Страница:
— Завтра? — натурально вскипел Артем. — Какой-то шарлатан пытался занять мое место, а вы говорите — завтра?! Немедленно! Я узнаю фамилию этого негодяя и лично позвоню министру! Слава Богу, у меня, в отличие от вас, есть номер домашнего телефона моего начальника!
Трофимова пожала плечами. Она хотела заметить, что, в отличие от министра, нынешний завотделением домашнего телефона не имеет вовсе, но сдержалась.
— А с моими помощниками что делать? — продолжал достоверно полыхать Артем. — Прикажете торчать им на лестнице?
Трофимова поджала губы.
— Идемте. Только пусть халаты накинут. Там разберемся. Если этот, уже второй по счету претендент — не самозванец, у нее будут проблемы. Если не найти способ поставить нахала на место.
Отдавать власть в чужие руки Алена Максимовна без боя не собиралась. Документы предыдущего гостя она действительно прошляпила. Посему следовало отступить на заранее подготовленные позиции. Переформировать войска. Дать новичку возможность натворить ошибок, а потом нанести ответный удар.
Ждать долго не придется. Судя по тому, как напудренный помощник нового напяливает халат. Да и помощница жидковата. Наше дело правое. Ишь, Склифосовский выискался...
Артему было жаль Марину. Зря он ее привлек к операции. Бедная девочка, столько натерпелась... Но вот провайдер раздражал все больше. Фуфло, а не мужик. Спасовал, ни единым словом не помог. А к Маришке липнет. Села муха на варенье, вот и все стихотворенье... Ничего, найдутся дневники, я на это стихотворение эпиграмму черкану. Прямо по роже.
Подковки на каблуках лжеподполковника зло и звонко цокали по коридорному линолеуму пустого хирургического отделения, разгоняя воскресную больничную истому и заверяя мир, что уж теперь-то власть в хирургическом находится в надежных руках, отныне все будет как надо и никаких поблажек.
Артем шел уверенно и нахраписто. Шагающий справа и чуть сзади Петюня старался шагать в ногу с Артемом, но путался в полах халата и постоянно сбивался с ритма. Идущая сзади, но чуть слева старшая медсестра сверлила затылок новоиспеченного начальника гиперболоидным взглядом. Замыкала шествие Марина, облаченная в новенький, по-снежному хрустящий халат. Мысли ее были заняты одним: красным пятнышком на лацкане халата старшей медсестры. А вдруг это кровь?..
— Кто сейчас находится на отделении? — не сбиваясь с шага, строго поинтересовался Артем, когда процессия миновала двери со скромньми буковками "М", "Ж" и надписью «Операционная».
— Я, дежурный врач и младшая медсестра, — без запинки отчеканила Трофимова. И зачем-то, может из любви к порядку, добавила: — Последняя — студент-практикант.
— И где они все?
— Должны быть на своих постах.
Медсестра удержалась от реплики о профессиональных и моральных качествах дежурящего вместе с ней персонала. Хотя колкие слова уже вертелись на языке
— Добро. А больные?
— Все стационарные на втором этаже, в общих палатах. Сюда переводятся только перед операцией. А первая операция назначена только на вторник.
— Добро.
Артем резко затормозил около двери с табличкой «Зав. отделением». Некоторое время хмуро разглядывал табличку, потом повернулся к медсестре и с издевкой поинтересовался:
— Это — наш на троих завов кабинет? Трофимова молча кивнула. Неприязнь пряталась в бесцветных глазах глубоко-глубоко.
— А ваш якобы новый зав, Евсеев этот, сюда заходил? Трофимова молча покачала головой.
— Кабинет должен быть заперт? Еще один молчаливый кивок.
— Ключи хранятся у вас? Тот же самый ответ.
— Ясненько.
Артем толкнул дверь одним пальцем, словно брезговал к ней прикоснуться, и дверь вдруг легко поддалась, открылась. Артем торжествующе повернулся к старшей медсестре:
— Что скажете?
Трофимова побледнела. Скандал. В ее королевстве! В кабинете никого не было, но уже с порога всем стало ясно, что здесь кто-то побывал. Ящики стола выдвинуты, телефон и настольная лампа валяются на полу, дверцы стеклянного, под потолок, шкафа с какими-то банками-склянками распахнуты, выворочены книги из стеллажа, даже калевдарик сорван со стены. Изуродована даже электрическая розетка, и голые провода стыдливо торчат наружу. Единственным с виду нетронутым предметом в помещении был евростандартный платяной шкаф возле окна — он был закрыт.
Возможно, враг все еще здесь. Возможно, он прячется в этом шкафу, готовый к нападению.
Бесшумно шагнув внутрь кабинета, Артем за неимением лучшего оружия вынул тяжелую связку ключей, внутренне собрался... и распахнул дверцы евростандартного шкафа.
Чтобы не закричать от ужаса, Марина до крови закусила кулак. Реакции старшей медсестры Артем не видел, зато Петюня с грохотом вывалился из кабинета и метнулся к двери с буквой "М".
В платяном шкафу никаких платьев не было. Не было там и прячущегося врага. А был там человек. В медицинском халате. Молодой. Симпатичный. Мертвый. Точно старую куклу, кто-то засунул тело в евростандартную тесноту. Правый, пронзительно синий глаз молодого человека таращился в потолок, из другого же торчал какой-то уродливый, металлически блестящий полип в обрамлении запекшейся, черной крови. Марина несколько секунд не могла понять, что это за нарост, а когда поняла, то вопль из горла с новой силой ударил в зажимающий рот кулак.
Это был никакой не полип: из левого глаза молодого человека, погруженные в череп почти до основания, торчали миниатюрные ножницы.
Артем резко обернулся. Лейтенант Трофимова превратилась в статую из белого мрамора, созданную неким гениальным скульптором в память о любимом лечащем враче-психиатре: обескровленные губы искривились, вылезшие из орбит глаза таращились на труп; но руки у этой скульптуры двигались — обхватив свою хозяйку за шею, они не давали воплю вырваться наружу.
Артем подскочил к медсестре и без размаха, но хлестко влепил ей пощечину. Помогло: руки безвольно упали по швам, воздух с хрипом проник в легкие, и лейтенант вновь обрела способность дышать.
— Кто, кроме вас, видел этого «зава»? — прокурорским голосом рявкнул Артем, не давая ей опомниться.
Ситуацию срочно требовалось брать в свои руки. Иначе объясняй потом следователю, кто ты да зачем документы подделывал.
С трудом оторвав взгляд от трупа, Трофимова непонимающе посмотрела на Артема.
— А?..
— Я спрашиваю, кто, кроме вас, видел чужака?
— Я... — пролепетала медсестра. — Еще постовой на входе... Не этот, другой, сменщик... Дежурный хирург... И все...
— Дежурный хирург может подтвердить ваши слова? Трофимова отрицательно помотала головой. «Точно врет, стерва, — мелькнуло у Артема. — Ну, сейчас я выведу тебя на чистую воду...»
— Почему?
Медсестра вытянула дрожащий перст в сторону человека с ножницами в глазу:
— Потому что... вот... это он и есть... дежурный...
— Так.
Единственный, кто мог бы подтвердить слова Трофимовой о незнакомце-конкуренте, мертв. А может, никакого конкурента-то и не было?..
— Быстро найдите фамилию этого «завотделением», — четко и безапелляционно, как на поле боя, рявкнул Артем. — Проверьте, на месте ли ключи. В милицию пока не звонить. Я сообщу куда надо. Ясно? Ясно, я спрашиваю?!
Оказывается, поняла Марина, Артем умел кричать. Страшно кричать.
— Так... точно... — пролепетала Трофимова.
Куда делись ее неприступность и хладнокровие? Гремя каблучками, она, насколько позволяла узкая юбка, опрометью кинулась вдоль по коридору.
Однако искать документы лейтенант Трофимова не собиралась.
— Внутрь, скорее, — столь же напористо приказал лжеподполковник лжеанестезиологу, втолкнул спутницу в кабинет и прикрыл дверь.
— Как... — вымолвила Марина. — Что...
Она чувствовала, что еще немного, и грохнется в обморок. Господи, ну хоть бы одну таблеточку. И тогда вернется спокойствие и ясность мыслей, исчезнет труп из шкафа, и они с Петром окажутся у него дома...
Проверенное средство несколько привело ее в чувство — в голове прояснилось, а щека запылала после соприкосновения с ладонью Артема.
— Ты... — выдохнула она. — Ты ударил?.. Ты ударил меня!!! «Ты отнял мое лекарство!» — на самом деле хотелось выкрикнуть ей.
— Тихо, девочка, тихо. — Артем бережно, но настойчиво прижал девушку к груди, повернул так, чтобы она не видела содержимое шкафа, и зашептал ей на ухо: — Это ничего. Это бывает. Ты же сильная, ты работала на них, ты должна знать о таких вещах... Позже поговорим, ладно? Сейчас нам надо торопиться. Где, этот провайдер сказал, хранятся дневники?
Марина не слушала его. Ей вдруг все стало ясно. Образ обезображенного трупа на миг исчез, желание заглотнуть вернамозолу отступило, а перед глазами возникла зловещая фигура Трофимовой с алым пятнышком на лацкане безукоризненно чистого халата.
— Это она, — жарким шепотом сказала Марина и мертвой хваткой вцепилась в плечи друга. — Это она убила... Медсестра!.. Артем, миленький, пожалуйста, уведи меня отсюда... Она тоже охотится за дневниками...
Артем проговорил сквозь зубы:
— Я знаю. Но, может быть, мы еще успеем. Где дневники, Марина?
Это был вопрос, не предполагающий ответа. Девушку нужно было поддержать: поцеловать, погладить по головке или хотя бы обратиться к ней с вопросом. Потому что ей очень трудно. Потому что они остались вдвоем. Третий соратник дал деру. Где-нибудь в сортире унитаз пугает, провайдер хренов.
Петюня закончил прочищать желудок и медленно выпрямился над унитазом, чувствуя громадное облегчение. А вместе с тем и стыд, что покрыл лицо алыми пятнами, проступившими даже сквозь слой пудры. Теперь все было нормально. Просто почудилось. Откуда, скажите на милость, мог взяться труп в шкафу заведующего хирургическим отделением?.. Дюк Ньюкем ты мой, как стыдно-то перед Мариночкой. Сказалось напряжение последних дней, не иначе, эти дурацкие игры в шпионов и обстановка больницы. Хлоркой воняет.
Петя, наскоро вытерев лицо рукавом и пальцами расчесав лохмы, прислушался. Древние стены академии хранили вековую стерильную тишину. Наверняка ребята уже нашли дневники! Без меня!
Он украдкой приоткрыл фанерную, недавно выкрашенную в цвет морской волны дверь кабинки, машинально взглянул в висящее над рукомойником зеркало.
И не узнал себя. Неужели пудра так меняет человека? Слишком поздно Пьеро сообразил, что смотрит не на свое отражение, а на человека, отражение заслоняющего.
Взвизгнув от ужаса, Петя попытался вновь захлопнуть тщедушную дверцу, но ему не дали.
Могучий рывок вырвал ручку двери из слабых от страха пальцев, чужая пятерня толкнула провайдера на унитаз. Откинутый стульчак натуженно скрипнул.
Нелепо разбросав ноги, Пьеро упал на холодный, мокрый фаянс, больно ударился копчиком. Фигура в белом нависла над ним, протянула тонкую руку куда-то по-над головой несчастного... С оглушительным ревом из бачка хлынул сливной поток, штаны на ягодицах Пети немедленно промокли. Как унизительно...
Петя собрался закричать. Но опоздал. Фигура в белом халате в один прием захлестнула сорванную с бачка оцинкованную цепочку вокруг горла Пьеро и резко затянула петлю. Холодный металл впился в Петин кадык, вдавил его внутрь, пережал дыхательное горло, пресек доступ крови в мозг.
Хотя сам Пьеро не мог этого видеть, него напудренное лицо мигом отекло, глаза, испещренные красными прожилками, вылезли из орбит, изо рта вывалился посиневший язык.
А фигура в белом халате продолжала затягивать петлю, все глубже и глубже погружалась в горло цепочка, исчезая в складках кожи. Рассекая эпидермис, сальные железы и подкожную жировую клетчатку.
Петюня засучил ногами, попытался руками разжать мертвую хватку, но пальцы ослабели, он не чувствовал их, не чувствовал своего тела, не почувствовал даже, как рефлек-торно разом опорожнились кишечник и мочевой пузырь, мир застлала фиолетовая пелена, он одуряюще медленно погружался в какую-то вязкую теплую субстанцию, молящие о глотке сладкого воздуха легкие разрывали грудь, в ушах гремели колокола, прав оказался Анатолий Романович, не надо было мне сюда, а надо было на дачу, к маме, мама, мамочка, колокола, это мое сердце так громко стучит, почему так громко, за что, поче...
Когда тело на унитазе обмякло, фигура в белом еще несколько секунд, для надежности, не ослабляла петлю на шее долговязого паренька. Потом отпустила цепочку и с силой провела обеими ладонями по своему лицу, утирая горячий пот. Запах хлорки щипал глаза.
Итого: минус два. Такая вот арифметика. Цепочка глухо брякнула о фаянс. Удушенный в нелепой позе застыл на унитазе, выпучив глаза на своего убийцу.
Укор в глазах мертвеца — это не страшно. Страшно, что в здании есть еще люди. Которые могут опередить. Найти дневники раньше. И сейчас эти люди рядом с тайником.
Времени, чтобы не спеша обыскать каждый сантиметр кабинета и найти тайник с бумагами Вавилова, уже не было. Появление незваных гостей спутало все планы. Не стоило прятаться в туалете, ох не стоило! Но почему так не вовремя, черт возьми!
Хотя — ведь среди этих «следопытов» девчонка — та самая, сбежавшая из Киева! Как ее, Мария, Марина?.. Марина, точно! Она наверняка должна знать, где спрятаны дневники. И на этот раз ей не уйти.
На цыпочках, на цыпочках. Под туфлями кафель туалета, под туфлями линолеум коридора. Ни единого скрипа. Только халат очень громко шуршит. Это плохо, мы должны быть незаметны, как моль. Приготовились, рывок...
Фигура в белом шмыгнула в операционную и притаилась за дверью. Самое время: со стороны кабинета завхирургией послышались легкие девичьи шаги.
Сервиз стальных чаш с лампами над операционном столом отразил искаженное злобой лицо лиходея.
Выждав минут пять и не торопясь выкурив сигаретку (еще минут десять), медсестра Верочка посмотрелась в карманное зеркальце, поправила шапочку, вздохнула грустно и покинула лестничный аппендикс. Услышала, как хлопнула дверь в другом конце коридора, но никого не увидела. Медленно прошла к своему месту.
Не сиделось. Хотя ящик стола занимал одолженный на выходные и ждущий, когда же за него возьмутся, академический фугас «Зуд кожи — нервно-рефлекторный процесс» под редакцией члена-корреспондента АМН СССР Ф. М. Бабаянца. Скоро экзамен. Неуютно было Вере на своем посту. Она давно хотела сказать Паше, что вот уже вторую неделю у нее задержка, да все не решалась. Не знала, как любимый отреагирует на это сообщение. Не знала, как отреагируют сокурсницы и начальство.
Она обратила внимание, что вот уже минуту водит карандашиком по чистой странице тетради. Надо же, у нее, оказывается, художественные способности, нарисованная распашонка очень похожа на настоящую.
Верочка встала, потянулась молодым гибким телом, улыбнулась сама себе (все-таки здорово, что у меня ребенок будет, останется со мной Паша или нет, только вот с курением пора завязывать) и направилась к туалету. Бездумно провела пальчиком по быльцу больничной каталки; жест был не лишен грациозности. Эту каталку использовали редко, слишком тяжелая и неповоротливая, если по ступеням с этажа на этаж. На носилках удобнее.
Верочка миновала стол дежурной медсестры, за которым сидела Алена Максимовна, и, не глядя, кивнула ей. Пошла дальше.
Девушка не обратила внимания, насколько необычен вид Трофимовой (неизменно строгий халат сидел как-то косо; обнажилась прыщавая ключица, шапочка съехала на затылок, и теперь сиротливые крысиные хвостики волос торчали в разные стороны). А зря не обратила. Зря не заметила она, как странно посмотрела старшая медсестра ей вслед.
Уже у дверей операционной девушка сморщила носик. Ей доводилось бывать в разных медучреждениях, и всюду нянечки, боящиеся бацилл, не жалели хлорки. Противный запах. Глаза режет. Кстати, о глазах. Верочке показалось, что в дверную щель за ней наблюдает чей-то зрачок.
Времени для раздумий и сомнения не было. Цель казалась так близка, что, когда мимо операционной процокали девичьи каблучки, когда в щели между раскрывающимися в обе стороны дверями с закрашенными белой краской стеклами мелькнула знакомая хрупкая фигурка, убийца неслышно распахнул одну створку и сделал шаг вперед. Движения были стремительны и отточены, как скальпель.
Старшая медсестра лейтенант Трофимова, сидя за своим столиком, пребывала в ступоре. Проработав в больнице пятнадцать лет, она насмотрелась на жмуриков, но те, умиротворенные, укрытые простынями, подготовленные к отправке на кремацию, не шли ни в какое сравнение с изуродованным и запихнутым в тесный шкаф телом дежурного хирурга.
Первым побуждением Трофимовой, когда она добежала до телефона, было немедленно позвонить в милицию. Но городской телефон мертво молчал.
Не работал и внутренний телефон.
Кто-то перерезал провода, догадалась старшая медсестра. И почувствовала, как желудок поднимается к горлу, как слюна во рту приобретает медный привкус. Она обессиленно опустилась на стул и застыла в шоке. Бежать, немедленно бежать, билось у нее в висках, но ватное тело не слушалось. Бессмысленный взгляд уперся в вязание с анатомическим атласом, до которого сегодня руки так и не дошли. Освежеванный человек со свитера невыразительно смотрел в сторону, демонстрируя зрителю расположение лицевых мышц. Тонкие спицы фатально перекрещивались на недоделанной аорте. На миг представилось, что странный подполковник, оставшийся со своей не менее странной спутницей в кабинете смерти, сейчас вынимает ножницы из глаза бедного хирурга и, хищно усмехаясь, стирает с них отпечатки пальцев.
А ведь подполковник ей сразу не понравился! Зачем она пустила его? Зря она отказалась от югославского контракта. Бинтовала бы сейчас в полевом госпитале штыковые раны, ассистировала при ампутации пораженных газовой гангреной конечностей. И горя бы не знала.
Мимо Трофимовой, даже не взглянув на нее, прошествовала младшая медсестра Верочка. Трофимова разлепила склеенные страхом губы, дабы процедить нечто сочувственное, типа «А Паша ваш того...», ведь все она про эту соплюху ведала. Трофимова хотела остановить девушку, предупредить ее, что дальше идти нельзя, дальше смерть, однако язык не слушался. Она попыталась вскочить, однако что-то — или кто-то? — цепко держало ее за халат.
Трофимова почувствовала, как от ужаса у нее в ушах сузились дырочки для ненадетых сережек. Кто-то стоял сзади! Кто-то ее не пускал!
Обернуться не хватало смелости. Да тут целая банда!
Открыв рот, Трофимова беспомощно смотрела в спину удаляющейся Верочке и все терла и никак не могла оттереть пятнышко лака для ногтей на лацкане халата. Халата, прижатого задними ножками стула к полу.
А потом случилось страшное: когда девушка проходила мимо операционной, белый призрак метнулся из дверей ей наперерез, подхватил ее и затащил внутрь. Все произошло мгновенно: вот девушка идет по коридору, а вот ее уже нет. Словно она растворилась в воздухе, словно и не было ее никогда... Лишь на полу осталась черная туфелька. С правой ноги.
Верочка почувствовала, как кто-то схватил ее за шею и резко дернул назад. На миг она потеряла равновесие, но мига оказалось достаточно: кто-то втащил ее в операционную, одна потно-солоноватая пятерня зажала рот, другая заломила руку за спину.
— Ну, вот и свиделись, Марина Николаевна, — прозвучал над ее ухом угрожающий шепот.
Верочка действовала не раздумывая: острая шпилька ее левой туфельки с силой вонзилась в ботинок нападающему, прорвала тонкий кожзаменитель и погрузилась в плоть между вторым и третьим пальцами.
Неизвестный, не ожидавший такого поворота событий, охнул и на секунду ослабил хватку. Верочка вырвалась из его объятий и, не оборачиваясь, бросилась к дверям.
Она бы успела, но бегать в одной туфле на высоком каблуке непросто. Верочкина нога подкосилась, она ухватилась за шаткий никелированный столик. Столик со звоном опрокинулся, тополиным пухом разметал вату, посыпались блестящие хирургические инструменты. Упала и сама Верочка, сбитая с ног подсечкой.
Линолеум прыгнул в лицо. Белая шапочка наползла на глаза, мешая.
Чье-то тело навалилось на жертву, подмяло, тонкая рука схватила за горло, заталкивая обратно рвущийся наружу крик.
Верочка ухитрилась извернуться на спину, длинными ноготками попыталась вцепиться в набрякшее, пурпурно-лиловое лицо лиходея.
Лиходей успел отклониться и в следующий момент кулаком нанес ей мощный удар в лицо.
Верочка почувствовала, как хрустнули, ломаясь в альвеолах, зубы; густая кровь вперемешку с костно-эмалевым крошевом тут же переполнила лунки в деснах, забила рот, потекла в носовые раковины и через миндалины к бронхам. От удара потемнело в глазах, левая сторона лица онемела. Расплющенные нервные окончания отключились, как после анестезии.
Неизвестный мужчина, вероятно, только сейчас разглядев свою жертву, тихо выматерился, пробормотал что-то вроде: «Блин, не та!» — и замахнулся для второго удара.
Однако так просто девушка сдаваться не собиралась — кем бы ни был нападающий. Спасая не себя, а будущего ребенка, Вера всхлипнула, нащупала на полу холодный металлический предмет, крепко сжала его в кулачке и вслепую нанесла удар ниже пояса.
Короткий, но острый как бритва клинок скальпеля вонзился в бедро неизвестному. Тот, казалось, боли не почувствовал; засопел, раздувая ноздри, выдернул скальпель — вместе с лезвием из раны морзянкой (точка-тире, точка-тире) выплеснулась алая струйка — и рефлекторно полоснул трофеем по горлу девушки.
Скальпель легко перерезал сонную артерию, пересек голосовые связки и прочертил кровавую дорожку чуть выше кадыка.
Тело девушки конвульсивно забилось, из зияющей раны вместе с выплескивающейся ярко-красной кровью вылетел булькающий хрип — это судорожно поджалась диафрагма, выдавливая из легких воздух.
Мужчина откатился в сторону, тяжело дыша, поднялся на ноги, выпустил из рук скальпель. Окровавленный инструмент глухо ударился о линолеум. Он посмотрел на свои пальцы. Кровь на запястьях быстро схватывалась и тянула кожу, как канцелярский клей. Пальцы дрожали. Кровь из пропоротой шпилькой ступни пропитала носок и теперь отвратительно хлюпала в ботинке. Кровь из раны на бедре теплой, липкой струйкой стекала по ноге.
Девушка в агонии колотила пятками по желтым квадратикам линолеума. Слетела и левая туфелька. Обеими руками она, уже бессознательно, пыталась зажать страшную рану на горле, остановить неудержимый багровый поток; кровь ручейками пробивалась между тонкими пальчиками, бежала по острым локоткам. А рана становилась шире и шире. Мышцы слабели, наливающуюся свинцом голову все безнадежней оттягивало вниз.
Наконец тело дернулось в последний раз и затихло. Руки медленно соскользнули на пол. В горле забулькало. Забулькало — и стихло. То умер, не родившись, последний призыв:
«Паша...»
Мужчина огляделся, отразился в хромированных чашах выключенных ламп над операционным столом. Белизна операционной слепила глаза. Неплотно закрученный кран в рукомойнике тупо отсчитывал секунды: ток... ток... ток...
Он никого не собирался убивать, когда под видом нового завхирургией проник в академию. Он хотел всего лишь добыть проклятые дневники Вавилова, после чего тихо и незаметно уйти. Но все обернулось иначе. Теперь остается только одно: бежать. Жизнь дороже каких-то стародавних бумажек.
Рассеянные по линолеуму хирургические инструменты бросали холодные блики на стены. Багровое пятно подбиралось к перевернутой вверх дном эмалированной ванночке. Он наклонился, поднял два предмета: один отдаленно напоминающий уменьшенный напильник, а другой — увеличенный рейсфедер. Повертел их в руках, улыбнулся, сунул в карман. Потом задержал дыхание. Прислушался. Тихо.
Неизвестный выскочил в коридор, с каким-то безумным удовольствием прислушиваясь, как чмокает прилипающая к окровавленному полу подошва. Метнулся в противоположную от выхода сторону: к лестнице нельзя, там охрана. Путь только один — мимо проклятого кабинета завхирургией, мимо стола старшей медсестры, в закуток, где обычно тайком курят врачи. Там окно. Невысоко, второй этаж. Есть шанс. И немалый. Если никто не будет путаться под ногами...
Рассыпанные справки и истории болезней на медных скрепках яичной скорлупой шуршали под ногами. Хрустели, катаясь под каблуками, исписанные шариковые ручки. Был отодвинут темный сборный стол, снят участок дряхлого, ломкого линолеума под ним, выломано несколько, «елочкой» уложенных еще при Боткине — Бехтереве, паркетин, с трудом, но открыта толстая металлическая дверца потайного сейфа. Интернетовский собеседник не обманул Петю: кодовое слово «Гангут», набранное на шести ручках с буквенными делениями, открыло доступ к самой страшной тайне века.
Марина сидела на стуле и, нервно комкая подол коротковатого, хрустящего крахмалом халатика, исподтишка рассматривала лекарственные препараты во чреве стеклянного шкафчика. Не отдавая себе в том отчета, она искала успокоительное. Ей нужно. Особенно сейчас, когда она так близка к победе. Одна-две таблеточки какого-нибудь занюханного «андориака» или, на худой конец, септаколоза не повредят. И Артем должен понять, простить и разрешить...
Увы, ничего интересного в шкафчике не было. Полулитровая бутыль со спиртом, йод-синька-зеленка, пакет с бинтами, пластырь... Она почувствовала нарастающее раздражение. Злость. Ярость. В шкафчике все что угодно, только не то, что надо!
Трофимова пожала плечами. Она хотела заметить, что, в отличие от министра, нынешний завотделением домашнего телефона не имеет вовсе, но сдержалась.
— А с моими помощниками что делать? — продолжал достоверно полыхать Артем. — Прикажете торчать им на лестнице?
Трофимова поджала губы.
— Идемте. Только пусть халаты накинут. Там разберемся. Если этот, уже второй по счету претендент — не самозванец, у нее будут проблемы. Если не найти способ поставить нахала на место.
Отдавать власть в чужие руки Алена Максимовна без боя не собиралась. Документы предыдущего гостя она действительно прошляпила. Посему следовало отступить на заранее подготовленные позиции. Переформировать войска. Дать новичку возможность натворить ошибок, а потом нанести ответный удар.
Ждать долго не придется. Судя по тому, как напудренный помощник нового напяливает халат. Да и помощница жидковата. Наше дело правое. Ишь, Склифосовский выискался...
Артему было жаль Марину. Зря он ее привлек к операции. Бедная девочка, столько натерпелась... Но вот провайдер раздражал все больше. Фуфло, а не мужик. Спасовал, ни единым словом не помог. А к Маришке липнет. Села муха на варенье, вот и все стихотворенье... Ничего, найдутся дневники, я на это стихотворение эпиграмму черкану. Прямо по роже.
Подковки на каблуках лжеподполковника зло и звонко цокали по коридорному линолеуму пустого хирургического отделения, разгоняя воскресную больничную истому и заверяя мир, что уж теперь-то власть в хирургическом находится в надежных руках, отныне все будет как надо и никаких поблажек.
Артем шел уверенно и нахраписто. Шагающий справа и чуть сзади Петюня старался шагать в ногу с Артемом, но путался в полах халата и постоянно сбивался с ритма. Идущая сзади, но чуть слева старшая медсестра сверлила затылок новоиспеченного начальника гиперболоидным взглядом. Замыкала шествие Марина, облаченная в новенький, по-снежному хрустящий халат. Мысли ее были заняты одним: красным пятнышком на лацкане халата старшей медсестры. А вдруг это кровь?..
— Кто сейчас находится на отделении? — не сбиваясь с шага, строго поинтересовался Артем, когда процессия миновала двери со скромньми буковками "М", "Ж" и надписью «Операционная».
— Я, дежурный врач и младшая медсестра, — без запинки отчеканила Трофимова. И зачем-то, может из любви к порядку, добавила: — Последняя — студент-практикант.
— И где они все?
— Должны быть на своих постах.
Медсестра удержалась от реплики о профессиональных и моральных качествах дежурящего вместе с ней персонала. Хотя колкие слова уже вертелись на языке
— Добро. А больные?
— Все стационарные на втором этаже, в общих палатах. Сюда переводятся только перед операцией. А первая операция назначена только на вторник.
— Добро.
Артем резко затормозил около двери с табличкой «Зав. отделением». Некоторое время хмуро разглядывал табличку, потом повернулся к медсестре и с издевкой поинтересовался:
— Это — наш на троих завов кабинет? Трофимова молча кивнула. Неприязнь пряталась в бесцветных глазах глубоко-глубоко.
— А ваш якобы новый зав, Евсеев этот, сюда заходил? Трофимова молча покачала головой.
— Кабинет должен быть заперт? Еще один молчаливый кивок.
— Ключи хранятся у вас? Тот же самый ответ.
— Ясненько.
Артем толкнул дверь одним пальцем, словно брезговал к ней прикоснуться, и дверь вдруг легко поддалась, открылась. Артем торжествующе повернулся к старшей медсестре:
— Что скажете?
Трофимова побледнела. Скандал. В ее королевстве! В кабинете никого не было, но уже с порога всем стало ясно, что здесь кто-то побывал. Ящики стола выдвинуты, телефон и настольная лампа валяются на полу, дверцы стеклянного, под потолок, шкафа с какими-то банками-склянками распахнуты, выворочены книги из стеллажа, даже калевдарик сорван со стены. Изуродована даже электрическая розетка, и голые провода стыдливо торчат наружу. Единственным с виду нетронутым предметом в помещении был евростандартный платяной шкаф возле окна — он был закрыт.
Возможно, враг все еще здесь. Возможно, он прячется в этом шкафу, готовый к нападению.
Бесшумно шагнув внутрь кабинета, Артем за неимением лучшего оружия вынул тяжелую связку ключей, внутренне собрался... и распахнул дверцы евростандартного шкафа.
Чтобы не закричать от ужаса, Марина до крови закусила кулак. Реакции старшей медсестры Артем не видел, зато Петюня с грохотом вывалился из кабинета и метнулся к двери с буквой "М".
В платяном шкафу никаких платьев не было. Не было там и прячущегося врага. А был там человек. В медицинском халате. Молодой. Симпатичный. Мертвый. Точно старую куклу, кто-то засунул тело в евростандартную тесноту. Правый, пронзительно синий глаз молодого человека таращился в потолок, из другого же торчал какой-то уродливый, металлически блестящий полип в обрамлении запекшейся, черной крови. Марина несколько секунд не могла понять, что это за нарост, а когда поняла, то вопль из горла с новой силой ударил в зажимающий рот кулак.
Это был никакой не полип: из левого глаза молодого человека, погруженные в череп почти до основания, торчали миниатюрные ножницы.
Артем резко обернулся. Лейтенант Трофимова превратилась в статую из белого мрамора, созданную неким гениальным скульптором в память о любимом лечащем враче-психиатре: обескровленные губы искривились, вылезшие из орбит глаза таращились на труп; но руки у этой скульптуры двигались — обхватив свою хозяйку за шею, они не давали воплю вырваться наружу.
Артем подскочил к медсестре и без размаха, но хлестко влепил ей пощечину. Помогло: руки безвольно упали по швам, воздух с хрипом проник в легкие, и лейтенант вновь обрела способность дышать.
— Кто, кроме вас, видел этого «зава»? — прокурорским голосом рявкнул Артем, не давая ей опомниться.
Ситуацию срочно требовалось брать в свои руки. Иначе объясняй потом следователю, кто ты да зачем документы подделывал.
С трудом оторвав взгляд от трупа, Трофимова непонимающе посмотрела на Артема.
— А?..
— Я спрашиваю, кто, кроме вас, видел чужака?
— Я... — пролепетала медсестра. — Еще постовой на входе... Не этот, другой, сменщик... Дежурный хирург... И все...
— Дежурный хирург может подтвердить ваши слова? Трофимова отрицательно помотала головой. «Точно врет, стерва, — мелькнуло у Артема. — Ну, сейчас я выведу тебя на чистую воду...»
— Почему?
Медсестра вытянула дрожащий перст в сторону человека с ножницами в глазу:
— Потому что... вот... это он и есть... дежурный...
— Так.
Единственный, кто мог бы подтвердить слова Трофимовой о незнакомце-конкуренте, мертв. А может, никакого конкурента-то и не было?..
— Быстро найдите фамилию этого «завотделением», — четко и безапелляционно, как на поле боя, рявкнул Артем. — Проверьте, на месте ли ключи. В милицию пока не звонить. Я сообщу куда надо. Ясно? Ясно, я спрашиваю?!
Оказывается, поняла Марина, Артем умел кричать. Страшно кричать.
— Так... точно... — пролепетала Трофимова.
Куда делись ее неприступность и хладнокровие? Гремя каблучками, она, насколько позволяла узкая юбка, опрометью кинулась вдоль по коридору.
Однако искать документы лейтенант Трофимова не собиралась.
— Внутрь, скорее, — столь же напористо приказал лжеподполковник лжеанестезиологу, втолкнул спутницу в кабинет и прикрыл дверь.
— Как... — вымолвила Марина. — Что...
Она чувствовала, что еще немного, и грохнется в обморок. Господи, ну хоть бы одну таблеточку. И тогда вернется спокойствие и ясность мыслей, исчезнет труп из шкафа, и они с Петром окажутся у него дома...
Проверенное средство несколько привело ее в чувство — в голове прояснилось, а щека запылала после соприкосновения с ладонью Артема.
— Ты... — выдохнула она. — Ты ударил?.. Ты ударил меня!!! «Ты отнял мое лекарство!» — на самом деле хотелось выкрикнуть ей.
— Тихо, девочка, тихо. — Артем бережно, но настойчиво прижал девушку к груди, повернул так, чтобы она не видела содержимое шкафа, и зашептал ей на ухо: — Это ничего. Это бывает. Ты же сильная, ты работала на них, ты должна знать о таких вещах... Позже поговорим, ладно? Сейчас нам надо торопиться. Где, этот провайдер сказал, хранятся дневники?
Марина не слушала его. Ей вдруг все стало ясно. Образ обезображенного трупа на миг исчез, желание заглотнуть вернамозолу отступило, а перед глазами возникла зловещая фигура Трофимовой с алым пятнышком на лацкане безукоризненно чистого халата.
— Это она, — жарким шепотом сказала Марина и мертвой хваткой вцепилась в плечи друга. — Это она убила... Медсестра!.. Артем, миленький, пожалуйста, уведи меня отсюда... Она тоже охотится за дневниками...
Артем проговорил сквозь зубы:
— Я знаю. Но, может быть, мы еще успеем. Где дневники, Марина?
Это был вопрос, не предполагающий ответа. Девушку нужно было поддержать: поцеловать, погладить по головке или хотя бы обратиться к ней с вопросом. Потому что ей очень трудно. Потому что они остались вдвоем. Третий соратник дал деру. Где-нибудь в сортире унитаз пугает, провайдер хренов.
Петюня закончил прочищать желудок и медленно выпрямился над унитазом, чувствуя громадное облегчение. А вместе с тем и стыд, что покрыл лицо алыми пятнами, проступившими даже сквозь слой пудры. Теперь все было нормально. Просто почудилось. Откуда, скажите на милость, мог взяться труп в шкафу заведующего хирургическим отделением?.. Дюк Ньюкем ты мой, как стыдно-то перед Мариночкой. Сказалось напряжение последних дней, не иначе, эти дурацкие игры в шпионов и обстановка больницы. Хлоркой воняет.
Петя, наскоро вытерев лицо рукавом и пальцами расчесав лохмы, прислушался. Древние стены академии хранили вековую стерильную тишину. Наверняка ребята уже нашли дневники! Без меня!
Он украдкой приоткрыл фанерную, недавно выкрашенную в цвет морской волны дверь кабинки, машинально взглянул в висящее над рукомойником зеркало.
И не узнал себя. Неужели пудра так меняет человека? Слишком поздно Пьеро сообразил, что смотрит не на свое отражение, а на человека, отражение заслоняющего.
Взвизгнув от ужаса, Петя попытался вновь захлопнуть тщедушную дверцу, но ему не дали.
Могучий рывок вырвал ручку двери из слабых от страха пальцев, чужая пятерня толкнула провайдера на унитаз. Откинутый стульчак натуженно скрипнул.
Нелепо разбросав ноги, Пьеро упал на холодный, мокрый фаянс, больно ударился копчиком. Фигура в белом нависла над ним, протянула тонкую руку куда-то по-над головой несчастного... С оглушительным ревом из бачка хлынул сливной поток, штаны на ягодицах Пети немедленно промокли. Как унизительно...
Петя собрался закричать. Но опоздал. Фигура в белом халате в один прием захлестнула сорванную с бачка оцинкованную цепочку вокруг горла Пьеро и резко затянула петлю. Холодный металл впился в Петин кадык, вдавил его внутрь, пережал дыхательное горло, пресек доступ крови в мозг.
Хотя сам Пьеро не мог этого видеть, него напудренное лицо мигом отекло, глаза, испещренные красными прожилками, вылезли из орбит, изо рта вывалился посиневший язык.
А фигура в белом халате продолжала затягивать петлю, все глубже и глубже погружалась в горло цепочка, исчезая в складках кожи. Рассекая эпидермис, сальные железы и подкожную жировую клетчатку.
Петюня засучил ногами, попытался руками разжать мертвую хватку, но пальцы ослабели, он не чувствовал их, не чувствовал своего тела, не почувствовал даже, как рефлек-торно разом опорожнились кишечник и мочевой пузырь, мир застлала фиолетовая пелена, он одуряюще медленно погружался в какую-то вязкую теплую субстанцию, молящие о глотке сладкого воздуха легкие разрывали грудь, в ушах гремели колокола, прав оказался Анатолий Романович, не надо было мне сюда, а надо было на дачу, к маме, мама, мамочка, колокола, это мое сердце так громко стучит, почему так громко, за что, поче...
Когда тело на унитазе обмякло, фигура в белом еще несколько секунд, для надежности, не ослабляла петлю на шее долговязого паренька. Потом отпустила цепочку и с силой провела обеими ладонями по своему лицу, утирая горячий пот. Запах хлорки щипал глаза.
Итого: минус два. Такая вот арифметика. Цепочка глухо брякнула о фаянс. Удушенный в нелепой позе застыл на унитазе, выпучив глаза на своего убийцу.
Укор в глазах мертвеца — это не страшно. Страшно, что в здании есть еще люди. Которые могут опередить. Найти дневники раньше. И сейчас эти люди рядом с тайником.
Времени, чтобы не спеша обыскать каждый сантиметр кабинета и найти тайник с бумагами Вавилова, уже не было. Появление незваных гостей спутало все планы. Не стоило прятаться в туалете, ох не стоило! Но почему так не вовремя, черт возьми!
Хотя — ведь среди этих «следопытов» девчонка — та самая, сбежавшая из Киева! Как ее, Мария, Марина?.. Марина, точно! Она наверняка должна знать, где спрятаны дневники. И на этот раз ей не уйти.
На цыпочках, на цыпочках. Под туфлями кафель туалета, под туфлями линолеум коридора. Ни единого скрипа. Только халат очень громко шуршит. Это плохо, мы должны быть незаметны, как моль. Приготовились, рывок...
Фигура в белом шмыгнула в операционную и притаилась за дверью. Самое время: со стороны кабинета завхирургией послышались легкие девичьи шаги.
Сервиз стальных чаш с лампами над операционном столом отразил искаженное злобой лицо лиходея.
Выждав минут пять и не торопясь выкурив сигаретку (еще минут десять), медсестра Верочка посмотрелась в карманное зеркальце, поправила шапочку, вздохнула грустно и покинула лестничный аппендикс. Услышала, как хлопнула дверь в другом конце коридора, но никого не увидела. Медленно прошла к своему месту.
Не сиделось. Хотя ящик стола занимал одолженный на выходные и ждущий, когда же за него возьмутся, академический фугас «Зуд кожи — нервно-рефлекторный процесс» под редакцией члена-корреспондента АМН СССР Ф. М. Бабаянца. Скоро экзамен. Неуютно было Вере на своем посту. Она давно хотела сказать Паше, что вот уже вторую неделю у нее задержка, да все не решалась. Не знала, как любимый отреагирует на это сообщение. Не знала, как отреагируют сокурсницы и начальство.
Она обратила внимание, что вот уже минуту водит карандашиком по чистой странице тетради. Надо же, у нее, оказывается, художественные способности, нарисованная распашонка очень похожа на настоящую.
Верочка встала, потянулась молодым гибким телом, улыбнулась сама себе (все-таки здорово, что у меня ребенок будет, останется со мной Паша или нет, только вот с курением пора завязывать) и направилась к туалету. Бездумно провела пальчиком по быльцу больничной каталки; жест был не лишен грациозности. Эту каталку использовали редко, слишком тяжелая и неповоротливая, если по ступеням с этажа на этаж. На носилках удобнее.
Верочка миновала стол дежурной медсестры, за которым сидела Алена Максимовна, и, не глядя, кивнула ей. Пошла дальше.
Девушка не обратила внимания, насколько необычен вид Трофимовой (неизменно строгий халат сидел как-то косо; обнажилась прыщавая ключица, шапочка съехала на затылок, и теперь сиротливые крысиные хвостики волос торчали в разные стороны). А зря не обратила. Зря не заметила она, как странно посмотрела старшая медсестра ей вслед.
Уже у дверей операционной девушка сморщила носик. Ей доводилось бывать в разных медучреждениях, и всюду нянечки, боящиеся бацилл, не жалели хлорки. Противный запах. Глаза режет. Кстати, о глазах. Верочке показалось, что в дверную щель за ней наблюдает чей-то зрачок.
Времени для раздумий и сомнения не было. Цель казалась так близка, что, когда мимо операционной процокали девичьи каблучки, когда в щели между раскрывающимися в обе стороны дверями с закрашенными белой краской стеклами мелькнула знакомая хрупкая фигурка, убийца неслышно распахнул одну створку и сделал шаг вперед. Движения были стремительны и отточены, как скальпель.
Старшая медсестра лейтенант Трофимова, сидя за своим столиком, пребывала в ступоре. Проработав в больнице пятнадцать лет, она насмотрелась на жмуриков, но те, умиротворенные, укрытые простынями, подготовленные к отправке на кремацию, не шли ни в какое сравнение с изуродованным и запихнутым в тесный шкаф телом дежурного хирурга.
Первым побуждением Трофимовой, когда она добежала до телефона, было немедленно позвонить в милицию. Но городской телефон мертво молчал.
Не работал и внутренний телефон.
Кто-то перерезал провода, догадалась старшая медсестра. И почувствовала, как желудок поднимается к горлу, как слюна во рту приобретает медный привкус. Она обессиленно опустилась на стул и застыла в шоке. Бежать, немедленно бежать, билось у нее в висках, но ватное тело не слушалось. Бессмысленный взгляд уперся в вязание с анатомическим атласом, до которого сегодня руки так и не дошли. Освежеванный человек со свитера невыразительно смотрел в сторону, демонстрируя зрителю расположение лицевых мышц. Тонкие спицы фатально перекрещивались на недоделанной аорте. На миг представилось, что странный подполковник, оставшийся со своей не менее странной спутницей в кабинете смерти, сейчас вынимает ножницы из глаза бедного хирурга и, хищно усмехаясь, стирает с них отпечатки пальцев.
А ведь подполковник ей сразу не понравился! Зачем она пустила его? Зря она отказалась от югославского контракта. Бинтовала бы сейчас в полевом госпитале штыковые раны, ассистировала при ампутации пораженных газовой гангреной конечностей. И горя бы не знала.
Мимо Трофимовой, даже не взглянув на нее, прошествовала младшая медсестра Верочка. Трофимова разлепила склеенные страхом губы, дабы процедить нечто сочувственное, типа «А Паша ваш того...», ведь все она про эту соплюху ведала. Трофимова хотела остановить девушку, предупредить ее, что дальше идти нельзя, дальше смерть, однако язык не слушался. Она попыталась вскочить, однако что-то — или кто-то? — цепко держало ее за халат.
Трофимова почувствовала, как от ужаса у нее в ушах сузились дырочки для ненадетых сережек. Кто-то стоял сзади! Кто-то ее не пускал!
Обернуться не хватало смелости. Да тут целая банда!
Открыв рот, Трофимова беспомощно смотрела в спину удаляющейся Верочке и все терла и никак не могла оттереть пятнышко лака для ногтей на лацкане халата. Халата, прижатого задними ножками стула к полу.
А потом случилось страшное: когда девушка проходила мимо операционной, белый призрак метнулся из дверей ей наперерез, подхватил ее и затащил внутрь. Все произошло мгновенно: вот девушка идет по коридору, а вот ее уже нет. Словно она растворилась в воздухе, словно и не было ее никогда... Лишь на полу осталась черная туфелька. С правой ноги.
Верочка почувствовала, как кто-то схватил ее за шею и резко дернул назад. На миг она потеряла равновесие, но мига оказалось достаточно: кто-то втащил ее в операционную, одна потно-солоноватая пятерня зажала рот, другая заломила руку за спину.
— Ну, вот и свиделись, Марина Николаевна, — прозвучал над ее ухом угрожающий шепот.
Верочка действовала не раздумывая: острая шпилька ее левой туфельки с силой вонзилась в ботинок нападающему, прорвала тонкий кожзаменитель и погрузилась в плоть между вторым и третьим пальцами.
Неизвестный, не ожидавший такого поворота событий, охнул и на секунду ослабил хватку. Верочка вырвалась из его объятий и, не оборачиваясь, бросилась к дверям.
Она бы успела, но бегать в одной туфле на высоком каблуке непросто. Верочкина нога подкосилась, она ухватилась за шаткий никелированный столик. Столик со звоном опрокинулся, тополиным пухом разметал вату, посыпались блестящие хирургические инструменты. Упала и сама Верочка, сбитая с ног подсечкой.
Линолеум прыгнул в лицо. Белая шапочка наползла на глаза, мешая.
Чье-то тело навалилось на жертву, подмяло, тонкая рука схватила за горло, заталкивая обратно рвущийся наружу крик.
Верочка ухитрилась извернуться на спину, длинными ноготками попыталась вцепиться в набрякшее, пурпурно-лиловое лицо лиходея.
Лиходей успел отклониться и в следующий момент кулаком нанес ей мощный удар в лицо.
Верочка почувствовала, как хрустнули, ломаясь в альвеолах, зубы; густая кровь вперемешку с костно-эмалевым крошевом тут же переполнила лунки в деснах, забила рот, потекла в носовые раковины и через миндалины к бронхам. От удара потемнело в глазах, левая сторона лица онемела. Расплющенные нервные окончания отключились, как после анестезии.
Неизвестный мужчина, вероятно, только сейчас разглядев свою жертву, тихо выматерился, пробормотал что-то вроде: «Блин, не та!» — и замахнулся для второго удара.
Однако так просто девушка сдаваться не собиралась — кем бы ни был нападающий. Спасая не себя, а будущего ребенка, Вера всхлипнула, нащупала на полу холодный металлический предмет, крепко сжала его в кулачке и вслепую нанесла удар ниже пояса.
Короткий, но острый как бритва клинок скальпеля вонзился в бедро неизвестному. Тот, казалось, боли не почувствовал; засопел, раздувая ноздри, выдернул скальпель — вместе с лезвием из раны морзянкой (точка-тире, точка-тире) выплеснулась алая струйка — и рефлекторно полоснул трофеем по горлу девушки.
Скальпель легко перерезал сонную артерию, пересек голосовые связки и прочертил кровавую дорожку чуть выше кадыка.
Тело девушки конвульсивно забилось, из зияющей раны вместе с выплескивающейся ярко-красной кровью вылетел булькающий хрип — это судорожно поджалась диафрагма, выдавливая из легких воздух.
Мужчина откатился в сторону, тяжело дыша, поднялся на ноги, выпустил из рук скальпель. Окровавленный инструмент глухо ударился о линолеум. Он посмотрел на свои пальцы. Кровь на запястьях быстро схватывалась и тянула кожу, как канцелярский клей. Пальцы дрожали. Кровь из пропоротой шпилькой ступни пропитала носок и теперь отвратительно хлюпала в ботинке. Кровь из раны на бедре теплой, липкой струйкой стекала по ноге.
Девушка в агонии колотила пятками по желтым квадратикам линолеума. Слетела и левая туфелька. Обеими руками она, уже бессознательно, пыталась зажать страшную рану на горле, остановить неудержимый багровый поток; кровь ручейками пробивалась между тонкими пальчиками, бежала по острым локоткам. А рана становилась шире и шире. Мышцы слабели, наливающуюся свинцом голову все безнадежней оттягивало вниз.
Наконец тело дернулось в последний раз и затихло. Руки медленно соскользнули на пол. В горле забулькало. Забулькало — и стихло. То умер, не родившись, последний призыв:
«Паша...»
Мужчина огляделся, отразился в хромированных чашах выключенных ламп над операционным столом. Белизна операционной слепила глаза. Неплотно закрученный кран в рукомойнике тупо отсчитывал секунды: ток... ток... ток...
Он никого не собирался убивать, когда под видом нового завхирургией проник в академию. Он хотел всего лишь добыть проклятые дневники Вавилова, после чего тихо и незаметно уйти. Но все обернулось иначе. Теперь остается только одно: бежать. Жизнь дороже каких-то стародавних бумажек.
Рассеянные по линолеуму хирургические инструменты бросали холодные блики на стены. Багровое пятно подбиралось к перевернутой вверх дном эмалированной ванночке. Он наклонился, поднял два предмета: один отдаленно напоминающий уменьшенный напильник, а другой — увеличенный рейсфедер. Повертел их в руках, улыбнулся, сунул в карман. Потом задержал дыхание. Прислушался. Тихо.
Неизвестный выскочил в коридор, с каким-то безумным удовольствием прислушиваясь, как чмокает прилипающая к окровавленному полу подошва. Метнулся в противоположную от выхода сторону: к лестнице нельзя, там охрана. Путь только один — мимо проклятого кабинета завхирургией, мимо стола старшей медсестры, в закуток, где обычно тайком курят врачи. Там окно. Невысоко, второй этаж. Есть шанс. И немалый. Если никто не будет путаться под ногами...
Рассыпанные справки и истории болезней на медных скрепках яичной скорлупой шуршали под ногами. Хрустели, катаясь под каблуками, исписанные шариковые ручки. Был отодвинут темный сборный стол, снят участок дряхлого, ломкого линолеума под ним, выломано несколько, «елочкой» уложенных еще при Боткине — Бехтереве, паркетин, с трудом, но открыта толстая металлическая дверца потайного сейфа. Интернетовский собеседник не обманул Петю: кодовое слово «Гангут», набранное на шести ручках с буквенными делениями, открыло доступ к самой страшной тайне века.
Марина сидела на стуле и, нервно комкая подол коротковатого, хрустящего крахмалом халатика, исподтишка рассматривала лекарственные препараты во чреве стеклянного шкафчика. Не отдавая себе в том отчета, она искала успокоительное. Ей нужно. Особенно сейчас, когда она так близка к победе. Одна-две таблеточки какого-нибудь занюханного «андориака» или, на худой конец, септаколоза не повредят. И Артем должен понять, простить и разрешить...
Увы, ничего интересного в шкафчике не было. Полулитровая бутыль со спиртом, йод-синька-зеленка, пакет с бинтами, пластырь... Она почувствовала нарастающее раздражение. Злость. Ярость. В шкафчике все что угодно, только не то, что надо!