Страница:
– От радости, – сказала Даша. – Очень долго я ждала, когда на меня начнут катать телеги в связи с известными нам обоим обстоятельствами, вот и сподобилась наконец, как же тут не улыбаться...
– Вы к этому посерьезнее отнеситесь. Бумага пока что состоит из общих словес, но есть недвусмысленные намеки на то, что последует документированное продолжение...
– Кто? – спросила Даша в лоб.
Чегодаев, глядя на нее без улыбки, поднял руку, двумя растопыренными пальцами провел по плечу, то сводя пальцы, то разводя. Среди криминалитета этот жест означает «погон» – предупреждение о том, что в поле видимости объявился мент...
– Волхович старается?
– Дарья Андреевна, я вам не враг, потому и предупреждаю... Постарайтесь опередить их до того, как сделают попытку сожрать вас.
– Хорошенький совет, – сказала Даша. – Думаете, мне не хочется? А вот поможете вы мне вытащить на легонький допросик его превосходительство губернатора?
– Боюсь, что нет.
– Вот то-то, – сказала Даша. – А между прочим, под ногтями у Маргариты Монро были микрочастицы того самого ковра, что лежит на одной из дач в «Золотой пади», где его превосходительство иногда изволит отдыхать душой и телом...
– Почему это не отражено в деле?
– Потому что волоконца для сравнительного анализа мне птичка на хвосте принесла, а в серьезную бумагу такое не впишешь, вот и нет бумаги...
– Опять ваши нетрадиционные методы?
– Да что вы, – сказала Даша. – Совпадение такое вышло, долго объяснять.
– В конце концов, что это доказывает? Что она была на той даче, и не более того. Мы с вами это и так знаем. Вы мне факты дайте. – Он покосился в сторону изрешеченных пулями машин. – Пока вас не... опередили...
– Я бы рада, – уныло сказала Даша. – Так где ж их взять-то...
...Майор Шевчук – тот, что мужского рода – обожал, возникнув после долгого исчезновения, гордо выложить некий нестандартный гостинец. Каковому обыкновению не изменил и на сей раз, плюхнув на стол домашним образом закопченную сохатину и сопроводив комментарием:
– Чтобы пожрала как следует, а то осунулась тут без меня... В майорах нелегко, меня самого из майоров выперли, так что учен жизнью.
– Не переживай, – сказала она рассеянно. – Меня, может, тоже скоро выпрут, вот и будем квиты. Только не надо трагических гримас, я тебя умоляю, пошутила просто... Не ожидается пока громов с молниями.
– А почему тогда тебя пасут? – серьезно спросил отец.
– Ты что городишь, майор?
– Да ничего. Двое многообещающих мальчиков торчали в подъезде, и пока я поднимался, один пошел следом, с понтом звонить в квартиру повыше – только я в прихожей послушал, как он потом на цыпочках назад возвращается...
«Волхович? – подумала Даша. – А может, и Фрол – в целях бережения». Правда, будь это Фрол, выдумал бы что-нибудь нестандартное, вроде выездного заседания клуба филателистов аккурат возле ее площадки...
– Мальчики на криминальных не похожи, – уточнил майор.
– Глупости, – сказала она. – Показалось.
– Ни хрена подобного.
– Ну ладно, поделюсь служебными секретами, – лихо солгала она. – Охрана это, родитель. Ничего страшного, не переживай, просто пару деньков следует поберечься...
Подумала: не вызвать ли Пашу Горбенко с соответствующим сопровождением? Не мог майор ошибиться, по пустякам панику, не поднимает. Нет, не пойдет. Возьмешь их, а потом окажется, что это благонамереннейшие – по документам – обыватели... Не будут мочить – никакого чувства опасности нет, так что пусть себе топчут подъезд...
– Ага, – сказал майор. – То-то у тебя карман халата пушечкой оттянут... Слушай, может, мне свистнуть своих частников и устроить панихиду с танцами?
– Остынь, – сказала она решительно. – Нет, серьезно, будь это опасно по-настоящему, не стала бы я дома торчать. Так, игры конца двадцатого века... У молодежи кровь играет. – Подумав, она добавила: – С бело-зелеными малость поцапалась. Сам подумай, какой от них вред? Пустячки... Шарахнуть разок в потолок, им и хватит.
И выдержала его взгляд с самым невинным видом. Поверил, кажется.
– Ну да, говорил мне кто-то, что ты их намедни потрепала... Лопай мясо.
– Где это тебе перепало?
– В «пятнашке», – поведал майор. – Они там сейчас веселенькие ходят, деньги поступили. Наша фирмочка туда перевозила кое-что, то есть, конечно, перевозил заказчик, а мы охраняли. В обстановке жуткой тайны.
– Тоже мне, тайны, – сказала Даша. – Лепят они там зенитные комплексы для эллинов, а перевозили вы, скорее всего, электронику из «Шантартриггера». Заказик и в самом деле хлебный... только об этом каждая собака знает, так что не строй ты из себя Джеймса Бонда...
– Точно, знают?
– Вся губерния вкупе со всей Россией, – сказала Даша. – Газеты читать надо, а не одну только «Секс-миссию»...
Когда раздался звонок в дверь, она даже не вздрогнула – с чего бы вдруг? – спокойно поднялась.
– Сиди, – сказал майор, ловким движением извлекая на свет божий тяжелый газовик. – Сам пойду, и если что, влеплю резинкой промеж глаз, так что мало не покажется...
Она все же двинулась следом, опустила руку в карман халата и сдвинула предохранитель. Паниковать раньше времени не стоило, но и сегодняшний налет на машины Бека беспечности не прибавлял.
Взвела кругленький курок плоского ПСМ и стояла так, чтобы при нужде моментально шарахнуть поверх отцовского плеча. Майор оглянулся, оценил обстановку и, подавшись вправо, чуть приоткрыл дверь, держа газовик за спиной.
Даша досадливо вздохнула про себя: на площадке стоял Роман – с невозмутимой американской улыбкой, с большой коробкой, перевязанной розовой лентой, с ярким пакетом и упакованным в целлофан букетиком.
Майор вопросительно кашлянул. Устраивать при нем выяснение отношений никак не хотелось, и Даша, вынув руку из кармана, спросила:
– Какими судьбами?
– Ты же приглашала, – сияя белозубой улыбкой, как ни в чем не бывало заявил Роман. – Вот и осмелился... Впустишь?
– Заходи, – сказала она, чертыхнувшись мысленно.
Роман вошел, преподнес ей цветы, поздоровался с майором, едва успевшим сунуть газовик за пояс под свитер, совершенно непринужденно подал ему пакет, пояснив: «Тут, по русскому обычаю...» – и протянул Даше коробку:
– Должок от нашего общего знакомого, полковника...
– Вот от полковника я и спички горелой не приму, – сухо сказала она.
– Вру, – сказал Роман с видом крайнего раскаяния. – На самом деле – подарок от меня. Я-то, кажется, ничем не прогневил? – Он повернулся к майору: – Рассудите, как беспристрастный арбитр: может мужик сделать подарок близкой женщине от чистого сердца?
– А запросто, – сказал майор. – Смотря что, конечно...
– Да пустяк, платьишко из «Шарма».
– Ну, это вполне в традициях, – с непроницаемым видом одобрил майор. – Ежели близкой – тогда конечно...
Даша не сомневалась, что в глубине души любящий родитель если и не надрывается от хохота, то все равно считает происходящее бесплатным развлечением. В его взгляде определенно читалось: «Самостоятельная, говоришь, и в личной жизни терпеть не можешь подсказок? Вот и выкарабкивайся... Не маленькая, чай». Примерно так он иногда и выражался вслух.
Она сердито приняла дурацкую коробку, тут же положила на ящик для обуви, сунула сверху букет.
– Я тут коньячок прихватил, – сообщил Роман, вешая дубленку. – Тот, что тебе на даче понравился. Если ты не в настроении, выставляй без церемоний, я ж на тебя сердиться совершенно не в состоянии, проклятье ты мое... Майор невозмутимо принялся натягивать пуховик:
– Ну, я побежал, а то еще машину раскурочат, я ее на сигнализацию не ставил. Даш, а этих, в подъезде, мимоходом воспитаю, не беспокойся...
– Я вас умоляю, не надо, – сказал Роман. – Это мои, изволите ли видеть, охраннички, дергаются следом, положено им. Времена нынче беспокойные, вот и опасаются, только что в туалет не таскаются.
– Вот оно что, – успокоился майор. – Тогда, конечно, не буду. Ну, я исчез, а ты, егоза, гостя не обижай, гость, знаешь ли, от бога...
– Хорошо, папочка, – сказала она тоном воспитанной девочки (но прямо-таки источавшим змеиный яд). – Постараюсь.
Когда за майором звучно захлопнулась дверь, она спокойно скрестила руки на груди и уставилась на незваного гостя:
– Ты случайно не помнишь, кто там хуже татарина?
– Два татарина, наверно, – пожал плечами Роман. – Или – три. Даша, я безумно рад тебя видеть. Хочешь, на колени встану?
– Хочу, – сказала она с вызовом. Он, не чинясь, опустился на колени и, задрав голову, поинтересовался:
– Долго стоять? Чтобы не выгнала?
– Вставай, клоун, – фыркнула она со вздохом. – От тебя, я смотрю, не отделаешься...
– А ты хочешь отделаться? Ну, честно?
– Ты себя в самом деле полагаешь роковым соблазнителем?
– Ни капельки, – сказал он. – Вот ты себя полагаешь роковой красоткой? Нет? И правильно. Я тоже кто угодно, только не роковой соблазнитель. Мужик, которого чертовски тянет к конкретной женщине, у которой прикосновение его руки, смею надеяться, омерзения не вызывает... Я тебе говорил, и еще раз повторю – не буду вкручивать про внезапно вспыхнувшую любовь и прочие красивости. Не те мы с тобой субъекты. Но вот в то, что мы двое – два осколочка гармонии, я твердо верю. Ведь не зря искра проскакивает, электрическая...
Даша не отстранилась, когда он притянул ее к себе. Немного погодя высвободилась, запахнула халат и, не глядя на него, сказала:
– Подожди, рюмки достану...
Расставляя на столике в своей комнате нехитрую утварь для легкой пьянки, она попыталась прислушаться к собственным ощущениям – и вынуждена была признать, что в душе царит полный сумбур. В чем его обвинять, она пока решительно не представляла – не было полной уверенности, что он причастен к происходящему, то, что поведал Фрол, касается лишь самого Фрола и его компании, пусть специфически сводят специфические счеты. То, что иные «дачники» Романа побаиваются и уважают, ни о чем еще не свидетельствует. В конце концов, то, что произошло с Беком, – следствие жизни, которую выбрал сам Бек. Вот если бы оказалось, что Роман хоть каким-то боком имеет отношение к двум другим смертям, что он наследил на Короленко – разговор будет иной, собственно, и не разговор вовсе...
– Знаешь, за что ты на меня ощериваешься? – спросил Роман негромко. – Не за то, что я будто бы подавляю твою волю, – да боже упаси, подавишь твою волю, как же... Сама кого хочешь подавишь... У меня создалось впечатление, что ты чертовски боишься быть обыкновенной. Взять да и простецки взвыть от удовольствия. Суперменшей тебе надо быть двадцать четыре часа в сутки... Вот и щетинишься.
– Ладно, психолог, – сказала она, усмехнувшись. – Разлей коньяк. Что там Волхович, он-то как щетинится?
– Плевать мне, как он щетинится, – отмахнулся Роман. – Ежели по большому счету, ваши с ним дела меня не касаются. Ну зачем мне это надо? Конечно, если он вздумает тебе делать пакости, скажи. Найду способ утихомирить.
– Бог ты мой, какие мы влиятельные...
– Не в том дело. Кого-кого, а уж свою женщину я защитить обязан. Ты только не начинай опять, прекрасно понимаю, что ты в этом городе самая крутая... Но должно же быть что-то чисто человеческое?
– Ну, я, вообще-то, не уверена, будто я – твоя женщина, – сказала Даша. – А защищаться сама привыкла.
– Из-за чего Волхович у тебя на крючке?
Даша молча смотрела на него и улыбалась.
– Вопрос снимается, как политически незрелый, – сказал Роман весело. – А я у тебя не на крючке?
– Гоняла бы я с тобой в таком случае коньяки...
Пистолет неприятно оттягивал карман халата. Даша сердито вынула его и сунула в секретер.
– Я-то думал, вроде бы под подушку полагается, ежели классически...
Она промолчала. Подумала, что сама себе противоречит: то считает его главной пружиной неведомого механизма, то пытается зациклиться на презумпции невиновности. Неужели только оттого, что готова стонать в его объятиях от неприкрытого звериного удовольствия? «Я не потеряла голову, – повторяла она, как заклинание, – я не потеряла голову, просто испытываю нечто, чего прежде не было, вот и весь сказ... Вот именно, не было. Я играю, да и он лицедействует, умом мы, скорее всего, понимаем все про другого, но присутствует еще что-то, и это загадочное нечто нельзя списать на изощренную игру: противоестественная тяга жертвы и охотника, ежесекундно меняющихся ролями, стремление выиграть... и тут же жажда наслаждения, не имеющая ничего общего со сложнейшей шахматной партией... может, мы оба такие уроды, что даже лицедействовать стремимся насквозь естественно. Неразрывно сплести охоту и удовольствие друг от друга? Что ж, в мире, где столько уродов, никого это не удивит ни капельки...»
Она машинально доложила ногу на ногу, перехватила его взгляд и уселась, как школьница в классе.
– Интересно, ты краснеть умеешь? – спросил он тихо.
– Разучилась, – отрезала Даша. – Музыку поставим?
– Подожди, я сам. – Он вынул из кармана кассету. – Запись где-то уникальная – домашний концерт Риточки Монро, который в серию не пошел по причине несоответствия примитивным вкусам толпы... Вмажем?
Она налила себе доверху немаленькую рюмку, спасаясь от тягостных раздумий, ахнула, как воду. И тут же наполнила вновь, откинулась на спинку потертого кресла, слушая ленивый, богатый, хрипловато-сонный голос:
– Кого? – Роман и в самом деле очнулся, как разбуженный. – А... Жизнь. У жизни есть свойство убивать... Дашенька, до того я устал от этой жизни... Что самое скверное, другой не хочется... «Ибо иго мое благо и бремя мое легко». Евангелие от Матфея. А вот интересно, могла бы ты войти в мою жизнь?
– Дорогой шлюхой? – усмехнулась она.
– Волком в стаю, Дашка.
– Настоящие волки из стаи в стаю не переходят. Так-то вот.
Они сидели, касаясь друг друга коленями, и Даша поразилась странной смеси жестокости и беспомощности, на миг исказившей его лицо. Впервые ей встретился человек, которого невозможно было понять до конца...
Через миг она оказалась в его объятиях. Первое время боролась – совсем не так, как следовало бы бороться обученной боевой собаке, чисто по-женски трепыхаясь. Что-то за всем за этим стояло, и объятия были не просто объятия, и в воздухе неощутимым электричеством витало что-то непонятное... мотом сломалась, позволила опустить себя на диван, закинула руки за голову, подчиняясь его движениям, не шевельнулась, когда он длинным и прочным поясом от старого халата привязывал ее запястья к обшарпанному поручню дивана. Увидела совсем рядом его лицо, легонько попыталась освободиться. Запястья были привязаны бережно, так что боли не было, но освободиться не удалось бы.
– Настоящий столичный стиль кавалера из метрополии... – усмехнулась она, чувствуя, как голос временами пресекается.
– А не боишься, что я тебя убью? – спросил он вдруг.
– Нет...
– Потому что отец меня видел?
– Да нет, я про вообще... – Она улыбнулась и помотала головой, разметав волосы по плечам, она и в самом деле нисколечко не боялась, потому что обрела способность угадывать ходы наперед, по крайней мере, в этой игре. – Не от твоей руки, милый, мне пасть суждено...
Роман вышел и тут же вернулся со своим узким шелковым шарфом. Наклонившись над ней, неторопливо завязал ей глаза, крепко поцеловал в губы.
– Свет погаси, – попросила Даша шепотом.
– А вот уж нет. Погашу, когда покраснеешь.
– Дождешься...
Почувствовав губами касание стекла, она приоткрыла рот, проглотила коньяк, не поперхнувшись. Полы халатика разлетелись, она ощущала прикосновения ладоней и губ, как никогда прежде остро, ожогами, постанывая и зажмурившись под повязкой – волки любили друг друга. Это волчьи зубы осторожно покусывали ее живот, опускаясь все ниже, волчьи лапы сжимали ее бедра под беспощадным электрическим светом. Кажется, она жарко покраснела, сообразив наконец, что с ней сейчас проделают, – но волчицы столь же бесстыдны, как и волки, и Даша, открыв настойчивой пасти самое сокровенное местечко, слепо закинула голову, ища губами напрягшуюся плоть. Волк и волчица содрогались от дикого наслаждения властью над самым интимным, победителей и побежденных не было, звери правили брачный танец...
Они измотали друг друга – когда магнитофон давно умолк, а глупые причиндалы первых любовных игр улетели в угол, – то ли любили, то ли насиловали, впиваясь зубами, переплетаясь наобум, но с удивительной гармонией, сливщись в одно нерассуждающее, налитое наслаждением тело с единой, растворившейся в затмении душой, и эта душа была – волчья, и не было ничего удивительного в том, что за окном стояла почти полная луна, так оно и полагалось...
Одновременно почувствовали, что не в силах больше шевельнуться, замерли на смятых простынях. Свет давно уже погасили, как-то ненароком, и серебристое лунное сияние прочертило поперек комнаты призрачную полосу. По всем канонам жанра именно сейчас должны были последовать роковые признания, разнеженная выдача тайн, но жизнь не имеет ничего общего с детективными штампами, и они просто-напросто валялись обессиленно, временами легонько касаясь друг друга, что снова вызывало ощущение электрического ожога.
Первые струйки сигаретного дыма заклубились в лунном сиянии. На улице припозднившийся пьяный с преогромным воодушевлением исполнял народную песню «Ой мороз, мороз!»
– Странное дело, но мне тебя почему-то хочется убить, – сказал Роман.
Даша хмыкнула, легонько сжав притомившуюся плоть:
– Легче сказать... Я вот за всю жизнь никого еще не убила...
– Серьезно?
– Ага. Так что могу тебе сказать авторитетно: предприятие это непростое. Правда, ежели сжать как следует и давануть...
– Дашка, больно!
– То-то. Убивец выискался. А вот если я сейчас не ослаблю хватки, а вовсе даже наоборот? Сумеешь высвободиться?
– Ну нет, конечно.
– Вот видишь. И начну допрашивать с пристрастием. Скажем, что вас, гражданин, связывает с неким полковником Волховичем?
– Вино и бабы.
– Неубедительный ответ.
– Чем богаты. Почему это – неубедительный? И вообще оставь ты этих солдафонов в покое. Я понимаю, они тебя чем-то там обидели, но ничего ведь не добьешься.
– Это в порядке запугивания?
– Брось, Даша... В порядке доброго совета. Все равно твое же начальство с превеликим удовольствием на тебя и свалит все шишки. Только ты не напрягай проницательность, никто меня ни о чем не просил, да и не согласился бы я по просьбе какого-то полковничка пугать женщину, с которой мне так хорошо... Пусть сами стараются, коли охота, – но вот как раз этого мне категорически и не хочется.
– Что, защитить тянет?
– Вполне естественное мужское желание.
– Не привыкла я, чтобы меня защищали.
– Не в том дело, – сказал Роман задумчиво. – Не в твоей половой принадлежности. Тут получается так, что не женщину защищаешь, а индивида. Которого угораздило во что-то вляпаться.
– Интересно, во что?
– А я знаю? – сказал Роман. – Дураку ясно, что они прокручивают какую-то гнусь. С ними это время от времени случается, с золотопогонниками.
– А эта гнусь случайно не именуется операцией «Гроза»?
Чуда не произошло – опять-таки вопреки канонам жанра Роман нисколечко не вздрогнул, не вскинулся порывисто, преспокойно лежал, обняв ее, легонько водя ладонями по влажной коже. И голос звучал совершенно бесстрастно:
– В жизни не слышал. Мое дело – финансы и бизнес. Тут уж я, как рыбка в воде. А лезть в их операции – головы не сносишь.
Бог ты мой, как правдиво и убедительно это прозвучало... Не встреться Даша с воскресшим из мертвых Фролом – вообще не связала бы лежащего рядом мужика с двойной игрой, вторым дном и подтекстами. Даже на даче могла бы не обратить внимания на то, как он умело дирижировал неким процессом...
– А убить-то меня почему хочется? – фыркнула она.
– Потому что не могу тебя не то что укротить – привязать к себе. А хочется, честно тебе скажу... Его жаркое дыхание приблизилось, и вновь – бешеное слияние тел...
...Вранье, будто истина открывается после методичных раздумий за столом и решение соскальзывает с кончика пера, словно результат долгих, старательных, несуетливых вычислений. Обычно озарение приходит вспышкой. Не само по себе, конечно, – после того, как мозг долго и мучительно перебирает все мыслимые варианты, не в силах поймать ускользающую истину, после того, как человек ощущает лбом холодный камень тупика, совершенно внезапно подсознание выбрасывает отгадку, словно игральный автомат – звенящую груду монет. Примеров в истории хватало – а уж в сыскном деле тем более... «Случай, все случай!» – любил восклицать один из лучших сыщиков России Иван Путилин,
Именно так с ней произошло – и тоже не впервые. Потому что пребывала в некоем измененном сознании – после бешеной любви, коньяка, ощущения противоестественной игры с партнером, который, в свою очередь, старательно ведет свою игру...
Уже ближе к утру, лежа в объятиях заснувшего Романа и ощущая вокруг зыбкий полусон-полуявь, она вдруг поняла, почему ее до сих пор не убили. Почему ее и не собираются убивать. А самое главное – нашла крота.
Ошибиться она не могла по одной-единственной, чертовски веской причине: стоило сделать оба пришедших ей в голову допущения, как абсолютно все происходящее нашло свое место в мозаике. Не осталось никаких противоречий, все до единого факты получили объяснение, все странности перестали быть таковыми, ни одной загадки не осталось.
Правда, она не чувствовала ни малейшей радости – одно тупое отвращение от того, что в наш богатый на гнусности век, как оказалось, все-таки возможно выдумать вовсе уж запредельную пакость...
Даже в жар бросило, она испугалась умереть в следующую секунду – и унести все это с собой. Как ни удивительно, теперь стало еще труднее: она совершенно не представляла, как следует играть в изменившихся обстоятельствах. Плюнуть на этику и неписаный кодекс, разыскать Фрола и выложить все? Самой можно и не справиться... Нет, не пойдет. Самой придется расхлебьпзать. И мстить – тоже самой...
Глава девятнадцатая.
– Вы к этому посерьезнее отнеситесь. Бумага пока что состоит из общих словес, но есть недвусмысленные намеки на то, что последует документированное продолжение...
– Кто? – спросила Даша в лоб.
Чегодаев, глядя на нее без улыбки, поднял руку, двумя растопыренными пальцами провел по плечу, то сводя пальцы, то разводя. Среди криминалитета этот жест означает «погон» – предупреждение о том, что в поле видимости объявился мент...
– Волхович старается?
– Дарья Андреевна, я вам не враг, потому и предупреждаю... Постарайтесь опередить их до того, как сделают попытку сожрать вас.
– Хорошенький совет, – сказала Даша. – Думаете, мне не хочется? А вот поможете вы мне вытащить на легонький допросик его превосходительство губернатора?
– Боюсь, что нет.
– Вот то-то, – сказала Даша. – А между прочим, под ногтями у Маргариты Монро были микрочастицы того самого ковра, что лежит на одной из дач в «Золотой пади», где его превосходительство иногда изволит отдыхать душой и телом...
– Почему это не отражено в деле?
– Потому что волоконца для сравнительного анализа мне птичка на хвосте принесла, а в серьезную бумагу такое не впишешь, вот и нет бумаги...
– Опять ваши нетрадиционные методы?
– Да что вы, – сказала Даша. – Совпадение такое вышло, долго объяснять.
– В конце концов, что это доказывает? Что она была на той даче, и не более того. Мы с вами это и так знаем. Вы мне факты дайте. – Он покосился в сторону изрешеченных пулями машин. – Пока вас не... опередили...
– Я бы рада, – уныло сказала Даша. – Так где ж их взять-то...
* * *
...Майор Шевчук – тот, что мужского рода – обожал, возникнув после долгого исчезновения, гордо выложить некий нестандартный гостинец. Каковому обыкновению не изменил и на сей раз, плюхнув на стол домашним образом закопченную сохатину и сопроводив комментарием:
– Чтобы пожрала как следует, а то осунулась тут без меня... В майорах нелегко, меня самого из майоров выперли, так что учен жизнью.
– Не переживай, – сказала она рассеянно. – Меня, может, тоже скоро выпрут, вот и будем квиты. Только не надо трагических гримас, я тебя умоляю, пошутила просто... Не ожидается пока громов с молниями.
– А почему тогда тебя пасут? – серьезно спросил отец.
– Ты что городишь, майор?
– Да ничего. Двое многообещающих мальчиков торчали в подъезде, и пока я поднимался, один пошел следом, с понтом звонить в квартиру повыше – только я в прихожей послушал, как он потом на цыпочках назад возвращается...
«Волхович? – подумала Даша. – А может, и Фрол – в целях бережения». Правда, будь это Фрол, выдумал бы что-нибудь нестандартное, вроде выездного заседания клуба филателистов аккурат возле ее площадки...
– Мальчики на криминальных не похожи, – уточнил майор.
– Глупости, – сказала она. – Показалось.
– Ни хрена подобного.
– Ну ладно, поделюсь служебными секретами, – лихо солгала она. – Охрана это, родитель. Ничего страшного, не переживай, просто пару деньков следует поберечься...
Подумала: не вызвать ли Пашу Горбенко с соответствующим сопровождением? Не мог майор ошибиться, по пустякам панику, не поднимает. Нет, не пойдет. Возьмешь их, а потом окажется, что это благонамереннейшие – по документам – обыватели... Не будут мочить – никакого чувства опасности нет, так что пусть себе топчут подъезд...
– Ага, – сказал майор. – То-то у тебя карман халата пушечкой оттянут... Слушай, может, мне свистнуть своих частников и устроить панихиду с танцами?
– Остынь, – сказала она решительно. – Нет, серьезно, будь это опасно по-настоящему, не стала бы я дома торчать. Так, игры конца двадцатого века... У молодежи кровь играет. – Подумав, она добавила: – С бело-зелеными малость поцапалась. Сам подумай, какой от них вред? Пустячки... Шарахнуть разок в потолок, им и хватит.
И выдержала его взгляд с самым невинным видом. Поверил, кажется.
– Ну да, говорил мне кто-то, что ты их намедни потрепала... Лопай мясо.
– Где это тебе перепало?
– В «пятнашке», – поведал майор. – Они там сейчас веселенькие ходят, деньги поступили. Наша фирмочка туда перевозила кое-что, то есть, конечно, перевозил заказчик, а мы охраняли. В обстановке жуткой тайны.
– Тоже мне, тайны, – сказала Даша. – Лепят они там зенитные комплексы для эллинов, а перевозили вы, скорее всего, электронику из «Шантартриггера». Заказик и в самом деле хлебный... только об этом каждая собака знает, так что не строй ты из себя Джеймса Бонда...
– Точно, знают?
– Вся губерния вкупе со всей Россией, – сказала Даша. – Газеты читать надо, а не одну только «Секс-миссию»...
Когда раздался звонок в дверь, она даже не вздрогнула – с чего бы вдруг? – спокойно поднялась.
– Сиди, – сказал майор, ловким движением извлекая на свет божий тяжелый газовик. – Сам пойду, и если что, влеплю резинкой промеж глаз, так что мало не покажется...
Она все же двинулась следом, опустила руку в карман халата и сдвинула предохранитель. Паниковать раньше времени не стоило, но и сегодняшний налет на машины Бека беспечности не прибавлял.
Взвела кругленький курок плоского ПСМ и стояла так, чтобы при нужде моментально шарахнуть поверх отцовского плеча. Майор оглянулся, оценил обстановку и, подавшись вправо, чуть приоткрыл дверь, держа газовик за спиной.
Даша досадливо вздохнула про себя: на площадке стоял Роман – с невозмутимой американской улыбкой, с большой коробкой, перевязанной розовой лентой, с ярким пакетом и упакованным в целлофан букетиком.
Майор вопросительно кашлянул. Устраивать при нем выяснение отношений никак не хотелось, и Даша, вынув руку из кармана, спросила:
– Какими судьбами?
– Ты же приглашала, – сияя белозубой улыбкой, как ни в чем не бывало заявил Роман. – Вот и осмелился... Впустишь?
– Заходи, – сказала она, чертыхнувшись мысленно.
Роман вошел, преподнес ей цветы, поздоровался с майором, едва успевшим сунуть газовик за пояс под свитер, совершенно непринужденно подал ему пакет, пояснив: «Тут, по русскому обычаю...» – и протянул Даше коробку:
– Должок от нашего общего знакомого, полковника...
– Вот от полковника я и спички горелой не приму, – сухо сказала она.
– Вру, – сказал Роман с видом крайнего раскаяния. – На самом деле – подарок от меня. Я-то, кажется, ничем не прогневил? – Он повернулся к майору: – Рассудите, как беспристрастный арбитр: может мужик сделать подарок близкой женщине от чистого сердца?
– А запросто, – сказал майор. – Смотря что, конечно...
– Да пустяк, платьишко из «Шарма».
– Ну, это вполне в традициях, – с непроницаемым видом одобрил майор. – Ежели близкой – тогда конечно...
Даша не сомневалась, что в глубине души любящий родитель если и не надрывается от хохота, то все равно считает происходящее бесплатным развлечением. В его взгляде определенно читалось: «Самостоятельная, говоришь, и в личной жизни терпеть не можешь подсказок? Вот и выкарабкивайся... Не маленькая, чай». Примерно так он иногда и выражался вслух.
Она сердито приняла дурацкую коробку, тут же положила на ящик для обуви, сунула сверху букет.
– Я тут коньячок прихватил, – сообщил Роман, вешая дубленку. – Тот, что тебе на даче понравился. Если ты не в настроении, выставляй без церемоний, я ж на тебя сердиться совершенно не в состоянии, проклятье ты мое... Майор невозмутимо принялся натягивать пуховик:
– Ну, я побежал, а то еще машину раскурочат, я ее на сигнализацию не ставил. Даш, а этих, в подъезде, мимоходом воспитаю, не беспокойся...
– Я вас умоляю, не надо, – сказал Роман. – Это мои, изволите ли видеть, охраннички, дергаются следом, положено им. Времена нынче беспокойные, вот и опасаются, только что в туалет не таскаются.
– Вот оно что, – успокоился майор. – Тогда, конечно, не буду. Ну, я исчез, а ты, егоза, гостя не обижай, гость, знаешь ли, от бога...
– Хорошо, папочка, – сказала она тоном воспитанной девочки (но прямо-таки источавшим змеиный яд). – Постараюсь.
Когда за майором звучно захлопнулась дверь, она спокойно скрестила руки на груди и уставилась на незваного гостя:
– Ты случайно не помнишь, кто там хуже татарина?
– Два татарина, наверно, – пожал плечами Роман. – Или – три. Даша, я безумно рад тебя видеть. Хочешь, на колени встану?
– Хочу, – сказала она с вызовом. Он, не чинясь, опустился на колени и, задрав голову, поинтересовался:
– Долго стоять? Чтобы не выгнала?
– Вставай, клоун, – фыркнула она со вздохом. – От тебя, я смотрю, не отделаешься...
– А ты хочешь отделаться? Ну, честно?
– Ты себя в самом деле полагаешь роковым соблазнителем?
– Ни капельки, – сказал он. – Вот ты себя полагаешь роковой красоткой? Нет? И правильно. Я тоже кто угодно, только не роковой соблазнитель. Мужик, которого чертовски тянет к конкретной женщине, у которой прикосновение его руки, смею надеяться, омерзения не вызывает... Я тебе говорил, и еще раз повторю – не буду вкручивать про внезапно вспыхнувшую любовь и прочие красивости. Не те мы с тобой субъекты. Но вот в то, что мы двое – два осколочка гармонии, я твердо верю. Ведь не зря искра проскакивает, электрическая...
Даша не отстранилась, когда он притянул ее к себе. Немного погодя высвободилась, запахнула халат и, не глядя на него, сказала:
– Подожди, рюмки достану...
Расставляя на столике в своей комнате нехитрую утварь для легкой пьянки, она попыталась прислушаться к собственным ощущениям – и вынуждена была признать, что в душе царит полный сумбур. В чем его обвинять, она пока решительно не представляла – не было полной уверенности, что он причастен к происходящему, то, что поведал Фрол, касается лишь самого Фрола и его компании, пусть специфически сводят специфические счеты. То, что иные «дачники» Романа побаиваются и уважают, ни о чем еще не свидетельствует. В конце концов, то, что произошло с Беком, – следствие жизни, которую выбрал сам Бек. Вот если бы оказалось, что Роман хоть каким-то боком имеет отношение к двум другим смертям, что он наследил на Короленко – разговор будет иной, собственно, и не разговор вовсе...
– Знаешь, за что ты на меня ощериваешься? – спросил Роман негромко. – Не за то, что я будто бы подавляю твою волю, – да боже упаси, подавишь твою волю, как же... Сама кого хочешь подавишь... У меня создалось впечатление, что ты чертовски боишься быть обыкновенной. Взять да и простецки взвыть от удовольствия. Суперменшей тебе надо быть двадцать четыре часа в сутки... Вот и щетинишься.
– Ладно, психолог, – сказала она, усмехнувшись. – Разлей коньяк. Что там Волхович, он-то как щетинится?
– Плевать мне, как он щетинится, – отмахнулся Роман. – Ежели по большому счету, ваши с ним дела меня не касаются. Ну зачем мне это надо? Конечно, если он вздумает тебе делать пакости, скажи. Найду способ утихомирить.
– Бог ты мой, какие мы влиятельные...
– Не в том дело. Кого-кого, а уж свою женщину я защитить обязан. Ты только не начинай опять, прекрасно понимаю, что ты в этом городе самая крутая... Но должно же быть что-то чисто человеческое?
– Ну, я, вообще-то, не уверена, будто я – твоя женщина, – сказала Даша. – А защищаться сама привыкла.
– Из-за чего Волхович у тебя на крючке?
Даша молча смотрела на него и улыбалась.
– Вопрос снимается, как политически незрелый, – сказал Роман весело. – А я у тебя не на крючке?
– Гоняла бы я с тобой в таком случае коньяки...
Пистолет неприятно оттягивал карман халата. Даша сердито вынула его и сунула в секретер.
– Я-то думал, вроде бы под подушку полагается, ежели классически...
Она промолчала. Подумала, что сама себе противоречит: то считает его главной пружиной неведомого механизма, то пытается зациклиться на презумпции невиновности. Неужели только оттого, что готова стонать в его объятиях от неприкрытого звериного удовольствия? «Я не потеряла голову, – повторяла она, как заклинание, – я не потеряла голову, просто испытываю нечто, чего прежде не было, вот и весь сказ... Вот именно, не было. Я играю, да и он лицедействует, умом мы, скорее всего, понимаем все про другого, но присутствует еще что-то, и это загадочное нечто нельзя списать на изощренную игру: противоестественная тяга жертвы и охотника, ежесекундно меняющихся ролями, стремление выиграть... и тут же жажда наслаждения, не имеющая ничего общего со сложнейшей шахматной партией... может, мы оба такие уроды, что даже лицедействовать стремимся насквозь естественно. Неразрывно сплести охоту и удовольствие друг от друга? Что ж, в мире, где столько уродов, никого это не удивит ни капельки...»
Она машинально доложила ногу на ногу, перехватила его взгляд и уселась, как школьница в классе.
– Интересно, ты краснеть умеешь? – спросил он тихо.
– Разучилась, – отрезала Даша. – Музыку поставим?
– Подожди, я сам. – Он вынул из кармана кассету. – Запись где-то уникальная – домашний концерт Риточки Монро, который в серию не пошел по причине несоответствия примитивным вкусам толпы... Вмажем?
Она налила себе доверху немаленькую рюмку, спасаясь от тягостных раздумий, ахнула, как воду. И тут же наполнила вновь, откинулась на спинку потертого кресла, слушая ленивый, богатый, хрипловато-сонный голос:
Она прикрыла глаза – казалось, засасывает некая бездна. Она раздвоилась – на рыжую стерву, умевшую бить так, что хрустели кости, и беспомощную, испуганную девочку. И поразилась лицу Романа, слушавшего песню с небывалой сосредоточенностью, – у него был вид человека, тщетно пытавшегося вспомнить растаявший сон.
Афиши старого спектакля
мы в речку выбросим, смеясь.
Вина не пролили ни капли,
но жизнь до капли пролилась.
Творим легенды невозбранно,
и непохожи оттого
герои вашего романа
на героиню моего...
– Как ты думаешь, кто ее убил? – спросила она.
Но в парадоксы мы одеты,
но сроду нет на нас креста,
и не хотим держать в секрете,
что жизнь запутанно проста.
И только небо, только звезды под ногами,
и все вопросы чуть жестоко решены,
и ей одной, лишь ей одной, Прекрасной Даме
все наши мудрые грехи посвящены...
– Кого? – Роман и в самом деле очнулся, как разбуженный. – А... Жизнь. У жизни есть свойство убивать... Дашенька, до того я устал от этой жизни... Что самое скверное, другой не хочется... «Ибо иго мое благо и бремя мое легко». Евангелие от Матфея. А вот интересно, могла бы ты войти в мою жизнь?
– Дорогой шлюхой? – усмехнулась она.
– Волком в стаю, Дашка.
– Настоящие волки из стаи в стаю не переходят. Так-то вот.
Они сидели, касаясь друг друга коленями, и Даша поразилась странной смеси жестокости и беспомощности, на миг исказившей его лицо. Впервые ей встретился человек, которого невозможно было понять до конца...
Через миг она оказалась в его объятиях. Первое время боролась – совсем не так, как следовало бы бороться обученной боевой собаке, чисто по-женски трепыхаясь. Что-то за всем за этим стояло, и объятия были не просто объятия, и в воздухе неощутимым электричеством витало что-то непонятное... мотом сломалась, позволила опустить себя на диван, закинула руки за голову, подчиняясь его движениям, не шевельнулась, когда он длинным и прочным поясом от старого халата привязывал ее запястья к обшарпанному поручню дивана. Увидела совсем рядом его лицо, легонько попыталась освободиться. Запястья были привязаны бережно, так что боли не было, но освободиться не удалось бы.
– Настоящий столичный стиль кавалера из метрополии... – усмехнулась она, чувствуя, как голос временами пресекается.
– А не боишься, что я тебя убью? – спросил он вдруг.
– Нет...
– Потому что отец меня видел?
– Да нет, я про вообще... – Она улыбнулась и помотала головой, разметав волосы по плечам, она и в самом деле нисколечко не боялась, потому что обрела способность угадывать ходы наперед, по крайней мере, в этой игре. – Не от твоей руки, милый, мне пасть суждено...
Роман вышел и тут же вернулся со своим узким шелковым шарфом. Наклонившись над ней, неторопливо завязал ей глаза, крепко поцеловал в губы.
– Свет погаси, – попросила Даша шепотом.
– А вот уж нет. Погашу, когда покраснеешь.
– Дождешься...
Почувствовав губами касание стекла, она приоткрыла рот, проглотила коньяк, не поперхнувшись. Полы халатика разлетелись, она ощущала прикосновения ладоней и губ, как никогда прежде остро, ожогами, постанывая и зажмурившись под повязкой – волки любили друг друга. Это волчьи зубы осторожно покусывали ее живот, опускаясь все ниже, волчьи лапы сжимали ее бедра под беспощадным электрическим светом. Кажется, она жарко покраснела, сообразив наконец, что с ней сейчас проделают, – но волчицы столь же бесстыдны, как и волки, и Даша, открыв настойчивой пасти самое сокровенное местечко, слепо закинула голову, ища губами напрягшуюся плоть. Волк и волчица содрогались от дикого наслаждения властью над самым интимным, победителей и побежденных не было, звери правили брачный танец...
Они измотали друг друга – когда магнитофон давно умолк, а глупые причиндалы первых любовных игр улетели в угол, – то ли любили, то ли насиловали, впиваясь зубами, переплетаясь наобум, но с удивительной гармонией, сливщись в одно нерассуждающее, налитое наслаждением тело с единой, растворившейся в затмении душой, и эта душа была – волчья, и не было ничего удивительного в том, что за окном стояла почти полная луна, так оно и полагалось...
Одновременно почувствовали, что не в силах больше шевельнуться, замерли на смятых простынях. Свет давно уже погасили, как-то ненароком, и серебристое лунное сияние прочертило поперек комнаты призрачную полосу. По всем канонам жанра именно сейчас должны были последовать роковые признания, разнеженная выдача тайн, но жизнь не имеет ничего общего с детективными штампами, и они просто-напросто валялись обессиленно, временами легонько касаясь друг друга, что снова вызывало ощущение электрического ожога.
Первые струйки сигаретного дыма заклубились в лунном сиянии. На улице припозднившийся пьяный с преогромным воодушевлением исполнял народную песню «Ой мороз, мороз!»
– Странное дело, но мне тебя почему-то хочется убить, – сказал Роман.
Даша хмыкнула, легонько сжав притомившуюся плоть:
– Легче сказать... Я вот за всю жизнь никого еще не убила...
– Серьезно?
– Ага. Так что могу тебе сказать авторитетно: предприятие это непростое. Правда, ежели сжать как следует и давануть...
– Дашка, больно!
– То-то. Убивец выискался. А вот если я сейчас не ослаблю хватки, а вовсе даже наоборот? Сумеешь высвободиться?
– Ну нет, конечно.
– Вот видишь. И начну допрашивать с пристрастием. Скажем, что вас, гражданин, связывает с неким полковником Волховичем?
– Вино и бабы.
– Неубедительный ответ.
– Чем богаты. Почему это – неубедительный? И вообще оставь ты этих солдафонов в покое. Я понимаю, они тебя чем-то там обидели, но ничего ведь не добьешься.
– Это в порядке запугивания?
– Брось, Даша... В порядке доброго совета. Все равно твое же начальство с превеликим удовольствием на тебя и свалит все шишки. Только ты не напрягай проницательность, никто меня ни о чем не просил, да и не согласился бы я по просьбе какого-то полковничка пугать женщину, с которой мне так хорошо... Пусть сами стараются, коли охота, – но вот как раз этого мне категорически и не хочется.
– Что, защитить тянет?
– Вполне естественное мужское желание.
– Не привыкла я, чтобы меня защищали.
– Не в том дело, – сказал Роман задумчиво. – Не в твоей половой принадлежности. Тут получается так, что не женщину защищаешь, а индивида. Которого угораздило во что-то вляпаться.
– Интересно, во что?
– А я знаю? – сказал Роман. – Дураку ясно, что они прокручивают какую-то гнусь. С ними это время от времени случается, с золотопогонниками.
– А эта гнусь случайно не именуется операцией «Гроза»?
Чуда не произошло – опять-таки вопреки канонам жанра Роман нисколечко не вздрогнул, не вскинулся порывисто, преспокойно лежал, обняв ее, легонько водя ладонями по влажной коже. И голос звучал совершенно бесстрастно:
– В жизни не слышал. Мое дело – финансы и бизнес. Тут уж я, как рыбка в воде. А лезть в их операции – головы не сносишь.
Бог ты мой, как правдиво и убедительно это прозвучало... Не встреться Даша с воскресшим из мертвых Фролом – вообще не связала бы лежащего рядом мужика с двойной игрой, вторым дном и подтекстами. Даже на даче могла бы не обратить внимания на то, как он умело дирижировал неким процессом...
– А убить-то меня почему хочется? – фыркнула она.
– Потому что не могу тебя не то что укротить – привязать к себе. А хочется, честно тебе скажу... Его жаркое дыхание приблизилось, и вновь – бешеное слияние тел...
* * *
...Вранье, будто истина открывается после методичных раздумий за столом и решение соскальзывает с кончика пера, словно результат долгих, старательных, несуетливых вычислений. Обычно озарение приходит вспышкой. Не само по себе, конечно, – после того, как мозг долго и мучительно перебирает все мыслимые варианты, не в силах поймать ускользающую истину, после того, как человек ощущает лбом холодный камень тупика, совершенно внезапно подсознание выбрасывает отгадку, словно игральный автомат – звенящую груду монет. Примеров в истории хватало – а уж в сыскном деле тем более... «Случай, все случай!» – любил восклицать один из лучших сыщиков России Иван Путилин,
Именно так с ней произошло – и тоже не впервые. Потому что пребывала в некоем измененном сознании – после бешеной любви, коньяка, ощущения противоестественной игры с партнером, который, в свою очередь, старательно ведет свою игру...
Уже ближе к утру, лежа в объятиях заснувшего Романа и ощущая вокруг зыбкий полусон-полуявь, она вдруг поняла, почему ее до сих пор не убили. Почему ее и не собираются убивать. А самое главное – нашла крота.
Ошибиться она не могла по одной-единственной, чертовски веской причине: стоило сделать оба пришедших ей в голову допущения, как абсолютно все происходящее нашло свое место в мозаике. Не осталось никаких противоречий, все до единого факты получили объяснение, все странности перестали быть таковыми, ни одной загадки не осталось.
Правда, она не чувствовала ни малейшей радости – одно тупое отвращение от того, что в наш богатый на гнусности век, как оказалось, все-таки возможно выдумать вовсе уж запредельную пакость...
Даже в жар бросило, она испугалась умереть в следующую секунду – и унести все это с собой. Как ни удивительно, теперь стало еще труднее: она совершенно не представляла, как следует играть в изменившихся обстоятельствах. Плюнуть на этику и неписаный кодекс, разыскать Фрола и выложить все? Самой можно и не справиться... Нет, не пойдет. Самой придется расхлебьпзать. И мстить – тоже самой...
Глава девятнадцатая.
ИГРА С БОЛВАНОМ
Шумков вошел соколом, не глядя по сторонам, приблизился к столу и, придерживая генеральскую шашку, отвесил короткий поклон по всем правилам русской императорской армии.
– Садитесь, – как ни в чем не бывало сказала Даша. – Шапочку снимите, а то у нас жарко, голова взопреет...
Орел-атаман одарил ее неприязненным взглядом, но папаху снял и положил на колено. С шашкой у него проблем было больше – то стукала по полу, то скребла, стоило ему пошевелиться.
– Может, в уголок поставите? – невинно спросила Даша. – Мешает ведь... в старые времена, я слышала, господа офицеры садились за стол токмо сняв сабли...
– Объясните, по какому праву меня арестовали.
– Помилуйте, кто это вас арестовывал? – спросила Даша,
– То есть как это?
– Заявились ваши сержанты, дали расписаться в повестке, привезли...
Он покосился через плечо – Паша Горбенко, согласно старой диспозиции, расхаживал у него за спиной, задумчиво постукивая кулаком по ладони. И, как всегда, производил впечатление.
– Вас не только не арестовывали, но и не задерживали, – сказала Даша без малейшего ехидства. – Вас всего-навсего доставили. Если выражаться бюрократически, для выяснения некоторых обстоятельств.
– Вопрос можно? – ощетинился Шумков. – Вам объяснили уже, что не следует по-бандитски хватать на улицах членов нашего движения?
– Объяснили, а как же... – рассеянно кивнула Даша. – Подробно. Только тема нашего разговора будет совершенно другая. Для начала я вас должна официально предупредить об ответственности за дачу ложных показании... Вам, помнится, эта процедура по нашей первой встрече знакома? Распишитесь, пожалуйста. И – за дело. Постараюсь поберечь ваше драгоценное время, да и свое, с вашего позволения, тоже... Кроме приватизированной вами квартиры, где вы прописаны, вам принадлежит, как оказалось, еще одна – Короленко, дом тридцать один, квартира сорок шесть...
– Это что, против законов?
– Ничуть, – сказала Даша. – А вот убивать сотрудников милиции – это как раз против законов...
И, не теряя времени, выложила перед ним стопочку бумаг с подколотыми фотоснимками – мертвый Воловиков, в нескольких ракурсах, интерьер квартиры, автомат крупным планом...
На человека стороннего, мирного обывателя такие снимки действуют, словно в поговорке насчет простейшего сельскохозяйственного орудия и деталей мужского организма.
– Садитесь, – как ни в чем не бывало сказала Даша. – Шапочку снимите, а то у нас жарко, голова взопреет...
Орел-атаман одарил ее неприязненным взглядом, но папаху снял и положил на колено. С шашкой у него проблем было больше – то стукала по полу, то скребла, стоило ему пошевелиться.
– Может, в уголок поставите? – невинно спросила Даша. – Мешает ведь... в старые времена, я слышала, господа офицеры садились за стол токмо сняв сабли...
– Объясните, по какому праву меня арестовали.
– Помилуйте, кто это вас арестовывал? – спросила Даша,
– То есть как это?
– Заявились ваши сержанты, дали расписаться в повестке, привезли...
Он покосился через плечо – Паша Горбенко, согласно старой диспозиции, расхаживал у него за спиной, задумчиво постукивая кулаком по ладони. И, как всегда, производил впечатление.
– Вас не только не арестовывали, но и не задерживали, – сказала Даша без малейшего ехидства. – Вас всего-навсего доставили. Если выражаться бюрократически, для выяснения некоторых обстоятельств.
– Вопрос можно? – ощетинился Шумков. – Вам объяснили уже, что не следует по-бандитски хватать на улицах членов нашего движения?
– Объяснили, а как же... – рассеянно кивнула Даша. – Подробно. Только тема нашего разговора будет совершенно другая. Для начала я вас должна официально предупредить об ответственности за дачу ложных показании... Вам, помнится, эта процедура по нашей первой встрече знакома? Распишитесь, пожалуйста. И – за дело. Постараюсь поберечь ваше драгоценное время, да и свое, с вашего позволения, тоже... Кроме приватизированной вами квартиры, где вы прописаны, вам принадлежит, как оказалось, еще одна – Короленко, дом тридцать один, квартира сорок шесть...
– Это что, против законов?
– Ничуть, – сказала Даша. – А вот убивать сотрудников милиции – это как раз против законов...
И, не теряя времени, выложила перед ним стопочку бумаг с подколотыми фотоснимками – мертвый Воловиков, в нескольких ракурсах, интерьер квартиры, автомат крупным планом...
На человека стороннего, мирного обывателя такие снимки действуют, словно в поговорке насчет простейшего сельскохозяйственного орудия и деталей мужского организма.