Страница:
А кроме того, воспитанный индейским племенем прапорщик, вступая на тропу войны, привык наносить боевую раскраску. Не столь уж важно, какого цвета. Без нее он чувствовал себя как на официальном приеме без галстука.
Начало операции: выход из подземного объекта У-17-Б, цвет раскраски белый (бетонная пыль). Конец операции: корабль, цвет раскраски черный. Символично.
— А ведь действительно какая-нибудь сволочь могла , спрятать героин на эскаэре, — проникался серьезностью поставленной задачи старпом. — Здесь столько приборов — черт ногу сломит. Я назначения и половины не знаю. Забарахлит гидроакустика или там еще что — мы ремонтную бригаду с берега вызываем. Сами не лезем, от греха подальше. Знаете небось, сколько часов военной подготовки отводится на изучение матчасти, а сколько на строевые занятия...
Вдруг Князев, в отличие от увлеченного сетованиями проводника, углядел, что люк одной из вентиляционных камер не задраен и в микроскопическую щелочку за ними следит настороженный глаз. Конечно, это мог оказаться кто-нибудь из команды корабля... если бы чуть ниже глаза не угадывался прорезиненный, лаково отражающий свет глухих плафонов костюм ныряльщика.
Значит, как минимум один из оравы головорезов Господина Доктора уже проник на корабль.
Не собираясь обращать на сей факт внимание старпома, Князев позволил Афанасию Никитичу проследовать мимо вентиляшки и, когда проходил рядом, с силой дернул люк на себя. Желтолицего бойца по инерции наполовину вынесло из укрытия, а ветеран с не меньшей силой вернул крышку люка обратно. Раздалось громкое «бум». Это ядро головы китайца встретилось с корабельным металлом.
Металл выстоял. Броня крепка.
Прервав рассуждения, Афанасий Никитич обернулся и увидел невозмутимые улыбки гостей.
— Здесь поосторожней. С непривычки можно крепко стукнуться, — на всякий случай проявил заботу старпом.
— Ничего-ничего, — заверил Князев. — У моего ниггера лоб крепкий, хоть кокос лущи.
Полагая, что инцидент исчерпан, старпом повел команду дальше. Вырубленный китайский лазутчик в вентиляционной камере не полагал ничего. И еще около суток вряд ли способен был что-либо полагать...
Неожиданно Князев увидел под ногами лужу;
— Может, это обыкновенная течь? — в надежде, что вода стекла не с гидрокостюма очередного купальщика, высказал гипотезу старик.
Но происхождение лужи объяснялось иначе. В следующем отсеке, прислонившись к стене, следил за секундной стрелкой на ручных часах отъевшийся на макаронах по-флотски годок. Пилотка на затылке, бляха ремня на неуставном месте. Погоны на плечах указывали, что за отданные флоту годы парень дослужился до корабельного старшины. Вид негра старшину не удивил. Фигли ему даже негры, когда не сегодня-завтра на ДМБ.
У ног старослужащего ползал на карачках карась [74] и драил палубу мокрой ветошью, передвигая перед собой обрез [75] с грязно-бурой водой.
Старшина с достоинством козырнул проходящему мимо старпому. А молодой боец, стараясь уложиться в норматив, даже не поднял голову.
Стоило троице скрыться в очередном отсеке, как по трапу сверху вниз прогрохотали ботинки-прогары.
— Стоять, Кымджыбеев! — притормозил старшина пробегавшего мимо бойца. — Ну-ка смотайся на камбуз и принеси мне компоту!
Матросик молча кивнул и ринулся вслед за удалившейся троицей. Годок лениво потянулся и вдруг зло хлопнул себя по роскошному чубу. Пошевелил губами, что-то бормоча под нос.
Старшина пнул карася в бок:
— Встань.
Тщедушная фигурка выпрямилась.
— Кымджыбеев, это ты?
— Я, — испуганно промямлил юнец, ожидая от старослужащего беспричинной вспышки гнева.
— Тогда кто пошел за компотом? — в раздумье потер нос могучий старшина. — Ничего не понимаю.
Неужели караси решили над ним поиздеваться? Да разве он сильно их дрючит? Вот его дрючили, это да.
Родной корабль, которому отдано три года, вдруг стал неприятельским. Потусторонние звуки зашелестели по отсекам.
Годок посмотрел вдоль прохода. Но и отправленный за компотом двойник Кымджыбеева, и старпом с неизвестными уже не просматривались.
— А если вы найдете героин, — лукаво спросил старпом, — корабль будет арестован?
— Ну почему сразу арестован? — вопросом на вопрос откликнулся Иван Князев.
— Ну хотя бы на пару месяцев? — выдал тайные чаяния черноморец.
— Поработаем над этой перспективой, — пообещал ветеран.
— Это я не для себя. У нас командир — душевный человек. Значит, можно надеяться?..
— Вы имеете на это все основания, — важно кивнул старик, тщательно прислушиваясь к отражаемому переборками звуку шагов, раздающихся сзади.
Не нравился этот звук Ивану. Моряки ставят ногу иначе. Князев обернулся к сыну.
Анатолий тоже почувствовал неладное. Добрый хлопец получился у Ивана Князева.
На камбузе инспекцию встретил полторашка [76], стармос Котляров. Невероятно худой, шустрый и наверняка прожорливый. Насквозь пропахший подгорелыми камбузными запахами.
Служба при продуктах располагает к некоторым вольностям в отношениях с начальством. Посему, услыхав от старпома безыскусную легенду, что, дескать, это товарищи из фирмы «Юниленд» планируют стать спонсорами нашего корабля по примеру Юрия Лужкова [77], тут же постарался наладить дружеские отношения.
— Знаете анекдот про роддом? — спросил он, косясь на белозубого негра, возвышающегося за спиной однорукого.
— "А теперь выноси остальных"? — без особого интереса предположил Князев, изображающий шпака.
— Не, другой.
— "Шутка: он все равно мертвым родился"? — Князев прищурился в темный угол, где доживала свое установка по перегонке морской воды в пресную.
— Нет.
— "Принял, и пас в поле!"? — Князев обшарил цепким взором подволок и приценился к полке, где сиротливо скучала трехлитровая бутыль томатной пасты.
— Не-а.
— "Умерла так умерла!"? — спросил негритянский спутник однорукого.
— Нет! — вне себя от восторга воскликнул кок: оказывается, черномазые умеют разговаривать по-человечески!
— "Раз пятьсот, два пятьсот, три пятьсот"? — Князев мимоходом погрозил спутнику пальцем, дескать, не встревай, когда белые люди разговаривают, потом поднял крышку чана и даже не поморщился, вдохнув аромат корабельного компота.
— Нет.
— "Не стреляй, командир, я здесь новенький!"? — Князев зачем-то провел указательным пальцем по строю вывешенных на крюках дуршлагов и половников. Те закачались, как вобла на солнце.
— Нет! — Кок осклабился, предвосхищая победу. Князева задело. Князев секунду подумал. Здесь, как и на зоне, должны обитать только бородатые анекдоты. Кроме того, не верилось, что кок относится к поклонникам тонкого юмора. Тогда:
— "Туши лампу, они на свет ползут"?
— Точно, — сдался посрамленный стармос Котляров. Больше у него анекдотов в запасе не было.
— Вот что, голубчик, — прекратил балаган старпом, барабаня пальцами по крышке котла и нервно озираясь — он очень боялся испачкать парадную форму. Последний приличный комплект. — Смотайся-ка ты к начфину и принеси ведомость задержек по выплате окладов. Скажи, что я просил.
— Бу сде, — кинулся выполнять приказ и сконфуженный кок. Только прогары по палубе застучали.
Довольный Афанасий Никитич уставился на простукивающего переборку однорукого старика.
— Ну и где здесь можно спрятать героин?
Ему не хотелось, чтобы интерполовцы ушли несолоно хлебавши.
Князев не ответил. Он опустился на корточки и заглянул под пахнущий кислыми щами котел. Из-под котла, обиженно пискнув, шуганулась тощая крыса.
— А вот, — замялся старпом и, ломая спички, закурил «Кент», — если я, допустим, уйду в отставку и перееду в Питер с севастопольской пропиской, есть у меня шансы пристроиться, например, в вашей конторе?
— А ты смог бы, — думая о своем, шарил взглядом по камбузу однорукий старик, — три часа безвылазно просидеть в парилке сауны?
— Я б с удовольствием. Но у нас дома горячей воды нет.
— Нет воды, так и запишем. — Думая о своем, Князев стал прицениваться к осветительному плафону.
— Друг мой, — привлек внимание старпома Анатолий, — скажите, что это за прибор?
Черная рука конголезца указывала на привинченный рядом с манометром давления котла шар тусклого цвета, размером чуть больше футбольного.
— Ерунда, — отмахнулся старпом. — Сколько служу, эта Хреновина всегда здесь была. К каждому смотру красим. А вот для чего она предназначена... — Он пожал плечами. — Надо у Котлярова спросить. Я ж говорил: на корабле столько приборов, что... Эй, погодите, что вы делаете! Осторожно, мало ли для чего он здесь?..
Князев повернулся к Афанасию Никитичу, положил руку ему на плечо и проникновенно посмотрел в глаза.
— Дорогой товарищ старший помощник, поскольку командир корабля распорядился оказывать нам всяческое содействие, не будете ли вы столь любезны оставить нас наедине на несколько минут? — Ветеран специально использовал капитанскую манеру изъясняться, чтобы старпому было психологически легче подчиниться. — Нам нужно поговорить с коллегой конфиденциально. Надеюсь, вы не найдете в этой маленькой просьбе ничего обидного. И, кстати, распорядитесь, чтобы трижды ударила рында. Это знак для наших людей на берегу. Только проследите лично. Осечки нам ни к чему.
Таким нехитрым обманом папа отослал морского волка подальше.
Старпом осторожно прикрыл за. собой люк.
Оставшись одни, мегатонники склонились над прибором. На удивление легко он отвинтился от идущей снизу трубы, на которую давным-давно был водружен. Тут же стало ясно, почему, находясь более сорока лет среди жирных испарений камбуза, резьба не проржавела: труба была золотой. На глубине десяти сантиметров в ней сидела заплесневелая заглушка.
Золотым оказался и корпус самого прибора, многослойно выкрашенный в шаровый цвет. Гладкий корпус, без единого шва, с едва заметной, размером с портсигар, крышечкой. Вслед за отделившимся от трубы шаром потянулись два черных проводка, исчезающие в переплетении кабелей, что крепились к переборке. Анатолий осторожно развернул шар, хмыкнул и выдернул из прибора обыкновенный штепсель для радиоточки. Штепсель уныло повис на черных Проводках.
— Значит, установка подключена к корабельному питанию, — вполголоса сказал Хутчиш. И откашлялся.
— Аккуратней, — вполголоса сказал отец. И тоже тихонько кашлянул. Нервы.
Взгляды «ничейных агентов» встретились. Потом оба посмотрели на шар, который Анатолий держал обеими руками.
Повисла тишина. Казалось, стихли даже обычные корабельные звуки.
Да, это была она. Установка Икс. Адская машинка, способная в одночасье взорвать весь мир. Запертый ящик Пандоры. Чудовище, дремлющее в ожидании своего часа.
Шар весил много, дьявольски много для своего размера — килограмм пятьдесят; золотой корпус излучал небывалую злую мощь, по сравнению с которой мощь водородной бомбы казалась лишь хлопушечным пшиком.
Отец и сын осторожно водрузили установку на обтянутый клеенкой стол для разделки рыбы.
— Inkes. Qyora pels, — как заправский конголезец, выдал Хутчиш, когда после нескольких манипуляций пальцами на гладкой поверхности открылась крышка.
— От такого и слышу, — пробубнил под нос Иван Князев. — Purken laske.
Ни отец, ни сын особой радости по поводу успешного завершения операции почему-то не испытывали. Усталость — да. Облегчение — конечно. Но радость? Задание выполнено, возвращаюсь на базу — вот и все, что они могли бы сейчас сказать. Они просто сделали свою работу. И сделали ее хорошо.
Под крышкой обнаружилась обыкновенная пластмассовая кнопка. А рядом с кнопкой, на винтиках — позеленевшая медная табличка с гравировкой:
Азия — 1 зв. Африка — 2 зв. Австралия — 3 зв. Европа — 4 зв. Южная Америка — 5 зв. Северная Америка — 6 зв.
Замерев, мегатонники смотрели на эту кнопку — такую обычную... и такую опасную.
— Как просто... и как страшно, — первым нарушил молчание ветеран. — Кстати, ты обратил внимание, что кнопка похожа на дверной звонок? Понимаешь, что это значит? — И, не дождавшись от сына никакой реплики, сам ответил на собственный вопрос: — Это значит, что вначале электрическую схему дверного звонка разрабатывали именно для этого прибора, а уж потом передали в народное хозяйство.
Анатолий наконец оторвался от изучения медной таблички.
— Папа, я вас умоляю. Вы уже достали меня этим эдиповым комплексом наоборот. Ну что вы каждую минуту норовите щегольнуть эрудицией, словно от этого зависит пресловутый стакан воды? Лучше подумайте, как мы эту дуру с корабля унесем, а потом через весь город переть будем.
Почему-то именно сейчас и именно здесь Хутчишу захотелось спросить: какой была мама? И были ли у нее огненно-рыжие волосы? Но он не спросил.
А старик вздрогнул, словно его обожгло. Опустил плечи и произнес:
— Извини... сынок. Я действительно сегодня немного не в своей тарелке.
— Прошу добро на войти, — раздалось от люка. Там в грязной робишке с мокрыми рукавами стоял матрос. То ли киргиз, то ли кореец. Бескозырка с некогда белого цвета чехлом надвинута на глаза. В руке кружка, как у клянчащего милостыню калеки.
— Меня корабельный старшина за компотом послали.
— Ну так бери, за чем пришел, — кивнул Князев. Матросик протиснулся между мегатонниками к бачку, бессмысленно улыбаясь и пялясь на чернокожего блондина, и поднял крышку бака. Мегатонники спинами заслонили установку, пока он зачерпывал жидкость из сухофруктов и брома.
Потом карась удалился, и ветеран, проводив мальчишку взглядом, повернулся к установке Икс и захлопнул золотую крышку.
— И что теперь?
Это был очень важный вопрос. Это был вопрос, который хоть раз в жизни задает себе каждый, подойдя к Рубикону.
— А ты как думаешь?
Впервые Анатолию далось «ты» в обращении к отцу. И по глазам старика Хутчиш понял, что они пришли к одинаковому выводу: установка Икс не должна достаться никому. Ни вашим, ни нашим.
— Прошу добро на войти. — Снова у входа замаячил матросик, робко уставившийся в палубу. — Товарищ корабельный старшина еще компота хотят.
— Пришел, так бери, — переглянувшись с прапорщиком, позволил Князев.
И, когда матросик приблизился, со всей силой рубанул сверху вниз кулаком по грязной бескозырке. Из рукава рубашки выскользнул и дзинькнул о палубу штык-нож. А у самого матросика подкосились ноги, и он кулем рухнул под ноги мегатонникам.
Ну конечно, это был китайский лазутчик, только очень похожий на прежнего матросика — то ли киргиза, то ли туркмена. Князев и сын распознали его по «неправильным» шагам.
Где-то высоко-высоко, на юте, трижды ударила рында.
Эпизод двадцать восьмой
Начало операции: выход из подземного объекта У-17-Б, цвет раскраски белый (бетонная пыль). Конец операции: корабль, цвет раскраски черный. Символично.
— А ведь действительно какая-нибудь сволочь могла , спрятать героин на эскаэре, — проникался серьезностью поставленной задачи старпом. — Здесь столько приборов — черт ногу сломит. Я назначения и половины не знаю. Забарахлит гидроакустика или там еще что — мы ремонтную бригаду с берега вызываем. Сами не лезем, от греха подальше. Знаете небось, сколько часов военной подготовки отводится на изучение матчасти, а сколько на строевые занятия...
Вдруг Князев, в отличие от увлеченного сетованиями проводника, углядел, что люк одной из вентиляционных камер не задраен и в микроскопическую щелочку за ними следит настороженный глаз. Конечно, это мог оказаться кто-нибудь из команды корабля... если бы чуть ниже глаза не угадывался прорезиненный, лаково отражающий свет глухих плафонов костюм ныряльщика.
Значит, как минимум один из оравы головорезов Господина Доктора уже проник на корабль.
Не собираясь обращать на сей факт внимание старпома, Князев позволил Афанасию Никитичу проследовать мимо вентиляшки и, когда проходил рядом, с силой дернул люк на себя. Желтолицего бойца по инерции наполовину вынесло из укрытия, а ветеран с не меньшей силой вернул крышку люка обратно. Раздалось громкое «бум». Это ядро головы китайца встретилось с корабельным металлом.
Металл выстоял. Броня крепка.
Прервав рассуждения, Афанасий Никитич обернулся и увидел невозмутимые улыбки гостей.
— Здесь поосторожней. С непривычки можно крепко стукнуться, — на всякий случай проявил заботу старпом.
— Ничего-ничего, — заверил Князев. — У моего ниггера лоб крепкий, хоть кокос лущи.
Полагая, что инцидент исчерпан, старпом повел команду дальше. Вырубленный китайский лазутчик в вентиляционной камере не полагал ничего. И еще около суток вряд ли способен был что-либо полагать...
Неожиданно Князев увидел под ногами лужу;
— Может, это обыкновенная течь? — в надежде, что вода стекла не с гидрокостюма очередного купальщика, высказал гипотезу старик.
Но происхождение лужи объяснялось иначе. В следующем отсеке, прислонившись к стене, следил за секундной стрелкой на ручных часах отъевшийся на макаронах по-флотски годок. Пилотка на затылке, бляха ремня на неуставном месте. Погоны на плечах указывали, что за отданные флоту годы парень дослужился до корабельного старшины. Вид негра старшину не удивил. Фигли ему даже негры, когда не сегодня-завтра на ДМБ.
У ног старослужащего ползал на карачках карась [74] и драил палубу мокрой ветошью, передвигая перед собой обрез [75] с грязно-бурой водой.
Старшина с достоинством козырнул проходящему мимо старпому. А молодой боец, стараясь уложиться в норматив, даже не поднял голову.
Стоило троице скрыться в очередном отсеке, как по трапу сверху вниз прогрохотали ботинки-прогары.
— Стоять, Кымджыбеев! — притормозил старшина пробегавшего мимо бойца. — Ну-ка смотайся на камбуз и принеси мне компоту!
Матросик молча кивнул и ринулся вслед за удалившейся троицей. Годок лениво потянулся и вдруг зло хлопнул себя по роскошному чубу. Пошевелил губами, что-то бормоча под нос.
Старшина пнул карася в бок:
— Встань.
Тщедушная фигурка выпрямилась.
— Кымджыбеев, это ты?
— Я, — испуганно промямлил юнец, ожидая от старослужащего беспричинной вспышки гнева.
— Тогда кто пошел за компотом? — в раздумье потер нос могучий старшина. — Ничего не понимаю.
Неужели караси решили над ним поиздеваться? Да разве он сильно их дрючит? Вот его дрючили, это да.
Родной корабль, которому отдано три года, вдруг стал неприятельским. Потусторонние звуки зашелестели по отсекам.
Годок посмотрел вдоль прохода. Но и отправленный за компотом двойник Кымджыбеева, и старпом с неизвестными уже не просматривались.
— А если вы найдете героин, — лукаво спросил старпом, — корабль будет арестован?
— Ну почему сразу арестован? — вопросом на вопрос откликнулся Иван Князев.
— Ну хотя бы на пару месяцев? — выдал тайные чаяния черноморец.
— Поработаем над этой перспективой, — пообещал ветеран.
— Это я не для себя. У нас командир — душевный человек. Значит, можно надеяться?..
— Вы имеете на это все основания, — важно кивнул старик, тщательно прислушиваясь к отражаемому переборками звуку шагов, раздающихся сзади.
Не нравился этот звук Ивану. Моряки ставят ногу иначе. Князев обернулся к сыну.
Анатолий тоже почувствовал неладное. Добрый хлопец получился у Ивана Князева.
На камбузе инспекцию встретил полторашка [76], стармос Котляров. Невероятно худой, шустрый и наверняка прожорливый. Насквозь пропахший подгорелыми камбузными запахами.
Служба при продуктах располагает к некоторым вольностям в отношениях с начальством. Посему, услыхав от старпома безыскусную легенду, что, дескать, это товарищи из фирмы «Юниленд» планируют стать спонсорами нашего корабля по примеру Юрия Лужкова [77], тут же постарался наладить дружеские отношения.
— Знаете анекдот про роддом? — спросил он, косясь на белозубого негра, возвышающегося за спиной однорукого.
— "А теперь выноси остальных"? — без особого интереса предположил Князев, изображающий шпака.
— Не, другой.
— "Шутка: он все равно мертвым родился"? — Князев прищурился в темный угол, где доживала свое установка по перегонке морской воды в пресную.
— Нет.
— "Принял, и пас в поле!"? — Князев обшарил цепким взором подволок и приценился к полке, где сиротливо скучала трехлитровая бутыль томатной пасты.
— Не-а.
— "Умерла так умерла!"? — спросил негритянский спутник однорукого.
— Нет! — вне себя от восторга воскликнул кок: оказывается, черномазые умеют разговаривать по-человечески!
— "Раз пятьсот, два пятьсот, три пятьсот"? — Князев мимоходом погрозил спутнику пальцем, дескать, не встревай, когда белые люди разговаривают, потом поднял крышку чана и даже не поморщился, вдохнув аромат корабельного компота.
— Нет.
— "Не стреляй, командир, я здесь новенький!"? — Князев зачем-то провел указательным пальцем по строю вывешенных на крюках дуршлагов и половников. Те закачались, как вобла на солнце.
— Нет! — Кок осклабился, предвосхищая победу. Князева задело. Князев секунду подумал. Здесь, как и на зоне, должны обитать только бородатые анекдоты. Кроме того, не верилось, что кок относится к поклонникам тонкого юмора. Тогда:
— "Туши лампу, они на свет ползут"?
— Точно, — сдался посрамленный стармос Котляров. Больше у него анекдотов в запасе не было.
— Вот что, голубчик, — прекратил балаган старпом, барабаня пальцами по крышке котла и нервно озираясь — он очень боялся испачкать парадную форму. Последний приличный комплект. — Смотайся-ка ты к начфину и принеси ведомость задержек по выплате окладов. Скажи, что я просил.
— Бу сде, — кинулся выполнять приказ и сконфуженный кок. Только прогары по палубе застучали.
Довольный Афанасий Никитич уставился на простукивающего переборку однорукого старика.
— Ну и где здесь можно спрятать героин?
Ему не хотелось, чтобы интерполовцы ушли несолоно хлебавши.
Князев не ответил. Он опустился на корточки и заглянул под пахнущий кислыми щами котел. Из-под котла, обиженно пискнув, шуганулась тощая крыса.
— А вот, — замялся старпом и, ломая спички, закурил «Кент», — если я, допустим, уйду в отставку и перееду в Питер с севастопольской пропиской, есть у меня шансы пристроиться, например, в вашей конторе?
— А ты смог бы, — думая о своем, шарил взглядом по камбузу однорукий старик, — три часа безвылазно просидеть в парилке сауны?
— Я б с удовольствием. Но у нас дома горячей воды нет.
— Нет воды, так и запишем. — Думая о своем, Князев стал прицениваться к осветительному плафону.
— Друг мой, — привлек внимание старпома Анатолий, — скажите, что это за прибор?
Черная рука конголезца указывала на привинченный рядом с манометром давления котла шар тусклого цвета, размером чуть больше футбольного.
— Ерунда, — отмахнулся старпом. — Сколько служу, эта Хреновина всегда здесь была. К каждому смотру красим. А вот для чего она предназначена... — Он пожал плечами. — Надо у Котлярова спросить. Я ж говорил: на корабле столько приборов, что... Эй, погодите, что вы делаете! Осторожно, мало ли для чего он здесь?..
Князев повернулся к Афанасию Никитичу, положил руку ему на плечо и проникновенно посмотрел в глаза.
— Дорогой товарищ старший помощник, поскольку командир корабля распорядился оказывать нам всяческое содействие, не будете ли вы столь любезны оставить нас наедине на несколько минут? — Ветеран специально использовал капитанскую манеру изъясняться, чтобы старпому было психологически легче подчиниться. — Нам нужно поговорить с коллегой конфиденциально. Надеюсь, вы не найдете в этой маленькой просьбе ничего обидного. И, кстати, распорядитесь, чтобы трижды ударила рында. Это знак для наших людей на берегу. Только проследите лично. Осечки нам ни к чему.
Таким нехитрым обманом папа отослал морского волка подальше.
Старпом осторожно прикрыл за. собой люк.
Оставшись одни, мегатонники склонились над прибором. На удивление легко он отвинтился от идущей снизу трубы, на которую давным-давно был водружен. Тут же стало ясно, почему, находясь более сорока лет среди жирных испарений камбуза, резьба не проржавела: труба была золотой. На глубине десяти сантиметров в ней сидела заплесневелая заглушка.
Золотым оказался и корпус самого прибора, многослойно выкрашенный в шаровый цвет. Гладкий корпус, без единого шва, с едва заметной, размером с портсигар, крышечкой. Вслед за отделившимся от трубы шаром потянулись два черных проводка, исчезающие в переплетении кабелей, что крепились к переборке. Анатолий осторожно развернул шар, хмыкнул и выдернул из прибора обыкновенный штепсель для радиоточки. Штепсель уныло повис на черных Проводках.
— Значит, установка подключена к корабельному питанию, — вполголоса сказал Хутчиш. И откашлялся.
— Аккуратней, — вполголоса сказал отец. И тоже тихонько кашлянул. Нервы.
Взгляды «ничейных агентов» встретились. Потом оба посмотрели на шар, который Анатолий держал обеими руками.
Повисла тишина. Казалось, стихли даже обычные корабельные звуки.
Да, это была она. Установка Икс. Адская машинка, способная в одночасье взорвать весь мир. Запертый ящик Пандоры. Чудовище, дремлющее в ожидании своего часа.
Шар весил много, дьявольски много для своего размера — килограмм пятьдесят; золотой корпус излучал небывалую злую мощь, по сравнению с которой мощь водородной бомбы казалась лишь хлопушечным пшиком.
Отец и сын осторожно водрузили установку на обтянутый клеенкой стол для разделки рыбы.
— Inkes. Qyora pels, — как заправский конголезец, выдал Хутчиш, когда после нескольких манипуляций пальцами на гладкой поверхности открылась крышка.
— От такого и слышу, — пробубнил под нос Иван Князев. — Purken laske.
Ни отец, ни сын особой радости по поводу успешного завершения операции почему-то не испытывали. Усталость — да. Облегчение — конечно. Но радость? Задание выполнено, возвращаюсь на базу — вот и все, что они могли бы сейчас сказать. Они просто сделали свою работу. И сделали ее хорошо.
Под крышкой обнаружилась обыкновенная пластмассовая кнопка. А рядом с кнопкой, на винтиках — позеленевшая медная табличка с гравировкой:
Азия — 1 зв. Африка — 2 зв. Австралия — 3 зв. Европа — 4 зв. Южная Америка — 5 зв. Северная Америка — 6 зв.
Замерев, мегатонники смотрели на эту кнопку — такую обычную... и такую опасную.
— Как просто... и как страшно, — первым нарушил молчание ветеран. — Кстати, ты обратил внимание, что кнопка похожа на дверной звонок? Понимаешь, что это значит? — И, не дождавшись от сына никакой реплики, сам ответил на собственный вопрос: — Это значит, что вначале электрическую схему дверного звонка разрабатывали именно для этого прибора, а уж потом передали в народное хозяйство.
Анатолий наконец оторвался от изучения медной таблички.
— Папа, я вас умоляю. Вы уже достали меня этим эдиповым комплексом наоборот. Ну что вы каждую минуту норовите щегольнуть эрудицией, словно от этого зависит пресловутый стакан воды? Лучше подумайте, как мы эту дуру с корабля унесем, а потом через весь город переть будем.
Почему-то именно сейчас и именно здесь Хутчишу захотелось спросить: какой была мама? И были ли у нее огненно-рыжие волосы? Но он не спросил.
А старик вздрогнул, словно его обожгло. Опустил плечи и произнес:
— Извини... сынок. Я действительно сегодня немного не в своей тарелке.
— Прошу добро на войти, — раздалось от люка. Там в грязной робишке с мокрыми рукавами стоял матрос. То ли киргиз, то ли кореец. Бескозырка с некогда белого цвета чехлом надвинута на глаза. В руке кружка, как у клянчащего милостыню калеки.
— Меня корабельный старшина за компотом послали.
— Ну так бери, за чем пришел, — кивнул Князев. Матросик протиснулся между мегатонниками к бачку, бессмысленно улыбаясь и пялясь на чернокожего блондина, и поднял крышку бака. Мегатонники спинами заслонили установку, пока он зачерпывал жидкость из сухофруктов и брома.
Потом карась удалился, и ветеран, проводив мальчишку взглядом, повернулся к установке Икс и захлопнул золотую крышку.
— И что теперь?
Это был очень важный вопрос. Это был вопрос, который хоть раз в жизни задает себе каждый, подойдя к Рубикону.
— А ты как думаешь?
Впервые Анатолию далось «ты» в обращении к отцу. И по глазам старика Хутчиш понял, что они пришли к одинаковому выводу: установка Икс не должна достаться никому. Ни вашим, ни нашим.
— Прошу добро на войти. — Снова у входа замаячил матросик, робко уставившийся в палубу. — Товарищ корабельный старшина еще компота хотят.
— Пришел, так бери, — переглянувшись с прапорщиком, позволил Князев.
И, когда матросик приблизился, со всей силой рубанул сверху вниз кулаком по грязной бескозырке. Из рукава рубашки выскользнул и дзинькнул о палубу штык-нож. А у самого матросика подкосились ноги, и он кулем рухнул под ноги мегатонникам.
Ну конечно, это был китайский лазутчик, только очень похожий на прежнего матросика — то ли киргиза, то ли туркмена. Князев и сын распознали его по «неправильным» шагам.
Где-то высоко-высоко, на юте, трижды ударила рында.
Эпизод двадцать восьмой
31 июля, воскресенье, 21.53 по московскому времени.
Дорога к Храму
На серебристых фонарных столбах [78] вдоль набережной по случаю Дня Военно-Морского флота были вывешены андреевские и георгиевские флаги. Серьезные серые корабли, зачерпнув якорями невское дно, набычились пушками и ракетами. Ветра почти не было. И флаги на фонарях, и флаги на кораблях не лопотали зазря. Флаги да еще обещанный с минуты на минуту традиционный салют относились к официальной части праздника, все остальное — к неофициальной.
Праздник удался. У сходней толпа давила друг другу ноги. Под ногами перекатывались пустые бутылки. Толстые, худые, плешивые, бородатые, основательно пьяные, более-менее трезвые люди пришли к Неве вспомнить добрым словом пожертвованные Родине три и более года юности. А над толпой, над перетянутым троллейбусными и прочими проводами воздухом занозой впивался в небо шпиль Адмиралтейства.
«Тамбовский комсомолец», от мачты до мачты расцвеченный фантиками флагов, стоял как раз напротив сияющего шпиля — носом к Дворцовому мосту. С палубы хорошо просматривались гранитные львы, изготовившиеся к прыжку в ультрамариновую воду, якоря на гранитных подушках у стен желто-белого Адмиралтейства и текущий по набережной людской поток. А вот бело-зеленый торт Зимнего дворца и уж тем более что творится на Дворцовой площади, с палубы виделось плохо.
Бабахнул первый залп салюта и разрисовал небо фиолетово-сиреневыми пальмами. Бутылка водки «Нарком» гуляла из рук в руки. Большинство отважно запивало водку пивом «Балтика. Классическое» или «Адмиралтейским». В толпе дрались и братались. Бескозырки и мицы [79] в сочетании с футболками, гражданскими рубашками, пиджаками от Володарского и свитерами выглядели нелепо.
— Эй, какой флот? — Рубашечка с коротким рукавом и руки по локоть в наколках: щит, флаг ВМФ, роза ветров, русалка и другие официальные лица.
— ТэФэ. — Нос жирно блестит, под и над глазами волны морщин, несколько подсохших прыщей. Суконные брюки-клеш, поясом врезавшиеся в раздавшийся живот, некогда растянутые на торпеде и сохраненные в домашнем музее.
— Ну не наглей, не наглей! По глотку же договорились! — Серые территории после бритья, волосы колосками.
— Да я в Эмиратах при Нахайяне [80] служил. На одну зарплату я, жена и замполит, козел. — Волосы ежиком.
— Мы на баке картошку чистим, а натовская вертушка зависла, я в нее картофелиной... — Слаксы, собравшиеся в морщины.
— Меня на флот с Каспия призвали. Был коком на сейнере — стал коком на Пэ-эл. Да, атомоход... Так вот на Каспии мы икру сырой жрали. Хрен стоял с утра до,.. — Бородавка на подбородке.
Жахнул второй залп. Мудреный. Сначала махровые, пурпурные гвоздики по-октябрьски разделили между собой участки начавшего фиолетоветь по краям неба. Потом каждая гвоздика расцвела мириадами огненных лепестков. И небо превратилось в справочник цветов и оттенков. Желтый, красный, голубой — выбирай себе любой.
Анатолий Хутчиш ступил на шаткий трап. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. На деревянные сходни с прочерченными, как в школьной тетради, поперечными планочками. С захватанными, провисшими пеньковыми леерами. Отец за спиной. На палубе остались зевать пресыщенный зрелищем пьяной толпы, индифферентный вахтенный-первогодок и провожающий по Уставу корабельный дежурный лейтенант. Лейтенант в связи с праздником, естественно, масел [81] Смотрящий только поверх голов, перхоть на погонах, часы циферблатом к тыльной стороне запястья.
«Не ходи к нему на встречу, не ходи!» — пыталась переорать людские толпы потяжелевшая магнитола на плече.
— Не боись, прорвемся, — сказал за спиной новоявленный папа.
Старик прекрасно понимал, что сыну ободряющие слова ни к чему, но и молчать казалось неразумным.
Анатолий заметил, что напряжение дня сказалось на внешности отца. Отвык папа. На лбу залегла новая морщинка.
На прощание лейтенант с некоторой брезгливостью взял под козырек. Флотский народ не жалует ментов — пусть и из Интерпола. Хутчиш вежливо кивнул — в рамках роли «засланный казачок-негр». Папа, играя вторую скрипку, повторил жест сына. Умеючи. Старая школа.
Рев магнитолы, не успев оформиться, был проглочен чудищем всеобщего гама. Внезапно острый глаз Хутчиша засек от гранитного пирса движущееся под метровым слоем воды тело. Кто-то из китайских жуков-плавунов. Анатолий повернулся к отцу. Старику Князеву не требовалось что-либо объяснять. Глаз у него был не менее остер. Он на минутку передал пакет с мукой сыну.
Значок «Почетный чекист» с отогнутой легким движением пальца булавкой как бы невзначай полетел в воду и настиг подводного плавца. Силы броска хватило, чтобы острие булавки вонзилось в нужное место на шее китайского лазутчика. Как напитавшаяся водой тряпка, он плавно опустился на дно. Речная твердь ему пухом...
К сожалению, не последний это был китаец-ныряльщик. В бушующе-ликующей толпе гордящегося корабельным прошлым народа там и сям мелькали характерные желтые лица. Группа прикрытия. А в центре мельтешения лучился желтокожий китаец, управляющий процессом проникновения на крейсер, логотип физиономии которого Хутчиш зафиксировал в соответствующей ячейке памяти еще на театральном партсобрании. С провисшими, как обледенелые снасти, бровями, сопящий сквозь два передних зуба, колючки в глазах. Рослый для китайца. Опасный и холодный, как бритва. А запах...
В небе повисли изумрудно-янтарные елочные шары фейерверка. Шары раскололись, словно достались в руки малым детям.
— Кино на камбузе раз в неделю, по четвергам... — Кожаные в обтяжку штаны на кавалерийских ногах, сережка в ухе, прическа «вечный огонь».
— Братан! Ни фига себе! Мы ж с тобой во Вьетнаме, в береговой обороне... — По-бульдожьи обвисшие щеки, нос расплющенный и несимпатичный.
Случай выдался наиневероятнейший. Китаец, курирующий корабль «Тамбовский комсомолец», вдруг столкнулся с однополчанином. Однополчанин хлопал капитана второго ранга китайского ВМФ Ли Чжунюна по неотягощенным погонами плечам и мусолил сопливые реплики в духе радио «Ностальжи»:
— А как мы этот ботик потопили?.. А помнишь директиву Ли Тиена? А как Ли Сан Хун [82] в открытом эфире поздравил нас с Первым Мая и пожелал легкой смерти?
Не ждал, не ждал кантонский берсеркер, что подобное свалится на его желтокожий череп. И сперва растерялся. Но тотчас нашел выход из положения.
— Люди востосьная раса, — беспринципно коверкая словеса под невразумительного гостя страны северных варваров, отвечал Ли Чжунюн, — осень плохо смотреть вами. Вы обозналися.
И китаец принялся отмахивать такое количество приторных поклонов, чуть ли не подметая бровями пирс, что узнавший его мигом потерял уверенность в том, что встретил однополчанина.
— Извини, браток, — посмурнел он. — Обознался. Не обижайся. Знай: среди вас тоже классные ребята бывают.
Анатолий и прикрывающий тылы Князев на корабельном трапе были уязвимы, как солдаты в летнем камуфляже на заснеженном поле. У всех на виду. Тем паче, на плече Толи громоздился музыкальный ящик, отрыгивающий божекоро-вий «Гранитный камушек», в котором покоился вожделенный дюжиной разведок мира прибор.
И — нате: подарок судьбы.
Когда отмахавшийся от неожиданного побратима капитан второго ранга КВМФ Ли Чжунюн вернулся в ситуацию, подконтрольные личности попытались затеряться в толпе. Процесс еще можно было вернуть на исходные.
Дыша в нос по ци-гуну, дескать, все нормалек, китаец пошевелил пальцами, словно любуясь перстнем, и его верные головорезы бросились выполнять не произнесенный вслух приказ.
— Эй, лахудра, куда прешь?
— Эх, попался б мне в пивбаре адмирал Шолохов Василий Демьяныч, не вру, морду бы набил за каспийские дела! — кричал в подпитии огромному, пышнотелому собеседнику мужичок в свитере грубой вязки и неизменном берете. Как ни странно, это был собственной персоной неформал-историк Андрей Михайлович Сверчков с учеником Кириллом Сердюком, агентом ФСБ. Все-таки вышла у Сверчкова , на Западе какая-то брошюрка, и на гонорар он решил прокатить фээсбэшника посмотреть на настоящие корабли. Так сказать, отплатить конторе той же монетой.
— А вертолет вернулся, а мы продолжаем картошку чистить, а он на нас мешок с навозом высыпал, империалист... — Слаксы, собравшиеся в морщины.
В толпе мелькала группка горластых немцев, поминутно освещая себя и окружающих вспышками фотоблицев. Как и Хутчиш, в гавайках навыпуск и в шортах до колен. Как и Хутчиш, чужие на этом празднике. Из шорт торчали худые, незагорелые, обросшие оранжевым пухом и покрытые синими цыпками ноги. В группе имелись три не пользующиеся косметикой и мужским вниманием девицы, с немалым интересом разглядывающие морячков.
— Значит, мы эту повариху по очереди, и тут... — Усы.
— Как будто не Праздник Нептуна, как будто не экватор под килем, а врач ни в какую: нету спирта, и все...
Спустя несколько песенных строф про каменное сердце круг замкнется, и, в нем не будет посторонних. У Анатолия одна рука была занята сохранением музыкального контейнера. У Ивана единственная рука была занята двухкилограммовым пакетом с мукой, которую «интерполовцы» вынесли с борта «Комсомольца» под видом обнаруженной наркоты. А бойцы желтокожего спецназа — вот они, в двух шагах...
«Не ходи к нему на встречу, не ходи!» — воспевала малодушие «Божья коровка».
Дорога к Храму
На серебристых фонарных столбах [78] вдоль набережной по случаю Дня Военно-Морского флота были вывешены андреевские и георгиевские флаги. Серьезные серые корабли, зачерпнув якорями невское дно, набычились пушками и ракетами. Ветра почти не было. И флаги на фонарях, и флаги на кораблях не лопотали зазря. Флаги да еще обещанный с минуты на минуту традиционный салют относились к официальной части праздника, все остальное — к неофициальной.
Праздник удался. У сходней толпа давила друг другу ноги. Под ногами перекатывались пустые бутылки. Толстые, худые, плешивые, бородатые, основательно пьяные, более-менее трезвые люди пришли к Неве вспомнить добрым словом пожертвованные Родине три и более года юности. А над толпой, над перетянутым троллейбусными и прочими проводами воздухом занозой впивался в небо шпиль Адмиралтейства.
«Тамбовский комсомолец», от мачты до мачты расцвеченный фантиками флагов, стоял как раз напротив сияющего шпиля — носом к Дворцовому мосту. С палубы хорошо просматривались гранитные львы, изготовившиеся к прыжку в ультрамариновую воду, якоря на гранитных подушках у стен желто-белого Адмиралтейства и текущий по набережной людской поток. А вот бело-зеленый торт Зимнего дворца и уж тем более что творится на Дворцовой площади, с палубы виделось плохо.
Бабахнул первый залп салюта и разрисовал небо фиолетово-сиреневыми пальмами. Бутылка водки «Нарком» гуляла из рук в руки. Большинство отважно запивало водку пивом «Балтика. Классическое» или «Адмиралтейским». В толпе дрались и братались. Бескозырки и мицы [79] в сочетании с футболками, гражданскими рубашками, пиджаками от Володарского и свитерами выглядели нелепо.
— Эй, какой флот? — Рубашечка с коротким рукавом и руки по локоть в наколках: щит, флаг ВМФ, роза ветров, русалка и другие официальные лица.
— ТэФэ. — Нос жирно блестит, под и над глазами волны морщин, несколько подсохших прыщей. Суконные брюки-клеш, поясом врезавшиеся в раздавшийся живот, некогда растянутые на торпеде и сохраненные в домашнем музее.
— Ну не наглей, не наглей! По глотку же договорились! — Серые территории после бритья, волосы колосками.
— Да я в Эмиратах при Нахайяне [80] служил. На одну зарплату я, жена и замполит, козел. — Волосы ежиком.
— Мы на баке картошку чистим, а натовская вертушка зависла, я в нее картофелиной... — Слаксы, собравшиеся в морщины.
— Меня на флот с Каспия призвали. Был коком на сейнере — стал коком на Пэ-эл. Да, атомоход... Так вот на Каспии мы икру сырой жрали. Хрен стоял с утра до,.. — Бородавка на подбородке.
Жахнул второй залп. Мудреный. Сначала махровые, пурпурные гвоздики по-октябрьски разделили между собой участки начавшего фиолетоветь по краям неба. Потом каждая гвоздика расцвела мириадами огненных лепестков. И небо превратилось в справочник цветов и оттенков. Желтый, красный, голубой — выбирай себе любой.
Анатолий Хутчиш ступил на шаткий трап. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. На деревянные сходни с прочерченными, как в школьной тетради, поперечными планочками. С захватанными, провисшими пеньковыми леерами. Отец за спиной. На палубе остались зевать пресыщенный зрелищем пьяной толпы, индифферентный вахтенный-первогодок и провожающий по Уставу корабельный дежурный лейтенант. Лейтенант в связи с праздником, естественно, масел [81] Смотрящий только поверх голов, перхоть на погонах, часы циферблатом к тыльной стороне запястья.
«Не ходи к нему на встречу, не ходи!» — пыталась переорать людские толпы потяжелевшая магнитола на плече.
— Не боись, прорвемся, — сказал за спиной новоявленный папа.
Старик прекрасно понимал, что сыну ободряющие слова ни к чему, но и молчать казалось неразумным.
Анатолий заметил, что напряжение дня сказалось на внешности отца. Отвык папа. На лбу залегла новая морщинка.
На прощание лейтенант с некоторой брезгливостью взял под козырек. Флотский народ не жалует ментов — пусть и из Интерпола. Хутчиш вежливо кивнул — в рамках роли «засланный казачок-негр». Папа, играя вторую скрипку, повторил жест сына. Умеючи. Старая школа.
Рев магнитолы, не успев оформиться, был проглочен чудищем всеобщего гама. Внезапно острый глаз Хутчиша засек от гранитного пирса движущееся под метровым слоем воды тело. Кто-то из китайских жуков-плавунов. Анатолий повернулся к отцу. Старику Князеву не требовалось что-либо объяснять. Глаз у него был не менее остер. Он на минутку передал пакет с мукой сыну.
Значок «Почетный чекист» с отогнутой легким движением пальца булавкой как бы невзначай полетел в воду и настиг подводного плавца. Силы броска хватило, чтобы острие булавки вонзилось в нужное место на шее китайского лазутчика. Как напитавшаяся водой тряпка, он плавно опустился на дно. Речная твердь ему пухом...
К сожалению, не последний это был китаец-ныряльщик. В бушующе-ликующей толпе гордящегося корабельным прошлым народа там и сям мелькали характерные желтые лица. Группа прикрытия. А в центре мельтешения лучился желтокожий китаец, управляющий процессом проникновения на крейсер, логотип физиономии которого Хутчиш зафиксировал в соответствующей ячейке памяти еще на театральном партсобрании. С провисшими, как обледенелые снасти, бровями, сопящий сквозь два передних зуба, колючки в глазах. Рослый для китайца. Опасный и холодный, как бритва. А запах...
В небе повисли изумрудно-янтарные елочные шары фейерверка. Шары раскололись, словно достались в руки малым детям.
— Кино на камбузе раз в неделю, по четвергам... — Кожаные в обтяжку штаны на кавалерийских ногах, сережка в ухе, прическа «вечный огонь».
— Братан! Ни фига себе! Мы ж с тобой во Вьетнаме, в береговой обороне... — По-бульдожьи обвисшие щеки, нос расплющенный и несимпатичный.
Случай выдался наиневероятнейший. Китаец, курирующий корабль «Тамбовский комсомолец», вдруг столкнулся с однополчанином. Однополчанин хлопал капитана второго ранга китайского ВМФ Ли Чжунюна по неотягощенным погонами плечам и мусолил сопливые реплики в духе радио «Ностальжи»:
— А как мы этот ботик потопили?.. А помнишь директиву Ли Тиена? А как Ли Сан Хун [82] в открытом эфире поздравил нас с Первым Мая и пожелал легкой смерти?
Не ждал, не ждал кантонский берсеркер, что подобное свалится на его желтокожий череп. И сперва растерялся. Но тотчас нашел выход из положения.
— Люди востосьная раса, — беспринципно коверкая словеса под невразумительного гостя страны северных варваров, отвечал Ли Чжунюн, — осень плохо смотреть вами. Вы обозналися.
И китаец принялся отмахивать такое количество приторных поклонов, чуть ли не подметая бровями пирс, что узнавший его мигом потерял уверенность в том, что встретил однополчанина.
— Извини, браток, — посмурнел он. — Обознался. Не обижайся. Знай: среди вас тоже классные ребята бывают.
Анатолий и прикрывающий тылы Князев на корабельном трапе были уязвимы, как солдаты в летнем камуфляже на заснеженном поле. У всех на виду. Тем паче, на плече Толи громоздился музыкальный ящик, отрыгивающий божекоро-вий «Гранитный камушек», в котором покоился вожделенный дюжиной разведок мира прибор.
И — нате: подарок судьбы.
Когда отмахавшийся от неожиданного побратима капитан второго ранга КВМФ Ли Чжунюн вернулся в ситуацию, подконтрольные личности попытались затеряться в толпе. Процесс еще можно было вернуть на исходные.
Дыша в нос по ци-гуну, дескать, все нормалек, китаец пошевелил пальцами, словно любуясь перстнем, и его верные головорезы бросились выполнять не произнесенный вслух приказ.
— Эй, лахудра, куда прешь?
— Эх, попался б мне в пивбаре адмирал Шолохов Василий Демьяныч, не вру, морду бы набил за каспийские дела! — кричал в подпитии огромному, пышнотелому собеседнику мужичок в свитере грубой вязки и неизменном берете. Как ни странно, это был собственной персоной неформал-историк Андрей Михайлович Сверчков с учеником Кириллом Сердюком, агентом ФСБ. Все-таки вышла у Сверчкова , на Западе какая-то брошюрка, и на гонорар он решил прокатить фээсбэшника посмотреть на настоящие корабли. Так сказать, отплатить конторе той же монетой.
— А вертолет вернулся, а мы продолжаем картошку чистить, а он на нас мешок с навозом высыпал, империалист... — Слаксы, собравшиеся в морщины.
В толпе мелькала группка горластых немцев, поминутно освещая себя и окружающих вспышками фотоблицев. Как и Хутчиш, в гавайках навыпуск и в шортах до колен. Как и Хутчиш, чужие на этом празднике. Из шорт торчали худые, незагорелые, обросшие оранжевым пухом и покрытые синими цыпками ноги. В группе имелись три не пользующиеся косметикой и мужским вниманием девицы, с немалым интересом разглядывающие морячков.
— Значит, мы эту повариху по очереди, и тут... — Усы.
— Как будто не Праздник Нептуна, как будто не экватор под килем, а врач ни в какую: нету спирта, и все...
Спустя несколько песенных строф про каменное сердце круг замкнется, и, в нем не будет посторонних. У Анатолия одна рука была занята сохранением музыкального контейнера. У Ивана единственная рука была занята двухкилограммовым пакетом с мукой, которую «интерполовцы» вынесли с борта «Комсомольца» под видом обнаруженной наркоты. А бойцы желтокожего спецназа — вот они, в двух шагах...
«Не ходи к нему на встречу, не ходи!» — воспевала малодушие «Божья коровка».