Деверо Джуд. Рыцарь

   — Вы кем это себя вообразили?! — с негодованием воскликнула Дуглесс. — Имейте в виду: вы больше — не лорд из шестнадцатого столетия! И вы не должны так обходиться с людьми. Кстати, что вам известно о перепечатке?
   Николас обернулся к ней, и по его виду она поняла, что о перепечатке он понятия не имеет.
   — Уж очень близко вы сидели возле этого коротышки! — заметил он.
   — Что? Я?! — завелась было Дуглесс. Уж не ревнует ли он? И, подходя к большому, дубового дерева бюро, она проговорила:
   — А он очень недурно смотрится, не правда ли? И к тому же, вообразите, еще и ученый, в его-то годы! А как там поживает Арабелла? Вы уже сообщили ей о своей супруге?
   — А что за беседы вы тут вели с этим типом? — спросил, не отвечая ей, Николас.
   — Да самые обычные, — ответила она, водя пальцем по поверхности бюро. — Ну, он говорил, что я, мол, хорошенькая, и всякое такое.
   Она смерила взглядом Николаса и по выражению его лица поняла, что он с трудом сдерживает гнев. Сердце ее так и запрыгало от счастья. Да, — подумала она, — месть может-таки быть сладкой.
   — Кстати, — поспешила добавить она, — мне удалось кое-что выяснить. Ли, то есть доктор Нолман, еще не успел в полной мере ознакомиться ни с одним из документов. Похоже, эта ваша Арабелла тянула время, пытаясь по фотографиям выбрать из многих ученых, которые жаждали посмотреть документы, кого-нибудь одного. И, судя по тому, что я успела заметить, предпочтение отдавалось мужчинам, притом, самым привлекательным! Этакий «конкурс красоты» для мужчин! Как мне рассказали, все фотографии претенденток-женщин она просто швыряла в мусорную корзину! По словам Ли, Арабелла была очень разочарована, когда обнаружила, что он ниже ее ростом! Она лишь разок взглянула на него и заявила: «А я-то думала, все американцы — высокого роста!» Слава те Господи, эта ее реплика, кажется, никак не затронула самолюбия Ли, потому что он лишь расхохотался. И Ли склонен, очень склонен считать Арабеллу просто-напросто этаким вываренным куском мяса! Ой, прошу прощения: я же совсем забыла, как вы ее обожаете!
   Лицо Николаса изобразило сильнейший приступ гнева, и Дуглесс одарила лорда прелестнейшей улыбкой.
   — Ну, так как же все-таки поживает Арабелла? — сладким голосом повторила она.
   Некоторое время Николас пристально смотрел на нее, но затем выражение его глаз изменилось. Повернувшись, он жестом руки указал на старинный дубовый стол, что стоял возле стены.
   — Вот это и есть тот самый стол! — проговорил он с легкой ухмылкой и вышел из библиотеки.
   Дуглесс же сжала кулаки, а потом кинулась к столу и изо всех сил саданула его ногой. Затем, неуклюже отпрянув и хватаясь рукой за ушибленный большой палец ноги, принялась клясть на чем свет стоит весь этот род мужской!

Глава 9

   Обед должны были подавать в восемь вечера. Дуглесс, как к положено, переоделась, но в те самые одеяния, в которых посещала музей; ей оставалось лишь надеяться, что Элизабет скоро вышлет ей необходимые тряпки. Однако стрелки часов уже приближались к восьми, а Дуглесс никто и не думал приглашать к обеду, и ей оставалось лишь недоумевать. Ей было известно, что слуги уже отобедали, но с ними разделить трапезу ее никто не позвал. Ничего не поделаешь. Пришлось сидеть у себя в комнате и ждать.
   Наконец в восемь пятнадцать за ней пришел слуга. Проведя ее через целую анфиладу комнат, он ввел ее в столовую — продолговатой формы, с огромным камином и таким длинным столом, что на нем можно было бы, вероятно, кататься на роликовых коньках. Арабелла, ее отец, Николас и Ли уже сидели каждый на своем месте. Арабелла, как и ожидала Дуглесс, была в платье с таким глубоким декольте, что казалась чуть ли не голой. Но ей было что демонстрировать, не то что Дуглесс, вздумай и она устроить подобный показ.
   Приняв по возможности независимый вид, Дуглесс скользнула в кресло рядом с Ли, отодвинутое для нее лакеем.
   — Ваш шеф сказал, что не прикоснется к еде, пока вас не позовут к столу! — шепнул ей Ли, пока подавали первую перемену — Что все-таки происходит тут между вами и кто он такой: потомок того самого Николаса Стэффорда, которому чуть было не отрубили голову, да?
   В ответ на расспросы Ли Дуглесс поведала ему примерно ту же историю, которой недавно поделилась с кухаркой, и теперь, вероятно, любой слуга в доме знал, что Николас и в самом деле потомок того самого Стэффорда и что он изо всех сил стремится восстановить доброе имя предка.
   — Я так рад, что старушка Арабелла успела подмахнуть со мной контракт, — сообщил Ли, — потому что, ежели бы он первым обратился к ней, уверен, она разрешила бы ему ознакомиться с документами. Поглядите-ка! Она так смотрит на него, как будто готова прямо сейчас снова проделать кое-что на столе!
   При этих словах Дуглесс чуть не подавилась лососиной и была вынуждена выпить полстакана воды.
   — А для вас что он значит — этот ваш шеф? — снова спросил Ли. — Между вами… ну, вы понимаете?
   — Нет! Конечно же нет! — ответила Дуглесс и поглядела на Николаса, который даже перегнулся через стол, таращась на Арабеллу.
   Заметив, что Николас теперь смотрит в их сторону, Дуглесс придвинулась к Ли поближе и сказала:
   — Послушайте, Ли: я подумала, раз уж мой шеф так занят, то, быть может, вам потребуется секретарша на этот уик-энд? Мой отец — профессор, специалист по истории средних веков, и, поскольку я помогала ему в его исследованиях, у меня есть кое-какой опыт.
   — Монтгомери, Монтгомери… — задумчиво произнес Ли, — Не Адам ли Монтгомери, случайно?
   — Да, это — мой отец.
   — Я как-то слышал его выступление на конференции: он сделал блестящий доклад об экономике тринадцатого столетия, — сказал Ли. — Стало быть, это — ваш отец! Что ж, может, мне и понадобится кое-какая помощь в работе!
   Дуглесс прямо-таки читала его мысли: разумеется, он рассчитывает на то, что Адам Монтгомери сможет помочь ему в битве за профессорское кресло. Но Дуглесс ничего не имела против этого: разве быть амбициозным плохо?! И потом: пускай себе верит во что угодно, она не возражает, если только удастся благодаря этому выяснить, какую тайну хранила мать Николаса!
   — Сундук с документами — в моей комнате, — говорил между тем Ли, и взгляд его после того, как он выяснил, кто ее отец, значительно потеплел, — Может, после обеда вы согласились бы… ну, зайти ко мне?
   — Конечно! — отозвалась Дуглесс, представив себе, как будет весь остаток вечера бегать вокруг стола, пытаясь избавиться от его домогательств. При мысли о столе она перевела взгляд на Николаса и увидела, что он тоже смотрит на нее. Приветственно подняв бокал с вином, Дуглесс кивнула ему и отпила из бокала. Николас при этом нахмурился и отвернулся в сторону.
   После обеда Дуглесс прошла к себе в комнату, чтобы взять тетрадь для заметок и письменные принадлежности, а также сумочку: она подумала, что, пожалуй, стоит быть готовой к тому, что ночь напролет ей придется копаться в документах четырехсотлетней давности.
   В своих поисках комнаты Ли она дважды повернула не туда, куда было нужно, и, проходя мимо какой-то отворенной двери, вдруг застыла на месте, услышав зазывно-соблазняющий голос Арабеллы:
   — Просто дело в том, дорогой, что по ночам мне бывает Так страшно одной!
   — Говоря по правде, — услышала Дуглесс ответную реплику Николаса, — то я считал, что вы уже давным-давно должны Рыли бы избавиться от этих ваших детских фобий!
   У Дуглесс даже глаза округлились.
   — Ну, хорошо, позвольте мне вновь наполнить ваш бокал! Проговорила Арабелла. — А потом я хотела бы кое-что вам показать! — И, понизив голос, она добавила:
   — У меня в комнате.
   Вот глупец! — скорчив недовольную мину, подумала Дуглесс. — Ведь, судя по рассказам кухарки, Арабелла всегда готова показать все, что угодно, у себя в комнате любому мужчине! Коварно улыбаясь, Дуглесс принялась копаться в своей сумочке, а затем с развеселым видом вошла в полумрак кабинета, освещенного лишь небольшой тусклой лампой. Арабелла наливала в стакан для воды ячменное виски и наполнила его уже почти до краев; Николас же в рубашке с расстегнутыми верхними пуговками сидел на диванчике.
   — А, лорд Стэффорд, вот вы где! — радостно воскликнула Дуглесс и принялась, проходя по кабинету, как бы машинально, повсюду зажигать свет. — Я принесла вам калькулятор, который вы искали, но, боюсь, у меня с собой только тот, что работает от солнечных батареек, так что он станет функционировать лишь в ярко освещенной комнате.
   Николас с интересом принялся разглядывать переданный ею небольшой калькулятор, а когда Дуглесс продемонстрировала ему, как он работает, глаза его, округлившись, сделались величиной с блюдце, и он в изумлении воскликнул:
   — Выходит, на нем и складывать можно?!
   — Да, и вычитать, и умножать, и делить тоже! — пояснила Дуглесс. — Вот, видите окошечко? Здесь вы получаете ответ. Предположим, вам понадобилось бы вычесть из нынешнего тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года тысяча пятьсот шестьдесят четвертый — тот самый год, когда ваш предок был обвинен в измене и безвозвратно утратил семейное достояние, — и вот тут вы увидите данные: «минус четыреста двадцать четыре года». То есть целых четыреста двадцать четыре года, на протяжении которых можно было бы восстановить справедливость и тем самым помешать потомкам смеяться над вами, то бишь над ним!
   — Послушайте-ка, вы! — задыхаясь от злости, так что ей даже говорить было трудно, выкрикнула Арабелла. — Немедленно удалитесь из этой комнаты!
   — Ой-ой! — с видом невинности воскликнула Дуглесс. — Я, значит, помешала вам, да?! Очень и очень прошу меня простить! Я этого вовсе не хотела: просто-напросто исполняла свои обязанности! — И она принялась почтительно пятиться к двери, договаривая на ходу:
   — Пожалуйста, продолжайте заниматься тем же, чем вы занимались прежде, прошу вас!
   Покинув кабинет, Дуглесс, прошла на лестничную площадку, а потом на цыпочках прокралась обратно. В затемненной комнате были видны две тени.
   — Мне нужен свет, — произнес Николас, — Эта машинка без света работать не будет.
   — Ой, Бога ради, Николас! Это же — всего-навсего калькулятор! Да положите же его!
   — Нет-нет! Это — самая замечательная из машин! А что это тут за значок?
   — Это — для исчисления процентов, но я никак не могу взять в толк, какое значение это может иметь сейчас!
   — Ну, покажите же мне, как это работает! Даже через стенку Дуглесс могла расслышать, как тяжело вздохнула Арабелла в ответ на слова Николаса. Улыбаясь и испытывая полное удовлетворение, Дуглесс отправилась на поиски комнаты Ли. Он радостно приветствовал ее, и на нем, помимо прочих нарядов, красовалась дымчатая шелковая курточка. Дуглесс с трудом удержалась от того, чтобы не захихикать. Ей достаточно было бросить лишь один взгляд на его физиономию и на наполненный мартини бокал в руке, чтобы тотчас же понять: нет у него ни малейшего желания что-либо обсуждать с ней за вычетом, разумеется, вопроса о том, прыгнет ли она к нему в постель или нет. Она приняла от него бокал с мартини, немного отпила и поморщилась: она терпеть не могла мартини, ни сухого, ни какого-либо иного!
   Свои объяснения Ли начал с того, что принялся повествовать ей о том, сколь красивы ее волосы, и как его поразило, когда в этом старом доме с покрытыми плесенью стенами он вдруг увидел столь очаровательную женщину, и как она замечательно одевается, и какие у нее маленькие ножки. Дуглесс от всего этого хотелось зевать. Но вместо этого она, когда он отошел, чтобы наполнить ее бокал, извлекла из сумочки две таблетки драгоценного «либракса» и, освободив их от оболочки, швырнула в бокал Ли.
   «Пей до дна!» — бодро прокомментировала она мысленно эти свои действия.
   Дожидаясь, пока таблетки подействуют, она показала Ли записку, которую Николас просунул в свое время ей под дверь.
   — Скажите, что тут написано? Он пробежал глазами листок:
   — Уж лучше я вам это переведу — С этими словами Ли взял авторучку и написал следующее:
   Я полагаю, что мое "я" Слишком сплелось с вашим. И я не волен рассчитывать На вашу помощь более.
   — А что значит «не волен рассчитывать»? — спросила Дуглесс.
   — Это означает — «не заслуживаю вашей помощи», — пояснил Ли.
   Следовательно, она почти правильно отгадала, что именно хотел сказать ей Николас в ту ночь, когда покинул ее и затем она отыскала его в таверне!
   Ли протер рукою глаза и зевнул.
   Затем он встал из-за стола, прошел к своей кровати и развалился на ней, успев сказать:
   — Я только на минуточку! — и тут же отключился — как отключается свет;
   Дуглесс же поспешила к небольшому деревянному сундучку, стоявшему на столике перед камином.
   Хранившиеся внутри бумаги пожелтели и стали ломкими от старости, но почерк был вполне разборчив, и чернила не поблекли, как это бывает с современными чернилами, стоит бумаге пролежать год или два. Дуглесс с нетерпением схватила всю пачку, но сердце ее замерло, когда она рассмотрела документы повнимательнее: все записи были сделаны теми же знаками и в той же манере, в какой и записка, просунутая Николасом ей под дверь, так что ей не удалось бы разобрать ни слова.
   Склонясь над бумагами, она пыталась на основании воспринятых отдельных слов догадаться о смысле всего текста, когда дверь внезапно распахнулась настежь.
   — Ага! — воскликнул Николас, возникая на пороге со шпагой в руке, и шагнул в комнату.
   Когда Дуглесс удалось наконец справиться с заколотившимся в испуге сердцем, она, одарив Николаса улыбкой, ехидно спросила:
   — Так что, Арабелла наконец отпустила вас, да? Николас уставился на Ли, храпевшего на постели, затем перевел взгляд на Дуглесс, склонившуюся вновь над бумагами, и в глазах его появились признаки некоторого смущения.
   — Она отправилась спать, — сообщил он.
   — Что, одна? — полюбопытствовала Дуглесс. И не думая отвечать ей, Николас прошел к столу и взял одно из писем.
   — Рука моей матери! — воскликнул он. Тон его побудил Дуглесс тотчас позабыть о своей ревности.
   — Но я не в состоянии прочитать их! — сказала она.
   — Ну что вы?! — притворно удивленно воскликнул он, приподымая бровь. — Хорошо, я мог бы поучить вас читать! Вечерами. Уверен, вы научитесь.
   — Ну, ладно, ладно, — засмеялась Дуглесс. — Вы уже продемонстрировали мне все, что требовалось, а теперь сядьте-ка и читайте!
   — А он? — спросил Николас, указывая кончиком шпаги на спящего Ли.
   — А он будет спать ночь напролет! — отозвалась она. Николас положил шпагу на стол и принялся читать письмо. Поскольку Дуглесс никак не могла помочь ему в этом, она сидела тихонько и смотрела на него. Если он так уж любит свою супругу, так почему тогда испытывает ревность, стоит какому-нибудь постороннему мужчине лишь разок поглядеть на нее, на Дуглесс? И почему в таком случае он столь по-дурацки флиртует с этой Арабеллой?!
   — Послушайте, Николас, — тихо спросила она, — а вы вообще-то задумывались когда-либо над тем, что произойдет, если вам не удастся вернуться в свою эпоху?
   — Нет, — отозвался он, продолжая проглядывать письмо. — Но я обязан вернуться!
   — Но что, если вы все-таки не вернетесь? Что, если вам суждено остаться здесь навсегда? — настаивала она.
   — Меня отправили сюда отыскать ответы на кое-какие вопросы. Моей семье и лично мне тоже было причинено зло, и меня послали сюда исправить эту несправедливость, — ответил Николас.
   Поигрывая ножнами его шпаги и поворачивая их так, чтобы украшавшие их камни сверкали при свете настольной лампы, Дуглесс спросила еще:
   — А что, если вас направили сюда по какой-то иной причине? Которая не имеет ничего общего с обвинением вас в измене?
   — Ну, и что же это могла тогда быть за причина? — спросил Николас.
   — Не знаю, — ответила она, думая при этом: любовь, конечно.
   Пристально глядя на нее и как бы читая ее мысли, он спросил:
   — Уж не думаете ли вы, что причиной могла стать эта самая любовь, о которой вы говорили? — И, помолчав, добавил:
   — Должно быть, в таком случае Господь — женщина, которая заботится о любви больше, чем о чести! — Он явно подтрунивал над ней!
   — К вашему сведению, на свете немало людей, которые и вправду верят в то, что Господь — женщина! — воскликнула Дуглесс.
   Николас в ответ лишь посмотрел на нее, но так, чтобы было совершенно понятно, сколь бредовой он считает подобную идею.
   — Нет, в самом деле, — продолжила Дуглесс, — что, если вы все же не вернетесь? Что, если вы найдете то, что искали, и все-таки останетесь здесь? Ну, скажем, на год или больше?
   — Но я не останусь! — твердо заявил Николас и поднял глаза на Дуглесс. Истекшие четыре сотни лет совершенно не переменили Арабеллу! — думал он. — Она осталась такой же: все так же жаждала новых и новых мужчин в постели, и сердце ее оставалось все таким же каменным. Но эта девушка, умевшая рассмешить его, помогавшая ему и глядящая сейчас на него своими большими глазами, в которых отчетливо читается все, что она чувствует… да, женщина вроде этой почти что способна вызвать в нем желание остаться здесь!
   — Нет, я обязан вернуться! — решительно повторил он, и вновь обратил взор к бумагам.
   — Разумеется, я понимаю, что все это дьявольски важно, — говорила между тем Дуглесс, — и все же: произошло это очень к очень давно, и, как представляется, в конечном-то счете псе кончилось вполне благополучно. Ваша матушка вышла замуж за богатого человека и остаток дней своих прожила в роскоши — так что нельзя сказать, будто ее взяли да и вышнырнули куда-то на мороз или проделали что-нибудь еще в таком же духе! Конечно, мне известно, что ваше семейство лишилось всех принадлежавших Стэффордам владений, но ведь после вас там никого не осталось? Вы сами говорили, что детей у вас не было, и брат ваш умер, не оставив потомства. Так кого же, собственно, вы лишили имущества, а?! Ваши владения отошли королеве Елизавете, а она сумела сделать из Англии великую державу, и, вполне вероятно, ваши деньги пошли на благо вашей же страны! И возможно…
   — Ну, хватит! — сердито воскликнул Николас. — Вы не в состоянии понять, что такое честь! Сама память обо мне подвергается осмеянию! Арабелла сказала, она все это прочла: мир ваш помнит обо мне лишь то, что написал тот самый слуга! Я-то знаю, что он собою представлял, этот слуга: урод, на которого ни одна женщина не польстилась бы!
   — Ладно, пусть даже он написал о вас такое! Но, простите меня, Николас, ведь все это уже произошло! С этим покончено, и историю, вероятно, невозможно переменить! Я же просто полюбопытствовала, что именно стали бы вы делать, если вдруг вам пришлось бы остаться тут, если обратно вас не отозвали бы! — сказала Дуглесс.
   Но Николасу не хотелось даже размышлять на эту тему. Не может же он сказать Дуглесс, что готов жениться на ней и помчаться с нею прямиком в постель?! Не желал он рассказывать ей и про то, что та Арабелла, которая некогда что-то для него значила, теперь казалась ему просто занудой.
   — Так что, Монтгомери, вы опять в меня влюбились, что ли? Хорошо, пошли: отнесем эти письма в мои покои, и там, в спальне, я позволю вам заняться со мною любовью!
   — Да умрите вы на месте! — воскликнула Дуглесс, вскакивая из-за стола. — Сидите здесь и читайте ваши письма! Мне наплевать, что там с вами станется: останетесь ли вы в двадцатом столетии или воротитесь к себе, в шестнадцатое, или, может быть, отправитесь в восьмое, — мне нет до всего этого никакого дела! — И она пулей вылетела из комнаты, с такой силой захлопнув за собой дверь, что Ли заворочался на постели.
   Ну вот, только этого не хватало — влюбиться в него! — думала Дуглесс. — Да это было бы то же самое, что влюбиться в призрак! В нем и реальности-то не больше, чем в призраке! А кроме того, если б он и впрямь остался в двадцатом столетии, то оказался бы совершенно несносен! И мне пришлось бы вечно ему все растолковывать! Достаточно только представить, как она стала бы пытаться обучить его вождению автомашины! Даже подумать страшно! И что бы он стал делать, оставшись здесь? Да на что он вообще-то способен?! Лишь на то, чтобы объезжать всяких зловредных жеребцов, да еще шпагой орудовать, да еще… Ну да: а еще — заниматься любовью! Да, для этого-то он действительно очень и очень годится!
   Пока Дуглесс пробиралась в свою убогую комнатушку, она все время убеждала себя в том, что будет просто счастлива избавиться от Николаса. Бедная его супруга: ясное дело, ей многое приходилось терпеть! Ведь Арабелла — всего лишь одна из его женщин, известных Дуглесс! А, вполне вероятно, у него были сотни женщин, о которых тот несчастный, уродливый коротышка слуга понятия не имел!
   Да уж! — продолжала свои размышления Дуглесс, надевая ночную рубашку, — да я только рада буду расстаться с ним, когда настанет заветный час! Но забравшись в постель, она вдруг поняла, что просто не представляет, как сможет жить, не встречаясь с Николасом каждый день и не наблюдая за тем, с каким восторгом и удивлением он воспринимает многое из того, что она, Дуглесс, считает само собою разумеющимся! Нет, просто невозможно представить себе жизнь без его улыбки и его постоянных поддразниваний!
   Размышляя надо всем этим, она долго лежала без сна, но наконец отключилась и проспала спокойно всю ночь.
   Наутро, чувствуя себя после вчерашнего совершенно невыносимо, Дуглесс прошла на кухню и увидела, что кухарка, миссис Андерсон, и еще какая-то женщина тупо уставились на кухонный стол. Он весь был уставлен вскрытыми жестяными баночками с напитками — их там было, наверное, штук двадцать или тридцать.
   — Что случилось? — спросила Дуглесс.
   — Не могу толком объяснить, — ответила кухарка. — Я только открыла одну баночку с ананасовым соком и на секундочку вышла из кухни, а когда вернулась, то обнаружила, что кто-то пооткрывал все банки!
   Дуглесс постояла некоторое время, нахмурив брови и пребывая в задумчивости, потом, повернувшись к миссис Андерсон, спросила:
   — Скажите, а когда вы открывали эту баночку с ананасовым соком, никто не видел вас за этим занятием?
   — Ну, раз уж вы упомянули об этом, могу сказать, что один-то человек тут точно побывал: лорд Стэффорд, направляясь из конюшен, прошел через кухню. Он даже остановился и побеседовал со мной. Такой, знаете ли, славный мужчина!
   Дуглесс попыталась скрыть улыбку: ну конечно же! Николас, несомненно, узрев воочию чудесный способ откупоривания жестянок, решил сам проделать то же! Ее размышления были прерваны горничной, которая в этот момент вбежала на кухню со шлангом от пылесоса в руках.
   — Мне нужна обычная щетка с совком! — воскликнула она, чуть не плача. — Лорд Стэффорд попросил разрешения посмотреть пылесос и всосал в него все драгоценности леди Арабеллы! Если только она это обнаружит, меня тотчас же рассчитают!
   Дуглесс вышла из кухни, чувствуя себя значительно лучше, чем раньше.
   Она и представления не имела, где будет завтракать, но, бесстрашно войдя в пустую столовую, обнаружила на буфете несколько электрокастрюль, прикрытых серебряными крышками. Сознавая в какой-то мере собственное нахальство, она положила себе в тарелку еды и уселась за стол.
   — Доброе утро! — произнес вдруг вошедший в комнату Ли. Он тоже наполнил свою тарелку едой и сел напротив нее. — Гм… — пробормотал он, — прошу прощения за вчерашний вечер! Совершенно неожиданно для себя я, кажется, уснул. А вы видели письма?
   — Да, видела, но прочитать не смогла, — честно призналась Дуглесс и, перегнувшись к нему через стол, спросила:
   — А вы уже прочли достаточно для того, чтобы понять, кто же именно оклеветал Николаса Стэффорда перед королевой?
   — О да, Господом Богом клянусь, что да: я это установил сразу же, стоило мне только открыть сундук!
   И только Ли собрался ей все рассказать, как в столовую вошел Николас, и Ли тотчас прикусил язык.
   — Послушайте, Монтгомери! — резко произнес Николас. — Я буду ждать вас в библиотеке! — И, развернувшись, вышел вон.
   — Что это с ним? Не с той ноги вскочил с постели Арабеллы? — проворчал Ли.
   Дуглесс швырнула на стол свою салфетку и, бросив на Ли выразительный взгляд, направилась в библиотеку. Войдя туда и закрыв за собою дверь, она возмущенно спросила:
   — Вы понимаете, что натворили?! Только-только Ли собрался сообщить мне, кто именно вас предал, но тут ворвались вы и заставили его умолкнуть.
   Под глазами у Николаса были темные круги, но они вовсе не портили его внешности, напротив, с ними он выглядел еще привлекательнее, еще более сумрачно-романтичным, будто рыцарь Хитклифф!
   — Я перечитал все письма, — сообщил он, усаживаясь в обтянутое кожей кресло и глядя .в окно. — В них не упоминается имя человека, который оклеветал меня.
   Что-то все-таки сильно его опечалило. И Дуглесс, приблизившись к Николасу, положила руку ему на плечо:
   — Ну, в чем дело? Эти письма вас чем-то расстроили?
   — В письмах сообщается о том, — тихо ответил он, — что пришлось претерпеть матушке после моей кончины. Она в них рассказывает о… — Тут он запнулся и, сняв с плеча руку Дуглесс, прижал ее к щеке. — Да, рассказывает о том, как люди смеялись над самой фамилией Стэффорд!
   В его голосе звучала такая боль, что Дуглесс просто не в силах была вынести это. Обойдя кресло, она опустилась перед ним на колени и сказала:
   — Ничего, мы выясним, кто там на вас наклепал! Если только Ли это знает, он мне скажет. А когда мы с вами все выясним, вы сможете вернуться и изменить обстоятельства. Ваше пребывание здесь означает, что вам как бы предоставили повторный шанс!