаса, насаженная на пику и увенчанная его же митрой, проносилась по городу перед тем как быть выставленной у ворот у Лондонского моста, – обычное место для голов изменников – а король, остерегаясь возвращаться в свою оскверненную резиденцию в Тауэре, направился со своей свитой в Королевскую Гардеробную в Байнардском замке рядом с собором Св. Павла, где его мать нашла убежище, столичная чернь и крестьянская армия продолжили бунт на улицах столицы, заставляя прохожих кричать: «С королем Ричардом и истинными общинами» и убивая каждого, кто отказывался это делать. К наступлению ночи «вряд ли еще оставалась в городе улица, где не лежали бы тела убитых» [493]. Главными жертвами были фламандские купцы, на которых охотились повсюду и убивали сразу же по нахождении; говорят, что было убито более 150 человек, включая 35 купцов, которые нашли убежище в церкви Св. Мартина на Винном подворье и которые были выволочены из алтаря и обезглавлены здесь же, на одном бревне. Любой нарушитель общественного порядка, у которого были старые невыплаченные долги или заложенная собственность, воспользовался такой возможностью; олдермен Хорн в сопровождении толпы маршировал по улицам города, приказывая каждому, кто желал осуществления правосудия против своего соседа, обращаться к нему. Тайлер сам поймал и отрезал голову крупному монополисту Ричарду Лайонсу, чьим слугой он был, как говорят, когда-то, пока его заместитель Джек Строу привел банду, чтобы сжечь дом убитого сэра Роберта Хелза, казначея, в Хайбери. Далеко от Лондона, в Саффолке, практические в то же время, голова сэра Джона Кевендиша, главного судьи Королевской скамьи, демонстрировалась ликующей толпе Бери Сент-Эдмундс [494], в то время как его друг и сосед, приор великого аббатства, за которым охотились весь день на Мильденхолских пустошах, весь жался от страха перед взявшими его в плен крестьянами, ожидая суда, который приговорил его к смерти на следующее утро. Позднее, в субботу, когда его голова также была насажена на кол в Бери, толпа проволокла головы обоих друзей вместе, имитируя их общение и взаимные поцелуи.
Рассвет субботы 15 июня застал упадок когда-то гордого королевства, чьи принцы еще четверть века назад вели пленного французского короля по улицам Лондона. От Линкольншира, Лестера и Нортгемптона до побережья Кента и Суссекса, самые богатые и населенные графства находились в огне, в то время как, когда распространились новости о взятии Лондона и унижении короля и совета, другие графства, такие удаленные, как Корнуолл и Йоркшир, подогревались слухами о готовящемся восстании. Самые высшие государственные чиновники – примас и канцлер, казначей и главный судья – были жестоко убиты, и везде магнаты и джентри бежали в леса или, изолированные и беспомощные в своих домах, ожидали криков толпы и света факелов. В Лондоне бунт, грабежи, поджоги и убийства продолжались всю ночь и, хотя тысячи законопослушных крестьян вернулись по домам, получив королевское обещание, другие тысячи, включая их лидеров и наиболее жестокий и преступный элемент, контролировали как столицу, так и то, что осталось от правительства.
Король провел ночь в Гардеробе в Байнардском замке, успокаивая свою мать. Его капитуляция в Майл-Энде ничего не дала, и, хотя тридцать королевских клерков были заняты весь предыдущий день написанием прощений и хартий, ядро восставших оставалось неудовлетворенным и ненасыщенным. При этом, поскольку не было другого пути ослабить их хватку, Ричард решил, несмотря на риск, попробовать еще раз. Соответственно утром в субботу 15 числа он предложил еще одну встречу с общинами и их лидерами. В этот раз встреча должна была состояться на скотном рынке в Смитфилде, прямо перед северо-западными стенами города рядом с церковью Св. Варфоломея Великого и дымящимися руинами приорства Св. Иоанна Клеркенуэльского.
Перед тем как явиться туда, король отправился в Вестминстерское аббатство, чтобы помолиться перед мощами своего предка Св. Эдуарда Исповедника. Там на его глазах было совершено убийство и святотатство, толпа, вломившись в святой храм, вырвала из объятий раки с мощами, в которую он в ужасе вцепился, начальника тюрьмы Маршалси – человека, которого народ ненавидел как «безжалостного палача». Монахи Вестминстера и каноники церкви Св. Стефана встретили короля у ворот, молясь под золотым изображением Девы Марии, которое входила в сокровищницу семьи со времен Генриха III и которая, как считалось, обладала специальными защитными силами [495]. Возможно, что именно этот момент был самым решающим в жизни короля, а не его коронация четырьмя годами ранее, которая запечатлена в Уилтонском диптихе – молодой Плантагенет, облаченный в царственные одежды и корону, преклоняет колени перед фигурами Св. Эдуарда, короля Эдуарда Мученика и Св. Иоанна Крестителя, чьи руки лежат на плече мальчика и все трое, от которых, кажется, четко и неумолимо исходит какая-то угрожающая сила, пока крылатая плеяда ангелов-хранителей надевает на Ричарда пояс совершеннолетия, собрались вокруг Девы Марии и ее ребенка под знаменем Св. Георга [496].
Король со своими слугами, около 200 сильных и вооруженных людей, отправился в Смитфилд. Там он соединился у церкви Св. Варфоломея с мэром Уолвортом и небольшим отрядом, в то время как на другой стороне рынка в полном боевом порядке их ожидали войска восставших. Должно быть, было около 5 часов пополудни, и погода стояла жаркая.
Тайлер теперь чувствовал себя хозяином в королевстве. Он находился во главе войска, которое во много раз превосходило небольшой королевский отряд, а весь день со всех концов страны приходили новости о все новых восстаниях. Накануне вечером он хвастался перед делегатами из Сент-Олбанса, что он сбреет бороды – он имел в виду отрежет головы – всех тех, кто выступает против него, включая и их аббата, и что через несколько дней в Англии не будет законов кроме его личных приказов. «Он подъехал к королю, – пишет хронист, автор „Анонимной хроники”, – с большой учтивостью, сидя на небольшой лошади, чтобы его могли видеть общины. И он сошел с лошади, держа в руке кинжал, который он взял у другого человека. И когда он сошел, он взял короля за руку, наполовину согнул колено и крепко и сильно потряс кисть руки, говоря ему: „Будь спокоен и весел, брат! Через какие-нибудь две недели ты будешь иметь еще сорок тысяч общин, чем ты имеешь сейчас, и мы будем добрыми товарищами”».
«А король сказал названному Уоту: „Почему вы не хотите отправляться по домам?” Тот отвечал с большой клятвой, что ни он, ни его товарищи не уйдут до тех пор, пока не получат грамоту такую, какую они хотят получить, и пока не будут выслушаны и включены в грамоту такие пункты, каких они хотят потребовать, угрожая, что лорды королевства будут раскаиваться, если они (общины) не получат пунктов, каких они хотят. Тогда король спросил его, какие это пункты, каких они хотят, и он охотно и без прекословии прикажет написать их и приложить к ним печать. И тогда названный У от прочел вслух все пункты, которых они требовали, и потребовал, чтобы не было никакого другого закона, кроме Уинчестерского, и что впредь ни в каком судебном процессе не будет объявления вне закона, и что ни один сеньор не будет иметь сеньории, и только один сеньор король будет их иметь, и что имущество святой церкви не должно находиться в руках монахов, приходских священников и викариев, ни других из Святой Церкви, но те, кто владеет им, будут получать достаточное для жизни содержание, а все остальные имущества должны быть разделены между прихожанами; епископов не будет в Англии кроме одного, и все земли и держания, находящиеся у этих владетелей, будут взяты у них и разделены между общинами, оставляя им умеренное содержание; и что в Англии не будет ни одного крепостного, ни крепостничества, ни холопства, но все должны быть свободны и одного состояния. На это король спокойно ответил и сказал, что все, что он может, он честно им пожалует, оставляя за собой регалию своей короны, и велел ему отправляться в свой дом без дальнейшего промедления. Все это время, когда король говорил, ни один лорд, ни один из его советников не осмеливался и не хотел давать ответ общинам ни в одном пункте, кроме самого короля.
В это время Уот Тайлер приказал в присутствии короля принести себе склянку воды, чтобы освежить себе рот из-за большой жары, которую он испытывал, и как только вода была принесена, он стал полоскать свой рот грубым и отвратительным образом перед лицом короля. А затем он велел принести себе фляжку пива и выпил большой глоток и в присутствии короля опять влез на свою лошадь. В это самое время один слуга из Кента, находившийся среди людей свиты короля, попросился посмотреть названного Уота, предводителя общин, и когда его увидел, он сказал во всеуслышанье, что это величайший вор и разбойник во всем Кенте. Услышав эти слова, названный Уот потребовал, чтобы он вышел к нему, тряся головой в его сторону в знак раздражения; но названный слуга отказался идти к нему из страха перед толпой. Но наконец лорды велели ему выйти, чтобы посмотреть, что он будет делать перед королем. И когда названный Уот увидел его, он приказал одному из своих, что следовали за ним, который сидел на лошади, держа развернутое знамя, сойти с коня и отрубить голову названному слуге. Но слуга ответил, что он не заслужил смерти, но то, что он сказал, была правда, и он не станет отрицать этого, но в присутствии своего государя он не может вести спора по закону без его разрешения, разве только в свою собственную защиту... И за эти слова названный Уот хотел нанести ему удар своим кинжалом и убить его в присутствии короля. Поэтому мэр Лондона по имени Уильям Уолуорт, стал укорять названного Уота за это насилие и неуважительное поведение в присутствии короля и арестовал его. За этот арест названный Уот в большом раздражении ударил мэра кинжалом в живот. Но, как было Богу угодно, названный мэр носил кольчугу и не потерпел никакого вреда, но как человек смелый и мужественный, извлек свой меч и ответил названному Уоту сильным ударом в шею и еще раз сильным ударом в голову. Во время столкновения один слуга королевского двора извлек свою шпагу и ударил его два или три раза в живот и ранил его насмерть. И названный Уот пришпорил лошадь, крича общинам, чтобы они отомстили за него; и лошадь понесла его каких-нибудь восемьдесят шагов, и тут он свалился на землю полумертвый. И когда общины увидели, что он свалился, и не знали наверное, что с ним случилось, они стали натягивать свои луки и стрелять» [497].
Пошло тридцать пять лет со времен битвы при Креси и Невиллз Кроссе и еще четверть века со времен битвы при Пуатье, и даже самые молодые из тех, кто принимал участие и демонстрировал свое искусство стрельбы из лука в этих великих сражениях, были теперь стариками. Даже битва при Наддере случилась четырнадцать лет назад, и очень немногие лучники, которые принесли Англии эту пиррову победу, вернулись на родину. При этом среди восставших должно было быть по крайней мере несколько сотен тех, кто воевал во Франции и Бретани, и многие тысячи тех, кто выучился пользоваться длинным луком на состязаниях после церковной службы по воскресеньям и был вооружен этим страшным оружием – наиболее грозным в мире – которое Плантагенеты дали английскому йоменству. Когда сотни луков взметнулись в рядах восставших, казалось, что это будет стоить королю жизни и трона.
В этот момент Ричард вонзил шпоры в свою лошадь и помчался через поле по направлению к многочисленной толпе восставших. «Сэры, – закричал он, остановившись посреди них, – неужели вы будете стрелять в своего короля? Я – ваш командир. И я буду вашим вождем. Пусть тот, кто любит меня, следует за мной!» Эффект был ошеломляющим; ожидаемый град стрел так никогда и не покинул луков. Вместо этого, когда молодой король медленно направил свою лошадь к северу в открытое поле, крестьяне в полном порядке последовали за ним, как дети за волынкой Гамельна [498].
Увидев это, мэр направился галопом в город, чтобы поднять всех верных королю людей и призвать их спасать суверена. Его главный противник – олдермен Сибли, который два дня назад опустил подъемный мост, – прибыл прямо перед ним, распространяя слух, что вся королевская свита перебита. Но появление Уолворта обнаружило его ложь и, возмущенные грабежами, убийствами и поджогами, совершенными за последние 48 часов, лавочники и состоятельные горожане похватали свое оружие и высыпали на улицы в единой надежде защитить свои дома и имущество. Собранные олдерменами и чиновниками на своих подворьях и предводительствуемые сэром Робертом Ноллисом, его лучниками и воинами, они тысячами поспешили через Олдерсгейт в погоню за находящимся в опасности королем и его многочисленными последователями. Они обнаружили их в Клеркенуэльских полях, мальчик был в полном порядке, сидел на своей лошади в самой гуще мятежников и спорил с ними, оказавшимися теперь без лидера и вышибленными из колеи отсутствием Тайлера, которого умирающего отнесли в госпиталь Св. Варфоломея. Пока они были заняты таким образом, Ноллис развернул своих людей, окружая толпу с флангов, когда отряд тяжеловооруженных рыцарей продирался сквозь нее к королю.
Итак, угроза короне и столице была ликвидирована. Восставшие не сопротивлялись; это был конец долгого и жаркого дня, и они, должно быть, были все взмокшие и вымотанные. Окруженные вооруженными людьми и умиротворенные королевскими обещаниями, даже самые крайние из них не имели никаких сил для продолжения драки и были готовы вернуться домой. Он отказался даже слушать предложения некоторых из его спасителей о том, что, поскольку теперь все бунтовщики находятся в его власти, он должен приказать перебить их. «Три четверти из них, – ответил король, – пришли сюда не по своей воле и поддаваясь угрозам; я не позволю невиновным страдать за грехи виноватых». Ноллис, который сам по рождению был йоменом, твердо посоветовал простить их и помог организовать уход кентцев через Лондон к себе домой.
Вся эта огромная толпа растворилась. Когда Ричард вернулся в Гардероб, напутствуемый криками радости лондонцев, мэра которых он только что посвятил в рыцари на Клеркенуэльских полях, он сказал своей изволновавшейся матери: «Радуйся и благодари Господа, ибо сегодня я вновь обрел свое утерянное наследство, так же, как и королевство Англию».
Если бы королю не удалась его миссия в Майл-Энде или Смитфилде, то сейчас не было бы никакой власти, кроме мятежного крестьянства, отправившегося из Йоркшира в Кент и из Саффолка в Девоншир. Когда он и Уолворт так неожиданно в одиннадцатом часу побили Тайлера его же оружием, революция находилась в своей кульминационной стадии успеха. Ибо после полудня, когда Ричард, готовясь к смерти, принимал благословение и отпущение грехов в оскверненном аббатстве, очаги восстания, подогреваемые новостями предыдущего дня о резне в Тауэре и о триумфе восставших в Лондоне, распространились в Сень-Олбанс, Кембриджшир и Ипсвич, также в Бедфордшир, Феншир и Норфолк. В Сент-Олбансе, под руководством местного торговца по имени Уильям Грайндкобб – очень смелого человека с нетленной любовью к свободе – горожане ворвались в аббатство, захватили все грамоты и сожгли их на рыночной площади, растоптав конфискованные жернова – символ монопольных привилегий аббатства – которыми аббат выложил свою келью, пока крестьяне осушали рыбные пруды и уничтожали изгороди, огораживавшие монастырские леса и пастбища. В Кембридже, в ту же субботу в болотистой местности графства поднималась деревня за деревней, колокол церкви Св. Марии Великой призвал толпу в мятежный крестовый поход против университета и находящегося рядом приорства Барнуэл. Колледж Корпус Кристи, главный домовладелец в городе, был полностью разорен, а университетские грамоты, архивы и библиотека были сожжены на следующий день на рыночной площади, во время этого действа, старуха, бросая в костер пергамент за пергаментом, кричала: «Убирайтесь вон вместе с ученостью церковников! Вон!» В течение субботы и воскресенья были подняты восстания в Хантингдоне, Или, Рамси, Торни, Питерборо, Норт Уолшеме, Уаймондеме и Бишопе Линне, так же, как и в сотнях деревнях Восточной Англии, Кембриджшира и Линкольншира и восточного Мидленда. Повсюду мировые судьи, комиссионеры по сбору налогов, юристы, ненавистные лендлорды, в особенности монастыри, подвергались нападению, их дома были сожжены, а хартии и свитки уничтожены.
Самым опасным было восстание в Норфолке, наиболее богатой и населенной, а также независимой местности в Англии. В Западном Норфолке, где оно разразилось параллельно с триумфом короля в столице и длилось почти десять дней, оно было без вождя и, несомненно, довольно бесцельным, общим его знаменателем был грабеж под угрозой насилия. Многие жертвы были лицами низкого происхождения, фермеры, священники и деревенские торговцы; только в 2 из 153 деревень, где были совершены преступления, они приняли форму нападения на лендлорда. Но в восточной части графства, где появился лидер такого же масштаба, как и Тайлер, восстание стало носить политическую окраску, хотя и отличную от политических требований лондонских графств. Его целью, весьма естественной для такой отдаленной территории, была не реформа или даже контроль управления, но создание независимого государства Восточная Англия.
Лидером восстания был фелмингемский красильщик Джеффри Листер. Его заместителем – местный лендлорд сэр Роджер Бэкон из Бэконторпа, обладатель того самого неуправляемого духа, который был присущ семье кармелитского философа и все еще знаменитого Роджера Бэкона. При этом хотя Листер был всего лишь мелким торговцем, он осуществлял почти самодержавную власть, не только по отношению к Бэкону, но и к остальным известным норфолкским землевладельцам, которых он заставил повиноваться ему и из которых он составил свой двор – сэра Уильяма Морли, сэра Стефана Хелза, сэра Джона Бруиса и сэра Роджера Скелза. В начале восстания, которое случилось 17 июня, предводительствуя сборищем из тысяч недовольных норфолкских крестьян на Маусхолд Хит – традиционное место смотра войск графства – Листер едва не поймал графа Саффолка, которого он хотел сделать своим констеблем. Рыцарь, который отказался служить ему, был тут же убит – это был сын местного мельника по имени сэр Роберт Солл, который был посвящен в рыцари во время войн Эдуарда III.
К вечеру восставшие захватили Норидж, четвертый крупный город королевства. Они вошли в него «с развевающимися знаменами и в боевом порядке», Листер и Бэкон скакали во главе в полном вооружении. Городская корпорация заплатила огромный штраф в обмен на обещание, что город не будет разграблен, однако многие дома все равно подверглись грабежу и были сожжены, а ненавидимые мировые судьи убиты. Листер устроил свою штаб-квартиру в замке, где он стал именовать себя королем общин, держался, как король, и его рыцари-заложники прислуживали ему, преклонив колена. Он сразу же начал с того, что объявил весь восточный Норфолк своим королевством, наказывая «изменников», то есть лендлордов-угнетателей, богатых купцов, юристов, и иноземных купцов, которых здесь было предостаточно, ибо Норидж являлся центром торговли сукнами. 18 июня его заместитель Бэкон вошел в Ярмут, сжег все городские хартии, выпустил пленников из темниц и обезглавил большое количество фламандцев. Также он – ибо он, без сомнения, был мало заинтересован – заставил нескольких своих собратьев землевладельцев отписать свои имения в его пользу.