Цао Сюэцинь. Сон в красном тереме. Т. 2. Гл. XLI – LXXX.

   На обратном пути жена Линь Чжисяо встретила наложницу Чжао.
   – Ах, сестра! – вскричала та. – Все бегаешь?
   – Думаешь, я не была дома? – улыбнулась жена Линь Чжисяо.
   Разговаривая, они подошли к флигелю, где жила наложница Чжао.
   – Дело-то пустяковое! – заметила наложница Чжао. – Если госпожа Ю милосердна, она простит всех женщин, если же мелочна – их поколотят. И стоило тебя из-за этого беспокоить! Я даже не приглашаю тебя выпить чаю – иди отдыхай скорее!
   У боковых ворот навстречу жене Линь Чжисяо выбежали со слезами дочери провинившихся женщин и стали просить вступиться за их матерей.
   – Глупышки вы! – улыбнулась жена Линь Чжисяо. – Кто заставлял их пить вино да еще нести всякую чушь?! Вторая госпожа Фэнцзе велела связать их, а меня стала ругать за то, что недоглядела. Как же я буду за них вступаться?
   Девочки продолжали плакать и умолять. Жена Линь Чжисяо, желая отвязаться от них, сказала:
   – Дурочки! Ну что пристали? Не знаете, кого надо просить! Сестра одной из вас замужем за сыном матушки Фэй, а та служит у старшей госпожи. Рассказала бы лучше сестре, пусть свекровь ее поговорит со своей госпожой. Тогда все будет в порядке!
   Одна девочка успокоилась, но вторая продолжала плакать.
   Жена Линь Чжисяо в сердцах плюнула и сказала:
   – Ведь ее сестра будет просить за обеих. Не может быть, чтобы ее мать отпустили, а твою наказали!
   Поговорив с девочками, жена Линь Чжисяо уехала.
   Девочка и в самом деле рассказала обо всем своей старшей сестре, а та поговорила со свекровью. Старуха Фэй была не из робкого десятка, подняла шум и побежала к госпоже Син.
   – Моя родственница поссорилась со служанкой старшей госпожи Ю, – сказала она госпоже Син, – а жена Чжоу Жуя подбила вторую госпожу Фэнцзе наказать мою родственницу. Ее заперли на конюшне и через два дня будут пороть. Уговорите вторую госпожу простить!
   Надобно сказать, что после того, как госпожа Син попала впросак со сватовством Юаньян, матушка Цзя заметно к ней охладела. Она даже не пригласила госпожу Син повидаться с женой Наньаньского вана, когда та приезжала, – позвала лишь Таньчунь, что, разумеется, вызвало недовольство госпожи Син. К тому же служанки, недовольные Фэнцзе, всячески настраивали против нее госпожу Син, и та в конце концов возненавидела невестку. Не желая разбираться, кто прав, кто виноват, госпожа Син на следующее утро явилась к матушке Цзя, у которой в это время собрались почти все члены семьи.
   Матушка Цзя пребывала в веселом расположении дyxa, поскольку собрались все свои, одета была по-домашнему просто.
   Посреди зала поставили лежанку с двумя подушками: одна – для сидения, другая – под спину; к лежанке придвинули скамеечки для ног. Здесь были Баочай, Баоцинь, Дайюй, Сянъюнь, Инчунь, Таньчунь и Сичунь.
   Пришли также мать Цзя Пяня с дочерью Силуань, мать Цзя Цюна – с дочерью Сыцзе, внучки да племянницы, которых было человек двадцать. Матушка Цзя сразу обратила внимание, что Силуань и Сыцзе очень миловидны, с изысканными манерами и речью, и велела им сесть рядом с собой.
   Баоюй растирал матушке Цзя ноги. На главной циновке расположилась тетушка Сюэ, немного пониже – остальные родственницы. Сразу за залом на двух террасах в порядке старшинства расположились мужчины. Они поздравили матушку Цзя после женщин.
   – Зачем все эти церемонии! – махнула рукой матушка Цзя.
   Лай Да привел слуг. От самых ритуальных ворот они ползли на коленях и земно кланялись. За ними следовали их жены и служанки из обоих дворцов. Церемония длилась так долго, что можно было за это время несколько раз пообедать. Принесли птиц в клетках и выпустили на волю.
   Мужчины во главе с Цзя Шэ сожгли в жертву Земле, Небу и богу долголетия Шоусину бумажные фигурки коней. В самый разгар пира матушка Цзя удалилась отдохнуть, наказав Фэнцзе оставить Силуань и Сыцзе дня на два погостить.
   Когда в сумерки гости стали расходиться, госпожа Син стала просить Фэнцзе оказать ей милость.
   – Вчера вечером я узнала, – жалобным тоном говорила она, – что вы, вторая госпожа, рассердились и приказали жене Чжоу Жуя наказать двух женщин. В чем их вина? Может быть, мне и не следовало бы за них вступаться, но ведь у нашей почтенной госпожи нынче такой радостный день. Не ради меня, ради старой госпожи простите их!
   С этими словами госпожа Син ушла.
   Сказанное госпожой Син, да еще при людях, ошеломило Фэнцзе. Сначала она смутилась, потом побагровела от гнева и, не успев собраться с мыслями, обратилась к жене Лай Да:
   – Что же это такое творится! Мои служанки обидели старшую госпожу Ю из дворца Нинго, и чтобы не подумали, будто я им потакаю, я решила передать виновных самой госпоже Ю, пусть поступила бы с ними, как сочтет нужным. А теперь, выходит, я во всем виновата! Кто же это успел насплетничать?
   – А в чем дело? – поинтересовалась госпожа Ван.
   Фэнцзе ей рассказала, что произошло накануне.
   – Мне об этом ничего не известно, – с улыбкой возразила госпожа Ю. – Вы, наверное, перестарались!
   – Я заботилась о вашем же добром имени, – проговорила Фэнцзе. – Уверена, посмей кто-нибудь оскорбить меня в вашем доме, вы поступили бы так же! Даже самой лучшей служанке не дозволено нарушать приличия! И кому это вздумалось из такого пустяка раздуть целую историю!
   – Твоя свекровь права, – сказала госпожа Ван. – Но и жена брата Цзя Чжэня нам не чужая. Зачем лишние церемонии? Пусть этих женщин отпустят, и все!
   Фэнцзе, чем больше думала о случившемся, тем больше злилась. Глаза ее заблестели от слез. Расстроенная, она незаметно ушла и дома разразилась рыданиями. Увидев, что Фэнцзе исчезла, матушка Цзя послала за нею Хупо.
   – Что случилось? – вскричала Хупо, увидев Фэнцзе в слезах. – Старая госпожа вас зовет!
   Фэнцзе быстро умылась, припудрилась, нарумянилась и вернулась к матушке Цзя.
   – Сколько ширм мне прислали в подарок? – спросила матушка Цзя.
   – Шестнадцать, – ответила Фэнцзе. – Двенадцать больших и четыре маленьких. Самую большую, двенадцатистворчатую, затянутую темно-красным атласом, прислала семья Чжэнь. На ней вышита сцена из пьесы «Полна кровать бамбуковых пластинок». Ширма не только самая большая, но и самая лучшая. Неплохую стеклянную ширму прислали от Юэхайского полководца У.
   – Эти ширмы я кому-нибудь подарю, – сказала матушка Цзя.
   Фэнцзе кивнула. В этот момент вошла Юаньян и в упор посмотрела на Фэнцзе.
   – Чего уставилась? – засмеялась матушка Цзя. – Не узнаешь, что ли?
   – Странно, почему у нее так припухли глаза, – произнесла Юаньян.
   Матушка Цзя подозвала Фэнцзе, внимательно на нее посмотрела.
   – Терла я их, вот и припухли, – улыбнулась Фэнцзе.
   – А может быть, кто-то расстроил тебя? – с усмешкой произнесла Юаньян.
   – А если бы и расстроили, разве можно в такой счастливый день плакать?
   – Вот это ты верно сказала, – согласилась матушка Цзя и попросила: – Распорядись, чтобы мне подали есть, я проголодалась. А потом и вы угоститесь. И пусть наставницы выберут для меня «бобы Будды». Они и вам принесут долголетие. Твои сестры и Баоюй уже выбрали, теперь ваша очередь.
   Служанки подали овощные закуски для матушки Цзя и монашек, а затем и мясные блюда. Матушка Цзя немного поела, а что осталось, приказала вынести в прихожую.
   Пока госпожа Ю и Фэнцзе угощались, матушка Цзя велела позвать Силуань и Сыцзе, чтобы они тоже поели. Покончив с едой, все вымыли руки и воскурили благовония. Тут принесли бобы, над которыми монашки прочли молитвы, а затем стали перебирать их и раскладывать по корзинкам, чтобы на следующий день сварить и раздавать бедным на улицах.
   Затем матушка Цзя легла отдыхать.
   Юаньян со слов Хупо знала, что Фэнцзе плакала, расспросила Пинъэр, что случилось, и вечером, когда все разошлись, сказала матушке Цзя:
   – А вторая госпожа все же плакала! Это из-за старшей госпожи Син, она при людях ее осрамила.
   – Осрамила? – удивилась матушка Цзя. Юаньян рассказала все как было.
   – Так случилось лишь потому, что Фэнцзе слишком строга в соблюдении этикета, – решила матушка Цзя. – Эти рабыни позволили себе в день моего рождения оскорбить хозяев, а старшая госпожа Син рассердилась и выместила свой гнев на Фэнцзе.
   В этот момент в комнату вошла Баоцинь, и разговор прекратился. К тому же матушка Цзя вдруг вспомнила о Силуань и Сыцзе и велела своим служанкам передать тем, кто прислуживал в саду, чтобы заботились о гостьях так же, как об остальных барышнях.
   Женщины поддакнули и собрались идти, но Юаньян их окликнула:
   – Погодите, я тоже пойду. А то тамошние служанки вас и слушать не станут.
   Придя в сад, Юаньян первым долгом отправилась в деревушку Благоухающего риса, но ни Ли Вань, ни госпожи Ю не застала.
   – Они у третьей барышни, – сказали ей.
   Тогда Юаньян пошла в зал Светлой бирюзы. Едва завидев ее, девушки воскликнули:
   – Ты зачем явилась?
   – Гуляю, разве нельзя? – промолвила Юаньян и рассказала о своем разговоре со старой госпожой. Ли Вань тотчас созвала старших служанок и передала им приказ матушки Цзя. Но об этом мы подробно рассказывать не будем.
 
   Между тем госпожа Ю с улыбкой говорила:
   – Старая госпожа так заботлива! Никто с ней не может сравниться!
   – Даже эта хитрая Фэнцзе, которая все время вертится возле бабушки, – заметила Ли Вань – А о нас и говорить нечего!
   – Как бы то ни было, – сказала тут Юаньян, – мне очень жалко Фэнцзе. Она восстановила против себя почти всех, зато умеет угодить старой госпоже и госпоже. Нелегко ей приходится! Будь она тихой да скромной, кто стал бы ее бояться? А своей хитростью она, сама того не желая, помогает одним за счет других. Все эти новоиспеченные «госпожи» из низов слишком честолюбивы, сами не знают, чего хотят, и несут всякий вздор. Если бы я обо всем рассказывала старой госпоже без утайки, сколько тревожных дней пришлось бы нам пережить! Этим «госпожам» все не так: «зачем старая госпожа балует Баоюя, зачем уделяет много внимания третьей барышне Таньчунь». Ворчат и ворчат.
   – Стоит ли обращать внимание! – сказала Таньчунь. – Насколько легче живется в простой семье, там все счастливы и довольны, хотя подчас приходится терпеть лишения. А о нас все болтают, будто мы без счета тратим деньги на удовольствия; им и в голову не приходит, что нам бывает куда тяжелее, чем им, только мы никогда не жалуемся!
   – А третья сестра из-за своей мнительности вечно суется не в свои дела! – воскликнул Баоюй. – Сколько раз я тебе говорил: не слушай толков и пересудов, не думай о мелочах. Что нам до этих ничтожных людей? Им не дано счастья, потому и болтают!
   – Ты лучше скажи, кто, кроме тебя, только и знает, что предаваться забавам с сестрами? – промолвила госпожа Ю. – Никаких забот: проголодался – ешь, утомился – спишь. Ты никогда не изменишься, не подумаешь о будущем!
   – А что о нем думать! – вскричал Баоюй. – Буду жить, пока рядом сестры, а после умру, и всему конец!
   – Опять ты за свое! – рассмеялась Ли Вань. – Допустим, ты так и останешься жить здесь до старости – но неужели ты думаешь, что сестры не выйдут замуж?
   – Глупый ты! – с улыбкой добавила госпожа Ю. – Не удивительно, что прозвали тебя пустоцветом!
   – Судьбу человека предопределить трудно, – заметил Баоюй. – У каждого свой час! Если я умру сегодня или в будущем году, можно считать, что прожил жизнь так, как хотелось!
   – А это уж совсем глупо! – заявили девушки. – С ним нельзя заводить подобных разговоров. Он как безумный – несет всякую чушь.
   Тут в разговор вступила Силуань.
   – Второй старший брат, – сказала она Баоюю, – не думай о смерти! Когда все сестры повыходят замуж, твои бабушка и матушка, чтобы им не было скучно, возьмут меня сюда, и я все время буду с тобой!
   – Что ты болтаешь, девочка! – засмеялись Ли Вань и госпожа Ю. – А сама ты разве замуж не выйдешь?
   Силуань смутилась и опустила голову.
   Незаметно наступила первая стража, и все разошлись.
   Юаньян между тем, возвращаясь домой, заметила, что калитка не заперта на засов. В саду из-за позднего времени не было ни души, луна слабо светила, только в домике для привратников горел огонек. Юаньян шла без фонаря, и дежурные у ворот ее не заметили. Вдруг Юаньян приспичило по малой нужде. Она свернула с дорожки на лужайку, зашла за большой камень на берегу искусственного озерка и присела под развесистым коричным деревом. В это мгновение где-то рядом послышался шорох. Перепуганная Юаньян стала всматриваться в темноту и увидела, что двое скрылись в чаще деревьев.
   Зрение у Юаньян было острое, и она разглядела при слабом свете луны рослую девушку в красной кофточке, с гладко причесанными волосами, в которой узнала Сыци, служанку Инчунь.
   Сперва Юаньян подумала, что Сыци пришла сюда за тем же, что и она, и теперь хочет ее напугать. Она засмеялась и крикнула:
   – Сыци! Не вздумай меня пугать, а то закричу, что здесь разбойники. Ты уже не маленькая, и так целыми днями только и знаешь, что развлекаться!
   Юаньян, разумеется, пошутила. Но недаром говорят, что на воре шапка горит. Сыци была уверена, что Юаньян все видела, и, опасаясь, как бы та и в самом деле не закричала, выбежала из-за дерева. Не в пример другим служанкам, Сыци была дружна с Юаньян, но сейчас она бросилась перед ней на колени и, обнимая за ноги, взмолилась:
   – Дорогая сестра! Не поднимай шума!
   Юаньян удивилась:
   – О чем это ты?
   Сыци молчала, ее била дрожь. Юаньян огляделась и в тени деревьев заметила мужчину. Сердце тревожно застучало.
   – Кто это? – спросила наконец Юаньян, поборов волнение.
   – Это брат моего дяди по материнской линии, – ответила Сыци, снова пав на колени.
   Юаньян даже плюнула с досады.
   – Иди сюда, поклонись сестре, – позвала юношу Сыци. – Все равно она тебя видела.
   Прятаться было бесполезно. Юноша выбежал из-за дерева и как заводной стал кланяться Юаньян.
   Юаньян хотела уйти, но Сыци, плача, схватила ее за руку:
   – Не выдавай нас, сестра! Наша жизнь в твоих руках!
   – Нечего меня умолять, – оборвала ее Юаньян. – Я никому не скажу. Пусть только он скорее уходит!
   В это время со стороны калитки послышался голос:
   – Барышня Юаньян ушла, можно запирать калитку!
   Юаньян, которая никак не могла отвязаться от Сыци, тотчас откликнулась:
   – Погодите запирать! Я еще здесь!
   Сыци ничего не оставалось, как выпустить руку Юаньян.
   Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Глава семьдесят вторая

Самонадеянная Ван Сифэн стыдится признаться в своей болезни;

самоуверенная жена Лай Вана, пользуясь своим влиянием, сватает собственного сына

 
   Итак, Юаньян вышла из сада. Лицо ее горело, сердце взволнованно билось – неожиданное открытие ее взбудоражило.
   «Если кому-нибудь рассказать, – думала она, – их обвинят не только в распутстве, но и в воровстве, и пострадают они невинно».
   Вернувшись домой, Юаньян доложила матушке Цзя о том, что ее поручение выполнено, и легла спать.
 
   Надобно вам сказать, что Сыци росла вместе с братом своего дяди. Еще в детстве они пообещали друг другу, когда вырастут, стать мужем и женой. Прошли годы, Сыци превратилась в красивую девушку, юноша тоже был хорош собой. И вот однажды Сыци побывала у себя дома, юноша с девушкой обменялись взглядами, и любовь их вспыхнула с прежней силой. Опасаясь, что родители не дадут согласия на их брак, молодые люди решили встречаться тайком: они подкупили служанок из сада и как раз сегодня, пользуясь суматохой в доме, пришли на свидание. Юаньян их вспугнула.
   Сыци всю ночь не спала. А на следующий день при встрече с Юаньян то краснела, то бледнела, не зная, куда деваться от стыда. Девушка ходила сама не своя, даже есть перестала.
   Как-то вечером старуха служанка сказала Сыци:
   – Брат твоего дяди исчез, вот уже несколько дней не является домой.
   Сыци разволновалась, потом рассердилась и подумала:
   «Лучше бы все раскрылось, тогда мы могли бы хоть умереть вместе. Мужчины не умеют по-настоящему любить! Раз он сбежал, значит, не любил».
   От расстройства Сыци слегла.
   «Может быть, она боится, что я все рассказала, – размышляла Юаньян, – и потому заболела, а юноша и вовсе сбежал?»
   И Юаньян отправилась навестить Сыци. Отослав всех из комнаты, она сказала:
   – Пусть меня кара постигнет, если я хоть словом обмолвилась! Не беспокойся, сестра, поправляйся скорее!
   Держа ее за руку, Сыци ответила со слезами на глазах:
   – Сестра моя! Мы с тобой неразлучны с самого детства, мы как родные! Если ты и в самом деле никому ничего не сказала, я буду почитать тебя, как мать! Поставлю в твою честь табличку и стану воскуривать перед ней благовония и молить Небо, чтобы даровало тебе счастье и долголетие! Если же я умру, душа моя будет вечно служить тебе так же преданно, как человеку – собака и конь! И коль нам суждено в этой жизни расстаться, встретимся в будущей, и я отблагодарю тебя за твою доброту!
   Слезы ручьем лились из глаз Сыци, и, глядя на нее, Юаньян тоже заплакала.
   – Неужели ты хочешь покончить с собой? – вскричала она. – Успокойся! Выздоравливай скорее и не делай больше глупостей.
   От Сыци Юаньян пошла к Фэнцзе справиться о здоровье. Она знала, что Цзя Ляня нет дома. Заметив Юаньян, служанки у ворот встали навытяжку.
   У входа в зал Юаньян встретила Пинъэр. Та шепнула:
   – Госпожа только что поела и отдыхает. Посиди немного! – И она повела Юаньян в восточную комнату. Девочки-служанки подали чай.
   – Что с твоей госпожой? – спросила Юаньян. – Она какая-то вялая.
   – И не первый день! – со вздохом ответила Пинъэр. – Целый месяц. Ведь все хозяйство на ней, а тут еще эта незаслуженная обида!
   – Почему же не пригласили доктора? – спросила Юаньян.
   – Эх, сестрица! – снова вздохнула Пинъэр. – Ты что, не знаешь мою госпожу? При ней и заикнуться нельзя ни о докторе, ни о лекарствах! Спросила я тут как-то госпожу: «Как вы себя чувствуете?» Так она на меня напустилась, будто я накликаю на нее болезнь… Не заботится она о своем здоровье, что же говорить о лечении!
   – И все же врача следует пригласить! – возразила Юаньян. – Пусть определит, что у нее за болезнь.
   – По-моему, что-то серьезное, – сказала Пинъэр.
   – Что же именно? – спросила Юаньян. Пинъэр прошептала ей на ухо:
   – В прошлом месяце у нее как начались месячные, так до сих пор не прекращаются. Сама посуди, не опасно ли это?
   – Ай-я-я! – воскликнула Юаньян. – Не от выкидыша ли все получилось?
   Пинъэр в сердцах плюнула.
   – Не пристало девушке о таких вещах говорить. Еще накличешь беду!
   – Я толком не знаю, что значит выкидыш, – краснея, призналась Юаньян. – Но моя старшая сестра от этого же умерла! Помнишь? Я понятия не имела, что это такое, пока однажды не услышала разговор матери с теткой.
   В это время вошла девочка-служанка и обратилась к Пинъэр:
   – Приходила тетушка Чжу. Мы ей сказали, что госпожа отдыхает, и она отправилась к госпоже Ван.
   – А кто это тетушка Чжу? – поинтересовалась Юаньян.
   – Да та самая Чжу, которую гуаньмэй^[187] называют, – пояснила Пинъэр. – Некий господин Сунь выразил желание породниться с нами, так она теперь каждый день является с письмами, не дает покоя…
   Не успела она договорить, как снова вбежала девочка-служанка.
   – Пожаловал второй господин…
   Пинъэр поспешила навстречу Цзя Ляню. А он, заметив Юаньян, остановился в дверях.
   – Так вот, оказывается, кто направил свои драгоценные стопы в наш презренный дом, – барышня Юаньян! – вскричал Цзя Лянь.
   – Пришла справиться о здоровье вашей жены, – не вставая, ответила Юаньян.
   – Весь год ты трудишься, не зная отдыха, прислуживаешь старой госпоже, а я ни разу не удосужился тебя навестить! Чем же мы заслужили твое внимание?! Впрочем, ты пришла кстати. Я как раз собирался к тебе, но решил сначала переодеться, а то жарко. И вот Небесный владыка сжалился надо мной и избавил от лишних хлопот.
   Цзя Лянь опустился на стул.
   – Зачем же я вам понадобилась? – спросила Юаньян.
   – Понимаешь, я вспомнил об одном деле, – начал Цзя Лянь, – и ты, пожалуй, о нем не забыла. В прошлом году, в день рождения старой госпожи, к нам забрел какой-то монах и преподнес в подарок облитый воском цитрус «рука Будды». Старой госпоже цитрус понравился, и она оставила его у себя. Третьего дня я принялся просматривать опись редких вещей, оказалось, что цитрус там значится, а сам он куда-то пропал. Пропажу обнаружили и те, кто ведает старинными безделушками в доме. Вот я и хотел спросить, где этот цитрус – у старой госпожи или его кому-нибудь отдали?
   – Старая госпожа уже через несколько дней отдала его вашей супруге, – ответила Юаньян. – Разве вам это неизвестно? Я даже день помню, когда она приказала служанке отнести его к вам. Спросите об этом у супруги или же у Пинъэр.
   Пинъэр как раз доставала Цзя Ляню домашний халат и сразу отозвалась:
   – Да, да, цитрус у нас, он лежит в верхней комнате. Наша госпожа даже посылала служанку об этом сказать, но служанки старой госпожи, видно, запамятовали, а теперь подняли шум из-за пустяка.
   – Почему же я ничего не знаю? – удивился Цзя Лянь. – Вы, наверное, его нарочно припрятали!
   – Ничего вы не помните, – возразила Пинъэр. – Вы даже хотели его кому-то послать, а теперь говорите, будто мы его спрятали! Подумаешь, какое сокровище! Мы вещи подороже, и то не прячем! А этот цитрус гроша ломаного не стоит!
   Цзя Лянь помолчал, а потом, едва сдерживая улыбку, воскликнул:
   – Видно, я поглупел! Одно теряю, другое забываю, все мною недовольны!
   – Не удивительно, – заметила Юаньян. – Дел у вас много: то сплетни послушать, то винца выпить… Где уж вам все помнить?
   Она поднялась, намереваясь уйти.
   – Дорогая сестра, погоди! – промолвил Цзя Лянь. – Я хочу попросить тебя еще об одном деле… Почему ты не заварила хорошего чаю? – обрушился он на служанку. – Возьми чашечку с крышкой и завари чай, который вчера привезли!
   Затем он снова обратился к Юаньян:
   – Чтобы отпраздновать день рождения старой госпожи, пришлось потратить несколько тысяч лянов серебра, все, что у нее было. Арендная плата за дома и за землю поступит лишь в девятом месяце, а до тех пор не знаю, как свести концы с концами. Завтра надо послать подарки во дворец Наньаньского вана, устроить для женщин праздник Середины осени. На это потребуется по меньшей мере две-три тысячи лянов, где их взять? Говорят: «Лучше попросить у своего, чем у чужого». Тебе ничего не стоит помочь нам. Возьми как-нибудь незаметно у старой госпожи золотую и серебряную утварь, примерно на тысячу лянов. Мы заложим ее и выйдем из положения. А через полмесяца я все выкуплю и верну. Подводить не стану, не беспокойся.
   – Ну и хитры же вы! – засмеялась Юаньян. – И как вам могло в голову такое прийти?!
   – Не буду тебе врать, – сказал Цзя Лянь, – есть люди, располагающие большими деньгами, но попробуй их попроси, сразу перепугаются до смерти. Ни смелости у них, ни ума. Не то что у тебя. Поэтому я и решил: «Лучше один раз ударить в золотой колокол, чем три тысячи раз – в медную тарелку».
   Вбежала девочка-служанка матушки Цзя и обратилась к Юаньян:
   – Сестра, вас зовет старая госпожа! Где только я вас не искала!
   Юаньян поспешила к матушке Цзя, а Цзя Лянь пошел к Фэнцзе.
   – Она согласилась? – спросила Фэнцзе, слышавшая весь разговор. Проснулась она давно, но продолжала молча лежать – вмешиваться было неудобно.
   – Почти, – ответил Цзя Лянь. – Надо еще раз поговорить с ней.
   – Мое дело – сторона, – предупредила Фэнцзе. – Вот ты сейчас меня уговоришь, а как только получишь деньги, об уговоре забудешь! С какой же стати я буду рисковать своим добрым именем?
   – Дорогая моя! – воскликнул Цзя Лянь. – Уговори Юаньян, я в долгу перед тобой не останусь. Сделаю все, что пожелаешь.
   – Что же именно? – усмехнулась Фэнцзе.
   – А госпоже ничего особенного не нужно, – заметила Пинъэр. – Каких-нибудь сто – двести лянов серебра. Дайте их ей – и вы в расчете.
   – Спасибо, что надоумила! – воскликнула Фэнцзе. – Пусть так и будет!
   – Это уж слишком! – с улыбкой промолвил Цзя Лянь. – Ты могла бы мне дать не только вещей на тысячу лянов, но еще и несколько тысяч наличными. Но я не стану брать у тебя взаймы. Разве ты и я…
   – Нечего считать мои деньги, – заявила Фэнцзе, – не ты мне их дал! И так о нас с тобой невесть что болтают! Недаром говорят: когда вмешиваются родственники, добра не жди. Думаешь, все у нас в семье Ши Чуны и Дэн Туны^[188], и в каждом углу валяется столько денег, что на всю жизнь хватит? Постыдился бы! Мое приданое и приданое госпожи Ван стоит всего вашего состояния!
   – Я пошутил, а ты рассердилась! – улыбнулся Цзя Лянь. – Неужели я пожалею для тебя сто или двести лянов серебра? Ведь это же мелочь! Истратишь – еще принесу.
   – А на мою смерть не надейся! – сказала Фэнцзе.
   – Ну что ты злишься? – произнес с укором Цзя Лянь.
   – Я и не думаю злиться, но твои слова ранят мне сердце! – усмехнулась Фэнцзе. – Послезавтра исполняется год со дня смерти Эрцзе. Мы с ней дружили, и мой долг – съездить на могилу и принести в жертву бумажные деньги. Пусть она не оставила потомства, все равно нельзя о ней забывать!
   – Спасибо за память, – после длительного раздумья произнес Цзя Лянь.