Страница:
Если не говорить о флоте, то Британская империя вступала в войну постепенно. Ее армии росли дивизия за дивизией. Линия ее фронта мало-помалу удлинялась. Перестройка промышленности потребовала нескольких лет. Обязательная воинская повинность и строгое законодательство военного времени вступали в силу так постепенно, что это казалось незаметным. В области материальных ресурсов мы как раз приближались к пределу наших возможностей. Уже всюду обнаруживались качественные и количественные границы наших военных достижений. Сколько времени мы могли бы оставаться на этом максимальном уровне, сказать нельзя, ибо всякое сопротивление сразу прекратилось как раз в тот момент, когда достигли предела.
В одно мгновение исчезли и тяжелая нужда и общее великое дело, которые скрепляли союз 27 государств и объединяли их рабочих и воинов узами боевого товарищества. Серп, каждый год подсекавший новые молодые побеги, остановился у самых ног молодого поколения. Люди, приготовившиеся к испытанию, были ошеломлены и почти не ощущали радости по случаю своего избавления от предстоящей бойни. Весь поток человеческой воли и человеческой судьбы не только сразу остановился, но и обратился вспять. Поэтому мне кажется, что для нас, англичан, переход к мирным условиям был еще более резок, чем наше вступление в войну, ибо он требовал от нас еще более полного и всеобъемлющего изменения в общем направлении нашей мысли.
Люди, стоявшие во главе держав победительниц, подверглись самым тяжким испытаниям. Они казались всемогущими, во власть их уже исчезала. Хотя она исчезала, видимость ее на некоторое время все еще оставалась, и может быть необходимость совершить какой-либо великий акт могла бы снова восстановить ее. Но время брало свое. С каждым днем становилось все труднее и труднее пожать плоды победы. С каждым днем неизбежно убывало могущество не только государственных людей. но и самих союзных армий, и рассыпалось их единство. Армии должны были вернуться на родину, и власть должна была быть снова возвращена избирателям. Зависть, партийные споры, желание отомстить за причиненные когда-то обиды – все эти страсти, до сих пор подавленные, давали теперь себя чувствовать на каждом шагу. И однако каждый день приносил с собой такое множество важных и неотложных дел, такую борьбу отдельных лиц и такие столкновения событий, что человеческая природа была не в силах справиться с поставленной ей задачей. Удивительно ли, что руководители поддались иллюзии власти, радостному чувству одержанной победы и повседневной деловой сутолоке? Удивительно ли, что они хотели перевести дух перед тем, как приняться за разрешение новых задач? Некоторое время они все еще думали, что будет оставаться в действии тот же самый строгий контроль, но только в других формах, и что для преодоления новых трудностей им будут предоставлены такие же полномочия и такие же права. А на самом деле, как только корабль стал входить в порт, большая часть его руля отвалилась, причем кормчие этого даже и не заметили.
Прежняя мирная структура общества в течение более чем четырех лет не существовала, и обстановка военного времени придала жизни странную напряженность. Повинуясь таинственному влиянию войны, люди гораздо меньше считались со смертью, страданиями и трудом. Ничто не казалось невыносимым и ничто не было слишком драгоценным, чтобы им нельзя было пожертвовать. Дружеские товарищеские связи, установившиеся между людьми различных классов и наций, становились все теснее и теснее по мере того, как обострялась борьба с врагом и росли потребности общего дела. Но теперь чары войны были сняты: сняты слишком поздно для одних, слишком рано для других и слишком внезапно для всех! Каждая страна-победительница вернулась к своему прежнему образу жизни и к своей прежней обстановке. Но эта обстановка во многих своих подробностях разрушилась, общая система отношений ослабела и расклеилась, и установленные рамки казались слишком узкими и устарелыми. Быстро погасли те огромные надежды, которые поддерживали войска и народы во время их страданий. Греза о залитом солнцем мире, где страдания искуплены мужеством, где работают меньше и где труд оплачивается лучше, где царствуют Справедливость и Свобода и люди живут мирно веками, – эта мечта, носившаяся над полями сражений, манившая солдат из-за германских и турецких траншей, их утешавшая и подкреплявшая, скоро уступила место холодной, серой действительности. Могло ли быть иначе? В самом деле, можно ли было ожидать, чтобы уничтожение десятка миллионов людей и разрушение одной трети сбережений величайших наций мира привели к золотому веку? Жестокое разочарование неизбежно должно было постигнуть всех. Все мужчины, все женщины, все солдаты, все граждане ждали какого-то великого подъема, а на самом деле им приходилось идти на жертвы: народным массам грозило ухудшение материальных условий жизни, а людям, которые достигли успеха благодаря своим способностям – таких людей насчитывались сотни тысяч, – предстояло сужение сферы их деятельности.
Но как только исчезло очарование войны, в значительной степени исчезли и исключительные полномочия, позволявшие направлять жизнь наций, исчезли как раз в ту минуту, когда новые затруднения стали чувствоваться всего острее. Победоносные государственные деятели, идолы масс, провозглашенные спасителями своих народов, все еще были окружены блеском своих военных побед и облечены полномочиями, которые дала им демократия. Но их час уже пробил; работа их была почти сделана, и Вильсон, Клемансо и Ллойд-Джордж вскоре должны были отстраниться от дел, как отстранились от них низложенные ими короли и императоры.
Для доверчивых, истомленных работой масс победа казалась настолько полной, что они считали ненужными какие-либо новые усилия. Германия пала, а вместе с ней пал и тот мировой союз, который сокрушил ее. Власть рассыпалась; с мира были сняты оковы; слабые стали сильными; люди, которые искали убежища, проявляли наступательные стремления, а контраст между победителями и побежденными все более и более уменьшался. Страшная усталость парализовала коллективную деятельность. Хотя все разрушительные элементы общества поднимали голову, революционное пламя, как и все прочие формы психической энергии, горело слабо. Кончились все пять актов драмы; огни истории потушены, мировая сцена погружается во мрак, актеры уходят, хоры замолкают. Борьба гигантов кончилась, начались ссоры пигмеев.
ГЛАВА II
В одно мгновение исчезли и тяжелая нужда и общее великое дело, которые скрепляли союз 27 государств и объединяли их рабочих и воинов узами боевого товарищества. Серп, каждый год подсекавший новые молодые побеги, остановился у самых ног молодого поколения. Люди, приготовившиеся к испытанию, были ошеломлены и почти не ощущали радости по случаю своего избавления от предстоящей бойни. Весь поток человеческой воли и человеческой судьбы не только сразу остановился, но и обратился вспять. Поэтому мне кажется, что для нас, англичан, переход к мирным условиям был еще более резок, чем наше вступление в войну, ибо он требовал от нас еще более полного и всеобъемлющего изменения в общем направлении нашей мысли.
Люди, стоявшие во главе держав победительниц, подверглись самым тяжким испытаниям. Они казались всемогущими, во власть их уже исчезала. Хотя она исчезала, видимость ее на некоторое время все еще оставалась, и может быть необходимость совершить какой-либо великий акт могла бы снова восстановить ее. Но время брало свое. С каждым днем становилось все труднее и труднее пожать плоды победы. С каждым днем неизбежно убывало могущество не только государственных людей. но и самих союзных армий, и рассыпалось их единство. Армии должны были вернуться на родину, и власть должна была быть снова возвращена избирателям. Зависть, партийные споры, желание отомстить за причиненные когда-то обиды – все эти страсти, до сих пор подавленные, давали теперь себя чувствовать на каждом шагу. И однако каждый день приносил с собой такое множество важных и неотложных дел, такую борьбу отдельных лиц и такие столкновения событий, что человеческая природа была не в силах справиться с поставленной ей задачей. Удивительно ли, что руководители поддались иллюзии власти, радостному чувству одержанной победы и повседневной деловой сутолоке? Удивительно ли, что они хотели перевести дух перед тем, как приняться за разрешение новых задач? Некоторое время они все еще думали, что будет оставаться в действии тот же самый строгий контроль, но только в других формах, и что для преодоления новых трудностей им будут предоставлены такие же полномочия и такие же права. А на самом деле, как только корабль стал входить в порт, большая часть его руля отвалилась, причем кормчие этого даже и не заметили.
Прежняя мирная структура общества в течение более чем четырех лет не существовала, и обстановка военного времени придала жизни странную напряженность. Повинуясь таинственному влиянию войны, люди гораздо меньше считались со смертью, страданиями и трудом. Ничто не казалось невыносимым и ничто не было слишком драгоценным, чтобы им нельзя было пожертвовать. Дружеские товарищеские связи, установившиеся между людьми различных классов и наций, становились все теснее и теснее по мере того, как обострялась борьба с врагом и росли потребности общего дела. Но теперь чары войны были сняты: сняты слишком поздно для одних, слишком рано для других и слишком внезапно для всех! Каждая страна-победительница вернулась к своему прежнему образу жизни и к своей прежней обстановке. Но эта обстановка во многих своих подробностях разрушилась, общая система отношений ослабела и расклеилась, и установленные рамки казались слишком узкими и устарелыми. Быстро погасли те огромные надежды, которые поддерживали войска и народы во время их страданий. Греза о залитом солнцем мире, где страдания искуплены мужеством, где работают меньше и где труд оплачивается лучше, где царствуют Справедливость и Свобода и люди живут мирно веками, – эта мечта, носившаяся над полями сражений, манившая солдат из-за германских и турецких траншей, их утешавшая и подкреплявшая, скоро уступила место холодной, серой действительности. Могло ли быть иначе? В самом деле, можно ли было ожидать, чтобы уничтожение десятка миллионов людей и разрушение одной трети сбережений величайших наций мира привели к золотому веку? Жестокое разочарование неизбежно должно было постигнуть всех. Все мужчины, все женщины, все солдаты, все граждане ждали какого-то великого подъема, а на самом деле им приходилось идти на жертвы: народным массам грозило ухудшение материальных условий жизни, а людям, которые достигли успеха благодаря своим способностям – таких людей насчитывались сотни тысяч, – предстояло сужение сферы их деятельности.
Но как только исчезло очарование войны, в значительной степени исчезли и исключительные полномочия, позволявшие направлять жизнь наций, исчезли как раз в ту минуту, когда новые затруднения стали чувствоваться всего острее. Победоносные государственные деятели, идолы масс, провозглашенные спасителями своих народов, все еще были окружены блеском своих военных побед и облечены полномочиями, которые дала им демократия. Но их час уже пробил; работа их была почти сделана, и Вильсон, Клемансо и Ллойд-Джордж вскоре должны были отстраниться от дел, как отстранились от них низложенные ими короли и императоры.
Для доверчивых, истомленных работой масс победа казалась настолько полной, что они считали ненужными какие-либо новые усилия. Германия пала, а вместе с ней пал и тот мировой союз, который сокрушил ее. Власть рассыпалась; с мира были сняты оковы; слабые стали сильными; люди, которые искали убежища, проявляли наступательные стремления, а контраст между победителями и побежденными все более и более уменьшался. Страшная усталость парализовала коллективную деятельность. Хотя все разрушительные элементы общества поднимали голову, революционное пламя, как и все прочие формы психической энергии, горело слабо. Кончились все пять актов драмы; огни истории потушены, мировая сцена погружается во мрак, актеры уходят, хоры замолкают. Борьба гигантов кончилась, начались ссоры пигмеев.
ГЛАВА II
ДЕМОС
Проблемы министерства военного снабжения. – Труд, заработная плата и сырье. – Демобилизация промышленности. – Военное единение. – Оживление партийной политики. – Ллойд-Джордж и либералы. – Мирная конференция и ее делегаты. – Всеобщие выборы. – Резкое разграничение. – Настроение народа. – «Повесить кайзера!» – «Заставьте их платить!» – Способы платежа. – Сколько платить? – Письма к избирателям. – Премьер-министр о контрибуции. – Результаты выборов. – Их. дальнейшие последствия.
Основываясь на моих личных воспоминаниях, я постараюсь прежде всего описать ход наших внутренних дел.
Вечером 11 ноября я созвал совет по военному снабжению и обратил внимание его членов на задачи, связанные с немедленной демобилизацией британской промышленности. Задачи эти были до крайности трудны и сложны. В наших руках находились почти все рудники и заводы Британии. Мы контролировали все главные отрасли британской промышленности и фактически управляли ими. Мы регулировали снабжение сырьем. Мы организовывали распределение всех производимых ими готовых изделий. Под нашим непосредственным началом находилось почти пять миллионов человек, и наша деятельность тесно переплеталась со всеми областями экономической жизни страны.
Конечно организация и аппарат, которыми мы располагали, были чрезвычайно сильны и гибки. Способные дельцы, входившие в состав совета, заведывали каждый большой группой департаментов и в течение полутора лет были своего рода правительством промышленности. Они привыкли к неожиданным переменам, вызываемым меняющимся военным счастьем. Четверо или пятеро из них, представлявшие соответствующие департаменты, обычно совещались по поводу тех или других проектов; через несколько часов – самое большее через несколько дней – уже отдавались приказы, передававшиеся по бесчисленным каналам во все подведомственные инстанции. В области производства в это время было очень мало такого, чего бы они не могли достичь. Так например мы с такой же легкостью смогли бы реквизировать полмиллиона домов, с какой мы выполняли заказы на сто тысяч аэропланов или двадцать тысяч пушек или на изготовление среднего калибра артиллерии для американской армии или на два миллиона тонн снарядов. Но с 11 ноября условия стали совершенно иными. С момента приостановления военных действий вопрос о денежных издержках, который мы никогда не считали фактором, ограничивающим снабжение армии, стал на первый план. Почти в каждом случае, когда рабочие, работавшие на оборону, проявляли недовольство, им в конце концов увеличивали заработную плату («пусть получают, лишь бы работали»), и заработная плата стояла теперь на таком уровне, какого не было в Англии ни до, ни после этого времени. Напряженность труда, вызванная национальной опасностью, далеко превосходила обычные человеческие способности. Общее переутомление достигло последних пределов. Но как только исчез основной побудительный мотив, каждый почувствовал, насколько тяжело было напряжение. Все неминуемо должны были почувствовать облегчение и стремление вернуться к обычным условиях жизни. Ни одно человеческое общество не смогло бы продолжать жить таким темпом, истощая свои материальные богатства и свою жизненную энергию. Сильнее всего напряжение давало себя чувствовать среди высших категорий работников умственного труда. Они работали под влиянием психологического стимула, который теперь исчез. «Я буду работать, пока не упаду от изнеможения» – этой фразы было достаточно, пока грохотали пушки и сражались войска. Но теперь наступил мир, и всюду обнаруживалось нервное и физическое истощение, на которое раньше не обращали внимания.
Прежде всего встал вопрос о том, что делать с пятью миллионами рабочих, которые работали на оборону и которым каждую неделю нужно было давать работу и заработную плату. Было ясно, что большинству этих рабочих предстоит вскоре найти себе новое занятие и многим сотням тысяч из них придется изменить свое местопребывание. В военной промышленности работало более полутора миллионов женщин, которые оказались способными вырабатывать почти любой вид товара, и, работая сдельно, получали гораздо больше, чем самые сильные рабочие мужчины до войны. При размещении вернувшихся с фронта солдат в существующих отраслях промышленности, все эти женщины должны были покинуть заводы и вернуться домой. Как отразится на них это изменение жизненных условий и перспектив? В то же время общая ситуация еще не совсем определилась. Перемирие – еще не мир. Мы все еще находились под впечатлением германского могущества. Приказа о демобилизации не было издано и не предвиделось в ближайшем будущем. Во всяком случае до возвращения солдат должно было пройти еще несколько месяцев. Были изготовлены или находились в процессе изготовления огромные количества военных материалов. Нужно ли было сразу прекратить их производство? Нужно ли было сейчас же отправлять на слом почти готовые пушки, танки и аэропланы? Очевидно военная промышленность не должна была перерабатывать нового сырья; снабжение сырьем можно было остановить сейчас же. Но производство этой огромной системы промышленных предприятий не могло быть приостановлено без того, чтобы не оказались на улице пять миллионов человек. Можно ли было оставить их без заработка? А с другой стороны, можно ли было платить ям чрезмерно высокие заработки за то, чтобы они ничего не делали, в то самое время, как армии стояли на позициях и получали обычное солдатское жалованье? Не было ли опасным для общественного порядка предоставлять этим огромным массам, – все равно оплачиваемым или не оплачиваемым, – бесцельно бродить по городам и арсеналам, не чувствуя над собой той организации, которая до сих пор крепко держала их в руках?
К счастью, значительная часть предстоявшей работы уже была выполнена ранее. Мои предшественники – Монтэгю и д-р Аддисон – изучали эту проблему уже в 1916 и 1917 гг. Весной 1917 г. д-р Аддисон Учредил департамент реконструкции для собирания сведений, а в июле того же года департамент был реорганизован в министерство, главой которого он и был назначен. Главная задача министерства заключалась в разработке планов демобилизации. Для изучения специального вопроса о ликвидации военных контрактов и переходе на производство мирного времени я назначил в ноябре 1917 г. постоянную комиссию при совете по военному снабжению под председательством Джемса Стивенсона. Несмотря на то, что война сплошь и рядом отвлекала ее от ее основной задачи, организация эта вместе с многочисленными подкомиссиями продолжала свою работу и к началу октября 1918 г. представила в законченном виде массивный отчет. Таким образом мы исследовали всю область предстоящей деятельности и могли принимать вызываемые обстоятельствами решения, точно зная последствия каждой нашей меры и те способы, при помощи которых эти меры могли проводиться в жизнь.
Мы остановились на компромиссных решениях. Было постановлено, что не следует немедленно увольнять всех рабочих, работавших в военной промышленности; немедленному увольнению подлежали все те, кто хотел оставить данную отрасль промышленности или по тем или иным причинам уехать, а также и все те, кто имел возможность поступить на другое место. Рабочим щедро предоставлялся отпуск. Производство орудий военного снаряжения и взрывчатых веществ и строительство воздушного флота были сокращены путем отмены сверхурочных работ и сдельщины и уменьшения рабочего времени до половины нормальной рабочей недели. Разработанная заранее система пособий по безработице должна была смягчить понижение заработной платы. Все соответствующие инструкции мы издали в самый день нашего заседания (11 ноября 1918 г.). Однако одновременно с этим было постановлено, чтобы военные материалы, изготовленные более чем на 60%, заканчивались выработкой. Остальные материалы, а также хранящееся на месте сырье должны были вывозиться с заводов и по морю или по железной дороге направляться в те места, где они перерабатывались в мирное время. Таким образом в течение многих недель после окончания войны мы, к изумлению всего мира, продолжали выбрасывать огромное количество артиллерийских орудий и всякого рода военных материалов. Конечно это была непроизводительная затрата материалов, но может быть она имела свой смысл.
Инструкции приводились в исполнение без всяких затруднений, и хотя министерство военного снабжения дважды посещали массовые депутации в десять или двадцать тысяч человек от Вульвического арсенала и от других крупных лондонских предприятий, никаких серьезных осложнений или недовольства не возникало. Огромные количества добровольцев, во время войны пополнявших регулярные рабочие кадры, и значительное число женщин-работниц, непрерывным потоком возвращались в свои семьи. День за днем мы продолжали освобождать промышленность от контроля. Список товаров, последовательно освобождавшихся от контроля в заранее установленном порядке, мог бы быть весьма поучителен для характеристики современного промышленного производства. Но я не буду приводить его здесь. В течение двух или трех месяцев министерство военного снабжения освободилось от большей части своих чрезвычайных полномочий и расчистило путь к воссозданию промышленности мирного времени. Следует отдать должное талантам группы деловых людей, предусмотрительность и энергия которых сделали возможным столь быстрый переход к мирному времени.
Исчезновение господствовавших над всем военных соображений не только повлекло за собой сознание общей усталости, но и возвращение к партийной политике. Шторм утих, и по мере того как все дальше и дальше отступали волны, с берега посреди скал и отмелей стали воочию видны обломки погибающих кораблей, покинутые припасы и всякий мусор. Начало военных действий застало Великобританию и Ирландию в состоянии ожесточенной партийной борьбы, не только фантастической по крайностям, допускавшимся ее участниками, но и полной опасностей. Консервативные и либеральные массы, подстрекаемые принадлежавшими к ним ирландскими партиями – оранжистами[12] и националистами, – яростно нападали друг на друга, не заботясь о возможных последствиях для всей страны. В Ирландии обе стороны совершенно игнорировали закон и начали вооружаться, подготовляя борьбу не на жизнь, а на смерть; предполагалось, что если даже кровопролитие ограничится одной лишь Ирландией, обе борющиеся в Ирландии стороны получат подкрепление от своих сторонников в Великобритании. Ирландский хор дополняла обычная шумиха партийной борьбы между правыми и левыми в Англии. Как раз в самый разгар этих торжеств и разразился Армагеддон великой войны.
Как будто зачарованная, вся страна сменила полностью все политические ценности и отношения; господствующее значение приобрело все то, что было наиболее глубокого и прочного в жизни нашего острова; и если бы тогда у нас оставалось свободное время для того, чтобы вынести жизненный урок из опыта, мы могли бы заметить, насколько то, что мы все чувствовали и чем дорожили, было важнее того, что нас разделяло. В течение нескольких дней, не более, партийная вражда сразу исчезла. Консервативные лидеры поспешили на помощь тем самым министрам, против которых они так долго и горячо выступали. Партийный аппарат соперничавших партий стал единым, всюду проникающим агентством по вербовке волонтеров. Если не считать горсточки неудачливых политиков, связавших себя пацифистской программой до того, как окончательно выяснились стоявшие на очереди вопросы, всякая оппозиция войне исчезла. Ульстерцы прислали для вооружения бельгийцев те самые контрабандные ружья, от которых, по их мнению, зависела их жизнь. Оба Редмонда и вся Ирландская националистическая партия объявили, что Ирландия будет отстаивать дело союзников; д-р Клиффорд и лидеры свободных церквей произносили проповеди на военных митингах; наконец, подавляющее большинство трэд-юнионистов искренне примкнуло к общенациональному выступлению.
На протяжении всей войны и особенно в наиболее трудные ее моменты все эти силы в общем и целом обнаруживали полное и непоколебимое единодушие. Ни недостатки министров и правительств, ни военные ошибки и поражения, ни тяжкие и долгие годы бойни, ни разочарования, ни серьезные поводы для недовольства, ни потери, ни лишения не могли заставить людей, поклявшихся своей верой, отойти от общего дела. Они шли вместе до самого конца. Но теперь конец наступил, и люди переводили дух и оглядывались кругом.
С мая 1915 г. у власти стояли коалиционные правительства, но вторая коалиция 1916 г. значительно отличалась от своих предшественниц. Консервативная партия, находившаяся в палате общин в значительном меньшинстве, получила очевидное и решительное преобладание. Ллойд-Джордж ввел в правительство официальных представителей рабочей партии; но лидеры либеральной партии и большая часть ее членов были под влиянием Асквита. Либеральные министры и члены либеральной партии, примыкавшие к премьер-министру, могли говорить от имени своих избирательных округов, но не могли ссылаться на официальное и коллективное мнение всей партии. Во время войны это обстоятельство никого особенно не заботило. Разногласия, проявлявшиеся в палате общин, объяснялись не партийными соображениями, а различной оценкой значения той или иной личности, да и кроме того вращались исключительно вокруг вопроса о наилучших способах достижения победы. Но после заключения перемирия положение внутри либеральной партии приобрело для премьер-министра практическое значение и стало вызывать у него серьезную тревогу. Он оставил путь ортодоксального либерализма; было известно, что он был главным инициатором закона о принудительном военном наборе; он горячо боролся с теми, кто по убеждениям совести противился военной повинности; он не стеснялся нарушать и понижать либеральные принципы; он вытеснил из состава правительства своего прежнего вождя, уважаемого лидера либеральной партии, и почти всех своих прежних коллег по кабинету и лишил их возможности принимать какое бы то ни было участие в ведении войны. Естественно, что его личную роль в одержанной союзниками победе они оценивали иначе, чем приветствовавшие его народные массы. Они питали к нему вражду, были компетентными, хорошо осведомленными политиками и распоряжались партийным аппаратом. Во время единственного важного партийного голосования, принятого по вопросу об отношении к Ллойд-Джорджу, выяснилось, что среди либеральных членов палаты имелось сто девять закоренелых оппонентов и семьдесят три сторонника премьер-министра. Кроме того было очевидно, что немедленно по подписании.мира лейбористские министры будут отозваны рабочей партией из состава правительства. Правда, премьер-министра решительно и лойяльно поддерживала консервативная партия, представлявшая собою сильную и целостную организацию, в которой он однако участия не принимал. Поэтому, как только на пороге политического сознания снова появились вопросы партийной политики, положение Ллойд-Джорджа, находившегося тогда в зените своей славы, стало исключительно непрочным.
Но в тот момент общее внимание было сосредоточено на приближающейся мирной конференции, и перед умом политиков вставали исторические картины Венского конгресса. Париж стал центром мира, куда страстно стремились отправиться все наиболее крупные государственные деятели держав-победительниц, как только им удавалось покончить с неотложными внутренними делами. Ллойд-Джорджу было нелегко избрать своих ближайших сотрудников. Правых конечно должен был представлять консервативный лидер, Бонар Лоу. Варне должен был представлять рабочую партию. Для удобства численность делегаций отдельных стран была ограничена тремя лицами, и следовательно в британскую делегацию никого больше нельзя было включить. Но необходимо было принять во внимание и двух других лиц, очень различных по характеру и поведению; каждый из этих деятелей мог многое дать и во многом отказать. Первый из них был лорд Нортклиф, который, с одной стороны, был вооружен «Таймсом», с другой – вездесущей «Дейли Мэйль» и на этом основании считал себя равным любому политическому лидеру. Пови-димому он был готов настаивать на своих претензиях и мстить за их отклонение с такой непосредственностью, которая едва ли была возможной для государственного деятеля. Приближались общие выборы в парламент, и разумная, умелая помощь этих двух больших газет, послушно исполнявших приказы своего владельца, казалась премьер-министру серьезным фактором успеха. Тем не менее, назначить лорда Нортклифа главным делегатом мирной конференции, минуя Бальфура, министра иностранных дел, и всех премьер-министров Британской империи, было невозможно.
Вторым персонажем был лидер либеральной партии. Как в момент пребывания своего у власти, так и после своего падения Асквит решительно отказывался служить под начальством Ллойд-Джорджа или хотя бы в одном кабинете с ним; на всякое предложение такого рода и он лично, и его друзья обычно смотрели, как на великое оскорбление. Тем не менее в недели, непосредственно следовавшие за победой, он дал понять, что не откажется участвовать в заключении мира в качестве вождя своей партии. Это во многих отношениях усилило бы позицию премьер-министра. Мирные переговоры должны были затянуться на много месяцев, и тесное сотрудничество премьер-министра и либерального лидера не могло не способствовать устранению образовавшейся между ними пропасти. Личные качества Асквита также оказали бы неоценимую услугу на конференции. Но с другой стороны, включение его в состав делегации еще более разгневало бы лорда Нортклифа. Взвесив все эти противоречивые соображения, Ллойд-Джордж решил не увеличивать состава делегации сверх тех пределов, какие были установлены по соглашению с другими державами.
Я не сомневаюсь, что с его собственной точки зрения такое решение было ошибкой. Консервативной партии он по-настоящему не знал; вскоре он должен был потерять министров рабочей партии; а между тем ему предоставлялась теперь возможность загладить свою вину перед вождем, которому он был во многом обязан, и снова объединить силы либеральной партии, на которую он мог вполне полагаться в мирное время. Но помимо всех личных и политических соображений в интересах страны было чрезвычайно важно обеспечить участие всех партий в заключении мирного договора; никто не мог бы в большей степени содействовать авторитетности союзной дипломатии, чем Асквит. В этом случае английская делегация внушала бы большее уважение, мы заключили бы более выгодный договор, и внутри страны создалась бы более дружеская политическая атмосфера.
Основываясь на моих личных воспоминаниях, я постараюсь прежде всего описать ход наших внутренних дел.
Вечером 11 ноября я созвал совет по военному снабжению и обратил внимание его членов на задачи, связанные с немедленной демобилизацией британской промышленности. Задачи эти были до крайности трудны и сложны. В наших руках находились почти все рудники и заводы Британии. Мы контролировали все главные отрасли британской промышленности и фактически управляли ими. Мы регулировали снабжение сырьем. Мы организовывали распределение всех производимых ими готовых изделий. Под нашим непосредственным началом находилось почти пять миллионов человек, и наша деятельность тесно переплеталась со всеми областями экономической жизни страны.
Конечно организация и аппарат, которыми мы располагали, были чрезвычайно сильны и гибки. Способные дельцы, входившие в состав совета, заведывали каждый большой группой департаментов и в течение полутора лет были своего рода правительством промышленности. Они привыкли к неожиданным переменам, вызываемым меняющимся военным счастьем. Четверо или пятеро из них, представлявшие соответствующие департаменты, обычно совещались по поводу тех или других проектов; через несколько часов – самое большее через несколько дней – уже отдавались приказы, передававшиеся по бесчисленным каналам во все подведомственные инстанции. В области производства в это время было очень мало такого, чего бы они не могли достичь. Так например мы с такой же легкостью смогли бы реквизировать полмиллиона домов, с какой мы выполняли заказы на сто тысяч аэропланов или двадцать тысяч пушек или на изготовление среднего калибра артиллерии для американской армии или на два миллиона тонн снарядов. Но с 11 ноября условия стали совершенно иными. С момента приостановления военных действий вопрос о денежных издержках, который мы никогда не считали фактором, ограничивающим снабжение армии, стал на первый план. Почти в каждом случае, когда рабочие, работавшие на оборону, проявляли недовольство, им в конце концов увеличивали заработную плату («пусть получают, лишь бы работали»), и заработная плата стояла теперь на таком уровне, какого не было в Англии ни до, ни после этого времени. Напряженность труда, вызванная национальной опасностью, далеко превосходила обычные человеческие способности. Общее переутомление достигло последних пределов. Но как только исчез основной побудительный мотив, каждый почувствовал, насколько тяжело было напряжение. Все неминуемо должны были почувствовать облегчение и стремление вернуться к обычным условиях жизни. Ни одно человеческое общество не смогло бы продолжать жить таким темпом, истощая свои материальные богатства и свою жизненную энергию. Сильнее всего напряжение давало себя чувствовать среди высших категорий работников умственного труда. Они работали под влиянием психологического стимула, который теперь исчез. «Я буду работать, пока не упаду от изнеможения» – этой фразы было достаточно, пока грохотали пушки и сражались войска. Но теперь наступил мир, и всюду обнаруживалось нервное и физическое истощение, на которое раньше не обращали внимания.
Прежде всего встал вопрос о том, что делать с пятью миллионами рабочих, которые работали на оборону и которым каждую неделю нужно было давать работу и заработную плату. Было ясно, что большинству этих рабочих предстоит вскоре найти себе новое занятие и многим сотням тысяч из них придется изменить свое местопребывание. В военной промышленности работало более полутора миллионов женщин, которые оказались способными вырабатывать почти любой вид товара, и, работая сдельно, получали гораздо больше, чем самые сильные рабочие мужчины до войны. При размещении вернувшихся с фронта солдат в существующих отраслях промышленности, все эти женщины должны были покинуть заводы и вернуться домой. Как отразится на них это изменение жизненных условий и перспектив? В то же время общая ситуация еще не совсем определилась. Перемирие – еще не мир. Мы все еще находились под впечатлением германского могущества. Приказа о демобилизации не было издано и не предвиделось в ближайшем будущем. Во всяком случае до возвращения солдат должно было пройти еще несколько месяцев. Были изготовлены или находились в процессе изготовления огромные количества военных материалов. Нужно ли было сразу прекратить их производство? Нужно ли было сейчас же отправлять на слом почти готовые пушки, танки и аэропланы? Очевидно военная промышленность не должна была перерабатывать нового сырья; снабжение сырьем можно было остановить сейчас же. Но производство этой огромной системы промышленных предприятий не могло быть приостановлено без того, чтобы не оказались на улице пять миллионов человек. Можно ли было оставить их без заработка? А с другой стороны, можно ли было платить ям чрезмерно высокие заработки за то, чтобы они ничего не делали, в то самое время, как армии стояли на позициях и получали обычное солдатское жалованье? Не было ли опасным для общественного порядка предоставлять этим огромным массам, – все равно оплачиваемым или не оплачиваемым, – бесцельно бродить по городам и арсеналам, не чувствуя над собой той организации, которая до сих пор крепко держала их в руках?
К счастью, значительная часть предстоявшей работы уже была выполнена ранее. Мои предшественники – Монтэгю и д-р Аддисон – изучали эту проблему уже в 1916 и 1917 гг. Весной 1917 г. д-р Аддисон Учредил департамент реконструкции для собирания сведений, а в июле того же года департамент был реорганизован в министерство, главой которого он и был назначен. Главная задача министерства заключалась в разработке планов демобилизации. Для изучения специального вопроса о ликвидации военных контрактов и переходе на производство мирного времени я назначил в ноябре 1917 г. постоянную комиссию при совете по военному снабжению под председательством Джемса Стивенсона. Несмотря на то, что война сплошь и рядом отвлекала ее от ее основной задачи, организация эта вместе с многочисленными подкомиссиями продолжала свою работу и к началу октября 1918 г. представила в законченном виде массивный отчет. Таким образом мы исследовали всю область предстоящей деятельности и могли принимать вызываемые обстоятельствами решения, точно зная последствия каждой нашей меры и те способы, при помощи которых эти меры могли проводиться в жизнь.
Мы остановились на компромиссных решениях. Было постановлено, что не следует немедленно увольнять всех рабочих, работавших в военной промышленности; немедленному увольнению подлежали все те, кто хотел оставить данную отрасль промышленности или по тем или иным причинам уехать, а также и все те, кто имел возможность поступить на другое место. Рабочим щедро предоставлялся отпуск. Производство орудий военного снаряжения и взрывчатых веществ и строительство воздушного флота были сокращены путем отмены сверхурочных работ и сдельщины и уменьшения рабочего времени до половины нормальной рабочей недели. Разработанная заранее система пособий по безработице должна была смягчить понижение заработной платы. Все соответствующие инструкции мы издали в самый день нашего заседания (11 ноября 1918 г.). Однако одновременно с этим было постановлено, чтобы военные материалы, изготовленные более чем на 60%, заканчивались выработкой. Остальные материалы, а также хранящееся на месте сырье должны были вывозиться с заводов и по морю или по железной дороге направляться в те места, где они перерабатывались в мирное время. Таким образом в течение многих недель после окончания войны мы, к изумлению всего мира, продолжали выбрасывать огромное количество артиллерийских орудий и всякого рода военных материалов. Конечно это была непроизводительная затрата материалов, но может быть она имела свой смысл.
Инструкции приводились в исполнение без всяких затруднений, и хотя министерство военного снабжения дважды посещали массовые депутации в десять или двадцать тысяч человек от Вульвического арсенала и от других крупных лондонских предприятий, никаких серьезных осложнений или недовольства не возникало. Огромные количества добровольцев, во время войны пополнявших регулярные рабочие кадры, и значительное число женщин-работниц, непрерывным потоком возвращались в свои семьи. День за днем мы продолжали освобождать промышленность от контроля. Список товаров, последовательно освобождавшихся от контроля в заранее установленном порядке, мог бы быть весьма поучителен для характеристики современного промышленного производства. Но я не буду приводить его здесь. В течение двух или трех месяцев министерство военного снабжения освободилось от большей части своих чрезвычайных полномочий и расчистило путь к воссозданию промышленности мирного времени. Следует отдать должное талантам группы деловых людей, предусмотрительность и энергия которых сделали возможным столь быстрый переход к мирному времени.
Исчезновение господствовавших над всем военных соображений не только повлекло за собой сознание общей усталости, но и возвращение к партийной политике. Шторм утих, и по мере того как все дальше и дальше отступали волны, с берега посреди скал и отмелей стали воочию видны обломки погибающих кораблей, покинутые припасы и всякий мусор. Начало военных действий застало Великобританию и Ирландию в состоянии ожесточенной партийной борьбы, не только фантастической по крайностям, допускавшимся ее участниками, но и полной опасностей. Консервативные и либеральные массы, подстрекаемые принадлежавшими к ним ирландскими партиями – оранжистами[12] и националистами, – яростно нападали друг на друга, не заботясь о возможных последствиях для всей страны. В Ирландии обе стороны совершенно игнорировали закон и начали вооружаться, подготовляя борьбу не на жизнь, а на смерть; предполагалось, что если даже кровопролитие ограничится одной лишь Ирландией, обе борющиеся в Ирландии стороны получат подкрепление от своих сторонников в Великобритании. Ирландский хор дополняла обычная шумиха партийной борьбы между правыми и левыми в Англии. Как раз в самый разгар этих торжеств и разразился Армагеддон великой войны.
Как будто зачарованная, вся страна сменила полностью все политические ценности и отношения; господствующее значение приобрело все то, что было наиболее глубокого и прочного в жизни нашего острова; и если бы тогда у нас оставалось свободное время для того, чтобы вынести жизненный урок из опыта, мы могли бы заметить, насколько то, что мы все чувствовали и чем дорожили, было важнее того, что нас разделяло. В течение нескольких дней, не более, партийная вражда сразу исчезла. Консервативные лидеры поспешили на помощь тем самым министрам, против которых они так долго и горячо выступали. Партийный аппарат соперничавших партий стал единым, всюду проникающим агентством по вербовке волонтеров. Если не считать горсточки неудачливых политиков, связавших себя пацифистской программой до того, как окончательно выяснились стоявшие на очереди вопросы, всякая оппозиция войне исчезла. Ульстерцы прислали для вооружения бельгийцев те самые контрабандные ружья, от которых, по их мнению, зависела их жизнь. Оба Редмонда и вся Ирландская националистическая партия объявили, что Ирландия будет отстаивать дело союзников; д-р Клиффорд и лидеры свободных церквей произносили проповеди на военных митингах; наконец, подавляющее большинство трэд-юнионистов искренне примкнуло к общенациональному выступлению.
На протяжении всей войны и особенно в наиболее трудные ее моменты все эти силы в общем и целом обнаруживали полное и непоколебимое единодушие. Ни недостатки министров и правительств, ни военные ошибки и поражения, ни тяжкие и долгие годы бойни, ни разочарования, ни серьезные поводы для недовольства, ни потери, ни лишения не могли заставить людей, поклявшихся своей верой, отойти от общего дела. Они шли вместе до самого конца. Но теперь конец наступил, и люди переводили дух и оглядывались кругом.
С мая 1915 г. у власти стояли коалиционные правительства, но вторая коалиция 1916 г. значительно отличалась от своих предшественниц. Консервативная партия, находившаяся в палате общин в значительном меньшинстве, получила очевидное и решительное преобладание. Ллойд-Джордж ввел в правительство официальных представителей рабочей партии; но лидеры либеральной партии и большая часть ее членов были под влиянием Асквита. Либеральные министры и члены либеральной партии, примыкавшие к премьер-министру, могли говорить от имени своих избирательных округов, но не могли ссылаться на официальное и коллективное мнение всей партии. Во время войны это обстоятельство никого особенно не заботило. Разногласия, проявлявшиеся в палате общин, объяснялись не партийными соображениями, а различной оценкой значения той или иной личности, да и кроме того вращались исключительно вокруг вопроса о наилучших способах достижения победы. Но после заключения перемирия положение внутри либеральной партии приобрело для премьер-министра практическое значение и стало вызывать у него серьезную тревогу. Он оставил путь ортодоксального либерализма; было известно, что он был главным инициатором закона о принудительном военном наборе; он горячо боролся с теми, кто по убеждениям совести противился военной повинности; он не стеснялся нарушать и понижать либеральные принципы; он вытеснил из состава правительства своего прежнего вождя, уважаемого лидера либеральной партии, и почти всех своих прежних коллег по кабинету и лишил их возможности принимать какое бы то ни было участие в ведении войны. Естественно, что его личную роль в одержанной союзниками победе они оценивали иначе, чем приветствовавшие его народные массы. Они питали к нему вражду, были компетентными, хорошо осведомленными политиками и распоряжались партийным аппаратом. Во время единственного важного партийного голосования, принятого по вопросу об отношении к Ллойд-Джорджу, выяснилось, что среди либеральных членов палаты имелось сто девять закоренелых оппонентов и семьдесят три сторонника премьер-министра. Кроме того было очевидно, что немедленно по подписании.мира лейбористские министры будут отозваны рабочей партией из состава правительства. Правда, премьер-министра решительно и лойяльно поддерживала консервативная партия, представлявшая собою сильную и целостную организацию, в которой он однако участия не принимал. Поэтому, как только на пороге политического сознания снова появились вопросы партийной политики, положение Ллойд-Джорджа, находившегося тогда в зените своей славы, стало исключительно непрочным.
Но в тот момент общее внимание было сосредоточено на приближающейся мирной конференции, и перед умом политиков вставали исторические картины Венского конгресса. Париж стал центром мира, куда страстно стремились отправиться все наиболее крупные государственные деятели держав-победительниц, как только им удавалось покончить с неотложными внутренними делами. Ллойд-Джорджу было нелегко избрать своих ближайших сотрудников. Правых конечно должен был представлять консервативный лидер, Бонар Лоу. Варне должен был представлять рабочую партию. Для удобства численность делегаций отдельных стран была ограничена тремя лицами, и следовательно в британскую делегацию никого больше нельзя было включить. Но необходимо было принять во внимание и двух других лиц, очень различных по характеру и поведению; каждый из этих деятелей мог многое дать и во многом отказать. Первый из них был лорд Нортклиф, который, с одной стороны, был вооружен «Таймсом», с другой – вездесущей «Дейли Мэйль» и на этом основании считал себя равным любому политическому лидеру. Пови-димому он был готов настаивать на своих претензиях и мстить за их отклонение с такой непосредственностью, которая едва ли была возможной для государственного деятеля. Приближались общие выборы в парламент, и разумная, умелая помощь этих двух больших газет, послушно исполнявших приказы своего владельца, казалась премьер-министру серьезным фактором успеха. Тем не менее, назначить лорда Нортклифа главным делегатом мирной конференции, минуя Бальфура, министра иностранных дел, и всех премьер-министров Британской империи, было невозможно.
Вторым персонажем был лидер либеральной партии. Как в момент пребывания своего у власти, так и после своего падения Асквит решительно отказывался служить под начальством Ллойд-Джорджа или хотя бы в одном кабинете с ним; на всякое предложение такого рода и он лично, и его друзья обычно смотрели, как на великое оскорбление. Тем не менее в недели, непосредственно следовавшие за победой, он дал понять, что не откажется участвовать в заключении мира в качестве вождя своей партии. Это во многих отношениях усилило бы позицию премьер-министра. Мирные переговоры должны были затянуться на много месяцев, и тесное сотрудничество премьер-министра и либерального лидера не могло не способствовать устранению образовавшейся между ними пропасти. Личные качества Асквита также оказали бы неоценимую услугу на конференции. Но с другой стороны, включение его в состав делегации еще более разгневало бы лорда Нортклифа. Взвесив все эти противоречивые соображения, Ллойд-Джордж решил не увеличивать состава делегации сверх тех пределов, какие были установлены по соглашению с другими державами.
Я не сомневаюсь, что с его собственной точки зрения такое решение было ошибкой. Консервативной партии он по-настоящему не знал; вскоре он должен был потерять министров рабочей партии; а между тем ему предоставлялась теперь возможность загладить свою вину перед вождем, которому он был во многом обязан, и снова объединить силы либеральной партии, на которую он мог вполне полагаться в мирное время. Но помимо всех личных и политических соображений в интересах страны было чрезвычайно важно обеспечить участие всех партий в заключении мирного договора; никто не мог бы в большей степени содействовать авторитетности союзной дипломатии, чем Асквит. В этом случае английская делегация внушала бы большее уважение, мы заключили бы более выгодный договор, и внутри страны создалась бы более дружеская политическая атмосфера.