Бушков Александр Александрович. Капкан для Бешеной

   Дальше они слушать не стали. Перекинувшись парой слов с Таласбаевым, расположились в том же кабинете.
   Осталось впечатление, что Камышан здорово изменился – в глазах прямо-таки светилась отрешенность, физиономия осунулась. «Вот так-то, – не без злорадства подумала Даша. – Это тебе не губернатору баб возить...» Но вслух произнесла вполне доброжелательно:
   – Ну как, не обижали вас тут, Сергей Вячеславович?
   – Не жалуюсь, – ответил он заторможенно, потянулся за сигаретой. – Доставайте протокол...
   – Ну, это-то мы запросто, – сказала Даша благожелательно, быстренько заполняя соответствующие графы. – Что, желаете исключительно под протокол беседовать? Похвально... Слушаю.
   Камышан затянулся в последний раз, старательно придавил чинарик в дешевой райотдельской пепельнице, тут же вытянул вторую сигарету. Шумно сглотнул горькую никотиновую слюну и сказал, прямо-таки продекламировал:
   – Просьба считать это добровольным признанием. Сознаюсь, что мною совершено убийство гражданки Лямкиной Маргариты Степановны, более известной как Маргарита Монро...
   Паша в своем углу громко двинул стул. Даша искренне надеялась, что физиономия у нее непроницаемая.
   – Повторите, – сказала она тихо.
   – Я убил Маргариту Монро, – сказал Камышан отрешенно. – Ударил ладонью, вот сюда, в это место... – он показал на своей шее. – От такого приема шейные позвонки моментально ломаются... Даша выругалась про себя, спросила спокойно:
   – А поподробнее?
   – Я ее отвозил из «Золотой пади». Когда поднялись в квартиру, случился очередной скандал. Она уже лезла в ванну, тут я не выдержал, вмазал...
   – Зачем? – тихо спросила Даша. Камышан рывком поднял голову. В голосе прозвучала прежняя наглость:
   – Нескромный вопрос можно? С мужиками трахаетесь?
   – Бывает, – терпеливо сказала Даша.
   – А бывало, что вас трахали плохо?
   – И такое случалось.
   – То есть у вас все нормально в этом плане? Представление имеете?
   – Да пожалуй, – сказала она без улыбки. – А в чем ваша-то была проблема?
   Камышан быстро оглянулся через плечо:
   – Уберите этого волка... Стыдно.
   Поколебавшись, Даша посмотрела на верного сподвижника, виновато развела руками. Он сговорчиво вышел, поиграв в воздухе кулаком и явно мысленно примеряя его к камышановой нижней челюсти.
   Даша слегка напряглась – на всякий случай следовало быть настороже. Однако Камышан и не собирался дергаться – он еще больше ссутулился на ободранном стуле, словно кукла, из которой выдернули важную ниточку. Помял ладонями лицо, поднял глаза:
   – У меня с телками всегда все было нормально – и до нее, и после. Специально старался, проверял...
   – Стоп, стоп, – с легоньким нажимом сказала Даша. – Значит, с Маргаритой вы все же, мягко говоря, имели дело?
   – Вот то-то. Вы только не скальтесь...
   – Да господь с вами, и не думаю, – бархатным голосом сказала Даша. – Зачем же скалиться-то?
   – Ну вот, а с ней в последнее время ни черта не выходило... И напивался, и... По-всякому. Не получается, хоть ты вой. Повисает, как я не знаю что... – Он поднял засветившиеся бешенством глаза. – И все бы ничего, но в башке у меня что-то наглухо замкнулось. Чем хреновее дела, тем больше хочется. Западаю. Блядь, шлюха, тварь – а я западаю... Хочется так, что скулы сводит. Свету божьего не видишь.
   – А она?
   – Она? – Камышан покривил лицо в непонятной гримасе. – Вам, бабам, эту проблемку не понять, у вас по-другому, не встает и не падает... Добро бы она отказывала – так нет, начала, сука, не просто позорить, а позорить при людях. С подробностями и комментариями. Только и узнаешь – одному по пьянке сказала, другому сказала, пошли подначки... А я ее хочу, все так же хочу! Уколы делал, всякую херню глотал – и не получается... До-олго это тянулось, долго... – Он чиркнул Дашиной зажигалкой, с трудом попав кончиком сигареты в пламя. – Вот... Чувствую, начинаю тихо ехать крышей. А тогда, ночью... Приехали домой, я пропустил стаканчик, решив попробовать удачу...
   – Не получилось? – задушевно спросила Даша.
   – Если бы. Ну, я подал недвусмысленный намек... стою перед ней и потихонечку закипаю от всего пережитого. А она раздевается передо мной, как перед зеркалом, ноль эмоций. Посмотрела на меня и спокойненько – спокойненько, главное, тварь! – говорит: «Я же не извращенка какая, чтобы в свою многоопытную щель тряпочки запихивать. Мне там желательно иметь нечто потверже... И вообще, сядь на телефон, закажи блядешку, она тебе за бабки и тряпочку пососет...» Цитирую дословно. Поворачивается, идет в ванную как мимо пустого места. У меня потемнело перед глазами, рванулся туда и вмазал... Когда начала падать, подхватил ее, положил в ванну...
   – А потом?
   – А потом полистал дневник, – сказал Камышан словно бы даже с некоторым вызовом. – Там тоже было... понаписано... «Камышан-то Камышан, вот только хрен похож не на камыш, а на плакучую иву...» В таком ключе. Много всякого. Ей, сучке, это было ужасно смешно... Пробовала даже стишок сочинить насчет... В общем, забрал дневник и уехал. Дома прочитал от корки до корки, вырвал все страницы про меня, сжег на кухне в раковине...
   – А зачем приехали еще раз?
   – Было идиотское ощущение, что – не добил... И ведь добил бы, окажись она живая... Точно, добил бы... Вот вам и вся печальная история.
   – Почему дневник не уничтожили?
   Помолчав, он сказ ал глухо:
   – Понадеялся, что пронесет... Не думал, что сунетесь. Где там расписаться?
   – Подождите, – сказала Даша, отложив ручку. – Вы понимаете, что сознаетесь в убийстве? По вашей обрисовке оно получается неумышленным, но все равно...
   – Прекрасно понимаю. Ну, а вам-то что? Вот у вас и убивец с полным признанием, на блюдечке... – он коротко трескуче рассмеялся. – То у вас морды бьют, чтобы сознался, то не нравится вам, когда сознаешься...
   – А про винтовку с лазерным прицелом не забыли? – спросила Даша. – Такое впечатление, что забыли и про нее, и про наши прежние разговоры...
   – Ай, да бросьте вы эту лирику! – отмахнулся Камышан. – Может, это в вас целили. Что-то я, как ни ломал голову, не придумал, кто мог со мной выкидывать такие штучки... Кладите бумажку в папочку и ждите медальку... Только давайте я подмахну сначала.
   Полное впечатление, что перед ней сидел другой человек, двойник вчерашнего Камышана по внешности. Но не уговаривать же его? Даша с каменным лицом дала ему подписать протокол, вызвала сержанта-конвойного, потом впустила Пашу. Сунула ему листки, отвернулась к окну и закурила.
   – Вот это ни хрена себе... – громко выдохнул Паша.
   Она обернулась:
   – Тонко ты подметил...
   – Даша, ну не может этого быть...
   – Чего? – горько усмехнулась она.
   – Брешет.
   – Но ведь могло и так случиться?
   – Могло. Но не верю. Чутье. Если бы не сидел в этом деле по уши, мог и поверить, а так... Мешает что-то.
   – Аналогично, – сказала она. – С учетом всех предшествующих обстоятельств и всего, что вокруг убийства наворочено, – херня это на постном масле, а не сознанка. Будь это в обычном СИЗО, ты что первым делом подумал бы?
   – Что ему кинули «маляву». И велели вешать на себя.
   – От то-то, – сказала Даша. – А в данных условиях... что же можно подумать в данных условиях? Что Тодыш к нему кого-то пустил...
   – Вот не надо. Не гони на Тодыша.
   – Или – ты потом вернулся, – "безжалостно продолжала Даша. – И провел с ним политбеседу...
   – Слушай, Рыжая, – сказал Паша тихо. – Не надо, а? Ты, конечно, нынче начальство и все такое, только все равно не надо меня сукой делать... Я-то думал, мы с тобой и впрямь друзья...
   – Извини, – сказала Даша тоскливо. – Ну, извини курву... Не подумавши ляпнула. Паша, но ведь это ненормально. Это так неправильно, что у меня слов нет...
   – Почему? Он нормально соскочил. Все! – Паша скрестил руки перед лицом. – Дело закрыто. Эту бумажонку мы с тобой никак не сожжем – потащим прокурору, как миленькие... На нем, правда, висит еще подозрение насчет Жени Беклемишевой... Только у меня ощущение, что двадцать шестая статья УПК может и не сработать, не получится соединения дел. Основания больно уж шаткие. Вот и выходит, что вся история распадается на несколько дел, причем главное – об убийстве Маргариты Монро – мы с тобой только что самым блистательным образом закрыли. Без всяких нарушений. Чистосердечное.
   – Ага, – сказала она зло. – А поскольку это все-таки не пьющий слесарь из рабочего квартала, в суде толковый и дорогой адвокат эту чистосердечную сознанку смешает с говном. В особенности если сам Камышан будет орать, что ему тут яйца в дверь пихали. Как ни крути, а все улики у нас – косвенные. И вернут дело на доследование, только мы к тому времени будем в жуткой заднице... Я кристально излагаю?
   – Кристально, – хмуро согласился он. – Есть еще один вариант – ничего он в суде не будет опровергать. Подтвердит все, подведут под состояние аффекта, а то и сунут в спецпсихушку, откуда иногда через годик преспокойно выходят вовсе даже не психами. Первый раз, что ли?
   – В бога, в душу, в мать... – произнесла она с расстановкой. – В любом случае дело придется закрывать. Не могу отделаться от впечатления, что он дрогнул и согласился было всех утопить, а потом передумал. Дожимать надо было, а я, дура, отложила на потом... Ладно, снявши голову, по волосам не плачут.
   – Зря ты насчет меня. И про Тодыша тоже зря.
   – Ладно, проехали, – сказала Даша. – Бывает... – Прищурилась и тихо продолжала: – Хочешь, докажу, что я тебе доверяю? Ну-ка, кого напоминает эта сытая физиономия рядом с Женечкой Беклемишевой? Напряги извилины... Он долго всматривался, зачем-то шевеля губами. И вскинулся:
   – Это же второй фигурант! По Евдокимовой!
   – Оченно, знаешь ли, похоже, – сказала Даша. – Знаешь, где у нас штаб Шантарского военного круга? Молодец. Возьмешь своих лучших ребят и парочку машин. Все, что нужно. Формальностями пренебречь, я за все отвечаю, с санкции верхов. Короче, есть подозрение, что этот тип именно там имеет честь служить. И задача у тебя немудрящая: засечь его при удаче, тихонечко вести, установить личность. Только, я тебя умоляю, работай ювелирно. Он не интендант и не коновал, настрой ребят в этом ключе... Чтобы работа была по высшему классу.
   – Это во что же мы вляпались?
   – В уголовщину, как всегда, – хмыкнула Даша. – Ну, ты уяснил всю деликатность задачи? Все шишки – на меня, ни о чем таком не беспокойся. И повторяю, Паша, – работай ювелирнейше, не нарвись там...
 

* * *

 
   ...Легко представить, в сколь приятном расположении духа она сидела на совещании. Рычать хотелось. Меж тем совещание йа Черского было делом серьезным, и там требовалось не отсиживать, а работать: через шесть дней граду Шантарску исполнялось триста семьдесят лет, и это событие в верхах, как водится, решено было отметить по-старорежимному грандиозным праздником с ряжеными казаками, красочными шествиями, концертами на открытом воздухе и прочей белибердой. В общем, если древние римляне как-то ухитрялись сопрягать раздачу хлеба с культурно-массовыми мероприятиями вроде гладиаторских боев, нынешние власти надеялись выехать на одних зрелищах. Гладиаторских боев, правда, не предвиделось, спасибо и на том.
   Любое подобное мероприятие для милиции означает головную боль, начинающую к тому же мучить загодя. В готовность приходят все службы, в том числе и уголовный розыск, поскольку по стариннейшей традиции, неведомо из какого столетия идущей, карманники обожают работать в праздничной толпе, да и другие криминальные элементы находят, чем заняться с пользой для себя.
   Для Даши дополнительным испытанием оказалось еще и то, что ее впервые явили миру в качестве и.о. начальника городского угро. Пришлось, конечно, влезть в мундир – и ощутить некоторую неловкость под пытливыми взглядами полусотни пар глаз. Кое-кто о новом назначении прослышал заранее, либо по должности, либо благодаря сарафанному радио, но для большинства получился сюрприз. Можно представить, сколько будет сплетен – в пересудах чиновники любого ведомства дадут сто очков вперед бабкам с дворовых лавочек, ибо пересуды эти – неотъемлемая часть чиновничьего бытия. Неважно, полагаются чиновникам погоны или униформой остается штатский костюмчик...
   Но справилась, в общем – успела подготовиться, да и знала предмет трудами покойного Воловикова. Методика была разработана, конечно же, до нее, оставалось браво отрапортовать о полной готовности и сидеть с умным видом, делая соответствующие заметки в блокноте, – все равно потом получишь уйму документов, где те же ценные указания будут разжеваны на сто кругов...
   Самое паршивое, что приходится сидеть до конца. И она сидела, равнодушно слушая сетования майора из батальона ГАИ. На него, как гром с ясного неба, свалились лишние хлопоты – в кои-то веки Шантарский военный округ решил провести маневры на дивизионном уровне, часть техники должна была проследовать своим ходом впритык к северной окраине города, и на отдельный батальон свалились лишние хлопоты.
   «Впрочем, это, как в анекдоте, – подумала она, слушая вполуха жалобы майора на нехватку бензина и запчастей для разболтанных легковушек. – Мне бы ваши заботы, Марья Петровна...»
   С Галаховым так и не удалось поговорить – его, едва совещание кончилось, перехватил генерал Трофимов. Даша так и не решила, хорошо это или плохо, что не перекинулись словом. Может, и к лучшему – неизвестно еще, как он примет ее светлую идею установить наблюдение за штабом округа...
   Вернувшись к себе, она шагала по коридору в глубокой задумчивости – и оттого проглядела опасность, от которой при другом раскладе могла и спастись бегством. На фанерном стульчике возле ее кабинета восседал Петр Матвеич Кухарук, и на коленях у него лежала не обычная тощая папочка – картонное вместилище толщиной с кирпич. Из-под расстегнутой шубейки павлиньим разноцветьем светила орденская колодка солиднейших размеров. Ветерану органов недавно стукнуло восемьдесят, но он был хоть и тощ, как вяленый лещ, однако боек и верток, подобно престарелому генералиссимусу Суворову. Знающие люди как-то говорили Даше, что по старинной примете такое случается от пролитой крови: дольше всех живут фабриканты оружия, фельдмаршалы и просто маршалы – любимцы смерти, поставщики костлявой...
   Кухарук вышел в отставку майором, но клиентов костлявой успел переправить несказанное количество – сначала резал финских егерей в жесточайшей лесной войне без правил на Карельском перешейке, потом перехватывал немецких парашютистов в первые месяцы войны, партизанил в Белоруссии, чистил тылы двух фронтов, гонял бендеровцев по Карпатам, тренировал польскую погранохрану в те веселые времена, когда земли к востоку от Эльбы кишели вовсе уж неизвестно чьими бандами, успел даже пошерудить в Маньчжурии, о чем рассказывал вовсе уж скупо. Профессионал был крутейший – именно он не так давно показал Даше, как следует качественно калечить человека обычной авторучкой, а также за десять минут растолковал, почему знаменитые «А зори здесь тихие» Васильева являют собою, с точки зрения специалиста, чушь собачью, не имеющую и тени реальной основы. Если бы он при этом еще и не писал стихов...
   На три буквы не пошлешь – живая легенда... Пришлось со всем почтением пригласить в кабинет и соорудить чайку. Все шло, как обычно – хрупкий старичок долго сетовал на рыночные отношения, безжалостно зарубившие на корню его первую и единственную книжечку, презентовал Даше последний шедевр: балладу «Мог стать генералом» в машинописном исполнении. Она рассеянно выхватила взглядом эпохальное четверостишие:
   – Рванул капитан дверь притона рукою и крикнул: «Ни с места! Стреляю!» Но тут грянул выстрел... и вниз головою он пал, прошептав: «Умираю...» И пропела про себя без тени почтения услышанное где-то:
   – Ах, где мой табор, маманя с батей, пришли мильтоны, да на закате... И грянул выстрел, второй и третий, и сиротою рассвет я встретил...
   Удивительно ложилось на тот же мотив... Подняв глаза от листочка, она с ужасом обнаружила, что Кухарук водрузил папку на стол, распутывает желтые тесемочки... Лицо у него стало важное, прямо-таки озаренное.
   – Не беспокойтесь, Дарья Андреевна, – объявил старикан чуть сварливо. – Это уже не поэзия, тут гораздо серьезнее...Гораздо. Аналитическая записка для руководства. Поскольку никого из руководства мне дождаться не удалось, приходится передать вам согласно субординации. Вместе со справочным аппаратом.
   И он непринужденно вывалил Даше на стол груду газетных вырезок, аккуратно подклеенных на листы плотной бумаги. Труд, надо полагать, был проделан титанический. Сизифов. Там и сям отдельные абзацы подчеркнуты разноцветными фломастерами, а на бумаге сделаны пометки – мелким, но удобочитаемым почерком.
   Поверх всего этого легли два листочка машинописи – через один интервал, тоскливо подметила Даша. Заголовок выделен прописными буквами.
   АНАЛИТИЧЕСКАЯ ЗАПИСКА ОБ ИМЕЮЩИХ МЕСТО СЕПАРАТИСТСКИХ ВЫПАДАХ ОБЛАСТНОЙ ПЕЧАТИ.
   Даша даже потерялась на секунду. Тихо спросила:
   – Это что, всерьез?
   – Я же говорю, Дарья Андреевна, это гораздо серьезнее, чем поэзия. Поэзия моя хотя и исполнена гражданского звучания, но в данном случае речь идет о крайне опасных тенденциях, представляющих прямое нарушение Уголовного кодекса... – Кухарук значительно воздел палец. – И я вас просто-таки умоляю отнестись со всей ответственностью. Знаю вас как перспективного, растущего кадра, отмеченного правительственной наградой, что имело отражение в средствах массовой информации... – и он без малейшей передышки выпустил еще пару длиннейших фраз касаемо надежд на достойную молодую смену. – Потому и смело передаю в ваши руки. Должен отметить, данная записка составлена не без помощи одного молодого человека, с самого начала проникшегося ответственностью, потому я и не разделяю порочных взглядов об аполитичности нынешней молодежи... Коля Андрианов из «Ведомостей» помогал, проделал массу работы...
   Краем уха Даша слышала, что какой-то шустрый журналист давно уже обхаживает старичка, надеясь подвигнуть все же на писание сенсационных мемуаров. Однако, похоже, пока все обстояло как раз наоборот – не потерявший остроты ума Кухарук сумел сам использовать шакала пера для своих целей...
   – Солидно вы с ним перелопатили... – сказала Даша из вежливости, чтобы хоть как-то отреагировать.
   – Будьте уверены, ни один материал за последние три месяца не остался неохваченным, – гордо заверил Кухарук. – Собственно, это уже не выпады – целенаправленная пропаганда, которая должна быть непременно пресечена...
   Тут, на Дашино счастье, зазвонил телефон. Звонили от Граника, сообщали, что умывают руки касательно дискеты. Даша сухо поблагодарила и повесила трубку – и тут же развела руками:
   – Петр Матвеич, дорогой, срочное дело...
   – Понимаю, товарищ майор! – браво вскочил Кухарук. – Не смею далее отнимать время, но записку прошу передать нынче же...
   Когда за ним захлопнулась дверь, Даша облегченно вздохнула, потянулась и вытряхнула из пачки сигарету. Взяла «записку», лениво пробежала глазами.
   Длиннющими казенными фразами, изобиловавшими вышедшими из употребления штампами, а также повторами и суперканцелярскими оборотами, Кухарук доводил до сведения начальства, что за последние три месяца шантарские газеты опубликовали устрашающее количество материалов, проникнутых неприкрытыми сепаратистскими тенденциями, что, как известно, противоречит Конституции и Уголовному кодексу, а потому должно решительно пресекаться. К сему прилагался даже «график интенсивности» и «диаграмма количества строчек». Тихо рехнуться можно. Хотела бы она взглянуть на физиономию молодого идиота из «Ведомостей», которому пришлось во всем этом поневоле участвовать...
   И сама не могла бы определить момент, когда вчиталась. Оставалось диковатое ощущение, что кое в чем Кухарук был прав. Что в последние месяцы нет более модной темы, нежели гипотетическая незалежность Сибири или, уж в крайнем случае, для начала, Шантарской губернии. Самые разные газеты (чьи сотруднички в обычное время готовы были глотку перегрызть друг другу и назвать белое черным исключительно в пику оппоненту) словно пели с одного голоса. На читателя обрушилась лавина – смешались в кучу и полузабытые «сибирские областники» середины прошлого века, и довольно убедительные статистические выкладки века нынешнего, и эмоциональные выступления творческого народа, и мнение неведомо где отысканных пролетариев от сохи...
   Примерно так обстояло в прошлом году, когда свирепствовали очередные выборы и кандидатов навязывали, как картошку, мастера платной рекламы. Не бывает таких случайностей. За всем этим должны стоять деньги, и немаленькие. Иначе шквал мечтаний о вольной Сибири не объяснить. Она брала вырезку за вырезкой, пробегала отчеркнутое, все больше хмурилась.
   Зря смеялась над старичком в душе. Рубите голову, но это самая натуральная кампания. При определенном опыте не так уж трудно отследить заказную кампанию – хватало прецедентов. Кто-то должен был выложить не просто немалые деньги – жуткие. Ни одну статью из бегло просмотренных ею невозможно подвести, пардон за каламбур, под статью, но все это, вместе взятое, и в самом деле не назовешь иначе, как целенаправленной пропагандой, тут старичок прав на сто кругов.
   Возникает даже идиотская мысль...
   Она прогнала эту мысль, и в самом деле идиотскую. Потушив сигарету, подумала, что старик, увы, трудился зря. Какие бы эмоции ни вызывал «справочный аппарат аналитической записки», никто здесь не будет заниматься этим всерьез. Во-первых, и без того дел по горло, во-вторых, не их компетенция. Сделать, что ли, подлянку, перебросить опус в прокуратуру? Пусть у них головушка немного поболит... Нет, чересчур по-детски.
   Аккуратно собрав в папку все до единой бумажки, Даша, не колеблясь, упрятала ее в нижний ящик стола. где пока что хватало пустого места. Выбросить рука не поднималась – жаль старика. Как-нибудь можно и отдать, Вообще-то, такая кампания могла бы иметь своим двигателем как раз Шумкова, не к ночи будь помянут. Одна беда – нет у него таких денег, не по зубам ему подобное. На маскарадные наряды едва хватает... но ведь дает же кто-то? Пусть скупо?
   Костя Гукасов принес разнесчастную дискету. Смотреть на нее не хотелось. Как ни крути, а придется все же идти с повинной к Галахову, рассказать о визите в «Золотую падь» – быть может, полковник попытается поискать специалистов? Есть же Академгородок, есть столичные лаборатории МВД, должны найтись умельцы... Потом позвонил Федя. Похоже, ей сегодня чуточку везло...

Глава пятнадцатая.
САМОСТИЙНИКИ

   Федя вошел в кабинет, улыбаясь во весь рот, и, насколько Даша соображала, это было вызвано отнюдь не общими для двоих романтическими воспоминаниями.
   – Садитесь, курсант, докладывайте, – сказала она бодро. – Неужели раскопал, чья квартирка?
   – Вот то-то, – сказал он с законной гордостью. – Сыскари и не могли ничего раскопать, потому что эта дама, ну, которая сидит на бумагах, две недели грипповала, а ключей от сейфа, как у нас водится, запасных и не было. А сегодня она вышла. Тут я и появился...
   – Во всем великолепии, – нетерпеливо закончила Даша. – Что ты ей навешал на уши? Квартиру купить хочешь?
   – Ага. Я, мол, хоть и молодой, но весь из себя законченный новый русский, и квартира мамочке понравилась, спасу нет... – Он вытащил из внутреннего кармана кожанки бережно сложенный листок бумаги. Старательно развернул. – Короче, сорок шестая квартира на Короленко, тридцать один, принадлежит гражданину Шумкову Константину Михайловичу. Сам он там не прописан, где прописан, они, понятно, не знают, но квартира ему принадлежит на правах частной собственности. Все законно, – Он протянул бумажку Даше. – Теперь надо через паспортный стол искать...
   – Не надо, – сказала Даша.
   На лице у него изобразилось несказанное огорчение:
   – Что, опередили?
   – Да нет, – сказала Даша. – Просто я прекрасно знаю, где имеет быть прописан Шумков Константин Михайлович... Когда квартира куплена?
   – Месяц назад. Месяц с какими-то днями. Через агентство «Альтаир», там в бумагах было...
   – Прекрасно, – сказала Даша задумчиво. – А еще жалуются, что трудящаяся интеллигенция отброшена за черту нищеты. Вот тебе живой пример – доцент, которому два месяца хлипкую зарплату не платили, приобретает себе квартирку... так, прикинем... выложить пришлось не менее ста лимонов. Спрашивается, откуда дровишки?
   – А через налоговую? – предложил Федя, горя желанием оказаться полезным.
   – Идея верная, Теодор, – вздохнула Даша. – Но требует времени. У нас еще и март не кончился, до подачи декларации сто лет пройдет. Нет у него ни богатенькой бабушки, ни акций золотых приисков. А прямо спросить, увы, не можем. Возьмет и скажет, что в карты выиграл. Что ты лыбишься? Был у соседей случай, когда им один чиновничек в ответ на резонный вопрос, откуда у него вдруг нарисовался трехэтажный кирпичный коттеджик в таежной зоне, предъявил этакий протокол, четырьмя свидетелями подписанный. Дескать, садятся они играть партию, и партнер ставит этот самый коттеджик, а наш чиновничек – городскую квартиру. Выигрывает чиновничек. Налог заплатил, никак не подкопаешься, все всс понимают, а сделать ничего нельзя... Но все равно ты у меня молодец, хорошо поработал. Пригодится. – Она фыркнула: – Читаю по твоему честному и открытому лицу, что всякий труд требует вознаграждения... Придумаем что-нибудь.