Деверо Джуд. Рыцарь

   — Нет, не смогли бы!
   — Смогла бы! И я вам это докажу! Я вам помогу решить эту таинственную загадку, и, даже если на это потребуются годы, я и не подумаю испытывать к вам хоть что-то! — И, злобно прищурившись, добавила:
   — А когда у вас будут какие-нибудь очередные дурные сны, я попросту запущу в вас подушкой! Ну что, теперь вы намерены пропустить меня в ванную?!
   Николас дал ей пройти, и она яростно захлопнула за собою дверь ванной. Глядя на эту закрытую дверь, он не мог не улыбнуться. Ах, Дуглесс! — думал он. — Милая, милая моя Дуглесс! Ты-то, возможно, и сумеешь устоять передо мною, но что делать мне? Пробыть целый год вместе и не прикасаться при этом к тебе?! Да я с ума сойду!
   И, повернувшись к двери ванной спиной, он стал одеваться.

Глава 7

   Длинный черный автомобиль вез их на юг мимо красивейших сельских мест Англии. С заднего сиденья Николас исподтишка наблюдал за Дуглесс. Она сидела, напряженно выпрямившись. Ее красивые густые рыжеватые волосы, плотно зачесанные назад, были собраны на затылке и заколоты шпильками. За все это время, начиная с утра, она ни разу не улыбнулась, не залилась смехом и вообще практически ничего не произносила, кроме «да, сэр» или «нет, сэр».
   — Дуглесс, — начал было он, — я…
   — Хочется верить, лорд Стэффорд, — резко оборвала его она, — что с этим мы покончили. Я — мисс Монтгомери, ваша секретарша, и только — не больше и не меньше! И я надеюсь, сэр, что вы это запомните и сумеете держать себя в руках, чтобы не порождать в окружающих впечатления, будто наши отношения предполагают нечто большее, чем есть на самом деле.
   Вздохнув, он отвернулся от нее. Он не находил нужных слов, чтобы возразить ей, а кроме того ведь он сам думал, что так будет лучше. И все же всего лишь за какие-то несколько часов он успел соскучиться по ней, по прежней.
   Немного погодя он несколько отвлекся от своих мыслей, увидев в окне башню торнвикского замка и почувствовав, что сердце его забилось чуточку сильнее. Ведь это он спланировал здешние постройки: свел воедино все, что знал и любил других своих поместьях, выбрал лучшее и выстроил вот этот красивый замок. Целых четыре года ушло на камнерезные работы и на то, чтобы доставить мрамор из Италии. А но внутреннем дворике он спроектировал башенки с круглыми оконцами в них.
   Строительство было завершено лишь наполовину, когда его заключили под стражу, но эта оконченная половина по своей красоте ничуть не уступала лучшим замкам страны!
   Такси повернуло на дорожку, ведущую к замку, и Николас нахмурился: все здесь выглядит таким обветшалым! А ведь лишь месяц тому назад он был здесь, и тогда все казалось идеальным, все было новехоньким! Сейчас же дефлекторы над печными трубами кое-где разрушились, крыши во многих местах без черепицы, а некоторые окна заложены кирпичом.
   — Это великолепно! — прошептала Дуглесс, но затем, строго выпрямившись, почтительно добавила:
   — Сэр!
   — Да нет же, тут все рушится! — сердито возразил Николас. — И эти башенки с западной стороны так никогда и не достраивались, что ли?!
   Машина остановилась, Николас вылез и огляделся. Нет, с сто точки зрения, здесь все только навевает печаль: от недостроенной половины дома остались одни руины, а у другой половины вид такой, будто ей уже сотни лет, впрочем, так оно и есть! — с отчаянием думал он.
   Обернувшись, он увидел, что Дуглесс уже распорядилась внести их багаж в вестибюль гостиницы.
   — Чай лорду Стэффорду нужно подавать рано, в восемь утра, — отдавала она приказы гостиничной обслуге, — А легкий второй завтрак — примерно в полдень. Но меня следует заблаговременно знакомить с меню. — И, повернувшись к Николасу, она спросила:
   — Вы, милорд, сами желаете расписаться в регистрационном журнале или я могу сделать это за вас?
   Николас бросил на нее уничтожающий взгляд, но она даже не заметила этого, поскольку смотрела в другую сторону. Он торопливо расписался в гостевой книге, а затем лакей повел их в забронированный номер-люкс.
   Комната оказалась великолепной. Стены оклеены темно-розового цвета обоями, а большая, на четырех ножках кровать покрыта желто-розовым ситцевым покрывалом. В ногах кровати на розовом ковре стояла небольшая кушетка. Рядом открытая дверь вела в небольшую же гостиную, в которой также доминировали розовый и бледно-зеленый тона.
   — Сюда нужно поставить вторую кровать, для меня! — распорядилась Дуглесс.
   — Дополнительную кровать? — переспросил лакей.
   — Ну, разумеется: надо же мне где-то спать! Вы ведь, надеюсь, не думаете, будто я могу спать в покоях, отведенных его светлости, не так ли?
   Николас глаза от удивления вытаращил: он уже достаточно долго пробыл в этом двадцатом веке, чтобы понимать, что поведение Дуглесс должно было казаться странным!
   — Слушаюсь, мисс, — отозвался лакей. — Я распоряжусь, чтобы сюда поставили вторую кровать. — И он вышел, оставив их одних.
   — Дуглесс… — начал было Николас.
   — Мисс Монтгомери, — холодно поправила его она.
   — Мисс Монтгомери, — подхватил он столь же холодным тоном, — проследите, пожалуйста, за тем, чтобы мой багаж доставили наверх. Я хочу осмотреть свой дом.
   — Должна ли я сопровождать вас?
   — Нет, не нужно: я не желаю терпеть рядом с собою подобных чертовок! — злобно проговорил он и вышел из комнаты.
   Дуглесс дождалась, пока принесли их дорожные сумки, а потом спросила у лакея, где в поселке библиотека. Ступая по улочкам крохотной деревушки и сжимая в руке тетрадку для заметок и набор ручек, она чувствовала себя уверенно, но по мере приближения к зданию библиотеки шаг ее замедлился.
   Не стоит об этом думать! — говорила она самой себе. Это была только мечта, совершенно неосуществимая, недосягаемая мечта! Надо оставаться холодной и даже думать о чем-то холодном: об Антарктике, о Сибири! Да, именно: исполнять его поручения и оставаться с ним холодной! Он принадлежит другой женщине и другой эпохе!
   Отыскать то, что библиотекарь назвала «Собрание документов Стэффордов», не составило труда.
   — Многие посетители спрашивают у нас о Стэффордах, в особенности те туристы, что останавливаются в гостинице «Торнвик», — сообщила Дуглесс местная библиотекарша.
   — Меня интересует судьба последнего графа, сэра Никола-га Стэффорда, — сказала Дуглесс.
   — А, этого несчастного, которого приговорили к отсечению головы, а затем он скончался еще до наступления казни! — воскликнула библиотекарша. — Считается, что его отравили!
   — Кто отравил? — в нетерпении спросила Дуглесс.
   — Вероятно, тот же, кто обвинил его в предательстве! — ответила библиотекарша. — А вам известно, что именно Николас Стэффорд построил Торнвик? Я читала, что он сам разработал даже проект застройки, но, к сожалению, доказательств этому нет: не сохранились даже какие-либо рисунки, подписанные им. Ну вот, здесь то, что нам нужно: на этой полке стоят все книги, в которых имеется хоть какое-то упоминание о Стэффордах.
   Дуглесс принялась поочередно вытаскивать с полки книги и просматривать их.
   В первой о Николасе сообщалось крайне мало, а то, что было, излагалось исключительно в уничижительных тонах. Графом он успел побыть лишь четыре года, а затем его обвинили в измене. Кристофер, старший брат Николаса, получил графский титул уже в двадцать два года, и авторы всех книг прямо-таки захлебывались от восторга, сообщая о том, как умело Кристофер использовал скудеющие богатства семьи Стэффорд и вновь добился процветания. О Николасе же, который был лишь на год моложе брата, говорилось, что он был легкомыслен и тратил огромные деньги на женщин и лошадей.
   — Он ничуть не переменился с тех пор! — вслух проговорила Дуглесс, открывая очередную книгу. Последняя содержала еще больше негативных сведений о Николасе. В ней во всех подробностях рассказывалась история о леди Арабелле и пресловутом столе. Это излагалось примерно так: в тот момент, когда Николас с Арабеллой входили в комнату, там находились двое слуг, которые, услышав шаги лорда и леди, спрятались в чулане. В дальнейшем эти слуги стали рассказывать о том, что видели, всем встречным и поперечным, а некий лакей по имени Джон Уилфред записал эту историю в свой дневник, сохранившийся до сего времени.
   Третья книга оказалась более серьезной. В ней повествовалось о свершениях Кристофера и упоминалось о том, что его младший брат, кутила и повеса, промотал все добытое Кристофером состояние, предприняв отчаянно-дурацкую попытку посадить вместо Елизаветы на английский престол Марию, королеву Шотландии.
   Захлопнув книгу, Дуглесс посмотрела на часы: самое время идти пить чай. Выйдя из библиотеки, она направилась прямо в сторону симпатичного маленького кафе. Заказав себе чай со «сконами», она уселась за столик и принялась перечитывать свои заметки.
   — Я, право же, делал все, чтобы разыскать вас! — раздался вдруг знакомый голос, и, подняв глаза, она увидела стоявшего рядом со столиком Николаса.
   — Может, мне следует постоять, покуда вы, милорд, не соблаговолите присесть? — осведомилась Дуглесс.
   — Нет-нет, мисс Монтгомери, — парировал он, — вполне достаточно облобызать большие пальцы моих ног!
   Дуглесс с трудом сдержала улыбку. Он заказал для себя чай, но расплачиваться за него пришлось ей, ибо у него по-прежнему не было при себе наличных денег.
   — Что вы читаете? — спросил он.
   Бесстрастным тоном она пересказала ему, что именно ей удалось вычитать в книгах. Если не считать легкого порозовения кожи в районе воротничка, можно было бы посчитать, что он никак не отреагировал на ее сообщение.
   — А что, там в этих ваших исторических, трудах нигде не сообщается о том, что я был камергером у брата? — спросил Николас.
   — Нет, об этом — ничего. Говорится только, что вы покупали лошадей и кутили с женщинами, — ответила она, подумав при этом: а ты еще вообразила, будто способна полюбить подобного мужчину! Похоже, впрочем, многие, очень многие, женщины и до нее воображали то же самое.
   Откусывая от своего «скона» и запивая его чаем, Николас сказал:
   — Вернувшись в свой век, я внесу изменения в ваши исторические труды!
   — Но вы не в силах изменить ход истории! — возразила она. — История — это данность, это — то, что уже сделано. А того, что говорится в исторических сочинениях, вы никак не можете изменить: ведь книги-то эти уже напечатаны!
   Он не счел нужным возражать ей, спросил только:
   — А что там сообщается о том, каким все стало после моей кончины?
   — Ну, так далеко я еще не заглядывала, — ответила Дуглесс. — Я прочла лишь о вас и о вашем брате. Холодно глянув на нее, он уточнил:
   — Следовательно, вы читаете лишь о чем-то нелестном в отношении меня?
   — Но там только нелестное, — ответила Дуглесс.
   — А как насчет того, что это именно я спроектировал Торнвик? — спросил он. — Ведь сама королева воздавала ему хвалы как замечательному сооружению!
   — Никаких записей о том, что именно вы его спроектировали, нет. Как мне сказала библиотекарша, существует и такое мнение, но доказательств этому никаких нет.
   — Ладно, пошли! — сердито сказал тогда Николас, кладя на блюдце недоеденный «скон». — Идемте, я покажу вам, что я сделал! Я продемонстрирую вам то, что осталось после меня и что является результатом огромной работы!
   С этими словами он поспешил прочь из кафе — недоеденный «скон» свидетельствовал о том, сколь сильно Николас был раздражен. Выйдя на улицу, Николас зашагал большими, сердитыми шагами в сторону гостиницы, и Дуглесс с трудом поспевала за ним.
   По мнению Дуглесс, гостиница была очень красивой, но Николасу все здесь представлялось чуть ли не руинами. Слева от входа в отель высились какие-то каменные стены, и она сначала решила, что это остатки ограды, но он пояснил, что это — стены второй, составляющей почти что половину, части дома, которая так никогда и не была достроена. В данное время это были просто две высокие стены, увитые диким виноградом, а подножие все заросло травой. Он рассказал ей о том, сколь красивыми стали бы эти помещения, если б только их удалось выстроить так, как он это задумывал: деревянные панели, витражи, обрамленные мраморными резными решетками камины. На одной из стен проступал чей-то каменный профиль, почти разрушенный временем и дождями, и, указывая на него, Николас сообщил:
   — Это — барельеф с ликом моего брата. Мне хотелось, чтобы его вырезали прямо в стене и я бы всегда помнил о нем.
   Они прошли вдоль анфилады комнат без крыш, и он все подробно разъяснял ей. Теперь Дуглесс уже начала понимать, что именно им задумывалось. Она уже почти слышала звуки лютни, доносившиеся из музыкальной гостиной.
   — Ну вот, — сказал он в заключение, — а теперь все это выглядит совсем не так! Теперь это — пространство, где бродят коровы да козы, да еще… йомены.
   — Да, и йоменские дочки тоже! — ехидно добавила Дуглесс, приняв, видимо, его презрительную реплику на свой счет.
   Он повернулся к ней и смерил ее презрительно-холодным взглядом.
   — Так вы верите тому, что эти болваны написали обо мне! — воскликнул он. — Вы, стало быть, поверили тому, что вся моя жизнь была посвящена исключительно лошадям и женщинам?!
   — Но это не я, милорд, утверждаю, а книги! — ответила она в тон ему.
   — Ну, ладно, — сказал он, — завтра поутру мы с вами примемся за выяснение того, о чем никакие книги не сообщают!
   Утром они явились в библиотеку, когда ее только-только открыли. Потратив минут двадцать на то, чтобы растолковать Николасу, как устроена система свободного доступа к полкам, Дуглесс сняла со стеллажа, на котором стояли книги о Стэффордах, пять из них и принялась читать ему вслух. Сидя напротив нее, Николас с тоской смотрел на число страниц в книге и хмурился. Понаблюдав за ним в течение получаса и увидев, как он борется со скукой, Дуглесс сжалилась:
   — Вечерами, сэр, — сказала она тихо, — я, возможно, могла бы и поучить вас читать. — Поучить меня читать? — удивленно переспросил он.
   — Ну да, в Америке я преподаю в школе и достаточно опытна в обучении чтению детей. Уверена, что и вы смогли бы научиться читать!
   — Да неужто? — иронически спросил он, приподнимая бровь. Больше он ничего не стал объяснять, но встал с места и, подойдя к библиотекарше, задал той несколько вопросов. Дуглесс толком не слышала, о чем именно он спрашивал. Понимающе улыбнувшись и кивнув ему, библиотекарша ушла куда-то и через минуту вернулась со стопкой книг, которые и вручила Николасу.
   Николас отнес книги к их столику и приоткрыл верхнюю из них. Лицо его радостно просияло, и он сказал:
   — Вот, мисс Монтгомери, почитайте-ка мне это! Разворот книги представлял собой факсимиле какого-то документа — совершенно непонятного: буквы имели странные очертания, а слова весьма причудливую орфографию. Дуглесс вопросительно посмотрела на Николаса.
   — Вот это и есть печатная продукция моего времени! — сообщил он и, взяв книгу и глядя на титул, добавил:
   — Это — пьеса, ее написал некий муж по фамилии Шекспир.
   — А вы что, не слыхали о нем, что ли? — поинтересовалась Дуглесс. — Я-то лично полагала, что этот «муж» — из самых что ни на есть елизаветинских времен!
   — Нет, я ничего о нем не знаю! — ответил Николас, садясь напротив нее и приступая к чтению. Не прошло и нескольких минут, как он целиком погрузился в книгу. Дуглесс же продолжила свое копание в исторических трудах.
   Сведений о том, что случилось после кончины Николаса, оказалось крайне мало. Сообщалось, что поместья были конфискованы королевой, а поскольку ни у Кристофера, ни у Николаса детей не осталось, то со смертью старших прервалась линия наследования графского титула, да и сам род Стэффордов угас. И вновь и вновь она читала о том, каким беспутным был Николас и как он предал все семейство.
   В полдень они отправились на ленч в паб. Николас уже начинал привыкать к легкости второго завтрака, но все еще высказывал недовольство.
   — Что за глупые дети! — сказал он вдруг. — Если б они прислушались к советам родителей, наверняка остались бы живы! А у вас, в вашем мире, лелеют и пестуют подобных непослушных созданий!
   — Какие еще дети?! — спросила она.
   — Ну, эти, из пьесы. Жюльетта и… как его? — И он умолк, явно пытаясь вспомнить имя героя.
   — Вы о «Ромео и Джульетте» говорите, что ли? — поинтересовалась Дуглесс. — Так вы «Ромео и Джульетту» читали?
   — Именно так, — ответил он, — И более непокорных родительской воле созданий я в жизни не видывал! Эта пьеса должна послужить хорошим уроком для всех детей! Надеюсь, И теперь дети ее читают и учатся на этой истории!
   — «Ромео и Джульетта» — пьеса о любви! — чуть не закричала Дуглесс. — И если бы родители героев не были столь недалекими и столь зашоренными, то…
   — Недалекими?! — воскликнул он.
   Ну, пошло-поехало, и во время ленча они только и делали, что продолжали спорить.
   Позже, на обратном пути в библиотеку, Дуглесс спросила у Николаса, как умер его брат, Кристофер.
   Останавливаясь и глядя в сторону, он ответил:
   — В тот день мы должны были ехать с ним на охоту, но перед этим я, упражняясь в фехтовании, повредил руку. — Дуглесс увидела, как он морщится, потирая левое предплечье. — У меня до сих пор шрам. — Николас ненадолго замолчал, а затем вновь повернулся к ней и продолжил, но уже без каких бы то ни было признаков боли на лице, — Кристофер утонул. Из нас двоих, братьев, не один только я питал слабость к женщинам! Кит увидел, что в озере плавает красивая девушка, и приказал сопровождающим убраться и оставить его с нею наедине. Когда несколькими часами позже свита вернулась, они вытащили мертвого брата из озера.
   — И что, никто так и не видел, что именно там произошло?
   — Нет, никто. Кроме, может, той девушки, но мы так и не сумели ее отыскать.
   Дуглесс некоторое время пребывала в задумчивости, затем сказала:
   — Как странно, что ваш брат утонул и не осталось никаких свидетелей произошедшего, а всего лишь несколькими годами позже вас обвинили в измене! Все выглядит так, будто кто-то заранее нацелился на то, чтобы завладеть имуществом Стэффордов!
   Николас переменился в лице, и в обращенном к ней взгляде появилось выражение, которое обычно бывает у мужчин, когда женщина при них вдруг сообщает о чем-то, что им самим и в голову не приходило, — как если бы случилось что-то абсолютно невероятное!
   — А кто должен был наследовать после вас? — размышляла вслух Дуглесс. — Должно быть, ваша дражайшая и любимейшая Летиция, да? — И она тут же закусила губу, жалея о том, что не сумела сдержать в голосе ноток ревности.
   Но Николас, похоже, не обратил на ее тон никакого внимания.
   — Летиция? — переспросил он. — Нет, у нее были свои владения, когда она выходила замуж, а все богатство Стэффордов с моей кончиной она бы утратила! Я наследовал Киту, но, могу вас в том заверить, смерти его я не желал!
   — Что, чрезмерно много ответственности, да? — ехидно спросила Дуглесс. — Ну, конечно, статус графа и лорда, несомненно, ложится на носителя тяжким бременем!
   Бросив на нее гневный взгляд, он вскричал:
   — Разумеется, вы предпочитаете верить этим вашим историческим трудам! Ну, хорошо, пойдемте! Вы должны еще почитать и выяснить, кто же все-таки предал меня тогда!
   Весь остаток дня Дуглесс только и делала, что читала, пока Николас заливался смехом над шекспировским «Венецианским купцом», однако каких-то новых сведений ей обнаружить не удалось.
   Вечером Николас предложил ей пообедать вместе, но она отказалась. Она знала, что ей следует проводить поменьше времени в его обществе: слишком уж недавней была сердечная рана, и очень легко может статься, что она вновь начнет думать о нем больше, чем нужно, что в общем-то ей не на пользу. Николас с огорченным видом, как обиженный мальчик, сунул руки в карманы и пошел вниз обедать, а Дуглесс распорядилась, чтобы ей доставили прямо в номер тарелку супа и немного хлеба. Во время еды она все просматривала свои заметки, но так и не могла прийти ни к какому заключению: похоже, что не было никого, кто мог бы выиграть из-за кончины Кристофера и Николаса!
   Когда около десяти часов вечера Николас все еще не вернулся в их номер, Дуглесс, испытывая любопытство, спустилась по лестнице посмотреть, где же он. Оказалось, что он расположился в великолепной гостиной с каменными сводами и, в окружении полудюжины других постояльцев отеля, весело шутит и смеется. Укрывшись в тени, Дуглесс стояла возле самой двери и, наблюдая за ним, почувствовала, как гнев, безрассудный и несправедливый, волною прокатывается по ней. Ведь это она вызвала его сюда, а теперь какие-то две женщины «клеятся» к нему!
   Резко повернувшись, она пошла прочь. Да, он — в точности такой, как о нем пишут в книгах! И неудивительно, что кто-то с такой легкостью сумел оклеветать его: должно быть, в то время, когда ему следовало бы заниматься делами, он валялся в постели с какой-нибудь очередной пассией!
   Поднявшись к себе, она надела халатик и юркнула в маленькую кровать, которую поставили для нее служащие гостиницы. Но уснуть не могла и так и лежала, ощущая себя полной дурой и злясь на всех и на все. Наверное, ей тогда следовало бы уехать с Робертом! По крайности, Роберт хоть был чем-то реальным! Конечно, с ним были кое-какие проблемы — в том, что, скажем, касалось дележа денег, или того, что он и впрямь питал уж чрезмерно нежные чувства к своей дочери, — но все-таки он неизменно хранил верность ей, Дуглесс!
   Часов около одиннадцати она услышала, как Николас открывает дверь номера, а затем увидела свет, проникавший через щель под дверью между их комнатами. Потом открылась дверь ее спальни, и она крепко зажмурилась.
   — Дуглесс, — шепотом позвал он, но она не откликнулась. — Ну, я же знаю, что вы не спите, ответьте же мне! Приоткрыв глаза, она гневно спросила:
   — Мне что, положено тотчас взять ручку и бумагу, да?! Боюсь только, что не сумею за вами стенографировать! Тяжко вздохнув, он шагнул к ее постели.
   — Сегодня вечером я почувствовал, что что-то не так. Вы сердитесь на меня? Дуглесс, я не хочу, чтобы мы стали врагами!
   — Мы и не враги! — отрезала она. — Мы с вами — хозяин и служащая! И вы — граф, а я — простолюдинка!
   — Дуглесс, — опять начал он, и в голосе его слышались мольба и страсть. — Дуглесс, вы вовсе не так просты! Я хотел сказать…
   — Что же? — сурово спросила она. Он отпрянул:
   — Я хотел сказать лишь то, что уже сказал. Поутру вам нужно будет отыскать в книгах еще что-нибудь! Спокойной ночи, мисс Монтгомери!
   — Будьте здоровы, капитан! — насмешливо отозвалась она.
   Утром она не стала с ним завтракать. Так лучше! — твердила она себе. — Не надо расслабляться ни на минуту! Следует постоянно помнить, что он просто негодяй, такой же, каким был и в ту, свою, эпоху! Она отправилась в библиотеку и, сиди там в одиночестве, через окно увидела Николаса, который над чем-то смеялся, пребывая в обществе хорошенькой молодой женщины. Дуглесс с головой погрузилась в книгу.
   Когда Николас вошел и уселся за столик напротив нее, он все еще улыбался.
   — Что, завели новую подружку? — спросила она и тотчас пожалела.
   — Она — американка, — ответил Николас. — Рассказывала мне про бейсбол. И про футбол тоже.
   — А вы, надо полагать, известили ее о том, что только на прошлой неделе проживали в елизаветинской Англии? — раздраженно спросила Дуглесс.
   — Она считает меня крупным ученым, поэтому я не смог, да и не успел рассказать ей о подобной чепухе! — улыбнулся Николас.
   — Как же! Крупный ученый, — рассмеявшись, пробормотала Дуглесс.
   — А вы что, ревнуете? — спросил Николас, все еще продолжая улыбаться.
   — Ревную?! — вскричала она. — Вряд ли! Ведь я — ваша служащая и никакого права на ревность не имею! А что, вы уже поведали ей о вашей супруге?
   Беря в руки один из томиков шекспировских пьес, оставленных для него на стойке библиотекаршей, Николас проговорил:
   — Вы что-то слишком уж норовисты нынче поутру! — При этом он улыбнулся с очень довольным видом.
   Дуглесс понятия не имела, что в точности означает слово, которое он произнес, и потому записала его, а потом посмотрела значение в словаре. «Строптивая»! Так, стало быть, он считает ее строптивой?! И она вновь углубилась в свои изыскания.
   В три часа она буквально вскочила со стула.
   — Послушайте-ка, вот, это здесь! — в возбуждении вскричала она и, обежав вокруг стола, уселась рядом с Николасом. — Вот, видите этот абзац? — Он, разумеется, видел, но прочитать мог лишь отдельные фразы. Она показывала ему статью двухмесячной давности из журнала по английской истории.
   — Эта публикация посвящена Гошок-холлу, о котором мы с вами слышали в Беллвуде, — сказала Дуглесс. — И в ней говорится, что недавно в Гошокском архиве семейства Стэффорд были обнаружены новые документы шестнадцатого столетия. Сейчас их исследует доктор Гамильтон Дж. Нолман. Далее сообщается, что доктор Нолман надеется доказать, что Николас Стэффорд, обвиненный в измене в начале царствования Елизаветы Первой, был, по сути дела, невиновен!
   Дуглесс смотрела Николасу в лицо — выражение его глаз почти смущало ее.
   — Вот поэтому-то я и явился сюда, — тихо произнес он. — Ничего нельзя было доказать, если бы не были найдены эти бумаги. Надо немедленно отправляться в Гошок!