Страница:
Хмеликом...
- Дело ведь не в проступке данного ученика, - прервал ее
директор, как бы давая понять, что если уж она является к нему, то
надлежит по крайней мере ставить вопросы крупные. - Суть...
- Мне не известен проступок, - вставила она.
Она предвидела, что этим замечанием лишь раздражит его,
чувствовала, что они изъясняются на разных языках, и, несмотря на это,
считала долгом высказать все, что накипело. Он с выражением
непреклонности покачал головой - нет, об этом мы с вами спорить не
будем! - и гневно проговорил:
- Вы что же, хотели бы, чтоб во втором номере "Школьных новостей"
опровергалось то, что передавалось в первом, в третьем - то, что во
втором, в четвертом - то, что в третьем, в пятом...
"Любопытно, на сколько номеров хватит заряда?" - холодно подумала
Наталья Николаевна, заливаясь все-таки краской.
Заряд иссяк на восьмом номере.
- Если у нас появилось новое средство воспитания - радиогазета,
то нам нужно создавать ей авторитет, а не дискредитировать ее, -
закончил директор.
- Авторитет сам должен создаваться, - не преминула заметить
Наталья Николаевна.
Но директор не уловил возражения, заключенного в этой фразе.
- Вот вы подтверждаете, что это так, - сказал он и остановился,
как бы задерживая на этом ее внимание и приглашая признать, что отсюда
вытекает и все остальное.
Наталья Николаевна ответила, делая ударение на каждом слове:
- Я считаю, что у нас в школе остаются безнаказанными очень
серьезные проступки... больше, чем проступки... И вот, закрывая глаза
на них, нельзя в то же время обрушиваться на пионера, который не
только не провинился, но наоборот...
- Что касается пионера, - директор встал, - то урегулируйте это
сами, без "Школьных новостей", не задевая, разумеется, Зинаиды
Васильевны Котовой, с которой вам нужно работать в контакте.
Последнее: о каких безнаказанных поступках вы упоминали?
Наталья Николаевна рассказала, как Котова при ней жаловалась
учителям: "Выхожу вечером из школы и в переулке среди сброда, который
бы за версту обошла, узнаю наших учащихся. Конечно, делаю вид, что не
заметила, - что же остается?"
- Но как не замечать?! - воскликнула Наталья Николаевна, хотя
дала себе зарок ни за что не повышать голоса во время этой беседы. -
Ведь если те, о ком шла речь, видят, что их делишек "не замечают", это
же действительно, Андрей Александрович, дискредитирует (она употребила
для проникновенности его же слово) нашу воспитательную работу. Это
фактически обрекает...
Директор, слушая, смотрел в стол, а Наталья Николаевна - на
нарядную книгу, лежавшую на его столе отдельно от других. Говоря, она
все вглядывалась в перевернутые золотые буквы заглавия и вдруг прочла:
"Аэлита".
Наталья Николаевна подняла глаза на непроницаемое, бесстрастное,
как у экзаменатора, лицо Андрея Александровича и вспомнила Гусева. Как
он по-русски картинно рассказывал марсианам о гражданской войне,
спохватывался, что не понимают его, и продолжал, продолжал
агитировать...
"Вот так и я сейчас..." - подумала Наталья Николаевна, с
некоторой надеждой ожидая все-таки, что скажет директор.
- Вы, наверное, удивляетесь, откуда книга эта? - сказал Андрей
Александрович, не желая, может быть, кривотолков о приключенческой
книге на столе директора в рабочее время. - Отобрана на уроке в пятом
"А". Верните владельцу, но втолкуйте попрочнее, чтоб на уроках не
читал.
Он протянул ей книгу.
"Неужели это все?.. Нет..."
- Переулок вы путаете со школой... - Директор выдвинул из стола
два ящика. - Отвечать за то, что происходит там, - скорее дело
милиции... В уличные знакомства наших учащихся, - он пожал плечами, -
мне не верится...
Фразы эти произносились разрозненно, с паузами, которые
приходились не на раздумывание, а на поиски бумаг в ящиках и очень
беглое их перелистывание. Разговор с Натальей Николаевной стал для
него уже побочным занятием, главным было укладывание бумаг в портфель.
- Ну, мне - в роно.
Взяв портфель, он вышел из кабинета вместе с нею. Спустившись на
несколько ступенек по лестнице, обернулся и сказал:
- А регулярной радиогазеты нет пока ни в одной школе района,
кроме нашей! Сегодня - второй выпуск!
Он ушел, и тут же зазвенел звонок. Началась большая перемена.
Раздался голос дикторши.
Наталье Николаевне казалось, что этот второй выпуск будет звучать
нестерпимо лживо. А он был просто зауряден: отличники непринужденно
рассказывали, как они получают пятерки, троечники давали обязательства
подтянуться; десятиклассник, у которого на днях прорезался
баритональный бас, запел романс, но под конец постыдно пустил
петуха...
И коридор, что называется, грохнул дружным хохотом. Приседали,
изнемогая, девочки, и смеялись во всю глотку мальчики, повисая друг на
друге...
Ложь, неразоблаченная, оставалась позади, а ребята откликались
уже на новые впечатления, - продолжалась бурливая и суматошная
школьная жизнь.
Наталья Николаевна пошла в 5-й "А" - возвращать "Аэлиту".
Последние недели перед концом четверти были для Валерия, как
водится, заполнены делами до отказа. Не только учебная четверть
кончалась - истекал пятьдесят четвертый год; хотелось вступить в
каникулярную пору без долгов и с достижениями. Впрочем, для некоторых
школьников расквитаться с долгами (а иными словами - сносно ответить
преподавателю, которому до этого отвечал неудачно) - само по себе
достижение. Валерий же, хоть и был доволен, что сумел ответить Ксении
Николаевне на пятерку, испытывал по этому поводу не гордость, а,
скорее, облегчение. Наконец-то он сумел не мямлить, не запинаться, не
тяготиться тем, что своими паузами нагоняет на Ксению Николаевну
тоску!
Как ученик Валерий мог, вероятно, с удовлетворением оглянуться на
прошедшее полугодие. Как вожатый он чувствовал себя в долгу, а порой и
немного виноватым перед своими пионерами. Он с ними возился,
организовывал для них развлечения, защищал от хулиганов, но чего-то он
им недодал...
Конечно, Валерий не умел, как взрослый человек, обобщить свои
наблюдения. Но он вспоминал изредка эпизоды из собственного, не
очень-то давнего, пионерского прошлого, ставил на свое место
сегодняшних пионеров и делал выводы - вполне пригодные на первый
случай.
...Однажды, сказочно счастливым для него летом, одиннадцатилетний
Валерий служил проводником на детской железной дороге. Длина этой
дороги была невелика. От начальной до конечной остановки поезд шел
минут двенадцать. Детская дорога соединяла два дачных поселка,
граничащих друг с другом. На взрослой дороге расстояние между этими
поселками укладывалось в один перегон. Да, взрослая железная дорога
была в тридцать раз длиннее! И, однако, хотя и короткая, детская
дорога была совершенно настоящей и даже образцовой магистралью.
Поезда (сказать по правде, состав был всего один) отходили и
приходили точно по расписанию. Касса вокзала работала четко. Маленький
паровоз блистал на солнце, на нем не было следа копоти, как и на
исполненной достоинства физиономии четырнадцатилетнего машиниста.
Изящные вагончики - раза в два меньше обычных - содержались в
зеркальной, прохладной, абсолютной на взгляд пассажира, чистоте. Юные
проводники во всамделишной железнодорожной форме холили вагончики с их
полированными скамейками, кремовыми занавесочками на окнах, столиками
и багажными сетками так рьяно, что пассажиру впору было на все
смотреть и ни к чему не прикасаться - как в музее.
Примерно посредине недолгого пути в вагон являлся малолетний
контролер, на лице которого сознание высокого служебного долга
сменялось то и дело неудержимо счастливой улыбкой, и пробивал
стандартные картонные билеты миниатюрными щипчиками.
Трудно передать, сколько удовольствия получали ребята,
обслуживавшие дорогу, и Валерий в их числе, от своей работы! Казалось,
все это не могло надоесть. И все-таки это стало понемногу приедаться.
А причина была проста. Через поселки, которые соединяла детская
дорога, проходила и взрослая железная дорога. По ней очень часто, в
обоих направлениях, мчалась электричка, и ею пользовались пассажиры.
Детская железная дорога была фактически не нужна для дела. Пассажиров
поэтому бывало немного. Но и те, что были, не ехали, а катались.
Ребята видели это и жалели, что их поезд не курсирует по трассе, где
другого транспорта нет, где они бы перевозили, а не катали людей...
Будь сейчас Валерию не шестнадцать лет, а побольше, он, вспоминая
свою "службу" на железной дороге, наверное, сформулировал бы:
"Любимая работа не приедается никогда. А самая занятная игра
может наскучить".
Валерий говорил проще:
"Ребятам нужно дело дать - чтоб видели, что от них может быть
польза".
Поэтому, когда Наталья Николаевна сообщила Валерию, что пионерам
его отряда, как и всем пионерам школьной дружины, поручается на днях
провести сбор металлического лома, он сказал:
- Это - дело. Ребята с охотой пойдут.
- Очень хорошо. Вы побеседуйте с ними перед этим.
- Зачем?
- Чтобы знали, для чего необходим металл.
- Так знают они, Наталья Николаевна, будьте уверены.
- Что именно?
- Что металл - для промышленности.
- А вы им поконкретнее растолкуйте, Валерий, воспользуйтесь
случаем. Что, к примеру, металл идет на тракторы, а тракторов сейчас
требуется уйма, чтоб поднять целину. И тут у вас очень хороший повод
рассказать об освоении целины.
Валерий перечитал кое-какие газеты и журналы, в которых шла речь
о целинных землях, собрал в голове воедино то, что показалось ему
самым интересным, и пошел беседовать со своими пятиклассниками. Но в
глубине души он сомневался в том, что его беседа сыграет какую-нибудь
роль: неужели после его рассказа ребята соберут металла больше, чем
если б он не беседовал с ними вовсе?.. Как многие скромные люди,
Валерий пуще всего боялся говорить о том, что и без него известно, и
убеждать людей в том, в чем они уверены и сами.
Но, против ожидания, слушали его с увлечением, забросали
вопросами - не обо всем они знали сами, - и стало ясно, что беседа
была нелишней. Совет Натальи Николаевны оказался правильным.
Через два дня отряд 5-го "Б" отправился собирать металлический
лом. Поначалу ничто не предвещало ни успеха, ни знаменательных встреч,
из которых поздней одна отразилась отчасти на судьбе Валерия. Шумной
гурьбой ребята носились по этажам, препираясь между собой, кому
звонить в квартиры. На вопрос: "У вас металлолома нет?" - им несколько
раз отвечали сквозь двери: "Нету, нету ничего!"
Посовещавшись, ребята переменили тактику.
Теперь Гена Конев и Леня Хмелик звонили, а остальные ребята
оставались этажом ниже, чтоб не пугать жильцов гамом. Если спрашивали:
"Кто?" - Леня отвечал: "Из восемьсот первой школы, извините за
беспокойство". После этого им открывали, и Гена говорил, что нашей
промышленности нужен металл, а Леня тем временем снимал шапку и
галоши, что производило на домохозяек самое благоприятное впечатление.
Но и эта новая тактика не принесла все же большого успеха: помимо
прохудившегося чайника, они, обойдя полдесятка квартир, ничего не
насобирали. Тут Гена Конев вспомнил беседу Валерия и придумал
говорить, что они собирают металл на трактор для целины. Теперь его
первые фразы, обращенные к жильцам, звучали так:
"Целине нужны тракторы. Наша школа собирает металл на трактор для
целины. Нет ли у вас металла?" - И для наглядности Гена жестом
указывал на чайник, который держал за ручку Хмелик.
Таким образом они обошли еще пять или шесть квартир, но
обогатились лишь одной кривой кочергой, что, впрочем, всех немало
воодушевило. Ободренные, они вошли в новый, суливший, быть может,
добычу двор, а впереди шагал Гена Конев, держа кочергу, как палицу.
Гена не унывал ни на минуту. После того как в одной квартире
приветливая девушка сказала, что им ни за что не собрать лома на целый
трактор, и, между прочим, добавила:
- Если б вам килограмма лома не хватало - тогда еще, я понимаю,
была б надежда...
Гена воскликнул:
- Будем говорить, что нам не хватает одного килограмма!
Это возымело совершенно неожиданное действие. Все стремились
найти для мальчиков недостающий килограмм металла. Из темноты чуланов
и углов женщины извлекали дырявые кастрюли, старые кровати, поломанные
примусы. Ребятам достались даже два старых, несколько помятых, но
щегольски блистающих самовара...
Маленькая хитрость принесла невиданный эффект. Ничуть не удивился
этому один только Тишков, который сказал, что всегда таким способом
собирает деньги на кино, говоря всем соседям по очереди, что "не
хватает десяти копеек". Остальные были в восторге. Не стыдно будет
прийти в школу. Трактор не трактор, а что-нибудь такое серьезное из их
лома после переплавки, безусловно, получится.
На участке, который отвели отряду, оставалось обойти еще один
дом. Когда пионеры, нагруженные ломом, ввалились во двор этого дома, к
ним подбежал мальчишка, сказавший, что в их квартире - он знает точно
- очень много ненужных "железяк", но сейчас дома никого нет, кроме
ответственного съемщика. По словам мальчишки, это означало, что дело -
дрянь, потому что ответственный съемщик - человек необыкновенной
суровости и "держит квартиру в кулаке".
Гена Конев не обратил на эти слова никакого внимания, переспросил
номер квартиры, богатой "железяками", и сказал:
- Хмель, пошли.
Они несколько раз звонили, прежде чем послышались шаги и басовый
голос:
- Кто пожаловал?
Дверь отворилась, и они увидели высокого, худого мужчину с
бородой клинышком, в желтом байковом халате и, как ни странно, темной
тюбетейке, что напоминало о лете.
По-видимому, это и был страшный и непреклонный ответственный
съемщик. Он держал дверь на цепочке и очень сердито смотрел на
маленького мальчика с чайником и большого крепкого мальчика с кривой
кочергой. Возможно, он решил, что к нему приехали погостить дальние
незнакомые родственники. А может быть, он подумал, что к нему явились
за кипятком, и ему было жалко кипятку.
- В чем дело? - спросил грозный ответственный съемщик, хмурясь
пуще прежнего, и, не дожидаясь ответа, слегка потянул на себя дверь,
отчего щель, в которую он смотрел на ребят, сузилась наполовину.
На это Гена Конев ответил очень удачно.
- Здравствуйте! - сказал он. - Мы к вам. Центральный комитет
комсомола...
- Прошу, - произнес ответственный съемщик уважительно, - прошу
заходить. Пожалуйста.
В коридоре Хмелик снял галоши и шапку, а Конев продолжал:
- Центральный комитет комсомола считает, что очень важно освоить
целинные земли. Для этого нужно много, очень много тракторов...
- Но, собственно... - проговорил ответственный съемщик.
- И вот наша школа собирает металлический лом, чтоб переплавить
его...
- И чтоб потом хватило на трактор! - одним дыханием докончил
Хмелик.
Не говоря ни слова, мужчина в тюбетейке ушел в глубь квартиры и
тут же вернулся, неся перед собой решетку.
- Каминная решетка, - сказал он,- вещь ныне, при паровом
отоплении, бесполезная. Прошу!.. Не слишком тяжела? Пожалуйста.
В сущности, "улов" и так уже был богатый, но ребята,
раззадоренные успехом, решили постучаться еще в одну квартиру в том же
подъезде.
Им открыл молодой румяный мужчина в спортивном костюме, должно
быть только что вернувшийся с лыжной прогулки. Он радушно пригласил
зайти всех, кто стоял на лестничной площадке.
- Все? - спросил он, когда человек семь ребят с металлическими
трофеями заполнили коридор. - Богатство можете оставить в коридоре,
сами в комнату заходите.
Комната была большая, с высокими окнами, обставленная совсем
новой, легкой и светлой мебелью. Сиденья и спинки стульев и дивана
были плетеные, садиться на них, как просил хозяин, было в зимних
пальто немного боязно: вдруг продавятся?..
- Маша, - сказал мужчина вошедшей девушке в прозрачном, цветном,
как детский шарик, переднике, - вот товарищи - познакомься,
пожалуйста! - ищут старые, отслужившие, так сказать, вещи. С образцами
можешь ознакомиться в коридоре. Что бы им предложить?
- Так у нас же, Миша, отслуживших вещей и быть не может, -
ответила, улыбаясь, девушка. - У нас вещи служить только начинают...
Откуда ж взяться лому?
- Это так, - согласился мужчина. - Действительно. Но ты пошарь
все же. Вдруг, понимаешь...
- Так ведь у нас же, Миша, и места даже такого нет, куда б мы
хлам складывали! - сказала девушка с гордостью.
- Н-да... - протянул Миша озадаченно.
Воспользовавшись паузой, Гена Конев стал объяснять, зачем они
собирают металлолом и для чего он пригодится после переплавки.
И, надо сказать, ни на кого еще рассказ Гены не производил такого
прямо-таки чарующего впечатления.
- Здорово объясняешь! - восклицал мужчина и сокрушенно смотрел на
Машу: неужели, мол, таких ребят отпустим с пустыми руками?
Польщенный Гена старался вовсю. С помощью Хмелика, изредка его
дополнявшего, он в быстром темпе повторил слово в слово все, что
говорил им Валерий.
- Абсолютно верно! - сказал Миша. - Молодцы!
- Миша, - сказала девушка, - ты знаешь что... Чтоб тебе не
огорчаться потом, отдай, пожалуй, ребятам чайник наш электрический.
- Он сломался? - обрадовался Миша.
- Он не сломался, - ответила Маша. - Но ведь к нам газ провели...
Кончилось тем, что ребятам вручили старые Машины
коньки-снегурочки, о которых Гена потом сказал, что на них, может
быть, еще можно кататься, и пионеры попрощались.
- До свидания! - сказал хозяин. - Желаю успехов! А в делах
промышленных и целинных разбираетесь на славу!
- Нам вожатый наш, Валерий, рассказывал, - скромно пояснил
Хмелик.
- А фамилия вашего Валерия?
- Саблин.
- Привет переедайте Валерию Саблину!
- От кого? - спросил Гена.
- Скажите - от Жильникова, он меня знает...
Если б ребята, вернувшись на школьный двор, так Валерию и
сказали, он, несомненно, сразу понял бы, кто ему шлет поклон:
Жильников был первый секретарь райкома комсомола - тот самый, что
вручил Валерию в прошлом году комсомольский билет, пожал торжественно
и крепко его руку. Но по дороге ребята забыли фамилию хозяина
последней квартиры, сообща потом припоминали ее, и в результате
Валерий получил привет, "кажется, от Жилкина". Таковой был Валерию
неизвестен. Он собирался сказать ребятам, что они, должно быть,
ошиблись, но тут Наталья Николаевна попросила тишины.
- Отряд пятого "Б" класса вышел на первое место в дружине по
количеству собранного металлолома! Второе место...
Пионеры 5-го "Б" ходили, выпятив грудь и задрав носы. Они в душе
ликовали, а напоказ комиковали немного - чтобы кто-нибудь не сказал,
что они всерьез задаются.
Валерий же был откровенно рад. С улыбкой, самую малость
покровительственной, он поглядывал на своих пионеров. Потом переводил
взгляд на Наталью Николаевну, как бы говоря ей: полюбуйтесь-ка на них!
На ребят сейчас в самом деле было любо-дорого смотреть.
Валерий с Игорем условились, что после уроков отправятся закупать
продукты для встречи Нового года. Во время хождений по магазинам
Валерий собирался, кстати, и посоветоваться с Игорем. (Кстати - не
потому, что совет был нужен по второстепенному поводу, а потому, что
он робел спросить совета, так сказать, специально, не "между прочим".)
А касалось это Лены.
После ее внезапной обиды тогда вечером события в следующие дни
развивались прямо-таки диковинным образом.
На другое же утро Валерий спросил у нее, что произошло.
- Ничего, - ответила Лена с таким безразличием, что у него
пересохли губы.
- Но я же вижу, ты дуешься, - сказал он, улыбаясь с некоторым
усилием.
- Нет.
- Ну не дуешься. Во всяком случае, тебя что-то задело.
- И дальше?
- Я не представляю - что.
- Вот как?
- Честное слово!
Лена помедлила.
- Тем более, - сказала она прежним тоном.
- Что - тем более?
- Слушай, отцепись ты от меня, сделай милость!
Это она произнесла капризно и довольно громко, так что обернулись
три одноклассницы, гулявшие в обнимку по коридору немного впереди.
Валерий, побагровев, шагнул к стенгазете и здесь постоял, упрямо
перечитывая какую-то заметку и остывая.
После этого он больше с Леной не заговаривал. На переменах она не
расставалась теперь с Терехиной, своей бывшей соседкой по парте; с нею
же уходила из школы. На уроках она иногда обращалась к Валерию, и он
замирал. Но оказывалось, что ей нужна промокашка, или ластик, или
учебник. Возвращая ему что-нибудь, она не забывала сказать "спасибо".
И то, что она держалась так чопорно, по-чужому, а сам он невольно
подражал ей, было для Валерия тяжелее, чем если б они совсем не
смотрели друг на друга, даже не здоровались бы.
Размолвка продолжалась, Новый год приближался, все очевиднее
становилось, что они с Леной встретят его врозь...
Но не это собирался открыть Игорю Валерий, не свои переживания -
о них он не смог бы проронить ни слова, - а только историю размолвки.
Может быть, Игорю со стороны будет яснее, что отстранило от него Лену.
Игоря Валерий застал в пионерской комнате. С несколькими своими
одноклассниками тот склонился над какой-то бумагой.
- По-моему, все, - говорил Игорь товарищам. - Вполне. Чего еще?..
А, Валер! - Он заметил Валерия. - Я сейчас. Мы тут, понимаешь, корпим
над посланием в город Ташкент.
- С чего это вдруг?
- С того, что мы уже давно переписываемся. Это нам, брат,
завещано еще сплошь девчачьим восьмым "Б" - они в прошлом году начали
с этой школой переписку, а мы развиваем... Покажем ему, ребята?..
Ничего особого тут, Валер, нет - просто погляди: все на месте? А там
стиль и всякая такая штука - к этому сейчас не придирайся. - Он
передал Валерию письмо. - Мы потом на сей предмет Ксении Николаевне
покажем.
- Ну как? - спросили Валерия, когда он прочел.
- Я лично под таким посланием ташкентским школьникам
подписываться не стал бы! - Он небрежно отбросил письмо на стол.
- А мы подписать можем? - спросил Игорь.
- Вы - как знаете.
- А точнее, как любит выражаться Зинаида Васильевна?
- Точнее? Нечего хвалиться! Например, радиогазетой. Достижение
какое!
- Во всяком случае, довольно редкое, - сказал один из мальчиков.
- Может быть, редкое. А какая важность, что она три раза в неделю
выходит?
- А что - важность? - спросил Игорь, как спрашивают, когда
недосуг докапываться самому и все на свете кажется не слишком важным.
- Как будто ты не знаешь? То, что в первом выпуске зазря оболгали
моего пионера. То, что последние выпуски стали скучные такие - и не
слушает почти никто!
- Это так. - Игорь зевнул и медленно, словно неохотно, сомкнул
челюсти. - Но нельзя же все тащить на принципиальную высоту.
- А если лень тащить на высоту, так нечего и раззванивать на всю
Европу!
- Не знаю, чего ты кипятишься,- увещевающе и устало сказал Игорь.
- Письмо как письмо.
Вообще к наскокам Валерия он отнесся беззлобно, устало и с
удивлением, таким искренним, что Валерий заколебался: "Не зарываюсь
ли?.." Тем не менее он энергично спросил:
- А какие будут последствия этой информации? - И хотел уже
сдобрить ученую фразу простецким "кумекаешь?", как заметил на пороге
директора.
- О чем спор? - осведомился директор тоном старшего, гордого
самим фактом, что питомцы доросли уже до рассуждений о высоких
материях, и очень бегло интересующегося сутью.
- Да тут мы, Андрей Александрович, письмо написали девятому
классу ташкентской школы. Ответ на их последнее, - сказал Гайдуков.
- Очень хорошо.
- Вот Саблину не нравится, - добавил один из мальчиков.
- Саблин разве в вашем классе?
- Нет, я в параллельном, в "А", - ответил Валерий.
- Значит, это вас, в сущности, мало касается, - сказал директор.
- Что ж, пройдемте, ребята, ко мне. Дайте-ка письмо.
У дверей кабинета Валерий замешкался было, но Андрей
Александрович жестом предложил войти и ему.
Директор сел в кресло (прямо над ним висел на стене большой
застекленный портрет Макаренко), протер и надел очки и принялся читать
письмо. А Гайдуков с одноклассниками переглядывались: не вкралась ли,
случаем, синтаксическая или, хуже того, орфографическая ошибка? Или
стилистический изъян какой-нибудь...
- Грамотно, толково - можно отправлять, - удовлетворенно произнес
Андрей Александрович. И вскользь спросил: - А у вас что там было,
Саблин?
- У меня? - Валерий встал. - Я сказал, что гордиться нашим
радиоузлом можно было б, если б от него была польза.
- Считаете, значит, что ее нет?
Валерий повторил - правда, более сдержанно - то, что несколькими
минутами раньше говорил Гайдукову.
- Че-пу-ху вы болтаете! - отчеканил Андрей Александрович. - И
встреваете в то, что вас не касается!
Подвижное лицо Игоря нахмурилось, он заморгал и мелко затряс
головой. Это была немая подсказка Валерию: не ершись, брат, ни-ни! Не
лезь в бутылку!..
Но Валерий почему-то смотрел не на Гайдукова, а на портрет
Макаренко. И в том, что он ответил директору, не проявилось ни его
самолюбие, ни строптивость, а только склонность сопоставлять и все
мерить свежеобретенной меркой.
- Зачем же вы сидите под этим портретом? - спокойно спросил он.
- Под каким портретом?
С поспешностью, необычной при его представительных манерах,
директор обернулся, увидел портрет Макаренко, висящий вполне надежно,
и понял, что только что выслушал дерзость.
- Попросите от моего имени кого-либо из родителей явиться в
школу, - сказал он. - В течение ближайших двух дней.
- По-моему, - сказал Гайдуков, когда они, выйдя из школы,
- Дело ведь не в проступке данного ученика, - прервал ее
директор, как бы давая понять, что если уж она является к нему, то
надлежит по крайней мере ставить вопросы крупные. - Суть...
- Мне не известен проступок, - вставила она.
Она предвидела, что этим замечанием лишь раздражит его,
чувствовала, что они изъясняются на разных языках, и, несмотря на это,
считала долгом высказать все, что накипело. Он с выражением
непреклонности покачал головой - нет, об этом мы с вами спорить не
будем! - и гневно проговорил:
- Вы что же, хотели бы, чтоб во втором номере "Школьных новостей"
опровергалось то, что передавалось в первом, в третьем - то, что во
втором, в четвертом - то, что в третьем, в пятом...
"Любопытно, на сколько номеров хватит заряда?" - холодно подумала
Наталья Николаевна, заливаясь все-таки краской.
Заряд иссяк на восьмом номере.
- Если у нас появилось новое средство воспитания - радиогазета,
то нам нужно создавать ей авторитет, а не дискредитировать ее, -
закончил директор.
- Авторитет сам должен создаваться, - не преминула заметить
Наталья Николаевна.
Но директор не уловил возражения, заключенного в этой фразе.
- Вот вы подтверждаете, что это так, - сказал он и остановился,
как бы задерживая на этом ее внимание и приглашая признать, что отсюда
вытекает и все остальное.
Наталья Николаевна ответила, делая ударение на каждом слове:
- Я считаю, что у нас в школе остаются безнаказанными очень
серьезные проступки... больше, чем проступки... И вот, закрывая глаза
на них, нельзя в то же время обрушиваться на пионера, который не
только не провинился, но наоборот...
- Что касается пионера, - директор встал, - то урегулируйте это
сами, без "Школьных новостей", не задевая, разумеется, Зинаиды
Васильевны Котовой, с которой вам нужно работать в контакте.
Последнее: о каких безнаказанных поступках вы упоминали?
Наталья Николаевна рассказала, как Котова при ней жаловалась
учителям: "Выхожу вечером из школы и в переулке среди сброда, который
бы за версту обошла, узнаю наших учащихся. Конечно, делаю вид, что не
заметила, - что же остается?"
- Но как не замечать?! - воскликнула Наталья Николаевна, хотя
дала себе зарок ни за что не повышать голоса во время этой беседы. -
Ведь если те, о ком шла речь, видят, что их делишек "не замечают", это
же действительно, Андрей Александрович, дискредитирует (она употребила
для проникновенности его же слово) нашу воспитательную работу. Это
фактически обрекает...
Директор, слушая, смотрел в стол, а Наталья Николаевна - на
нарядную книгу, лежавшую на его столе отдельно от других. Говоря, она
все вглядывалась в перевернутые золотые буквы заглавия и вдруг прочла:
"Аэлита".
Наталья Николаевна подняла глаза на непроницаемое, бесстрастное,
как у экзаменатора, лицо Андрея Александровича и вспомнила Гусева. Как
он по-русски картинно рассказывал марсианам о гражданской войне,
спохватывался, что не понимают его, и продолжал, продолжал
агитировать...
"Вот так и я сейчас..." - подумала Наталья Николаевна, с
некоторой надеждой ожидая все-таки, что скажет директор.
- Вы, наверное, удивляетесь, откуда книга эта? - сказал Андрей
Александрович, не желая, может быть, кривотолков о приключенческой
книге на столе директора в рабочее время. - Отобрана на уроке в пятом
"А". Верните владельцу, но втолкуйте попрочнее, чтоб на уроках не
читал.
Он протянул ей книгу.
"Неужели это все?.. Нет..."
- Переулок вы путаете со школой... - Директор выдвинул из стола
два ящика. - Отвечать за то, что происходит там, - скорее дело
милиции... В уличные знакомства наших учащихся, - он пожал плечами, -
мне не верится...
Фразы эти произносились разрозненно, с паузами, которые
приходились не на раздумывание, а на поиски бумаг в ящиках и очень
беглое их перелистывание. Разговор с Натальей Николаевной стал для
него уже побочным занятием, главным было укладывание бумаг в портфель.
- Ну, мне - в роно.
Взяв портфель, он вышел из кабинета вместе с нею. Спустившись на
несколько ступенек по лестнице, обернулся и сказал:
- А регулярной радиогазеты нет пока ни в одной школе района,
кроме нашей! Сегодня - второй выпуск!
Он ушел, и тут же зазвенел звонок. Началась большая перемена.
Раздался голос дикторши.
Наталье Николаевне казалось, что этот второй выпуск будет звучать
нестерпимо лживо. А он был просто зауряден: отличники непринужденно
рассказывали, как они получают пятерки, троечники давали обязательства
подтянуться; десятиклассник, у которого на днях прорезался
баритональный бас, запел романс, но под конец постыдно пустил
петуха...
И коридор, что называется, грохнул дружным хохотом. Приседали,
изнемогая, девочки, и смеялись во всю глотку мальчики, повисая друг на
друге...
Ложь, неразоблаченная, оставалась позади, а ребята откликались
уже на новые впечатления, - продолжалась бурливая и суматошная
школьная жизнь.
Наталья Николаевна пошла в 5-й "А" - возвращать "Аэлиту".
Последние недели перед концом четверти были для Валерия, как
водится, заполнены делами до отказа. Не только учебная четверть
кончалась - истекал пятьдесят четвертый год; хотелось вступить в
каникулярную пору без долгов и с достижениями. Впрочем, для некоторых
школьников расквитаться с долгами (а иными словами - сносно ответить
преподавателю, которому до этого отвечал неудачно) - само по себе
достижение. Валерий же, хоть и был доволен, что сумел ответить Ксении
Николаевне на пятерку, испытывал по этому поводу не гордость, а,
скорее, облегчение. Наконец-то он сумел не мямлить, не запинаться, не
тяготиться тем, что своими паузами нагоняет на Ксению Николаевну
тоску!
Как ученик Валерий мог, вероятно, с удовлетворением оглянуться на
прошедшее полугодие. Как вожатый он чувствовал себя в долгу, а порой и
немного виноватым перед своими пионерами. Он с ними возился,
организовывал для них развлечения, защищал от хулиганов, но чего-то он
им недодал...
Конечно, Валерий не умел, как взрослый человек, обобщить свои
наблюдения. Но он вспоминал изредка эпизоды из собственного, не
очень-то давнего, пионерского прошлого, ставил на свое место
сегодняшних пионеров и делал выводы - вполне пригодные на первый
случай.
...Однажды, сказочно счастливым для него летом, одиннадцатилетний
Валерий служил проводником на детской железной дороге. Длина этой
дороги была невелика. От начальной до конечной остановки поезд шел
минут двенадцать. Детская дорога соединяла два дачных поселка,
граничащих друг с другом. На взрослой дороге расстояние между этими
поселками укладывалось в один перегон. Да, взрослая железная дорога
была в тридцать раз длиннее! И, однако, хотя и короткая, детская
дорога была совершенно настоящей и даже образцовой магистралью.
Поезда (сказать по правде, состав был всего один) отходили и
приходили точно по расписанию. Касса вокзала работала четко. Маленький
паровоз блистал на солнце, на нем не было следа копоти, как и на
исполненной достоинства физиономии четырнадцатилетнего машиниста.
Изящные вагончики - раза в два меньше обычных - содержались в
зеркальной, прохладной, абсолютной на взгляд пассажира, чистоте. Юные
проводники во всамделишной железнодорожной форме холили вагончики с их
полированными скамейками, кремовыми занавесочками на окнах, столиками
и багажными сетками так рьяно, что пассажиру впору было на все
смотреть и ни к чему не прикасаться - как в музее.
Примерно посредине недолгого пути в вагон являлся малолетний
контролер, на лице которого сознание высокого служебного долга
сменялось то и дело неудержимо счастливой улыбкой, и пробивал
стандартные картонные билеты миниатюрными щипчиками.
Трудно передать, сколько удовольствия получали ребята,
обслуживавшие дорогу, и Валерий в их числе, от своей работы! Казалось,
все это не могло надоесть. И все-таки это стало понемногу приедаться.
А причина была проста. Через поселки, которые соединяла детская
дорога, проходила и взрослая железная дорога. По ней очень часто, в
обоих направлениях, мчалась электричка, и ею пользовались пассажиры.
Детская железная дорога была фактически не нужна для дела. Пассажиров
поэтому бывало немного. Но и те, что были, не ехали, а катались.
Ребята видели это и жалели, что их поезд не курсирует по трассе, где
другого транспорта нет, где они бы перевозили, а не катали людей...
Будь сейчас Валерию не шестнадцать лет, а побольше, он, вспоминая
свою "службу" на железной дороге, наверное, сформулировал бы:
"Любимая работа не приедается никогда. А самая занятная игра
может наскучить".
Валерий говорил проще:
"Ребятам нужно дело дать - чтоб видели, что от них может быть
польза".
Поэтому, когда Наталья Николаевна сообщила Валерию, что пионерам
его отряда, как и всем пионерам школьной дружины, поручается на днях
провести сбор металлического лома, он сказал:
- Это - дело. Ребята с охотой пойдут.
- Очень хорошо. Вы побеседуйте с ними перед этим.
- Зачем?
- Чтобы знали, для чего необходим металл.
- Так знают они, Наталья Николаевна, будьте уверены.
- Что именно?
- Что металл - для промышленности.
- А вы им поконкретнее растолкуйте, Валерий, воспользуйтесь
случаем. Что, к примеру, металл идет на тракторы, а тракторов сейчас
требуется уйма, чтоб поднять целину. И тут у вас очень хороший повод
рассказать об освоении целины.
Валерий перечитал кое-какие газеты и журналы, в которых шла речь
о целинных землях, собрал в голове воедино то, что показалось ему
самым интересным, и пошел беседовать со своими пятиклассниками. Но в
глубине души он сомневался в том, что его беседа сыграет какую-нибудь
роль: неужели после его рассказа ребята соберут металла больше, чем
если б он не беседовал с ними вовсе?.. Как многие скромные люди,
Валерий пуще всего боялся говорить о том, что и без него известно, и
убеждать людей в том, в чем они уверены и сами.
Но, против ожидания, слушали его с увлечением, забросали
вопросами - не обо всем они знали сами, - и стало ясно, что беседа
была нелишней. Совет Натальи Николаевны оказался правильным.
Через два дня отряд 5-го "Б" отправился собирать металлический
лом. Поначалу ничто не предвещало ни успеха, ни знаменательных встреч,
из которых поздней одна отразилась отчасти на судьбе Валерия. Шумной
гурьбой ребята носились по этажам, препираясь между собой, кому
звонить в квартиры. На вопрос: "У вас металлолома нет?" - им несколько
раз отвечали сквозь двери: "Нету, нету ничего!"
Посовещавшись, ребята переменили тактику.
Теперь Гена Конев и Леня Хмелик звонили, а остальные ребята
оставались этажом ниже, чтоб не пугать жильцов гамом. Если спрашивали:
"Кто?" - Леня отвечал: "Из восемьсот первой школы, извините за
беспокойство". После этого им открывали, и Гена говорил, что нашей
промышленности нужен металл, а Леня тем временем снимал шапку и
галоши, что производило на домохозяек самое благоприятное впечатление.
Но и эта новая тактика не принесла все же большого успеха: помимо
прохудившегося чайника, они, обойдя полдесятка квартир, ничего не
насобирали. Тут Гена Конев вспомнил беседу Валерия и придумал
говорить, что они собирают металл на трактор для целины. Теперь его
первые фразы, обращенные к жильцам, звучали так:
"Целине нужны тракторы. Наша школа собирает металл на трактор для
целины. Нет ли у вас металла?" - И для наглядности Гена жестом
указывал на чайник, который держал за ручку Хмелик.
Таким образом они обошли еще пять или шесть квартир, но
обогатились лишь одной кривой кочергой, что, впрочем, всех немало
воодушевило. Ободренные, они вошли в новый, суливший, быть может,
добычу двор, а впереди шагал Гена Конев, держа кочергу, как палицу.
Гена не унывал ни на минуту. После того как в одной квартире
приветливая девушка сказала, что им ни за что не собрать лома на целый
трактор, и, между прочим, добавила:
- Если б вам килограмма лома не хватало - тогда еще, я понимаю,
была б надежда...
Гена воскликнул:
- Будем говорить, что нам не хватает одного килограмма!
Это возымело совершенно неожиданное действие. Все стремились
найти для мальчиков недостающий килограмм металла. Из темноты чуланов
и углов женщины извлекали дырявые кастрюли, старые кровати, поломанные
примусы. Ребятам достались даже два старых, несколько помятых, но
щегольски блистающих самовара...
Маленькая хитрость принесла невиданный эффект. Ничуть не удивился
этому один только Тишков, который сказал, что всегда таким способом
собирает деньги на кино, говоря всем соседям по очереди, что "не
хватает десяти копеек". Остальные были в восторге. Не стыдно будет
прийти в школу. Трактор не трактор, а что-нибудь такое серьезное из их
лома после переплавки, безусловно, получится.
На участке, который отвели отряду, оставалось обойти еще один
дом. Когда пионеры, нагруженные ломом, ввалились во двор этого дома, к
ним подбежал мальчишка, сказавший, что в их квартире - он знает точно
- очень много ненужных "железяк", но сейчас дома никого нет, кроме
ответственного съемщика. По словам мальчишки, это означало, что дело -
дрянь, потому что ответственный съемщик - человек необыкновенной
суровости и "держит квартиру в кулаке".
Гена Конев не обратил на эти слова никакого внимания, переспросил
номер квартиры, богатой "железяками", и сказал:
- Хмель, пошли.
Они несколько раз звонили, прежде чем послышались шаги и басовый
голос:
- Кто пожаловал?
Дверь отворилась, и они увидели высокого, худого мужчину с
бородой клинышком, в желтом байковом халате и, как ни странно, темной
тюбетейке, что напоминало о лете.
По-видимому, это и был страшный и непреклонный ответственный
съемщик. Он держал дверь на цепочке и очень сердито смотрел на
маленького мальчика с чайником и большого крепкого мальчика с кривой
кочергой. Возможно, он решил, что к нему приехали погостить дальние
незнакомые родственники. А может быть, он подумал, что к нему явились
за кипятком, и ему было жалко кипятку.
- В чем дело? - спросил грозный ответственный съемщик, хмурясь
пуще прежнего, и, не дожидаясь ответа, слегка потянул на себя дверь,
отчего щель, в которую он смотрел на ребят, сузилась наполовину.
На это Гена Конев ответил очень удачно.
- Здравствуйте! - сказал он. - Мы к вам. Центральный комитет
комсомола...
- Прошу, - произнес ответственный съемщик уважительно, - прошу
заходить. Пожалуйста.
В коридоре Хмелик снял галоши и шапку, а Конев продолжал:
- Центральный комитет комсомола считает, что очень важно освоить
целинные земли. Для этого нужно много, очень много тракторов...
- Но, собственно... - проговорил ответственный съемщик.
- И вот наша школа собирает металлический лом, чтоб переплавить
его...
- И чтоб потом хватило на трактор! - одним дыханием докончил
Хмелик.
Не говоря ни слова, мужчина в тюбетейке ушел в глубь квартиры и
тут же вернулся, неся перед собой решетку.
- Каминная решетка, - сказал он,- вещь ныне, при паровом
отоплении, бесполезная. Прошу!.. Не слишком тяжела? Пожалуйста.
В сущности, "улов" и так уже был богатый, но ребята,
раззадоренные успехом, решили постучаться еще в одну квартиру в том же
подъезде.
Им открыл молодой румяный мужчина в спортивном костюме, должно
быть только что вернувшийся с лыжной прогулки. Он радушно пригласил
зайти всех, кто стоял на лестничной площадке.
- Все? - спросил он, когда человек семь ребят с металлическими
трофеями заполнили коридор. - Богатство можете оставить в коридоре,
сами в комнату заходите.
Комната была большая, с высокими окнами, обставленная совсем
новой, легкой и светлой мебелью. Сиденья и спинки стульев и дивана
были плетеные, садиться на них, как просил хозяин, было в зимних
пальто немного боязно: вдруг продавятся?..
- Маша, - сказал мужчина вошедшей девушке в прозрачном, цветном,
как детский шарик, переднике, - вот товарищи - познакомься,
пожалуйста! - ищут старые, отслужившие, так сказать, вещи. С образцами
можешь ознакомиться в коридоре. Что бы им предложить?
- Так у нас же, Миша, отслуживших вещей и быть не может, -
ответила, улыбаясь, девушка. - У нас вещи служить только начинают...
Откуда ж взяться лому?
- Это так, - согласился мужчина. - Действительно. Но ты пошарь
все же. Вдруг, понимаешь...
- Так ведь у нас же, Миша, и места даже такого нет, куда б мы
хлам складывали! - сказала девушка с гордостью.
- Н-да... - протянул Миша озадаченно.
Воспользовавшись паузой, Гена Конев стал объяснять, зачем они
собирают металлолом и для чего он пригодится после переплавки.
И, надо сказать, ни на кого еще рассказ Гены не производил такого
прямо-таки чарующего впечатления.
- Здорово объясняешь! - восклицал мужчина и сокрушенно смотрел на
Машу: неужели, мол, таких ребят отпустим с пустыми руками?
Польщенный Гена старался вовсю. С помощью Хмелика, изредка его
дополнявшего, он в быстром темпе повторил слово в слово все, что
говорил им Валерий.
- Абсолютно верно! - сказал Миша. - Молодцы!
- Миша, - сказала девушка, - ты знаешь что... Чтоб тебе не
огорчаться потом, отдай, пожалуй, ребятам чайник наш электрический.
- Он сломался? - обрадовался Миша.
- Он не сломался, - ответила Маша. - Но ведь к нам газ провели...
Кончилось тем, что ребятам вручили старые Машины
коньки-снегурочки, о которых Гена потом сказал, что на них, может
быть, еще можно кататься, и пионеры попрощались.
- До свидания! - сказал хозяин. - Желаю успехов! А в делах
промышленных и целинных разбираетесь на славу!
- Нам вожатый наш, Валерий, рассказывал, - скромно пояснил
Хмелик.
- А фамилия вашего Валерия?
- Саблин.
- Привет переедайте Валерию Саблину!
- От кого? - спросил Гена.
- Скажите - от Жильникова, он меня знает...
Если б ребята, вернувшись на школьный двор, так Валерию и
сказали, он, несомненно, сразу понял бы, кто ему шлет поклон:
Жильников был первый секретарь райкома комсомола - тот самый, что
вручил Валерию в прошлом году комсомольский билет, пожал торжественно
и крепко его руку. Но по дороге ребята забыли фамилию хозяина
последней квартиры, сообща потом припоминали ее, и в результате
Валерий получил привет, "кажется, от Жилкина". Таковой был Валерию
неизвестен. Он собирался сказать ребятам, что они, должно быть,
ошиблись, но тут Наталья Николаевна попросила тишины.
- Отряд пятого "Б" класса вышел на первое место в дружине по
количеству собранного металлолома! Второе место...
Пионеры 5-го "Б" ходили, выпятив грудь и задрав носы. Они в душе
ликовали, а напоказ комиковали немного - чтобы кто-нибудь не сказал,
что они всерьез задаются.
Валерий же был откровенно рад. С улыбкой, самую малость
покровительственной, он поглядывал на своих пионеров. Потом переводил
взгляд на Наталью Николаевну, как бы говоря ей: полюбуйтесь-ка на них!
На ребят сейчас в самом деле было любо-дорого смотреть.
Валерий с Игорем условились, что после уроков отправятся закупать
продукты для встречи Нового года. Во время хождений по магазинам
Валерий собирался, кстати, и посоветоваться с Игорем. (Кстати - не
потому, что совет был нужен по второстепенному поводу, а потому, что
он робел спросить совета, так сказать, специально, не "между прочим".)
А касалось это Лены.
После ее внезапной обиды тогда вечером события в следующие дни
развивались прямо-таки диковинным образом.
На другое же утро Валерий спросил у нее, что произошло.
- Ничего, - ответила Лена с таким безразличием, что у него
пересохли губы.
- Но я же вижу, ты дуешься, - сказал он, улыбаясь с некоторым
усилием.
- Нет.
- Ну не дуешься. Во всяком случае, тебя что-то задело.
- И дальше?
- Я не представляю - что.
- Вот как?
- Честное слово!
Лена помедлила.
- Тем более, - сказала она прежним тоном.
- Что - тем более?
- Слушай, отцепись ты от меня, сделай милость!
Это она произнесла капризно и довольно громко, так что обернулись
три одноклассницы, гулявшие в обнимку по коридору немного впереди.
Валерий, побагровев, шагнул к стенгазете и здесь постоял, упрямо
перечитывая какую-то заметку и остывая.
После этого он больше с Леной не заговаривал. На переменах она не
расставалась теперь с Терехиной, своей бывшей соседкой по парте; с нею
же уходила из школы. На уроках она иногда обращалась к Валерию, и он
замирал. Но оказывалось, что ей нужна промокашка, или ластик, или
учебник. Возвращая ему что-нибудь, она не забывала сказать "спасибо".
И то, что она держалась так чопорно, по-чужому, а сам он невольно
подражал ей, было для Валерия тяжелее, чем если б они совсем не
смотрели друг на друга, даже не здоровались бы.
Размолвка продолжалась, Новый год приближался, все очевиднее
становилось, что они с Леной встретят его врозь...
Но не это собирался открыть Игорю Валерий, не свои переживания -
о них он не смог бы проронить ни слова, - а только историю размолвки.
Может быть, Игорю со стороны будет яснее, что отстранило от него Лену.
Игоря Валерий застал в пионерской комнате. С несколькими своими
одноклассниками тот склонился над какой-то бумагой.
- По-моему, все, - говорил Игорь товарищам. - Вполне. Чего еще?..
А, Валер! - Он заметил Валерия. - Я сейчас. Мы тут, понимаешь, корпим
над посланием в город Ташкент.
- С чего это вдруг?
- С того, что мы уже давно переписываемся. Это нам, брат,
завещано еще сплошь девчачьим восьмым "Б" - они в прошлом году начали
с этой школой переписку, а мы развиваем... Покажем ему, ребята?..
Ничего особого тут, Валер, нет - просто погляди: все на месте? А там
стиль и всякая такая штука - к этому сейчас не придирайся. - Он
передал Валерию письмо. - Мы потом на сей предмет Ксении Николаевне
покажем.
- Ну как? - спросили Валерия, когда он прочел.
- Я лично под таким посланием ташкентским школьникам
подписываться не стал бы! - Он небрежно отбросил письмо на стол.
- А мы подписать можем? - спросил Игорь.
- Вы - как знаете.
- А точнее, как любит выражаться Зинаида Васильевна?
- Точнее? Нечего хвалиться! Например, радиогазетой. Достижение
какое!
- Во всяком случае, довольно редкое, - сказал один из мальчиков.
- Может быть, редкое. А какая важность, что она три раза в неделю
выходит?
- А что - важность? - спросил Игорь, как спрашивают, когда
недосуг докапываться самому и все на свете кажется не слишком важным.
- Как будто ты не знаешь? То, что в первом выпуске зазря оболгали
моего пионера. То, что последние выпуски стали скучные такие - и не
слушает почти никто!
- Это так. - Игорь зевнул и медленно, словно неохотно, сомкнул
челюсти. - Но нельзя же все тащить на принципиальную высоту.
- А если лень тащить на высоту, так нечего и раззванивать на всю
Европу!
- Не знаю, чего ты кипятишься,- увещевающе и устало сказал Игорь.
- Письмо как письмо.
Вообще к наскокам Валерия он отнесся беззлобно, устало и с
удивлением, таким искренним, что Валерий заколебался: "Не зарываюсь
ли?.." Тем не менее он энергично спросил:
- А какие будут последствия этой информации? - И хотел уже
сдобрить ученую фразу простецким "кумекаешь?", как заметил на пороге
директора.
- О чем спор? - осведомился директор тоном старшего, гордого
самим фактом, что питомцы доросли уже до рассуждений о высоких
материях, и очень бегло интересующегося сутью.
- Да тут мы, Андрей Александрович, письмо написали девятому
классу ташкентской школы. Ответ на их последнее, - сказал Гайдуков.
- Очень хорошо.
- Вот Саблину не нравится, - добавил один из мальчиков.
- Саблин разве в вашем классе?
- Нет, я в параллельном, в "А", - ответил Валерий.
- Значит, это вас, в сущности, мало касается, - сказал директор.
- Что ж, пройдемте, ребята, ко мне. Дайте-ка письмо.
У дверей кабинета Валерий замешкался было, но Андрей
Александрович жестом предложил войти и ему.
Директор сел в кресло (прямо над ним висел на стене большой
застекленный портрет Макаренко), протер и надел очки и принялся читать
письмо. А Гайдуков с одноклассниками переглядывались: не вкралась ли,
случаем, синтаксическая или, хуже того, орфографическая ошибка? Или
стилистический изъян какой-нибудь...
- Грамотно, толково - можно отправлять, - удовлетворенно произнес
Андрей Александрович. И вскользь спросил: - А у вас что там было,
Саблин?
- У меня? - Валерий встал. - Я сказал, что гордиться нашим
радиоузлом можно было б, если б от него была польза.
- Считаете, значит, что ее нет?
Валерий повторил - правда, более сдержанно - то, что несколькими
минутами раньше говорил Гайдукову.
- Че-пу-ху вы болтаете! - отчеканил Андрей Александрович. - И
встреваете в то, что вас не касается!
Подвижное лицо Игоря нахмурилось, он заморгал и мелко затряс
головой. Это была немая подсказка Валерию: не ершись, брат, ни-ни! Не
лезь в бутылку!..
Но Валерий почему-то смотрел не на Гайдукова, а на портрет
Макаренко. И в том, что он ответил директору, не проявилось ни его
самолюбие, ни строптивость, а только склонность сопоставлять и все
мерить свежеобретенной меркой.
- Зачем же вы сидите под этим портретом? - спокойно спросил он.
- Под каким портретом?
С поспешностью, необычной при его представительных манерах,
директор обернулся, увидел портрет Макаренко, висящий вполне надежно,
и понял, что только что выслушал дерзость.
- Попросите от моего имени кого-либо из родителей явиться в
школу, - сказал он. - В течение ближайших двух дней.
- По-моему, - сказал Гайдуков, когда они, выйдя из школы,