Страница:
Майор взял документ кончиками изящных пальцев и закружил с ним в вальсе, как с дамой.
— Не могу знать!
— Значит, окурок бросил кто-то посторонний!
Майор Барышев воинственно ткнул пальцем вверх. Прямо в камеру. И посмотрел, куда попал. Искорки безумия в его глазах были размером с куриные яйца.
Генерал зычно расхохотался. Смеясь, хлопнул себя по ляжкам, чуть термос не опрокинул. И выключил монитор. Ладно, спикера за такого кадра можно только благодарить. Но — потехе час, а делу время. Успокоился — теперь можно и за работу.
Средним пальцем левой руки генерал нажал прохладную кнопку, упрятанную под столешницей; высокая, обитая коричневой кожей дверь тут же бесшумно распахнулась, и на пороге, как чертик из табакерки, возник адъютант. Он был в гражданском, но цивильная одежда не могла скрыть военную выправку. Серый костюм-пара (брюки с безукоризненной стрелкой, покрой пиджака удачно скрывает пухлую наплечную кобуру), рубашка в тон костюму, галстук в тон, ботинки в тон. Даже цвет волос в тон. Выглядит так, будто за ним буквально через три минуты заедет «линкольн» и он отправится на прием к Мбаго.
[8]
Адъютант аккуратно прикрыл за собой дверь, выжидательно замер на пороге аллегорической скульптурой «Граница в надежных руках».
Генералу нравился этот хлопчик. Всегда подтянутый, предупредительный, исполнительный, нелюбопытный, молчаливый, спокойный, уверенный.
— Копию дела номер 516 дробь 4 точка ВВ ко мне на стол, — негромко приказал Семен, стараясь не выказать волнения. — Жду вас... — Он прикинул: спуститься в архив — две минуты, вручить предписание, получить требуемое, расписаться в журнале — минута сорок, подняться обратно — еще две. Итого пять сорок. Накинем пяток для ровного счета. — Жду вас через пять минут сорок пять секунд. Исполняйте.
— Есть, — коротко кивнул адъютант и бесшумно исчез за дверью.
В ожидании дела номер 516-и-так-далее Семен встал из-за стола, подошел к окну. Звук шагов скрадывался толстым ковром с замысловатым «таруханским» узором мягких, успокаивающих глаз оттенков. Остановился возле низкого подоконника с одиноким кактусом в глиняном горшке, заложил руки за спину, принялся задумчиво покачиваться с пятки на носок, чувствуя, как холод отпускает сердце, высыхает пот на руках и дурман покидает голову. «Горячее сердце, холодная голова и чистые руки», — как все-таки правы бывают порой классики...
В Москве шел дождь — явно затяжной. Наконец-то, а то все жара и жара. Хорошо. Внешний мир расплывался от струек стекающей по стеклу воды, едва заметно дрожал от работающей «глушилки», которая заставляла стекла мелко вибрировать, сбивая тем самым настройку лазерных подслушивающих устройств.
«Грибов будет много, — рассеянно подумал генерал. — Эх, в лесок бы сейчас. С палаткой, денька на два...» Неужели за тридцать с лишком лет никто не догадался сопоставить такие очевидные данные? Впрочем, чему удивляться: в недрах Архива таится столько всякой информации, большей частью к тому же строго засекреченной, что порой лишь чистая случайность помогает наткнуться на необходимые сведения. Случайность. Везение. Удача. Фарт. Как сейчас. Неужели ему в руки попал козырь, о существовании которого все давно забыли?.. Ох, сколько к осени грибов будет в Подмосковье...
Раздался вежливый стук в дверь, и на пороге возник давешний адъютант. Под мышкой он держал пухлую старомодную папку омерзительно сиреневого цвета с белыми в прошлом шнурками. Генерал, недовольный тем, что его отвлекли от лирики, бросил взгляд на настенные, квадратные, без выкрутасов часы, отсчитывающие вечность над портретом Рихарда Зорге, и ледяным тоном произнес:
— Вы прибыли на шесть секунд раньше. Делаю вам замечание.
Лицо адъютанта осталось бесстрастным, как у древнегреческой скульптуры. Он приблизился к гигантскому столу из натурального тиса, бережно положил папку несколько в стороне от остальной груды бумаг и вытянулся в ожидании дальнейших распоряжений.
— Вы свободны, можете идти.
— Есть.
Когда адъютант покинул генеральские апартаменты, генерал вернулся за стол, машинально нажал под столешницей другую кнопку (мягко клацнув, сработали замки дверей; мягко прошуршав, опустились шторы на окнах, отражающие любой вид излучения) и некоторое время разглядывал папку.
Потрепанная, но не очень, с выцветшей надписью на верхней картонке:
516/4.ВВ. ЛИЧНОЕ ДЕЛО. Субъект «КАРЛ». Доступ только для разряда "Ц". . Не выносить, не копировать, не выпускать из рук, не читать вслух, не демонстрировать окружающим.
Генерал порылся в верхнем ящике стола, выудил оттуда портативный детектор из черной пластмассы и несколько раз прошелся им в воздухе над папкой. На черной панели зажегся зеленый огонек: посторонних предметов не обнаружено. Так и должно быть, но — береженого Бог бережет.
Семен спрятал детектор обратно в стол. Глубоко вздохнул — Господи, пусть это окажется то, что нужно! И открыл папку.
Прошлой и, казалось бы, давно забытой жизнью дохнуло на генерала. Той жизнью, где была полевая работа, настоящие друзья и конкретные враги; где не было этого опостылевшего кабинета, закулисных игр и запутанных комбинаций. Тогда выручала стремительная тактика; сейчас же приходится полагаться на скучную стратегию.
С большинством материалов Семен был знаком не понаслышке, а в некоторых операциях сам принимал участие на пару с Князевым. Как же давно это было!..
«Комарик» — тысяча девятьсот пятьдесят девятый, установка дорогушей разведывательной аппаратуры на вершине Джомолунгмы. В те годы ни о каких спутниках-шпионах еще не могло быть и речи, поэтому успех операции сулил Советской стране такие преимущества перед противником, которые тысячекратно окупили бы любые затраты. Увы, операция провалилась. Двенадцать трупов, оставшихся на снежном погосте, четырнадцать обмороженных и ампутированных конечностей, двести семьдесят миллионов рублей старыми, похороненные на дне ледяной пропасти, — таков ее итог. Князев тогда на собственных плечах вытащил восьмерых из-под внезапно обрушившейся лавины — и Семена в том числе, а потом еще голыми руками вместе со своей женой, которая также принимала участие в этой операции, рыл в мерзлом снегу могилы...
Спустя пять лет генерал (тогда — всего лишь капитан) уйдет с оперативной работы и с головой погрузится в бумажную рутину.
Дальше, дальше...
«Ножик в тумане», шестьдесят шестой, «Букварь», шестьдесят восьмой (трагическая история, бедный Ванька), «Шиш вам», семидесятый... «Красная борода»...
Вот оно. Вот то, что искал генерал. Операция «Красная борода», семьдесят второй год. Он вздохнул (Боже, пусть это будет то, что надо) и впился взглядом в машинописный текст, за которым стояли боль, отчаяние, крики о помощи...
Закончив читать, генерал Семен встал из-за стола, вынул из алюминиевой ячейки бутылку «боржоми», откупорил ее о подоконник и (горло было как наждак) ополовинил.
Сердце билось несколько учащенно, левое веко подергивалось, пальцы ног непроизвольно поджались, но мозг работал четко, без скрипа и перебоев.
Итак, мозаика сложилась в неожиданную картину. А сложил ее он, генерал Семен. Никто, ни один человек за четверть века не смог найти связь между бесконечными докладными Ивана Князева и странным найденышем в стаде американских индейцев, а он смог...
Итак, Иван Князев, бывший оперативник ГРУ МО и Первого ГУ КГБ, нынче персональный пенсионер с инвалидностью второй группы, друг и соратник на протяжении десятилетий. И кроме того, как только что выяснилось, — лишний туз к колоде. Да какой там туз, джокер!
И лишь он, генерал, знает о его существовании. Знает, как им сыграть. Противник может просчитать все комбинации, предсказать любую ситуацию, вычислить любой поворот событий... Но иногда вдруг всплывет вот такой вот джокер, и весь карточный домик прогнозов рухнет в одночасье. Надо только знать, где и когда выложить на стол джокера. Знать, за какие ниточки подергать, на какие клавиши души нажать, чтобы человек, не сознавая того, стал играть по твоим правилам. Надо отмести все личные чувства, забыть о дружбе и помнить, что главное — это дело.
Итак. Вводим в игру Ивана. Прапорщик, будь он неладен, ищет установку Икс. Князев ищет прапорщика. А что, может выгореть! И, стало быть, незачем валить самого Хутчиша. Пусть он выйдет на корабль, а Князев выйдет на Хутчиша. Прапорщик находит установку, Иван находит прапорщика — и тут мы подсекаем леску. По-простому говоря, мы ловим прапорщика на живца. Точнее, не так: мы ловим установку на Князева... Я ловлю, поскольку никто, ни Аквариум, ни Господин Доктор гребаный о Князеве знать не знают. Лихо! Установка — мне, Хутчиш — Князеву, чуть позже труп Хутчиша — Доктору.
Возвращаясь за стол, генерал машинально достал расческу, возбужденно провел ею по остаткам волос, привычно дунул на зубцы. А ведь придется самому ехать к Ивану — такое дело никому не поручишь. Это его козырь, его проходная пешка... Но ехать придется одному, без прикрытия. А это, знаете ли... Конечно, в Аквариуме полно тайных выходов на случай чрезвычайных ситуаций, гримерный и костюмерный отделы работают выше всяческих похвал, и все же, все же...
Генерал содрогнулся, вспомнив бой на улице, когда он возвращался после переговоров в трансформаторной будке.
Он до сих пор не знал, кто именно из противостоящих сторон организовал нападение на «аварийку», но враг был сильным и умным: он не только вычислил местонахождение Семена, но и отважился на прямую атаку. Неужели утечка? Генерал находился в положении шахматиста, проводящего одновременный сеанс на десяти досках. Американцы, израильтяне, китайцы, даже свои, русские, — все охотятся за установкой, и у каждого может найтись множество причин к тому, чтобы уничтожить генерала.
Когда раздолбанный «рафик» остановился рядом на светофоре, Сергей негромко скомандовал: «Ситуация Б!»
За шофера (не того штрафника, что сидел в кабине, исполняя роль «болвана», а настоящего — находящегося внутри бронированного фургона, за дисплеем, на который передавалась картинка с портативной видеокамеры, вмонтированной в синюю мигалку «Аварийной службы») — так вот, за шофера был Борис. Он кивнул и положил пальцы на клавиатуру, ожидая дальнейших распоряжений.
«Ситуация Б» означает угрозу атаки. Сергей метнулся к пульту управления стрельбой. Генерал стиснул зубы, но с места не двинулся: он прекрасно понимал, что любым своим действием лишь помешает работе профессионалов.
Водитель «рафика» на секунду включил брызгалку, чтобы промыть лобовое стекло, а работающие дворники смахнули несколько капель в сторону машины, где сидел генерал. Капли эти попали на лобовое стекло «аварийки», моментально растеклись по нему сплошным тонким слоем, и тут же раздался негромкий зуммер: это липовый шофер подал сигнал тревоги — видимость из кабины упала до нуля. Таинственный противник применил поляризованную жидкость «Альфа-тета-зет», находящуюся на вооружении многих спецслужб мира. Стекло, на которое попадала эта жидкость, с контактирующей стороны оставалось прозрачным, зато, если смотреть с другой стороны, превращалось в совершенно непроницаемую для света поверхность. Но, к счастью, машина управлялась не из кабины, о чем враг, судя по всему, не знал.
Ситуация Ц! — рявкнул Сергей и кивнул Борису: Начали.
Ситуация Ц означает начало атаки противником.
На светофоре загорелся зеленый свет, и поток машин двинулся по улице.
Неукоснительно соблюдая правила дорожного движения, «рафик» и «аварийка» так же тронулись с места.
Сергей взялся за рукоять джойстика, дернул его вправо и нажал красную кнопку. Из выхлопной трубы «аварийки», торчащей из-под левого борта, вылетело черное облако сгоревшей соляры и бесплотно окутало правое заднее колесо «рафика». Окутало — и спустя мгновенье рассеялось, но кислотный газ успел впиться своими невидимыми зубами в резину покрышки.
Повинуясь знакам дорожного движения и включив поворотники, обе машины повернули на проспект. По-видимому, шины «рафика» были изготовлены из кислотостойкого материала, поскольку вражеское транспортное средство даже не снизило скорости.
Эта погоня не имела ничего общего с погонями из голливудских фильмов: обе машины неспешно ползли в потоке автомобилей, и посторонний наблюдатель ни за что бы не догадался, что на его глазах разыгрывается битва не на жизнь, а на смерть.
По боку фургона дробно застучало, как во время крупного ливня. Если б не бронированная обшивка, «аварийка» мгновенно превратилась бы в решето с невидимыми глазу дырочками: английское оружие ближнего боя «Симстресс» стреляет порциями прошивающих все на своем пути игл, диаметр которых не превышает четырех ангстрем...
— Еще один справа, — негромко сообщил Борис.
Генерал взглянул на экран компьютера. Справа их нахально подрезал навороченный БМВ с тонированными стеклами. По логике вещей, «аварийке» нужно было немного уйти влево... но слева, как приклеенный, тащился громыхающий «рафик».
— Чего ждешь, Серега? — прошипел Борис, яростно втискивая фургон в щель между заполонившими ряды машинами. — Гаси его!
— Не фига, — бросил стрелок. — Это не враг. Враги на таких крутых тачках разъезжать не будут. Чтоб их каждый гаишник тормозил? Ты давай следи за «рафом» — неровен час, уберет он нас...
Субчик в БМВ грозно просигналил и, поскольку «аварийка» на его притязания на полосе не реагировала, подопустил левое стекло и смачно плюнул в борт «аварийке». После чего, удовлетворенный, захохотал и газанул вперед — как головастики шарахнулись в стороны от него «москвичи» и прочие «жигуленки».
Слюна повисла на желто-красном борту и стекать вниз не торопилась.
— Вот с-сука, — прошипел сквозь зубы Борис. — Догнать бы да показать, кто мы есть на самом деле...
— Отставить, — буркнул товарищ Семен. — Следите за дорогой, товарищ Борис.
А вокруг продолжала бурлить московская круговерть: лоснящимися эритроцитами по артерии проспекта текли автомобили, лейкоцитами сновали туда-сюда пешеходы, ленивые и одурманенные жарой.
— Давай на Толоконникова, — скомандовал товарищ Семен. — Там дорога узкая, одна полоса всего, оторвемся.
— В кабинете у себя командуйте, товарищ генерал, — огрызнулся Борис. — На Толоконникова «кирпич» в конце, а за ним — гаишный пост. Если эти там прижмут, то нам крышка.
— Если прижмут, то нам крышка, — машинально, сквозь плотно сжатые зубы, повторил генерал, нисколько не обидевшись на резкость низшего чина. — Ладно, действуй как знаешь. Поиграем в эти игрушки...
Противно взвизгнули шины — когда фургон круто свернул в тихий переулок. Увеличив скорость, «рафик» проскользнул вперед и включил красные габаритные огни.
Генерал почувствовал, как липкие струйки пота потекли из подмышек. Кто напал на них? Чужие или свои? Враг ли пронюхал, что ему известно об установке? Или наши узнали, что он ведет двойную игру? А может быть. Господин Доктор, его таинственный работодатель и тайный начальник, решил отыграться за провал штурма объекта У-17-Б?..
Экран водительского монитора неожиданно подернулся рябью, и шофер Борис заскрипел зубами от досады: вместе с «габаритками» враг включил лазерную установку, сбивающую настройку любой электроники — неприятель, как видно, понял, что одной лишь «альфа-тета-зет» «аварийку» не проймешь.
— Стреляй, Серега, уйдет! — простонал водитель.
Сергей беззвучно выматерился. К счастью, тогда все кончилось хорошо.
Эпизод восьмой
— Не могу знать!
— Значит, окурок бросил кто-то посторонний!
Майор Барышев воинственно ткнул пальцем вверх. Прямо в камеру. И посмотрел, куда попал. Искорки безумия в его глазах были размером с куриные яйца.
Генерал зычно расхохотался. Смеясь, хлопнул себя по ляжкам, чуть термос не опрокинул. И выключил монитор. Ладно, спикера за такого кадра можно только благодарить. Но — потехе час, а делу время. Успокоился — теперь можно и за работу.
Средним пальцем левой руки генерал нажал прохладную кнопку, упрятанную под столешницей; высокая, обитая коричневой кожей дверь тут же бесшумно распахнулась, и на пороге, как чертик из табакерки, возник адъютант. Он был в гражданском, но цивильная одежда не могла скрыть военную выправку. Серый костюм-пара (брюки с безукоризненной стрелкой, покрой пиджака удачно скрывает пухлую наплечную кобуру), рубашка в тон костюму, галстук в тон, ботинки в тон. Даже цвет волос в тон. Выглядит так, будто за ним буквально через три минуты заедет «линкольн» и он отправится на прием к Мбаго.
[8]
Адъютант аккуратно прикрыл за собой дверь, выжидательно замер на пороге аллегорической скульптурой «Граница в надежных руках».
Генералу нравился этот хлопчик. Всегда подтянутый, предупредительный, исполнительный, нелюбопытный, молчаливый, спокойный, уверенный.
— Копию дела номер 516 дробь 4 точка ВВ ко мне на стол, — негромко приказал Семен, стараясь не выказать волнения. — Жду вас... — Он прикинул: спуститься в архив — две минуты, вручить предписание, получить требуемое, расписаться в журнале — минута сорок, подняться обратно — еще две. Итого пять сорок. Накинем пяток для ровного счета. — Жду вас через пять минут сорок пять секунд. Исполняйте.
— Есть, — коротко кивнул адъютант и бесшумно исчез за дверью.
В ожидании дела номер 516-и-так-далее Семен встал из-за стола, подошел к окну. Звук шагов скрадывался толстым ковром с замысловатым «таруханским» узором мягких, успокаивающих глаз оттенков. Остановился возле низкого подоконника с одиноким кактусом в глиняном горшке, заложил руки за спину, принялся задумчиво покачиваться с пятки на носок, чувствуя, как холод отпускает сердце, высыхает пот на руках и дурман покидает голову. «Горячее сердце, холодная голова и чистые руки», — как все-таки правы бывают порой классики...
В Москве шел дождь — явно затяжной. Наконец-то, а то все жара и жара. Хорошо. Внешний мир расплывался от струек стекающей по стеклу воды, едва заметно дрожал от работающей «глушилки», которая заставляла стекла мелко вибрировать, сбивая тем самым настройку лазерных подслушивающих устройств.
«Грибов будет много, — рассеянно подумал генерал. — Эх, в лесок бы сейчас. С палаткой, денька на два...» Неужели за тридцать с лишком лет никто не догадался сопоставить такие очевидные данные? Впрочем, чему удивляться: в недрах Архива таится столько всякой информации, большей частью к тому же строго засекреченной, что порой лишь чистая случайность помогает наткнуться на необходимые сведения. Случайность. Везение. Удача. Фарт. Как сейчас. Неужели ему в руки попал козырь, о существовании которого все давно забыли?.. Ох, сколько к осени грибов будет в Подмосковье...
Раздался вежливый стук в дверь, и на пороге возник давешний адъютант. Под мышкой он держал пухлую старомодную папку омерзительно сиреневого цвета с белыми в прошлом шнурками. Генерал, недовольный тем, что его отвлекли от лирики, бросил взгляд на настенные, квадратные, без выкрутасов часы, отсчитывающие вечность над портретом Рихарда Зорге, и ледяным тоном произнес:
— Вы прибыли на шесть секунд раньше. Делаю вам замечание.
Лицо адъютанта осталось бесстрастным, как у древнегреческой скульптуры. Он приблизился к гигантскому столу из натурального тиса, бережно положил папку несколько в стороне от остальной груды бумаг и вытянулся в ожидании дальнейших распоряжений.
— Вы свободны, можете идти.
— Есть.
Когда адъютант покинул генеральские апартаменты, генерал вернулся за стол, машинально нажал под столешницей другую кнопку (мягко клацнув, сработали замки дверей; мягко прошуршав, опустились шторы на окнах, отражающие любой вид излучения) и некоторое время разглядывал папку.
Потрепанная, но не очень, с выцветшей надписью на верхней картонке:
516/4.ВВ. ЛИЧНОЕ ДЕЛО. Субъект «КАРЛ». Доступ только для разряда "Ц". . Не выносить, не копировать, не выпускать из рук, не читать вслух, не демонстрировать окружающим.
Генерал порылся в верхнем ящике стола, выудил оттуда портативный детектор из черной пластмассы и несколько раз прошелся им в воздухе над папкой. На черной панели зажегся зеленый огонек: посторонних предметов не обнаружено. Так и должно быть, но — береженого Бог бережет.
Семен спрятал детектор обратно в стол. Глубоко вздохнул — Господи, пусть это окажется то, что нужно! И открыл папку.
Прошлой и, казалось бы, давно забытой жизнью дохнуло на генерала. Той жизнью, где была полевая работа, настоящие друзья и конкретные враги; где не было этого опостылевшего кабинета, закулисных игр и запутанных комбинаций. Тогда выручала стремительная тактика; сейчас же приходится полагаться на скучную стратегию.
С большинством материалов Семен был знаком не понаслышке, а в некоторых операциях сам принимал участие на пару с Князевым. Как же давно это было!..
«Комарик» — тысяча девятьсот пятьдесят девятый, установка дорогушей разведывательной аппаратуры на вершине Джомолунгмы. В те годы ни о каких спутниках-шпионах еще не могло быть и речи, поэтому успех операции сулил Советской стране такие преимущества перед противником, которые тысячекратно окупили бы любые затраты. Увы, операция провалилась. Двенадцать трупов, оставшихся на снежном погосте, четырнадцать обмороженных и ампутированных конечностей, двести семьдесят миллионов рублей старыми, похороненные на дне ледяной пропасти, — таков ее итог. Князев тогда на собственных плечах вытащил восьмерых из-под внезапно обрушившейся лавины — и Семена в том числе, а потом еще голыми руками вместе со своей женой, которая также принимала участие в этой операции, рыл в мерзлом снегу могилы...
Спустя пять лет генерал (тогда — всего лишь капитан) уйдет с оперативной работы и с головой погрузится в бумажную рутину.
Дальше, дальше...
«Ножик в тумане», шестьдесят шестой, «Букварь», шестьдесят восьмой (трагическая история, бедный Ванька), «Шиш вам», семидесятый... «Красная борода»...
Вот оно. Вот то, что искал генерал. Операция «Красная борода», семьдесят второй год. Он вздохнул (Боже, пусть это будет то, что надо) и впился взглядом в машинописный текст, за которым стояли боль, отчаяние, крики о помощи...
Закончив читать, генерал Семен встал из-за стола, вынул из алюминиевой ячейки бутылку «боржоми», откупорил ее о подоконник и (горло было как наждак) ополовинил.
Сердце билось несколько учащенно, левое веко подергивалось, пальцы ног непроизвольно поджались, но мозг работал четко, без скрипа и перебоев.
Итак, мозаика сложилась в неожиданную картину. А сложил ее он, генерал Семен. Никто, ни один человек за четверть века не смог найти связь между бесконечными докладными Ивана Князева и странным найденышем в стаде американских индейцев, а он смог...
Итак, Иван Князев, бывший оперативник ГРУ МО и Первого ГУ КГБ, нынче персональный пенсионер с инвалидностью второй группы, друг и соратник на протяжении десятилетий. И кроме того, как только что выяснилось, — лишний туз к колоде. Да какой там туз, джокер!
И лишь он, генерал, знает о его существовании. Знает, как им сыграть. Противник может просчитать все комбинации, предсказать любую ситуацию, вычислить любой поворот событий... Но иногда вдруг всплывет вот такой вот джокер, и весь карточный домик прогнозов рухнет в одночасье. Надо только знать, где и когда выложить на стол джокера. Знать, за какие ниточки подергать, на какие клавиши души нажать, чтобы человек, не сознавая того, стал играть по твоим правилам. Надо отмести все личные чувства, забыть о дружбе и помнить, что главное — это дело.
Итак. Вводим в игру Ивана. Прапорщик, будь он неладен, ищет установку Икс. Князев ищет прапорщика. А что, может выгореть! И, стало быть, незачем валить самого Хутчиша. Пусть он выйдет на корабль, а Князев выйдет на Хутчиша. Прапорщик находит установку, Иван находит прапорщика — и тут мы подсекаем леску. По-простому говоря, мы ловим прапорщика на живца. Точнее, не так: мы ловим установку на Князева... Я ловлю, поскольку никто, ни Аквариум, ни Господин Доктор гребаный о Князеве знать не знают. Лихо! Установка — мне, Хутчиш — Князеву, чуть позже труп Хутчиша — Доктору.
Возвращаясь за стол, генерал машинально достал расческу, возбужденно провел ею по остаткам волос, привычно дунул на зубцы. А ведь придется самому ехать к Ивану — такое дело никому не поручишь. Это его козырь, его проходная пешка... Но ехать придется одному, без прикрытия. А это, знаете ли... Конечно, в Аквариуме полно тайных выходов на случай чрезвычайных ситуаций, гримерный и костюмерный отделы работают выше всяческих похвал, и все же, все же...
Генерал содрогнулся, вспомнив бой на улице, когда он возвращался после переговоров в трансформаторной будке.
Он до сих пор не знал, кто именно из противостоящих сторон организовал нападение на «аварийку», но враг был сильным и умным: он не только вычислил местонахождение Семена, но и отважился на прямую атаку. Неужели утечка? Генерал находился в положении шахматиста, проводящего одновременный сеанс на десяти досках. Американцы, израильтяне, китайцы, даже свои, русские, — все охотятся за установкой, и у каждого может найтись множество причин к тому, чтобы уничтожить генерала.
Когда раздолбанный «рафик» остановился рядом на светофоре, Сергей негромко скомандовал: «Ситуация Б!»
За шофера (не того штрафника, что сидел в кабине, исполняя роль «болвана», а настоящего — находящегося внутри бронированного фургона, за дисплеем, на который передавалась картинка с портативной видеокамеры, вмонтированной в синюю мигалку «Аварийной службы») — так вот, за шофера был Борис. Он кивнул и положил пальцы на клавиатуру, ожидая дальнейших распоряжений.
«Ситуация Б» означает угрозу атаки. Сергей метнулся к пульту управления стрельбой. Генерал стиснул зубы, но с места не двинулся: он прекрасно понимал, что любым своим действием лишь помешает работе профессионалов.
Водитель «рафика» на секунду включил брызгалку, чтобы промыть лобовое стекло, а работающие дворники смахнули несколько капель в сторону машины, где сидел генерал. Капли эти попали на лобовое стекло «аварийки», моментально растеклись по нему сплошным тонким слоем, и тут же раздался негромкий зуммер: это липовый шофер подал сигнал тревоги — видимость из кабины упала до нуля. Таинственный противник применил поляризованную жидкость «Альфа-тета-зет», находящуюся на вооружении многих спецслужб мира. Стекло, на которое попадала эта жидкость, с контактирующей стороны оставалось прозрачным, зато, если смотреть с другой стороны, превращалось в совершенно непроницаемую для света поверхность. Но, к счастью, машина управлялась не из кабины, о чем враг, судя по всему, не знал.
Ситуация Ц! — рявкнул Сергей и кивнул Борису: Начали.
Ситуация Ц означает начало атаки противником.
На светофоре загорелся зеленый свет, и поток машин двинулся по улице.
Неукоснительно соблюдая правила дорожного движения, «рафик» и «аварийка» так же тронулись с места.
Сергей взялся за рукоять джойстика, дернул его вправо и нажал красную кнопку. Из выхлопной трубы «аварийки», торчащей из-под левого борта, вылетело черное облако сгоревшей соляры и бесплотно окутало правое заднее колесо «рафика». Окутало — и спустя мгновенье рассеялось, но кислотный газ успел впиться своими невидимыми зубами в резину покрышки.
Повинуясь знакам дорожного движения и включив поворотники, обе машины повернули на проспект. По-видимому, шины «рафика» были изготовлены из кислотостойкого материала, поскольку вражеское транспортное средство даже не снизило скорости.
Эта погоня не имела ничего общего с погонями из голливудских фильмов: обе машины неспешно ползли в потоке автомобилей, и посторонний наблюдатель ни за что бы не догадался, что на его глазах разыгрывается битва не на жизнь, а на смерть.
По боку фургона дробно застучало, как во время крупного ливня. Если б не бронированная обшивка, «аварийка» мгновенно превратилась бы в решето с невидимыми глазу дырочками: английское оружие ближнего боя «Симстресс» стреляет порциями прошивающих все на своем пути игл, диаметр которых не превышает четырех ангстрем...
— Еще один справа, — негромко сообщил Борис.
Генерал взглянул на экран компьютера. Справа их нахально подрезал навороченный БМВ с тонированными стеклами. По логике вещей, «аварийке» нужно было немного уйти влево... но слева, как приклеенный, тащился громыхающий «рафик».
— Чего ждешь, Серега? — прошипел Борис, яростно втискивая фургон в щель между заполонившими ряды машинами. — Гаси его!
— Не фига, — бросил стрелок. — Это не враг. Враги на таких крутых тачках разъезжать не будут. Чтоб их каждый гаишник тормозил? Ты давай следи за «рафом» — неровен час, уберет он нас...
Субчик в БМВ грозно просигналил и, поскольку «аварийка» на его притязания на полосе не реагировала, подопустил левое стекло и смачно плюнул в борт «аварийке». После чего, удовлетворенный, захохотал и газанул вперед — как головастики шарахнулись в стороны от него «москвичи» и прочие «жигуленки».
Слюна повисла на желто-красном борту и стекать вниз не торопилась.
— Вот с-сука, — прошипел сквозь зубы Борис. — Догнать бы да показать, кто мы есть на самом деле...
— Отставить, — буркнул товарищ Семен. — Следите за дорогой, товарищ Борис.
А вокруг продолжала бурлить московская круговерть: лоснящимися эритроцитами по артерии проспекта текли автомобили, лейкоцитами сновали туда-сюда пешеходы, ленивые и одурманенные жарой.
— Давай на Толоконникова, — скомандовал товарищ Семен. — Там дорога узкая, одна полоса всего, оторвемся.
— В кабинете у себя командуйте, товарищ генерал, — огрызнулся Борис. — На Толоконникова «кирпич» в конце, а за ним — гаишный пост. Если эти там прижмут, то нам крышка.
— Если прижмут, то нам крышка, — машинально, сквозь плотно сжатые зубы, повторил генерал, нисколько не обидевшись на резкость низшего чина. — Ладно, действуй как знаешь. Поиграем в эти игрушки...
Противно взвизгнули шины — когда фургон круто свернул в тихий переулок. Увеличив скорость, «рафик» проскользнул вперед и включил красные габаритные огни.
Генерал почувствовал, как липкие струйки пота потекли из подмышек. Кто напал на них? Чужие или свои? Враг ли пронюхал, что ему известно об установке? Или наши узнали, что он ведет двойную игру? А может быть. Господин Доктор, его таинственный работодатель и тайный начальник, решил отыграться за провал штурма объекта У-17-Б?..
Экран водительского монитора неожиданно подернулся рябью, и шофер Борис заскрипел зубами от досады: вместе с «габаритками» враг включил лазерную установку, сбивающую настройку любой электроники — неприятель, как видно, понял, что одной лишь «альфа-тета-зет» «аварийку» не проймешь.
— Стреляй, Серега, уйдет! — простонал водитель.
Сергей беззвучно выматерился. К счастью, тогда все кончилось хорошо.
Эпизод восьмой
26 июля, вторник, 16.46 по московскому времени.
Назад в позапрошлое
Катерок качало на побитых оспой, матово отражающих шершавое небо волнах Москвы-реки.
Вода была сверху — лил такой дождь, что казалось, будто катерок занесло куда-нибудь в верховья Янцзы вместо столицы Российской Федерации; настоящий ливень. Вода была снизу — троим предстояло нырнуть и вплавь добраться до облаченного в гранит берега, как когда-то в старину подбирались к Кремлю лазутчики Батыя.
Крупные капли ложились кучно. Словно зерно из комбайна, подумалось Насибову.
Папа стоял под брезентовым навесом и наущал Тихомирова. Тихомиров слушал, полуотвернув голову и предоставив Папе лицезреть впалую серую скулу. Его взгляд гулял по набережным горбатой Москвы, автоматически фиксируя перспективные, в случае форс-мажорных обстоятельств, естественные укрепления. Привычка.
При своем громадном росте Тихомиров вряд ли весил больше сотни килограммов, но никак не напоминал сухопарых длинноруких холериков. Мышцы и еще раз мышцы — ничего лишнего. Вот только слегка желтоватый цвет кожи — следствие тропической лихорадки. Эта болезнь зацепила Андрея во время одной операции в бассейне Амазонки. Операция ,была самая рядовая: сбор и консервация ядов натурального происхождения для нужд секретной промышленности. Но однажды Тихомирову пришлось кухонным тесаком отмахиваться от стаи пираний — пошел картошку к Амазонке почистить, а здоровенная анаконда утащила под воду.
Пираний он, конечно, покрошил, получив всего десяток укусов. Вот бациллы сквозь эти ранки и просочились в организм.
— Он меня кинул, — сказал Папа и многозначительно Поджал толстые влажные губы, гордый, что именно ему, а не кому-то из сотни других прочесывающих столицу пап выпало исполнить пожелание Господина Доктора.
Тихомиров кивнул, глядя на размытый пеленой дождя силуэт Водовзводной башни. Облаченный в гидрокостюм, боец очень напоминал парковую статую атлета из Папиного детства.
— Он нашел дорожку гонять через таможню голландскую «бешеную» говядину, — сказал Папа.
В талантах Андрея Тихомирова Папа не сомневался. Волкодав еще тот. Рекомендации лучших собаководов.
Тихомиров кивнул, следя, как волна качает перфорируемые дождем остатки радужного маслянистого пятна у борта катера. Эдакий двухметровый морской конек-горбунок.
— Коровы были здоровые, но их умертвили во избежание, — зачем-то сказал Папа и нахмурился. Не оправдывался же он, в самом деле, перед этим отморозком.
Тихомиров кивнул, провожая взглядом ползущий божьей коровкой по мосту далекий троллейбус. Еще не вечер, но окна троллейбуса светились желтым электрическим светом.
— Он не должен уйти, — сказал Папа. — Ты его чпокнешь и скажешь: «Привет из Амстердама!» То есть наоборот: сначала скажешь, а потом чпокнешь.
Тихомиров наконец посмотрел Папе в глаза. И хотя в этом взгляде не было ничего предостерегающего — бессмысленный взор рептилии, — Папе расхотелось давать наставления.
Как бы подытоживая «инструктаж», Папа щелкнул короткими пальцами и выступил из-под навеса. Рядом возник откормленный бодибилдинговыми пилюлями детина с тростинкой зонта в лапище.
Тихомиров молча свирепел. Внешне вел себя как обычно, лишь еще молчаливей. О том, что командир взбешен, ведали только Запольский и Насибов. Они знали почему, и это их смешило. Не только это. Их смешил и возомнивший себя вершителем судеб толстогубый Папа-бизнесмен, и его бестолково бряцающая оружием братва. При другом раскладе ребятки «подмели» бы катерок в три секунды.
А еще Запольский и Насибов веселились потому, что наконец предстояло реальное дело. Руки чесались, и топорщились плавники.
Андрюшу Тихомирова вывести из себя мало кому удавалось. Даже в светлой памяти республике Чад, когда между распираемой, как новенькая зажигалка, пороховыми газами пещерой и спасительной полоской озерной воды не имелось ничего, кроме десятка вражеских пулеметных гнезд и пяти сотен обреченных на бессмертие шагов по белому, как соль, червивому от воронок песку; когда камни вокруг шкворчали и плавились в огне; когда кучерявые «шоколады» лезли под пули, как ночные мотыльки на лампочку, свято убежденные, что патроны-то у засевших в пещере, красноглазых от порохового дыма чужаков вот-вот кончатся и тогда осажденных белых людей можно будет, например, сварить на медленном огне, — даже тогда Андрюша только меланхолично засылал в раскаленный, плевавшийся гильзами «калаш» новые рожки.
Вот и сейчас Тихомиров вовсе не заморачивался тем, что цель почему-то находится в Кремле, а не отсиживается где-нибудь на загородной даче, под охраной двух дюжин гоблинов.
Решив, что больше ему на палубе нечего делать, Папа потопал в каюту. Сомневаться, что все получится как надо, причин не было. Как не было причин объяснять наемникам, что они отправляются убирать не мифического бизнесмена-конкурента Сумарокова, а загадочную личность, чем-то не угодившую самому Хозяину. Чем меньше будут знать исполнители, тем позже состаришься.
Качок-холуй перехватил зонт в другую руку. Холуй вымок, как огурец в рассоле — до пупырышек, до мыльной скользкости, но это не важно, лишь бы на шефа не упало ни капли.
Едва Папа удалился, на палубу выскользнул парнишка лет пятнадцати, малек мальком, и испуганно завертел головой. Увидев готовящихся к заплыву, парнишка повеселел: успел.
Его умоляющий взгляд встретился со взглядом Андрея Тихомирова. Андрей поморщился. Но ему очень нужны были деньги. Ведь ради них, денег-то, он, боевой пловец, со своими ребятками и оказался на этом катерке. В батраки к бандюганам, короче, нанялся. Наступил на горло собственной чести. А что делать прикажете? Семью кормить надо, да и Светка, рыба-пила, тоже денег что ни день требует, а разводиться не хочет...
Оба, Андрей и пацаненок, без лишних объяснений, по-матросски широко ставя ноги на мокрую палубу, проследовали на ют. Здесь, скрытые от посторонних взоров, они остановились, и парнишка протянул боевому пловцу скатанную в трубочку стодолларовую бумажку.
Тихомиров угрюмо сдвинул брови, но деньги взял и сунул под резиновый рукав. Приехал в Москву шабашить — не дергайся. Передвинул свисающую на резинке маску с груди на спину. Нащупал двумя пальцами под горлом замок «молнии» и нехотя, медленно потянул за ушко вниз. Пустое, что одежка под гидрокостюмом промокнет. Зато сто долларов — это всегда сто долларов.
Расстегнув гидрокостюм, Андрей принялся расстегивать на животе пуговицы рубашки. Капли дождя застучали по вытатуированному у сердца портрету анфас лохнесского чудовища. Капли дождя моментально намочили и сбили в клочья курчавые рыжеватые волосы, покрывающие грудь и живот. Стал отчетливо виден напрягшийся железный крест пресса. Мышцы и еще раз мышцы — ничего лишнего.
Мальчишка проворно дернул из-за пазухи воздушный пистолет, приставил к животу Тихомирова и нажал на курок. Щелкнул выстрел, похожий на звук захлопнувшейся мышеловки. Расплющенная свинцовая пулька отлетела прочь.
Боевой пловец с отвращением взглянул на живот, оранжево-коричневый, как брюхо лялиуса, где рядом с двумя старыми быстро набирал сок новый синяк, и принялся молча застегиваться. Застегнувшись, Андрей затопал к своим.
— Возвращайтесь скорее, я у отца еще стольник стырю, — не скрывая восхищения, посулил двигающийся следом парнишка-малек. Сын самого Папы.
Из кубрика просочился смех: там коротали время за пивом призванные Папой боевые горные егеря, десантники и боевые спелеологи. Очень уж Папа хотел угодить Хозяину, которого никто никогда не видел. А если и видел, то уже никому ничего не расскажет. Расстарался Папа. Впрочем, простой бойцов, оставшихся не у дел, будет оплачен по минимуму.
— Люди гибнут за металл, — оскалился Насибов, приветствуя командира нехитрой шуткой.
Его глаза холодно блеснули; в них не было ни веселья, ни зависти; одна бесконечная, безумная пустота.
Трое исполнителей смертного приговора псевдо-Сумарокову щелкнули пластилинового цвета резинками надеваемых масок. Вошли в воду без всплеска и вынырнули без шума. Помогли друг другу вскарабкаться на гранитный парапет. Сдвинули маски на затылок. Хватаясь за пучки травы, выбрались на асфальт. Насибов, поскользнувшись на вязкой глине, чуть не упал. И только рассмеялся.
— Слышь, командир, — окликнул Запольский. — Что ж они, гады, с экологией делают? Знали бы, что в сплошной мазут нырять придется, больше б запросили.
— Это еще что, — откликнулся вместо Тихомирова Насибов. — Я нырнул поглубже, а там в тазиках с цементом два утопленника волосами шевелят. Это у самого Кремля-то! Представляю, сколько таких русалок в округе.
Насибов от души расхохотался. Он и убивал так — всегда с шутками-прибаутками, с сумасшедшей смешинкой в пустых глазах.
Дождь разогнал пешеходов, а из залитого водой автомобильного окна не поймешь, в прилипшей ли к телу мокрой одежде люди перебегают дорогу, или в черно-синих гидрокостюмах. Насибов засвистел детскую песенку из «Красной шапочки»: «Кушай, сыночек, пока твои зубы не превратились в клыки...»
Только хохотуну Никите позволял Андрей подобные шуточки. Все ж таки однополчанин.
Еще один затянутый скользкой травой склон. В траве мокрый придорожный мусор. Никита Насибов протянул Андрею руку, помогая лезть вверх. На тыльной стороне ладони была вытатуирована кистеперая рыба; на пальцах — буквы: «СКАТ» [9].
Тихий был человек Андрей Тихомиров. Слова не скажет.
А причина самая банальная. Результат той истории, когда под Владиком во время обычного тренировочного заплыва на дальность его окружила стая дельфинов.
Назад в позапрошлое
Катерок качало на побитых оспой, матово отражающих шершавое небо волнах Москвы-реки.
Вода была сверху — лил такой дождь, что казалось, будто катерок занесло куда-нибудь в верховья Янцзы вместо столицы Российской Федерации; настоящий ливень. Вода была снизу — троим предстояло нырнуть и вплавь добраться до облаченного в гранит берега, как когда-то в старину подбирались к Кремлю лазутчики Батыя.
Крупные капли ложились кучно. Словно зерно из комбайна, подумалось Насибову.
Папа стоял под брезентовым навесом и наущал Тихомирова. Тихомиров слушал, полуотвернув голову и предоставив Папе лицезреть впалую серую скулу. Его взгляд гулял по набережным горбатой Москвы, автоматически фиксируя перспективные, в случае форс-мажорных обстоятельств, естественные укрепления. Привычка.
При своем громадном росте Тихомиров вряд ли весил больше сотни килограммов, но никак не напоминал сухопарых длинноруких холериков. Мышцы и еще раз мышцы — ничего лишнего. Вот только слегка желтоватый цвет кожи — следствие тропической лихорадки. Эта болезнь зацепила Андрея во время одной операции в бассейне Амазонки. Операция ,была самая рядовая: сбор и консервация ядов натурального происхождения для нужд секретной промышленности. Но однажды Тихомирову пришлось кухонным тесаком отмахиваться от стаи пираний — пошел картошку к Амазонке почистить, а здоровенная анаконда утащила под воду.
Пираний он, конечно, покрошил, получив всего десяток укусов. Вот бациллы сквозь эти ранки и просочились в организм.
— Он меня кинул, — сказал Папа и многозначительно Поджал толстые влажные губы, гордый, что именно ему, а не кому-то из сотни других прочесывающих столицу пап выпало исполнить пожелание Господина Доктора.
Тихомиров кивнул, глядя на размытый пеленой дождя силуэт Водовзводной башни. Облаченный в гидрокостюм, боец очень напоминал парковую статую атлета из Папиного детства.
— Он нашел дорожку гонять через таможню голландскую «бешеную» говядину, — сказал Папа.
В талантах Андрея Тихомирова Папа не сомневался. Волкодав еще тот. Рекомендации лучших собаководов.
Тихомиров кивнул, следя, как волна качает перфорируемые дождем остатки радужного маслянистого пятна у борта катера. Эдакий двухметровый морской конек-горбунок.
— Коровы были здоровые, но их умертвили во избежание, — зачем-то сказал Папа и нахмурился. Не оправдывался же он, в самом деле, перед этим отморозком.
Тихомиров кивнул, провожая взглядом ползущий божьей коровкой по мосту далекий троллейбус. Еще не вечер, но окна троллейбуса светились желтым электрическим светом.
— Он не должен уйти, — сказал Папа. — Ты его чпокнешь и скажешь: «Привет из Амстердама!» То есть наоборот: сначала скажешь, а потом чпокнешь.
Тихомиров наконец посмотрел Папе в глаза. И хотя в этом взгляде не было ничего предостерегающего — бессмысленный взор рептилии, — Папе расхотелось давать наставления.
Как бы подытоживая «инструктаж», Папа щелкнул короткими пальцами и выступил из-под навеса. Рядом возник откормленный бодибилдинговыми пилюлями детина с тростинкой зонта в лапище.
Тихомиров молча свирепел. Внешне вел себя как обычно, лишь еще молчаливей. О том, что командир взбешен, ведали только Запольский и Насибов. Они знали почему, и это их смешило. Не только это. Их смешил и возомнивший себя вершителем судеб толстогубый Папа-бизнесмен, и его бестолково бряцающая оружием братва. При другом раскладе ребятки «подмели» бы катерок в три секунды.
А еще Запольский и Насибов веселились потому, что наконец предстояло реальное дело. Руки чесались, и топорщились плавники.
Андрюшу Тихомирова вывести из себя мало кому удавалось. Даже в светлой памяти республике Чад, когда между распираемой, как новенькая зажигалка, пороховыми газами пещерой и спасительной полоской озерной воды не имелось ничего, кроме десятка вражеских пулеметных гнезд и пяти сотен обреченных на бессмертие шагов по белому, как соль, червивому от воронок песку; когда камни вокруг шкворчали и плавились в огне; когда кучерявые «шоколады» лезли под пули, как ночные мотыльки на лампочку, свято убежденные, что патроны-то у засевших в пещере, красноглазых от порохового дыма чужаков вот-вот кончатся и тогда осажденных белых людей можно будет, например, сварить на медленном огне, — даже тогда Андрюша только меланхолично засылал в раскаленный, плевавшийся гильзами «калаш» новые рожки.
Вот и сейчас Тихомиров вовсе не заморачивался тем, что цель почему-то находится в Кремле, а не отсиживается где-нибудь на загородной даче, под охраной двух дюжин гоблинов.
Решив, что больше ему на палубе нечего делать, Папа потопал в каюту. Сомневаться, что все получится как надо, причин не было. Как не было причин объяснять наемникам, что они отправляются убирать не мифического бизнесмена-конкурента Сумарокова, а загадочную личность, чем-то не угодившую самому Хозяину. Чем меньше будут знать исполнители, тем позже состаришься.
Качок-холуй перехватил зонт в другую руку. Холуй вымок, как огурец в рассоле — до пупырышек, до мыльной скользкости, но это не важно, лишь бы на шефа не упало ни капли.
Едва Папа удалился, на палубу выскользнул парнишка лет пятнадцати, малек мальком, и испуганно завертел головой. Увидев готовящихся к заплыву, парнишка повеселел: успел.
Его умоляющий взгляд встретился со взглядом Андрея Тихомирова. Андрей поморщился. Но ему очень нужны были деньги. Ведь ради них, денег-то, он, боевой пловец, со своими ребятками и оказался на этом катерке. В батраки к бандюганам, короче, нанялся. Наступил на горло собственной чести. А что делать прикажете? Семью кормить надо, да и Светка, рыба-пила, тоже денег что ни день требует, а разводиться не хочет...
Оба, Андрей и пацаненок, без лишних объяснений, по-матросски широко ставя ноги на мокрую палубу, проследовали на ют. Здесь, скрытые от посторонних взоров, они остановились, и парнишка протянул боевому пловцу скатанную в трубочку стодолларовую бумажку.
Тихомиров угрюмо сдвинул брови, но деньги взял и сунул под резиновый рукав. Приехал в Москву шабашить — не дергайся. Передвинул свисающую на резинке маску с груди на спину. Нащупал двумя пальцами под горлом замок «молнии» и нехотя, медленно потянул за ушко вниз. Пустое, что одежка под гидрокостюмом промокнет. Зато сто долларов — это всегда сто долларов.
Расстегнув гидрокостюм, Андрей принялся расстегивать на животе пуговицы рубашки. Капли дождя застучали по вытатуированному у сердца портрету анфас лохнесского чудовища. Капли дождя моментально намочили и сбили в клочья курчавые рыжеватые волосы, покрывающие грудь и живот. Стал отчетливо виден напрягшийся железный крест пресса. Мышцы и еще раз мышцы — ничего лишнего.
Мальчишка проворно дернул из-за пазухи воздушный пистолет, приставил к животу Тихомирова и нажал на курок. Щелкнул выстрел, похожий на звук захлопнувшейся мышеловки. Расплющенная свинцовая пулька отлетела прочь.
Боевой пловец с отвращением взглянул на живот, оранжево-коричневый, как брюхо лялиуса, где рядом с двумя старыми быстро набирал сок новый синяк, и принялся молча застегиваться. Застегнувшись, Андрей затопал к своим.
— Возвращайтесь скорее, я у отца еще стольник стырю, — не скрывая восхищения, посулил двигающийся следом парнишка-малек. Сын самого Папы.
Из кубрика просочился смех: там коротали время за пивом призванные Папой боевые горные егеря, десантники и боевые спелеологи. Очень уж Папа хотел угодить Хозяину, которого никто никогда не видел. А если и видел, то уже никому ничего не расскажет. Расстарался Папа. Впрочем, простой бойцов, оставшихся не у дел, будет оплачен по минимуму.
— Люди гибнут за металл, — оскалился Насибов, приветствуя командира нехитрой шуткой.
Его глаза холодно блеснули; в них не было ни веселья, ни зависти; одна бесконечная, безумная пустота.
Трое исполнителей смертного приговора псевдо-Сумарокову щелкнули пластилинового цвета резинками надеваемых масок. Вошли в воду без всплеска и вынырнули без шума. Помогли друг другу вскарабкаться на гранитный парапет. Сдвинули маски на затылок. Хватаясь за пучки травы, выбрались на асфальт. Насибов, поскользнувшись на вязкой глине, чуть не упал. И только рассмеялся.
— Слышь, командир, — окликнул Запольский. — Что ж они, гады, с экологией делают? Знали бы, что в сплошной мазут нырять придется, больше б запросили.
— Это еще что, — откликнулся вместо Тихомирова Насибов. — Я нырнул поглубже, а там в тазиках с цементом два утопленника волосами шевелят. Это у самого Кремля-то! Представляю, сколько таких русалок в округе.
Насибов от души расхохотался. Он и убивал так — всегда с шутками-прибаутками, с сумасшедшей смешинкой в пустых глазах.
Дождь разогнал пешеходов, а из залитого водой автомобильного окна не поймешь, в прилипшей ли к телу мокрой одежде люди перебегают дорогу, или в черно-синих гидрокостюмах. Насибов засвистел детскую песенку из «Красной шапочки»: «Кушай, сыночек, пока твои зубы не превратились в клыки...»
Только хохотуну Никите позволял Андрей подобные шуточки. Все ж таки однополчанин.
Еще один затянутый скользкой травой склон. В траве мокрый придорожный мусор. Никита Насибов протянул Андрею руку, помогая лезть вверх. На тыльной стороне ладони была вытатуирована кистеперая рыба; на пальцах — буквы: «СКАТ» [9].
Тихий был человек Андрей Тихомиров. Слова не скажет.
А причина самая банальная. Результат той истории, когда под Владиком во время обычного тренировочного заплыва на дальность его окружила стая дельфинов.