– Пока не принимаю, они еще не готовы, – ответила Фэнцзе, – пью только настой! Не беспокойтесь обо мне, госпожа, я уже здорова!
   Фэнцзе и в самом деле выглядела бодрее. Госпожа Ван ей рассказала, за что прогнала Цинвэнь.
   – Почему Баочай ушла домой не спросившись? – как бы невзначай поинтересовалась Фэнцзе.
   – Ты знаешь, что у нас творится? – в свою очередь спросила госпожа Ван. – Я вчера решила все проверить. Оказывается, Цзя Ланю взяли новую няньку, но по легкомыслию она совсем о нем не заботится. Я велела Ли Вань выгнать няньку. А потом спросила, знает ли она, что Баочай теперь живет дома. Ли Вань сказала, что знает, что Баочай ушла из-за болезни матери и, как только та выздоровеет, сразу вернется. Ничего серьезного у тетушки Сюэ нет: небольшой кашель и боль в пояснице. Это у нее повторяется из года в год. Мне кажется, Баочай ушла по другой причине. Может быть, ее обидели? Тогда будет неудобно перед ее родными. Она девушка скромная, серьезная.
   – Кто же ни с того ни с сего станет ее обижать? – с улыбкой спросила Фэнцзе.
   – Может быть, Баоюй! – высказала предположение госпожа Ван. – Язык у него без костей, он ничего не признает, и если разойдется, начинает молоть всякий вздор.
   – Вы, госпожа, слишком мнительны, – заметила Фэнцзе. – Баоюй входит в раж, лишь когда речь заходит о чем-то серьезном, с сестрами же и служанками он уступчив и обходителен, а если даже у него и вырвется резкое слово, никто не сердится. По-моему, сестра Баочай ушла из-за всей этой истории с обыском, подумав, что подозрение пало на всех, кто живет в саду, в том числе и на нее. Тем более что ее служанок мы не стали обыскивать. В общем, ее уход вполне объясним.
   Госпожа Ван согласилась с Фэнцзе и, немного подумав, велела пригласить Баочай, чтобы с ней объясниться и попросить ее тотчас переселиться в сад.
   Баочай выслушала госпожу Ван и сказала:
   – Я давно хотела уйти домой, разрешения же не спросила, потому что вы, тетушка, все время заняты. А тут еще заболели мама и обе наши самые лучшие служанки, как же я могла их оставить? Теперь вы все знаете, и я хочу вам сказать: я сегодня же насовсем переселяюсь из сада и прошу у вас дозволения перенести свои вещи.
   – А ты все же упряма! – упрекнули ее Фэнцзе и госпожа Ван. – Переселилась бы лучше обратно, стоит ли из-за пустяков отдаляться от родственников?
   – Вы напрасно так говорите, – возразила Баочай, – переселяюсь я потому лишь, что в последнее время у мамы стало с памятью плохо и по вечерам она остается одна. Кроме того, брат не сегодня завтра женится и надо готовиться к свадьбе. Все это так, я не лгу. К тому же вы знаете, что творится в доме. А с тех пор, как я поселилась в саду, маленькая калитка в юго-восточном углу сада постоянно открыта, ради того лишь, чтобы я могла ходить домой. Но кто поручится, что другие не ходят через нее, чтобы сократить себе путь? За калиткой никто не следит, и может случиться беда. А это и вам, и нам неприятно! И разве так уж важно, буду я ночевать у себя дома или в саду? В сад я переселилась, когда все мы были еще малы, и никаких забот я по дому не знала. Играла с сестрами, вместе с ними занималась рукоделием. Все лучше, чем скучать одной! Но сейчас все выросли, в доме у вас то одна неприятность, то другая, за садом присматривать трудно, и, если так будет продолжаться, нас это тоже коснется. Если я со своими служанками уйду из сада, вам меньше будет хлопот. И вот еще что я хотела сказать вам, тетя: экономьте на чем возможно, это не умалит достоинства вашей семьи. Расходы на тех, кто живет в саду, можно было бы сократить, не оглядываясь на прошлые времена. Возьмите к примеру нашу семью. В какой упадок она пришла!
   – Что же, раз Баочай так решила, не стоит препятствовать ей, – обратилась Фэнцзе к госпоже Ван.
   Госпожа Ван согласно кивнула.
   – Я не возражаю, – сказала она, – пусть Баочай поступает как хочет!
   Вернулся из гостей Баоюй и прошел прямо к госпоже Ван.
   – Отец еще не приехал, – сказал юноша. – А нам, как только стало смеркаться, велел отправляться домой.
   – Ну как, ты не осрамился? – спросила сына госпожа Ван.
   – Не только не осрамился, но получил в награду немало подарков! – отвечал Баоюй, сияя улыбкой.
   Едва он это произнес, как в комнату вошли служанки и слуги, дежурившие у ворот, и внесли подарки: три веера, три набора подвесков к ним, шесть коробок кистей и туши, три связки четок из благовонного дерева и три яшмовых кольца.
   – Это подарил член императорской академии Ханьлинь господин Мэй, – стал объяснять Баоюй, показывая подарки. – Это ши-лан[215] господин Ян, а это – внештатный лан Ли… Тут подарки для нас троих.
   Затем Баоюй вытащил из-за пазухи амулет – маленькую фигурку Будды, вырезанную из сандалового дерева, и сказал:
   – А вот это мне лично подарил Цинго-гун.
   Госпожа Ван поинтересовалась, кто был в гостях, какие стихи сочинили Баоюй, Цзя Хуань и Цзя Лань. Затем между ними разделили подарки, и Баоюй отправился к матушке Цзя.
   Матушка Цзя порадовалась успехам внука и спросила, о чем он беседовал с матерью.
   Баоюй отвечал рассеянно, все его мысли заняты были Цинвэнь. Наконец он сказал:
   – Пришлось ехать верхом; так растрясло, что все тело болит.
   – Тогда иди к себе, – забеспокоилась матушка Цзя. – Переоденься, погуляй немного, и все пройдет, только не ложись сразу спать.
   У дверей Баоюя дожидались Шэюэ, Цювэнь и две девочки-служанки. Как только он вышел, девочки подбежали к нему, взяли у него кисти и тушь, и все вместе они поспешили во двор Наслаждения пурпуром.
   – Ну и жара! – то и дело дорогой повторял Баоюй.
   Он сбросил верхний халат, снял шапку, отдал их Шэюэ, а сам остался в тонком шелковом, цвета сосны, халате, из-под которого виднелись ярко-красные штаны. Цювэнь сразу вспомнила, что эти штаны Баоюю сшила Цинвэнь, и вздохнула:
   – Поистине человек умирает, а созданное им остается!
   Шэюэ дернула ее за рукав и сказала:
   – Как красиво! Красные штаны, зеленый халат, черные сапоги, черные с синеватым отливом волосы и белоснежное лицо!
   Баоюй сделал вид, что не слышал этот разговор, и, пройдя еще несколько шагов, вдруг спросил:
   – Как же быть? Я хочу прогуляться!
   – Ну и гуляй. Чего бояться? – отозвалась Шэюэ. – Ведь еще не поздно! Неужто ты потеряешься?
   Она приказала девочкам-служанкам сопровождать Баоюя, а сама сказала:
   – Мы отнесем эти вещи домой и вернемся.
   – Милая сестра, не уходи, – попросил Баоюй, – подожди меня здесь, пойдем домой вместе!
   – Мы сейчас же вернемся, – пообещала Шэюэ. – Только отнесем подарки и вещи. А то одна несет «четыре сокровища кабинета ученого», другая – шапку, халат, пояс… На что это похоже?
   На самом же деле Баоюй только и мечтал, как бы поскорее от них отвязаться. И как только девушки ушли, свернул за небольшую горку и тихонько обратился к девочкам-служанкам:
   – Сижэнь кого-нибудь еще посылала навестить сестру Цинвэнь?
   – Да, посылала, – ответила одна из девочек. – Сказали, что Цинвэнь всю ночь бредила, а к утру потеряла сознание.
   – Что же она говорила в бреду? – спросил Баоюй.
   – Свою мать вспоминала.
   – А еще кого? – снова спросил Баоюй, вытирая навернувшиеся на глаза слезы.
   – Не разобрали.
   – Дурачье! – выругался Баоюй. – Надо было слушать внимательнее!
   Вторая девочка сразу смекнула, в чем дело, и воскликнула:
   – Ну, конечно, дурачье!.. А я вот все слышала и все видела собственными глазами!
   – Что ты видела? – удивился Баоюй.
   – Я всегда знала, что сестра Цинвэнь отличается от остальных служанок, да и относилась она ко мне по-доброму, – стала рассказывать девочка. – И сейчас, когда ее незаслуженно выгнали, а мы не могли ничем ей помочь, я решила ее навестить, чтобы не быть неблагодарной. Узнай кто-нибудь о моем намерении, меня наверняка поколотили бы! И все же я рискнула, потихоньку выскользнула из сада и отправилась к Цинвэнь. И, представьте, она до самой смерти оставалась умницей! Я уже собралась уходить, когда вдруг она широко открыла глаза, схватила меня за руку и спросила: «Где Баоюй?» Я ей сказала, что вы уехали с отцом в гости, и тогда она со вздохом промолвила: «Значит, больше мы с ним не увидимся!» Я ей говорю: «Сестра, ты подождала бы его возвращения». А она улыбнулась и говорит: «Ничего ты не понимаешь. Я не собиралась умирать, но как раз сейчас на Небе не хватает духа цветов, и Яшмовый владыка велел мне занять его место. Нынче после полудня мне предстоит вступить в должность. Баоюй вернется через четверть часа после того, как я уйду, поэтому мы с ним больше не увидимся. Правда, случается, что Яньван посылает бесов за душой человека, а люди сжигают бумажные деньги, приносят жертвы, и бесы уходят, оставив человека еще немного пожить. Но меня зовут не бесы Янь-вана, а небесные духи, и мешкать я не могу!» Я, признаться, ей не поверила. Но за четверть часа до того, как служанки доложили о вашем возвращении, Цинвэнь умерла.
   – Ты не училась, поэтому многого не понимаешь, – возразил Баоюй. – Есть дух – покровитель всех цветов и есть свой дух у каждого цветка в отдельности. Каким духом будет Цинвэнь, ты не знаешь?
   Девочка замешкалась было, но вдруг заметила в пруду лотосы и смело ответила:
   – Я спросила ее, какими цветами она будет ведать, и обещала тщательно за ними ухаживать. Она сказала, что будет духом – покровителем лотоса, но просила никому об этом не говорить, кроме вас.
   Баоюй нисколько не удивился, и скорбь его мгновенно сменилась радостью. Он посмотрел на лотосы и промолвил:
   – Да, за лотосами может присматривать только такая девушка, как Цинвэнь. Я знал, что даже в мире ином она не останется без дела! И все же тяжело думать, что больше мы с ней никогда не увидимся!
   «Я не был рядом с Цинвэнь в последние минуты ее жизни, – размышлял Баоюй, – зато поклонюсь ее душе и тем выражу свои чувства, которые питал к ней несколько лет».
   Баоюй вернулся домой, быстро переоделся и, сказав, что идет к Дайюй, поспешил к дому брата Цинвэнь, надеясь, что гроб еще не унесли.
   Между тем невестка Цинвэнь решила получить от хозяев несколько лянов серебра на похороны и отправилась к госпоже Ван.
   Госпожа Ван распорядилась выдать деньги и приказала:
   – Немедленно вели отнести гроб подальше и сжечь! Ведь девушка умерла от чахотки!
   Получив деньги, невестка Цинвэнь поспешила выполнить приказ. Шпильки и кольца Цинвэнь стоимостью лянов в триста – четыреста невестка припрятала и вместе с мужем отправилась сопровождать гроб. Его отвезли за город и сожгли.
   Подойдя к дому, где жила Цинвэнь, Баоюй увидел, что никого нет, постоял в нерешительности и вернулся в сад. Когда он приблизился к двору Наслаждения пурпуром, его охватила тоска, и он решил зайти к Дайюй. Но той не оказалось дома, и на его вопрос, где она, служанки ответили:
   – Ушла к барышне Баочай!
   Баоюй отправился во двор Душистых трав, но и там было безлюдно, вещи из комнат вынесены. Баоюй встревожился было, но вспомнил, что Баочай собиралась переселиться домой. Занятый в последние дни учебой, он совершенно об этом забыл.
   Баоюю стало досадно, но тут он подумал:
   «Лучше всего дружить с Сижэнь и Дайюй. Они останутся со мной до самой моей смерти!»
   С этой мыслью он зашагал в направлении павильона Реки Сяосян. Дайюй еще не возвратилась. Баоюй не знал, ждать ему или уйти, но в это время пришла девочка-служанка и сказала:
   – Приехал ваш батюшка, зовет вас! Хочет вам что-то сказать. Идите быстрее!
   Когда Баоюй пришел в комнаты госпожи Ван, отца там уже не было, и мать приказала слугам проводить Баоюя в кабинет Цзя Чжэна.
   Цзя Чжэн в это время вел оживленную беседу с друзьями о красоте осени.
   – Перед тем как разойтись, мне хотелось бы рассказать вам одну замечательную историю, – говорил Цзя Чжэн. – К ней вполне применимо изречение: «Прекрасные и изящные достойны почитания, справедливые и преданные заслуживают восхищения». На эту замечательную тему пусть каждый из вас сочинит по стихотворению.
   Гости попросили Цзя Чжэна рассказать им историю, и тот начал:
   – Некогда жил князь, носивший титул хэнвана, и государь назначил его управителем округа Цинчжоу. А хэнван этот увлекался женщинами. Он приблизил к себе множество красавиц и в свободное от службы время обучал их ратному делу. Была среди красавиц девушка по фамилии Линь. В семье она родилась четвертой, и звали ее Линь Сынян – Четвертая барышня Линь. Восхищенный ее красотой и ловкостью, хэнван сделал Линь старшей над остальными девушками и дал прозвище Полководец Гуйхуа, что значит Нежная.
   Раздались одобрительные возгласы:
   – Неподражаемо! Нежный полководец! Как непривычно, оригинально! Сразу чувствуется свежесть мысли и изысканность! Видно, сам хэнван был натурой незаурядной.
   – Разумеется, – подтвердил Цзя Чжэн, – но вы послушайте, что было дальше!
   – Что же? – с нетерпением спросили друзья.
   – А то, что на следующий год разбойники, наподобие «Желтых повязок» и «Краснобровых»[216], налетев, словно коршуны, захватили район Шаньцзо. Хэнвану казалось, что расправиться с этой шайкой – все равно что одолеть стаю собак или стадо баранов, что большого войска не нужно. И выступил в карательный поход с легкой конницей. А разбойники оказались хитрыми. Дважды сражался с ними хэнван и в конце концов сам был убит… В городе Цинчжоу началась паника, военные и гражданские чиновники говорили друг другу: «Если наш князь не добился победы, что можем сделать мы?» И решено было сдать город. Тогда Линь Сынян собрала женщин-военачальников и сказала: «Мы не успели отблагодарить нашего князя за милости, и сейчас, когда страна в опасности, я решила сражаться не на жизнь, а на смерть. Смелые последуют за мной, а малодушные пусть убираются на все четыре стороны». «Мы все пойдем за тобой!» – дружно вскричали женщины. И вот Линь Сынян во главе отряда выступила ночью из города и внезапно ворвалась во вражеский лагерь. Захваченные врасплох, разбойники потеряли нескольких главарей. Но когда увидели, что перед ними женщины, ринулись в бой. Оставаясь верными убитому князю, женщины погибли, выполнив свой долг до конца, о чем и был представлен доклад на высочайшее имя. Сам Сын Неба и все его сановники скорбели о гибели мужественных женщин. Нашлись при дворе храбрые и умные военачальники, которые возглавили войско и развеяли как дым разбойничьи орды. Теперь вы знаете все о Линь Сынян, так скажите: можно ею не восхищаться?!
   – Да, она достойна всяческих похвал! – вздыхая, согласились гости. – И наш долг – сочинить стихи в память об этой славной героине.
   Тем временем слуги принесли кисти и тушечницу, а пока Цзя Чжэн рассказывал о Линь Сынян, один из гостей успел с его слов набросать вступление к стихам и дал прочесть Цзя Чжэну.
   – Так все и было, – заметил Цзя Чжэн. – Описание этой истории издавна существует. Признаюсь вам, вчера я удостоился высочайшего повеления проверить, нет ли людей, достойных награды за подвиги, о которых забыли доложить государю. Неважно, какого они сословия и какое занимают положение: будь то монахи, монахини, нищие, девушки или замужние женщины, – если они совершили подвиг, надо незамедлительно составить по имеющимся документам их жизнеописание и представить в ведомство церемоний, а ведомство церемоний доложит государю, дабы тот определил награды за совершенные подвиги. Мне попалось на глаза описание подвига Линь Сынян, и я отправил его в ведомство церемоний. А чиновники этого ведомства решили сочинить «Песню в честь Гуйхуа», дабы прославить преданность и высокое чувство долга этой женщины.
   – Все это справедливо! – в один голос воскликнули гости. – Поистине достойно восхищения, что при ныне правящей династии в отличие от прежних издаются такие замечательные указы. Поистине государь наш не забывает даже о малых делах!
   – Именно так! – согласился Цзя Чжэн, кивая головой.
   Между тем Баоюй, Цзя Хуань и Цзя Лань потихоньку подошли к столу, чтобы прочесть вступление. Цзя Чжэн приказал каждому из них сочинить стихи. Тому, кто сочинит первым, обещал награду, а кто сочинит лучше всех – две награды.
   Цзя Хуаню и Цзя Ланю последние дни не раз приходилось сочинять стихи при посторонних, и они перестали робеть. Прочитали тему и погрузились в раздумье.
   Цзя Лань сочинил первым. Цзя Хуань, боясь опоздать, тоже поспешил закончить. Оба они уже успели переписать стихотворения начисто, а Баоюй все еще сидел, задумавшись. Стали читать стихотворение Цзя Ланя, написанное по семи слов в строке:
 
Гуйхуа – Воительницу Нежную
В жизни звали просто Линь Сынян,
Был ей облик дан из чистой яшмы,
Но и дух железный был ей дан!
 
 
Пал хэнван. И, мстя за господина,
Пала в жаркой битве и она…
Ароматом вся земля в Цинчжоу
С тех далеких пор напоена…
 
   Гостям стихотворение понравилось.
   – Мальчику всего тринадцать лет, – говорили они, – а как хорошо пишет! Не зря говорят, что семья ваша высокообразованная!
   – Он еще желторотый юнец, но спасибо ему и за это! – с улыбкой отозвался Цзя Чжэн.
   Затем все стали читать стихотворение Цзя Хуаня, где строка состояла из пяти иероглифов:
 
Прелестная! При господине
Жила, не унывая, с ним…
Когда же мстительницей стала, —
Был ратный пыл неукротим!
 
 
Представить можно: пряча слезы,
Покинув шелковый шатер,
Пылая гневом, ты в Цинчжоу
Спешишь, чтоб дать врагу отпор!
 
 
За ласку и за добродетель, —
Сказала ты себе самой, —
Не уклонюсь теперь от мщенья,
Вступлю с разбойниками в бой!
 
 
Веками чтим ее могилу
И воспеваем Долг и Честь,
Тысячелетья не забудем,
Что значит праведная месть!
 
   – О, это стихотворение еще лучше! – заметили гости. – Третий господин Цзя Хуань всего на несколько лет старше Цзя Ланя, но мысли у него значительно глубже!
   – В общем, неплохо, – согласился Цзя Чжэн, – но до совершенства далеко.
   – Вы слишком строги, – возразили гости. – Ведь третий господин еще не достиг совершеннолетия. Он будет стараться, и через несколько лет из него выйдет если не старший, то младший Юань![217]
   – Так его и захвалить недолго! Учится он не очень прилежно, иначе не делал бы ошибок в стихах, – возразил Цзя Чжэн и спросил у Баоюя, не написал ли он еще свое стихотворение.
   – Второй господин Баоюй очень старается, – заметили гости, – и, конечно же, напишет стихотворение более глубокое по содержанию, чем первые два.
   – Такое стихотворение нельзя писать новым стилем, – сказал Баоюй. – Надо подобрать одну из древних стихотворных форм большего размера, ибо в маленьком стихотворении невозможно ярко и убедительно раскрыть подобную тему.
   – Вот видите! – вскричали гости, захлопав в ладоши. – У него свои собственные взгляды и мысли! Получив тему, второй господин Баоюй прежде всего пытается найти форму и стиль. Так с древних времен поступали истинные поэты. Тема стихотворения – «Песня в честь Гуйхуа», к ней есть прозаическое вступление, а это значит, что стихотворение должно быть крупным по форме, которая соответствовала бы содержанию. Образцом может служить песня Вэнь Бача «Играю на чашках», «Песня о Хуэйцзи» поэта Ли Чанцзи[218], «Песнь о бесконечной тоске» Бо Цзюйи[219] или же стансы, воспевающие старину; а писать нужно наполовину ритмической прозой, наполовину стихами, в плавном ритме. Лишь тогда получится красиво.
   Выслушав друзей, Цзя Чжэн согласился с ними, взял кисть и сказал Баоюю:
   – Итак, начинаем. Ты читай то, что сочинил, а я буду записывать. Если плохо, не миновать тебе порки! Будешь знать, как хвалиться!
   Баоюй прочел первую строку:
 
Чтил воинственность хэн-господин,
Но любил он и женскую стать…
 
   Цзя Чжэн записал и промолвил:
   – Грубовато!
   – Не сказал бы, – возразил один из гостей. – Просто он подражает старинным образцам. Послушаем дальше!
   – Ладно, – согласился Цзя Чжэн, – пусть дальше читает.
   Баоюй прочел:
 
Он красавиц своих обучал
И скакать, и из лука стрелять.
 
 
Прелесть танца и звучный напев
Не прельщали его на пирах,
 
 
Но с восторгом приветствовал он
Женщин-воинов в ратных рядах.
 
   Цзя Чжэн записал.
   – Третья строка самая удачная! – заметили гости. – Она проникнута мужеством и очень напоминает старинные стихи. Зато четвертая строка, ровная и спокойная, больше гармонирует с общим настроением стиха.
   – Хвалить еще рано! – вмешался Цзя Чжэн. – Послушаем дальше.
   Баоюй прочел:
 
…Нет зловещего смерча пока, —
Что ж красавиц готовить к войне?
 
 
Так не лучше ли девичью тень
Не тревожить при красном огне?
 
   – Превосходно! – воскликнули гости, прервав Баоюя. – Особенно последняя строка! Она исполнена вдохновения!
   Баоюй продолжал:
 
Ведь командой нельзя заглушить
Нас пьянящую женскую речь,
 
 
Да и слишком они тяжелы
Для красавиц – секира и меч…
 
   Гости захлопали в ладоши:
   – Это еще лучше! Наверное, Баоюй слышал «нас пьянящую женскую речь»! Иначе разве мог бы он так выразительно передать эту сцену?
   – Какой бы храброй ни была женщина, ей не сравниться в ратном деле с мужчиной! – возразил Баоюй. – Женщина по своей природе существо слабое.
   – Опять хвалишься своими познаниями?! – строго произнес Цзя Чжэн. – Читай, мы ждем!
   Баоюй спохватился, подумал немного и произнес:
 
Лент узлы как бутоны гвоздик,
Пояс-лотос – нарядный, тугой.
 
   – Весьма изящно! – заметили гости. – Но вслед за этими должны идти строки, где образно будет сказано о женских нарядах, иначе нарушится плавность стиха!
   – Эта строка никуда не годится! – рассердился Цзя Чжэн. – Ведь уже было и «уст аромат», и изящество женщин. К чему же еще наряды? Просто не хватает у него ни способностей, ни уменья, вот и пишет все об одном, лишь бы отделаться.
   – Длинная песня, если ее не расцветить, не украсить, получится убогой и скучной, – ответил Баоюй.
   – Опять ты за свое! – прикрикнул Цзя Чжэн. – Хотелось бы знать, как от этой строки ты перейдешь к описанию ратных подвигов! Прибавлять строки к уже написанному все равно что приделывать змее ноги.
   – В таком случае позвольте мне перейти к следующему разделу, – сказал Баоюй.
   – Эх ты, талант! – усмехнулся Цзя Чжэн. – Сочинял, сочинял, а до главного так и не дошел! Еще собираешься перейти с одной строки к следующему описанию. Желать можно все что угодно, а силенки где взять?
   Баоюй опустил голову, задумался и прочел:
 
Нет жемчужин на платье, – зато
Есть за поясом меч дорогой!..
 
   – Годится? – спросил он.
   – Вполне! – закричали гости, хлопая по столу в знак одобрения.
   – Ладно! – согласился Цзя Чжэн. – Продолжай!
   – Если годится, я продолжу, – сказал Баоюй. – А не годится – зачеркните ее и дозвольте мне изложить мысль другими словами.
   – Опять болтаешь! – крикнул Цзя Чжэн. – Если плохо, переделывают десять, сто раз! Тебе лень потрудиться?
   Баоюй подумал и произнес:
 
Шла всю ночь боевая игра[220].
Силы нет, но трепещут сердца.
 
 
Полотенцем утерлась она,
Пыль смахнув, а не пудру, с лица.
 
   – Еще один раздел, – проговорил Цзя Чжэн. – Что скажешь дальше?
   В ответ Баоюй произнес:
 
…Через год нашу землю, Шаньдун,
Наводнили разбойники вдруг,
 
 
Леопарды и тигры, они
Всполошили всю землю вокруг…
 
   – Очень хорошо! – воскликнули все. – Замечательные образы, и вторая строка весьма оригинально поясняет первую.
   Баоюй продолжал:
 
Помышляла врага разгромить
Полководцев и воинов рать,
 
 
Бой за боем сражалась – увы,
Верх над ним не смогла одержать!
 
 
Вскоре ветер зловещий подул,
Он пшеничные стебли скрутил, —
 
 
Пуст Тигровый шатер и уныл,
Солнца блеск на знаменах застыл…
 
 
Тихо черные горы грустят,
Только реки журчат, как и встарь,
 
 
В жаркой схватке, в неравном бою
Был повержен Сюань-государь…
 
 
Ливень белые кости омыл,
Травы – в брызгах багряной крови,
 
 
В лунном холоде, в желтой пыли
Долго демоны труп берегли…
 
   – Великолепно! – закричали гости, – И композиция, и изложение, и слог – все замечательно! Интересно, каково будет описание Линь Сынян. Наверняка у второго господина уже готов оригинальный переход к этому разделу!
   Баоюй прочел:
 
Полководцы бегут кто куда,