Чубаха Игорь. Тайна Черного моря

   — И что? — машинально спросила Марина, думая совсем о другом.
   — Ну, тогда позвонил я. Говорю: «Славка, что ж ты, черт старый, людей подводишь? Езжай немедленно в больницу и делай операцию!»
   Тут вроде бы самое время настало девушке грустно улыбнуться, а парню девушку обнять утешительно за плечи, притянуть к себе, погрузить лицо в рассыпавшиеся, пахнущие «Тимотеем» волосы... Даже предваряющую это действие дрожь в менисках Петя почувствовал, но объятия не случилось: из входа в приемный покой выглянул Артем, уже почему-то в белом халате и в белой шапочке, и, не стесняясь окружающей тишины, гаркнул:
   — Ну? Где вы там? Шевелитесь, шевелитесь! — И, словно даже не допуская мысли, что девушка может его не послушаться, исчез.
   Марине было очень неприятно, что Артем позволил себе такую интонацию. Когда-нибудь она все выскажет Артему. Тоже мне, дурочку нашел. Помыкает, как женой... Или во всем виновато новое платье?
   Пока соратники спешили на зов, Артем повернулся к милиционеру в серой форме, сгреб со стойки прозрачную полиэтиленовую папку с документами и, сунув ее обратно в пластиковый дипломат, сообщил:
   — Идут уже. А халатики у вас, между прочим, неглаженые. Нарушаете?
   Роль давалась ему легко. Без лишних выкрутасов Артем решил подражать манере поведения ротного старшины Геворкяна, которого, кстати, люто ненавидел за бульдожью хватку. А Маринка... Маринка потерпит. Должна.
   — Дык не я ж халаты глажу, — равнодушно пожал плечами служивый и повесил трубку внутреннего телефона.
   Он только что заступил на пост и, по большому счету, плевать хотел, кого принесло в выходной: всего лишь нового завхирургией или аж целую инспекцию из Здравотдела. Он Минобороны не подчинялся. Мол, наше дело маленькое: не допускать побегов из и проникновении в, а об остальном пусть военные эскулапы-эскалопы заботятся.
   Скучающий взгляд милиционера елозил по пропахшим дезинфекцией рядам вешалок в расформированном на лето, неосвещенном гардеробе, по запертому оконцу регистрации, по бетонному полу, но никак не по посетителю.
   Артем моментально просек, о чем думает ставленник от МВД. Когда на крыльце показались «помощники вновь назначенного главхирурга» — худощавый длинноволосый парнишка и девушка со струящимися по плечам волосами, — он сухо бросил:
   — Халаты не гладите, но и мышей не ловите. Майор Черкасов из двадцать пятого отделения мне тут между делом рассказал, что у вас «синяки» из травмы частенько за пойлом к метро бегают. Причем в больничных пижамах. Патрули замаялись их вылавливать и обратно препровождать.
   «Помощники» уже подходили к своему «командиру»; Артем поспешил стукнуть пальцем по стойке и пригрозить:
   — Хоть я и буду заведовать только хирургическим, но разгильдяйства не потерплю. Ни в каких подразделениях. Так и передайте.
   Эти веские слова бросили стража в краску. Но сказанные негромко, остались здесь, не потревожив тишину пахнущего антибактерицидным пластырем здания.
   Тишина на первом, тишина на втором и сонная тишина на третьем этаже.
   Наконец они перестали целоваться, и Верочка, томно вздохнув, положила голову Павлу на плечо. Павел Быстров, дежурный хирург, по возможности незаметно для девушки поерзал на подоконнике: крашенный белым подоконник в аппендиксе между этажами — высокий и неудобный — жестким краем больно впивался ему в ягодицу. В правую.
   — После смены поедем ко мне? — прошептала Верочка. Обязательная для младшего обслуживающего медперсонала накрахмаленная шапочка съехала на ухо, и из-под нее выбилась прядка светлых волос.
   Павел задумчиво, накрутил прядку на палец.
   — Не знаю, малыш. Мать просила заехать, с ремонтом помочь...
   Он внутренне поморщился: сейчас опять ныть начнет. Но тут в отделении зазвонил телефон — городской, судя по звуку; далекое Дребезжание разносилось по пустым белым коридорам, вызывая неуютное ощущение: всегда чувствуешь смутное беспокойство, когда слышишь, как в пустом помещении трезвонит телефон.
   Дррринь... дррринь... дррринь...
   Пять, шесть, семь раз. Никто не подходил.
   Павел .опять поморщился — на этот раз в открытую:
   — Да где ее носит? Трубку не снять, что ли?
   — Может, она в туалете. Писает. Верочка несмело улыбнулась. Десять... Одиннадцать...
   — Тогда надо подойти. — Павел мягко отстранил девушку и со вздохом облегчения соскользнул с подоконника. — Разорется ведь, грымза старая: почему на посту никого нет?
   Вера нехотя кивнула. Поправила шапочку, одернула задравшийся халатик.
   — Конечно, Паш. Иди.
   Неужели нельзя поменьше трагизма в голосе?
   — Не обижайся, ладно?
   — Иди-иди.
   — Иду. А ты — чуть погодя. Вдруг эта грымза засечет нас за неуставными отношениями.
   Шутка не удалась. Верочка опять наклонила голову и на этот раз ее не подняла.
   «Опять плакать будет», — решил Павел и торопливо вышел в длинный коридор хирургического отделения. Достала.
   Семнадцать... Восемнадцать...
   Миновав Верин столик и шагая по крытому линолеумом полу, он поглаживал затекшую ягодицу и невесело размышлял над тем, что, дескать, многие ведь врачи не прочь закрутить шуры-муры со смазливой сестричкой, тем более — студенточкой-третьекурсницей. Но почему-то именно ему, Павлу, досталась эта прилипала. Нет, мордашка у Верки симпатичная, базара нет, и фигурка что надо, не ломака девчонка и заводится с пол-оборота... Ну, переспал с ней разик-другой, ну, цветочки-конфетки дарил... Так теперь она каждое свое дежурство подстраивает так, чтоб вместе с ним оказаться — то напарниц подменить попросит («А я за тебя потом отдежурю!»), то грымзе в жилетку наплачет («Отпустите меня на сегодня, бабушку в Мариуполь провожать надо, а я послезавтра в ночную выйду...»). Влюбилась, коза, не иначе. И что теперь делать? Павел горестно вздохнул.
   Столик старшей медсестры — в закутке между операционной и кабинетом дежурного хирурга — действительно пустовал. Нет на месте грымзы. Лежит лишь ее сиротливо брошенное вязание.
   Про это вязание знала вся академия. Вот уже шестой месяц Алена Максимовна творила длинный свитер-реглан под горло на знакомую тему: учебное пособие строения человеческого организма. В продольном разрезе. В шесть цветов. Уже были готовы правый рукав и полоАина груди, на которой постепенно вырисовывались лицевые мышцы, гортань, трахея, бронхи и верхний краешек легких.
   Сильнее перипетий очередного бразильского сериала весь обслуживающий персонал больницы беспокоило: для кого вяжется, кто будет носить это произведение анатомического искусства?..
   Двадцать три... Двадцать четыре...
   Настойчивый, однако, попался звонарь.
   Грымза, значит, гуляет где хочет, а я, значит, на посту торчи, да?
   Павел снял трубку, сказал недовольно:
   — Але.
   — Куда я попала? — осведомился напористый женский голос. Незнакомый.
   — Смотря куда вы целились, — логично ответил Павел.
   — Это «Союзконтракт»? — после паузы с надеждой предположил абонент.
   — Нет, это его филиал, «Союзпушнина», — со злостью ответил Паша.
   И брякнул трубкой о рычаг. Номер сначала научись набирать, потом звони.
   Он выпрямился. Вернуться, что ли, к Верке? Не хочется. Пойду-ка лучше отолью.
   И он направился в противоположный конец коридора, к дверце с буквой "М".
   Никого вокруг. Тишина царит в хирургическом отделении. Спокойная, домашняя тишина воскресного послеобеденного отдыха — никак не мертвое безмолвие.
   А вот из-за чуть приоткрытой двери зава по хирургии доносится вкрадчивый шорох. Странно. Никого ведь тут не должно быть уже...
   Скорее от безделья, чем из любопытства, Павел потянул на себя дверную ручку и заглянул внутрь.
   Стоящая к нему спиной фигура в белом халате торопливо, но ловко перетряхивала ящики стола. И обернулась на краткий всхлип петель. Недовольно нахмурилась. Резко задвинула ящик.
   — А, так вы здесь? — замявшись, дружелюбно спросил хирург Павел. И почувствовал себя крайне неловко. — А я думал, вы ушли...
   — Нет, как видишь, — ответно улыбнулся человек в медицинском халате. — Пока я здесь... Кстати, ты не мог бы мне помочь? Никак одну бумажку не найду...
   Обнадеженный (нагоняя не будет) Павел зашел и аккуратно прикрыл за собой дверь. Почему эта особа ищет свою бумажку в чужом пока кабинете, в голову не пришло. Поэтому хирург Быстров приблизился к фигуре и спросил:
   — А что вы ищете?
   — А вот это.
   Неуловимым движением фигура выхватила из кармана халата блестящий предмет и резким движением выбросила тонкую, изящную руку вперед и вверх. Павел увидел, как в лицо ему несется металлическое острие. Увидел быстро приближающиеся пальцы с аккуратно подстриженными ногтями. И успел только зажмуриться.
   Удар был точен. Хирургические ножницы с едва слышным чмоком вонзились точно в зрачок левого глаза дежурного хирурга. Глазное яблоко лопнуло, алый сгусток вперемешку с тягучими волокнами выплеснулся на бритую щеку; ножницы, с усилием преодолевая сопротивление плоти, погружались глубже — в мозг.
   Наконец фигура отпустила орудие убийства и отступила на шаг, чтобы кровавая слизь не запачкала халат. Чистенькой захотела остаться.
   Павел еще был жив. Покачиваясь, он еще стоял на ногах. Однако не понимал, что с ним. Он услышал тихий хруст хрящей внутри головы — точно переломилась сухая веточка, увидел вспышку ослепительного света. А в остальном все, казалось бы, было без изменений. Разве что... Правым глазом он с тупым любопытством разглядывал знакомые по операциям никелированные колечки ножниц, отчего-то вдруг оказавшиеся непривычно близко от лица, аккурат на уровне переносицы.
   Что-то теплое, вязкое потекло по щеке, солоновато коснулось губ, скользнуло на подбородок.
   Не боль, но отголосок боли пришел позже — несильный, тупой, мурашками побежавший по внутренней стороне черепа. А еще Павел почувствовал холод стали, ни с того ни с сего оказавшейся у него внутри головы.
   — Э-э-э-э... — само собой вырвалось из распахнутого рта.
   Нижнечелюстная кость перестала держаться в поджатом положении, и вязкая слизь затекла между губ. Неприятно коснулась языка. Руки, конвульсивно скрючившись, безвольно упали. Нейроны перестали транслировать сигналы мозга.
   Тело кулем повалилось вперед. Фигура в белом халате ловко подхватила падающего под мышки и оттащила в угол.
   Хирург Павел Быстров перестал существовать. Два сведенных воедино стальных лезвия, царапнули по тонкой «носовой» перегородке черепа, расположенной над глазным нервом, пронзили лобные доли головного мозга. Не получив команды продолжать работать, сердце остановилось, для хирурга стали несущественны готовящиеся всколыхнуть академию грядущие события и прочая, связанная с прибытием нового начальника, суета.
   Артем (он же, по липовым документам, подполковник медицины А. Шляпников) закончил отчитывать сникшего постового, приглашающе кивнул помощникам и строевым шагом прошествовал внутрь пустынного холла, где уже появилась встречающая их несимпатичная женщина в снежно-белом халате. Помощники нового зава поспешили следом — мимо милиционера, который даже не потребовал у них документы. Не до того было милиционеру: упоминание стационарных, однако рыскающих вокруг у Финбана в поисках спиртного «синяков», раз за разом попадающих в отделение, погрузило его в тяжкое уныние. Ведь пациенты-"алики" и ему самому, бывало, в тоскливые октябрьские вечера приносили в клювике бутылочку...
   Тем временем Артем энергично пожал руку женщине. Несимпатичная женщина попыталась вырвать руку из рукопожатия.
   — Здравия желаю. Подполковник Шляпников. Можно просто — Александр Леонидович. А это мои помощники — Марина Николаевна Голубикина, анестезиолог, и Петр Петрович Балаганов, хирург. Будут работать вместе со мной.
   «Анестезиологом меня назвал, — раздраженно подумала Марина. — Проклятое успокоительное все забыть не может...»
   После ослепительно солнечного дня снаружи ее глаза с трудом привыкали к сумраку помещения. Запахи внутри были знакомы по прежней работе, однако встреча с привычным не помогла избавиться от пробравшегося внутрь тела холода. Еще немного, и ее начнет колотить дрожь. Мариночка, может, еще не поздно уйти? Вернуться в Киев, где мама, где каштаны...
   До сих пор она не могла простить верному рыцарю его неджентльменскую выходку — Артем выбросил в унитаз таблетки вернамозола, которые Марина купила вместо хлеба. И чего он этим добился? Ни хлеба, ни таблеток.
   — Простите... — запнулась встречающая и нервно потерла руки, словно испачкавшись, — простите, это в каком смысле — работать?
   — А, простите, с кем имею честь? — Гостю только и оставалось, что быть предельно энергичным и властным, как проклятый ротный старшина Геворкян.
   — Я — старшая медсестра лейтенант Трофимова Алена Максимовна, — с достоинством ответила женщина, поджав тонкие блеклые губы.
   На заднем плане Петя сделал невнятный шажок назад. Марина тоже.
   — Тогда в обычном смысле будем работать! — весело воскликнул Артем, но, заметив недоумение на лице собеседницы, нахмурился: — А что, вы разве не получали приказ из министерства?
   «Волосы она красит, — вдруг поняла Марина и ощутила к лейтенанту Трофимовой неприязнь с первого взгляда. — Седеет, наверное...» И машинально перевела взгляд на ноги медсестры. Широкие в голенях и чересчур тонкие в щиколотках. Марина одернула себя: не хватало еще, чтобы все заметили, как она таращится на старуху в ослепительно белом халате. Кстати, на лацкане халата какое-то пятнышко наблюдается, словно лак для ногтей пролили...
   Сестра же смотрела на Артема не мигая. Милиционер с интересом прислушивался к разговору.
   А Марина злилась. Умом поведение Артема понять можно, но сердцу не прикажешь. Ее разбирало зло на своего телохранителя. Иногда (как, например, сейчас) Артем становился совершенно чужим, незнакомым человеком. Всякий раз до ужаса противным.
   — Нет, ну вот же волокита наша извечная, русская, а? — Артем повернулся к помощникам, однако, поскольку те хранили испуганное молчание, добавлять больше ничего не стал, а согнул левую ногу в колене, положил на колено дипломат, открыл и выудил из пластмассовых портфельных недр папку. — Вот. Смотрите. Хорошо, что я копию с собой захватил... Так... Где это... Ага, вот!
   Он победоносно вынул из папки лист бумаги, папку спрятал в дипломат, дипломат закрыл, снял с колена, колено выпрямил, дипломат поставил между ног, тряхнул листком, распрямляя, и дальнозорко вытянул руку.
   Артему хотелось провести мероприятие демонстрации документов как можно быстрее. Так впервые вышедшие на сцену актеры сминают роль, так начинающие романисты комкают финал. Пусть в ущерб достоверности, лишь бы поскорее отделаться. Только железная воля помогала ему не суетиться.
   От старшей медсестры так пахло камфорным маслом, словно она применяла сей медицинский препарат вместо духов. Отгадать пот ее лицу, как она относите к предложенному ей спектаклю, было не трудно.
   — Извольте: приказ по Министерству обороны, копия в Министерство здравоохранения, копия главному врачу Военно-медицинской академии г. Санкт-Петербурга... туда-сюда... ага, копия т. Шляпникову А. Л. «Сим приказываю... Первое: за халатное отношение к обязанностям и в связи с многочисленными фактами нарушений, несовместимыми врачебной этикой и званием офицера, с первого ноль восьмого девяносто седьмого уволить заведующего отделением хирургии Военно-медицинской академии г. Санкт-Петербурга. Второе: ВРИО заведующего отделением хирургии Военно-медицинской академии г. Санкт-Петербурга с первого ноль восьмого девяносто седьмого назначить подполковника Шляпникова А. Л. Третье: в трехдневный срок подготовить материалы по ревизии финансово-хозяйственной деятельности означенного отделения. Четвертое: в недельный срок подготовить документы для аттестации всех работников означенного отделения на предмет их профессиональной пригодности. Пятое...» Ага, ага... Ну, дальше неинтересно — передача госимущества, инвентаризация, кадровые перестановки, кто за что отвечает, тыры-пыры-растопыры... Все. Подпись, печать. Прошу ознакомиться.
   Обретя сверхзадачу по системе Станиславского, Артем играл превосходно. Можно сказать, гениально играл. Если б не сопутствующие обстоятельства, Марина обязательно восхитилась бы другом. Но сейчас ей было не до того. Достаточно одного телефонного звонка, и... Ох, как это будет унизительно! Милиция, протоколы, тюрьма... Никакой актерский талант не поможет. И зачем она только убежала из Киева? На Крещатике теперь, должно быть, жарко, каштаны качают большими мудрыми головами, шепчут что-то, благоухают...
   — Почему же я никаких распоряжений не получала? — ледяным голосом осведомилась медсестра, и морщинки вокруг ее ненакрашенных губ обозначились двумя четкими полумесяцами.
   Артем обезоруживающе улыбнулся, во вражескую цитадель пошла шифрограмма: «Объясняю для идиотов».
   — Так ведь официально приказ вступает в силу только завтра, а сегодня воскресенье. Думаю, уже утречком ваш главный получит факс с приказом. А я вот решил пораньше приехать — посмотреть, как тут да что, без суеты и сутолоки. Провести рекогносцировку, так сказать.
   Он хохотнул и запанибратски подмигнул медсестре. Та, однако, оставалась каменной и неприступной, поэтому и тон «подполковника» похолодел.
   — В общем, я предлагаю незамедлительно ознакомить меня с вверенным мне хозяйством, а завтра с утра займемся бумажными делами. Идет?
   Зря он сказал это «идет». Не соответствовало избранному приказному тону. Сфальшивил на последней ноте. Заметила или не заметила? Тут бы кстати пришлась интермедия группы поддержки. Псевдовоенврач оглянулся.
   Мысли Марины витали далеко.
   Но ведь там, в Киеве, смерть. Там «друзья» Петра Львовича, ее бывшего начальника по лаборатории, там страшно... Нет, надо продержаться. Надо отыскать эти противные дневники — тогда, с доказательствами в руках, она смело может идти к прокурору...
   Провайдер Петя нерешительно топтался на месте, роясь взглядом в дебрях темного гардероба. Лицо белое — то ли от страха, то ли от толстого слоя пудры из Марининой пудреницы (чтобы загримировать синяки). Сор-ратнички, блин . Артем вспомнил, с какими заботой и вниманием Маринка пудрила прыщавую рожу провайдера, даже кончик языка высунула от старания, и гнев вернул его в правильную колею играемой роли.
   Он резко протянул приказ Трофимовой. Та вдумчиво изучила «липу», хотя могла бы особо не стараться: документ был состряпан — не подкопаешься. Потом медленно вернула его Артему и несколько мгновений пристально рассматривала гостей. Молча. Не шевелясь.
   Пауза затягивалась. Алена Максимовна муссировала версии. Самыми подозрительными являлись занюханная джинсуха и неумело заретушированные гематомы Петра Петровича. Поверить, что этот патлатый гопник — медик, можно было только, если услышать, что паренек недавно вернулся с передовой.
   Милиционер скучающе смотрел в окно, где изнывала от жары природа. Ему хотелось в Озерки — загорать и купаться.
   Артем мысленно радовался, что не прихватил на спектакль никакого оружия. В случае провала критики будут интерпретировать пьесу как мелкое хулиганство, не более.
   Марине стало совсем неуютно. То есть до такой степени, что неосознанно она ногтями вцепилась в Петино запястье.
   Петя боли не почувствовал: ему тоже стало не по себе. Взгляд бесцветных, водянистых глаз этой высокой, сухопарой женщины, в неприятно белом, безукоризненно отутюженном халате и с выбившимися из-под накрахмаленного чепчика жиденькими завитушками крашеных волос, не выражал ни подозрительности, ни враждебности — вообще ничего не выражал, лишь холодный интерес... и именно это пугало больше всего.
   «Да ведь она старая дева!» — с проблеском мстительной радости догадалась Марина, но радость была недолгой.
   Медсестра наконец пошевелилась — как выворачиваемые суставы, хрустнули складки ее халата — и произнесла:
   — Разрешите вас на минутку, товарищ подполковник.
   По тому, с каким нажимом было произнесено «товарищ подполковник», Марина поняла, что Трофимова не верит ни единому слову Артема. Сердечко беглянки затрепыхалось в ледяных оковах страха. Почему же Петр молчит? В душу Марине закрался червячок недоверия к даровитому программисту.
   Тем временем медсестра и Артем о чем-то тихо беседовали позади стеклянной будки милиционера, возле столика с местным и городскими телефонами. И беседу эту можно было назвать какой угодно, только не дружеской: Трофимова что-то сказала лжеподполковнику, лжеподполковник недоуменно ответил; она взялась за трубку городского телефона, быстро, по памяти нащелкала номер и, ожидая ответа, повернулась к собеседнику. После чего бросила еще несколько фраз, от которых Артем переменился в лице.
   Что-то не так, поняла Марина. Что-то не то происходит.
   Мысли девушки заметались, как подопытные мышки, завидевшие человека в белом халате. Куда она звонит? В милицию? Неужели кто-то предупредил больницу, что новый зав не тот, за кого себя выдает? Почему Петр молчит?
   Она боялась взглянуть на друга-провайдера, чтобы не выдать охватившее ее смятение: краем глаза медсестра следила за спутниками Артема. Киевлянке до мурашек под языком хотелось сейчас принять успокоительное. Но успокоительного не было. Не было, хоть ты плачь: Артем выбросил все таблетки. Дура, дура, и зачем я только с ним связалась...
   — Я хочу знать, товарищ подполковник, — со спокойствием арктических пустынь сказала старшая медсестра Артему, — что тут происходит. И если вы не сможете правдоподобно ответить мне на мой вопрос, я буду вынуждена вызвать милицию.
   Артем попытался улыбнуться. Лицевые мышцы норовили забастовать.
   — А в чем, собственно говоря, дело?
   — Значит, не можете, — недобро прищурила Трофимова прозрачные, как химическое стекло, глаза. — Или не хотите. Хорошо. Ладно. Я не знаю, кто из вас врет, но кто-то врет несомненно. Сейчас я позвоню в Горздрав и все выясню.
   Она снова сняла трубку городского телефона, набрала номер, прижала трубку к уху. Повернулась к Артему. Волна камфорного запаха густым налетом осела на трахеях обманщика.
   — Хотите знать, в чем дело? Я вам расскажу. За два часа до вас приходил один человек. И тоже отрекомендовался новым заведующим хирургическим отделением. Тоже имел при себе приказ и все необходимые документы. Подпись, печать. Как положено. Те же самые, что характерно. Только вот помощников у него не было... Что скажете?
   Выдох застрял внутри легких. Артем несколько секунд молчал. Пол медленно вращался у него под ногами.
   Да, это был удар. Но кем нанесенный и куда нацеленный? Подстава? Чья? Совпадение? Не бывает. Медсестра врет? Зачем?
   Артем не пытался скрыть свое изумление — во-первых, все равно не получилось бы, а во-вторых, по легенде ему, подполковнику Шляпникову, положено изумиться. Нет, баба вроде не лжет. Хотя — кто их, баб, разберет...
   — Не понял вас, лейтенант, — сухо сказал он. Сухость далась легко, потому что все слюнные железы забастовали тоже. — То есть получается, теперь тут у вас два заведующих?
   Трофимова раздраженно повела плечом и с лязгом повесила трубку. Сказала отрывисто:
   — Никто не подходит. Воскресенье... Не знаю. Вам виднее, два у нас новых зава или три — считая старого.
   — Бред какой-то... Ну позвоните моему предшественнику, позвоните в министерство, черт возьми!
   Не сдаваться, не сдаваться, — внушал себе лжец. — И верить в соратников, они тоже должны выстоять. Один побежит — проиграют все.
   — Вашему предшественнику позвонить не могу, — отчеканила Трофимова. — Он со вчерашнего дня на Дне Флота. Может, в Кронштадте, может, в Усть-Луге. А дежурный в министерстве все равно ничего толком не знает.
   Артем нащупал в кармане связку ключей, это чуть-чуть помогло успокоиться. И медленно процедил сквозь зубы:
   — Очень хорошо. Оч-чень. И где же сейчас этот мой... коллега?
   Трофимова на миг замешкалась, и сей факт не укрылся от внимания Артема. «Врет?»
   — Ушел, — нехотя произнесла старшая медсестра. — Незадолго до вас. Осмотрел отделение и ушел.
   Артем шумно, как и подобает попавшему в нештатную ситуацию штабисту, выдохнул (отлегло), но внутренне оставался собранным и готовым к решительным действиям.
   — Ничего не понимаю. Генерал Прокофьев лично мне... Впрочем, ладно. Но документы-то свои, приказ, копию приказа этот тип оставил? Или тоже унес с собой? Как его звали хоть?
   — То ли полковник Евдотьев, то ли полковник Евдокимов. Не помню. Если хотите, пройдемте наверх, у меня записано.
   Впервые айсберговый лед медсестры дал трещину, и Артем понял почему: она сказала — «у меня записано». Значит, если липовый полковник действительно существует, Трофимова у него документы не забрала. Прошляпила. И теперь сама предлагает пройти наверх. Сама. Что нам и надо.
   — С удовольствием. Хочу самолично взглянуть на бумаги этого Елисеева. И если найду в них хоть малейшую неточность... Вы сами должны понимать, что это для вас означает.
   Первый тайм мы отыграли. И не с самым худшим результатом.
   После паузы медсестра кивнула:
   — Так точно. Понимаю. Хотя, позвольте заметить, если бы вы пришли завтра и обратились непосредственно к главврачу...
   Она. отступала по всем фронтам. Но не сдавалась. Как к нынешнему завотделением, так и к двум претендентам почтения не испытывала. Это не их, а ее отделение. Ее вотчина. Ее Королевство Хромированных Поверхностей.