Страница:
«Слово о полку Игореве» — удивительное явление творческого духа. Если поискать приблизительные параллели в других родах искусства, то это и симфония, пересказать которую нельзя — любые слова прозвучат слабыми отголосками по сравнению с мощной словесной музыкой поэмы; и прекрасная старинная картина, выполненная смелыми бессмертными мазками; это и величественный собор, от коего невозможно оторвать взгляд, а все секреты его кладки, тайны чарующей красоты и гармонии никогда не будут до конца открыты; это и грандиозный спектакль, где автор, художник-оформитель, осветитель, капельмейстер, режиссер и заглавный актер лицо, загадочной тенью промелькнувшее восемьсот лет назад в русской истории и литературе.
Впрочем, «Слово» не нуждается в каких бы то ни было искусствоведческих либо литературоведческих сравнениях — рядом с ним поставить нечего; оно сотворено по особым законам художественного творчества, открытым и блестяще реализованным только однажды; неповторимы его интонационные переливы и глубокий историзм, ритмический строй и предельная, часто двойная-тройная, смысловая нагрузка на слова, клокочущая внутренняя энергия и полифоничная звукопись, символика и патриотизм, первозданная изобразительная сила и экспрессия.
«Игорево Слово» — национальная гордость русских, украинцев и белорусов, бесценное сокровище культуры всех славянских народов, высокое гуманистическое достижение, принадлежащее многоликому человечеству. Кроме острейших и важнейших общественных и политических идей своего и будущих времен, стародавняя русская поэма несет в себе такую концентрацию непреходящих художественных ценностей, до какой не поднялось ни одно произведение средневековой западноевропейской литературы того времени, — это было следствием и результатом высокой культуры домонгольской Руси.
М. В. Ломоносов, не подозревавший о существовании «Слова о полку Игореве», «Поучения чадом», «Слова» Даниила Заточника, «Слова о погибели Рускыя земли», «Сказания о Мамаевом побоище», многих других замечательных произведений старорусской литературы, заметил однажды: «Немало имеем свидетельств, что в России толь великой тьмы невежества не было, какую представляют многие внешние писатели». Однако многие «внешние» писатели по достоинству смогли оценить «Слово» — этот драгоценный памятник мировой культуры.
Вскоре после русского издания «Слова» появились его первые, а позже и повторные переводы на другие языки — чешский, польский, немецкий, французский, болгарский, венгерский…
Братья Гримм, два талантливейших немца, обожествлявшие древнюю мифологическую культуру своего народа, познакомились со «Словом» около 1816 года в немецком переводе. Вильгельм Гримм сравнил наш шедевр с «целительным и освежающим альпийским потоком, вырывающимся из недр земли, с неведомым ботанику и новооткрытым растением, чьи формы просты н поражают законченностью и совершенством… чья внешность производит необычайное впечатление и заставляет удивляться неистощимой творческой силе природы».
Вацлав Ганка, «Словенский Филолог», как его назвал в своих лекциях М. А. Максимович, издал в Праге «Слово» в 1821 году со своим прозаическим переводом и пояснением, в котором писал по-русски: «Язык подлинника сей Песни великолепен и крепок, делает переход из Славянского в старый Русский…»
Великий польский поэт Адам Мицкевич говорил в лекциях, прочитанных в 1841 —1842 гг. в парижском Collиge de France: «Читая поэму, каждый славянин испытывает ее очарование. Многие из выражений и образов „Слова о полку Игореве“ постоянно встречаются у позднейших поэтов русских, польских, чешских, причем нередко эти писатели не изучали специально, даже не знали „Слова“. Причиной этому — славянская основа произведения. Пока не изменится натура славянина, эту поэму будут всегда считать национальным произведением, она сохранит даже характер современности». А. Мицкевич считал, что «славянская поэзия всегда естественная, земная», чем отличается от надуманной изысканности греческих и резких, жестких контуров скандинавских поэм.
Француз А. Рембо в книге «Русская эпика» (1876 г.): «Слово» для русских гораздо больше, чем для нас «Песнь о Роланде», так как оно единственное в своем роде. Оно то, чем были для греков цоэмы Гомера…»
Англичанин Л. Магнус (1915 г.): «Поэма абсолютно конкретна, точность ее объясняетря близкой связью с современными летописями в стиле, грамматике и содержании… Стиль произведения энергичен и полон силы; точность и сжатость, соединенные с поэтическим представлением и изобилием поэтических образов, взятых из мира природы, — определительные черты стиля „Слова“.
Чешский славист Ян Махал (1922 г.): «Старорусская литература может гордиться художественным памятником высокой литературной ценности».
Итальянский профессор Ло Гатто (1928 г .): «Слово о полку Игорсве» — драгоценный памятник для изучения жизни русского народа этой эпохи со всех сторон: с точки зрения внешней истории (обычаи, костюмы, война и т. д.) или его умственного развития .(религиозные представления, мораль и т. д.), но оно, прежде всего, является художественным произведением».
Американец Дж. Сэртон в книге «Введение в историю науки» (1931 г.): «Слово о полку Игореве»… представляет собой лучшее из известных классических произведений ранней русской литературы».
А. Брюкнер, польский историк русской литературы (1937 г.): «Слово» остается единственным действительно поэтическим памятником всего славянского средневековья, оно действительно спасает честь славянского мира…»
«Слово» постепенно проникает в интеллектуальную жизнь зарубежного читателя, становясь своего рода мерилом художественных, духовных ценностей. Современный писатель, член Французской академии Анри Труайя в своем романс «Семья Эглетьер» (выпущенном и на русском языке в 1969 году) пишет, что один из лекторов в Институте восточных языков после своих коллег, которые «чуть не усыпили слушателей, пережевывая общие места анализа „Песни о Роланде“ и „Песни о Хнльдебранте“, дал блестящий анализ „Слова о полку Игореве“, по яркости повествования и образности метафор приравняв эту эпопею XII века к таким шедеврам мировой литературы, как „Илиада“ и „Одиссея“…
«Слово» пришло в Азию. В Монголии «Слово» читают и почитают наравне с «Сокровенным сказанием», замечательным памятником монгольской литературы середины XIII в. Президент Национальной академии наук Индии, профессор Р. Чаттерджи выпускает монографию «Слово о полку Игореве». В Японии за послевоенные годы вышло шесть переводов поэмы с подробными комментариями.
В школах, колледжах и университетах разных стран и континентов изучают великую русскую поэму, приобщаясь к ее сложнейшему миру, обнаруживая в ней неповторимые подробности жизни средневековой Руси, завлекательные тайны и неизведанные художественные совершенства.
Да будет так и ныне и присно и во веки веков!
1968-1983
ГЛАВНАЯ КНИГА ВЛАДИМИРА ЧИВИЛИХИНА
Впрочем, «Слово» не нуждается в каких бы то ни было искусствоведческих либо литературоведческих сравнениях — рядом с ним поставить нечего; оно сотворено по особым законам художественного творчества, открытым и блестяще реализованным только однажды; неповторимы его интонационные переливы и глубокий историзм, ритмический строй и предельная, часто двойная-тройная, смысловая нагрузка на слова, клокочущая внутренняя энергия и полифоничная звукопись, символика и патриотизм, первозданная изобразительная сила и экспрессия.
«Игорево Слово» — национальная гордость русских, украинцев и белорусов, бесценное сокровище культуры всех славянских народов, высокое гуманистическое достижение, принадлежащее многоликому человечеству. Кроме острейших и важнейших общественных и политических идей своего и будущих времен, стародавняя русская поэма несет в себе такую концентрацию непреходящих художественных ценностей, до какой не поднялось ни одно произведение средневековой западноевропейской литературы того времени, — это было следствием и результатом высокой культуры домонгольской Руси.
М. В. Ломоносов, не подозревавший о существовании «Слова о полку Игореве», «Поучения чадом», «Слова» Даниила Заточника, «Слова о погибели Рускыя земли», «Сказания о Мамаевом побоище», многих других замечательных произведений старорусской литературы, заметил однажды: «Немало имеем свидетельств, что в России толь великой тьмы невежества не было, какую представляют многие внешние писатели». Однако многие «внешние» писатели по достоинству смогли оценить «Слово» — этот драгоценный памятник мировой культуры.
Вскоре после русского издания «Слова» появились его первые, а позже и повторные переводы на другие языки — чешский, польский, немецкий, французский, болгарский, венгерский…
Братья Гримм, два талантливейших немца, обожествлявшие древнюю мифологическую культуру своего народа, познакомились со «Словом» около 1816 года в немецком переводе. Вильгельм Гримм сравнил наш шедевр с «целительным и освежающим альпийским потоком, вырывающимся из недр земли, с неведомым ботанику и новооткрытым растением, чьи формы просты н поражают законченностью и совершенством… чья внешность производит необычайное впечатление и заставляет удивляться неистощимой творческой силе природы».
Вацлав Ганка, «Словенский Филолог», как его назвал в своих лекциях М. А. Максимович, издал в Праге «Слово» в 1821 году со своим прозаическим переводом и пояснением, в котором писал по-русски: «Язык подлинника сей Песни великолепен и крепок, делает переход из Славянского в старый Русский…»
Великий польский поэт Адам Мицкевич говорил в лекциях, прочитанных в 1841 —1842 гг. в парижском Collиge de France: «Читая поэму, каждый славянин испытывает ее очарование. Многие из выражений и образов „Слова о полку Игореве“ постоянно встречаются у позднейших поэтов русских, польских, чешских, причем нередко эти писатели не изучали специально, даже не знали „Слова“. Причиной этому — славянская основа произведения. Пока не изменится натура славянина, эту поэму будут всегда считать национальным произведением, она сохранит даже характер современности». А. Мицкевич считал, что «славянская поэзия всегда естественная, земная», чем отличается от надуманной изысканности греческих и резких, жестких контуров скандинавских поэм.
Француз А. Рембо в книге «Русская эпика» (1876 г.): «Слово» для русских гораздо больше, чем для нас «Песнь о Роланде», так как оно единственное в своем роде. Оно то, чем были для греков цоэмы Гомера…»
Англичанин Л. Магнус (1915 г.): «Поэма абсолютно конкретна, точность ее объясняетря близкой связью с современными летописями в стиле, грамматике и содержании… Стиль произведения энергичен и полон силы; точность и сжатость, соединенные с поэтическим представлением и изобилием поэтических образов, взятых из мира природы, — определительные черты стиля „Слова“.
Чешский славист Ян Махал (1922 г.): «Старорусская литература может гордиться художественным памятником высокой литературной ценности».
Итальянский профессор Ло Гатто (1928 г .): «Слово о полку Игорсве» — драгоценный памятник для изучения жизни русского народа этой эпохи со всех сторон: с точки зрения внешней истории (обычаи, костюмы, война и т. д.) или его умственного развития .(религиозные представления, мораль и т. д.), но оно, прежде всего, является художественным произведением».
Американец Дж. Сэртон в книге «Введение в историю науки» (1931 г.): «Слово о полку Игореве»… представляет собой лучшее из известных классических произведений ранней русской литературы».
А. Брюкнер, польский историк русской литературы (1937 г.): «Слово» остается единственным действительно поэтическим памятником всего славянского средневековья, оно действительно спасает честь славянского мира…»
«Слово» постепенно проникает в интеллектуальную жизнь зарубежного читателя, становясь своего рода мерилом художественных, духовных ценностей. Современный писатель, член Французской академии Анри Труайя в своем романс «Семья Эглетьер» (выпущенном и на русском языке в 1969 году) пишет, что один из лекторов в Институте восточных языков после своих коллег, которые «чуть не усыпили слушателей, пережевывая общие места анализа „Песни о Роланде“ и „Песни о Хнльдебранте“, дал блестящий анализ „Слова о полку Игореве“, по яркости повествования и образности метафор приравняв эту эпопею XII века к таким шедеврам мировой литературы, как „Илиада“ и „Одиссея“…
«Слово» пришло в Азию. В Монголии «Слово» читают и почитают наравне с «Сокровенным сказанием», замечательным памятником монгольской литературы середины XIII в. Президент Национальной академии наук Индии, профессор Р. Чаттерджи выпускает монографию «Слово о полку Игореве». В Японии за послевоенные годы вышло шесть переводов поэмы с подробными комментариями.
В школах, колледжах и университетах разных стран и континентов изучают великую русскую поэму, приобщаясь к ее сложнейшему миру, обнаруживая в ней неповторимые подробности жизни средневековой Руси, завлекательные тайны и неизведанные художественные совершенства.
Да будет так и ныне и присно и во веки веков!
1968-1983
ГЛАВНАЯ КНИГА ВЛАДИМИРА ЧИВИЛИХИНА
У каждой книги своя судьба, своя, порой причудливая, биография. В «Роман-газете» два с небольшим года назад уже выходила книга Владимира Чивилихина с тем же названием — «Память». Она была выпущена в связи с 600-летием Куликовской битвы как имеющая непосредственное отношение к этому историческому событию. Тогда мало кто знал, что она была лишь частью, причем завершающей, большого эпического полотна. Сейчас читатель встретился с первой книгой «Памяти». Горько сознавать, что онастала последней для ее автора — прозаика, публициста, страстного проповедника разумного, бережного, сыновнего отношения к родной земле, к ее недрам, к святая святых ее — многовековой истории икультуре.
Владимир Алексеевич Чивилихин не увидит «Памяти», изданной так, как им было задумано, в полном объеме. В расцвете творческих сил оборвалась его жизнь. Не все свои замыслы успел он завершить, но можно с полным правом утверждать, что главную свою книгу он создал и судьба ее началась блистательно. За эту книгу писатель был удостоен Государственной премии СССР за 1982 год. Тысячи взволнованных откликов пришли автору с разных концов нашей огромной страны, особенно после публикации в «Роман-газете». На редкость единодушно отозвалась и критика. «Память» сразу стала заметным явлением литературной и — шире — культурной жизни страны. О ней спорили и спорят увлеченно и страстно в самых широких кругах нашего общества. И будут продолжать спор с выходом вот этой первой книги. Не только потому, что в ней выдвигаются новые гипотезы (например, об авторстве гениального памятника русской культуры — «Слова о полку Игореве», со времени создания которого исполняется в этом году 800 лет), но прежде всего потому, что мы, люди зрелого социалистического общества, наследники великой культуры, при всем нашем несметном духовном богатстве не имеем права отдавать забвению ни одного светлого имени из тех, кто в тяжелейших условиях боролся за торжество идеалов социальной справедливости.
В самом деле, сколько новых имен открыл Владимир Чивилихин своему любознательному читателю!.. Декабрист Николай Мозгалевский, проведший свою игру с царскими палачами и следователями так умно и тонко, что не выдал ни одного из товарищей, никому не добавил страданий, и без того безмерно тяжких. Человек, через всю свою жизнь пронесший свет дружбы и братства, не сломленный, сумевший взрастить многочисленных потомков, судьбы которых яркими, неповторимыми ниточками вплелись в судьбу Отечества… Павел Дунцов-Выгодовский, стихийный философ-декабрист, родом из крестьян, литературные труды которого были преданы огню, поскольку даже в казенном пересказе жандармских чиновников мысли автора обжигали, звали на борьбу против угнетателей народа, за честь и достоинство человека… Владимир Соколовский, поэт, которого отнесли к третьестепенным, забытым, но в творчестве которого — мы видим это теперь, вслед за Чивилихиным и благодаря ему, — есть подлинные прозрения и настоящее гражданское мужество. «В тяжелую последекабристскую пору Владимир Соколовский был единственным русским литератором, сумевшим опубликовать острое социальное произведение, злую сатиру на царя и самодержавный строй России… —»
О декабристах из «Памяти» Чивилихина можно узнать много нового. Причем документальный подход автора вовсе не помешал ему внести в свое повествование проникновенную лирическую ноту, вызвать щемящее чувство сострадания к «несчастным» и вместе с тем глубокого уважения к их жизненному подвигуи подвигу тех, кто не устрашился гнева властей и связал свою судьбу с героями и мучениками декабря 1825 года.. Может, только узким специалистам было известно ранее столько имен простых русскихженщин, сибирячек, до конца разделивших горести, страдания, но и высокую радость духовного общенияс этими лучшими из сынов России в то смутное время. Чивилихин открыл их имена миллионам читателей.
«Память» заставляет снова и снова пристально всматриваться в удивительно богатую славными примерами историю нашей Родины. И даже известные лица словно бы озаряются новым светом, рассматриеаемые именно в неразрывной цепи времен, включенные в живой процесс непрерывного развития науки и культуры России. Так, от Дунцова-Выгодовского протягиваются незримые нити к исполинской фигуре Михаила Лунина, мыслителя-тираноборца, и видно, как во многом созвучны были устремления этих двух столь разных по своему положению в обществе участников декабристского движения, сколь сопоставимы их методы борьбы в условиях «политической смерти», на которую они были обречены. Из рассказов о разнообразной кипучей деятельности Василия Каразина, а затем — Николая Морозова, более двух десятилетий бывшего узником камеры-одиночки в одной из страшных царских крепостей, о прозрениях никому неведомого двадцатичетырехлетнего прапорщика Александра Федорова и его однофамильца, военного инженера Е. С. Федорова, об исследованиях русского инженера Фридриха Цандера, расчетах ученого-самоучки из сибирской глубинки Юрия Кондратюка, наконец, гениальных разработках Константина Эдуардовича Циолковского — вытекает гордость автора за свою Родину, потому, что всех этих людей дала миру Россия, а не какая-либо другая страна, более развитая в социальном и экономическом отношениях.
И не может оставить равнодушным читателя гимн автора талантливости нашего народа… Называя широко известные имена русских ученых-естествоиспытателей, автор знакомит нас с еще одним, покаеще недостаточно оцененным по достоинству великим ученым — Александром Леонидовичам Чижевским,основателем новой науки — гелиобиологии. Наверное, большой риск — включать в художественное, пустьи документальное повествование список научных работ с «неудобоваримыми» названиями. Но тем сильнеечитательское потрясение, когда выясняется, что все это — неизданные труды ученого с мировым именем. И снова обжигает сердце болью мысль: как же расточительны бываем мы при всем своем богатстве, как беспамятны, как «ленивы и нелюбопытны»…
Причудливы, непредсказуемы повороты повествования в этом новом, непривычном для читателя жанре —романе-эссе. Владимир Чивилихин уводит нас то в историю паркового строительства, то в дебри архитектуры, где поневоле приходится осваиваться с незнакомыми терминами, иначе трудно представить вживекрасоту, с таким восторгом воспеваемую автором, то в мрачные казематы, где неслыханным испытаниям подвергались воля и все духовные и физические силы человека и где тем не менее рождались яркие вспышкиразума… А то вдруг начинает развертываться перед нами история сложных отношений гения русскойлитературы Гоголя и бывшей фрейлины императрицы Александры Смирновой-Россет, красавицы иумницы, воспетой Пушкиным, Вяземским, Жуковским… То вдруг побываем мы вместе с авторомв древнем Чернигове, городе, где сохранился архитектурный шедевр мирового значения — церковь Параскевы Пятницы. Именно с этим памятником связан для Владимира Чивилихина ответ на загадку,кто же мог создать одно из величайших творений русской литературы — «Слово о полку Игореве»…
И не сразу, но все же приходит в голову простая мысль: а ведь в этом пестром, с виду бессюжетном,с множеством ходов, закоулков и боковых тропинок повествовании есть свои закономерности, своя движущая пружина. Ведь это же наш современник, человек, родившийся уже при Советской власти, вместе со всей страной хлебнувший лиха в годы Великой Отечественной войны и сразу после нее, человек, поднявшийся к высотам культуры, человек с задатками исследователя и дарованием писателя, с гражданским темпераментом и мужеством бойца, жадно всматривается в недавнее и давнее прошлое своей страны, стремится понять и передать другим свое понимание волнующих его проблем, напомнить, наследниками какого богатства мы являемся и как несравненным своим наследием распоряжаемся… Ведь это же отсюда и столь богатое интонационное разнообразие: то спокойный лиризм воспоминаний, то скорбь раздумий, то гнев, сарказм, ирония, то нескрываемое восхищение деяниями великих мужей России…
Читать «Память», наверное, трудно — она все время подвигает не просто к сопереживанию, но к совместному активному труду, она требует немалой подготовки, но и сама в свою очередь в значительной мере расширяет эрудицию и кругозор читателя. Постоянно ловишь себя на мысли: а это хорошо бы записать, а об этом надо бы прочесть кое-что еще, поскольку автор щедро отсылает к источникам, находит слова благодарности и признательности для каждого, чьи сочинения помогли ему лучше уяснить тот или иной момент истины. Читать «Память» трудно, но каково же было написать ее! Поражает громадный объем фактического, документального материала, глубоко и творчески освоенного автором. Вникать в глубины содержания «Памяти» не просто, но писал-то Владимир Чивилихин для своего современника, гражданина страны, где всеобщая грамотность стала законом, а тяга к знаниям, которая и без того в России была издавна заложена в недрах народа, приобрела подлинно массовый размах. Именно поэтому у «Памяти»будет все больше и больше верных читателей, а у ее автора — последователей, ведь как щедро делится он задумками, темами, адресами, как увлеченно зовет пытливых, «с молодыми глазами», прочесть, расшифровать до конца многие из тех редкостных папок с документами, в которые удалось «заглянуть» ему самому, как надеется, что начатый им поиск будет продолжен и расширен…
Выступая на Юбилейном Пленуме правления Союза писателей СССР, К. У. Черненко сказал: «Важным инструментом воспитания гражданственности, советского патриотизма, интернационализма было и остается воспитание историей. И хорошо, что в литературе, искусстве своего рода возрождение переживает историческая тема. Умение говорить о прошлом серьезно, взвешенно, с позиций марксистско-ленинского мировоззрения — вот что приносит, как показывает практика, успех в этом деле».
Думаю, что один из примеров тому — творчество лауреата Государственных премий СССР и РСФСРВладимира Чивилихина.
«Память» — главная книга писателя-коммуниста — завершена. Но она и продолжается, как все живое. Она, распахнутая вширь и вглубь, пронизанная жгучими проблемами современности, становится оружием в идейной борьбе нашего народа — борьбе за мир, за право на творческое созидание, за дальнейшее могучее цветение великой культуры, корни которой уходят в глубь тысячелетий…
Валентин Свининников
Владимир Алексеевич Чивилихин не увидит «Памяти», изданной так, как им было задумано, в полном объеме. В расцвете творческих сил оборвалась его жизнь. Не все свои замыслы успел он завершить, но можно с полным правом утверждать, что главную свою книгу он создал и судьба ее началась блистательно. За эту книгу писатель был удостоен Государственной премии СССР за 1982 год. Тысячи взволнованных откликов пришли автору с разных концов нашей огромной страны, особенно после публикации в «Роман-газете». На редкость единодушно отозвалась и критика. «Память» сразу стала заметным явлением литературной и — шире — культурной жизни страны. О ней спорили и спорят увлеченно и страстно в самых широких кругах нашего общества. И будут продолжать спор с выходом вот этой первой книги. Не только потому, что в ней выдвигаются новые гипотезы (например, об авторстве гениального памятника русской культуры — «Слова о полку Игореве», со времени создания которого исполняется в этом году 800 лет), но прежде всего потому, что мы, люди зрелого социалистического общества, наследники великой культуры, при всем нашем несметном духовном богатстве не имеем права отдавать забвению ни одного светлого имени из тех, кто в тяжелейших условиях боролся за торжество идеалов социальной справедливости.
В самом деле, сколько новых имен открыл Владимир Чивилихин своему любознательному читателю!.. Декабрист Николай Мозгалевский, проведший свою игру с царскими палачами и следователями так умно и тонко, что не выдал ни одного из товарищей, никому не добавил страданий, и без того безмерно тяжких. Человек, через всю свою жизнь пронесший свет дружбы и братства, не сломленный, сумевший взрастить многочисленных потомков, судьбы которых яркими, неповторимыми ниточками вплелись в судьбу Отечества… Павел Дунцов-Выгодовский, стихийный философ-декабрист, родом из крестьян, литературные труды которого были преданы огню, поскольку даже в казенном пересказе жандармских чиновников мысли автора обжигали, звали на борьбу против угнетателей народа, за честь и достоинство человека… Владимир Соколовский, поэт, которого отнесли к третьестепенным, забытым, но в творчестве которого — мы видим это теперь, вслед за Чивилихиным и благодаря ему, — есть подлинные прозрения и настоящее гражданское мужество. «В тяжелую последекабристскую пору Владимир Соколовский был единственным русским литератором, сумевшим опубликовать острое социальное произведение, злую сатиру на царя и самодержавный строй России… —»
О декабристах из «Памяти» Чивилихина можно узнать много нового. Причем документальный подход автора вовсе не помешал ему внести в свое повествование проникновенную лирическую ноту, вызвать щемящее чувство сострадания к «несчастным» и вместе с тем глубокого уважения к их жизненному подвигуи подвигу тех, кто не устрашился гнева властей и связал свою судьбу с героями и мучениками декабря 1825 года.. Может, только узким специалистам было известно ранее столько имен простых русскихженщин, сибирячек, до конца разделивших горести, страдания, но и высокую радость духовного общенияс этими лучшими из сынов России в то смутное время. Чивилихин открыл их имена миллионам читателей.
«Память» заставляет снова и снова пристально всматриваться в удивительно богатую славными примерами историю нашей Родины. И даже известные лица словно бы озаряются новым светом, рассматриеаемые именно в неразрывной цепи времен, включенные в живой процесс непрерывного развития науки и культуры России. Так, от Дунцова-Выгодовского протягиваются незримые нити к исполинской фигуре Михаила Лунина, мыслителя-тираноборца, и видно, как во многом созвучны были устремления этих двух столь разных по своему положению в обществе участников декабристского движения, сколь сопоставимы их методы борьбы в условиях «политической смерти», на которую они были обречены. Из рассказов о разнообразной кипучей деятельности Василия Каразина, а затем — Николая Морозова, более двух десятилетий бывшего узником камеры-одиночки в одной из страшных царских крепостей, о прозрениях никому неведомого двадцатичетырехлетнего прапорщика Александра Федорова и его однофамильца, военного инженера Е. С. Федорова, об исследованиях русского инженера Фридриха Цандера, расчетах ученого-самоучки из сибирской глубинки Юрия Кондратюка, наконец, гениальных разработках Константина Эдуардовича Циолковского — вытекает гордость автора за свою Родину, потому, что всех этих людей дала миру Россия, а не какая-либо другая страна, более развитая в социальном и экономическом отношениях.
И не может оставить равнодушным читателя гимн автора талантливости нашего народа… Называя широко известные имена русских ученых-естествоиспытателей, автор знакомит нас с еще одним, покаеще недостаточно оцененным по достоинству великим ученым — Александром Леонидовичам Чижевским,основателем новой науки — гелиобиологии. Наверное, большой риск — включать в художественное, пустьи документальное повествование список научных работ с «неудобоваримыми» названиями. Но тем сильнеечитательское потрясение, когда выясняется, что все это — неизданные труды ученого с мировым именем. И снова обжигает сердце болью мысль: как же расточительны бываем мы при всем своем богатстве, как беспамятны, как «ленивы и нелюбопытны»…
Причудливы, непредсказуемы повороты повествования в этом новом, непривычном для читателя жанре —романе-эссе. Владимир Чивилихин уводит нас то в историю паркового строительства, то в дебри архитектуры, где поневоле приходится осваиваться с незнакомыми терминами, иначе трудно представить вживекрасоту, с таким восторгом воспеваемую автором, то в мрачные казематы, где неслыханным испытаниям подвергались воля и все духовные и физические силы человека и где тем не менее рождались яркие вспышкиразума… А то вдруг начинает развертываться перед нами история сложных отношений гения русскойлитературы Гоголя и бывшей фрейлины императрицы Александры Смирновой-Россет, красавицы иумницы, воспетой Пушкиным, Вяземским, Жуковским… То вдруг побываем мы вместе с авторомв древнем Чернигове, городе, где сохранился архитектурный шедевр мирового значения — церковь Параскевы Пятницы. Именно с этим памятником связан для Владимира Чивилихина ответ на загадку,кто же мог создать одно из величайших творений русской литературы — «Слово о полку Игореве»…
И не сразу, но все же приходит в голову простая мысль: а ведь в этом пестром, с виду бессюжетном,с множеством ходов, закоулков и боковых тропинок повествовании есть свои закономерности, своя движущая пружина. Ведь это же наш современник, человек, родившийся уже при Советской власти, вместе со всей страной хлебнувший лиха в годы Великой Отечественной войны и сразу после нее, человек, поднявшийся к высотам культуры, человек с задатками исследователя и дарованием писателя, с гражданским темпераментом и мужеством бойца, жадно всматривается в недавнее и давнее прошлое своей страны, стремится понять и передать другим свое понимание волнующих его проблем, напомнить, наследниками какого богатства мы являемся и как несравненным своим наследием распоряжаемся… Ведь это же отсюда и столь богатое интонационное разнообразие: то спокойный лиризм воспоминаний, то скорбь раздумий, то гнев, сарказм, ирония, то нескрываемое восхищение деяниями великих мужей России…
Читать «Память», наверное, трудно — она все время подвигает не просто к сопереживанию, но к совместному активному труду, она требует немалой подготовки, но и сама в свою очередь в значительной мере расширяет эрудицию и кругозор читателя. Постоянно ловишь себя на мысли: а это хорошо бы записать, а об этом надо бы прочесть кое-что еще, поскольку автор щедро отсылает к источникам, находит слова благодарности и признательности для каждого, чьи сочинения помогли ему лучше уяснить тот или иной момент истины. Читать «Память» трудно, но каково же было написать ее! Поражает громадный объем фактического, документального материала, глубоко и творчески освоенного автором. Вникать в глубины содержания «Памяти» не просто, но писал-то Владимир Чивилихин для своего современника, гражданина страны, где всеобщая грамотность стала законом, а тяга к знаниям, которая и без того в России была издавна заложена в недрах народа, приобрела подлинно массовый размах. Именно поэтому у «Памяти»будет все больше и больше верных читателей, а у ее автора — последователей, ведь как щедро делится он задумками, темами, адресами, как увлеченно зовет пытливых, «с молодыми глазами», прочесть, расшифровать до конца многие из тех редкостных папок с документами, в которые удалось «заглянуть» ему самому, как надеется, что начатый им поиск будет продолжен и расширен…
Выступая на Юбилейном Пленуме правления Союза писателей СССР, К. У. Черненко сказал: «Важным инструментом воспитания гражданственности, советского патриотизма, интернационализма было и остается воспитание историей. И хорошо, что в литературе, искусстве своего рода возрождение переживает историческая тема. Умение говорить о прошлом серьезно, взвешенно, с позиций марксистско-ленинского мировоззрения — вот что приносит, как показывает практика, успех в этом деле».
Думаю, что один из примеров тому — творчество лауреата Государственных премий СССР и РСФСРВладимира Чивилихина.
«Память» — главная книга писателя-коммуниста — завершена. Но она и продолжается, как все живое. Она, распахнутая вширь и вглубь, пронизанная жгучими проблемами современности, становится оружием в идейной борьбе нашего народа — борьбе за мир, за право на творческое созидание, за дальнейшее могучее цветение великой культуры, корни которой уходят в глубь тысячелетий…
Валентин Свининников