Цао Сюэцинь. Сон в красном тереме. Т. 2. Гл. XLI – LXXX.

   Поскольку во дворце Жунго почти никого не осталось, управляющий Лай Да назначил ночных сторожей, велел запереть все гостиные и парадные залы и закрыть все входы и выходы; таким образом, во дворец входили и выходили через западную угловую калитку. А как только садилось солнце, запиралась и эта калитка.
   В саду Роскошных зрелищ тоже были заперты все ворота, открытыми оставались лишь одни, небольшие, ведущие к дому госпожи Ван, которыми обычно пользовались все живущие в саду девушки, а также ворота, ведущие на ту сторону, где жила тетушка Сюэ. Эти ворота незачем было запирать, так как через них можно было попасть лишь во внутренний двор дворца Жунго.
   Юаньян и Юйчуань заперли господские покои, сами же вместе с остальными служанками жили в прихожих. Жена Линь Чжисяо на ночь присылала во дворец с десяток пожилых женщин, а в залах и коридорах разместила мальчиков-слуг, чтобы сторожили и отбивали стражи. В общем, все было предусмотрено и сделано самым тщательным образом.
   Однажды ранним весенним утром Баочай, едва проснувшись, откинула полог и соскочила с кровати. Было ясно и свежо. Баочай приоткрыла дверь и выглянула наружу. На влажной земле ярко зеленел мох – недавно, видимо, прошел дождик.
   Баочай разбудила Сянъюнь. Та села к зеркалу причесываться и сказала:
   – Щеки что-то чешутся. Наверное, персик расцвел, и у меня снова появились прыщи. Дай немного розовой мази, сестра, я смажу лицо.
   – У меня нет, – ответила Баочай, – я сестрице Баоцинь отдала… Надо попросить у Чернобровки. У нее много. Собиралась взять у нее, но все забываю. Не чешется – и ладно.
   Она велела Инъэр пойти к Дайюй попросить розовой мази.
   – Погоди, – сказала тут Жуйгуань, – вместе пойдем. Заодно навестим Оугуань.
   Девушки вышли со двора Душистых трав, смеясь и беседуя, дошли до плотины Ивовых листьев и поднялись на дамбу. Сережки ив уже распустились и золотыми нитями свисали над водой.
   – Ты умеешь плести из ивовых прутьев? – спросила подругу Инъэр.
   – Что плести? – с улыбкой спросила Жуйгуань.
   – Мало ли что! Всякие безделушки да полезные вещи, – отвечала Инъэр. – Сейчас я сломаю несколько прутиков и сплету корзиночку для цветов. Увидишь, как красиво получится!
   Она сломала несколько молодых побегов и на ходу стала плести корзиночку. Пока они шли, корзиночка была готова, и в нее поставили цветы, сорванные по дороге. В самом деле получилось очень красиво.
   – Милая сестрица, подари корзиночку мне! – весело попросила Жуйгуань.
   – Я подарю ее барышне Линь Дайюй, – ответила Инъэр, – а на обратном пути сплету для всех.
   Тем временем они добрались до павильона Реки Сяосян.
   Дайюй только что встала. Заметив у Инъэр корзиночку, она радостно воскликнула:
   – Кто это сплел? И цветы свежие!
   – Это я сплела, для вас, – ответила Инъэр.
   – Не удивительно, что все восхищаются твоим искусством! – промолвила Дайюй. – Эта корзиночка – выше всякой похвалы!
   Она повертела корзинку в руках и велела Цзыцзюань поставить ее на столик.
   Инъэр справилась о здоровье тетушки Сюэ, которая была здесь, а потом попросила розовой мази, и Дайюй велела тотчас ее принести.
   – Я уже здорова, – сказала Дайюй, – и собираюсь прогуляться. Передай барышне, чтобы не беспокоилась и не приходила справляться о здоровье мамы, мы сейчас сами к ней придем, вместе поедим и повеселимся.
   Инъэр поддакнула и пошла за Жуйгуань. Та сидела в комнате Цзыцзюань и о чем-то оживленно беседовала с Оугуань. Инъэр с улыбкой обратилась к Оугуань:
   – Твоя барышня собирается к нам. Может быть, и ты пойдешь и будешь ей прислуживать?
   – С удовольствием, – обрадовалась Цзыцзюань. – Эта Оугуань так надоела нам своим озорством!
   Цзыцзюань завернула в шелковый лоскут палочки, которыми обычно ела Дайюй, и, передавая их Оугуань, сказала:
   – Иди с ними, хоть какая-то польза от тебя будет!..
   Оугуань взяла палочки и вышла вслед за Инъэр и Жуйгуань. По дороге Инъэр снова наломала ивовых прутьев, села на камень и принялась плести корзинку, приказав Жуйгуань идти вперед и отнести розовую мазь. Однако Жуйгуань и Оугуань залюбовались ее работой и никак не могли уйти.
   – Идите, идите! – заторопила их Инъэр. – А то перестану плести!
   – Ладно, мы отнесем мазь и сразу вернемся, – сказала Оугуань и ушла, увлекая за собой Жуйгуань.
   Инъэр продолжала плести корзинку и не заметила, как к ней подошла Чуньянь, дочь няньки Хэ.
   – Что это вы плетете, барышня? – поинтересовалась она.
   Между девушками завязался разговор, который был прерван появлением Жуйгуань и Оугуань, они уже успели отнести мазь и вернулись.
   Завидев Оугуань, Чуньянь спросила:
   – Что за бумагу ты сжигала третьего дня, когда моя тетка тебя заметила? Она хотела пожаловаться, но не осмелилась, потому что господин Баоюй ей пригрозил. Но моей маме она все же рассказала об этом, а я случайно услышала. Неужели у вас столько ненависти, что вы никак не можете от нее избавиться?
   – Какая же тут ненависть? – усмехнулась Оугуань. – Просто они меры не знают в своей жадности и злятся на нас! Неплохо они поживились за наш счет в эти несколько лет! Или я, может быть, вру?
   – Она моя тетя, а тетю нельзя осуждать, – возразила Чуньянь. – Недаром господин Баоюй говорит: «Посмотришь на девушку – драгоценная жемчужина. Авыйдет замуж – откуда-то берутся изъяны. Когда же состарится – рыбий глаз, да и только. Удивительно! Трижды в своей жизни человек меняется». Эти слова на первый взгляд кажутся наивными, но, если поразмыслить, в них скрыта глубокая истина. Не знаю, как другие, а моя мама и тетя чем старше, тем жаднее. Когда-то они роптали, что им не дают никакого дела. Потом меня взяли во двор Наслаждения пурпуром, одним ртом стало меньше, и расходы у них сократились. Мало того. Ежемесячно я им давала по четыреста – пятьсот монет, но они все равно были недовольны. Спустя некоторое время их обеих взяли служить во двор Душистой груши, где моя мама удочерила Фангуань, а тетя – Оугуань. Так что все эти годы они жили безбедно. Ну, а сейчас, когда они поселились в саду и работают там, и говорить не приходится. Теперь моя мама поссорилась с Фангуань да еще вызвала гнев Баоюя, когда принялась студить для него суп. Хорошо, что у нас в саду живет много народу и не упомнишь, кто кому доводится родственником! А если бы помнили? Как бы я смотрела людям в глаза? Вот ты сейчас наломала прутьев. А известно тебе, что эта часть сада отдана на откуп моей тете? Она встает на рассвете, а ложится спать поздним вечером. Трудится не покладая рук да еще нас заставляет следить, как бы чего не поломали и не попортили. Боюсь, скоро не останется времени на мои прямые обязанности! Мама и тетушка ходят по саду и тщательно следят, чтобы никто травинки не тронул, а ты нарвала таких красивых цветов и наломала веток с молодого деревца. Увидишь, как они рассердятся, когда придут сюда.
   – Если бы это сделала не я, дело другое, а мне разрешается, – возразила Инъэр. – После того как землю разделили и отдали на откуп, обещали все необходимое доставлять барышням домой. К примеру, кто ведает цветами, присылает цветы, кто травами – травы. А наша барышня заявила: «Мне ничего не присылайте, понадобится – скажу». Так она до сих пор ничего и не попросила. Думаю, твоя мать постесняется ругать меня за то, что я сорвала несколько цветочков и сломала несколько веток.
   Не успела она договорить, как заметила приближавшуюся к ним тетку Чуньянь. Инъэр и Чуньянь мигом вскочили и предложили женщине сесть. Тетка, глянув на ивовые ветки и сорванные цветы, рассердилась было, но, увидев, какую красивую корзинку плетет Инъэр, не решилась ее ругать и выместила свою злость на Чуньянь.
   – Сколько раз посылала тебя присматривать за садом, но ты только и знаешь, что развлекаться. А позовут господа, говоришь, что в саду занята. Прячешься за моей спиной как за ширмой, а сама бездельничаешь!
   – Ты заставляешь меня работать, а сама боишься, что тебе за это влетит от господ, виновата же во всем я, – огрызнулась Чуньянь. – Что же мне, разорваться на части?
   – Не верьте ей, тетушка, – вмешалась в разговор Инъэр. – Это она нарвала цветов и наломала веток, пристала, чтобы я сплела ей корзиночку. Я ее гоню, а она не уходит.
   – Пожалуйста, не шути! – воскликнула Чуньянь. – А то старая, чего доброго, твои слова всерьез примет.
   Старуха и в самом деле была на редкость бестолковой и глупой, совсем из ума выжила. Она только и думала, как бы нажиться, остальное ее не интересовало. И вот теперь, услышав слова Инъэр, она несколько раз прошлась палкой по спине Чуньянь и закричала:
   – Паршивка! Я тебе дело говорю, а ты огрызаешься! Даже мать довела до того, что терпеть тебя не может. Трещотка! Вот ты кто!
   – Сестра Инъэр пошутила, а ты сразу бить! —сквозь слезы крикнула Чуньянь – ей было и больно, и стыдно. – Что же я такого сделала, что мама меня не терпит? Разве я плохо подогревала воду для мытья головы? В чем я провинилась?
   Инъэр опешила. Она и подумать не могла, что ее шутка так подействует на старуху.
   – Я пошутила, тетушка, – торопливо сказала она, беря старуху за руку. – Не надо ее бить! Не позорь меня!
   – Вы в наши дела не вмешивайтесь, барышня! – оборвала ее старуха. – Неужели я не могу при вас как следует поучить свою девчонку?!
   Ничего более глупого старуха сказать не могла. Инъэр покраснела и зло усмехнулась.
   – Ты что, так занята, что не нашла для этого другого времени? Или же ты ждала, когда я над ней подшучу? Что ж, продолжай, учи ее! Я погляжу!
   Инъэр села и снова принялась за корзиночку. Но тут раздался голос матери Чуньянь:
   – Ах, дрянная девчонка! Ты что здесь делаешь? Почему не натаскала воды?
   – Полюбуйся на нее! – подхватила тетка. – Совсем от рук отбилась, вздумала мне перечить.
   – Перечить? – возмутилась мать Чуньянь, с грозным видом наступая на дочь. – Родной тетке? Да это хуже, чем матери!
   Пришлось Инъэр снова вмешаться, и она стала рассказывать, что произошло. Но тетка, как обычно, слушать ничего не желала. Она схватила цветы и ивовые прутики и, тыча их в нос матери Чуньянь, закричала:
   – Видишь! Твоя дочка, как маленькая, в детские игры играет! Все меня оскорбляют, и она вместе со всеми! Что мне теперь делать?!
   Мать Чуньянь никак не могла успокоиться после ссоры с Фангуань, а слова тетки подлили масла в огонь. Как смеет девчонка не слушаться? И мать закатила Чуньянь звонкую пощечину.
   – Потаскушка! – ругалась она. – Ты что, актриса какая-нибудь? Или же берешь пример с той паршивой девчонки? Ну как вас после этого не учить? Пусть приемную дочь мне не разрешают учить, а родную – не запретят. Я, видите ли, не имею права появляться там, куда ходите вы, дряни этакие! Вот и нечего бегать и грубить мне!
   Она схватила ивовые прутья и ткнула ими в лицо дочери:
   – Что ты из этих прутьев плетешь?
   – Это я плету, – возразила Инъэр, – и нечего, как говорится, указывая на тутовое дерево, ругать акацию!
   Женщина завидовала Сижэнь, Цинвэнь и другим старшим служанкам из комнат барышень, ибо знала, что, несмотря на молодость, они пользуются уважением господ и имеют больше прав, чем она, старуха. Она их побаивалась, уступала им, но ненавидела лютой ненавистью и старалась сорвать злость на ком придется. Оугуань она считала смертельным врагом своей старшей сестры и буквально видеть ее не могла.
   С громким плачем Чуньянь бросилась бежать в сторону двора Наслаждения пурпуром. Опасаясь, как бы Цинвэнь еще больше не рассердилась, узнав, что произошло, старуха бросилась следом за дочерью.
   – Чуньянь, вернись! – крикнула она. – Послушай, что я тебе скажу!
   Но Чуньянь продолжала бежать. Мать догнала ее и хотела схватить за руку, но Чуньянь еще быстрее побежала. Старуха же поскользнулась на влажном мху и растянулась на земле, вызвав смех Инъэр и остальных служанок.
   Инъэр в сердцах бросила в речку цветы и прутья и ушла домой. А тетка Чуньянь долго еще стояла на берегу, глядя на уплывавшие цветы, поминала Будду, горестно вздыхала и ругалась:
   – Негодница! Чтоб тебя гром поразил!..
   Затем она нарвала цветов и понесла барышням.
   Тем временем Чуньянь вбежала во двор Наслаждения пурпуром и столкнулась с Сижэнь. Та шла к Дайюй справиться о здоровье.
   – Барышня, спасите меня! – закричала она, обнимая Сижэнь. – Мать хочет меня убить!
   Тут как раз прибежала мать Чуньянь, и рассерженная Сижэнь на нее обрушилась:
   – За каких-то три дня ты успела побить и приемную дочь, и родную! И еще смеешь хвастаться, что ты хорошая мать! Законов, что ли, не знаешь?
   Женщина считала Сижэнь доброй, потому что со времени своего приезда ни разу не слышала, чтобы та грубила или ругалась, и потому сказала:
   – Ах, барышня, ничего вы не знаете, и не надо вмешиваться в наши дела! Вы и так всех служанок распустили!
   Она схватила Чуньянь, намереваясь ее поколотить. Разгневанная Сижэнь ушла в дом.
   Шэюэ в это время развешивала под деревом полотенца для просушки. Она все слышала и крикнула Сижэнь:
   – Не вмешивайся, сестра, посмотрим, что будет!
   Она незаметно сделала знак Чуньянь. И та бросилась в комнаты Баоюя.
   – Такого у нас еще не было! – засмеялись служанки.
   – Уймись, – сказала старухе Шэюэ. – Хотя бы из уважения ко всем нам!
   В это время на пороге появился Баоюй. Он держал Чуньянь за руку и успокаивал:
   – Не бойся, я тебя в обиду не дам!
   Чуньянь сквозь слезы рассказала о случившемся.
   Баоюй напустился на женщину:
   – Мало того, что ты здесь скандал учинила, так еще дочь свою обижаешь!
   – Тетушка говорит, будто мы не имеем права вмешиваться в ее дела, – сказала Шэюэ. – Может быть, она и права. Ведь мы жизни не знаем и мало в чем разбираемся. А тут нужен человек опытный, чтобы поучил тетушку вежливости и приличиям.
   Она подозвала девочку-служанку и приказала:
   – Пойди скажи Пинъэр, что я просила ее прийти. Если же она занята, пусть пошлет жену Линь Чжисяо.
   Девочка ушла. А женщины-служанки стали потихоньку советовать старухе:
   – Скорее проси барышень, чтобы вернули служанку. Если придет барышня Пинъэр, несдобровать тебе!
   – Пусть приходит! – заупрямилась старуха. – Кто может помешать матери учить свою дочь! Ведь это несправедливо!
   Служанки ушам своим не поверили.
   – А известно тебе, кто такая барышня Пинъэр? Ведь она доверенная второй госпожи Фэнцзе! Если рассердится, дело руганью не ограничится!
   В это время вернулась девочка-служанка и доложила:
   – Барышня Пинъэр прийти не может. Она спросила, в чем дело, и когда я рассказала, распорядилась: «Прогоните старуху и прикажите жене Линь Чжисяо отвести ее к воротам и дать сорок палок».
   Услышав эти слова, старуха затряслась от страха и с плачем бросилась к Сижэнь:
   – Я вдова, никому ничего дурного не сделала, всячески стараюсь угождать барышням! Что же я стану делать, если меня отсюда выгонят!
   Сижэнь стало жаль старуху.
   – И откуда ты взялась, такая бестолковая? – сказала она. – Хочешь служить у нас, соблюдай принятые в доме правила, слушай, что тебе говорят! Ведь над тобой же станут смеяться, если будешь каждый день безобразничать!
   – Ну что с ней разговаривать! – вмешалась Цинвэнь. – Выгнать, и все! Разве есть у нас время спорить с ней всякий раз?
   Женщина снова принялась умолять:
   – Я виновата, простите меня, барышни, сделайте доброе дело!.. Все из-за тебя, Чуньянь! Я тебя и пальцем не тронула, а оказалась виноватой. Хоть ты вступись за меня, милая моя девочка!
   Мольбы ее тронули Баоюя, он сжалился над старухой, не велел ее выгонять, но предупредил:
   – Смотри, не скандаль больше! Не то поколотят и выгонят!
   Женщина поблагодарила и поспешила выйти.
   Вскоре появилась Пинъэр и осведомилась, что произошло.
   – Все обошлось, не стоит вспоминать, – ответила Сижэнь.
   – Вот и хорошо, – кивнула Пинъэр. – Если можно, надо простить человека – меньше хлопот. Правда, я слышала, что теперь слуги часто перечат господам. То тут скандал, то там, не знаешь, где раньше улаживать.
   – Оказывается, не только у нас безобразия, – улыбнулась Сижэнь. – Где же еще?
   – За последние дни много чего случилось, похлеще, чем у вас, – ответила Пинъэр. – И зло разбирает, и смех!
   Все удивленно смотрели на Пинъэр.
   Если вам интересно узнать, что хотела рассказать Пинъэр, прочтите следующую главу.

Глава шестидесятая

Розовую мазь подменяют жасминовой пудрой;

с помощью эссенции мэйгуй раскрывают историю порошка гриба фулин

 
   Итак, все очень удивились, а Сижэнь спросила:
   – Что же еще случилось?
   – Случилось такое, что и в голове не укладывается, – с улыбкой ответила Пинъэр, – а как подумаешь, становится смешно. Потерпи, через несколько дней я тебе все расскажу, а сейчас времени нет для разговоров.
   Не успела она договорить, как появилась служанка Ли Вань.
   – Барышня Пинъэр! Моя госпожа вас заждалась, а вы, оказывается, здесь!
   – Бегу! – отозвалась Пинъэр, направляясь к выходу. Все рассмеялись, а Сижэнь проговорила:
   – С тех пор как ее госпожа заболела, Пинъэр словно пирожное: все хотят, но никак не дотянутся.
   Пинъэр ушла, и мы пока ее оставим и расскажем о Баоюе. Он сказал Чуньянь:
   – Пойдите с матерью в дом барышни Баочай и извинитесь перед Инъэр. Нехорошо обижать ее понапрасну!
   Чуньянь поддакнула и хотела выйти следом за матерью, когда Баоюй ее предупредил:
   – Только при барышне Баочай разговора не заводите, а то она будет ругать Инъэр.
   Мать и дочь шли мирно беседуя между собой.
   – Говорила я тебе, а ты не верила, – сказала Чуньянь матери. – Вот и нажила неприятности. Довольна?
   – Ладно, ладно, иди, негодница! – с улыбкой отвечала женщина. – Верно говорит пословица: «Со стороны виднее». Я все поняла, и нечего меня поучать!
   – Будешь посдержаннее, приживешься здесь. Плохо ли? – продолжала Чуньянь. – Баоюй не раз говорил, что всех служанок надо отпустить по домам, чтобы жили с родителями. Он давно собирается об этом попросить свою матушку. Ведь лучше не придумаешь, верно?
   – Неужели это правда? – обрадовалась женщина.
   – Зачем же мне врать?
   Мать ничего не ответила, только несколько раз помянула Будду.
   Вскоре они уже были у двора Душистых трав. Баочай, Дайюй и тетушка Сюэ как раз обедали, а Инъэр ушла заваривать чай.
   Чуньянь с матерью ее отыскали.
   – Барышня, – сказала старуха, – не гневайтесь на меня. Я пришла просить у вас прощения.
   Инъэр улыбнулась, предложила старухе сесть, налила чаю. Мать с дочерью не стали пить, сославшись на дела, и ушли. Вдруг выбежала Жуйгуань и закричала:
   – Мама, сестренка, погодите!
   Она подбежала к ним и сунула в руку Чуньянь небольшой сверток, сказав, что это розовая мазь для Фангуань.
   – До чего же вы мелочные! – заметила Чуньянь. – Неужели ты думаешь, что у нас не найдется мази? Напрасно посылаешь!
   – Знаю, что найдется, – ответила Жуйгуань, – но это – подарок. Непременно передай, прошу тебя, сестрица!
   Девочке ничего не оставалось, как взять сверток.
   Чуньянь с матерью вернулись к себе, как раз когда Цзя Хуань и Цзя Цун пришли справиться о здоровье Баоюя.
   – Я сама пойду, а ты подожди здесь, – сказала матери Чуньянь. Мать не перечила, опасаясь нового скандала.
   Увидев Чуньянь, Баоюй понял, что она выполнила все его приказания и пришла доложить, поэтому знаком велел девочке уйти. Чуньянь в нерешительности потопталась на месте и направилась к двери, дав Фангуань понять, чтобы та следовала за нею.
   Чуньянь передала Фангуань розовую мазь и сказала, что это ей посылает в подарок Жуйгуань.
   Разговор с Цзя Хуанем и Цзя Цуном не клеился, и Баоюй невольно следил за происходящим вокруг. От него не ускользнуло, что Фангуань вернулась с каким-то пакетиком.
   – Что это у тебя? – спросил Баоюй.
   – Розовая мазь. Ею мажут весной лицо, чтобы кожа не портилась, – ответила Фангуань, протягивая Баоюю пакетик.
   – Молодец Чуньянь, что не забыла, – с улыбкой произнес Баоюй.
   Цзя Хуань вытянул шею, заглядывая в пакетик, и, уловив тонкий приятный аромат, вытащил из-за голенища листок бумаги, отдал Баоюю и попросил:
   – Дорогой братец, дай мне немного!
   Баоюй согласился, но Фангуань, поскольку это был подарок Жуйгуань, запротестовала:
   – Господин, я принесу другую, тогда отдадите, а эту оставьте!
   – Ладно, возьми. – И Баоюй вернул пакетик Фангуань.
   Но когда девушка захотела принести розовую мазь, которой обычно пользовалась, коробочка оказалась пуста. Фангуань удивилась: еще утром коробочка была почти полной, куда же девалась мазь?
   Она стала спрашивать у служанок, но те толком ничего объяснить не могли.
   – Далась тебе эта мазь, – вмешалась тут Шэюэ. – Может, понадобилась кому-то из наших, вот и попользовались. Возьми, что под руку попадет, и отдай! Думаешь, этот Цзя Хуань разберется? Главное, чтобы они ушли поскорее, обедать пора.
   Фангуань так и сделала. Завернула в бумажку немного жасминовой пудры и отнесла Цзя Хуаню. Тот обрадовался и протянул было руку за пакетиком, но Фангуань бросила его на кан и выскочила за дверь. Цзя Хуань сунул пакетик за пазуху, попрощался с Баоюем и ушел.
   Пользуясь тем, что Цзя Чжэн и госпожа Ван на некоторое время отлучились из дому, Цзя Хуань бездельничал, сказавшись больным и придумав еще множество причин, чтобы не ходить в школу. Розовую мазь он, собственно, попросил не для себя – хотел сделать подарок Цайюнь и сразу побежал ее разыскивать.
   Цайюнь в это время беседовала с наложницей Чжао.
   – А что у меня есть! – воскликнул Цзя Хуань, входя в комнату. – Помнишь, ты говорила, что розовая мазь лучше серебряной. Вот я тебе ее и принес! Погляди!
   Цайюнь развернула пакетик и прыснула со смеху:
   – Кто тебе дал?
   Цзя Хуань рассказал, как было дело.
   – Тебя обманули, – вскричала Цайюнь, – как деревенского простака. Ведь это жасминовая пудра!
   Цзя Хуань, посмотрев, сам убедился, что дали ему не то. Даже запах совсем другой.
   Однако он сказал:
   – Неважно, все равно оставь себе. Такой в лавке не купишь!
   Цайюнь не стала возражать и спрятала пакетик.
   – Ты думал, тебе дадут что-нибудь хорошее?! – обрушилась на сына наложница Чжао. – Не надо было просить! А теперь нечего обижаться, что над тобой подшутили! На твоем месте я бы им в морду это швырнула! Паршивки! Неужели вспомнили, как два месяца назад я с ними поругалась, и решили на тебе отыграться?.. Но ты должен был за себя постоять! С Баоюя спроса нет – он твой старший брат, а вот девчонкам спуску давать не надо.
   Цзя Хуань, опустив голову, слушал мать.
   – А по-моему, скандалить ни к чему, – вмешалась Цайюнь. – Лучше стерпеть.
   – Молчи, тебя не спрашивают, – оборвала ее наложница Чжао. – Этим дрянным девчонкам надо выговаривать при всяком удобном случае.
   Наложница все больше распалялась и, тыча пальцем в Цзя Хуаня, громко кричала:
   – Тьфу! Мямля! Попробовала бы я дать тебе вместо нужной вещи ненужную! От злости у тебя жилы вздулись бы и ты запустил бы в меня этой вещью, а когда эти сучки над тобой насмехаются, тебе все равно! Кто же после этого станет тебя уважать и бояться?! Зло берет, как погляжу на тебя! Ну куда ты годишься!
   Цзя Хуань смутился. Он был зол, но вернуться и поднять скандал не решался.
   – Подстрекать ты умеешь, матушка, – сказал он, махнув рукой, – а попробуй сама пойди поскандаль! Не посмеешь! А я подними шум – меня в школе за это выпорют! Приятно будет? Сколько раз ты науськивала меня на других, а потом самой стыдно было. И все равно опять за свое. Пойди пожалуйся третьей барышне Таньчунь, если не боишься, я в ножки тебе поклонюсь!
   Эти слова были для наложницы Чжао будто нож острый.
   – Ах ты выродок, – закричала она. – Это я ее боюсь? Да мне тогда лучше не жить на свете!
   Она вскочила, схватила пакетик и побежала в сад.
   Цайюнь попыталась было ее удержать, но, поняв, что старания ее тщетны, спряталась в своей комнате. А Цзя Хуань выскользнул за дверь и побежал играть.
   Примчавшись в сад, Чжао увидела тетку Ся, приемную мать Оугуань.
   – Куда это вы, госпожа? – в недоумении спросила та, заметив, что у наложницы потемнело от гнева лицо, а глаза налились кровью.
   – Да ты посмотри! – всплеснула руками наложница Чжао. – Пусть бы кто-нибудь другой такое сделал, а то эти дрянные комедиантки! Живут в доме без году неделю и вон что вытворяют! Нет, я не позволю этим тварям шутить над собой!
   – Что случилось? – спросила тетка Ся, невольно вспомнив и про свои обиды.
   Наложница Чжао ей рассказала, как подсунули Цзя Хуаню вместо розовой мази пудру.
   – Неужели вас это удивляет, госпожа? – воскликнула тетка Ся. – Вчера случилось кое-что поважнее – одна из девчонок вздумала на этом самом месте жечь бумажные деньги, ее поймали и хотели наказать, но Баоюй не позволил! В сад запрещено вносить буквально все, любую мелочь, а бумажные деньги, оказывается, можно жечь. Где же справедливость? Госпожа отлучилась из дома, значит, старшая теперь вы. Вот и распоряжайтесь! Кто посмеет вам перечить? Все эти напудренные рожи – негодницы, и нечего их бояться. Вам представляется прекрасный случай – история с бумажными деньгами и пудрой. Я пойду к вам в свидетельницы. Вас сразу зауважают. Не станут же барышни и невестки ссориться с вами из-за каких-то девчонок!