Страница:
И ведь подействовало. Полковник подошел вплотную, почти при этом не качаясь, щелкнул каблуками, приложился к Дашиной ручке:
– Прошу прощения, мадемуазель! Охамели в Азиях-с! Окромя того – поражены и восхищены. Излишне добавлять, кем. Честь имею представиться, полковник Волхович. Соблаговолите ли...
– Мадемуазель Дарья, – сказала она в тон. – Вы так внезапно вторглись, ваше высокопревосходительство, я застигнута врасплох и смущена...
– Приятно слышать, мадемуазель, приятно слышать! – прогудел он, подкручивая несуществующий ус. – Разрешите вашего штафирку на дуэль – и чпок?
– Ну к чему же такие зверства, полковник... – протянула она капризно. – Извольте без варварства, иначе велю кликнуть мою карету и укачу в ночь...
– Понял! – заверил полковник, раскланялся и кинулся назад в холл, вопя на ходу: – Виолетта, ты, главное, сумку не переверни, а то раки расползутся!
Глядя ему вслед, Даша внутренне собралась и посчитала про себя до десяти. Сердце все еще колотилось сильнее, чем ему следовало бы.
Полковник Волхович с медицинскими эмблемами на лацканах тужурки нового образца был тем самым Барином с фотографии. И, соответственно, тем самым «подполковником», что вкупе с неизвестным пока субъектом средь бела для похитил Нину Евдокимову из милицейской школы. Ошибка исключена – та самая сыто-барственная физиономия с брезгливо откляченной нижней губой, волосы упали на лоб в точности так же... Не бывает таких совпадений.
«Это называется – залетела девочка», – подумала Даша, стоя на прежнем месте и глядя на входящих. Одним из первых появился еще один заочный знакомец, которого она опознала мгновенно, – Роман Фирсов собственной персоной, персонаж фотозабав с участием Маргариты Монро, чуточку загадочный представитель чуточку загадочных столичных воротил... Н-да, залетела. Словно бы наблюдая за собой со стороны, она слушала собственный голос – опамятовавшийся Стольник представлял ее новоприбывшим, начав с Романа, а Даша, как и полагалось по легенде, совершенно безмятежно улыбалась, показывая всем видом, что крайне рада и ничуть не смущена. Судя по реакции ввалившейся компании, подобные случайные знакомства были тут делом самым обычным, и рыжая незнакомка никакого неудовольствия не вызвала. Если ее и принимали за эскортницу, то постарались этого не показать.
Вот теперь началась настоящая суматоха, предварявшая нешуточную гульбу. На подмогу Виолетте неведомо откуда возникли две девахи в черных платьицах с белыми передничками, и все трое, в момент застелив стол скатертью, принялись уставлять его яствием и питием. Волхович увивался вокруг, с гусарской прямотой похлопывая по разным местам и призывая упасть-отжаться (на что никто не обращал внимания). Даша не без тоски во взоре посмотрела на вожделенные часы, отошла и присоединилась к остальным, перебравшимся пока в уголок, чтобы не мешать проворным официанткам или кто они там.
– Полковник, ваше благородие! – громко позвал Роман. – Ну оставь ты девочек, право слово, пока не уронили тебе на ногу порося. Нога твоя меня не волнует, а вот поросенок у нас последний... Пока хозяйка нового зажарит, сто лет пройдет... – И, обернувшись к Даше, сказал совершенно непринужденно, словно они были знакомы сто лет: – Он у нас мужик умный, и весьма, просто любит вот так вот придуриваться, солдафона изображать. В армии просто поветрие какое-то – насмотрелись «Особенностей национальной охоты» и «Лебедь-шоу»... Сюрреалистическая штука – армия.
– А я знаю, – сказала Даша столь же непринужденно. – Сама служила, представьте.
– Да? В чинах?
– Какие там чины, – сказала она чистую правду. – В связистках.
– А теперь?
– А теперь опять на телефоне. Во вневедомственной охране. Аж прапорщик.
– И есть перспективы?
– Ага. Повезет, буду старшим прапорщиком.
– Это же грустно.
– Чем богаты, – пожала она плечами. К тому времени она успела украдкой рассмотреть собеседника – искусство, доступное даже не обремененным погонами женщинам. Лет сорока пяти, но ни малейших признаков лысины, крепкий, уверенный в себе мужик – уверенность спокойная, без лишнего суперменства. Такой и в самом деле способен играть первую скрипку, под которую поневоле пляшут и Стольник, и ввергнутый в узилище Камышан. Стольник и сейчас выглядит зажатым, как устрица, у которой пытаются плоскогубцами выдрать жемчужину.
Как ни удивительно, пьяный полковник расслышал их разговор. Оставив облегченно вздохнувших служанок, придвинулся к Даше и браво предложил:
– Переходите ко мне, звезда моя, враз перепрыгнем через пошлых прапорщиков и соорудим звездочки побольше с одним просветиком...
– Мерси, – сказала Даша. – Всю жизнь крови боялась, так что с медициной связываться погожу... Полковник заржал, загадочно похмыкал и вновь кинулся к столу, вопя;
– Виолетта, упала-отжалась! Не манерничай ты с колбасой, кромсай ее, родимую, ломтями погрубее, русские, чай, люди!
– Вообще-то, он не особенно и шутил, – сказала Даше женщина по имени Марина. – Он может и устроить. Так что имейте в виду. Эти его змеюги на петлицах – чистой воды камуфляж. Как у всех особистов.
Полковник, не оборачиваясь, рявкнул:
– Мариночка, автокатастрофу устрою! Не болтай, враг не дремлет!
– Кто кому устроит... – бросила она с пьяным нахальством. – Нынче вам, мон колонель, не тридцать седьмой и даже не восемьдесят пятый... Пойдемте за стол, господа? Душу пора оросить...
Даша оказалась меж Стольником и Романом. Стольник, видимо, до сих пор не выработал должной линии поведения – то бросался наполнять ее бокал, то сидел надувшись, словно мышь на крупу. А взгляд Романа она ощущала на себе все чаще – чисто мужской заинтересованный взгляд, если здесь и была игра, он должен быть великим актером. Сейчас она уже могла сказать со всей уверенностью: это его голос раздался в трубке во время обыска у Камышана, именно он, а не выдававший себя за него рвался сообщить Камышану что Рыжая села на хвост...
Правда это еще не повод для опасений. Подобные Роману люди сами никогда никого не убивают. Да и не за что ее пока убивать. А вот за Стольника могут потом взяться – если все же знают, кто она такая. Но это уж, цинично выражаясь, его проблемы, оно и к лучшему, послужит живцом...
Остальных она тоже успела рассмотреть, прокачать и оценить. Лощеный джентльмен средних лет по имени Влад не являл собою никаких психологических загадок – быстро стало ясно, что он собирается, не выпендриваясь и не шумя, хорошо поесть, хорошо выпить, а потом повести в постель одну из девочек, в каковую программу изменений вносить не намерен, выполняет ее старательно, как отбойный молоток.
Две девочки, Юля и Надя, тоже не представляли собою бинома Ньютона. Со вкусом одеты, при золотишке, разговор могут поддерживать самый светский – но мечены неизгладимой печатью если не эскортниц, то все равно профессиональных девочек для застолья.
Женщина по имени Марина была несколько загадочнее. Если Надя с Юлей светскими дамами не выглядели как раз из-за того, что чересчур уж казались подчеркнуть эту самую светскость, Марина, годами пятью старше Даши, как раз и выглядела настоящей дамой: платье из разряда простеньких на вид, но ужасно дорогих, драгоценности интересны не глупым обилием золота, а изящной работой, в манерах – ленивая непринужденность хозяйки жизни. Даже полковник, стремительно надиравшийся, задевать ее опасался – ибо был пару раз пригвожден к позорному столбу язвительнейщими репликами, облеченными в безукоризненно вежливую форму, после чего лишь смущенно фыркал, но устроить аварию уже не грозил. Даша уже была уверена, что Марина не соврала насчет истинной профессии Волховича – а это прибавляло загадок. Равно как и безнадежности – если полковник похитил Ниночку, выполняя прямые служебные обязанности, если военные играют какую-то свою игру, к ним не подберешься...
– В честь чего вечеринка? – спросила она у Романа, спохватившись, что выглядит чересчур уж задумавшейся. – Или – просто так?
– Тысяча лет русского рэкета, – усмехнулся он.
– Это как?
– Знаете, кто на Руси был первым, официально зафиксированным в документах рэкетиром? Князь Игорь. Только не тот, про которого написали «Слово» и оперу – муж Ольги и отец Святослава. Все классические детали соблюдены – заявился к древлянам, взял законную дань, потом вернулся и стал, говоря современным языком, гнать беспредел, требовать еще. Древляне обиделись, забили стрелку, устроили разводку, да ненароком и прикончили... Даша тоже усмехнулась:
– Ну, если уж проводить параллели, то стрелку уже потом забила княгиня Ольга, когда спалила древлянскую столицу... Господи боже мой, выходит, наша история писаная с рэкета и начинается? С града Коростеня?
– Ничего, западноевропейская тоже, – утешил ее Роман. – Все эти германские вожди, которые приходили к Риму и требовали отстегнуть от доходов... Не меняется человечество. А вы, я вижу, далеко не так просты – помните, что Ольга жгла град Коростень...
– Помилуйте, я и не прикидываюсь дурой, – сказала Даша. – Какая есть. А про Коростень я совсем недавно в книжке читала – такой пухлый боевичок, на обложке голая девка с мечом... Постойте, а разве Игоря тысячу лет назад замочили? По-моему, раньше...
– А какая разница? – пожал плечами Роман. – Плюс-минус... Домой торопитесь? (Это он перехватил взгляд, брошенный Дашей поверх его плеча на вожделенные часы.)
– Да нет, с чего вы взяли?
– На часы поглядываете.
– Не на часы, а на камин, – сказала Даша, про себя зарекшись уделять внимание чертовым часам. – Смотрю с тоской и не могу его представить в своем бедном обиталище...
– Ну, слава богу, а я-то решил – дома ревнивый муж...
– Вот уж чего нема, того нема, – сказала она чистую правду.
Еще через пару минут констатировала про себя: а ведь клеится, стервец, галантно, но недвусмысленно. Расклад пар эту версию подтверждает: Надей по-хозяйски завладел полковник, Влад прочно прилип к Юле, а Марина определенно сама по себе, а не чья-то партнерша... Судя по оцепенелости Стольника, он заранее выбывает из борьбы, даже понарошку своих прав не предъявляет, хотя мог бы и подыграть, паразит. Крепко его держит Роман, интересно только, на чем...
Вечеринка была самая стандартная, отличавшаяся лишь роскошью стола: шумная трепотня ни о чем, анекдоты и хохмы, скоро согласно неписаной традиции начнутся пляски и обжиманья по углам, кто-то полезет из-за стола размяться, кто-то останется...
Полковник надирался старательно и умело, откровенно потаскивая хлопавшую его по рукам Надю. Марина тоже была изрядно пьяна – но, в отличие от шумного Волховича (оравшего сейчас, что его род происходит от доподлинных древнерусских волхвов, потому и фамилия такая), всецело ушла в неподдельную меланхолию – полное впечатление, что не замечает окружающих, уставясь куда-то в неведомые дали заторможенным взором. В общем и целом, компания, если прикинуть, была самая обычная – не просматривалось пока что скрытых противоречий, старых счетов, взаимных обид. Хорошо знающие друг друга люди в сотый раз собрались на даче приятно провести время... А посему возникает интересный вопрос: что такого могла услышать на одной из подобных вечеринок Маргарита Монро? Зауряднейший треп...
Электричество давно уже погасили, служанки принесли несколько подсвечников. Даша признала про себя, что ей здесь определенно нравится – пока что нет необходимости лицедействовать и вести сложные игры, в голове легонечко зашумело, но выпивка хорошая, а закуска еще лучше, так что держать себя в руках легко...
Первым, возжаждавшим активных развлечений, оказался бравый полковник (впрочем, похоже, его к тому склонила облапанная Надюша, возжаждавшая передышки). Приоткрыли одно из высоких окон, впустив прохладного воздуха, народ разбрелся по каминной, кое-кто вообще вышел, кто-то включил магнитофон. Даша едва не вздрогнула, когда из динамиков рванулся с неповторимой хрипотцой голос Маргариты Монро:
– А по чащобам – лешаки, а на дороге – казаки.
И их дорога тяжела и далека.
Кто бы ведал наперед, что однажды чешский сброд выдаст красным адмирала Колчака...
Этой песни Даша прежде не слышала. У нее осталось стойкое впечатление, что запись «домашняя» – на заднем плане явственно присутствовал посторонний шум, голоса, смех. Она сидела в том самом историческом кресле, что приютило некогда лично Л.И. Брежнева, а над ухом у нее надравшийся Волхович подпевал покойнице так, что едва не забивал динамики:
– На нас Россия идет в набег.
Но тем красивей багряный снег.
Но наши шашки – верней жены.
Давай отмашку волкам войны, руби с оттяжкой, спасай,казак, зелено-белый сибирский стяг!
Мельком глянув на него снизу вверх, Даша поневоле передернулась – физиономия у полковника лишилась пьяного добродушия и выглядела зверски. С таким лицом и в самом деле пластают шашкой от плеча до седла. Он орал с небывалой сосредоточенностью и злостью, поклясться можно, что сейчас-то и полезло подсознание...
К счастью, следом шла вполне нейтральная песенка, где без особой причудливости переплетались измены, сердечные терзания и полевые цветы. Полковник, однако, не в силах был угомониться – направился всерьез снимать шашку со стены, рыча что-то насчет московских колонизаторов и грозя всех распластать, но был на полпути перехвачен Романом, исполнявшим роль умелого дирижера, возвращен к столу и ублаготворен бокалом вина, каковой Роман ему предложил выпить в память генерала Пепеляева.
– Господа инсургенты! – громко заявила Марина. – Вы бы орали поменьше, а то по старому русскому обычаю удачу спугнете... Бонапарт, между прочим, по аустериям не вопил допрежь дела...
Даша перехватила устремленный на холеную дамочку взгляд Романа – совершенно трезвый, жесткий, колючий. Так смотрят поверх ствола, уже плавненько потянув спуск...
Это тут же исчезло, он стал прежним, но переместился поближе и, усевшись в соседнее кресло, притворяясь беззаботным, краешком глаза держал Марину в поле зрения. Даша подобралась – похоже, что-то, наконец, прорвалось наружу, пусть непонятное пока...
Марина, с трудом сохраняя равновесие, присела на широкий подлокотник Дашиного кресла, наклонилась к уху и сообщила оглушительным мелодраматическим шепотом:
– Верно тебе говорю – наши Бонапарты слишком много пьют и слишком громко орут задолго до брюмера, потому из них и не выходит никаких Бонапартов... «Опять Бонапарт, – констатировала Даша. – И снова брюмер».
– Мужики... – пожала она плечами.
– Вот то-то. Женщинам надо поручать... Точно тебе говорю, женщинам...
Громкий кашель Романа был явно деланным. Марина вдруг слегка обмякла, словно вспомнив нечто для себя важное, прошептала Даше в ухо:
– Прелесть моя, а вас никогда не привлекала женская любовь?
– Абсолютно мимо жизни, – сказала Даша.
– Пьяна я уже, вот досада, нет ни сил, ни искусства тебя соблазнять по всем правилам... Лучше удалиться. – Она, опершись на Дашино плечо, выпрямилась и громко объявила: – Я пошла спать. Чтоб без меня – никаких брюмеров. И девочку не обижайте...
И проследовала к выходу (покосившись перед тем на Романа определенно боязливо). Даша, манерно пуская дым, мотала на ус. Роман торопливо вышел следом. Она обратила внимание, что уже исчезли и Стольник, и Надя. Юля и Влад ворковали в дальнем, самом темном углу. Динамики иностранными голосами выдавали ламбаду, колыхались огоньки свечей, бросая причудливые тени, – это Волхович решительно маршировал прямо к Даше. Подошел, прищелкнул каблуками:
– Танец, мадемуазель?
Секунду подумав, она встала – нужно же в меру сил участвовать в разгульном веселье, не заходя слишком далеко. Хитрый полковник, хоть и был пьянехонек, увел ее в столь же темный угол, где они вместо ламбады заколыхались в некоем примитивном варианте танго. Вопреки ожиданиям Даши, Волхович особенно не лез с руками – так, самую чуточку. Его Надюша все еще не появилась.
– А кто такой генерал Пепеляев? – спросила она, чтобы отвлечь бравого вояку от попыток исследовать ее бедро.
Подействовало. Даже руку убрал повыше. Воодушевился:
– Был такой генерал, Дашенька. У Колчака. Именно его ребята брали Пермь – зимой девятнадцатого, в штыки, полуразутые, без патронов... И было тогда генералу, между прочим, двадцать девять лет... Бог ты мой, как они вышибли красных – тараном, по-сибирски... – рука вернулась на прежнее место. – Но это – дела давно минувших дней, а если поговорить о дне сегодняшнем – как вы относитесь к бравым, уставшим от жизни полковникам?
– По-матерински.
– Это – в кроватку уложить?
– Неа, – сказала она, хлопая по руке. – По головке погладить и утешить: мол, будешь еще генералом, глупый, не переживай...
– А я буду, – сказал он с пьяной серьезностью.
– Дай бог.
– А хочешь быть генеральшей? Тебе пойдет. С такими ножками...
– Полковник, это уже не ножки...
– Гусар в такие тонкости не входит... – Он крепко прижал Дашу к себе. – Я человек прямой, упал-отжался... Твои трехдюймовые глазки... И так далее. Золотом осыплю. И разными прочими алмазами.
– Болтать вы все любите... – кокетливо сказала Даша.
– Я?! – полковник громко икнул ей в самое ухо. – Гусарский офицер прикуривает от ассигнаций... – Держа Дашу за талию одной рукой, он полез правой в нагрудный карман кителя, вытащил какую-то бумажку и в самом деле поднес ее к щелкнувшей зажигалке, которую ухитрялся держать той же рукой.
Поднял горящую бумажку повыше, Даша отшатнулась, чтобы не обжечься.
– Вот так-то, – гордо сказал полковник, затаптывая каблуком на полу останки непонятной бумажки. – По самому что ни на есть по-гусарски... Прошу, мадемуазель!
Извлек вторую, неразличимую в полумраке, двумя пальцами запихал ее Даше в кармашек платья, немилосердно при этом скомкав. Даша не успела ничего ответить или предпринять – за спиной у полковника возник Роман, поднял с пола обгоревший клочок, небрежно – не слишком ли небрежно? – зажал в кулаке. Громко сказал:
– Мон колонель, тебя можно на два слова? Тут небольшая проблема...
Оба отошли к двери. Даша уселась на прежнее место, извлекла из кармана скомканную плотную бумажку и добросовестно попыталась рассмотреть в полумраке.
Больше всего это походило на ассигнацию – плотная бумага, многоцветная сложная сетка, выполненная с величайшей тщательностью. Цифры «1000» продублированы надписью: «Тысяча соболей». На одной стороне – красиво изображенная тайга, на другой – плотина, возможно, и Шантарская ГЭС. А поверху надпись на двух языках: «СИБИРЬ-SIBERIA». И еще...
Никакой ошибки – точная копия одного из гербов с эскизов покойного Сагалова. Два медведя держат щит с сосной и солнцем. Полное совпадение деталей. «Это, Изольда Викторовна, и ценнее денег, и в сто раз опаснее... Для меня одного», – молниеносно пронеслось у нее в голове. Что ж, покойный художник оказался пророком – хотя бы в данном случае. Но что же это за чудо такое? Даже в тусклом свете можно разобрать, что изготовлено с превеликим тщанием...
Спохватившись, она спрятала загадочную бумажку в кармашек, предварительно свернув вчетверо. И все равно, осталось впечатление, что Роман уголком глаза видел ее маневр... Они с полковником еще пару минут толковали о чем-то, потом разошлись в разные стороны – полковник вышел из каминной, а Роман направился к Даше, присел на подлокотник и спросил:
– Скучаете?
Реплика, вообще-то, была заезженная и пошленькая, но он ухитрился произнести ее совершенно естественно, как озабоченный весельем гостей радушный хозяин.
– Скучновато стало, – ответила Даша искренне.
– Ну, сейчас кино поставим, из ракетниц постреляем, еще что-нибудь отчудим, чтобы вульгарно не наливаться коньяком... Вам, кстати, принести?
Даша кивнула. Он моментально вернулся с двумя рюмками, отпил из своей, озабоченно поинтересовался:
– Как вам здесь, не обижают?
– Ничего.
– Новый человек себя иногда неуютно чувствует...
– Ничего, – сказала Даша. – Я не из робких. Послушайте, что-то я Виктора не вижу...
– И не увидите, – с видом крайнего простодушия сказал Роман. – У него тут обнаружились неотложные государственные дела, вот и пришлось срочно уехать, не попрощавшись.
– Врете, – сказала она задорно, притворяясь чуточку более пьяной, нежели была. – Выставили мужика...
– Если мужика можно выставить, это уже не мужик... Я прав?
– Возможно.
– Только не говорите мне, будто ужасно опечалены. Уж простите, я за вами немножко понаблюдал. Сидели, как чужие. И не похоже это на обычную размолвку.
– А вы психолог?
– Любитель.
– Интересно, как же я теперь? – спросила Даша.
– Ну, это не проблема. Могу распорядиться, чтобы вас отвезли, домой. Только стоит ли? Наверху куча спален, выберите потом любую свободную, и никто к вам ломиться не будет...
– И вы тоже?
– Поверьте, в жизни к женщине не ломился. Либо приходил, либо чуял нутром, что идти бесполезно.
– А сейчас что вы чувствуете?
– Ну, чтобы сразу внести ясность – я вас ни минуты не принимал за... эту самую. Есть кое-какой жизненный опыт. Что до чувств... Слишком вы хороши для этого болвана. – Он тихонько рассмеялся. – Вы и не подумали за него обижаться, Даша... А это мне дает надежды.
– Не привыкли получать отказ, а?
– Не надо, ладно? – сказал он серьезно. – Во мне не больше от ловеласа, чем в любом обычном мужике. И не ждите ни пьяных признаний, ни веера кредиток под ноги. Просто-напросто не хочу вас отпускать. Я человек спокойный, но иногда случается... вспышка молнии. Как сейчас. Можете не верить, можете смеяться, но произошла... молния. Я не про эти пошлости вроде любви с первого взгляда, помилуйте. Но меня к вам тянет, что случается редко...
«Пожалуй, следовало бы скромно потупиться», – подумала Даша. Не из скромности, так из кокетства. Однако продолжала пытливо смотреть ему в глаза снизу вверх.
Как ни смешно, но частичкой души, самой что ни на есть крохотной, она попала под его уверенное обаяние. Уж себе-то можно втихомолку признаться. Все-таки кое в чем она была самой обыкновенной женщиной. Со всеми проистекающими отсюда желаниями и помыслами. А сидевший рядом мужик производил впечатление, что греха таить. Кем бы он ни был. Он был надежный – извечная бабья мечта, какой бы сильной ни была ты сама... Они очень долго смотрели друг другу в глаза, потом Роман спокойно спросил:
– Остаетесь?
– Уговорили, – сказала Даша. – Куда уедешь от такого коньяка...
Она постаралась обозначить голосом некую шутливость, дать ему понять, что никаких таких особых обязательств на себя не берет. Похоже, понял должным образом, улыбнулся:
– Возвращаемся к достархану?
Даша следом за ним пошла к столу, где уже устроился Влад со своей девочкой и неведомо откуда взявшаяся Надюша. Роман галантно отодвинул ее кресло, она села, потянулась к своей тарелке...
И встрепенулась, оказавшись под теплым ливнем, внезапно обрушившимся на нее вместе со множеством каких-то мягких комочков. Рядом дернулся Роман, проскрипев ножками стула по паркету, тихонько выругался под нос.
Даша вскочила, чисто машинально, по инерции пытаясь отряхнуться, – но видела уже, что мокрехонька.
Теплая жидкость затекла за вырез, за шиворот попали непонятные комочки. Громко ойкнули девушки, пьяно рассмеялись.
– Ну ты артист, полковник... – сердито бросил Роман, пытаясь, как и Даша, отряхнуть пиджак, на глазах покрывавшийся темными полосами и пятнами.
Полковник Волхович растерянно покачивался рядом, обеими руками держа перед собой хрустальный жбан и зачем-то заглядывая в него. Он поморгал, грустно сообщил:
– Хороший, должно быть, был компотик... Вишневый.
Роману досталось, но не особенно – содержимое сосуда пролилось главным образом на Дашу. Платье уже прилипло к телу.
– Даша, наденьте ему на голову этот сосуд, – бросил Роман. – Я вас прямо-таки умоляю. Ну какого черта тебе, особист хренов, понадобилось официанта изображать?
– Думаю, помогу Виолетке... – убито протянул полковник, качаясь без всякого ритма по загадочной амплитуде.
– Помог! Платье за тобой, имей в виду. И не из «Марины», а как минимум из «Шарма».
– Да ладно, – сказала Даша великодушно. – Но вот что мне теперь делать прикажете?
Роман снял пиджак и швырнул на кресло:
– Зови Виолетту, оберст, пусть придумает срочно что-нибудь.
Моментально явившаяся Виолетта отнеслась к случившемуся со спокойствием каменной бабы – должно быть, на ее глазах тут происходило и не такое. Даша была быстренько препровождена в роскошную ванную, откуда вернулась в длинном атласном халате – свои собственные вещички до последней тряпочки пришлось поручить заботам экономки – достигавшем пола, но настолько мягком и тонком, облегавшем при малейшем движении, что она чувствовала себя едва ли не голой. К тому времени она уже плохо верила в случайность происшедшего – взялось неведомо откуда такое убеждение, и все тут. Слишком много трезвых взглядов Романа перехватила, начала уже понимать, что «второй план» у вечеринки определенно был, что с какого-то момента что-то пошло вразнос. Она ничего еще не понимала толком, но чутьем хорошего сыскаря прилежно отмечала все шероховатости.
Волхович таращился на нее, как голодный бродяга на кусок ветчины – так, что Роман моментально заметил и бросил:
– Челюсть подбери, Лаврентий Палыч.
– Вот уж Лаврентия Палыча прошу к нашей службе не припутывать, – обиделся Волхович, но челюсть подобрал и поневоле занялся Надюшей.
– Прошу прощения, мадемуазель! Охамели в Азиях-с! Окромя того – поражены и восхищены. Излишне добавлять, кем. Честь имею представиться, полковник Волхович. Соблаговолите ли...
– Мадемуазель Дарья, – сказала она в тон. – Вы так внезапно вторглись, ваше высокопревосходительство, я застигнута врасплох и смущена...
– Приятно слышать, мадемуазель, приятно слышать! – прогудел он, подкручивая несуществующий ус. – Разрешите вашего штафирку на дуэль – и чпок?
– Ну к чему же такие зверства, полковник... – протянула она капризно. – Извольте без варварства, иначе велю кликнуть мою карету и укачу в ночь...
– Понял! – заверил полковник, раскланялся и кинулся назад в холл, вопя на ходу: – Виолетта, ты, главное, сумку не переверни, а то раки расползутся!
Глядя ему вслед, Даша внутренне собралась и посчитала про себя до десяти. Сердце все еще колотилось сильнее, чем ему следовало бы.
Полковник Волхович с медицинскими эмблемами на лацканах тужурки нового образца был тем самым Барином с фотографии. И, соответственно, тем самым «подполковником», что вкупе с неизвестным пока субъектом средь бела для похитил Нину Евдокимову из милицейской школы. Ошибка исключена – та самая сыто-барственная физиономия с брезгливо откляченной нижней губой, волосы упали на лоб в точности так же... Не бывает таких совпадений.
«Это называется – залетела девочка», – подумала Даша, стоя на прежнем месте и глядя на входящих. Одним из первых появился еще один заочный знакомец, которого она опознала мгновенно, – Роман Фирсов собственной персоной, персонаж фотозабав с участием Маргариты Монро, чуточку загадочный представитель чуточку загадочных столичных воротил... Н-да, залетела. Словно бы наблюдая за собой со стороны, она слушала собственный голос – опамятовавшийся Стольник представлял ее новоприбывшим, начав с Романа, а Даша, как и полагалось по легенде, совершенно безмятежно улыбалась, показывая всем видом, что крайне рада и ничуть не смущена. Судя по реакции ввалившейся компании, подобные случайные знакомства были тут делом самым обычным, и рыжая незнакомка никакого неудовольствия не вызвала. Если ее и принимали за эскортницу, то постарались этого не показать.
Вот теперь началась настоящая суматоха, предварявшая нешуточную гульбу. На подмогу Виолетте неведомо откуда возникли две девахи в черных платьицах с белыми передничками, и все трое, в момент застелив стол скатертью, принялись уставлять его яствием и питием. Волхович увивался вокруг, с гусарской прямотой похлопывая по разным местам и призывая упасть-отжаться (на что никто не обращал внимания). Даша не без тоски во взоре посмотрела на вожделенные часы, отошла и присоединилась к остальным, перебравшимся пока в уголок, чтобы не мешать проворным официанткам или кто они там.
– Полковник, ваше благородие! – громко позвал Роман. – Ну оставь ты девочек, право слово, пока не уронили тебе на ногу порося. Нога твоя меня не волнует, а вот поросенок у нас последний... Пока хозяйка нового зажарит, сто лет пройдет... – И, обернувшись к Даше, сказал совершенно непринужденно, словно они были знакомы сто лет: – Он у нас мужик умный, и весьма, просто любит вот так вот придуриваться, солдафона изображать. В армии просто поветрие какое-то – насмотрелись «Особенностей национальной охоты» и «Лебедь-шоу»... Сюрреалистическая штука – армия.
– А я знаю, – сказала Даша столь же непринужденно. – Сама служила, представьте.
– Да? В чинах?
– Какие там чины, – сказала она чистую правду. – В связистках.
– А теперь?
– А теперь опять на телефоне. Во вневедомственной охране. Аж прапорщик.
– И есть перспективы?
– Ага. Повезет, буду старшим прапорщиком.
– Это же грустно.
– Чем богаты, – пожала она плечами. К тому времени она успела украдкой рассмотреть собеседника – искусство, доступное даже не обремененным погонами женщинам. Лет сорока пяти, но ни малейших признаков лысины, крепкий, уверенный в себе мужик – уверенность спокойная, без лишнего суперменства. Такой и в самом деле способен играть первую скрипку, под которую поневоле пляшут и Стольник, и ввергнутый в узилище Камышан. Стольник и сейчас выглядит зажатым, как устрица, у которой пытаются плоскогубцами выдрать жемчужину.
Как ни удивительно, пьяный полковник расслышал их разговор. Оставив облегченно вздохнувших служанок, придвинулся к Даше и браво предложил:
– Переходите ко мне, звезда моя, враз перепрыгнем через пошлых прапорщиков и соорудим звездочки побольше с одним просветиком...
– Мерси, – сказала Даша. – Всю жизнь крови боялась, так что с медициной связываться погожу... Полковник заржал, загадочно похмыкал и вновь кинулся к столу, вопя;
– Виолетта, упала-отжалась! Не манерничай ты с колбасой, кромсай ее, родимую, ломтями погрубее, русские, чай, люди!
– Вообще-то, он не особенно и шутил, – сказала Даше женщина по имени Марина. – Он может и устроить. Так что имейте в виду. Эти его змеюги на петлицах – чистой воды камуфляж. Как у всех особистов.
Полковник, не оборачиваясь, рявкнул:
– Мариночка, автокатастрофу устрою! Не болтай, враг не дремлет!
– Кто кому устроит... – бросила она с пьяным нахальством. – Нынче вам, мон колонель, не тридцать седьмой и даже не восемьдесят пятый... Пойдемте за стол, господа? Душу пора оросить...
Даша оказалась меж Стольником и Романом. Стольник, видимо, до сих пор не выработал должной линии поведения – то бросался наполнять ее бокал, то сидел надувшись, словно мышь на крупу. А взгляд Романа она ощущала на себе все чаще – чисто мужской заинтересованный взгляд, если здесь и была игра, он должен быть великим актером. Сейчас она уже могла сказать со всей уверенностью: это его голос раздался в трубке во время обыска у Камышана, именно он, а не выдававший себя за него рвался сообщить Камышану что Рыжая села на хвост...
Правда это еще не повод для опасений. Подобные Роману люди сами никогда никого не убивают. Да и не за что ее пока убивать. А вот за Стольника могут потом взяться – если все же знают, кто она такая. Но это уж, цинично выражаясь, его проблемы, оно и к лучшему, послужит живцом...
Остальных она тоже успела рассмотреть, прокачать и оценить. Лощеный джентльмен средних лет по имени Влад не являл собою никаких психологических загадок – быстро стало ясно, что он собирается, не выпендриваясь и не шумя, хорошо поесть, хорошо выпить, а потом повести в постель одну из девочек, в каковую программу изменений вносить не намерен, выполняет ее старательно, как отбойный молоток.
Две девочки, Юля и Надя, тоже не представляли собою бинома Ньютона. Со вкусом одеты, при золотишке, разговор могут поддерживать самый светский – но мечены неизгладимой печатью если не эскортниц, то все равно профессиональных девочек для застолья.
Женщина по имени Марина была несколько загадочнее. Если Надя с Юлей светскими дамами не выглядели как раз из-за того, что чересчур уж казались подчеркнуть эту самую светскость, Марина, годами пятью старше Даши, как раз и выглядела настоящей дамой: платье из разряда простеньких на вид, но ужасно дорогих, драгоценности интересны не глупым обилием золота, а изящной работой, в манерах – ленивая непринужденность хозяйки жизни. Даже полковник, стремительно надиравшийся, задевать ее опасался – ибо был пару раз пригвожден к позорному столбу язвительнейщими репликами, облеченными в безукоризненно вежливую форму, после чего лишь смущенно фыркал, но устроить аварию уже не грозил. Даша уже была уверена, что Марина не соврала насчет истинной профессии Волховича – а это прибавляло загадок. Равно как и безнадежности – если полковник похитил Ниночку, выполняя прямые служебные обязанности, если военные играют какую-то свою игру, к ним не подберешься...
– В честь чего вечеринка? – спросила она у Романа, спохватившись, что выглядит чересчур уж задумавшейся. – Или – просто так?
– Тысяча лет русского рэкета, – усмехнулся он.
– Это как?
– Знаете, кто на Руси был первым, официально зафиксированным в документах рэкетиром? Князь Игорь. Только не тот, про которого написали «Слово» и оперу – муж Ольги и отец Святослава. Все классические детали соблюдены – заявился к древлянам, взял законную дань, потом вернулся и стал, говоря современным языком, гнать беспредел, требовать еще. Древляне обиделись, забили стрелку, устроили разводку, да ненароком и прикончили... Даша тоже усмехнулась:
– Ну, если уж проводить параллели, то стрелку уже потом забила княгиня Ольга, когда спалила древлянскую столицу... Господи боже мой, выходит, наша история писаная с рэкета и начинается? С града Коростеня?
– Ничего, западноевропейская тоже, – утешил ее Роман. – Все эти германские вожди, которые приходили к Риму и требовали отстегнуть от доходов... Не меняется человечество. А вы, я вижу, далеко не так просты – помните, что Ольга жгла град Коростень...
– Помилуйте, я и не прикидываюсь дурой, – сказала Даша. – Какая есть. А про Коростень я совсем недавно в книжке читала – такой пухлый боевичок, на обложке голая девка с мечом... Постойте, а разве Игоря тысячу лет назад замочили? По-моему, раньше...
– А какая разница? – пожал плечами Роман. – Плюс-минус... Домой торопитесь? (Это он перехватил взгляд, брошенный Дашей поверх его плеча на вожделенные часы.)
– Да нет, с чего вы взяли?
– На часы поглядываете.
– Не на часы, а на камин, – сказала Даша, про себя зарекшись уделять внимание чертовым часам. – Смотрю с тоской и не могу его представить в своем бедном обиталище...
– Ну, слава богу, а я-то решил – дома ревнивый муж...
– Вот уж чего нема, того нема, – сказала она чистую правду.
Еще через пару минут констатировала про себя: а ведь клеится, стервец, галантно, но недвусмысленно. Расклад пар эту версию подтверждает: Надей по-хозяйски завладел полковник, Влад прочно прилип к Юле, а Марина определенно сама по себе, а не чья-то партнерша... Судя по оцепенелости Стольника, он заранее выбывает из борьбы, даже понарошку своих прав не предъявляет, хотя мог бы и подыграть, паразит. Крепко его держит Роман, интересно только, на чем...
Вечеринка была самая стандартная, отличавшаяся лишь роскошью стола: шумная трепотня ни о чем, анекдоты и хохмы, скоро согласно неписаной традиции начнутся пляски и обжиманья по углам, кто-то полезет из-за стола размяться, кто-то останется...
Полковник надирался старательно и умело, откровенно потаскивая хлопавшую его по рукам Надю. Марина тоже была изрядно пьяна – но, в отличие от шумного Волховича (оравшего сейчас, что его род происходит от доподлинных древнерусских волхвов, потому и фамилия такая), всецело ушла в неподдельную меланхолию – полное впечатление, что не замечает окружающих, уставясь куда-то в неведомые дали заторможенным взором. В общем и целом, компания, если прикинуть, была самая обычная – не просматривалось пока что скрытых противоречий, старых счетов, взаимных обид. Хорошо знающие друг друга люди в сотый раз собрались на даче приятно провести время... А посему возникает интересный вопрос: что такого могла услышать на одной из подобных вечеринок Маргарита Монро? Зауряднейший треп...
Электричество давно уже погасили, служанки принесли несколько подсвечников. Даша признала про себя, что ей здесь определенно нравится – пока что нет необходимости лицедействовать и вести сложные игры, в голове легонечко зашумело, но выпивка хорошая, а закуска еще лучше, так что держать себя в руках легко...
Первым, возжаждавшим активных развлечений, оказался бравый полковник (впрочем, похоже, его к тому склонила облапанная Надюша, возжаждавшая передышки). Приоткрыли одно из высоких окон, впустив прохладного воздуха, народ разбрелся по каминной, кое-кто вообще вышел, кто-то включил магнитофон. Даша едва не вздрогнула, когда из динамиков рванулся с неповторимой хрипотцой голос Маргариты Монро:
– А по чащобам – лешаки, а на дороге – казаки.
И их дорога тяжела и далека.
Кто бы ведал наперед, что однажды чешский сброд выдаст красным адмирала Колчака...
Этой песни Даша прежде не слышала. У нее осталось стойкое впечатление, что запись «домашняя» – на заднем плане явственно присутствовал посторонний шум, голоса, смех. Она сидела в том самом историческом кресле, что приютило некогда лично Л.И. Брежнева, а над ухом у нее надравшийся Волхович подпевал покойнице так, что едва не забивал динамики:
– На нас Россия идет в набег.
Но тем красивей багряный снег.
Но наши шашки – верней жены.
Давай отмашку волкам войны, руби с оттяжкой, спасай,казак, зелено-белый сибирский стяг!
Мельком глянув на него снизу вверх, Даша поневоле передернулась – физиономия у полковника лишилась пьяного добродушия и выглядела зверски. С таким лицом и в самом деле пластают шашкой от плеча до седла. Он орал с небывалой сосредоточенностью и злостью, поклясться можно, что сейчас-то и полезло подсознание...
К счастью, следом шла вполне нейтральная песенка, где без особой причудливости переплетались измены, сердечные терзания и полевые цветы. Полковник, однако, не в силах был угомониться – направился всерьез снимать шашку со стены, рыча что-то насчет московских колонизаторов и грозя всех распластать, но был на полпути перехвачен Романом, исполнявшим роль умелого дирижера, возвращен к столу и ублаготворен бокалом вина, каковой Роман ему предложил выпить в память генерала Пепеляева.
– Господа инсургенты! – громко заявила Марина. – Вы бы орали поменьше, а то по старому русскому обычаю удачу спугнете... Бонапарт, между прочим, по аустериям не вопил допрежь дела...
Даша перехватила устремленный на холеную дамочку взгляд Романа – совершенно трезвый, жесткий, колючий. Так смотрят поверх ствола, уже плавненько потянув спуск...
Это тут же исчезло, он стал прежним, но переместился поближе и, усевшись в соседнее кресло, притворяясь беззаботным, краешком глаза держал Марину в поле зрения. Даша подобралась – похоже, что-то, наконец, прорвалось наружу, пусть непонятное пока...
Марина, с трудом сохраняя равновесие, присела на широкий подлокотник Дашиного кресла, наклонилась к уху и сообщила оглушительным мелодраматическим шепотом:
– Верно тебе говорю – наши Бонапарты слишком много пьют и слишком громко орут задолго до брюмера, потому из них и не выходит никаких Бонапартов... «Опять Бонапарт, – констатировала Даша. – И снова брюмер».
– Мужики... – пожала она плечами.
– Вот то-то. Женщинам надо поручать... Точно тебе говорю, женщинам...
Громкий кашель Романа был явно деланным. Марина вдруг слегка обмякла, словно вспомнив нечто для себя важное, прошептала Даше в ухо:
– Прелесть моя, а вас никогда не привлекала женская любовь?
– Абсолютно мимо жизни, – сказала Даша.
– Пьяна я уже, вот досада, нет ни сил, ни искусства тебя соблазнять по всем правилам... Лучше удалиться. – Она, опершись на Дашино плечо, выпрямилась и громко объявила: – Я пошла спать. Чтоб без меня – никаких брюмеров. И девочку не обижайте...
И проследовала к выходу (покосившись перед тем на Романа определенно боязливо). Даша, манерно пуская дым, мотала на ус. Роман торопливо вышел следом. Она обратила внимание, что уже исчезли и Стольник, и Надя. Юля и Влад ворковали в дальнем, самом темном углу. Динамики иностранными голосами выдавали ламбаду, колыхались огоньки свечей, бросая причудливые тени, – это Волхович решительно маршировал прямо к Даше. Подошел, прищелкнул каблуками:
– Танец, мадемуазель?
Секунду подумав, она встала – нужно же в меру сил участвовать в разгульном веселье, не заходя слишком далеко. Хитрый полковник, хоть и был пьянехонек, увел ее в столь же темный угол, где они вместо ламбады заколыхались в некоем примитивном варианте танго. Вопреки ожиданиям Даши, Волхович особенно не лез с руками – так, самую чуточку. Его Надюша все еще не появилась.
– А кто такой генерал Пепеляев? – спросила она, чтобы отвлечь бравого вояку от попыток исследовать ее бедро.
Подействовало. Даже руку убрал повыше. Воодушевился:
– Был такой генерал, Дашенька. У Колчака. Именно его ребята брали Пермь – зимой девятнадцатого, в штыки, полуразутые, без патронов... И было тогда генералу, между прочим, двадцать девять лет... Бог ты мой, как они вышибли красных – тараном, по-сибирски... – рука вернулась на прежнее место. – Но это – дела давно минувших дней, а если поговорить о дне сегодняшнем – как вы относитесь к бравым, уставшим от жизни полковникам?
– По-матерински.
– Это – в кроватку уложить?
– Неа, – сказала она, хлопая по руке. – По головке погладить и утешить: мол, будешь еще генералом, глупый, не переживай...
– А я буду, – сказал он с пьяной серьезностью.
– Дай бог.
– А хочешь быть генеральшей? Тебе пойдет. С такими ножками...
– Полковник, это уже не ножки...
– Гусар в такие тонкости не входит... – Он крепко прижал Дашу к себе. – Я человек прямой, упал-отжался... Твои трехдюймовые глазки... И так далее. Золотом осыплю. И разными прочими алмазами.
– Болтать вы все любите... – кокетливо сказала Даша.
– Я?! – полковник громко икнул ей в самое ухо. – Гусарский офицер прикуривает от ассигнаций... – Держа Дашу за талию одной рукой, он полез правой в нагрудный карман кителя, вытащил какую-то бумажку и в самом деле поднес ее к щелкнувшей зажигалке, которую ухитрялся держать той же рукой.
Поднял горящую бумажку повыше, Даша отшатнулась, чтобы не обжечься.
– Вот так-то, – гордо сказал полковник, затаптывая каблуком на полу останки непонятной бумажки. – По самому что ни на есть по-гусарски... Прошу, мадемуазель!
Извлек вторую, неразличимую в полумраке, двумя пальцами запихал ее Даше в кармашек платья, немилосердно при этом скомкав. Даша не успела ничего ответить или предпринять – за спиной у полковника возник Роман, поднял с пола обгоревший клочок, небрежно – не слишком ли небрежно? – зажал в кулаке. Громко сказал:
– Мон колонель, тебя можно на два слова? Тут небольшая проблема...
Оба отошли к двери. Даша уселась на прежнее место, извлекла из кармана скомканную плотную бумажку и добросовестно попыталась рассмотреть в полумраке.
Больше всего это походило на ассигнацию – плотная бумага, многоцветная сложная сетка, выполненная с величайшей тщательностью. Цифры «1000» продублированы надписью: «Тысяча соболей». На одной стороне – красиво изображенная тайга, на другой – плотина, возможно, и Шантарская ГЭС. А поверху надпись на двух языках: «СИБИРЬ-SIBERIA». И еще...
Никакой ошибки – точная копия одного из гербов с эскизов покойного Сагалова. Два медведя держат щит с сосной и солнцем. Полное совпадение деталей. «Это, Изольда Викторовна, и ценнее денег, и в сто раз опаснее... Для меня одного», – молниеносно пронеслось у нее в голове. Что ж, покойный художник оказался пророком – хотя бы в данном случае. Но что же это за чудо такое? Даже в тусклом свете можно разобрать, что изготовлено с превеликим тщанием...
Спохватившись, она спрятала загадочную бумажку в кармашек, предварительно свернув вчетверо. И все равно, осталось впечатление, что Роман уголком глаза видел ее маневр... Они с полковником еще пару минут толковали о чем-то, потом разошлись в разные стороны – полковник вышел из каминной, а Роман направился к Даше, присел на подлокотник и спросил:
– Скучаете?
Реплика, вообще-то, была заезженная и пошленькая, но он ухитрился произнести ее совершенно естественно, как озабоченный весельем гостей радушный хозяин.
– Скучновато стало, – ответила Даша искренне.
– Ну, сейчас кино поставим, из ракетниц постреляем, еще что-нибудь отчудим, чтобы вульгарно не наливаться коньяком... Вам, кстати, принести?
Даша кивнула. Он моментально вернулся с двумя рюмками, отпил из своей, озабоченно поинтересовался:
– Как вам здесь, не обижают?
– Ничего.
– Новый человек себя иногда неуютно чувствует...
– Ничего, – сказала Даша. – Я не из робких. Послушайте, что-то я Виктора не вижу...
– И не увидите, – с видом крайнего простодушия сказал Роман. – У него тут обнаружились неотложные государственные дела, вот и пришлось срочно уехать, не попрощавшись.
– Врете, – сказала она задорно, притворяясь чуточку более пьяной, нежели была. – Выставили мужика...
– Если мужика можно выставить, это уже не мужик... Я прав?
– Возможно.
– Только не говорите мне, будто ужасно опечалены. Уж простите, я за вами немножко понаблюдал. Сидели, как чужие. И не похоже это на обычную размолвку.
– А вы психолог?
– Любитель.
– Интересно, как же я теперь? – спросила Даша.
– Ну, это не проблема. Могу распорядиться, чтобы вас отвезли, домой. Только стоит ли? Наверху куча спален, выберите потом любую свободную, и никто к вам ломиться не будет...
– И вы тоже?
– Поверьте, в жизни к женщине не ломился. Либо приходил, либо чуял нутром, что идти бесполезно.
– А сейчас что вы чувствуете?
– Ну, чтобы сразу внести ясность – я вас ни минуты не принимал за... эту самую. Есть кое-какой жизненный опыт. Что до чувств... Слишком вы хороши для этого болвана. – Он тихонько рассмеялся. – Вы и не подумали за него обижаться, Даша... А это мне дает надежды.
– Не привыкли получать отказ, а?
– Не надо, ладно? – сказал он серьезно. – Во мне не больше от ловеласа, чем в любом обычном мужике. И не ждите ни пьяных признаний, ни веера кредиток под ноги. Просто-напросто не хочу вас отпускать. Я человек спокойный, но иногда случается... вспышка молнии. Как сейчас. Можете не верить, можете смеяться, но произошла... молния. Я не про эти пошлости вроде любви с первого взгляда, помилуйте. Но меня к вам тянет, что случается редко...
«Пожалуй, следовало бы скромно потупиться», – подумала Даша. Не из скромности, так из кокетства. Однако продолжала пытливо смотреть ему в глаза снизу вверх.
Как ни смешно, но частичкой души, самой что ни на есть крохотной, она попала под его уверенное обаяние. Уж себе-то можно втихомолку признаться. Все-таки кое в чем она была самой обыкновенной женщиной. Со всеми проистекающими отсюда желаниями и помыслами. А сидевший рядом мужик производил впечатление, что греха таить. Кем бы он ни был. Он был надежный – извечная бабья мечта, какой бы сильной ни была ты сама... Они очень долго смотрели друг другу в глаза, потом Роман спокойно спросил:
– Остаетесь?
– Уговорили, – сказала Даша. – Куда уедешь от такого коньяка...
Она постаралась обозначить голосом некую шутливость, дать ему понять, что никаких таких особых обязательств на себя не берет. Похоже, понял должным образом, улыбнулся:
– Возвращаемся к достархану?
Даша следом за ним пошла к столу, где уже устроился Влад со своей девочкой и неведомо откуда взявшаяся Надюша. Роман галантно отодвинул ее кресло, она села, потянулась к своей тарелке...
И встрепенулась, оказавшись под теплым ливнем, внезапно обрушившимся на нее вместе со множеством каких-то мягких комочков. Рядом дернулся Роман, проскрипев ножками стула по паркету, тихонько выругался под нос.
Даша вскочила, чисто машинально, по инерции пытаясь отряхнуться, – но видела уже, что мокрехонька.
Теплая жидкость затекла за вырез, за шиворот попали непонятные комочки. Громко ойкнули девушки, пьяно рассмеялись.
– Ну ты артист, полковник... – сердито бросил Роман, пытаясь, как и Даша, отряхнуть пиджак, на глазах покрывавшийся темными полосами и пятнами.
Полковник Волхович растерянно покачивался рядом, обеими руками держа перед собой хрустальный жбан и зачем-то заглядывая в него. Он поморгал, грустно сообщил:
– Хороший, должно быть, был компотик... Вишневый.
Роману досталось, но не особенно – содержимое сосуда пролилось главным образом на Дашу. Платье уже прилипло к телу.
– Даша, наденьте ему на голову этот сосуд, – бросил Роман. – Я вас прямо-таки умоляю. Ну какого черта тебе, особист хренов, понадобилось официанта изображать?
– Думаю, помогу Виолетке... – убито протянул полковник, качаясь без всякого ритма по загадочной амплитуде.
– Помог! Платье за тобой, имей в виду. И не из «Марины», а как минимум из «Шарма».
– Да ладно, – сказала Даша великодушно. – Но вот что мне теперь делать прикажете?
Роман снял пиджак и швырнул на кресло:
– Зови Виолетту, оберст, пусть придумает срочно что-нибудь.
Моментально явившаяся Виолетта отнеслась к случившемуся со спокойствием каменной бабы – должно быть, на ее глазах тут происходило и не такое. Даша была быстренько препровождена в роскошную ванную, откуда вернулась в длинном атласном халате – свои собственные вещички до последней тряпочки пришлось поручить заботам экономки – достигавшем пола, но настолько мягком и тонком, облегавшем при малейшем движении, что она чувствовала себя едва ли не голой. К тому времени она уже плохо верила в случайность происшедшего – взялось неведомо откуда такое убеждение, и все тут. Слишком много трезвых взглядов Романа перехватила, начала уже понимать, что «второй план» у вечеринки определенно был, что с какого-то момента что-то пошло вразнос. Она ничего еще не понимала толком, но чутьем хорошего сыскаря прилежно отмечала все шероховатости.
Волхович таращился на нее, как голодный бродяга на кусок ветчины – так, что Роман моментально заметил и бросил:
– Челюсть подбери, Лаврентий Палыч.
– Вот уж Лаврентия Палыча прошу к нашей службе не припутывать, – обиделся Волхович, но челюсть подобрал и поневоле занялся Надюшей.