Деверо Джуд. Рыцарь

   — Это — вовсе не мой дом, и самое неприятное, что они довели его до такого состояния!
   Самой Дуглесс казалось, что здесь очень красиво, но поделиться вслух своими мыслями она не успела, так как экскурсовод приступила к пояснениям. На основании личного опыта Дуглесс знала, что английские гиды отличаются превосходной подготовкой и досконально знают свои объекты. Дама-экскурсовод начала с истории дома, который в качестве замка был заложен в тысяча триста втором году первым из Стэффордов.
   Николас спокойно внимал ей до тех пор, пока она не дошла до эпохи Генриха Восьмого.
   — Во времена средневековья, — вещала экскурсовод, — женщины находились в полной зависимости от мужей и их использовали так, как мужья считали нужным. Сами же женщины не обладали никакой властью.
   Презрительно фыркнув, Николас громко сказал:
   — Мой отец как-то сказал матери, что она — его собственность, но это было всего один раз!
   Дуглесс зашикала на него, не желая наживать себе неприятности.
   Посетители перешли в следующий зал — сумрачный настолько, что темнота в нем просто подавляла.
   — В эпоху средневековья, — пояснила экскурсовод, — свечи были весьма дороги, так что приходилось чуть ли не всю жизнь проводить в темноте!
   Николас, явно желая возразить что-то, открыл было рот, но Дуглесс, ткнув его локтем в бок, прошипела:
   — Ну, где же оно, ваше сокровище?
   — Мне хочется послушать, что люди вашей эпохи думают о моем времени, — отозвался он. — И с чего это вы все считаете, будто у нас там вообще не существовало ничего радостного?
   — Ну, насколько я могу понять, при вашей чуме и оспе, да необходимости совершать вояжи к цирюльнику для выдирания зубов, у вас, по-видимому, просто и возможностей-то для развлечений не оставалось! — ответила Дуглесс.
   — Однако мы неплохо распоряжались тем временем, которым располагали, — возразил Николас. Их группа между тем постепенно перетекала в следующий зал. Николас, дождавшись ухода последнего экскурсанта, приоткрыл спрятанную за деревянной панелью дверцу. Однако стоило ему лишь коснуться ее, как раздался звонок. Дуглесс с силой захлопнула дверцу и извиняюще улыбнулась выглянувшей даме-экскурсоводу. В ответ на ее робкую улыбку та одарила ее таким взглядом, что Дуглесс почувствовала себя прямо-таки шалуном-карапузом, которого застигли на кухне в момент, когда он запускал пальцы в горшок с вареньем.
   — Ведите себя пристойно! — прошипела Дуглесс. — Но, разумеется, если вы настроены уйти, я готова!
   Николас, однако, вовсе не был настроен уходить. Вместе с прочими экскурсантами он проследовал за гидом далее по анфиладе комнат, время от времени презрительно фыркая под нос, но не произнося более ни слова.
   — А теперь, — сообщила гид, слегка улыбаясь, и публика тотчас уразумела, что сейчас последует нечто забавное! — нам предстоит осмотреть самую популярную у наших посетители комнату!
   Николас, при своем высоком росте, заглянул в комнату прежде, чем это успела сделать Дуглесс.
   — Ну все, теперь пошли отсюда! — распорядился он столь решительно, что у Дуглесс тотчас же возникло острейшее желание осмотреть-таки комнату!
   Экскурсовод между тем продолжала:
   — Перед вами — личные покои лорда Николаса Стэффорда, который — как бы это выразиться поделикатнее? — говори современным языком, был известен как порядочный потаскун. Как вы сами можете убедиться, он был весьма красивым мужчиной!
   При этих ее словах Дуглесс принялась протискиваться сквозь толпу вперед. На стене поверх камина висел портрет лорда Николаса Стэффорда — ее Николаса! Усы, бородка, одеяние — все было в точности таким, как в первый день их встречи: и выглядел он на портрете ничуть не хуже, чем сейчас.
   Да нет, конечно: не может он быть этим мужчиной! — подумала Дуглесс, хотя теперь у нее возникло предположение, что теперешний Николас, вполне возможно, один из потомков лорда на портрете!
   Дама-гид между тем, улыбаясь, — ибо ей, видимо, казалось, что история его должна представляться всем экскурсантам необыкновенно пикантной, — принялась рассказывать о любовных похождениях Николаса.
   — Как утверждают историки, — говорила она, — ни одна из женщин того времени не была в состоянии устоять перед его чарами, если только он обращал на нее свое благосклонное внимание! А враги его были абсолютно убеждены в том, что, вздумай он появиться при дворе, наверняка соблазнил бы юную и прекрасную королеву Елизавету!
   Дуглесс почувствовала, как пальцы Николаса буквально впиваются ей в руку.
   — Я тотчас же отведу вас к сокровищу! — прошептал он. Однако Дуглесс, прижав пальцы к губам, подала ему знак на время затихнуть.
   — В тысяча пятьсот шестидесятом году, — продолжала тем временем гид, — разразился чудовищный скандал, связанным с леди Арабеллой Сидни. — Тут экскурсовод сделала многозначительную паузу, и Николас, воспользовавшись ею, выразительно прошептал на ухо Дуглесс:
   — Я хочу отсюда уйти, и немедленно! Дуглесс просто-напросто отмахнулась от него. Экскурсовод же продолжала:
   — Как утверждали современники, отцом четвертого ребенка леди Арабеллы Сидни явился именно лорд Николас, бывший на несколько лет моложе ее. И еще сообщается, будто… — тут дама-гид перешла на заговорщический полушепот, — …будто этого ребенка леди Сидни сделали прямо на этом вот столе!
   Последовал коллективный вздох, и взоры всех посетителей обратились к дубовому столу на ножках-"козлах", что стоял возле стены.
   — И более того, — продолжила дама-гид, — лорд Николас… Но при этих ее словах из оставшейся за спинами экскурсантов залы опять раздался звонок. Он был невероятно громким и продолжительным, потом затих, раздался вновь и опять оборвался, так что экскурсовод была не в состоянии продолжать свои пояснения публике.
   — Будьте добры, вы там! — грозно крикнула дама-гид, но звонок продолжал с перерывами раздаваться.
   Дуглесс не нужно было видеть, кто это без конца открывает и закрывает поставленную на охрану дверцу, как не требовалось ей усилий понять, зачем именно он проделывает все это! Она стала протискиваться сквозь передвигающуюся толпу экскурсантов теперь в обратном направлении.
   — Я вынуждена попросить вас удалиться! — жестко заявила дама-экскурсовод. — Назад можете пройти тем же путем, каким мы пришли сюда!
   Схватив Николаса за руку, Дуглесс оттащила его от звонящей дверцы и повлекла через следующие комнаты к выходу.
   — Что за чепуху вы храните в памяти и излагаете по прошествии нескольких веков?! — гневно воскликнул он. С любопытством оглядывая его, Дуглесс спросила:
   — Так все это — правда, да?! Ну, насчет леди Сидни? И насчет этого стола?!
   Нахмурив брови, он резко ответил:
   — Нет, сударыня! Конечно же, ничего подобного на том столе никогда не происходило! — И, повернувшись к ней спиной, он направился дальше, а Дуглесс стояла, улыбаясь, глядела ему вслед и отчего-то испытывала некоторое облегчение.
   — Настоящий-то стол я отдал Арабелле! — бросил Николас через плечо.
   У Дуглесс даже дыхание перехватило, она не могла двинуться с места и лишь смотрела, как он уходит, но потом поспешила за ним.
   — Стало быть, вы все же обрюхатили… — начала было она, но он остановился и, обернувшись к ней, смерил ее презрительным взглядом. Временами он мог так посмотреть, что она и впрямь готова была поверить, что Николас — настоящий граф!
   — Сейчас проверим, посмели ли эти ничтожества что-то нарушить и в моем кабинете, — воскликнул он, вновь отворачиваясь от нее.
   Дуглесс должна была чуть ли не бежать за ним — так быстро его длинные ноги мерили пространство залов.
   — Нет, туда входить нельзя! — вскричала она, когда он коснулся ручки двери, на которой красовалась надпись «Вход воспрещен».
   Николас, однако, проигнорировал ее предостережение, и Дуглесс замерла на месте, ожидая, что сейчас опять раздастся звонок охранного устройства. Но его не последовало, и она решила рискнуть и двинулась за Николасом, ожидая, впрочем, что оба они сейчас вломятся в какую-нибудь рабочую комнату, где за пишущими машинками будут сидеть многочисленные машинистки.
   Но машинисток внутри не оказалось, да и вообще в комнате никого не было. Вдоль стен громоздились поставленные друг на друга ящики, и, судя по надписям, в них хранились бумажные салфетки и все необходимое для чая. Из-за ящиков виднелись края красивых стенных панелей, и Дуглесс подумала, что просто позор скрывать такое чудо!
   Они с Николасом прошли еще через три комнаты, и теперь стала особенно очевидной разница между отреставрированной и пока не тронутой еще частью дома. В комнатах, не предназначенных для посетителей, камины были разбиты, стенные панели отсутствовали, а когда-то декорированные потолки изуродованы разводами из-за протекавшей крыши. В одном зале кто-то из поздних владельцев, видимо потомков королевы Виктории, вздумал оклеить резные дубовые панели на стенах обоями, и Дуглесс видела, что в ряде мест реставраторы, по-видимому, с болью в сердце отдирали их от стен.
   Наконец, пройдя через большую залу, Николас ввел ее в сравнительно маленькую комнатку с протечками по всему потолку. Широкие доски пола казались совсем прогнившими и потому опасными. Она остановилась на пороге, а Николас печально огляделся по сторонам.
   — Когда-то это были покои моего брата, и всего лишь пару недель тому назад я находился в них, — тихо произнес он и повел плечами, как бы прогоняя от себя тягостные воспоминания. Шагая по подгнившим половицам, он приблизился к панели стены и нажал на нее — решительно ничего не произошло!
   — Должно быть, замок проржавел, — сказал он, — а может, кто-то наглухо запечатал вход!
   И, будто, как показалось Дуглесс, придя в страшную ярость, он принялся кулаками обеих рук отчаянно колотить по панели.
   Не зная, что предпринять, Дуглесс кинулась к нему и, обхватив его руками, стала гладить по волосам.
   — Ш-ш-ш, — шептала она ему, словно младенцу. Он прильнул к ней и обнял с такой силой, что у нее перехватило дыхание:
   — Я хотел, чтобы меня вспоминали благодаря моей учености! — сказал он ей куда-то в шею, и в голосе его слышались слезы. — Я монахов посылал на поиск и переписку сотен томов книг! Я начал строить Торнвик! И еще я!.. Все теперь кончено!
   — Тихо, да тише же!! — успокаивала его Дуглесс, обнимая за широкие плечи.
   Он отстранился от нее и повернулся спиной, но Дуглесс заметила, что он украдкой вытирает слезы.
   — А они… они помнят лишь эти мгновения с Арабеллой на столе! — обиженно воскликнул он.
   Он снова повернулся к ней, и лицо его было искажено гневом.
   — Но если б я остался жить!.. — продолжал он. — О, если б только я остался в живых, я бы все-все изменил! Я должен, обязан выяснить, что именно стало известно матери, какие сведения могли бы, по ее мнению, смыть пятна с моего имени и спасти меня от казни! И я должен вернуться назад!
   Дуглесс заглянула ему в лицо и поняла, что сейчас он говорит правду. Она и сама испытывала подобные же чувства в отношении своего семейства, и ей вовсе не хотелось, чтобы о ней вспоминали лишь в связи с ее идиотскими выходками, но не помнили о ее добрых делах — например, о том, как прошлым летом она добровольно вызвалась работать с детьми, не умевшими читать. Она тогда по три дня в неделю торчала в центре с этими детьми, которые в большинстве своем знали так мало человеческой доброты!
   — Мы все выясним! — мягко сказала она. — Если эти сведения сохранились до сегодняшнего дня, мы их отыщем, а заполучив информацию, сумеем отправить вас обратно, я в этом не сомневаюсь!
   — А вы знаете, как это сделать? — спросил он.
   — Нет, не знаю, но не исключено, что все получится само собой, как только выяснится, зачем именно вас сюда отправили!
   Он все хмурил брови, но затем угрюмое выражение его лица сменилось улыбкой.
   — Так значит, теперь вы не будете больше говорить мне, что я лгу? — спросил он.
   — Надеюсь, что нет: никто ведь на свете не сумел бы сыграть это с такой же достоверностью, как вы, — ответила она: ей как-то не очень хотелось обдумывать свои слова. Разумеется, мужчина, живший в шестнадцатом столетии, ну никак не мог бы переместиться на несколько веков во времени — и все же, все же…
   — Посмотрите-ка, — воскликнула она, показывая на панель, но которой он только что молотил кулаками: в стене обнаружилась дверца, приоткрывшаяся примерно на дюйм.
   Николас потянул за дверцу, открывая ее пошире.
   — Мой отец в свое время рассказал об этом тайнике моему брату, а Кит всего за неделю до своей смерти показал его мне. Я же никому о нем не говорил.
   Дуглесс увидела, как, просунув руку в образовавшуюся щель, он извлекает из-за дверцы какие-то пожелтевшие, ломкие по виду листки бумаги, свернутые рулоном.
   На лице его появилось выражение некоторого испуга.
   — Подумать только: всего-то несколько дней минуло, как я спрятал их здесь! — воскликнул он.
   Взяв у него из рук рулон, Дуглесс слегка отвернула край. Каждый лист был исписан сплошь — сверху донизу и от левого края до правого, без всяких полей. Почерк она была не в состоянии разобрать.
   — А вы сможете это прочитать? — спросила она.
   — Полагаю, что смогу, ибо это написал я сам! — отозвался Николас, заглядывая в глубину потайного шкафчика. — А вот и оно — ваше сокровище! — воскликнул он и вручил Дуглесс небольшую белую, но уже пожелтевшую, шкатулочку, сплошь покрытую резьбой, изображавшей фигуры людей и животных.
   — Неужто это — слоновая кость? — удивленно спросила она, принимая шкатулку. Вещи такого рода Дуглесс, разумеется, видела в музеях, но никогда еще не держала в руках. — До чего красивая! Это и впрямь чудесное сокровище! — воскликнула она.
   — Да нет, — засмеялся Николас, — сокровище-то внутри! Впрочем, не торопитесь! — распорядился он, когда Дуглесс сделала попытку открыть шкатулку. — Дело в том, что я должен перекусить! — С этими словами он забрал у нее шкатулку и сунул ее в купленную им для Дуглесс дорожную сумку.
   — Как?! — вскричала Дуглесс. — Вы хотите, чтобы я ждала, пока вы наконец насытитесь, и только потом заглянула в шкатулку?! — Она не верила собственным ушам!
   Николас расхохотался.
   — Как приятно видеть, что женская натура за четыре столетия ничуть не изменилась! — весело сказал он.
   — Не заходите слишком уж далеко! — смерила его Дуглесс уничтожающим взглядом. — Надеюсь, вы не забыли, что ваш обратный билет на поезд — у меня!
   Выражение его лица тотчас изменилось и стало кротким. Он взглянул на нее из-под ресниц так, что сердце у Дуглесс заколотилось. Николас шагнул к ней, и она невольно отступила в сторону.
   — Ну, — спросил он, понижая голос, — вы разве не слышали, что ни одна из женщин не могла устоять передо мной?!
   Дуглесс оказалась припертой к стенке, и сердце ее отчаянно, до звона в ушах, забилось, когда он пристально сверху вниз воззрился на нее. Он взял ее за подбородок и немного приподнял ей голову. Неужто он вознамерился поцеловать меня? — подумала Дуглесс, испытывая и гнев, и желание одновременно. Она непроизвольно прикрыла глаза.
   — Очевидно, мне придется прокладывать себе путь назад в гостиницу, действуя как соблазнитель! — произнес Николас уже совсем другим тоном, и Дуглесс догадалась, что он просто дразнит ее.
   Глаза ее вспыхнули, и она гордо выпрямилась — в тот самый миг, когда он слегка потрепал ее по подбородку, примерно так, как мог бы сделать это ее отец или же некий самодовольный босс из частной фирмы, который стал бы трепать свою сопливую секретутку!
   — Впрочем, женщины сейчас совсем не те, что были в мое время! — проговорил он, захлопывая потайную дверцу. — Ибо нынче век этого самого… женского…
   — Равноправия, — подсказала Дуглесс. — Да, век женской эмансипации! — пояснила она, думая в эту минуту о леди Арабелле на том самом столе!
   Вновь пристально поглядев на нее, он сказал:
   — Ну, разумеется, на такую женщину, как вы, мои чары не распространяются! И вы ведь говорили, кажется, что любите…
   — Роберта? Да, я его люблю! — воскликнула Дуглесс. — И возможно, когда я вернусь в Штаты, у нас все еще наладится! Или, получив мое сообщение о браслете, он приедет за мной! — гордо сказала Дуглесс. Да, она намерена помнить Роберта! В сравнении с этим мужчиной Роберт кажется таким надежным, — подумала она.
   — А, ну да… — пробурчал Николас, направляясь к выходу.
   — И что же вы хотите сказать этим вашим «ну да»? — раздраженно спросила она.
   — Да ничего, просто «ну да» — и все! — отозвался он. Но она, став у него на дороге, потребовала:
   — Если вы хотели что-то сказать, то договаривайте!
   — Ну, если Роберт и вернется, то не из-за женщины, которую якобы любит, а из-за украшения, да?
   — Конечно же, он вернется ради меня! — выкрикнула Дуглесс. — А браслет… Дело попросту в том, что эта Глория дрянь, и она наврала ему, а Роберт, разумеется, ей поверил! И кончайте смотреть на меня такими глазами! Роберт — превосходный человек! По крайней мере, его будут помнить по его делам, которые он совершал на операционном столе, а не на… — Тут она прервала свой страстный монолог, увидев выражение лица Николаса.
   Он просто отодвинул ее с дороги и пошел дальше.
   — Николас, простите меня! — воскликнула она, бегом устремляясь за ним. — Я вовсе не хотела сказать такого! Я просто была зла, вот и все! И не вы виноваты в том, что о вас говорят в связи с Арабеллой, в этом — наша вина! Да! Слишком много телевидения! И слишком много журналов типа «Нэшнэл инкуайерер»! И слишком много настроенности на сенсацию! Ой, да постойте же, Колин, ну, пожалуйста, постойте! — Она остановилась и как бы застыла на месте: неужто и он бросит ее и уйдет?!
   Она так и стояла, поникнув головой, и не сразу услышала, что он вернулся. Дружески обняв ее за плечи, он спросил:
   — А что, мороженое у них тут продается? Его вопрос рассмешил Дуглесс, он же снова приподнял ей голову за подбородок и смахнул с ее щеки слезинку.
   — У вас что, опять глаза от лука защипало, да? Она только и смогла помотать головой, опасаясь, что голос ее выдаст.
   — В таком случае, пошли! — сказал он. — И если только память мне не изменяет, там, в шкатулке, должна находиться жемчужина — такой же величины, как мой большой палец!
   — Это правда? — спросила она. — А что в ней еще? — Она совершенно искренне позабыла о шкатулке!
   — Нет, сперва выпьем чаю, — ответил он. — Чаю со «сконами»! И еще закажем мороженого! А после этого я вам покажу, что в шкатулке!
   Они вышли из неотреставрированной части замка, прошли мимо очередной группы экскурсантов и покинули территорию через калитку с надписью «Вход», что стоявшим возле нее гидам, разумеется, не очень-то понравилось!
   В кафе Николас взял все хлопоты на себя. Дуглесс уселась за столик и ждала, пока он завершит свои переговоры с хозяйкой за прилавком. Николас, видимо, требовал чего-то, а женщина в ответ отрицательно качала головой, но у Дуглесс крепло подозрение, что Николас получит-таки все, чего желает!
   Через несколько минут он вернулся к столику и предложил ей куда-то пройти с ним. Выйдя из кафе, они спустились по каменной лестнице в парк, прошли по нему и наконец остановились в полутени под тисовым деревом, с ярко-красными плодами, похожими на ягоды. Обернувшись, Дуглесс увидела, что за ними следуют та самая женщина из кафе и мужчина, а в руках у них два огромных подноса, уставленные чайниками, приборами для чаепития, а также тарелочками со всевозможными кондитерскими изделиями и крохотными сандвичами без корок. Однако любимых Николасом «сконов» на подносах не было.
   Не обращая на эту пару внимания, Николас ожидал лишь, когда они расстелят на земле покрывало и расставят на нем все для чаепития.
   — Здесь был мой главный парк, — произнес он, сопровождая свои слова жестом, и голос его был тих и печален. — Здесь же находилась и одна могила, — добавил он.
   Служители из кафе удалились, и Николас, подав Дуглесс руку, помог ей сесть на покрывало. Она налила ему чашку чая, добавив молока, и, передавая тарелку со множеством всяческих закусок, спросила:
   — Ну что, теперь-то можно?!
   — Теперь — можно! — улыбаясь, ответил он.
   Порывшись в сумке, Дуглесс вытащила из нее старинной работы, хрупкую на вид шкатулочку из слоновой кости и, затаив дыхание, открыла крышку.
   На самом верху в шкатулке лежали два необыкновенной красоты перстня — один с изумрудом, а другой с рубином. Камни были вправлены в изысканнейший золотой орнамент с драконами и змеями. Продолжая улыбаться, Николас надел перстни — они смотрелись на его пальцах великолепно!
   На дне шкатулки лежало что-то еще, завернутое в старый и уже ветхий бархат. Осторожно вынув бархатный сверточек, Дуглесс не торопясь развернула его.
   На ладони у нее лежала брошь овальной формы, с золотыми фигурками, изображавшими… Она вопросительно поглядела на Николаса:
   — А чем это они тут заняты?
   — О, это — мучения святой Варвары, — пояснил он таким тоном, как если б она была совсем уж дурочкой.
   Дуглесс к тому моменту и сама уже поняла, что на броши изображено что-то в этом роде, потому что золотой мужчина там, похоже, намеревался отрезать голову золотой же женщине! Фигурки окружал абстрактный рисунок по эмали, декорированный по краям крохотными жемчужинами и бриллиантами. К цепочке, свисавшей с нижнего края броши, была прикреплена жемчужина действительно величиною с палец взрослого мужчины! Поверхность жемчужины в соответствии со вкусами эпохи «барокко» была вся в трещинках, даже можно сказать, в разломах, но сияния ее не смогли умерить даже долгие прошедшие годы!
   — Какое чудо! — прошептала Дуглесс.
   — Она ваша! — отозвался Николас.
   Желание обладать брошью волною прокатилось по Дуглесс, и пальцы ее непроизвольно сомкнулись на драгоценности, но она все-таки заявила:
   — Нет, я не могу!
   — Да ну, — засмеялся Николас, — это типично женское жеманство! Возьмите, вы можете оставить ее себе!
   — Нет-нет, я не могу: она слишком дорогая! — запротестовала Дуглесс. — Такие дорогие украшения могут находиться только в музее! Она должна…
   Взяв у нее с ладони брошь, Николас приколол ее Дуглесс на блузку, чуть пониже воротничка.
   Достав из сумочки косметичку и вынув из нее зеркальце, Дуглесс оглядела себя с брошью, а заодно бросила взгляд и на свою физиономию.
   — Мне нужно пройти в дамскую комнату, — заявила она и вскочила с покрывала. Николас при этом громко расхохотался.
   Оказавшись одна в дамской комнате, Дуглесс долго любовалась брошью, прервав это занятие лишь после того, как туда вошел еще кто-то. Прежде чем вернуться к Николасу, она заскочила в магазин сувениров и все же взглянула на открытки. Ей потребовалась всего-то минута, чтобы увидеть то, чего Николасу так не хотелось позволить ей рассмотреть: в самом низу пачки находились открытки с изображением той самой печально знаменитой леди Арабеллы! Одну из них Дуглесс купила.
   Расплачиваясь, она спросила у кассирши, нет ли в продаже каких-либо книг о Николасе Стэффорде.
   Снисходительно улыбнувшись, та ответила:
   — Все молодые леди интересуются им. Обычно у нас в продаже есть открытки с его портретом, но на данный момент они уже кончились.
   — А нет ли каких-либо книг о нем? Быть может, о каких-то его успехах… ну… не только у женщин?
   — Не думаю, что он преуспел хоть в чем-нибудь, разве что собрал войско, организовав мятеж против королевы, за что и был приговорен к смертной казни! Не успей он умереть, ему бы уж точно оттяпали голову! Этот молодой человек, милочка, был порядочным мерзавцем!
   Забирая купленную открытку, Дуглесс пошла было к выходу, потом обернулась и спросила:
   — А что случилось с матерью лорда Николаса после его кончины?
   — С леди Маргарет? — просияв улыбкой, переспросила кассирша. — Да, точно, была такая леди! Дайте-ка вспомнить! Кажется, она снова вышла замуж. Как же звали ее нового мужа? Ах да, вспомнила! Хэарвуд. Лорд Ричард Хэарвуд.
   — А вы, случайно, не знаете, не оставила ли она после себя каких-нибудь мемуаров?
   — Ой, нет, милочка! Об этом я не имею ни малейшего представления!
   — Все документы, относящиеся к семейству Стэффорд, хранятся в Гошок-холле, — неожиданно раздался чей-то голос из-за двери. Это была та самая экскурсовод, которой они с Николасом в столь грубой форме помешали давать пояснения экскурсантам!
   — А где этот Гошок-холл? — спросила, испытывая некоторую неловкость, Дуглесс.
   — Это неподалеку от деревушки Торнвик, — ответила дама-гид.
   — Торнвик! — воскликнула Дуглесс и чуть не завопила от радости, но вовремя спохватилась. От всего сердца поблагодарив женщину, она выскочила из магазина и помчалась через парк к Николасу, возлежавшему на покрывале, — он попивал чаек и приканчивал последние сандвичи.
   — Ваша мать вышла замуж за Ричарда — как бишь его? да, за Хэарвуда, — задыхаясь, выкрикнула она. — А все документы в этом, ну, как его?.. — Она никак не могла вспомнить названия!
   — В Гошок-холле? — подсказал он.
   — Да-да, именно там! Это рядом с Торнвиком! Отвернувшись от нее, он переспросил:
   — Неужели моя мать вышла за Хэарвуда?!
   Глядя ему вслед, Дуглесс думала: о чем он сейчас размышляет? Если он был обвинен в измене и умер, то, быть может, его мать, впав в бедность, просто была вынуждена выйти замуж за какого-нибудь деспота, способного пробудить лишь чувство презрения? Неужели и впрямь его старая и потому хрупкого здоровья мать была принуждена терпеть рядом с собою какого-то мужика, который, конечно же, обращался с нею как со своей собственностью?!