Страница:
– Очень рад, - пробормотал кавторанг, краснея и осторожно пожимая горячую ладошку гостьи. - Как вы поживаете, миссис Рассел?
– Благодарю вас, чудесно! Я так рада, что я здесь!
– Миссис Рассел была так… гм… любезна, что уговорила своего супруга профинансировать наше предприятие, правда, несколько экстравагантным способом, - продолжил Гурьев тонкую игру в намёки и недоговоренности.
Рэйчел поспешила дезавуировать его иносказания:
– Да уж, - ехидно заметила она, - некоторые мужчины, пребывая в горизонтальном положении, готовы профинансировать какие угодно авантюры. Особенно, когда их просят об этом находящиеся рядом с ними в таком же положении женщины вроде Эйприл.
– Как тебе не стыдно, дорогая! - фыркнула миссис Рассел и наградила Осоргина такой улыбкой, что у него на глаза навернулись слёзы, как будто он в упор посмотрел на солнце. - Если вы - друг Джейка, тогда для вас я просто Эйприл, безо всяких дурацких "миссис"!
Воспользовавшись тем, что Эйприл отвлеклась, Рэйчел прошептала:
– Нужно немедленно, под любым предлогом отправить её домой. Меня тошнит, когда я понимаю, какой опасности она подвергается рядом с нами!
– Ничего, пусть погостит, - так же заговорщически прошептал в ответ Гурьев. - От неё исходит такое свечение, что ни один чёрт не посмеет и близко к нам подступиться.
– Циник и беспринципный эксплуататор, - резюмировала Рэйчел. - Ты в самом деле считаешь, что…
– Всё в порядке, Рэйчел. Возьми небольшую паузу.
– Спасибо, - она благодарно пожала Гурьеву руку кончиками пальцев.
Эйприл тем временем разделывала кавторанга, как Бог - черепаху:
– Так вы моряк?! Я тоже приплыла в Англию на военном корабле! Не правда ли, они так ужасно устроены - внутри никогда невозможно выпрямиться в полный рост! Бедняжки, как вам удаётся выносить это годами?!
– Эйприл, на военных кораблях не плавают, - улыбнулся Гурьев, сочувственно глядя на тоскующего кавторанга. - На них ходят. Поверьте, настоящие морские волки вроде капитана Осоргина будут носить вас на руках, когда услышат это из ваших уст. Кроме того, на крейсерах и линкорах каюты офицерского состава ничуть не уступают в удобствах современным пассажирским пароходам.
– Да? Я непременно запомню, - кивнула Эйприл, слегка прикусив верхнюю губку и розовея от непредумышленно допущенной бестактности. - Как это мило, Джейк, вы всегда вовремя приходите мне на выручку!
– Ну уж, тут ему нет равных, - притворно нахмурилась Рэйчел. - Боюсь, нам действительно пора пойти поболтать, а то Джейк сейчас растает от твоих комплиментов. Посмотри на него, он уже прямо весь лоснится.
– Ты всегда так поддеваешь его? И он не возражает?! О-о, Рэйчел, ты просто настоящее чудо! Пойдём, скорее. Если я сейчас же всё-всё не услышу прямо от тебя и сама тебе всё не расскажу, я умру на месте!
– Надо же, - беспомощно проговорил Осоргин, обращая безумный взгляд на Гурьева. - Кто бы мог подумать, что земля действительно такая крошечная и такая круглая?!?
Оторопело провожая глазами двух, без сомнения, самых прекрасных на свете женщин, с уходом которых в каминном зале, несмотря на ярко полыхающий огонь, стало заметно темнее и прохладнее, моряк успел подумать: когда-нибудь, когда ему взбредёт в голову поведать о своих приключениях рядом с этим человеком, стоящим сейчас со скрещёнными на груди руками и абсолютно независимым видом, как будто всё происходящее ничуть его не касается, он, кавторанг Осоргин, без всякого сомнения, будет навечно зачислен в одну тёплую компанию вместе с бароном Мюнхгаузеном. И неизвестно ещё, кого сочтут б ольшим фантазёром.
Пассажирский терминал, порт Сан-Франциско. Декабрь 1933 г.
Нью-Йорк. Декабрь 1933 г.
Нью-Йорк. Январь 1934 г.
– Благодарю вас, чудесно! Я так рада, что я здесь!
– Миссис Рассел была так… гм… любезна, что уговорила своего супруга профинансировать наше предприятие, правда, несколько экстравагантным способом, - продолжил Гурьев тонкую игру в намёки и недоговоренности.
Рэйчел поспешила дезавуировать его иносказания:
– Да уж, - ехидно заметила она, - некоторые мужчины, пребывая в горизонтальном положении, готовы профинансировать какие угодно авантюры. Особенно, когда их просят об этом находящиеся рядом с ними в таком же положении женщины вроде Эйприл.
– Как тебе не стыдно, дорогая! - фыркнула миссис Рассел и наградила Осоргина такой улыбкой, что у него на глаза навернулись слёзы, как будто он в упор посмотрел на солнце. - Если вы - друг Джейка, тогда для вас я просто Эйприл, безо всяких дурацких "миссис"!
Воспользовавшись тем, что Эйприл отвлеклась, Рэйчел прошептала:
– Нужно немедленно, под любым предлогом отправить её домой. Меня тошнит, когда я понимаю, какой опасности она подвергается рядом с нами!
– Ничего, пусть погостит, - так же заговорщически прошептал в ответ Гурьев. - От неё исходит такое свечение, что ни один чёрт не посмеет и близко к нам подступиться.
– Циник и беспринципный эксплуататор, - резюмировала Рэйчел. - Ты в самом деле считаешь, что…
– Всё в порядке, Рэйчел. Возьми небольшую паузу.
– Спасибо, - она благодарно пожала Гурьеву руку кончиками пальцев.
Эйприл тем временем разделывала кавторанга, как Бог - черепаху:
– Так вы моряк?! Я тоже приплыла в Англию на военном корабле! Не правда ли, они так ужасно устроены - внутри никогда невозможно выпрямиться в полный рост! Бедняжки, как вам удаётся выносить это годами?!
– Эйприл, на военных кораблях не плавают, - улыбнулся Гурьев, сочувственно глядя на тоскующего кавторанга. - На них ходят. Поверьте, настоящие морские волки вроде капитана Осоргина будут носить вас на руках, когда услышат это из ваших уст. Кроме того, на крейсерах и линкорах каюты офицерского состава ничуть не уступают в удобствах современным пассажирским пароходам.
– Да? Я непременно запомню, - кивнула Эйприл, слегка прикусив верхнюю губку и розовея от непредумышленно допущенной бестактности. - Как это мило, Джейк, вы всегда вовремя приходите мне на выручку!
– Ну уж, тут ему нет равных, - притворно нахмурилась Рэйчел. - Боюсь, нам действительно пора пойти поболтать, а то Джейк сейчас растает от твоих комплиментов. Посмотри на него, он уже прямо весь лоснится.
– Ты всегда так поддеваешь его? И он не возражает?! О-о, Рэйчел, ты просто настоящее чудо! Пойдём, скорее. Если я сейчас же всё-всё не услышу прямо от тебя и сама тебе всё не расскажу, я умру на месте!
– Надо же, - беспомощно проговорил Осоргин, обращая безумный взгляд на Гурьева. - Кто бы мог подумать, что земля действительно такая крошечная и такая круглая?!?
Оторопело провожая глазами двух, без сомнения, самых прекрасных на свете женщин, с уходом которых в каминном зале, несмотря на ярко полыхающий огонь, стало заметно темнее и прохладнее, моряк успел подумать: когда-нибудь, когда ему взбредёт в голову поведать о своих приключениях рядом с этим человеком, стоящим сейчас со скрещёнными на груди руками и абсолютно независимым видом, как будто всё происходящее ничуть его не касается, он, кавторанг Осоргин, без всякого сомнения, будет навечно зачислен в одну тёплую компанию вместе с бароном Мюнхгаузеном. И неизвестно ещё, кого сочтут б ольшим фантазёром.
Пассажирский терминал, порт Сан-Франциско. Декабрь 1933 г.
Как пассажир первого класса и прибывший в родные пенаты счастливый обладатель американского паспорта, Гурьев был избавлен от томительного ожидания в очереди к окошку INS
[62]. Офицер иммиграционной службы не слишком внимательно пролистал синюю книжицу с муаровыми страницами и украсил шестнадцатую по счёту печатью о прибытии:
– Добро пожаловать домой, сэр.
Ну, ещё бы, подумал Гурьев. Паспорт отличный, Такэда постарался на славу. Настоящий американский паспорт. Японский Генштаб - это вам не салочки.
– Спасибо, - Гурьев улыбнулся и, подхватив свой диковинный чемодан - на колёсиках! - и длинный тубус, похожий на те, что используют для перевозки чертежей, устремился к выходу.
Чёрт их разберёт, этих молодых богатых бездельников, лениво подумал офицер. Шляются по всему свету… Ишь ты, кофр себе какой завёл… А вообще, неплохая мысль. Интересно, что забыл этот здоровый бугай у косоглазых? Судя по загару, проторчал там чёртову уйму времени. Небось, всю одёжу там, у косоглазых, истрепал, - вон, вырядился, точь-в-точь, как косоглазые из своего вонючего квартала. (То, что в упомянутом квартале было чище, чем в его собственном районе, таможенника ничуть не волновало. Он никогда не бывал в японском квартале - и никогда не собирался.) Мне бы его заботы, вздохнул офицер, ставя очередной штамп в очередной документ.
В здании Гурьев немедленно направился к железнодорожным кассам. Ему нужно было как можно скорее попасть в Нью-Йорк, где, по мнению Городецкого, можно было с большой вероятностью найти того или тех, к кому попало кольцо. Хорошо бы Сан Саныч угадал на этот раз, подумал Гурьев. Столько лет прошло.
Слова железнодорожного служащего не вселили в него оптимизма: предстояло провести в дороге не менее трёх суток.
– А побыстрее никак невозможно? - Гурьев нахмурился.
– Только аэропланом, сэр, - пожал плечами служащий.
– Какая интересная мысль, - восхитился Гурьев. Надеюсь, аэроплан мне покупать для этого не придётся, подумал он. - А где я могу навести справки на этот предмет?
Кассир посмотрел на Гурьева с некоторым удивлением, - видимо, странное произношение сбило его с толку, - и кивнул головой вправо:
– Во-о-о-н там. "Юнайтед Эйр Лайнз", сэр. У них целых два рейса в день, - он вздохнул.
Скоро никто не будет ездить поездами, грустно подумал кассир. Вот и этот непонятный парень с причёской "хвостиком", одетый в какое-то непонятное тряпьё, торопится. Все торопятся. Что же это стала за жизнь, - никто не желает просто сидеть в комфорте и смотреть в окно на проплывающие мимо горы, леса и поля… Все торопятся… Надо, наверное, искать себе другую работу, с такими скоростями, того и гляди, окажешься на улице без гроша… Парень, словно прочитав его мысли, улыбнулся во весь рот - ух, зубы-то какие у этих богатых, промелькнуло в голове у кассира, - и положил на стойку аккуратно свёрнутую в трубочку десятку:
– Благодарю вас за удачную идею, сэр. Хорошего дня, - и парень испарился.
Отличные чаевые, подумал кассир, сноровисто пряча деньги. Ты и вправду спас мой день, парень…
Милая девушка в синей униформе и пилотке с серебряными крылышками нежно улыбнулась Гурьеву, - правда не сразу, а лишь после того, как опомнилась закрыть рот, вдоволь напялившись на клиента:
– Чем могу помочь вам, сэр?
Ничего, ничего, дорогуша, дай мне до места добраться, подумал Гурьев, там я приведу себя в порядок. А пока придётся потерпеть такого… Я же не виноват, что в Токио невозможно найти приличного европейского платья на мою комплекцию. А времени сидеть и ждать, пока скроят и сошьют, нет ни минуты. Вот совершенно.
– Билет до Нью-Йорка. В один конец. Первым классом. Если можно, то прямо сейчас.
Слишком экстравагантен даже для богача, подумала девушка. Вон, как вырядился.
– Пожалуйста, сэр. С вас триста тридцать девять долларов и девяносто центов, сэр. Пожалуйста, поставьте ваш чемодан на весы. Благодарю вас! Прошу прощения, сэр, за вес багажа придётся доплатить…
– Когда летим? - Гурьев выложил перед девушкой ещё две двадцатки.
– Через четыре часа, сэр, - сказала девушка, кинув взгляд на висящий на стене огромный циферблат с причудливыми стрелками. - Время в пути ровно двадцать часов, семь посадок.
– Надеюсь, можно будет хотя бы вытянуть ноги, - пробурчал Гурьев.
– О, не волнуйтесь, сэр. Это новейший "Боинг", модель 247, рассчитанная на десять пассажиров, - девушка зарделась от гордости за компанию. - Кроме того, к вашим услугам ланч, обед и ужин, сэр. Шампанское и спиртные напитки для пассажиров первого класса - бесплатно.
– А как же сухой закон?
– Его только что отменили, сэр!
Какая жалость, что я не пью, подумал Гурьев. А так - назюзюкался бы до полной невменяемости. Тогда уж точно не стал бы выходить из аэроплана.
– Счастливого пути, сэр!
– Счастливо оставаться, красотка, - Гурьев подмигнул девице и направился к стоянке такси, чтобы отбыть на аэродром.
Выбравшись на свежий воздух, Гурьев вдохнул с явным облегчением. Самой значительной трудностью путешествия на пароходе было пристроить беркута. Деньги, конечно, творят чудеса, но тут уж понадобились почти невероятные усилия. Но теперь всё позади. Гурьев посмотрел на мачту, на которой сидел Рранкар, и мысленно погрозил ему кулаком. Беркут тотчас же взмыл вверх. За эти годы, как подозревал Гурьев, мозг Рранкара перестал быть обыкновенным мозгом хищной птицы. Молния, так повлиявшая на него самого, что-то сделала и с Рранкаром. Чёртов беркут иногда просто вгонял Гурьева в ступор своими "размышлениями". Во всяком случае, беспокоиться о нём следовало бы куда больше, останься Рранкар обыкновенным беркутом, пусть и большим. Таким большим.
– Добро пожаловать домой, сэр.
Ну, ещё бы, подумал Гурьев. Паспорт отличный, Такэда постарался на славу. Настоящий американский паспорт. Японский Генштаб - это вам не салочки.
– Спасибо, - Гурьев улыбнулся и, подхватив свой диковинный чемодан - на колёсиках! - и длинный тубус, похожий на те, что используют для перевозки чертежей, устремился к выходу.
Чёрт их разберёт, этих молодых богатых бездельников, лениво подумал офицер. Шляются по всему свету… Ишь ты, кофр себе какой завёл… А вообще, неплохая мысль. Интересно, что забыл этот здоровый бугай у косоглазых? Судя по загару, проторчал там чёртову уйму времени. Небось, всю одёжу там, у косоглазых, истрепал, - вон, вырядился, точь-в-точь, как косоглазые из своего вонючего квартала. (То, что в упомянутом квартале было чище, чем в его собственном районе, таможенника ничуть не волновало. Он никогда не бывал в японском квартале - и никогда не собирался.) Мне бы его заботы, вздохнул офицер, ставя очередной штамп в очередной документ.
В здании Гурьев немедленно направился к железнодорожным кассам. Ему нужно было как можно скорее попасть в Нью-Йорк, где, по мнению Городецкого, можно было с большой вероятностью найти того или тех, к кому попало кольцо. Хорошо бы Сан Саныч угадал на этот раз, подумал Гурьев. Столько лет прошло.
Слова железнодорожного служащего не вселили в него оптимизма: предстояло провести в дороге не менее трёх суток.
– А побыстрее никак невозможно? - Гурьев нахмурился.
– Только аэропланом, сэр, - пожал плечами служащий.
– Какая интересная мысль, - восхитился Гурьев. Надеюсь, аэроплан мне покупать для этого не придётся, подумал он. - А где я могу навести справки на этот предмет?
Кассир посмотрел на Гурьева с некоторым удивлением, - видимо, странное произношение сбило его с толку, - и кивнул головой вправо:
– Во-о-о-н там. "Юнайтед Эйр Лайнз", сэр. У них целых два рейса в день, - он вздохнул.
Скоро никто не будет ездить поездами, грустно подумал кассир. Вот и этот непонятный парень с причёской "хвостиком", одетый в какое-то непонятное тряпьё, торопится. Все торопятся. Что же это стала за жизнь, - никто не желает просто сидеть в комфорте и смотреть в окно на проплывающие мимо горы, леса и поля… Все торопятся… Надо, наверное, искать себе другую работу, с такими скоростями, того и гляди, окажешься на улице без гроша… Парень, словно прочитав его мысли, улыбнулся во весь рот - ух, зубы-то какие у этих богатых, промелькнуло в голове у кассира, - и положил на стойку аккуратно свёрнутую в трубочку десятку:
– Благодарю вас за удачную идею, сэр. Хорошего дня, - и парень испарился.
Отличные чаевые, подумал кассир, сноровисто пряча деньги. Ты и вправду спас мой день, парень…
Милая девушка в синей униформе и пилотке с серебряными крылышками нежно улыбнулась Гурьеву, - правда не сразу, а лишь после того, как опомнилась закрыть рот, вдоволь напялившись на клиента:
– Чем могу помочь вам, сэр?
Ничего, ничего, дорогуша, дай мне до места добраться, подумал Гурьев, там я приведу себя в порядок. А пока придётся потерпеть такого… Я же не виноват, что в Токио невозможно найти приличного европейского платья на мою комплекцию. А времени сидеть и ждать, пока скроят и сошьют, нет ни минуты. Вот совершенно.
– Билет до Нью-Йорка. В один конец. Первым классом. Если можно, то прямо сейчас.
Слишком экстравагантен даже для богача, подумала девушка. Вон, как вырядился.
– Пожалуйста, сэр. С вас триста тридцать девять долларов и девяносто центов, сэр. Пожалуйста, поставьте ваш чемодан на весы. Благодарю вас! Прошу прощения, сэр, за вес багажа придётся доплатить…
– Когда летим? - Гурьев выложил перед девушкой ещё две двадцатки.
– Через четыре часа, сэр, - сказала девушка, кинув взгляд на висящий на стене огромный циферблат с причудливыми стрелками. - Время в пути ровно двадцать часов, семь посадок.
– Надеюсь, можно будет хотя бы вытянуть ноги, - пробурчал Гурьев.
– О, не волнуйтесь, сэр. Это новейший "Боинг", модель 247, рассчитанная на десять пассажиров, - девушка зарделась от гордости за компанию. - Кроме того, к вашим услугам ланч, обед и ужин, сэр. Шампанское и спиртные напитки для пассажиров первого класса - бесплатно.
– А как же сухой закон?
– Его только что отменили, сэр!
Какая жалость, что я не пью, подумал Гурьев. А так - назюзюкался бы до полной невменяемости. Тогда уж точно не стал бы выходить из аэроплана.
– Счастливого пути, сэр!
– Счастливо оставаться, красотка, - Гурьев подмигнул девице и направился к стоянке такси, чтобы отбыть на аэродром.
Выбравшись на свежий воздух, Гурьев вдохнул с явным облегчением. Самой значительной трудностью путешествия на пароходе было пристроить беркута. Деньги, конечно, творят чудеса, но тут уж понадобились почти невероятные усилия. Но теперь всё позади. Гурьев посмотрел на мачту, на которой сидел Рранкар, и мысленно погрозил ему кулаком. Беркут тотчас же взмыл вверх. За эти годы, как подозревал Гурьев, мозг Рранкара перестал быть обыкновенным мозгом хищной птицы. Молния, так повлиявшая на него самого, что-то сделала и с Рранкаром. Чёртов беркут иногда просто вгонял Гурьева в ступор своими "размышлениями". Во всяком случае, беспокоиться о нём следовало бы куда больше, останься Рранкар обыкновенным беркутом, пусть и большим. Таким большим.
Нью-Йорк. Декабрь 1933 г.
Гурьев и теперь не изменил своей привычке всегда находиться в "жёлтой готовности". Хотя он и летел самолётом первый раз в жизни, страха не было. Любопытство - да, сколько угодно… Так что, когда полёт, к его вящему удовольствию, благополучно завершился, он подивился и порадовался одновременно. Хорошее начало - уже полдела, подумал он.
В отеле он долго задерживаться не собирался. Поэтому одним из первых его нью-йоркских мероприятий был визит в контору по аренде недвижимости. В тот же день к вечеру, немало обескуражив настроенного на долгий и придирчивый перебор вариантов солидного маклера, Гурьев переехал из "Челси" в меблированную квартирку на углу Мэдисон-авеню и Тридцатой Ист-стрит. Распаковавшись на скорую руку, он улёгся и уснул с чувством, что жизнь совсем не так уж отвратительна, как могло бы показаться при взгляде на погоду в этом городе. Единственное, что его по-настоящему беспокоило, было то, как беркут доберётся до места. Рранкар осторожен, он много умнее любого из своих собратьев - хотя бы потому, что в своей короткой жизни успел набраться невообразимого для беркута опыта… Но всё-таки, он всего лишь птица. А страшнее человека зверя на земле нет, - это Гурьев понимал превосходно.
Следующие два дня Гурьев потратил, старательно приобретая вид успешного молодого жителя Большого Яблока. Деньги таяли при этом с катастрофической скоростью. Пора было вплотную заняться их заработком. Слава Богу, не забыл, как держать кий в руках.
Это была лёгкая страна, Гурьев понял это, когда взял в руки газету с объявлениями ещё на пароходе до Фриско. Когда-то и Россия была такой, подумал он. Когда-то. Могла бы быть. А сейчас… Я не там сейчас. Сейчас я здесь. Он раскрыл свежую газету. И быстро нашёл нужные ему объявления. И направился по первому из адресов.
Было уже далеко за полночь, когда Гурьев покинул клуб, ощущая приятную тяжесть свёрнутых в тугую толстую трубку купюр во внутреннем кармане. Тысяча четыреста - за вычетом чаевых - долларов. Неплохо, совсем неплохо, для первого раза, подумал он. Пул и снукер оказались несколько легче привычных ему игр, а лузы - такими широкими, что Гурьев даже улыбнулся. Если так пойдёт, к Рождеству у меня наберётся вполне приличная сумма, с которой можно начать, решил он.
Теперь, когда Гурьев чувствовал себя в городе более или менее уверенно, настала пора заняться делами. Интересно, какие сюрпризы приготовил за это время Городецкий, подумал он. У Варяга было пять лет, чтобы подготовиться. Надеюсь, он отнёсся к своим обязанностям серьёзно. Если он ещё жив.
Гурьев несколько дней наблюдал за почтамтом, прежде чем решил, что готов забрать предназначенную ему почту. Мальчишка-газетчик принёс ему два тоненьких пакета, получил свои пять долларов премии и умчался, страшно довольный свалившимся на него сокровищем. Разносчик жил довольно далеко от Манхэттена, его газетный участок находился вообще в Бруклине, так что вероятность выследить гавроша, даже если кто-то поставил "флажок" на адресованную Гурьеву корреспонденцию, представлялось весьма нетривиальной задачей. А если бы даже и удалось кому-то такое непростое дело, - что мог рассказать пострелёнок? Что пожилой, осанистый, с окладистой бородой рабби из Вильямсбурга [63]попросил его сбегать на почту?
В первом пакете оказалась увесистая пачка целлулоидных микроплёнок, во втором - инструкции по их просмотру, записанные хорошо знакомым Гурьеву "библейским" шифром, об использовании которого они с Варягом договорились при расставании. Предусмотрительностью Городецкого нельзя было не восхищаться. Гурьев не сомневался, - раз Сан Саныч не решился доверить информацию открытому носителю, значит, она того стоила.
Варяг оказался не только жив, но и весьма продвинулся вверх по служебной лестнице. По-прежнему ухитряясь держаться в стороне от политического сыска, Городецкий накопил множество интереснейших сведений и наблюдений. Всё, что Гурьев держал на расстоянии от себя все эти годы, разом придвинулось, обрело плоть и кровь… Кровью можно было наполнить реки. Он читал объёмистый доклад Сан Саныча с подробнейшим - насколько это возможно - раскладом политических фигур в советской верхушке, душераздирающие свидетельства об ужасах коллективизации на Украине, Дону, Кубани, в Сибири и Забайкалье. А что, если опубликовать весь этот кошмар, подумал Гурьев. И дальше? Потрясённое человечество рванётся в крестовый поход, спасать нас от самих себя? Как же, держи карман шире. Придётся самим. Самим, чёрт побери, самим. Как там поётся? Не бог, не царь и не герой? Удивительно тонко подмечено.
Гурьев вдруг поймал себя на том, что мысленно называет аналитическую записку Городецкого докладом. Стилистическое чутьё его не обмануло - записка создавалась именно по образцу и в форме отчётного доклада генсека съезду партии. Прилагались к докладу и иллюстрации - для передачи духа времени и места Городецкий практически целиком привёл документ [64], в другой раз изрядно Гурьева насмешивший бы, - если бы речь в нём не шла о живых людях из плоти и крови.
"Дети священника (попа), гр-на Смирнова, 7 человек, с помощью старых религиозных монархических своих друзей, ныне стоящих в разного рода наших советских учреждениях ответственными руководителями, пролезли в совучреждения и смело говорят, что они там всюду невиданно ведут вредительскую свою работу, как и у себя в бывшем собственном отцовском доме, и подтачивают общее наше, ныне социалистическое строительство, а в особенности пятилетку.
Вот нижеуказанные конкретные факты их уличают.
Вся эта вредительская поповская семья проживает ныне по Верхне-Красносельской улице в доме N 22, в своем собственном бывшем отцовском доме, отец, который и ныне служит попом в приходской церкви, а его дети все служат в нижеуказанных, разного рода советских учреждениях.
Анна Смирнова - педагог в 31 школе, Любовь - счетовод в Правлении Московской Северной железной дороги, Лидия - учится в 58 школе, химические курсы, Николай - счетовод в Правлении Московской Казанской железной дороги, Петр - счетовод в Мосстрое. Сын Николай сумел скрыть свое поповское социальное положение и как сын служащего пролез в комсомольские ряды членом, но я его с помощью прессы оттуда вырвал с корнем в 1926-27 гг.
Вся эта вредительская семейка с помощью тех же, очевидно, лиц при рационализации и разного рода сокращениях не подвергалась сокращению. С момента революции и по сие время, живущие в бывшем своем доме, они все время ведут самую наглую и открытую вредительскую подрывную работу: склоку, травлю, подсиживание, а главное, разрушение своей квартиры, скрытие отца от правильности обложения фин. налогом и квартплаты, а самое важное, что он организованно все время старался тормозить в работе Правления Жилтоварищества.
О чем через прессу разных редакций я и забил тревогу в набат еще с 1919 г. и стал сигнализировать во всю ширь, ввиду чего и было много разного рода расследований по заметкам, но ответов конкретных и до сего момента я ниоткуда не получил.
Дорогие товарищи предупреждаю я вас, что эти люди для того, чтобы прикрыться и завоевать себе авторитет, конечно, могут быть активными, но помните, что это до момента, а срочно необходимо их всюду вычистить.
Рабкор Куликов.
Январь 17, 1930 г."
Гурьев хмыкнул и снова углубился в доклад: теперь речь шла о вещах более чем конкретных - о результатах розысков следов кольца, предпринятых Сан Санычем за время гурьевских одиссей.
Едва ли не единственным в САСШ человеком, к которому, по мнению Городецкого, могло попасть кольцо, был Оливер Рассел. Один из немногих отчаянных, осмелившихся вступить на тропу, проторенную Гаммером, и потому сумевшего получить самые вкусные куски советского концессионного пирога [65]. Сведений о Расселе досье содержало совсем немного. Мультимиллионер, душа общества, спортсмен и щедрый покровитель искусств, многократно приумноживший своё и без того немалое состояние на торговле с Советским Союзом. Человек, пришедший на смену жулику Хаммеру, имеющий, в отличие от последнего, доступ в американское общество. Лишнее подтверждение старого, как мир, принципа - свято место пусто не бывает. Стоило ли городить весь огород, что привёл Гурьева сначала в Маньчжурию, а теперь - сюда, в Нью-Йорк, - ради того, чтобы вновь доказывать недоказуемое? Неужели всё зря?! Не может быть. Всё-таки Хаммер был законченным уродом, о котором, к счастью, некому по-настоящему пожалеть. Тесное общение с большевистской мразью не проходит бесследно даже для людей с твёрдыми установками и железными нервами, такими, как Вавилов и Городецкий. Что уж говорить обо всех прочих. Но Рассел? И он - тоже?! Нет, нет. Надежда умирает последней. И вообще. Любящий муж красавицы-жены, заботливый отец двух очаровательных малюток четырёх и шести лет. Я потрогаю тебя за жабры, золотой мальчик, подумал Гурьев. Только вот как к тебе подобраться? Мне нужен помощник.
Рассел. Как настоящий ценитель, он мог клюнуть на такую оригинальную вещь, как мамино кольцо. Где же мне помощника взять, подумал Гурьев. Изготовить разве? Он понимал, что обращаться в детективное агентство глупо. В серьёзном агентстве его просто сдадут в полицию, как подозрительного субъекта. Подумать только, - следить за Расселом! Какое ещё кольцо?! Да вы спятили, молодой человек. Оливер Рассел - скупщик краденого?! Ха-ха. Очень смешно. Обхохочешься. В конце концов, подумал Гурьев, Рассел, или кто-либо ещё, - мне, возможно, предстоит в результате иметь дело с покупателем, не имеющим ни малейшего представления о том, каким именно образом добыта вожделенная драгоценность. Не уподоблюсь же я сам? Или уподоблюсь? В действительности, ведь это моё. И я возьму это, потому что это моё.
Несмотря на предпринятые усилия, он продвигался не слишком успешно. Гурьев резонно полагал, что всё дело в отсутствии чёткой концепции. Он даже сам толком не знал, чего, собственно, хочет. То есть цель ему, конечно же, была понятна. Но вот средства?
Бильярдные и карточные связи, которые Гурьеву удалось без особого труда за весьма короткое время наладить, никак не приближали его к Расселу. Миллионер слыл - и, похоже, в действительности дело обстояло именно так - примерным мужем и отцом, вовсе никак не интересующимся цветами зла. И как такого херувимчика угораздило вляпаться в гешефт с большевиками, усмехнулся про себя Гурьев. Ещё один Савва Морозов, ещё один мечтатель с туго набитым кошельком и "идеями" в голове? Всё может быть. Сколько их таких промелькнуло уже - и ещё появится? Гурьев повертелся на нескольких приёмах, где понаблюдал за четой Расселов. Открытое знакомство со взломом никак не входило в планы Гурьева, и никакого компромата ни на самого Рассела, ни на его супругу, судя по всему, не существовало в природе. Но ведь так не бывает, подумал Гурьев. Что-то всегда есть. Не может быть, чтобы ничего не было.
В ожидании "штучной мысли", в которой ощущалась чрезвычайная и срочная необходимость, - он не собирался проводить в Нью-Йорке годы - Гурьев наладил наблюдение за "объектом". Он быстро разобрался, что охраны, настоящей охраны, ни у самого Рассела, ни у его семьи, нет. Похоже, миллионер просто не догадывался, что это такое и зачем это нужно, надеясь, вероятно, на полицию, которая для того и служит, чтобы защищать граждан от всевозможных криминальных эксцессов. Святая простота, подумал Гурьев с усмешкой. Дивная страна. Никто ни о чём не беспокоится. И Великая Депрессия их, кажется, ничему не научила. Просто поразительная наивность. У Гурьева даже возникла мысль предложить Расселу свои услуги в качестве телохранителя: если Рассел в чём-нибудь и нуждался, то именно в охране. Причём - немедленно.
Буквально на третий день своей охоты Гурьев увидел: Рассела самым наглым образом "пасут". При этом он мог бы поклясться: "пастухи" появились только что, и ещё позавчера всё было буколически спокойно. А это что ещё за чертовщина, подумал Гурьев. Кто и зачем?
Разорваться Гурьев не мог. Ему был нужен помощник. И одним лишь помощником не обойтись, это Гурьев понимал прекрасно. Он уже практически не испытывал трудностей с языком, но… Это не Москва, подумал Гурьев, и я здесь ещё не свой. Это никуда не годится. Времени у меня мало, а в спешке можно загреметь под фанфары, наступить на то, на что местный никогда не наступит… Он прекрасно понимал: над Расселом, - или над его семьёй, или над всеми вместе - нависла нешуточная угроза. Такие вещи он научился чувствовать великолепно. Но откуда исходит эта угроза и почему?!
За первой помощью Гурьев вновь обратился к газетным объявлениям. После некоторого предварительного отбора - ни чересчур крупные фирмы, вроде пресловутого "Пинкертона", ни старые неудачники его не интересовали - Гурьев остановился на четырёх агентствах, относительно недавно стартовавших на этом поприще, и начал по очереди к ним присматриваться. Времени было в обрез. Вот и сегодня… Сидя в своём "Бьюике" наискосок-напротив очередного офиса, - сыщик, он же владелец и директор, и девушка, не то ассистентка, не то секретарь, в общем, именно то, что нужно, никакого тебе раздутого штатного расписания - Гурьев наблюдал.
В отеле он долго задерживаться не собирался. Поэтому одним из первых его нью-йоркских мероприятий был визит в контору по аренде недвижимости. В тот же день к вечеру, немало обескуражив настроенного на долгий и придирчивый перебор вариантов солидного маклера, Гурьев переехал из "Челси" в меблированную квартирку на углу Мэдисон-авеню и Тридцатой Ист-стрит. Распаковавшись на скорую руку, он улёгся и уснул с чувством, что жизнь совсем не так уж отвратительна, как могло бы показаться при взгляде на погоду в этом городе. Единственное, что его по-настоящему беспокоило, было то, как беркут доберётся до места. Рранкар осторожен, он много умнее любого из своих собратьев - хотя бы потому, что в своей короткой жизни успел набраться невообразимого для беркута опыта… Но всё-таки, он всего лишь птица. А страшнее человека зверя на земле нет, - это Гурьев понимал превосходно.
Следующие два дня Гурьев потратил, старательно приобретая вид успешного молодого жителя Большого Яблока. Деньги таяли при этом с катастрофической скоростью. Пора было вплотную заняться их заработком. Слава Богу, не забыл, как держать кий в руках.
Это была лёгкая страна, Гурьев понял это, когда взял в руки газету с объявлениями ещё на пароходе до Фриско. Когда-то и Россия была такой, подумал он. Когда-то. Могла бы быть. А сейчас… Я не там сейчас. Сейчас я здесь. Он раскрыл свежую газету. И быстро нашёл нужные ему объявления. И направился по первому из адресов.
Было уже далеко за полночь, когда Гурьев покинул клуб, ощущая приятную тяжесть свёрнутых в тугую толстую трубку купюр во внутреннем кармане. Тысяча четыреста - за вычетом чаевых - долларов. Неплохо, совсем неплохо, для первого раза, подумал он. Пул и снукер оказались несколько легче привычных ему игр, а лузы - такими широкими, что Гурьев даже улыбнулся. Если так пойдёт, к Рождеству у меня наберётся вполне приличная сумма, с которой можно начать, решил он.
Теперь, когда Гурьев чувствовал себя в городе более или менее уверенно, настала пора заняться делами. Интересно, какие сюрпризы приготовил за это время Городецкий, подумал он. У Варяга было пять лет, чтобы подготовиться. Надеюсь, он отнёсся к своим обязанностям серьёзно. Если он ещё жив.
Гурьев несколько дней наблюдал за почтамтом, прежде чем решил, что готов забрать предназначенную ему почту. Мальчишка-газетчик принёс ему два тоненьких пакета, получил свои пять долларов премии и умчался, страшно довольный свалившимся на него сокровищем. Разносчик жил довольно далеко от Манхэттена, его газетный участок находился вообще в Бруклине, так что вероятность выследить гавроша, даже если кто-то поставил "флажок" на адресованную Гурьеву корреспонденцию, представлялось весьма нетривиальной задачей. А если бы даже и удалось кому-то такое непростое дело, - что мог рассказать пострелёнок? Что пожилой, осанистый, с окладистой бородой рабби из Вильямсбурга [63]попросил его сбегать на почту?
В первом пакете оказалась увесистая пачка целлулоидных микроплёнок, во втором - инструкции по их просмотру, записанные хорошо знакомым Гурьеву "библейским" шифром, об использовании которого они с Варягом договорились при расставании. Предусмотрительностью Городецкого нельзя было не восхищаться. Гурьев не сомневался, - раз Сан Саныч не решился доверить информацию открытому носителю, значит, она того стоила.
Варяг оказался не только жив, но и весьма продвинулся вверх по служебной лестнице. По-прежнему ухитряясь держаться в стороне от политического сыска, Городецкий накопил множество интереснейших сведений и наблюдений. Всё, что Гурьев держал на расстоянии от себя все эти годы, разом придвинулось, обрело плоть и кровь… Кровью можно было наполнить реки. Он читал объёмистый доклад Сан Саныча с подробнейшим - насколько это возможно - раскладом политических фигур в советской верхушке, душераздирающие свидетельства об ужасах коллективизации на Украине, Дону, Кубани, в Сибири и Забайкалье. А что, если опубликовать весь этот кошмар, подумал Гурьев. И дальше? Потрясённое человечество рванётся в крестовый поход, спасать нас от самих себя? Как же, держи карман шире. Придётся самим. Самим, чёрт побери, самим. Как там поётся? Не бог, не царь и не герой? Удивительно тонко подмечено.
Гурьев вдруг поймал себя на том, что мысленно называет аналитическую записку Городецкого докладом. Стилистическое чутьё его не обмануло - записка создавалась именно по образцу и в форме отчётного доклада генсека съезду партии. Прилагались к докладу и иллюстрации - для передачи духа времени и места Городецкий практически целиком привёл документ [64], в другой раз изрядно Гурьева насмешивший бы, - если бы речь в нём не шла о живых людях из плоти и крови.
"Дети священника (попа), гр-на Смирнова, 7 человек, с помощью старых религиозных монархических своих друзей, ныне стоящих в разного рода наших советских учреждениях ответственными руководителями, пролезли в совучреждения и смело говорят, что они там всюду невиданно ведут вредительскую свою работу, как и у себя в бывшем собственном отцовском доме, и подтачивают общее наше, ныне социалистическое строительство, а в особенности пятилетку.
Вот нижеуказанные конкретные факты их уличают.
Вся эта вредительская поповская семья проживает ныне по Верхне-Красносельской улице в доме N 22, в своем собственном бывшем отцовском доме, отец, который и ныне служит попом в приходской церкви, а его дети все служат в нижеуказанных, разного рода советских учреждениях.
Анна Смирнова - педагог в 31 школе, Любовь - счетовод в Правлении Московской Северной железной дороги, Лидия - учится в 58 школе, химические курсы, Николай - счетовод в Правлении Московской Казанской железной дороги, Петр - счетовод в Мосстрое. Сын Николай сумел скрыть свое поповское социальное положение и как сын служащего пролез в комсомольские ряды членом, но я его с помощью прессы оттуда вырвал с корнем в 1926-27 гг.
Вся эта вредительская семейка с помощью тех же, очевидно, лиц при рационализации и разного рода сокращениях не подвергалась сокращению. С момента революции и по сие время, живущие в бывшем своем доме, они все время ведут самую наглую и открытую вредительскую подрывную работу: склоку, травлю, подсиживание, а главное, разрушение своей квартиры, скрытие отца от правильности обложения фин. налогом и квартплаты, а самое важное, что он организованно все время старался тормозить в работе Правления Жилтоварищества.
О чем через прессу разных редакций я и забил тревогу в набат еще с 1919 г. и стал сигнализировать во всю ширь, ввиду чего и было много разного рода расследований по заметкам, но ответов конкретных и до сего момента я ниоткуда не получил.
Дорогие товарищи предупреждаю я вас, что эти люди для того, чтобы прикрыться и завоевать себе авторитет, конечно, могут быть активными, но помните, что это до момента, а срочно необходимо их всюду вычистить.
Рабкор Куликов.
Январь 17, 1930 г."
Гурьев хмыкнул и снова углубился в доклад: теперь речь шла о вещах более чем конкретных - о результатах розысков следов кольца, предпринятых Сан Санычем за время гурьевских одиссей.
Едва ли не единственным в САСШ человеком, к которому, по мнению Городецкого, могло попасть кольцо, был Оливер Рассел. Один из немногих отчаянных, осмелившихся вступить на тропу, проторенную Гаммером, и потому сумевшего получить самые вкусные куски советского концессионного пирога [65]. Сведений о Расселе досье содержало совсем немного. Мультимиллионер, душа общества, спортсмен и щедрый покровитель искусств, многократно приумноживший своё и без того немалое состояние на торговле с Советским Союзом. Человек, пришедший на смену жулику Хаммеру, имеющий, в отличие от последнего, доступ в американское общество. Лишнее подтверждение старого, как мир, принципа - свято место пусто не бывает. Стоило ли городить весь огород, что привёл Гурьева сначала в Маньчжурию, а теперь - сюда, в Нью-Йорк, - ради того, чтобы вновь доказывать недоказуемое? Неужели всё зря?! Не может быть. Всё-таки Хаммер был законченным уродом, о котором, к счастью, некому по-настоящему пожалеть. Тесное общение с большевистской мразью не проходит бесследно даже для людей с твёрдыми установками и железными нервами, такими, как Вавилов и Городецкий. Что уж говорить обо всех прочих. Но Рассел? И он - тоже?! Нет, нет. Надежда умирает последней. И вообще. Любящий муж красавицы-жены, заботливый отец двух очаровательных малюток четырёх и шести лет. Я потрогаю тебя за жабры, золотой мальчик, подумал Гурьев. Только вот как к тебе подобраться? Мне нужен помощник.
Рассел. Как настоящий ценитель, он мог клюнуть на такую оригинальную вещь, как мамино кольцо. Где же мне помощника взять, подумал Гурьев. Изготовить разве? Он понимал, что обращаться в детективное агентство глупо. В серьёзном агентстве его просто сдадут в полицию, как подозрительного субъекта. Подумать только, - следить за Расселом! Какое ещё кольцо?! Да вы спятили, молодой человек. Оливер Рассел - скупщик краденого?! Ха-ха. Очень смешно. Обхохочешься. В конце концов, подумал Гурьев, Рассел, или кто-либо ещё, - мне, возможно, предстоит в результате иметь дело с покупателем, не имеющим ни малейшего представления о том, каким именно образом добыта вожделенная драгоценность. Не уподоблюсь же я сам? Или уподоблюсь? В действительности, ведь это моё. И я возьму это, потому что это моё.
Несмотря на предпринятые усилия, он продвигался не слишком успешно. Гурьев резонно полагал, что всё дело в отсутствии чёткой концепции. Он даже сам толком не знал, чего, собственно, хочет. То есть цель ему, конечно же, была понятна. Но вот средства?
Бильярдные и карточные связи, которые Гурьеву удалось без особого труда за весьма короткое время наладить, никак не приближали его к Расселу. Миллионер слыл - и, похоже, в действительности дело обстояло именно так - примерным мужем и отцом, вовсе никак не интересующимся цветами зла. И как такого херувимчика угораздило вляпаться в гешефт с большевиками, усмехнулся про себя Гурьев. Ещё один Савва Морозов, ещё один мечтатель с туго набитым кошельком и "идеями" в голове? Всё может быть. Сколько их таких промелькнуло уже - и ещё появится? Гурьев повертелся на нескольких приёмах, где понаблюдал за четой Расселов. Открытое знакомство со взломом никак не входило в планы Гурьева, и никакого компромата ни на самого Рассела, ни на его супругу, судя по всему, не существовало в природе. Но ведь так не бывает, подумал Гурьев. Что-то всегда есть. Не может быть, чтобы ничего не было.
В ожидании "штучной мысли", в которой ощущалась чрезвычайная и срочная необходимость, - он не собирался проводить в Нью-Йорке годы - Гурьев наладил наблюдение за "объектом". Он быстро разобрался, что охраны, настоящей охраны, ни у самого Рассела, ни у его семьи, нет. Похоже, миллионер просто не догадывался, что это такое и зачем это нужно, надеясь, вероятно, на полицию, которая для того и служит, чтобы защищать граждан от всевозможных криминальных эксцессов. Святая простота, подумал Гурьев с усмешкой. Дивная страна. Никто ни о чём не беспокоится. И Великая Депрессия их, кажется, ничему не научила. Просто поразительная наивность. У Гурьева даже возникла мысль предложить Расселу свои услуги в качестве телохранителя: если Рассел в чём-нибудь и нуждался, то именно в охране. Причём - немедленно.
Буквально на третий день своей охоты Гурьев увидел: Рассела самым наглым образом "пасут". При этом он мог бы поклясться: "пастухи" появились только что, и ещё позавчера всё было буколически спокойно. А это что ещё за чертовщина, подумал Гурьев. Кто и зачем?
Разорваться Гурьев не мог. Ему был нужен помощник. И одним лишь помощником не обойтись, это Гурьев понимал прекрасно. Он уже практически не испытывал трудностей с языком, но… Это не Москва, подумал Гурьев, и я здесь ещё не свой. Это никуда не годится. Времени у меня мало, а в спешке можно загреметь под фанфары, наступить на то, на что местный никогда не наступит… Он прекрасно понимал: над Расселом, - или над его семьёй, или над всеми вместе - нависла нешуточная угроза. Такие вещи он научился чувствовать великолепно. Но откуда исходит эта угроза и почему?!
За первой помощью Гурьев вновь обратился к газетным объявлениям. После некоторого предварительного отбора - ни чересчур крупные фирмы, вроде пресловутого "Пинкертона", ни старые неудачники его не интересовали - Гурьев остановился на четырёх агентствах, относительно недавно стартовавших на этом поприще, и начал по очереди к ним присматриваться. Времени было в обрез. Вот и сегодня… Сидя в своём "Бьюике" наискосок-напротив очередного офиса, - сыщик, он же владелец и директор, и девушка, не то ассистентка, не то секретарь, в общем, именно то, что нужно, никакого тебе раздутого штатного расписания - Гурьев наблюдал.
Нью-Йорк. Январь 1934 г.
Девушка закрыла дверь конторы ключом и спустилась с крыльца, направляясь к своему автомобилю. Гурьев разглядывал происходящее в бинокль с повышенной светосилой. Решение было принято, необходимая подготовка проведена. Несмотря на темноту, оптика позволяла ему видеть всё до мельчайших подробностей. Он откровенно любовался девушкой. Уж очень была хороша, чертовка.
Девушка была цветная. Может быть, африканской крови в ней текла лишь четвертинка, а то и вовсе осьмушка. Но эта четвертинка или осьмушка придавала ей совершенно неописуемое словами очарование. Огромные тёмные глаза с поволокой, густые, крупно вьющиеся, чёрные с чуть заметной рыжинкой волосы, оливковая атласная кожа… И весьма соблазнительные выпуклости, - именно там и так, где и как положено, чтобы называться соблазнительными. Или у него с ней любовь, или он просто отличный парень, подумал Гурьев. В любом случае, мне это подходит.
"Форд" девушки напрочь отказывался заводиться. Надрывно подвывал стартёром, но не схватывал. И неудивительно, подумал Гурьев. Ну, давай, давай. Надеюсь, милая, тебе быстро это наскучит.
До ближайшей станции метро было не меньше трёх кварталов. Шансы поймать в этот час на глухой улице такси стремились не просто к нулю, а к минус бесконечности. Гурьеву даже стало немножко жалко девушку. Он вздохнул.
Девушка вышла из автомобиля, растерянно обошла его вокруг. Встала на тротуар, оглянулась по сторонам, закусив нижнюю губку. Гурьев, увидев в оптику выражение её лица, догадался: ещё немного - и она заплачет. Ну, пора, подумал он. Приоткрыв дверцу своего авто, он хлопнул ею нарочито громко, завёл двигатель и неспешно тронулся. Когда он медленно проезжал мимо, девушка отчаянно замахала рукой. Гурьев остановился и наполовину опустил стекло:
– Могу я вам помочь чем-нибудь, мисс?
– Не подбросите меня до метро, мистер? Моя машина…
– С удовольствием, - лучезарно и без всякого намёка на скабрезность улыбнулся Гурьев. - А могу и не только до метро. Совершенно никуда не тороплюсь, что, похоже, очень кстати.
Девушка, осторожно улыбнувшись, принялась рассматривать Гурьева. На негодяя определённо не похож, подумала она. Морда породистая такая, глаза… странные. Но… Ничего такой. Довольно славный, кажется… Будет приставать или нет?
– Приставать не буду, - утвердительно кивнул Гурьев. - Доставлю в целости и сохранности. А завтра утром могу снова до работы подбросить. Вы ведь тут работаете, не так ли?
– А вы?
– А я тут гуляю, - Гурьев говорил чистую правду, поэтому поддерживать честное выражение глаз для него никакого труда не составляло. В следующее мгновение он, распахнув дверцу, странным движением - вроде как спрыгнул, а на самом деле перетёк - в вертикальное положение на покрытый тонким пушистым снежком асфальт, и протянул ей руку: - Я Джейк.
Девушка была цветная. Может быть, африканской крови в ней текла лишь четвертинка, а то и вовсе осьмушка. Но эта четвертинка или осьмушка придавала ей совершенно неописуемое словами очарование. Огромные тёмные глаза с поволокой, густые, крупно вьющиеся, чёрные с чуть заметной рыжинкой волосы, оливковая атласная кожа… И весьма соблазнительные выпуклости, - именно там и так, где и как положено, чтобы называться соблазнительными. Или у него с ней любовь, или он просто отличный парень, подумал Гурьев. В любом случае, мне это подходит.
"Форд" девушки напрочь отказывался заводиться. Надрывно подвывал стартёром, но не схватывал. И неудивительно, подумал Гурьев. Ну, давай, давай. Надеюсь, милая, тебе быстро это наскучит.
До ближайшей станции метро было не меньше трёх кварталов. Шансы поймать в этот час на глухой улице такси стремились не просто к нулю, а к минус бесконечности. Гурьеву даже стало немножко жалко девушку. Он вздохнул.
Девушка вышла из автомобиля, растерянно обошла его вокруг. Встала на тротуар, оглянулась по сторонам, закусив нижнюю губку. Гурьев, увидев в оптику выражение её лица, догадался: ещё немного - и она заплачет. Ну, пора, подумал он. Приоткрыв дверцу своего авто, он хлопнул ею нарочито громко, завёл двигатель и неспешно тронулся. Когда он медленно проезжал мимо, девушка отчаянно замахала рукой. Гурьев остановился и наполовину опустил стекло:
– Могу я вам помочь чем-нибудь, мисс?
– Не подбросите меня до метро, мистер? Моя машина…
– С удовольствием, - лучезарно и без всякого намёка на скабрезность улыбнулся Гурьев. - А могу и не только до метро. Совершенно никуда не тороплюсь, что, похоже, очень кстати.
Девушка, осторожно улыбнувшись, принялась рассматривать Гурьева. На негодяя определённо не похож, подумала она. Морда породистая такая, глаза… странные. Но… Ничего такой. Довольно славный, кажется… Будет приставать или нет?
– Приставать не буду, - утвердительно кивнул Гурьев. - Доставлю в целости и сохранности. А завтра утром могу снова до работы подбросить. Вы ведь тут работаете, не так ли?
– А вы?
– А я тут гуляю, - Гурьев говорил чистую правду, поэтому поддерживать честное выражение глаз для него никакого труда не составляло. В следующее мгновение он, распахнув дверцу, странным движением - вроде как спрыгнул, а на самом деле перетёк - в вертикальное положение на покрытый тонким пушистым снежком асфальт, и протянул ей руку: - Я Джейк.