Страница:
Хозяин следил за тем, как они устраиваются, и его грубое лицо выражало осуждение. Ну и бесстыдник этот самурай, думал он, собирается блудить со своим мальчишкой в чужом доме.
Когда крестьянин ушел, качая головой по поводу падения нравов, влюбленные рассмеялись, на время забыв прошлые потери и беды, но смех быстро сменился смущенным молчанием.
Дождь прекратился, и через щели в крыше ярко светила луна. Йоши и Нами хорошо видели друг друга. Это было совсем не похоже на романтический мрак ее особняка в Киото. В тот раз Йоши проник к Нами за занавеску и довел до конца их любовь в почти полной темноте. На этот раз не нужно раздвигать ширмы — не было причин торопиться во время любовных ласк.
Йоши нежно коснулся Нами, прижал ее к себе и произнес:
ГЛАВА 21
ГЛАВА 22
Когда крестьянин ушел, качая головой по поводу падения нравов, влюбленные рассмеялись, на время забыв прошлые потери и беды, но смех быстро сменился смущенным молчанием.
Дождь прекратился, и через щели в крыше ярко светила луна. Йоши и Нами хорошо видели друг друга. Это было совсем не похоже на романтический мрак ее особняка в Киото. В тот раз Йоши проник к Нами за занавеску и довел до конца их любовь в почти полной темноте. На этот раз не нужно раздвигать ширмы — не было причин торопиться во время любовных ласк.
Йоши нежно коснулся Нами, прижал ее к себе и произнес:
Нами потянулась к нему, словно цветок к солнечному теплу. Ее маленькие руки обняли любимого, она прошептала в ответ:
Горе, щель в крыше
И постель из соломы,
А сердце полно
Шумом дождя, луною
И трепетом любовным.
Йоши вдохнул аромат волос возлюбленной. Слова стали не нужны: их тела сплетались и двигались как одно целое в одном ритме.
Месяц-улыбка
После сотен тысяч слез,
Серебряный луч
Светил сквозь пролом крыши,
Любовь сменила печаль.
ГЛАВА 21
Они покинули Морияму на заре. Утреннее небо было словно покрыто розовой пеной. Нами не спала так крепко уже много лет. После целого дня утомительной скачки и ночи любви она чувствовала приятную усталость и боль во всем теле. Йоши был нежным и внимательным любовником, терпеливым, но пылким. Тело ее немело, кожа пылала от ласк. Молодая женщина испытала такую щемящую негу, какой не испытывала доселе и которая подняла ее на иной, более высокий уровень наслаждения. Потом она заснула глубоким сном без сновидений.
Теперь, отдохнув, она покачивалась в седле, следуя за Йоши. Ее пони шел легким шагом. Нами всей грудью вдыхала пропитанный запахом трав утренний воздух, любуясь роскошными красками, расцветившими небо. Как хорошо быть живой и свободной в эти первые дни четвертого месяца 1181 года!
Нами стала думать о том, как волшебно изменилась ее судьба. Некоторые дамы считают жизнь при дворе восхитительной, Нами же мучилась от скуки, вечно сидя в полумраке за дамской ширмой, бамбуковой занавеской или бумажной стенкой. Даже выходя из дома, она должна носить шляпы с вуалью и ездить в каретах с зарешеченными окнами. Девчонкой Нами говорила себе: «Я не буду сидеть за ширмой, ожидая мужа», а со временем оказалась именно в этом дурацком положении.
Мужчины жалуются, что их обязанности тяжелы. Они не представляют себе, каково быть придворной дамой: каково выносить долгие часы ожидания, которые нечем заполнить, каково изнывать от скуки, не зная, куда себя девать. Не удивительно, что придворные дамы заливаются слезами по любому поводу. Больше им нечем заняться.
Нами встряхнула головой, отгоняя эти мысли. Двор остался в прошлом. Она свободна.
Над головой Нами замелькали пышные метелки растений. Лошади грудью прокладывали путь в море высокого тростника. Ноющая боль снова стала давать себя знать, непрерывно движущиеся бока лошадки натирали всаднице бедра. Впрочем, это неудобство — недорогая плата за свободу.
Молодая женщина с интересом разглядывала дорогу, которая, извиваясь, поднималась все выше среди темных сосновых лесов. Время от времени краем глаза она на мгновение замечала внизу неподвижные воды озера. Она наблюдала за Йоши, который неутомимо покачивался впереди нее, погрузившись в свои мысли. Нами позавидовала любимому: он выглядит таким уверенным в себе, словно хорошо знает, что к чему на этом свете.
Мысли Нами вернулись к придворной жизни. Ее уверенность в себе с первого дня при дворе подвергалась испытаниям. Пренебрежительные замечания и скрытые оскорбления раз за разом ранили ее душу. Дамы, родившиеся в Имперском граде, судачили за ее спиной, возмущались ее провинциальной неотесанностью, но, впрочем, считали ее непрошибаемой и толстокожей, даже чересчур толстокожей особой. Если бы они только знали, какие невыносимые сомнения раздирали ее существо, сколько ночей она плакала о своей судьбе, желая, чтобы князь Чикара освободил ее от обязанностей фрейлины.
К счастью, императрица полюбила Нами и поддержала ее. Ее привязанность дала Нами мужество переносить высокомерное пренебрежение остальных дам. Да, она пыталась приспособиться к новой для себя жизни, но свет отвергал ее.
Мысли Нами обратились к более давнему прошлому — к детству в дядюшкином поместье. Воспоминания были прекрасным средством заглушить боль, причиняемую скачкой. Она вспомнила, как заставляла мальчика Йоши воспевать в стихах ее красоту. Какой тщеславной она была в четырнадцать лет! А как важничал Йоши в своем мальчишеском желании казаться светским львом. Какими невинными они тогда были и какими наивными!
— Йоши, — неожиданно окликнула Нами.
Он придержал коня и обернулся.
— С тобой все в порядке?
— Где мы проведем ночь?
— Но… еще и полдень не настал, — Йоши выглядел озадаченным.
— Я знаю. Я спросила просто из любопытства. На самом деле Нами только хотела услышать его голос и почувствовать его ободряющую силу.
— Я хочу добраться до города Оно раньше темноты. Там мы переночуем, а завтра свернем с дороги и поедем к восточному побережью. Ты не хочешь отдохнуть?
— Конечно, нет, — отвечала Нами, скрипнув зубами.
Йоши внимательно смотрел на нее, и Нами вдруг стало неуютно под его взглядом. Ее прекрасные длинные волосы были скручены и спрятаны под крестьянской шляпой. Ее кожа, наверно обветрилась, и погрубела. Наряд оставляет желать лучшего: ни яркого верхнего платья, ни двенадцати шелковых юбок под ним, ни цветных полос на рукавах и подоле. «Что это он, — встревожилась Нами. — Я, должно быть, ужасно выгляжу, плохо одета, обветрилась на воздухе и обгорела на солнце». Она опустила голову, пряча лицо.
А для Йоши перемены во внешности сделали ее только роднее и дороже. Она увидела его счастливую улыбку, когда он пришпорил гнедого и произнес: «Хорошо, едем дальше».
К Оно они подъехали в сумерках. Городок стоял на краю высокой отвесной скалы над озером. Среди деревьев, словно перебирая струны сэмисяна, стрекотали цикады. Светляки чертили огненные узоры в темноте леса, а внизу у берега лягушки на листьях лотоса то заводили свою рокочущую песнь, то просто квакали. В небе медленно проплывали на запад фиолетовые и розовые облака, пронизанные светом заходящего солнца.
У Нами болели все мышцы и суставы. Она была счастлива оказаться в домашнем уюте скромной гостиницы. После скромного ужина — тарелки просяной каши — Нами извинилась и погрузилась в рассчитанную на одного человека ванну. До сих пор она никогда не испытывала от купания в ванне такого удовольствия. Трудности пути обострили ее чувства и превратили маленькие удобства в огромное удовольствие. Нами с наслаждением сбросила уродливую одежду, выпустила из-под шляпы водопад своих волос и смыла грязь, ощущая, как ее кожа смягчается от горячей воды и пара.
— Ах! — сладко застонала она и улыбнулась.
А в это время Йоши раздвинул в комнате бамбуковые занавеси и сквозь стену стали видны широкая поверхность озера и просторы, разворачивающиеся за ней. Пока темнели последние пурпурные облака, Нами успела разглядеть дальние берега озера — от горы Хией до побережья Внутреннего моря.
Ночью они продолжали двигаться по пути взаимного узнавания. Любовные ласки Йоши так увлекли Нами, что она быстро забыла боль и тревоги.
Весь следующий день Нами, усталая, но счастливая, медленно покачивалась на своем пони, пересекая равнинные луга, где травы поднимались выше голов путников.
На третий день ливень вновь превратил дорогу в непроходимую грязь. Лошади еле тащились по бесконечным залитым водой рисовым полям. Тело Нами стало привыкать к новым условиям. Она научилась терпеть боль, и бесконечный путь перестал казаться невыносимым. Теперь молодая женщина смогла с большим вниманием осмотреться вокруг и стала замечать красоту там, где видела лишь однообразие. Последняя весенняя стая гусей летела на север.
Крошечные черные точки наполняли пространство трубными криками. Йоши показал на них и улыбнулся Нами.
На четвертый день путешественники перешли реку Суномата по плавучему мосту, который состоял из цепочки лодок, связанных тяжелыми канатами и накрытых сверху грубыми досками. Мост был шатким. Нами сильно испугалась: она не умела плавать, а река была бурной и глубокой. Но Йоши смотрел на нее, и молодая путешественница удержалась от жалоб. Нами стиснула зубы и не сказала ни слова, пока лошади осторожно ступали по ненадежному настилу.
Во второй половине четвертого дня влюбленные миновали кедровые рощи провинции Овари. Ночь они провели на почтовой станции Оридо и там узнали, что дальше дорога проходима только рано утром при отливе.
На следующее утро Нами почти не чувствовала боли, мучившей ее в первые дни скачки. Хотя лето еще не наступило, кожа ее загорела. Соломенная шляпа, прикрывавшая большую часть лица Нами, отражала свет, и жаркие лучи лишь слегка окрасили белые, как фарфор, щеки путешественницы, но руки ее стали совсем смуглыми и даже — заметив это, она чуть не задохнулась от испуга — начали покрываться мозолями. Она прятала их от взгляда Йоши. Нами выросла в знатной семье, она не могла себе представить, чтобы человек хорошего происхождения мог любить женщину, у которой руки огрубели от работы.
На рассветном небе еще виднелась луна, когда, оседлав лошадей, влюбленные отправились в путь. Полуостров Наруми был свободен от воды. Нами вслед за Йоши спустилась по волнистым холмам на чистый белый песок побережья. Тропа здесь терялась, но стаи толстых длинноногих птиц — ржанок — порой бежали впереди путешественников, оставляя четкие следы на песке. Нами чувствовала себя настолько хорошо, что сложила стихи:
— Столичные штучки, — подсказал он любимой их прозвище. Так в давние времена назвал франтоватых птиц один бродячий поэт, которому они напомнили о Киото.
Эти слова навеяли Йоши ответ на стихи Нами:
— Что это? — спросила Нами, отбрасывая волосы с лица.
— Не знаю. Лежи спокойно, — прошептал Йоши. Вокруг ничего не было видно, кроме темнеющих стволов деревьев, ничего не было слышно, кроме свиста ветра в их ветвях. Никакого врага.
Вдруг треск послышался снова. Йоши отпрыгнул в сторону. Нами испуганно взглянула на него: ей показалось, что лицо любимого искривилось от боли. В следующее мгновение она поняла, что он смеялся. Она никогда не слышала, чтобы Йоши так хохотал. Это было чудесно, и прежде, чем Нами осознала, над чем он смеется, она уже хохотала вместе с ним.
— Что же это было? В чем дело? — наконец сумела выговорить женщина, задыхаясь от хохота.
— Ну, самурай, не страшись. Даже мой меч не уязвил этого врага, Это хурма. Плоды с веток обрушились на мою голову.
Йоши протянул одну хурму Нами.
— Попробуй.
Нами взяла угощение. Смех ее наконец утих. Она надкусила мягкий сочный плод, чуть заметно улыбнувшись, сказала:
— Вряд ли я смогу опять заснуть.
— Я тоже, — ответил Йоши.
Любовные объятия были слаще плодов хурмы.
Утром Йоши и Нами двинулись через полосу пустынных полей и казавшихся бесконечными зарослей вереска к предгорьям хребта Такаши. Перед самыми предгорьями они обнаружили долину, полную местных бахромчатых розовых гвоздик. Цветы окружили их со всех сторон до горизонта, сливаясь вдали в розовое сияние. Нами чуть не закричала от восторга при виде этой красоты, а Йоши был так восхищен, что посвятил гвоздикам тут же сложенное стихотворение:
Огибая гору Миядзи, они внезапно выехали из зарослей бамбука, и Нами увидела море. Лошади медленно спускались по склону Инохана к самой воде залива Такаши. Ветер поднимал волны чуть ли не в семь метров высотой. Песок бил Нами в лицо. Она напрягла слух, чтобы разобрать слова Йоши, который что-то говорил ей, пытаясь перекричать рев волн и крики тысяч крючконосых бакланов, искавших пищу в бурлящей воде прибоя.
— Закройся шарфом, — приказал Йоши и сам подал ей пример, накинув на лицо хлопчатобумажный лоскут.
Нами повиновалась: ее нежная кожа и так уже становилась грубой, как мешковина.
Они продолжили путь молча. Вьючная лошадь упрямилась, приходилось тянуть ее силой. Йоши опять ушел в себя. Мускулистые бока его гнедого коня ритмично вздымались, словно под седлом сворачивались и разворачивались огромные змеи. Белая пена и грубый песок непрерывно били в лицо. Нами прищурила глаза как можно уже. Дикая красота штормового побережья покорила ее. Рев и равномерные удары волн, холодный пронзительный ветер с острым привкусом соли наполняли душу женщины леденящим восторгом. Она вспомнила другую — спокойную, ясную гладь — залив Суруга своего детства. Неужели это хлещущее берег чудовище — то же самое море? Да. А она теперь та же Нами? Тоже да. Молодая женщина вздрогнула при мысли о том, как непостоянна и переменчива жизнь.
Она выровняла своего коня грудь с грудью с конем Йоши и прервала раздумья любимого стихами:
Йоши взглянул на Нами, словно не понимая, кто перед ним.
— Знаешь, я предчувствую беду. Сегодня ночью я видел во сне, что мы встретимся с какой-то злой силой на этом участке пути.
Нами его слова ошеломили: поездка проходила так удачно. За пять дней они не встретили на дороге ни одного путешественника. Люди в гостиницах и на почтовых станциях или помогали им, или не обращали на них внимания. Но сон! Духи зла имеют власть над снами, это знают все. Сном нельзя пренебрегать.
— Сколько нам еще ехать? — крикнула она.
— Не много. Мы движемся хорошо. Прямо перед нами лагуна Хамана, а дальше Хикума. Мы переночуем и отдохнем возле переправы через реку Тентю.
Теперь, отдохнув, она покачивалась в седле, следуя за Йоши. Ее пони шел легким шагом. Нами всей грудью вдыхала пропитанный запахом трав утренний воздух, любуясь роскошными красками, расцветившими небо. Как хорошо быть живой и свободной в эти первые дни четвертого месяца 1181 года!
Нами стала думать о том, как волшебно изменилась ее судьба. Некоторые дамы считают жизнь при дворе восхитительной, Нами же мучилась от скуки, вечно сидя в полумраке за дамской ширмой, бамбуковой занавеской или бумажной стенкой. Даже выходя из дома, она должна носить шляпы с вуалью и ездить в каретах с зарешеченными окнами. Девчонкой Нами говорила себе: «Я не буду сидеть за ширмой, ожидая мужа», а со временем оказалась именно в этом дурацком положении.
Мужчины жалуются, что их обязанности тяжелы. Они не представляют себе, каково быть придворной дамой: каково выносить долгие часы ожидания, которые нечем заполнить, каково изнывать от скуки, не зная, куда себя девать. Не удивительно, что придворные дамы заливаются слезами по любому поводу. Больше им нечем заняться.
Нами встряхнула головой, отгоняя эти мысли. Двор остался в прошлом. Она свободна.
Над головой Нами замелькали пышные метелки растений. Лошади грудью прокладывали путь в море высокого тростника. Ноющая боль снова стала давать себя знать, непрерывно движущиеся бока лошадки натирали всаднице бедра. Впрочем, это неудобство — недорогая плата за свободу.
Молодая женщина с интересом разглядывала дорогу, которая, извиваясь, поднималась все выше среди темных сосновых лесов. Время от времени краем глаза она на мгновение замечала внизу неподвижные воды озера. Она наблюдала за Йоши, который неутомимо покачивался впереди нее, погрузившись в свои мысли. Нами позавидовала любимому: он выглядит таким уверенным в себе, словно хорошо знает, что к чему на этом свете.
Мысли Нами вернулись к придворной жизни. Ее уверенность в себе с первого дня при дворе подвергалась испытаниям. Пренебрежительные замечания и скрытые оскорбления раз за разом ранили ее душу. Дамы, родившиеся в Имперском граде, судачили за ее спиной, возмущались ее провинциальной неотесанностью, но, впрочем, считали ее непрошибаемой и толстокожей, даже чересчур толстокожей особой. Если бы они только знали, какие невыносимые сомнения раздирали ее существо, сколько ночей она плакала о своей судьбе, желая, чтобы князь Чикара освободил ее от обязанностей фрейлины.
К счастью, императрица полюбила Нами и поддержала ее. Ее привязанность дала Нами мужество переносить высокомерное пренебрежение остальных дам. Да, она пыталась приспособиться к новой для себя жизни, но свет отвергал ее.
Мысли Нами обратились к более давнему прошлому — к детству в дядюшкином поместье. Воспоминания были прекрасным средством заглушить боль, причиняемую скачкой. Она вспомнила, как заставляла мальчика Йоши воспевать в стихах ее красоту. Какой тщеславной она была в четырнадцать лет! А как важничал Йоши в своем мальчишеском желании казаться светским львом. Какими невинными они тогда были и какими наивными!
— Йоши, — неожиданно окликнула Нами.
Он придержал коня и обернулся.
— С тобой все в порядке?
— Где мы проведем ночь?
— Но… еще и полдень не настал, — Йоши выглядел озадаченным.
— Я знаю. Я спросила просто из любопытства. На самом деле Нами только хотела услышать его голос и почувствовать его ободряющую силу.
— Я хочу добраться до города Оно раньше темноты. Там мы переночуем, а завтра свернем с дороги и поедем к восточному побережью. Ты не хочешь отдохнуть?
— Конечно, нет, — отвечала Нами, скрипнув зубами.
Йоши внимательно смотрел на нее, и Нами вдруг стало неуютно под его взглядом. Ее прекрасные длинные волосы были скручены и спрятаны под крестьянской шляпой. Ее кожа, наверно обветрилась, и погрубела. Наряд оставляет желать лучшего: ни яркого верхнего платья, ни двенадцати шелковых юбок под ним, ни цветных полос на рукавах и подоле. «Что это он, — встревожилась Нами. — Я, должно быть, ужасно выгляжу, плохо одета, обветрилась на воздухе и обгорела на солнце». Она опустила голову, пряча лицо.
А для Йоши перемены во внешности сделали ее только роднее и дороже. Она увидела его счастливую улыбку, когда он пришпорил гнедого и произнес: «Хорошо, едем дальше».
К Оно они подъехали в сумерках. Городок стоял на краю высокой отвесной скалы над озером. Среди деревьев, словно перебирая струны сэмисяна, стрекотали цикады. Светляки чертили огненные узоры в темноте леса, а внизу у берега лягушки на листьях лотоса то заводили свою рокочущую песнь, то просто квакали. В небе медленно проплывали на запад фиолетовые и розовые облака, пронизанные светом заходящего солнца.
У Нами болели все мышцы и суставы. Она была счастлива оказаться в домашнем уюте скромной гостиницы. После скромного ужина — тарелки просяной каши — Нами извинилась и погрузилась в рассчитанную на одного человека ванну. До сих пор она никогда не испытывала от купания в ванне такого удовольствия. Трудности пути обострили ее чувства и превратили маленькие удобства в огромное удовольствие. Нами с наслаждением сбросила уродливую одежду, выпустила из-под шляпы водопад своих волос и смыла грязь, ощущая, как ее кожа смягчается от горячей воды и пара.
— Ах! — сладко застонала она и улыбнулась.
А в это время Йоши раздвинул в комнате бамбуковые занавеси и сквозь стену стали видны широкая поверхность озера и просторы, разворачивающиеся за ней. Пока темнели последние пурпурные облака, Нами успела разглядеть дальние берега озера — от горы Хией до побережья Внутреннего моря.
Ночью они продолжали двигаться по пути взаимного узнавания. Любовные ласки Йоши так увлекли Нами, что она быстро забыла боль и тревоги.
Весь следующий день Нами, усталая, но счастливая, медленно покачивалась на своем пони, пересекая равнинные луга, где травы поднимались выше голов путников.
На третий день ливень вновь превратил дорогу в непроходимую грязь. Лошади еле тащились по бесконечным залитым водой рисовым полям. Тело Нами стало привыкать к новым условиям. Она научилась терпеть боль, и бесконечный путь перестал казаться невыносимым. Теперь молодая женщина смогла с большим вниманием осмотреться вокруг и стала замечать красоту там, где видела лишь однообразие. Последняя весенняя стая гусей летела на север.
Крошечные черные точки наполняли пространство трубными криками. Йоши показал на них и улыбнулся Нами.
На четвертый день путешественники перешли реку Суномата по плавучему мосту, который состоял из цепочки лодок, связанных тяжелыми канатами и накрытых сверху грубыми досками. Мост был шатким. Нами сильно испугалась: она не умела плавать, а река была бурной и глубокой. Но Йоши смотрел на нее, и молодая путешественница удержалась от жалоб. Нами стиснула зубы и не сказала ни слова, пока лошади осторожно ступали по ненадежному настилу.
Во второй половине четвертого дня влюбленные миновали кедровые рощи провинции Овари. Ночь они провели на почтовой станции Оридо и там узнали, что дальше дорога проходима только рано утром при отливе.
На следующее утро Нами почти не чувствовала боли, мучившей ее в первые дни скачки. Хотя лето еще не наступило, кожа ее загорела. Соломенная шляпа, прикрывавшая большую часть лица Нами, отражала свет, и жаркие лучи лишь слегка окрасили белые, как фарфор, щеки путешественницы, но руки ее стали совсем смуглыми и даже — заметив это, она чуть не задохнулась от испуга — начали покрываться мозолями. Она прятала их от взгляда Йоши. Нами выросла в знатной семье, она не могла себе представить, чтобы человек хорошего происхождения мог любить женщину, у которой руки огрубели от работы.
На рассветном небе еще виднелась луна, когда, оседлав лошадей, влюбленные отправились в путь. Полуостров Наруми был свободен от воды. Нами вслед за Йоши спустилась по волнистым холмам на чистый белый песок побережья. Тропа здесь терялась, но стаи толстых длинноногих птиц — ржанок — порой бежали впереди путешественников, оставляя четкие следы на песке. Нами чувствовала себя настолько хорошо, что сложила стихи:
Йоши улыбнулся: ему понравились эти искусно сложенные строки. Он показал рукой на миякадори — черноголовых чаек с красными клювами и лапами, которые кружились над побережьем, то и дело бросаясь вниз, чтобы выхватить рыбу из луж, оставшихся после отлива.
Ржанки Наруми,
Маленькими следами
Ведущие нас,
Поете ль вы печально
На мягком белом песке?
— Столичные штучки, — подсказал он любимой их прозвище. Так в давние времена назвал франтоватых птиц один бродячий поэт, которому они напомнили о Киото.
Эти слова навеяли Йоши ответ на стихи Нами:
Когда стало смеркаться, влюбленные отыскали место для ночлега вдали от берега, у подножия горы Футамура. Нами помогла Йоши расстелить одеяло под огромной хурмой. От усталости и морского воздуха у обоих слипались глаза. Нами дотянулась до руки Йоши, поднесла ее к своей груди и тут же уснула. Через пять минут молодую женщину разбудил непонятный треск. Она еще не проснулась, а Йоши уже скатился с одеяла и, согнувшись, присел у ствола дерева.
Узнав вас, чайки,
По цвету лап и клювов,
Я вспомнил свой дом
Здесь, на песках хрустальных
Золотого Наруми.
— Что это? — спросила Нами, отбрасывая волосы с лица.
— Не знаю. Лежи спокойно, — прошептал Йоши. Вокруг ничего не было видно, кроме темнеющих стволов деревьев, ничего не было слышно, кроме свиста ветра в их ветвях. Никакого врага.
Вдруг треск послышался снова. Йоши отпрыгнул в сторону. Нами испуганно взглянула на него: ей показалось, что лицо любимого искривилось от боли. В следующее мгновение она поняла, что он смеялся. Она никогда не слышала, чтобы Йоши так хохотал. Это было чудесно, и прежде, чем Нами осознала, над чем он смеется, она уже хохотала вместе с ним.
— Что же это было? В чем дело? — наконец сумела выговорить женщина, задыхаясь от хохота.
— Ну, самурай, не страшись. Даже мой меч не уязвил этого врага, Это хурма. Плоды с веток обрушились на мою голову.
Йоши протянул одну хурму Нами.
— Попробуй.
Нами взяла угощение. Смех ее наконец утих. Она надкусила мягкий сочный плод, чуть заметно улыбнувшись, сказала:
— Вряд ли я смогу опять заснуть.
— Я тоже, — ответил Йоши.
Любовные объятия были слаще плодов хурмы.
Утром Йоши и Нами двинулись через полосу пустынных полей и казавшихся бесконечными зарослей вереска к предгорьям хребта Такаши. Перед самыми предгорьями они обнаружили долину, полную местных бахромчатых розовых гвоздик. Цветы окружили их со всех сторон до горизонта, сливаясь вдали в розовое сияние. Нами чуть не закричала от восторга при виде этой красоты, а Йоши был так восхищен, что посвятил гвоздикам тут же сложенное стихотворение:
Нами печально кивнула: это стихотворение имело несколько смыслов. Первую строку можно было понять буквально или как обозначение императорского двора. Название цветка «гвоздика» истолковывалось также и как выражение «балованные дети». В трех последних строках содержался намек на будущие войны и непрочность всего сущего. В словах танки звучало сожаление о том, что скоро придворные императора будут горевать и плакать.
Цветут в облаках
Гвоздики, застя солнце,
Но утром роса
Их лепестки намочит,
Они, как все, исчезнут.
Огибая гору Миядзи, они внезапно выехали из зарослей бамбука, и Нами увидела море. Лошади медленно спускались по склону Инохана к самой воде залива Такаши. Ветер поднимал волны чуть ли не в семь метров высотой. Песок бил Нами в лицо. Она напрягла слух, чтобы разобрать слова Йоши, который что-то говорил ей, пытаясь перекричать рев волн и крики тысяч крючконосых бакланов, искавших пищу в бурлящей воде прибоя.
— Закройся шарфом, — приказал Йоши и сам подал ей пример, накинув на лицо хлопчатобумажный лоскут.
Нами повиновалась: ее нежная кожа и так уже становилась грубой, как мешковина.
Они продолжили путь молча. Вьючная лошадь упрямилась, приходилось тянуть ее силой. Йоши опять ушел в себя. Мускулистые бока его гнедого коня ритмично вздымались, словно под седлом сворачивались и разворачивались огромные змеи. Белая пена и грубый песок непрерывно били в лицо. Нами прищурила глаза как можно уже. Дикая красота штормового побережья покорила ее. Рев и равномерные удары волн, холодный пронзительный ветер с острым привкусом соли наполняли душу женщины леденящим восторгом. Она вспомнила другую — спокойную, ясную гладь — залив Суруга своего детства. Неужели это хлещущее берег чудовище — то же самое море? Да. А она теперь та же Нами? Тоже да. Молодая женщина вздрогнула при мысли о том, как непостоянна и переменчива жизнь.
Она выровняла своего коня грудь с грудью с конем Йоши и прервала раздумья любимого стихами:
Йоши не смог оценить стихотворение по достоинству: ей пришлось надрываться от крика, как простой рыбачке. И даже этот крик он вряд ли расслышал: с самого их отъезда что-то его отвлекало.
Белая пена
Хлещет пески Такаши.
Это ли море
Меня растило в детстве,
Было синим и тихим?
Йоши взглянул на Нами, словно не понимая, кто перед ним.
— Знаешь, я предчувствую беду. Сегодня ночью я видел во сне, что мы встретимся с какой-то злой силой на этом участке пути.
Нами его слова ошеломили: поездка проходила так удачно. За пять дней они не встретили на дороге ни одного путешественника. Люди в гостиницах и на почтовых станциях или помогали им, или не обращали на них внимания. Но сон! Духи зла имеют власть над снами, это знают все. Сном нельзя пренебрегать.
— Сколько нам еще ехать? — крикнула она.
— Не много. Мы движемся хорошо. Прямо перед нами лагуна Хамана, а дальше Хикума. Мы переночуем и отдохнем возле переправы через реку Тентю.
ГЛАВА 22
— Сегодня мы ночуем на почтовой станции Хикума, — объявил Кисо.
Молчаливый Имаи выразил согласие едва заметным кивком, но Томое нахмурилась. Солнечный свет падал на ее лицо, смягчал его резкие черты, делая их более женственными. В ответ на кивок брата она пожала плечами, словно не соглашаясь с намерением Кисо. Имаи сделал вид, что не заметил ее жеста.
Кони медленно спускались по каменистой дороге. Сзади военачальников ехали Тедзука, Дзиро и Таро — помощники Кисо, а за ними, растянувшись вдоль дороги метров на пятьдесят, следовали двадцать солдат из войска Кисо на крепких горных пони.
Ритмичные тяжелые удары копыт, звон и бренчание оружия, стрекот насекомых, щебет птиц, писк мелких зверьков сливались в общий шум в густом воздухе позднего дня. Вдали визгливо вскрикнула среди деревьев дикая обезьяна, предупреждая сородичей об опасности. Комары тучами носились над головами всадников, гудели у каждого над ухом. То и дело кто-нибудь из отряда беспричинно смеялся, охваченный тем нервным весельем, которое возникает перед боем.
Томое прихлопнула комара. С того момента, как Кисо объявил свое решение, всадники проехали около километра и у нее было время сдержать гнев.
Томое всегда помнила: чтобы воины принимали ее как ровню, она должна быть храбрее и выносливее любого мужчины. Она не имела права проявлять ни малейшего признака слабости.
Томое кашлянула, чтобы прочистить горло, и сказала неодобрительно:
— Кисо, после дождей, что шли на прошлой неделе, гостиницы уж точно полны. Все путники с дороги Токайдо скопились в Хикуме: вода в Тентю не спадет еще по крайней мере сутки.
— А нам какое дело до этого?
— Такое, что нам трудно будет найти ночлег. Нас двадцать пять человек, и нам понадобится целая гостиница. Не похоже, что мы сейчас отыщем такую, которая будет совсем пуста. Почему бы нам не заночевать в горах, а в Хикуму спуститься утром?
— Нет! Моим людям нужно развлечься, а я мечтаю удобно устроиться на ночь. Не бойся, мы найдем комнаты, — Кисо говорил отрывисто, в голосе начинало чувствоваться нетерпение.
Томое узнала знакомый гон. Кисло был не только смел и умен, но еще и очень упрям. Он закусил удила, и теперь любые доводы только заставят его тверже стоять на своем.
Томое рассердилась. Кисо говорил с ней так, словно ее мнение ничего не значит, осрамил ее перед братом и — она оглянулась назад — перед Тедзукой, Дзиро и Таро. Томое поджала губы и уставилась на дорогу.
Отряд находился в пути уже два дня, из них один — под проливным дождем. Томое признавала доводы Кисо — воинам надо развлечься, чтобы забыть о трудностях пути: о мокрой одежде, не сохнущей под доспехами, о поте и зуде в теле, о комарах и слепнях, одинаково мучивших людей и лошадей.
Да, Томое понимала, почему Кисо настаивал на ночлеге в Хикуме. Но ее оскорбили его замашки. Влететь на конях в город среди ночи, вышвырнуть из постелей нескольких богомольцев — это забава для грубых горцев, но не для Томое. Разбойничать в гостиницах Хикумы, как обычные разбойники, значило своими руками рубить под собой сук. Задача отряда — искать золото и оружие, а не ссориться с жителями Хикумы. Хикума, главный город округа Хамамацу, передовой пост имперских властей. Его охраняют солдаты. Не то чтобы Томое их боялась: они трусливы. Просто она хотела сделать дело без суеты и шума и вернуться домой.
— Остался час, — буркнул Имаи, сохраняя бесстрастное выражение лица. Он видел, что сестра сердита. Она была вспыльчива и после двух дней скачки едва сдерживалась. Томое гневно поглядывала на Кисо, но тот делал вид, что не замечает этого. Имаи попытался успокоить сестру и повторил более мягким тоном:
— Всего час, не больше.
— Брат, я говорю не о времени. Я считаю, что глупо беспокоить людей, когда от этого нет никакого проку, — объяснила Томое сквозь стиснутые зубы.
— Никакого проку, кроме того, что наши люди снимут напряжение. Почему ты так волнуешься? Нам нечего бояться охраны поста: во-первых, нас больше, во-вторых, они не станут сражаться. Это чиновники с юга, они хотят одного: жить в уюте и обирать богомольцев.
Кисо повернулся к брату и сестре.
— О чем вы там шепчетесь?
— Ни о чем особенно, Кисо, — торопливо ответил Имаи. — У Томое дурные предчувствия.
— Она рассуждает как жирная придворная дама из Киото. В следующий раз Томое заявит, что видела дурной сон, — Кисо рассмеялся, словно сказал нечто забавное.
Когда военачальник заметил, что смеется один, его узкое лицо, на котором резко выделялись нос и скулы, приняло гневное выражение, брови сдвинулись. Он повернулся к Томое и произнес угрожающим тоном:
— Ты мне надоедаешь. Может, нам отобрать у тебя мечи и бросить одну на дороге?
Гнев Томое прорвался.
— Не смей мне грубить, негодяй! — рявкнула она. — Я этого не потерплю. Вынь меч или извинись, — и она взялась за рукоять своего меча.
Томое любила Кисо с детства и продолжала любить теперь, но была готова умереть от его руки, защищая свою честь. Его выходки угрожали ее авторитету. Кто из мужчин будет слушаться Томое, если увидит, что Кисо обращается с ней как с глупой бабой?
Она плотно сидела в седле, сжимая оружие и коленями удерживая коня на месте. Томое не была серьезным противником для Кисо, но если придется драться, она покажет, на что способна. И женщина вызывающе смотрела на оскорбителя, не отводя глаз.
Одна секунда, другая, ., прошла целая минута. Солдаты сгрудились вокруг повздоривших командиров. Не такая уж редкость — подобные стычки. Случается, один самурай вызывает на поединок другого из-за пустяка и бьется с ним насмерть. Но тут…
Лицо Кисо побледнело, глаза превратились в черные колодцы, не отражающие света. Он тоже пронизывал Томое взглядом, его зрачки расширялись. Даже цикады и древесные лягушки замолкли, прикусив языки.
Наконец Кисло запрокинул голову и оглушительно рассмеялся:
— Где во всех десяти провинциях найдешь другую такую женщину? Клянусь Буддой, я люблю ее.
Солдаты тоже рассмеялись, но сдержанно, и стали шутливо поддерживать предводителей. Их грубые шутки были разрядкой после тревоги, вызванной стычкой Кисо и Томое. Томое была популярна у солдат, они ценили ее воинские способности.
Имаи объехал по кругу веселившийся отряд.
— Хватит, — сказал он. — Мы зря тратим драгоценное время. Едем в Хикуму.
Деревья вокруг дороги росли так густо, что низкое солнце почти скрывалось в их листве. Небо потемнело, и холодный ветер всколыхнул ветви.
Кисо взглянул на клочок неба, который угадывался между деревьями, и повернулся к отряду.
— Скоро снова польет дождь. До Хикумы меньше часа пути. Кому сегодня хочется ночевать в поле?
Воины ответили насмешливыми криками.
— Никому? Тогда гоните коней так, словно у вас за спиной сам Эмма-О.
— В Хикуму! — крикнул Имаи.
— В Хикуму! — подхватила Томое.
В это время Йоши и его стройный слуга договаривались о цене за последнюю свободную комнату в самой большой гостинице города. Река Тентю после обильных дождей разлилась слишком широко, и единственный паром не работал. Уже три дня никто не мог переправиться через реку, и потому гостиницы были полны. В Хикума скопились группы паломников к алтарю Мишима, чиновники, получившие назначение в провинцию, пешие монахи с чашами для подаяния и прочий спешащий по своим делам люд. Даже в помещении станции яблоку негде было упасть. Шестеро солдат, охранявших ее, драли с пришедших в отчаяние путешественников три шкуры за место на полу в старом полуразрушенном здании. Трактиры и постоялые дворы были переполнены. В самой большой и дорогой гостинице Хикамы была свободна только комната прислуги.
Йоши убедил хозяина гостиницы, что может заплатить очень дорого за крошечный чулан в задней части дома. Серебряная монета решила дело.
В комнатушке едва хватало места расстелить футон, но Йоши и Нами так обессилели, что были рады и этому.
За окнами вновь моросил слабый дождь.
— Здесь хотя бы сухо, — пробормотала Нами, распуская волосы, вытянулась и тут же заснула.
Через час молодых людей разбудили резкие крики и громкий шум, доносившиеся из коридора. Кто-то бегал там, стучал в двери и что-то кричал хриплым голосом. Сначала влюбленные не могли разобрать ничего, потом расслышали слова, вызывавшие бессознательный страх в каждом японском сердце.
— Пожар! Гостиница горит! Все выходите! Скорее!
Йоши мгновенно стряхнул с себя сон. Он не раздумывал ни секунды. Бросив все вещи в комнате, он схватил Нами за руку и вытолкнул ее в коридор. Они присоединились к остальным растерянным и заспанным гостям, которые толпились в коридоре, не зная, что делать.
— Выходите! Все наружу! Сюда! — вновь завопил кто-то. Полуодетые и растрепанные мужчины и женщины в панике бросились к выходу, отпихивая друг друга локтями.
— Странно, никакого запаха дыма, — сказал неожиданно Йоши.
Перепуганные люди толкали Йоши в спину. Но вместо того, чтобы присоединиться к толпе, он вжался в стену, подтащив к себе Нами.
— Это не голос хозяина, — сказал он.
— Разве это важно? — отозвалась Нами. — Если дом запылал, не время разбирать, куда делся хозяин. Бежим же!
— Да, — задумчиво отозвался Йоши и плотнее закутался в плащ.
Нами дергала его за руку, но он упирался и повторял:
— Дымом не пахнет, огня не видно. Что-то здесь не так. Пожара нет — нас обманули!
Тем временем главный коридор опустел. В дальнем его конце Йоши заметил самураев в доспехах. Они шли прямо к нему.
— Скорее, Нами! Беги в комнату, спрячь волосы: эти люди не должны знать, что ты женщина. Я задержу их.
Молчаливый Имаи выразил согласие едва заметным кивком, но Томое нахмурилась. Солнечный свет падал на ее лицо, смягчал его резкие черты, делая их более женственными. В ответ на кивок брата она пожала плечами, словно не соглашаясь с намерением Кисо. Имаи сделал вид, что не заметил ее жеста.
Кони медленно спускались по каменистой дороге. Сзади военачальников ехали Тедзука, Дзиро и Таро — помощники Кисо, а за ними, растянувшись вдоль дороги метров на пятьдесят, следовали двадцать солдат из войска Кисо на крепких горных пони.
Ритмичные тяжелые удары копыт, звон и бренчание оружия, стрекот насекомых, щебет птиц, писк мелких зверьков сливались в общий шум в густом воздухе позднего дня. Вдали визгливо вскрикнула среди деревьев дикая обезьяна, предупреждая сородичей об опасности. Комары тучами носились над головами всадников, гудели у каждого над ухом. То и дело кто-нибудь из отряда беспричинно смеялся, охваченный тем нервным весельем, которое возникает перед боем.
Томое прихлопнула комара. С того момента, как Кисо объявил свое решение, всадники проехали около километра и у нее было время сдержать гнев.
Томое всегда помнила: чтобы воины принимали ее как ровню, она должна быть храбрее и выносливее любого мужчины. Она не имела права проявлять ни малейшего признака слабости.
Томое кашлянула, чтобы прочистить горло, и сказала неодобрительно:
— Кисо, после дождей, что шли на прошлой неделе, гостиницы уж точно полны. Все путники с дороги Токайдо скопились в Хикуме: вода в Тентю не спадет еще по крайней мере сутки.
— А нам какое дело до этого?
— Такое, что нам трудно будет найти ночлег. Нас двадцать пять человек, и нам понадобится целая гостиница. Не похоже, что мы сейчас отыщем такую, которая будет совсем пуста. Почему бы нам не заночевать в горах, а в Хикуму спуститься утром?
— Нет! Моим людям нужно развлечься, а я мечтаю удобно устроиться на ночь. Не бойся, мы найдем комнаты, — Кисо говорил отрывисто, в голосе начинало чувствоваться нетерпение.
Томое узнала знакомый гон. Кисло был не только смел и умен, но еще и очень упрям. Он закусил удила, и теперь любые доводы только заставят его тверже стоять на своем.
Томое рассердилась. Кисо говорил с ней так, словно ее мнение ничего не значит, осрамил ее перед братом и — она оглянулась назад — перед Тедзукой, Дзиро и Таро. Томое поджала губы и уставилась на дорогу.
Отряд находился в пути уже два дня, из них один — под проливным дождем. Томое признавала доводы Кисо — воинам надо развлечься, чтобы забыть о трудностях пути: о мокрой одежде, не сохнущей под доспехами, о поте и зуде в теле, о комарах и слепнях, одинаково мучивших людей и лошадей.
Да, Томое понимала, почему Кисо настаивал на ночлеге в Хикуме. Но ее оскорбили его замашки. Влететь на конях в город среди ночи, вышвырнуть из постелей нескольких богомольцев — это забава для грубых горцев, но не для Томое. Разбойничать в гостиницах Хикумы, как обычные разбойники, значило своими руками рубить под собой сук. Задача отряда — искать золото и оружие, а не ссориться с жителями Хикумы. Хикума, главный город округа Хамамацу, передовой пост имперских властей. Его охраняют солдаты. Не то чтобы Томое их боялась: они трусливы. Просто она хотела сделать дело без суеты и шума и вернуться домой.
— Остался час, — буркнул Имаи, сохраняя бесстрастное выражение лица. Он видел, что сестра сердита. Она была вспыльчива и после двух дней скачки едва сдерживалась. Томое гневно поглядывала на Кисо, но тот делал вид, что не замечает этого. Имаи попытался успокоить сестру и повторил более мягким тоном:
— Всего час, не больше.
— Брат, я говорю не о времени. Я считаю, что глупо беспокоить людей, когда от этого нет никакого проку, — объяснила Томое сквозь стиснутые зубы.
— Никакого проку, кроме того, что наши люди снимут напряжение. Почему ты так волнуешься? Нам нечего бояться охраны поста: во-первых, нас больше, во-вторых, они не станут сражаться. Это чиновники с юга, они хотят одного: жить в уюте и обирать богомольцев.
Кисо повернулся к брату и сестре.
— О чем вы там шепчетесь?
— Ни о чем особенно, Кисо, — торопливо ответил Имаи. — У Томое дурные предчувствия.
— Она рассуждает как жирная придворная дама из Киото. В следующий раз Томое заявит, что видела дурной сон, — Кисо рассмеялся, словно сказал нечто забавное.
Когда военачальник заметил, что смеется один, его узкое лицо, на котором резко выделялись нос и скулы, приняло гневное выражение, брови сдвинулись. Он повернулся к Томое и произнес угрожающим тоном:
— Ты мне надоедаешь. Может, нам отобрать у тебя мечи и бросить одну на дороге?
Гнев Томое прорвался.
— Не смей мне грубить, негодяй! — рявкнула она. — Я этого не потерплю. Вынь меч или извинись, — и она взялась за рукоять своего меча.
Томое любила Кисо с детства и продолжала любить теперь, но была готова умереть от его руки, защищая свою честь. Его выходки угрожали ее авторитету. Кто из мужчин будет слушаться Томое, если увидит, что Кисо обращается с ней как с глупой бабой?
Она плотно сидела в седле, сжимая оружие и коленями удерживая коня на месте. Томое не была серьезным противником для Кисо, но если придется драться, она покажет, на что способна. И женщина вызывающе смотрела на оскорбителя, не отводя глаз.
Одна секунда, другая, ., прошла целая минута. Солдаты сгрудились вокруг повздоривших командиров. Не такая уж редкость — подобные стычки. Случается, один самурай вызывает на поединок другого из-за пустяка и бьется с ним насмерть. Но тут…
Лицо Кисо побледнело, глаза превратились в черные колодцы, не отражающие света. Он тоже пронизывал Томое взглядом, его зрачки расширялись. Даже цикады и древесные лягушки замолкли, прикусив языки.
Наконец Кисло запрокинул голову и оглушительно рассмеялся:
— Где во всех десяти провинциях найдешь другую такую женщину? Клянусь Буддой, я люблю ее.
Солдаты тоже рассмеялись, но сдержанно, и стали шутливо поддерживать предводителей. Их грубые шутки были разрядкой после тревоги, вызванной стычкой Кисо и Томое. Томое была популярна у солдат, они ценили ее воинские способности.
Имаи объехал по кругу веселившийся отряд.
— Хватит, — сказал он. — Мы зря тратим драгоценное время. Едем в Хикуму.
Деревья вокруг дороги росли так густо, что низкое солнце почти скрывалось в их листве. Небо потемнело, и холодный ветер всколыхнул ветви.
Кисо взглянул на клочок неба, который угадывался между деревьями, и повернулся к отряду.
— Скоро снова польет дождь. До Хикумы меньше часа пути. Кому сегодня хочется ночевать в поле?
Воины ответили насмешливыми криками.
— Никому? Тогда гоните коней так, словно у вас за спиной сам Эмма-О.
— В Хикуму! — крикнул Имаи.
— В Хикуму! — подхватила Томое.
В это время Йоши и его стройный слуга договаривались о цене за последнюю свободную комнату в самой большой гостинице города. Река Тентю после обильных дождей разлилась слишком широко, и единственный паром не работал. Уже три дня никто не мог переправиться через реку, и потому гостиницы были полны. В Хикума скопились группы паломников к алтарю Мишима, чиновники, получившие назначение в провинцию, пешие монахи с чашами для подаяния и прочий спешащий по своим делам люд. Даже в помещении станции яблоку негде было упасть. Шестеро солдат, охранявших ее, драли с пришедших в отчаяние путешественников три шкуры за место на полу в старом полуразрушенном здании. Трактиры и постоялые дворы были переполнены. В самой большой и дорогой гостинице Хикамы была свободна только комната прислуги.
Йоши убедил хозяина гостиницы, что может заплатить очень дорого за крошечный чулан в задней части дома. Серебряная монета решила дело.
В комнатушке едва хватало места расстелить футон, но Йоши и Нами так обессилели, что были рады и этому.
За окнами вновь моросил слабый дождь.
— Здесь хотя бы сухо, — пробормотала Нами, распуская волосы, вытянулась и тут же заснула.
Через час молодых людей разбудили резкие крики и громкий шум, доносившиеся из коридора. Кто-то бегал там, стучал в двери и что-то кричал хриплым голосом. Сначала влюбленные не могли разобрать ничего, потом расслышали слова, вызывавшие бессознательный страх в каждом японском сердце.
— Пожар! Гостиница горит! Все выходите! Скорее!
Йоши мгновенно стряхнул с себя сон. Он не раздумывал ни секунды. Бросив все вещи в комнате, он схватил Нами за руку и вытолкнул ее в коридор. Они присоединились к остальным растерянным и заспанным гостям, которые толпились в коридоре, не зная, что делать.
— Выходите! Все наружу! Сюда! — вновь завопил кто-то. Полуодетые и растрепанные мужчины и женщины в панике бросились к выходу, отпихивая друг друга локтями.
— Странно, никакого запаха дыма, — сказал неожиданно Йоши.
Перепуганные люди толкали Йоши в спину. Но вместо того, чтобы присоединиться к толпе, он вжался в стену, подтащив к себе Нами.
— Это не голос хозяина, — сказал он.
— Разве это важно? — отозвалась Нами. — Если дом запылал, не время разбирать, куда делся хозяин. Бежим же!
— Да, — задумчиво отозвался Йоши и плотнее закутался в плащ.
Нами дергала его за руку, но он упирался и повторял:
— Дымом не пахнет, огня не видно. Что-то здесь не так. Пожара нет — нас обманули!
Тем временем главный коридор опустел. В дальнем его конце Йоши заметил самураев в доспехах. Они шли прямо к нему.
— Скорее, Нами! Беги в комнату, спрячь волосы: эти люди не должны знать, что ты женщина. Я задержу их.