Страница:
Он не заметил и не услышал, как в клубах дыма возникла фигура высокого светловолосого молодого человека. На лице вошедшего в это урочище смерти застыло недоумение.
Потом взгляд его упал на пригвожденную к стене рыжеволосую диву.
— Алиса?! — испуганно воскликнул Анатолий Хутчиш. — Что здесь... Почему стреля...
Иван Князев поднял голову. Медленно, помогая себе рукой, пятная стену девичьей кровью, встал.
Хутчиш узнал его — этот однорукий старик преследовал его возле японского консульства.
— Вы?..
Прапорщик напрягся, готовый в любой момент к бою.
Но в глазах старика не было угрозы — только слезы и печаль.
— Сын, — тихо сказал старик. И неловко утер слезу рукавом. — Вот, значит, и свиделись.
За спиной Анатолия Хутчиша, в первом зале, не выдержав сегодняшних потрясений, с дробным грохотом обрушился на пол скелет гигантского синего кита.
Эпизод двадцать седьмой
Потом взгляд его упал на пригвожденную к стене рыжеволосую диву.
— Алиса?! — испуганно воскликнул Анатолий Хутчиш. — Что здесь... Почему стреля...
Иван Князев поднял голову. Медленно, помогая себе рукой, пятная стену девичьей кровью, встал.
Хутчиш узнал его — этот однорукий старик преследовал его возле японского консульства.
— Вы?..
Прапорщик напрягся, готовый в любой момент к бою.
Но в глазах старика не было угрозы — только слезы и печаль.
— Сын, — тихо сказал старик. И неловко утер слезу рукавом. — Вот, значит, и свиделись.
За спиной Анатолия Хутчиша, в первом зале, не выдержав сегодняшних потрясений, с дробным грохотом обрушился на пол скелет гигантского синего кита.
Эпизод двадцать седьмой
31 июля, воскресенье, 20.00 по московскому времени.
У них походочка как в море лодочка
Сигаретный дым змеился под потолком кают-компании СКР «Тамбовский комсомолец». Сторожевик относился к ветеранам советского флота, закладывали его еще в те незабвенные времена, когда денег на интерьеры не жалели.
Потускневший и кое-где облущенный лак на красном дереве свидетельствовал о расточительстве прежних интендантов. Диваны вдоль переборки лоснились вышарканными кожаными припухлостями.
На полотнах в витиеватых рамах безвестный подражатель Айвазовскому сталкивал фрегаты в абордажных, борт к борту, атаках или топил их в ураганных штормах. Цвета потускнели от времени: художник использовал дешевые краски.
Но сегодняшнее прозябание принадлежащего невесть кому — России или Украине — корабля откладывало восстановление былого великолепия на неопределенный срок.
Старпом ткнул окурок в пепельницу, смаклаченную умельцем-матросом из крышки списанного компаса. Несмотря на стесненное финансовое положение, он продолжал курить стильный «Кент». Считал ниже своего достоинства переходить на дешевые табачные суррогаты.
— Ярослав Данилович, а может, пошлем Главкома с его Верховной Радой подальше и останемся в России? — спросил старпом капитана.
И тут же спохватился: не стоило затрагивать это болезненную тему. Пусть даже его ближайший друг и командир мечтает остаться в Петербурге, он, старпом, ни на минуту не должен забывать, что в Севастополе на Максимовых дачах командира «Тамбовского комсомольца», капитана первого ранга Ярослава Даниловича Брянцева ждет супруга Надежда Павловна. И дети. Ой, как бестактно вышло...
— Чем предаваться нигилистическим фантазиям, уважаемый Афанасий Никитич, лучше давайте выпьем. — Они дружно выпили. — И еще, уважаемый Афанасий Никитич, я вас настоятельно прошу впредь ни с кем из команды подобных бесед не вести. Сами знаете: и пакгаузы имеют уши.
Старпом, которому лихое вливание в организм полета грамм «шила» [71] не давалось столь легко, как кэпу, только теперь смог вдохнуть воздух и, переборов судорогу в руке, поставить эмалированную кружку на длинный, с пузатыми ножками обеденный стол.
Тот край стола, у которого сидели двое беседующих, под скатертью был безнадежно испорчен надписью, некогда выцарапанной разозорничавшимся вестовым: «ДМБ-93». У обоих в коротких стрижках заплуталась седина. У обоих вокруг глаз накопились морщины. Только у командира и седин, и морщин было больше.
Очередная рюмка — третья за полчаса (друзья решили отметить неприкаянный, как день рождения, праздник без помпы) — не прибавила старпому благоразумия, и он с настойчивостью перебравшего норму человека вернулся к злободневному вопросу:
— Неужели Надежда Павловна не может получить телеграмму типа «Срочно приезжай...». А что там отстучать дальше, мы придумаем. Старший лейтенант Янушпольский уговорит любую администраторшу заверить телеграмму любой печатью. Голову даю на отсечение, уговорит. Или вы думаете, Надежду Павловну не отпустят?
— Не я начал о Янушпольском, вы сами, — сурово посмотрел в глаза другу кэп. — С вашей подачи старший лейтенант на политзанятиях регулярно рассказывает матросам, как в начале Великой Отечественной эскадра наших кораблей вырвалась из окруженной фашистами Лиепаи. Янушпольский — мальчишка, но вы-то о чем думаете?
Командир корабля устало опустил кулаки на столешницу и уставился на пустую кружку. В эту минуту он выглядел невероятно постаревшим. Хотя под ношеной парадной формой угадывалось закаленное тело.
— Афанасий Никитич, представьте себе, вот мы здесь останемся. Потом останется кто-то еще. И еще. Но уже без кораблей, потому что корабли ни под каким видом из бухт не выпустят. И что получится? А получится, что в какой-то момент все, кто против раздела флота и против того, чтобы флот целиком стал украинским, сами же флот хохлам и уступят.
Капитан расстегнул верхний крючок парадного, по случаю праздника, кителя. Цепкий взгляд не смог бы придраться к блеску пуговиц и белоснежности формы, зато заметил бы штопку под мышкой. Благородная бедность.
— Но ведь еще годик-другой, — не унимался старпом, — и «Тамбовский комсомолец» отправят в Северную бухту. Под автоген.
— Отправят, — стараясь не выказать подступившую к сердцу печаль, кивнул командир корабля.
Оба замолчали, думая о несчастливом городе Севастополе. Городе белом, как крылья чайки, потому что сложен из инкерманского известняка. Городе-подкове, выгнутой в сторону моря. Городе, в котором перебои с электричеством приходятся по пять-шесть раз на день. Случается, даже троллейбусы стоят, а горячую воду последний раз давали в девяносто пятом на Девятое Мая.
— Лучше выпьем, — первым не выдержал старпом и, не дожидаясь положительного или отрицательного ответа, разлил громко булькающий спирт из фляги по кружкам. Три булька — пятьдесят, грамм.
Капитан встал, но вместо того, чтобы потянуться за кружкой, прошелся, разминая ноги. Положенный к парадной форме кортик глухо стукнул о спинку дивана, когда командир корабля взял с кожаных подушек заслуженную гитару.
Под пальцами тихо брынькнули струны.
— Да и сами посудите, любезный Афанасий Никитич, куда мы без Малахова кургана, Камышовой бухты и прогулки по Большой Морской?
— Но ведь надо же что-то делать, — поняв, что в очередной раз проиграл диспут, сдался старпом. — За державу обидно.
— Это всего лишь хорошая цитата, — сказал командир не то, что хотел услышать старпом.
На самом деле Ярослав Данилович догадывался, что неразбериха с Черноморским флотом рождена чем-то более значительным, нежели просто амбиции политиков-однодневок. Не давало Ярославу Брянцеву покоя, например, то, что он обнаружил, заглянув в гости к однокашнику Николаю, командиру «Бора», только-только спущенного на воду, и уже без вопросов подлинно российского, но приписанного к Севастополю РКВП: вооружение «Бора», все эти ракетные комплексы «Оса» и т.д., и т.п. более эффективны при атаке не натовской, а как раз-таки отечественной постройки кораблей. И возникло смутное подозрение, что если Черноморский флот не разделят так, как угодно России, то не достанется он никому.
А уж в этом случае Ярослав Данилович постарается, чтобы никто из вверенного ему экипажа в братоубийственном кровопролитии не участвовал и не сгинул. Он отвечает за своих людей перед их женами и матерями... Но и делить ответственность не собирается.
Командир с гитарой вернулся на прежнее место, закинул догу за ногу и положил инструмент на колено. Струны отозвались, так фыркает, почуяв хозяина, верный конь.
— Что-то у нас сегодня не праздничное настроение, — отметил Ярослав Данилович. — Раскисли, как кисейные барышни.
— Возможно, пришло время пробить следующие склянки? — старпом недвусмысленно кивнул на недоупотребленный спирт.
— А что еще остается делать? — И командир плеснул в горло обжигающую жидкость.
Старпом тоже употребил. Чтоб не было видно выступивших слез, скрипнул креслом, шагнул к иллюминатору... И глазам своим не поверил: по трапу неспешно поднимался белозубо улыбающийся негр с огромным магнитофоном на плече; следом за ним шагал статный, но хмурый старик.
Командир негромко запел, перебирая струны. У него был красивый мягкий голос. Не сильный, но умеющий раскрыть сверхзадачу песни... если, конечно, это не была попса. Особенно хорошо кэпу удавались тихие мудрые песни:
Принесла случайная молва Милые забытые слова, Летний сад, Фонтанка и Нева,.. Вы, слова залетные, куда? Здесь шумят чужие города ,. И чужая слышится молва...
Над головами зашипел старенький репетун, и по общекорабельной громкой связи раздалось сквозь чипсовый хруст помех:
— Дежурный офицер вызывает командира корабля. Ярослав Данилович поморщился, бережно отставил гитару и направился в угол, к висящему на крючке «каштану».
— Капитан Брянцев слушает.
Никто никогда не видел и не слышал кэпа выпившим. Капитан умел сосредотачиваться.
Кэп отжал кнопку на переговорном устройстве.
— Товарищ капитан первого ранга, к вам... даже не знаю, как сказать... посетитель. Из Интерпола. Пропустить?
— Откуда? — не врубился кэп.
Навеянная предыдущей беседой да и жалобной песенкой Вертинского меланхолия увела мысли в сторону. Он всегда старался быть для подчиненных не только командиром, но и старшим другом. И в нынешней обстановке больше переживал не за себя, а за них. За бестолковых и растерянных, потерявших почву под ногами.
— Говорит, что из Интерпола. А так — вылитый негр. И по документам похоже...
— Вы там перепились все, что ли?
Вот уже его подчиненным от безделья и беспросветности положения негры мерещатся...
— Никак нет, товарищ капитан... Вылитый негр.
— Так точно, — встрял старпом. — Я видел его на трапе. Чистый мавр.
— Ну... проводи, — выдержав паузу, распорядился командир в микрофон и взглядом указал старпому на кружки и флягу.
Старпом подхватил вещественные доказательства и споро убрал в рундук. После праздновать будем, дорогой товарищ.
А по переборкам, словно рокот приближающейся к борту .торпеды, гремела магнитофонная песня.
В кают-компании появился старший матрос Заруба, собрался доложить, вытянув руку к бескозырке, но бесцеремонный толчок в спину ему помешал.
В кают-компании появились весьма подвижный, жилистый однорукий старик и всамделишний негр с огромной, как «Титаник», магнитолой на плече. Старик тыкал в нос старпому и ничего не понимающему кэпу краснокожее удостоверение, тряс сединами и размахивал единственной рукой. Что он говорит, было совершенно непонятно, потому как рэпер, смертником засевший в доте черного ящика на плече негра, палил в окружающих длинными громкокалиберными очередями:
Make the rap! Hey baby! Make the rap! Step by step! Follow me! Hey baby! Make your rap!
Негр белозубо улыбался, словно его появление уже само по себе должно было вызвать у командира корабля радость, сопоставимую разве что с ликованием шестилетнего ребенка при виде Деда Мороза.
Это был всем неграм негр. Белые зубы уже упоминались, но они так сильно бросались в глаза, что лишний раз обратить на них внимание читателя ошибкой не будет. Лоснился оливковый лоб. Сияли черешневые влажные губы.
Столь необыкновенный цвет губ объяснялся обнаруженной у Алисы губной помадой, цвет кожи лица и рук — смесью пудры и жженой резины, наложенной посредством шарикового дезодоранта. Магнитола была одолжена у охранника Музея зоологии, приголубленного двумя порциями «СпокоНоМала». А вот волосы остались светлыми. Анатолий лишь немного подбигудировал их на нагретой над пламенем зажигалки дверной ручке.
Негр-блондин — это что-то! Особенно в зеленых полотняных шортах до колен, размалеванной павлинами рубахе, белых носках и белых же великанских кроссовках «Найк» на липучках и шнуровке. С турбонаддувом. С наборной анатомической подошвой. И с лампочками над каблуком, мерцающими при каждом шаге.
Наконец однорукий старик сунул удостоверение в нагрудный карманчик рубашки и яростным тычком указательного пальца вырубил чертову шарманку.
— ...Если не прекратишь свои гарлемские замашки, Жаконя чертов! — во внезапно наступившей тишине прозвучал хрипловатый окрик старика. — Рапорт подам, ниггер черномазый!
А черномазый ниггер все улыбался.
— Он что, по-русски ни бельмеса? — нашел что спросить старпом, который плохо относился к любой форме расовой дискриминации.
— Лучше вашего бельмеса, — огрызнулся старик, без приглашения плюхнулся в кресло и блаженно откинул голову. Не стоило большого труда догадаться, что старику хочется лишь одного: вот так, откинувшись, сидеть в глубоком удобном кресле, в прохладе кают-компании, и чтоб никто его не тревожил. Но дело есть дело. Он оторвал затылок от подголовника. — В общем, так. Ребята, вы должны меня понять. Я — сотрудник ОБОПа, полковник Иван Князев. — Он опять достал удостоверение и вяло махнул им в сторону негра. — А эту гориллу мне навязали свыше — в рамках российско-американской программы по борьбе с наркотиками. Обмениваться опытом будем. Ума у нее на три копейки, у гориллы этой, зато родословная...
Полковник Князев брезгливо поморщился.
Открыв рот, старший матрос Заруба смотрел на негра так, что старпом яростным зырком указал ему на дверь. Заруба ретировался, но вряд ли обратно на пост. Должно быть, побежал товарищам рассказывать.
Командир корабля наконец попытался подчинить ход событий себе, хотя опрокинутые в трюма сто пятьдесят спирта подсовывали разгильдяйские мысли, типа того, что в День Флота и не такие чудеса могут случиться.
— Вас не затруднит объяснить все еще раз? Мы с Афанасием Никитичем с удовольствием послушали бы. Все-таки вы появились несколько шумновато,
Старик тяжело вздохнул и рывком заставил себя встать.
— Значит, так. Это, — его сухой длинный палец указал на негра, — сын одного из племенных вождей Конго. Энтони Хутчиш его кличут. Поскольку племя евоное очень влиятельное, да и мамашка у него была американка, платиновая блондинка, сопляк был отправлен в Штаты, где получил высшее образование и приобщился к благам цивилизации. — Ненавидящий взгляд на магнитолу. — Хотя, по-моему, остался баран бараном.
Врубившись, в чем дело, старпом выступил вперед и, как вдалбливали на инструктажах перед заходом в порты чужих стран, вытянул руки по швам и произнес с отработанным достоинством:
— Мы рады приветствовать на территории нашего корабля представителя дружественной нам цивилизации.
— Назад!!! — зычно рыкнул старик и прихлопнул потянувшуюся к выключателю магнитолы черную руку.
— И все-таки хотелось бы понять, чем обязан, — настаивал на продолжении рассказа Ярослав Данилович,
— Так я и говорю. — Однорукий дед смахнул каплю пота со лба, горестно посмотрел на ладонь и вытер ее о брюки. — Влияние родственников оказалось столь велико, что после получения диплома бакалавра, уж не буду распространяться, сколько буйволовых шкур это стоило, оболтуса по настоянию вождей забрили в полицейскую академию, а оттуда перевели в Интерпол. И вот он здесь, черт белобрысый...
— Но мы-то при чем?
Ярослав Данилович позволил себе улыбнуться. Очень уж его забавляла эта комическая пара. Опять же — сто пятьдесят грамм грели душу.
— А я объясню. — Старик развернулся на каблуках и зашагал в другой конец стола. — Из оперативных источников нашему отделу стало известно, что одесские мафиозники на последнем сходняке решили «вслепую» использовать ваш корабль для переброски в Питер партии героина. Таможенному досмотру вы же не подлежите? Не подлежите. Вот. Беспроигрышное дело. А меня, — полковник не стал выдерживать положенную после столь пренеприятнейшего сообщения паузу, — приписали к этому, мягко говоря, полномочному представителю Интерпола — чтоб он опыта набирался. Вызвали, нож к горлу приставили и говорят: или сопровождай эфиопа, или катись на пенсию. Кому охота на пенсию? Вам охота на пенсию? И так еле-еле на плаву держусь. Одной рукой. Шутка не прошла: офицерам было не до шуток.
— Подождите, — потряс головой старпом, отгоняя веселящиеся в висках полтораста грамм «шила». — Вы же говорили, что он из Конго...
— Да хоть из Буркина-Фасо!.. — взорвался полковник и двумя пальцами, большим и указательным, с силой потер глаза. — Ох, извините, нервы уже ни к черту с этим мавром... Да какая разница? Главное, что у вас на корабле спрятано два кило героина. Наша задача — героин изъять, а вместо него положить два кило муки. Команда не должна ни о чем подозревать! Надеюсь на вашу поддержку.
— Какой муки? — перестал трясти головой старпом.
— Какой-какой — маисовой... Тьфу, какой маисовой, бляха-муха! Конечно, обычной, пшеничной, первого сорта. В мешок с мукой мы запрячем маячок, а когда получатели изымут товар, тут-то мы их... На берегу, конечно. Так что экипаж корабля будет ни при чем. Честь мундира не пострадает.
— А у нас на камбузе муки, кажется, осталось килограмма три, не больше...
Старпом беспомощно посмотрел на Ярослава Даниловича.
— Папа, — вдруг подал голос негр и одарил однорукого старца лучшей из своих улыбок, — вы заставляете меня краснеть. Ваши методы отстали от жизни.
Негр говорил на русском без малейшего акцента. Придерживаемый рукой музыкальный шифоньер по-прежнему покоился на плече. Видать, был не в тягость.
— Молчи, животное! — взревел старик. — Да я своего первого «языка» брал, когда тебя еще и в проекте не было!
И все-таки Ярославу Даниловичу почудилось, что за показной яростью однорукого скрываются теплые чувства. Чего со спирту не померещится...
— А я, папа, не просил вас тащиться со мной на это задание, — .чуть обиженно возразил негр. — Сами с усами.
— Вот уж дудки! — Старик показал напарнику жилистую фигу. — Я сказал: без меня — ни на шаг! Тем более дело такое тонкое. Дров наломаешь, а отвечать кто будет? Генерал Семен будет?
Потом он повернулся к морякам и безнадежно махнул рукой: дескать, сами видите, во что я вляпался.
— Что я только ни делал, чтобы отучить этого клоуна называть меня папой! Но у них на родине так принято. Нет, не подумайте, еще с утра я не был расистом. Расист я последние два часа — с того момента, как повстречался с этим зулусом.
— Так он действительно иностранец? — невпопад спросил старпом.
— А где вы видели небритого российского мента? — логично ответил вопросом однорукий полковник.
— Подождите, подождите. — Теперь пришла пора трясти головой капитану. — Значит, вы утверждаете, что на вверенном мне корабле преступники переправляют...
— Не я утверждаю. Это он утверждает. — Очередной кивок на спутника. — По агентурным данным, мол, так выходит.
— Не может бить, — вслух подумал командир.
— Почему же не может? — возразил старпом. — Очень даже может. Помните знаменитую байку про «дивизион плохой погоды» [72]? Как матросы на рынке в Бессарабии свинью купили в складчину и незаметно на корабль переправили...
— Свинью? — переспросил, бликуя зубами, негр. — Это на украинском жаргоне «экстази»?
Огоньки в кроссовках блеснули охотничьим азартом. Нынешнее обмундирование Хутчиш позаимствовал в подворотне универа [73] у торговавшего «косяками» студентика-нигерийца. При столь доходном бизнесе тот голым не останется, а Анатолию нужнее. Ему еще Родину спасать.
— А он, случайно, не мусульманин? — переняв манеру однорукого говорить о присутствующем негре в третьем лице, поинтересовался капитан.
— Нет, — успокоил старик.
— Тогда ладно... Нет, все равно я не понимаю. Кто подложил? Когда? Ведь чужие здесь не ходят.
— А вот это мы узнаем, когда схватим всю шайку-лейку. Могу вас успокоить: ни на кого из команды подозрение не падает... Но, господа офицеры, ближе к делу. Я ж понимаю, у вас сегодня праздник. Следует отметить. Поэтому предлагаю быстренько разобраться с героинчиком и разбежаться.
— И где же по вашим, как вы выразились, «агентурным данным», на вверенном мне корабле одесситы спрятали наркотик? — полюбопытствовал Ярослав Данилович.
Он был благодарен гостям хотя бы за то, что те развеяли праздничную хандру.
— Вот это деловой подход! — Старик единственной рукой похлопал капитана по расшитому золотом погону. — Известно где. Где обычно прячут. На камбузе.
— О! — вдруг обрадовался негр с магнитолой. — Я жил на кампусе! Когда учился в Иллинойсском универе. Однажды мы с корешами...
Старик метнул на него свирепый взгляд; тот пожал плечами и заткнулся, не переставая улыбаться.
Брянцев тоже посмотрел на негра и повернулся к однорукому:
— А... Извините, но не могли бы вы ещё раз показать удостоверение?
— Видишь, нам не верят! — с видимым удовольствием обратился назвавшийся полковником к африканцу. — Все из-за тебя. — Его рука полезла в карман. — И я бы тоже не поверил. Я ж тебе так и говорил: «Нам не поверят». А ты — «психическая атака, психическая атака»...
Командир напрягся. Старпом это заметил и напрягся тоже. Князев сунул командиру под нос красную книжечку. Более того: вопреки правилам даже отдал ее в чужие руки.
— Папа, — продолжая улыбаться, спросил Анатолий, — По-вашему, лучше было бы пробираться на корабль по швартовочному тросу? Или, того чище, по штормтрапу? Как тати ночные, так, что ли?
Старпому подумалось, что очень некстати у Ярослава Даниловича руки заняты — случись что, он не успеет выхватить кортик.
Капитан первого ранга Брянцев раскрыл красную книжечку. Посмотрел. Посмотрел внимательней. Еще раз пробежал глазами перечень полномочий. Вернул книжечку и застегнул верхнюю пуговицу.
— Афанасий Никитич, попрошу вас показать гостям любое место на корабле, которое они пожелают осмотреть, — повернулся кэп.
— Есть, товарищ капитан, — строго ответствовал старпом, уловив официальные нотки в его голосе и отметив, что у негра командир удостоверение почему-то не потребовал.
Аудиенция завершилась. Сотрудник ОБОПа и сотрудник Интерпола двинулись к выходу из кают-компании.
— Стойте! — вдруг выкрикнул кэп и потянулся к корти ку. — Так, говорите, вы из Интерпола?
Не поворачиваясь, Анатолий сдвинулся на четыре сантиметра вправо, чтобы взять под свой контроль правый боевой сектор отца — «слепой», из-за отсутствующей руки.
Первое правило разведчика: если тебе задали острый вопрос, не думай, как ответить. Лучше постарайся вспомнить что-нибудь приятное на отвлеченную тему. Например, третий сексуальный опыт или вручение первой награды. Хутчиш в таких случаях всегда вспоминал предсмертные слова лжебарона де Фредерикса.
Иван Князев развернулся на тринадцать градусов влево, чтобы нейтрализовать старпома. Ай-ай-ай, нехорошо это — со своими-то воевать... Но как же они нас расшифровали?
Рука командира корабля миновала кортик и нырнула в карман. Зашелестела многократно свернутая газета.
— Одну минуточку. — Капитан развернул газетный лист и быстро нашел искомое. — Как фамилия президента американской Ассоциации следователей по делам о мошенничестве...
— Стив Альбрехт, — хором бросили через плечо однорукий и негр. И улыбнулись друг другу.
— ...Из восьми букв? — по инерции договорил командир «Тамбовского комсомольца». — Альбрехт, говорите?
И принялся мысленно пересчитывать буквы, озираясь в поисках чего-нибудь пишущего.
— Автор книги «Мошенничество, луч света на темные стороны бизнеса», — похвалился эрудицией перед сыном агент Карл.
— Один из трех авторов, — снисходительно уточнил прапорщик Хутчиш.
— Поучи меня еще... — буркнул Карл.
— Не смею больше задерживать, — продолжая глазами шарить по кают-компании, простился капитан Брянцев.
И подумал, что не очень-то удивится, ежели забавная парочка обнаружит на борту внештатный груз. Сначала доведем флот до ручки, а потом возмущаемся. Да что наркотики? На подлодках давно нелегальных эмигрантов по Дунаю вверх переправляют.
Гости покинули кают-компанию. Старпом вышел из кают-компании вслед за гостями, но не прошли они и десяти шагов по коридору, как, незаметно для себя, Афанасий Никитич Лунев оказался ведущим. Подобные экспромты не являлись трудной задачей для мегатонников как старой, так и новой формации.
По гулкому трапу они спустились на вторую палубу. Встречные матросы, уступая дорогу, вжимались в переборки, меж всюду навешанных, выкрашенных в желтый цвет дюралевых ящиков. А уж как они гостей разглядывали!
Анатолий все еше держал музыкальный ящик на плече. Идея изменить цвет кожи принадлежала целиком ему. Папа, предпочитавший экстравагантности неприметность, был против, и спор отцов и детей длился минут десять. Но Хутчиш не был бы Хутчишем, если б отступился от принятого, решения. Он всегда подходил к решению проблем не как ремесленник, а как художник.
Естественно, краситься в черный цвет особой надобности не было. Но как, скажите на милость, оправдать наличие у солидного бледнолицего интерполовца исполинских размеров магнитофона? А ведь шибко нужен был в задуманной операции магнитофон исполинских размеров. Работать, так с музыкой. Не тайком же на корабль пробираться...
У них походочка как в море лодочка
Сигаретный дым змеился под потолком кают-компании СКР «Тамбовский комсомолец». Сторожевик относился к ветеранам советского флота, закладывали его еще в те незабвенные времена, когда денег на интерьеры не жалели.
Потускневший и кое-где облущенный лак на красном дереве свидетельствовал о расточительстве прежних интендантов. Диваны вдоль переборки лоснились вышарканными кожаными припухлостями.
На полотнах в витиеватых рамах безвестный подражатель Айвазовскому сталкивал фрегаты в абордажных, борт к борту, атаках или топил их в ураганных штормах. Цвета потускнели от времени: художник использовал дешевые краски.
Но сегодняшнее прозябание принадлежащего невесть кому — России или Украине — корабля откладывало восстановление былого великолепия на неопределенный срок.
Старпом ткнул окурок в пепельницу, смаклаченную умельцем-матросом из крышки списанного компаса. Несмотря на стесненное финансовое положение, он продолжал курить стильный «Кент». Считал ниже своего достоинства переходить на дешевые табачные суррогаты.
— Ярослав Данилович, а может, пошлем Главкома с его Верховной Радой подальше и останемся в России? — спросил старпом капитана.
И тут же спохватился: не стоило затрагивать это болезненную тему. Пусть даже его ближайший друг и командир мечтает остаться в Петербурге, он, старпом, ни на минуту не должен забывать, что в Севастополе на Максимовых дачах командира «Тамбовского комсомольца», капитана первого ранга Ярослава Даниловича Брянцева ждет супруга Надежда Павловна. И дети. Ой, как бестактно вышло...
— Чем предаваться нигилистическим фантазиям, уважаемый Афанасий Никитич, лучше давайте выпьем. — Они дружно выпили. — И еще, уважаемый Афанасий Никитич, я вас настоятельно прошу впредь ни с кем из команды подобных бесед не вести. Сами знаете: и пакгаузы имеют уши.
Старпом, которому лихое вливание в организм полета грамм «шила» [71] не давалось столь легко, как кэпу, только теперь смог вдохнуть воздух и, переборов судорогу в руке, поставить эмалированную кружку на длинный, с пузатыми ножками обеденный стол.
Тот край стола, у которого сидели двое беседующих, под скатертью был безнадежно испорчен надписью, некогда выцарапанной разозорничавшимся вестовым: «ДМБ-93». У обоих в коротких стрижках заплуталась седина. У обоих вокруг глаз накопились морщины. Только у командира и седин, и морщин было больше.
Очередная рюмка — третья за полчаса (друзья решили отметить неприкаянный, как день рождения, праздник без помпы) — не прибавила старпому благоразумия, и он с настойчивостью перебравшего норму человека вернулся к злободневному вопросу:
— Неужели Надежда Павловна не может получить телеграмму типа «Срочно приезжай...». А что там отстучать дальше, мы придумаем. Старший лейтенант Янушпольский уговорит любую администраторшу заверить телеграмму любой печатью. Голову даю на отсечение, уговорит. Или вы думаете, Надежду Павловну не отпустят?
— Не я начал о Янушпольском, вы сами, — сурово посмотрел в глаза другу кэп. — С вашей подачи старший лейтенант на политзанятиях регулярно рассказывает матросам, как в начале Великой Отечественной эскадра наших кораблей вырвалась из окруженной фашистами Лиепаи. Янушпольский — мальчишка, но вы-то о чем думаете?
Командир корабля устало опустил кулаки на столешницу и уставился на пустую кружку. В эту минуту он выглядел невероятно постаревшим. Хотя под ношеной парадной формой угадывалось закаленное тело.
— Афанасий Никитич, представьте себе, вот мы здесь останемся. Потом останется кто-то еще. И еще. Но уже без кораблей, потому что корабли ни под каким видом из бухт не выпустят. И что получится? А получится, что в какой-то момент все, кто против раздела флота и против того, чтобы флот целиком стал украинским, сами же флот хохлам и уступят.
Капитан расстегнул верхний крючок парадного, по случаю праздника, кителя. Цепкий взгляд не смог бы придраться к блеску пуговиц и белоснежности формы, зато заметил бы штопку под мышкой. Благородная бедность.
— Но ведь еще годик-другой, — не унимался старпом, — и «Тамбовский комсомолец» отправят в Северную бухту. Под автоген.
— Отправят, — стараясь не выказать подступившую к сердцу печаль, кивнул командир корабля.
Оба замолчали, думая о несчастливом городе Севастополе. Городе белом, как крылья чайки, потому что сложен из инкерманского известняка. Городе-подкове, выгнутой в сторону моря. Городе, в котором перебои с электричеством приходятся по пять-шесть раз на день. Случается, даже троллейбусы стоят, а горячую воду последний раз давали в девяносто пятом на Девятое Мая.
— Лучше выпьем, — первым не выдержал старпом и, не дожидаясь положительного или отрицательного ответа, разлил громко булькающий спирт из фляги по кружкам. Три булька — пятьдесят, грамм.
Капитан встал, но вместо того, чтобы потянуться за кружкой, прошелся, разминая ноги. Положенный к парадной форме кортик глухо стукнул о спинку дивана, когда командир корабля взял с кожаных подушек заслуженную гитару.
Под пальцами тихо брынькнули струны.
— Да и сами посудите, любезный Афанасий Никитич, куда мы без Малахова кургана, Камышовой бухты и прогулки по Большой Морской?
— Но ведь надо же что-то делать, — поняв, что в очередной раз проиграл диспут, сдался старпом. — За державу обидно.
— Это всего лишь хорошая цитата, — сказал командир не то, что хотел услышать старпом.
На самом деле Ярослав Данилович догадывался, что неразбериха с Черноморским флотом рождена чем-то более значительным, нежели просто амбиции политиков-однодневок. Не давало Ярославу Брянцеву покоя, например, то, что он обнаружил, заглянув в гости к однокашнику Николаю, командиру «Бора», только-только спущенного на воду, и уже без вопросов подлинно российского, но приписанного к Севастополю РКВП: вооружение «Бора», все эти ракетные комплексы «Оса» и т.д., и т.п. более эффективны при атаке не натовской, а как раз-таки отечественной постройки кораблей. И возникло смутное подозрение, что если Черноморский флот не разделят так, как угодно России, то не достанется он никому.
А уж в этом случае Ярослав Данилович постарается, чтобы никто из вверенного ему экипажа в братоубийственном кровопролитии не участвовал и не сгинул. Он отвечает за своих людей перед их женами и матерями... Но и делить ответственность не собирается.
Командир с гитарой вернулся на прежнее место, закинул догу за ногу и положил инструмент на колено. Струны отозвались, так фыркает, почуяв хозяина, верный конь.
— Что-то у нас сегодня не праздничное настроение, — отметил Ярослав Данилович. — Раскисли, как кисейные барышни.
— Возможно, пришло время пробить следующие склянки? — старпом недвусмысленно кивнул на недоупотребленный спирт.
— А что еще остается делать? — И командир плеснул в горло обжигающую жидкость.
Старпом тоже употребил. Чтоб не было видно выступивших слез, скрипнул креслом, шагнул к иллюминатору... И глазам своим не поверил: по трапу неспешно поднимался белозубо улыбающийся негр с огромным магнитофоном на плече; следом за ним шагал статный, но хмурый старик.
Командир негромко запел, перебирая струны. У него был красивый мягкий голос. Не сильный, но умеющий раскрыть сверхзадачу песни... если, конечно, это не была попса. Особенно хорошо кэпу удавались тихие мудрые песни:
Принесла случайная молва Милые забытые слова, Летний сад, Фонтанка и Нева,.. Вы, слова залетные, куда? Здесь шумят чужие города ,. И чужая слышится молва...
Над головами зашипел старенький репетун, и по общекорабельной громкой связи раздалось сквозь чипсовый хруст помех:
— Дежурный офицер вызывает командира корабля. Ярослав Данилович поморщился, бережно отставил гитару и направился в угол, к висящему на крючке «каштану».
— Капитан Брянцев слушает.
Никто никогда не видел и не слышал кэпа выпившим. Капитан умел сосредотачиваться.
Кэп отжал кнопку на переговорном устройстве.
— Товарищ капитан первого ранга, к вам... даже не знаю, как сказать... посетитель. Из Интерпола. Пропустить?
— Откуда? — не врубился кэп.
Навеянная предыдущей беседой да и жалобной песенкой Вертинского меланхолия увела мысли в сторону. Он всегда старался быть для подчиненных не только командиром, но и старшим другом. И в нынешней обстановке больше переживал не за себя, а за них. За бестолковых и растерянных, потерявших почву под ногами.
— Говорит, что из Интерпола. А так — вылитый негр. И по документам похоже...
— Вы там перепились все, что ли?
Вот уже его подчиненным от безделья и беспросветности положения негры мерещатся...
— Никак нет, товарищ капитан... Вылитый негр.
— Так точно, — встрял старпом. — Я видел его на трапе. Чистый мавр.
— Ну... проводи, — выдержав паузу, распорядился командир в микрофон и взглядом указал старпому на кружки и флягу.
Старпом подхватил вещественные доказательства и споро убрал в рундук. После праздновать будем, дорогой товарищ.
А по переборкам, словно рокот приближающейся к борту .торпеды, гремела магнитофонная песня.
В кают-компании появился старший матрос Заруба, собрался доложить, вытянув руку к бескозырке, но бесцеремонный толчок в спину ему помешал.
В кают-компании появились весьма подвижный, жилистый однорукий старик и всамделишний негр с огромной, как «Титаник», магнитолой на плече. Старик тыкал в нос старпому и ничего не понимающему кэпу краснокожее удостоверение, тряс сединами и размахивал единственной рукой. Что он говорит, было совершенно непонятно, потому как рэпер, смертником засевший в доте черного ящика на плече негра, палил в окружающих длинными громкокалиберными очередями:
Make the rap! Hey baby! Make the rap! Step by step! Follow me! Hey baby! Make your rap!
Негр белозубо улыбался, словно его появление уже само по себе должно было вызвать у командира корабля радость, сопоставимую разве что с ликованием шестилетнего ребенка при виде Деда Мороза.
Это был всем неграм негр. Белые зубы уже упоминались, но они так сильно бросались в глаза, что лишний раз обратить на них внимание читателя ошибкой не будет. Лоснился оливковый лоб. Сияли черешневые влажные губы.
Столь необыкновенный цвет губ объяснялся обнаруженной у Алисы губной помадой, цвет кожи лица и рук — смесью пудры и жженой резины, наложенной посредством шарикового дезодоранта. Магнитола была одолжена у охранника Музея зоологии, приголубленного двумя порциями «СпокоНоМала». А вот волосы остались светлыми. Анатолий лишь немного подбигудировал их на нагретой над пламенем зажигалки дверной ручке.
Негр-блондин — это что-то! Особенно в зеленых полотняных шортах до колен, размалеванной павлинами рубахе, белых носках и белых же великанских кроссовках «Найк» на липучках и шнуровке. С турбонаддувом. С наборной анатомической подошвой. И с лампочками над каблуком, мерцающими при каждом шаге.
Наконец однорукий старик сунул удостоверение в нагрудный карманчик рубашки и яростным тычком указательного пальца вырубил чертову шарманку.
— ...Если не прекратишь свои гарлемские замашки, Жаконя чертов! — во внезапно наступившей тишине прозвучал хрипловатый окрик старика. — Рапорт подам, ниггер черномазый!
А черномазый ниггер все улыбался.
— Он что, по-русски ни бельмеса? — нашел что спросить старпом, который плохо относился к любой форме расовой дискриминации.
— Лучше вашего бельмеса, — огрызнулся старик, без приглашения плюхнулся в кресло и блаженно откинул голову. Не стоило большого труда догадаться, что старику хочется лишь одного: вот так, откинувшись, сидеть в глубоком удобном кресле, в прохладе кают-компании, и чтоб никто его не тревожил. Но дело есть дело. Он оторвал затылок от подголовника. — В общем, так. Ребята, вы должны меня понять. Я — сотрудник ОБОПа, полковник Иван Князев. — Он опять достал удостоверение и вяло махнул им в сторону негра. — А эту гориллу мне навязали свыше — в рамках российско-американской программы по борьбе с наркотиками. Обмениваться опытом будем. Ума у нее на три копейки, у гориллы этой, зато родословная...
Полковник Князев брезгливо поморщился.
Открыв рот, старший матрос Заруба смотрел на негра так, что старпом яростным зырком указал ему на дверь. Заруба ретировался, но вряд ли обратно на пост. Должно быть, побежал товарищам рассказывать.
Командир корабля наконец попытался подчинить ход событий себе, хотя опрокинутые в трюма сто пятьдесят спирта подсовывали разгильдяйские мысли, типа того, что в День Флота и не такие чудеса могут случиться.
— Вас не затруднит объяснить все еще раз? Мы с Афанасием Никитичем с удовольствием послушали бы. Все-таки вы появились несколько шумновато,
Старик тяжело вздохнул и рывком заставил себя встать.
— Значит, так. Это, — его сухой длинный палец указал на негра, — сын одного из племенных вождей Конго. Энтони Хутчиш его кличут. Поскольку племя евоное очень влиятельное, да и мамашка у него была американка, платиновая блондинка, сопляк был отправлен в Штаты, где получил высшее образование и приобщился к благам цивилизации. — Ненавидящий взгляд на магнитолу. — Хотя, по-моему, остался баран бараном.
Врубившись, в чем дело, старпом выступил вперед и, как вдалбливали на инструктажах перед заходом в порты чужих стран, вытянул руки по швам и произнес с отработанным достоинством:
— Мы рады приветствовать на территории нашего корабля представителя дружественной нам цивилизации.
— Назад!!! — зычно рыкнул старик и прихлопнул потянувшуюся к выключателю магнитолы черную руку.
— И все-таки хотелось бы понять, чем обязан, — настаивал на продолжении рассказа Ярослав Данилович,
— Так я и говорю. — Однорукий дед смахнул каплю пота со лба, горестно посмотрел на ладонь и вытер ее о брюки. — Влияние родственников оказалось столь велико, что после получения диплома бакалавра, уж не буду распространяться, сколько буйволовых шкур это стоило, оболтуса по настоянию вождей забрили в полицейскую академию, а оттуда перевели в Интерпол. И вот он здесь, черт белобрысый...
— Но мы-то при чем?
Ярослав Данилович позволил себе улыбнуться. Очень уж его забавляла эта комическая пара. Опять же — сто пятьдесят грамм грели душу.
— А я объясню. — Старик развернулся на каблуках и зашагал в другой конец стола. — Из оперативных источников нашему отделу стало известно, что одесские мафиозники на последнем сходняке решили «вслепую» использовать ваш корабль для переброски в Питер партии героина. Таможенному досмотру вы же не подлежите? Не подлежите. Вот. Беспроигрышное дело. А меня, — полковник не стал выдерживать положенную после столь пренеприятнейшего сообщения паузу, — приписали к этому, мягко говоря, полномочному представителю Интерпола — чтоб он опыта набирался. Вызвали, нож к горлу приставили и говорят: или сопровождай эфиопа, или катись на пенсию. Кому охота на пенсию? Вам охота на пенсию? И так еле-еле на плаву держусь. Одной рукой. Шутка не прошла: офицерам было не до шуток.
— Подождите, — потряс головой старпом, отгоняя веселящиеся в висках полтораста грамм «шила». — Вы же говорили, что он из Конго...
— Да хоть из Буркина-Фасо!.. — взорвался полковник и двумя пальцами, большим и указательным, с силой потер глаза. — Ох, извините, нервы уже ни к черту с этим мавром... Да какая разница? Главное, что у вас на корабле спрятано два кило героина. Наша задача — героин изъять, а вместо него положить два кило муки. Команда не должна ни о чем подозревать! Надеюсь на вашу поддержку.
— Какой муки? — перестал трясти головой старпом.
— Какой-какой — маисовой... Тьфу, какой маисовой, бляха-муха! Конечно, обычной, пшеничной, первого сорта. В мешок с мукой мы запрячем маячок, а когда получатели изымут товар, тут-то мы их... На берегу, конечно. Так что экипаж корабля будет ни при чем. Честь мундира не пострадает.
— А у нас на камбузе муки, кажется, осталось килограмма три, не больше...
Старпом беспомощно посмотрел на Ярослава Даниловича.
— Папа, — вдруг подал голос негр и одарил однорукого старца лучшей из своих улыбок, — вы заставляете меня краснеть. Ваши методы отстали от жизни.
Негр говорил на русском без малейшего акцента. Придерживаемый рукой музыкальный шифоньер по-прежнему покоился на плече. Видать, был не в тягость.
— Молчи, животное! — взревел старик. — Да я своего первого «языка» брал, когда тебя еще и в проекте не было!
И все-таки Ярославу Даниловичу почудилось, что за показной яростью однорукого скрываются теплые чувства. Чего со спирту не померещится...
— А я, папа, не просил вас тащиться со мной на это задание, — .чуть обиженно возразил негр. — Сами с усами.
— Вот уж дудки! — Старик показал напарнику жилистую фигу. — Я сказал: без меня — ни на шаг! Тем более дело такое тонкое. Дров наломаешь, а отвечать кто будет? Генерал Семен будет?
Потом он повернулся к морякам и безнадежно махнул рукой: дескать, сами видите, во что я вляпался.
— Что я только ни делал, чтобы отучить этого клоуна называть меня папой! Но у них на родине так принято. Нет, не подумайте, еще с утра я не был расистом. Расист я последние два часа — с того момента, как повстречался с этим зулусом.
— Так он действительно иностранец? — невпопад спросил старпом.
— А где вы видели небритого российского мента? — логично ответил вопросом однорукий полковник.
— Подождите, подождите. — Теперь пришла пора трясти головой капитану. — Значит, вы утверждаете, что на вверенном мне корабле преступники переправляют...
— Не я утверждаю. Это он утверждает. — Очередной кивок на спутника. — По агентурным данным, мол, так выходит.
— Не может бить, — вслух подумал командир.
— Почему же не может? — возразил старпом. — Очень даже может. Помните знаменитую байку про «дивизион плохой погоды» [72]? Как матросы на рынке в Бессарабии свинью купили в складчину и незаметно на корабль переправили...
— Свинью? — переспросил, бликуя зубами, негр. — Это на украинском жаргоне «экстази»?
Огоньки в кроссовках блеснули охотничьим азартом. Нынешнее обмундирование Хутчиш позаимствовал в подворотне универа [73] у торговавшего «косяками» студентика-нигерийца. При столь доходном бизнесе тот голым не останется, а Анатолию нужнее. Ему еще Родину спасать.
— А он, случайно, не мусульманин? — переняв манеру однорукого говорить о присутствующем негре в третьем лице, поинтересовался капитан.
— Нет, — успокоил старик.
— Тогда ладно... Нет, все равно я не понимаю. Кто подложил? Когда? Ведь чужие здесь не ходят.
— А вот это мы узнаем, когда схватим всю шайку-лейку. Могу вас успокоить: ни на кого из команды подозрение не падает... Но, господа офицеры, ближе к делу. Я ж понимаю, у вас сегодня праздник. Следует отметить. Поэтому предлагаю быстренько разобраться с героинчиком и разбежаться.
— И где же по вашим, как вы выразились, «агентурным данным», на вверенном мне корабле одесситы спрятали наркотик? — полюбопытствовал Ярослав Данилович.
Он был благодарен гостям хотя бы за то, что те развеяли праздничную хандру.
— Вот это деловой подход! — Старик единственной рукой похлопал капитана по расшитому золотом погону. — Известно где. Где обычно прячут. На камбузе.
— О! — вдруг обрадовался негр с магнитолой. — Я жил на кампусе! Когда учился в Иллинойсском универе. Однажды мы с корешами...
Старик метнул на него свирепый взгляд; тот пожал плечами и заткнулся, не переставая улыбаться.
Брянцев тоже посмотрел на негра и повернулся к однорукому:
— А... Извините, но не могли бы вы ещё раз показать удостоверение?
— Видишь, нам не верят! — с видимым удовольствием обратился назвавшийся полковником к африканцу. — Все из-за тебя. — Его рука полезла в карман. — И я бы тоже не поверил. Я ж тебе так и говорил: «Нам не поверят». А ты — «психическая атака, психическая атака»...
Командир напрягся. Старпом это заметил и напрягся тоже. Князев сунул командиру под нос красную книжечку. Более того: вопреки правилам даже отдал ее в чужие руки.
— Папа, — продолжая улыбаться, спросил Анатолий, — По-вашему, лучше было бы пробираться на корабль по швартовочному тросу? Или, того чище, по штормтрапу? Как тати ночные, так, что ли?
Старпому подумалось, что очень некстати у Ярослава Даниловича руки заняты — случись что, он не успеет выхватить кортик.
Капитан первого ранга Брянцев раскрыл красную книжечку. Посмотрел. Посмотрел внимательней. Еще раз пробежал глазами перечень полномочий. Вернул книжечку и застегнул верхнюю пуговицу.
— Афанасий Никитич, попрошу вас показать гостям любое место на корабле, которое они пожелают осмотреть, — повернулся кэп.
— Есть, товарищ капитан, — строго ответствовал старпом, уловив официальные нотки в его голосе и отметив, что у негра командир удостоверение почему-то не потребовал.
Аудиенция завершилась. Сотрудник ОБОПа и сотрудник Интерпола двинулись к выходу из кают-компании.
— Стойте! — вдруг выкрикнул кэп и потянулся к корти ку. — Так, говорите, вы из Интерпола?
Не поворачиваясь, Анатолий сдвинулся на четыре сантиметра вправо, чтобы взять под свой контроль правый боевой сектор отца — «слепой», из-за отсутствующей руки.
Первое правило разведчика: если тебе задали острый вопрос, не думай, как ответить. Лучше постарайся вспомнить что-нибудь приятное на отвлеченную тему. Например, третий сексуальный опыт или вручение первой награды. Хутчиш в таких случаях всегда вспоминал предсмертные слова лжебарона де Фредерикса.
Иван Князев развернулся на тринадцать градусов влево, чтобы нейтрализовать старпома. Ай-ай-ай, нехорошо это — со своими-то воевать... Но как же они нас расшифровали?
Рука командира корабля миновала кортик и нырнула в карман. Зашелестела многократно свернутая газета.
— Одну минуточку. — Капитан развернул газетный лист и быстро нашел искомое. — Как фамилия президента американской Ассоциации следователей по делам о мошенничестве...
— Стив Альбрехт, — хором бросили через плечо однорукий и негр. И улыбнулись друг другу.
— ...Из восьми букв? — по инерции договорил командир «Тамбовского комсомольца». — Альбрехт, говорите?
И принялся мысленно пересчитывать буквы, озираясь в поисках чего-нибудь пишущего.
— Автор книги «Мошенничество, луч света на темные стороны бизнеса», — похвалился эрудицией перед сыном агент Карл.
— Один из трех авторов, — снисходительно уточнил прапорщик Хутчиш.
— Поучи меня еще... — буркнул Карл.
— Не смею больше задерживать, — продолжая глазами шарить по кают-компании, простился капитан Брянцев.
И подумал, что не очень-то удивится, ежели забавная парочка обнаружит на борту внештатный груз. Сначала доведем флот до ручки, а потом возмущаемся. Да что наркотики? На подлодках давно нелегальных эмигрантов по Дунаю вверх переправляют.
Гости покинули кают-компанию. Старпом вышел из кают-компании вслед за гостями, но не прошли они и десяти шагов по коридору, как, незаметно для себя, Афанасий Никитич Лунев оказался ведущим. Подобные экспромты не являлись трудной задачей для мегатонников как старой, так и новой формации.
По гулкому трапу они спустились на вторую палубу. Встречные матросы, уступая дорогу, вжимались в переборки, меж всюду навешанных, выкрашенных в желтый цвет дюралевых ящиков. А уж как они гостей разглядывали!
Анатолий все еше держал музыкальный ящик на плече. Идея изменить цвет кожи принадлежала целиком ему. Папа, предпочитавший экстравагантности неприметность, был против, и спор отцов и детей длился минут десять. Но Хутчиш не был бы Хутчишем, если б отступился от принятого, решения. Он всегда подходил к решению проблем не как ремесленник, а как художник.
Естественно, краситься в черный цвет особой надобности не было. Но как, скажите на милость, оправдать наличие у солидного бледнолицего интерполовца исполинских размеров магнитофона? А ведь шибко нужен был в задуманной операции магнитофон исполинских размеров. Работать, так с музыкой. Не тайком же на корабль пробираться...