Страница:
Кое-как пригладив волосы, она вышла из комнаты. Николас поджидал ее на площадке лестницы.
— Сперва, сударыня, мы с вами поедим, а потом уж поговорим! — произнес он с вызовом.
Дуглесс только кивнула в ответ и стала спускаться по лестнице.
Пребывая в Англии, следует уделять внимание двум трапезам: завтраку и чаю. Они с Николасом уселись за маленький столик, и хозяйка подала им еду: тарелки с пухлой взбитой яичницей, хлеб трех сортов, ломтики бекона, напоминавшие по вкусу лучшие разновидности американской ветчины, запеченые помидоры, порезанную на дольки и обжаренную картошку, золотистого цвета копченую селедку, порезанную кусочками, сливки, масло и варенье! И еще — большой красивый фарфоровый чайник со свежезаваренным чаем: англичане обожают чай и также обожают подавать его в изысканных фарфоровых чашечках!
Дуглесс ела и ела, пока не наелась до отвала, по ее аппетит не шел ни в какое сравнение с аппетитом Николаса! Тот съел чуть ли не всю поданную им еду! Покончив с трапезой, Дуглесс увидела, что хозяйка с любопытством глядит на Николаса: тот ел абсолютно все, пользуясь только ложкой или же пальцами. Бекон он резал своим ножом, придерживая его пальцами, но так ни разу и не прикоснулся к вилке!
Покончив наконец с едой, он рассыпался в комплиментах хозяйке, затем взял Дуглесс под руку и вывел ее на улицу.
— И куда же мы направляемся? — осведомилась Дуглесс, проводя языком по зубам: она уже сутки не чистила зубы, и они были шероховатыми. Да еще голова чесалась!
— Мы идем в церковь, — сообщил он. — А там подумаем!
Они быстрым шагом двинулись к церкви, и по пути Николас остановился лишь раз — чтобы поглазеть на небольшой грузовичок «пикап». Дуглесс хотела было рассказать ему про грузовики сразу с восемнадцатью колесами и о машинах для перевозки скота, но подумала хорошенько И не стала.
Старинная церковь была открыта и пуста, и Николас провел ее к скамьям, что стояли под прямым углом к надгробию. Она притихла, когда он, еще раз посмотрев на мраморную скульптуру на надгробии, провел затем рукою по вырезанным в камне дате и собственной фамилии.
Наконец, отвернувшись от надгробия, он стал расхаживать взад и вперед, заведя руки за спину и сжав их.
— Насколько я понимаю, госпожа Монтгомери, — наконец произнес он, — мы нуждаемся друг в друге: похоже. Господь знал, что делал, когда сводил нас вместе!
— Да?! А я-то воображала, что это совершила я сама посредством чародейства! — саркастически воскликнула она.
— Сперва-то и я в это поверил, но с тех самых пор, как вы призвали меня к себе во время дождя, я не сомкнул глаз, и у меня было много времени, чтобы все хорошенько обдумать!
— Что?! Я призвала вас?! Да я ни разу и не подумала о вас, не говоря уж о том, что, если б и вздумала вас звать, то телефона ведь там не было, а уж заорать так громко, чтобы вы оттуда меня услышали, я бы, конечно, никак не смогла!
— И тем не менее вы взывали ко мне! И вы разбудили меня тем, что выказывали нужду во мне! — сказал Николас.
— А, теперь понятно! — воскликнула Дуглесс, начиная сердиться. — Мы, стало быть, вновь пришли к тому же: вы отчего-то вбили себе в голову, будто я каким-то непостижимым образом, за счет каких-то фокусов-покусов, извлекла вас из могилы и притащила сюда! Нет, я этого больше выносить не в состоянии и потому сейчас же ухожу!
Но не успела она двинуться с места, как он уже был рядом. Одна его рука так и осталась заложенной за спину, другой же он оперся о высокую спинку скамьи и, наклонившись над Дуглесс всем своим массивным туловищем, буквально пригвоздил ее к месту!
— Для меня, — начал он, — не имеет никакого значения, верите вы моим словам или нет, но вчера утром, когда я проснулся, был год тысяча пятьсот шестьдесят четвертый от Рождества Христова, а стоило мне пробудиться сегодня поутру, и оказалось, что на дворе уже…
— Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год! — подсказала она.
— Именно! — согласился он. — То есть прошло уже более четырехсот лет! И это вы, ведьма, — причина того, что я оказался здесь, и вы же — залог моего возвращения обратно!
— Но поверьте же, если б только я могла, тотчас отослала бы вас обратно! У меня и так предостаточно своих проблем, не хватало только забот о…
Склонившись и пристально глядя на нее, он вскричал:
— Но не осмелитесь же вы и в самом деле утверждать, что это вам пришлось заботиться обо мне! Это ведь я вынужден был посреди ночи тащить вас откуда-то с полей!
— Да, но это случилось лишь раз! — запротестовала было она, но потом затихла и спросила только:
— Но как все-таки вы расслышали этот мой… зов, как вы его называете?
Он постоял молча, затем вернулся к надгробию и, уставясь на него, ответил ей:
— Между нами существуют какие-то узы — противоестественные, греховные узы, но они существуют! Я слышал, как вы взываете ко мне! Слышал так отчетливо, как будто вы были рядом, вот, как сейчас, и я услыхал ваши слова! Это… это ощущение зова и разбудило меня, и я последовал за ним, чтобы отыскать вас!
Дуглесс немного помолчала. Она понимала, что говорит он правду, потому что никаких иных объяснений тому, как он сумел отыскать ее, не было!
— Так значит, по-вашему, между нами установилось что-то вроде телепатической связи, да? — спросила она. И когда он недоуменно вытаращился на нее, пояснила:
— Ну, я хотела сказать, что это произошло как бы путем перемещения мыслей в пространстве, мы оказались способны читать мысли друг друга!
— Возможно, что так, — отозвался Николас, продолжая взирать на надгробие. — Мне представляется, что я услышал, как я необходим вам!
— Я абсолютно ни в ком не нуждаюсь! — гордо заявила Дуглесс.
Глядя теперь на нее, он сказал:
— Не могу понять, почему вы все еще не в доме своего отца! Мне пришлось бы здорово потрудиться, чтобы встретить женщину, которая в большей степени, чем вы, нуждалась бы в опеке!
Дуглесс хотела было встать с места, но взгляд Николаса заставил ее снова сесть.
— Ну, допустим, вы услышали этот мой, как вы выражаетесь, «зов»! И что же это должно значить?!
— А то, что, по-видимому, я явился сюда, в это странное место, где все так несутся куда-то, с какой-то целью, и вы должны помочь мне найти причину этого! — сказал он.
— Но я не могу! — мгновенно отреагировала Дуглесс. — Мне нужно найти Роберта, получить свой паспорт и отправиться домой. С меня хватит этого отпуска, я больше не в состоянии это выдерживать! Еще одни такие сутки, и кому-нибудь придется гравировать эпитафию на моем собственном надгробии!
— Разумеется, моя жизнь и смерть для вас — лишь объект для насмешек, но для меня-то самого это не так! — сказал Николас.
— Но ведь вы же не умерли — вы здесь и живы! — воскликнула Дуглесс.
— Нет, сударыня, — откликнулся он, глядя на могилу, — я там! Дуглесс раздраженно махнула рукой: ей бы следовало уйти или, быть может, закричать, позвать на помощь, но она почему-то не могла этого сделать! И потом, он ведь так добр к ней и всерьез верит в то, что явился из другого времени.
— Ну, так что же вы надумали? — мягко осведомилась она.
— Я помогу отыскать вашего любовника, но взамен вы должны помочь мне уяснить причину, по которой я оказался здесь.
— Но как же вы поможете мне найти Роберта?
— Я могу вас кормить, одевать и предоставлять вам кров, пока он не отыщется.
— Ага, понятно! А как насчет «теней» для глаз. ими тоже снабдите? Ладно, я просто шучу! Хорошо, предположим, «мы с вами» отыщем Роберта. А чего вы ожидаете от меня, чем я могу помочь в поисках этого вашего… хм, пути назад?!
— Прошлой ночью вы сообщили мне кое-что относительно Роберта Дадли и королевы Елизаветы — похоже, вам известно, с кем ей предстоит сочетаться браком?
— Она ни с кем не сочеталась браком. В истории она известна как «королева-девственница». В Америке даже есть парочка штатов, названных соответственно в ее честь — Вирджиния и Западная Вирджиния.
— Чепуха! Такого не может быть: ни одной из женщин никогда не позволялось править страной единолично!
— Однако она не только управляет единолично, но и чертовски много делает для страны, точнее — делала! И Англию она превратила в господствующую во всей Европе державу!
— Неужто так?
— Вам необязательно верить мне, это ведь — история! — сказала Дуглесс.
Он призадумался, потом проговорил:
— Да, конечно, история. Но ведь все, что происходило в истории, наверное, где-нибудь да записано, верно?
— А, теперь понятно! — улыбнулась Дуглесс. — Вы, видно, предполагаете, что вас отправили вперед во времени, возможно, ради того, чтобы вы… что-то такое тут отыскали, да? Что ж, это звучит интригующе! — Потом, насупившись, поспешила пояснить:
— Я просто хотела сказать, что, ежели б кого-то и впрямь могли переправить вперед во времени, это было бы, конечно, событием впечатляющим, но коль скоро такое просто исключено, то нет тут и ничего интригующего!
Он озадаченно глядел на нее, но она уже начинала привыкать к подобному выражению его лица.
— Возможно, есть нечто, известное вам, и мне предназначено узнать это у вас, — сказал Николас и, пододвинувшись, навис над нею. — Скажите, а что вам известно о королевском декрете? Кто мог сказать королеве, будто я собираю войско с намерением свергнуть ее?
— Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите: ведь все эти события произошли давным-давно! — воскликнула Дуглесс. — Слушайте, а почему бы вам не остаться тут, а? Зачем вам возвращаться? Вы могли бы найти себе работу. Например, в качестве преподавателя истории, специализирующегося на эпохе королевы Елизаветы, вы были бы просто неподражаемы! Да даже попросту продав свои монеты, вы могли бы получить достаточно средств, чтобы жить безбедно, — если бы, конечно, с умом вложили деньги! Мой отец мог бы вам помочь с этим или мой дядя Джей Ти — они оба отлично разбираются во всем, что касается денег!
— Но я обязан вернуться! — шепотом ответил Николас, обхватывая левой рукой свою сжатую в кулак правую. — Честь моя под угрозой, и само будущее рода Стэффордов поставлено на карту. Если я не вернусь, все конфискуют!
— Конфискуют? — переспросила Дуглесс. Она была достаточно сведуща в истории средних веков, чтобы иметь представление, о чем он говорит!
— Обычно высокородный подданный вынужденно передавал свои земли в собственность короля или королевы в случаях, когда его обвиняли… обвиняли… — Тут она запнулась, и он, повернувшись, воззрился на нее. — …В предательстве, — закончила она уже шепотом. — Скажите, а как… как именно вы ушли из жизни?
— Я полагаю, что меня казнили, — ответил он.
Глава 4
— Сперва, сударыня, мы с вами поедим, а потом уж поговорим! — произнес он с вызовом.
Дуглесс только кивнула в ответ и стала спускаться по лестнице.
Пребывая в Англии, следует уделять внимание двум трапезам: завтраку и чаю. Они с Николасом уселись за маленький столик, и хозяйка подала им еду: тарелки с пухлой взбитой яичницей, хлеб трех сортов, ломтики бекона, напоминавшие по вкусу лучшие разновидности американской ветчины, запеченые помидоры, порезанную на дольки и обжаренную картошку, золотистого цвета копченую селедку, порезанную кусочками, сливки, масло и варенье! И еще — большой красивый фарфоровый чайник со свежезаваренным чаем: англичане обожают чай и также обожают подавать его в изысканных фарфоровых чашечках!
Дуглесс ела и ела, пока не наелась до отвала, по ее аппетит не шел ни в какое сравнение с аппетитом Николаса! Тот съел чуть ли не всю поданную им еду! Покончив с трапезой, Дуглесс увидела, что хозяйка с любопытством глядит на Николаса: тот ел абсолютно все, пользуясь только ложкой или же пальцами. Бекон он резал своим ножом, придерживая его пальцами, но так ни разу и не прикоснулся к вилке!
Покончив наконец с едой, он рассыпался в комплиментах хозяйке, затем взял Дуглесс под руку и вывел ее на улицу.
— И куда же мы направляемся? — осведомилась Дуглесс, проводя языком по зубам: она уже сутки не чистила зубы, и они были шероховатыми. Да еще голова чесалась!
— Мы идем в церковь, — сообщил он. — А там подумаем!
Они быстрым шагом двинулись к церкви, и по пути Николас остановился лишь раз — чтобы поглазеть на небольшой грузовичок «пикап». Дуглесс хотела было рассказать ему про грузовики сразу с восемнадцатью колесами и о машинах для перевозки скота, но подумала хорошенько И не стала.
Старинная церковь была открыта и пуста, и Николас провел ее к скамьям, что стояли под прямым углом к надгробию. Она притихла, когда он, еще раз посмотрев на мраморную скульптуру на надгробии, провел затем рукою по вырезанным в камне дате и собственной фамилии.
Наконец, отвернувшись от надгробия, он стал расхаживать взад и вперед, заведя руки за спину и сжав их.
— Насколько я понимаю, госпожа Монтгомери, — наконец произнес он, — мы нуждаемся друг в друге: похоже. Господь знал, что делал, когда сводил нас вместе!
— Да?! А я-то воображала, что это совершила я сама посредством чародейства! — саркастически воскликнула она.
— Сперва-то и я в это поверил, но с тех самых пор, как вы призвали меня к себе во время дождя, я не сомкнул глаз, и у меня было много времени, чтобы все хорошенько обдумать!
— Что?! Я призвала вас?! Да я ни разу и не подумала о вас, не говоря уж о том, что, если б и вздумала вас звать, то телефона ведь там не было, а уж заорать так громко, чтобы вы оттуда меня услышали, я бы, конечно, никак не смогла!
— И тем не менее вы взывали ко мне! И вы разбудили меня тем, что выказывали нужду во мне! — сказал Николас.
— А, теперь понятно! — воскликнула Дуглесс, начиная сердиться. — Мы, стало быть, вновь пришли к тому же: вы отчего-то вбили себе в голову, будто я каким-то непостижимым образом, за счет каких-то фокусов-покусов, извлекла вас из могилы и притащила сюда! Нет, я этого больше выносить не в состоянии и потому сейчас же ухожу!
Но не успела она двинуться с места, как он уже был рядом. Одна его рука так и осталась заложенной за спину, другой же он оперся о высокую спинку скамьи и, наклонившись над Дуглесс всем своим массивным туловищем, буквально пригвоздил ее к месту!
— Для меня, — начал он, — не имеет никакого значения, верите вы моим словам или нет, но вчера утром, когда я проснулся, был год тысяча пятьсот шестьдесят четвертый от Рождества Христова, а стоило мне пробудиться сегодня поутру, и оказалось, что на дворе уже…
— Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год! — подсказала она.
— Именно! — согласился он. — То есть прошло уже более четырехсот лет! И это вы, ведьма, — причина того, что я оказался здесь, и вы же — залог моего возвращения обратно!
— Но поверьте же, если б только я могла, тотчас отослала бы вас обратно! У меня и так предостаточно своих проблем, не хватало только забот о…
Склонившись и пристально глядя на нее, он вскричал:
— Но не осмелитесь же вы и в самом деле утверждать, что это вам пришлось заботиться обо мне! Это ведь я вынужден был посреди ночи тащить вас откуда-то с полей!
— Да, но это случилось лишь раз! — запротестовала было она, но потом затихла и спросила только:
— Но как все-таки вы расслышали этот мой… зов, как вы его называете?
Он постоял молча, затем вернулся к надгробию и, уставясь на него, ответил ей:
— Между нами существуют какие-то узы — противоестественные, греховные узы, но они существуют! Я слышал, как вы взываете ко мне! Слышал так отчетливо, как будто вы были рядом, вот, как сейчас, и я услыхал ваши слова! Это… это ощущение зова и разбудило меня, и я последовал за ним, чтобы отыскать вас!
Дуглесс немного помолчала. Она понимала, что говорит он правду, потому что никаких иных объяснений тому, как он сумел отыскать ее, не было!
— Так значит, по-вашему, между нами установилось что-то вроде телепатической связи, да? — спросила она. И когда он недоуменно вытаращился на нее, пояснила:
— Ну, я хотела сказать, что это произошло как бы путем перемещения мыслей в пространстве, мы оказались способны читать мысли друг друга!
— Возможно, что так, — отозвался Николас, продолжая взирать на надгробие. — Мне представляется, что я услышал, как я необходим вам!
— Я абсолютно ни в ком не нуждаюсь! — гордо заявила Дуглесс.
Глядя теперь на нее, он сказал:
— Не могу понять, почему вы все еще не в доме своего отца! Мне пришлось бы здорово потрудиться, чтобы встретить женщину, которая в большей степени, чем вы, нуждалась бы в опеке!
Дуглесс хотела было встать с места, но взгляд Николаса заставил ее снова сесть.
— Ну, допустим, вы услышали этот мой, как вы выражаетесь, «зов»! И что же это должно значить?!
— А то, что, по-видимому, я явился сюда, в это странное место, где все так несутся куда-то, с какой-то целью, и вы должны помочь мне найти причину этого! — сказал он.
— Но я не могу! — мгновенно отреагировала Дуглесс. — Мне нужно найти Роберта, получить свой паспорт и отправиться домой. С меня хватит этого отпуска, я больше не в состоянии это выдерживать! Еще одни такие сутки, и кому-нибудь придется гравировать эпитафию на моем собственном надгробии!
— Разумеется, моя жизнь и смерть для вас — лишь объект для насмешек, но для меня-то самого это не так! — сказал Николас.
— Но ведь вы же не умерли — вы здесь и живы! — воскликнула Дуглесс.
— Нет, сударыня, — откликнулся он, глядя на могилу, — я там! Дуглесс раздраженно махнула рукой: ей бы следовало уйти или, быть может, закричать, позвать на помощь, но она почему-то не могла этого сделать! И потом, он ведь так добр к ней и всерьез верит в то, что явился из другого времени.
— Ну, так что же вы надумали? — мягко осведомилась она.
— Я помогу отыскать вашего любовника, но взамен вы должны помочь мне уяснить причину, по которой я оказался здесь.
— Но как же вы поможете мне найти Роберта?
— Я могу вас кормить, одевать и предоставлять вам кров, пока он не отыщется.
— Ага, понятно! А как насчет «теней» для глаз. ими тоже снабдите? Ладно, я просто шучу! Хорошо, предположим, «мы с вами» отыщем Роберта. А чего вы ожидаете от меня, чем я могу помочь в поисках этого вашего… хм, пути назад?!
— Прошлой ночью вы сообщили мне кое-что относительно Роберта Дадли и королевы Елизаветы — похоже, вам известно, с кем ей предстоит сочетаться браком?
— Она ни с кем не сочеталась браком. В истории она известна как «королева-девственница». В Америке даже есть парочка штатов, названных соответственно в ее честь — Вирджиния и Западная Вирджиния.
— Чепуха! Такого не может быть: ни одной из женщин никогда не позволялось править страной единолично!
— Однако она не только управляет единолично, но и чертовски много делает для страны, точнее — делала! И Англию она превратила в господствующую во всей Европе державу!
— Неужто так?
— Вам необязательно верить мне, это ведь — история! — сказала Дуглесс.
Он призадумался, потом проговорил:
— Да, конечно, история. Но ведь все, что происходило в истории, наверное, где-нибудь да записано, верно?
— А, теперь понятно! — улыбнулась Дуглесс. — Вы, видно, предполагаете, что вас отправили вперед во времени, возможно, ради того, чтобы вы… что-то такое тут отыскали, да? Что ж, это звучит интригующе! — Потом, насупившись, поспешила пояснить:
— Я просто хотела сказать, что, ежели б кого-то и впрямь могли переправить вперед во времени, это было бы, конечно, событием впечатляющим, но коль скоро такое просто исключено, то нет тут и ничего интригующего!
Он озадаченно глядел на нее, но она уже начинала привыкать к подобному выражению его лица.
— Возможно, есть нечто, известное вам, и мне предназначено узнать это у вас, — сказал Николас и, пододвинувшись, навис над нею. — Скажите, а что вам известно о королевском декрете? Кто мог сказать королеве, будто я собираю войско с намерением свергнуть ее?
— Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите: ведь все эти события произошли давным-давно! — воскликнула Дуглесс. — Слушайте, а почему бы вам не остаться тут, а? Зачем вам возвращаться? Вы могли бы найти себе работу. Например, в качестве преподавателя истории, специализирующегося на эпохе королевы Елизаветы, вы были бы просто неподражаемы! Да даже попросту продав свои монеты, вы могли бы получить достаточно средств, чтобы жить безбедно, — если бы, конечно, с умом вложили деньги! Мой отец мог бы вам помочь с этим или мой дядя Джей Ти — они оба отлично разбираются во всем, что касается денег!
— Но я обязан вернуться! — шепотом ответил Николас, обхватывая левой рукой свою сжатую в кулак правую. — Честь моя под угрозой, и само будущее рода Стэффордов поставлено на карту. Если я не вернусь, все конфискуют!
— Конфискуют? — переспросила Дуглесс. Она была достаточно сведуща в истории средних веков, чтобы иметь представление, о чем он говорит!
— Обычно высокородный подданный вынужденно передавал свои земли в собственность короля или королевы в случаях, когда его обвиняли… обвиняли… — Тут она запнулась, и он, повернувшись, воззрился на нее. — …В предательстве, — закончила она уже шепотом. — Скажите, а как… как именно вы ушли из жизни?
— Я полагаю, что меня казнили, — ответил он.
Глава 4
Дуглесс как-то перестала думать о том, правда ли, что он прибыл из шестнадцатого столетия.
— Расскажите же мне все! — шепнула она. Он еще немного походил взад и вперед, потом остановился, разглядывая надгробие, и, подойдя к ней, сел рядом.
— У меня земли в Уэльсе, — тихо проговорил он. — Когда стало известно, что на мои земли собираются напасть, я собрал армию. Но в спешке не обратился к королеве за дозволением. И ей… — Он не договорил и устремил взор куда-то в пространство, и выражение его глаз было при этом гневным и жестким. — В общем, — продолжил он, — королеве сообщили, будто армия эта предназначена для того, чтобы оказать помощь войскам юной правительницы шотландцев.
— Марии, королеве Шотландии, — подсказала Дуглесс, и он согласно кивнул.
— Меня поспешно осудили и приговорили к казни через отсечение головы. И до казни оставалось всего три дня, когда вы… когда вы вызвали меня сюда!
— Ой, ну в таком случае вам. просто повезло! — воскликнула Дуглесс. — Отсечение головы — это так отвратительно! В наше время такого не делают!
— А разве у вас не бывает измен? А какой же род наказания у вас есть для людей благородного звания? — Она хотела было ответить, но он жестом остановил ее. — Неважно, я все-таки должен договорить. Моя мать — женщина влиятельная, и у нее есть друзья. Она потрудилась над доказательствами моей невиновности, и, если я не вернусь и не спасу себя, она потеряет все и станет нищей!
— То есть королева все у нее изымет? — спросила Дуглесс.
— Да, все, — ответил он.
Дуглесс погрузилась в размышления. Разумеется, на самом-то деле ничего этого просто нет, но, если б подобное было реальностью, то и сегодня можно было бы извлечь кое-какие уроки из написанного в исторических сочинениях!
— А вы подозреваете кого-нибудь, кто мог бы наговорить королеве, будто ваше войско предназначено для того, чтобы лишить ее трона? — спросила она. — Нет, никого, — ответил он и в отчаянии закрыл лицо ладонями.
Дуглесс захотелось подойти к нему, погладить по волосам, быть может, даже помассировать ему шею. Она уже хотела шагнуть к нему, но остановилась: ведь это его, не ее проблемы! С какой стати именно она должна помогать этому мужчине, несправедливо обвиненному в предательстве, и выяснять причины, по которым это произошло?!
Но сама мысль о творящейся несправедливости вызывала у нее дрожь. Возможно, это у нее в крови! Ведь ее дедушка, Хэнк Монтгомери, до того как осесть и начать управлять Варбрукской судоходной компанией, был организатором профсоюза. Он и нынче ненавидит любую несправедливость и жизнью готов рисковать, только бы предотвратить ее.
— Мой отец — профессор и занимается историей средних исков, а я иногда помогала ему в исследованиях, — произнесла вслух Дуглесс. — Может, вас… хм, как бы это сказать? — подключили ко мне именно потому, что я способна оказывать помощь в научной работе? Или еще потому, что меня безжалостно бросили и я призывала на помощь мужчину в рыцарских штанах и со шпагой в руке? Не так уж много таких женщин на свете.
Услыхав это, Николас так и замер на месте, и выражение лица его сделалось сперва недоуменным, а затем сердитым.
— Так вы имеете в виду мои штаны? Вы что, потешаетесь над моим одеянием, да?! Да эти… эти ваши… — ну, как их?
— Брюки.
— Да, брюки! Да они ведь сковывают мужчину, путаются в ногах! Я даже нагнуться как следует не могу! А это что такое?! — возмущенно произнес он, засовывая руки в карманы. — Да в них ничего нельзя положить! А вчера ночью, на дожде я совершенно замерз и…
— Но хоть сегодня-то не горячитесь! — улыбаясь попросила она.
— Ну, а это?! — воскликнул он и, отодвигая в сторону планку на ширинке, продемонстрировал ей молнию. — Да это же способно только вред причинить мужчине!
Заливаясь смехом, Дуглесс воскликнула:
— Но если б вы надели трусы, а не оставили их валяться на постели, молния, очевидно, не нанесла бы вам никакого ущерба!
— Трусы? — недоуменно переспросил он. — А что это такое?
— Ну, такие, синтетические — помните?
— Ах да! — проговорил он, и на губах его тоже появилась улыбка.
А что же мне еще остается, как не смеяться? — почему-то вдруг подумала Дуглесс. — Или еще поплакать, что ли? Когда она собиралась в эту романтическую пятинедельную поездку, шестеро подруг устроили прощальный ужин и пожелали ей счастливого путешествия! А в результате — не прошло и пяти дней, а она уже стремится домой!
Спросить бы по-честному себя, как бы она предпочла провести оставшиеся четыре с половиной недели отпуска: торчать при Роберте с Глорией или же помогать этому человеку в его копаниях в том, что, может быть, было, а может, и не было его прошлым?! Вся эта история ей живо напоминает один роман о призраках: героиня, придя в библиотеку только что снятого ею на лето дома и прочтя одну из книг, узнает, что на этом доме лежит проклятье.
— Ну, ладно, я стану помогать вам! — к собственному удивлению вдруг выпалила Дуглесс.
Николас уселся с нею рядом, взял ее руку в свою и пылко поцеловал тыльную сторону ладони.
— Сердцем вы — настоящая леди! — воскликнул он. Глядя поверх его склоненной головы, она улыбнулась, но затем улыбка исчезла.
— Что значит «сердцем»? — с возмущением спросила она. — Вы хотите сказать, что во всем остальном я — не леди, да?! Слегка пожав плечами, он ответил:
— Ну кто же способен постичь пути Господни, связавшие меня с простолюдинкой?!
— Да как вы… — начала было она и уже готова была выпалить ему, что дядя ее — король Ланконии и что она нередко целое лето проводит, развлекаясь напропалую со своими шестью кузинами и кузенами, и все они — принцы и принцессы! Но что-то ее остановило, и фразы эти так и не сорвались у нее с языка. Черт с ним, пусть думает все, что ему угодно! — решила она.
— Так может, мне следует титуловать вас не иначе как «ваша милость»? — насмешливо спросила она.
— Что ж, — отозвался Николас, задумчиво хмуря брови, — я и эту возможность обдумывал! В своем нынешнем обличье я могу передвигаться, зная, что мне ничто не угрожает, ибо эти одежды — точно такие же, как и на всех прочих. Экономические законы, что действуют у вас в государстве, просто не поддаются моему разумению! Мне вот следовало бы нанять прислугу, но, как это ни странно, какая-то рубашка стоит столько же, сколько слуга зарабатывает за год! Я не могу понять вашего жизненного устройства и часто… часто я… — тут он отвернулся от нее и договорил:
— я попадаю в дурацкое положение!
— Ох, ну и что с того?! Это и со мной случается, хоть я и росла в этом веке! — утешила его Дуглесс.
— Да, но вы — женщина! — парировал он.
— А, так, значит?! — воскликнула она. — Стало быть, прежде всего давайте с полной откровенностью уясним для себя одно: в нашем веке женщины больше не являются рабынями мужчин! Мы, женщины, говорим, что хотим, и делаем, что хотим! И мы существуем вовсе не для одного лишь вашего удовольствия!
Николас неспешно повернулся и поглядел ей в глаза:
— Значит, в ваше время именно в такое и верят, да? Верят, что в мою эпоху женщины предназначались только для удовольствия?!
— Да! — с горячностью произнесла Дуглесс. — И они все были послушны, покорны, позволяли запирать себя в стенах какого-нибудь замка и не возражали, когда их только брюхатили и не пускали в школу!
— Нет, мне следовало бы поведать это матери! — смеясь вскричал Николас. — Да, моей матери, похоронившей трех мужей! Сам король Генри как-то сказал, что ее мужья не противились смерти, ибо ни у одного из них не было и половины ее мужества! Вы говорите «покорны»?! О нет, сударыня, они вовсе не были покорными! И еще — «в школу не пускали»?! Да моя мать говорит на четырех языках и участвует в философских диспутах!
— Что ж, — стояла на своем Дуглесс, — в таком случае ваша мать — просто исключение! Но я уверена, что большинство женщин были забитыми и подвергались грубому обращению!
При этих словах он пристально посмотрел на нее и промолвил:
— А что, в нынешнее-то время все мужчины благородны, да? И они никогда не бросают женщин в одиночестве, оставляя их на милость черни?!
Дуглесс покраснела и отвернулась. Может, сейчас и не самое лучшее время для подобных споров! — подумала она.
— Ладно, вы свою позицию изложили, давайте-ка вернемся к делу! — проговорила она, снова повернувшись к нему, — Сначала мы с вами отправимся в аптеку, то бишь в «кэмист», как они тут это называют, и купим все, что требуется для приведения себя в порядок. И «тени» для глаз, и румяна, и зубные щетки, и пасту для чистки зубов, и крем, — вздыхая, начала перечислять она. — Я сейчас, кажется, не сходя с места, убила бы кого-нибудь за тюбик губной помады! — Тут она сделала паузу и, поглядев на него, скомандовала:
— А ну-ка, покажите мне ваши зубы!
— Но, сударыня! — возмутился он.
— Давайте-ка я осмотрю ваши зубы! — невозмутимо повторила она. Если он — какой-то переутомленный аспирант, то у него во рту, конечно же, должны быть пломбы, если же и впрямь явился из шестнадцатого столетия, то, ясное дело, его зубов еще ни один дантист не касался, — рассудила она.
Поколебавшись, Николас все-таки разинул рот, и Дуглесс принялась двигать его голову то в одну сторону, то в другую, пытаясь получше рассмотреть каждый зуб. Три коренных зуба у него были удалены, еще в одном, похоже, намечался кариес, но вроде бы последствий трудов какого-нибудь современного дантиста не видно!
— Надо будет вам показаться зубному врачу, — заявила она. Николас даже отшатнулся от нее:
— Но зуб-то еще не настолько болит, чтобы его выдирать!
— Теперь понятно, почему у вас недостает трех зубов! — заявила Дуглесс. — Значит, их выдрали, да?
Видимо, он считал это чем-то само собой разумеющимся, так что Дуглесс пришлось показать ему пломбы в собственных зубах и объяснить, чем, собственно, занимается зубной врач.
— А, вот вы где! — раздался вдруг голос священника из дальнего конца церкви. — А то я все гадал, помирились вы или нет!
— Нет, мы не… — начала было Дуглесс и, запнувшись, договорила: Да, конечно же, мы помирились! — И, поднявшись со скамьи, продолжила:
— Нам пора идти, у нас еще куча всяких дел! Николас, вы готовы?
Он с улыбкой предложил ей руку, и они вышли из церкви. Во дворе Дуглесс остановилась и посмотрела на огороженное прицерковное кладбище: только вчера Роберт бросил ее здесь!
— А что это там посверкивает? — спросил Николас, глядя в сторону одной из могильных оградок.
Это была та самая могила, возле которой грохнулась, споткнувшись, Глория, — а потом еще врала Роберту, что это Дуглесс ее оцарапала! Сгорая от любопытства, Дуглесс направилась к могильному камню: у самого его подножия, прикрытый травой и грязью, валялся бриллиантовый браслет Глории ценою в пять тысяч долларов! Подняв его, Дуглесс чуть поиграла с ним при солнечном свете.
— Бриллианты превосходного качества, — прокомментировал Николас, — а изумруды — порядочная дешевка!
Смеясь и сжимая в руке браслетик, Дуглесс воскликнула:
— Ну, теперь-то я его найду! Теперь он вынужден будет ко мне вернуться! — После чего она прошла назад в церковь и попросила священника, если объявится Роберт Уитли и спросит о браслете, сказать, что браслет у нее, у Дуглесс. И она сообщила священнику название гостиницы, в которой остановились они с Николасом.
Выходя из церкви, она испытывала необыкновенный подъем: теперь все должно сработать наилучшим образом! Роберт наверняка будет очень ей признателен за найденный браслетик, и… кто знает? Не исключено, что она может улететь из Англии, получив-таки предложение руки и сердца!
— Ладно, пошли теперь по магазинам! — весело сказала она Николасу. Пока они шли по улице, мысленно она уже составила список нужных ей вещей, чтобы предстать перед Робертом в самой лучшей форме! Ей необходимо все для лица и волос, одежда, и, конечно же, новая блузка — взамен той, у которой порван рукав!
Прежде всего они отправились к торговцу монетами и загнали еще монетку — на этот раз за полторы тысячи фунтов. У себя в гостинице Дуглесс распорядилась оставить за ними их номер еще на трое суток. За это время торговец сумеет найти покупателя на более редкие монеты Николаса. А Роберту это даст время найти ее.
Затем они направились в аптеку.
— Что это такое? — шепотом спросил Николас, разглядывая бесконечные ряды каких-то веселой расцветки упаковок.
— Это — обычная для аптеки всячина: шампуни, зубные пасты, деодоранты, — пояснила Дуглесс.
— Я не знаю, что означают эти слова, — сказал Николас. Все мысли в голове у Дуглесс сосредоточились исключительно на Роберте и браслетике в ее кармане, но она все же сообразила, что на товары в витрине можно, конечно, поглядеть и глазами человека елизаветинских времен — при той, разумеется, оговорке, что Николас был-таки этим человеком из прошлого, хотя, несомненно, он им не мог быть! Со времен учебы в институте Дуглесс помнила, что до недавнего времени люди изготавливали у себя дома все, в чем нуждались.
— Вот это — шампунь, им моют голову, — принялась пояснять она и, открыв упаковку с шампунем, изготовленным на основе папайи, предложила:
— Понюхайте!
Николас понюхал и восхищенно улыбнулся.
— А это — огуречный, — сказала она, открывая другую упаковку. — А вот этот — клубничный! — И, показывая ему лосьон, употребляемый после бритья, спросила:
— Вы не хотели бы сбрить бороду?
Поглаживая рукой бородку, Николас ответил:
— Что-то я действительно не видел тут у вас мужчин с бородами!
— Да нет, — сказала Дуглесс, — кое-кто все же носит бороды, но, по правде говоря, это уже не модно.
— Хорошо, в таком случае я найду парикмахера и сбрею ее, — сказал Николас и, помолчав, спросил:
— А парикмахеры-то у вас есть?
— Да, — ответила Дуглесс, — парикмахеры у нас еще имеются!
— И он может залить серебром мой ноющий зуб тоже? — опять спросил он.
— Да нет, что вы! — засмеялась Дуглесс. — В наше время парикмахеры и дантисты — люди разных профессий. Выберите-ка себе лосьон для бритья, а я пока поищу крем и лезвия. — И, подхватив небольшую корзиночку для покупок, она принялась заполнять ее шампунями, тюбиками с краской для волос, расческами, зубными щетками, пастой, кремами и даже положила в нее портативный дорожный набор с электробигуди. В тот самый момент, когда Дуглесс, предвкушая удовольствие, любовалась косметическим набором, она услышала где-то у себя за спиной неясный шум — похоже, это Николас пытался привлечь к себе ее внимание.
Обогнув прилавок, она увидела, что Николас вскрыл тюбик с зубной пастой и выдавил ее на стеллажи с товарами.
— Я только хотел понюхать! — строго проговорил он, и Дуглесс поняла, что он испытывает сильнейшее смущение.
— Расскажите же мне все! — шепнула она. Он еще немного походил взад и вперед, потом остановился, разглядывая надгробие, и, подойдя к ней, сел рядом.
— У меня земли в Уэльсе, — тихо проговорил он. — Когда стало известно, что на мои земли собираются напасть, я собрал армию. Но в спешке не обратился к королеве за дозволением. И ей… — Он не договорил и устремил взор куда-то в пространство, и выражение его глаз было при этом гневным и жестким. — В общем, — продолжил он, — королеве сообщили, будто армия эта предназначена для того, чтобы оказать помощь войскам юной правительницы шотландцев.
— Марии, королеве Шотландии, — подсказала Дуглесс, и он согласно кивнул.
— Меня поспешно осудили и приговорили к казни через отсечение головы. И до казни оставалось всего три дня, когда вы… когда вы вызвали меня сюда!
— Ой, ну в таком случае вам. просто повезло! — воскликнула Дуглесс. — Отсечение головы — это так отвратительно! В наше время такого не делают!
— А разве у вас не бывает измен? А какой же род наказания у вас есть для людей благородного звания? — Она хотела было ответить, но он жестом остановил ее. — Неважно, я все-таки должен договорить. Моя мать — женщина влиятельная, и у нее есть друзья. Она потрудилась над доказательствами моей невиновности, и, если я не вернусь и не спасу себя, она потеряет все и станет нищей!
— То есть королева все у нее изымет? — спросила Дуглесс.
— Да, все, — ответил он.
Дуглесс погрузилась в размышления. Разумеется, на самом-то деле ничего этого просто нет, но, если б подобное было реальностью, то и сегодня можно было бы извлечь кое-какие уроки из написанного в исторических сочинениях!
— А вы подозреваете кого-нибудь, кто мог бы наговорить королеве, будто ваше войско предназначено для того, чтобы лишить ее трона? — спросила она. — Нет, никого, — ответил он и в отчаянии закрыл лицо ладонями.
Дуглесс захотелось подойти к нему, погладить по волосам, быть может, даже помассировать ему шею. Она уже хотела шагнуть к нему, но остановилась: ведь это его, не ее проблемы! С какой стати именно она должна помогать этому мужчине, несправедливо обвиненному в предательстве, и выяснять причины, по которым это произошло?!
Но сама мысль о творящейся несправедливости вызывала у нее дрожь. Возможно, это у нее в крови! Ведь ее дедушка, Хэнк Монтгомери, до того как осесть и начать управлять Варбрукской судоходной компанией, был организатором профсоюза. Он и нынче ненавидит любую несправедливость и жизнью готов рисковать, только бы предотвратить ее.
— Мой отец — профессор и занимается историей средних исков, а я иногда помогала ему в исследованиях, — произнесла вслух Дуглесс. — Может, вас… хм, как бы это сказать? — подключили ко мне именно потому, что я способна оказывать помощь в научной работе? Или еще потому, что меня безжалостно бросили и я призывала на помощь мужчину в рыцарских штанах и со шпагой в руке? Не так уж много таких женщин на свете.
Услыхав это, Николас так и замер на месте, и выражение лица его сделалось сперва недоуменным, а затем сердитым.
— Так вы имеете в виду мои штаны? Вы что, потешаетесь над моим одеянием, да?! Да эти… эти ваши… — ну, как их?
— Брюки.
— Да, брюки! Да они ведь сковывают мужчину, путаются в ногах! Я даже нагнуться как следует не могу! А это что такое?! — возмущенно произнес он, засовывая руки в карманы. — Да в них ничего нельзя положить! А вчера ночью, на дожде я совершенно замерз и…
— Но хоть сегодня-то не горячитесь! — улыбаясь попросила она.
— Ну, а это?! — воскликнул он и, отодвигая в сторону планку на ширинке, продемонстрировал ей молнию. — Да это же способно только вред причинить мужчине!
Заливаясь смехом, Дуглесс воскликнула:
— Но если б вы надели трусы, а не оставили их валяться на постели, молния, очевидно, не нанесла бы вам никакого ущерба!
— Трусы? — недоуменно переспросил он. — А что это такое?
— Ну, такие, синтетические — помните?
— Ах да! — проговорил он, и на губах его тоже появилась улыбка.
А что же мне еще остается, как не смеяться? — почему-то вдруг подумала Дуглесс. — Или еще поплакать, что ли? Когда она собиралась в эту романтическую пятинедельную поездку, шестеро подруг устроили прощальный ужин и пожелали ей счастливого путешествия! А в результате — не прошло и пяти дней, а она уже стремится домой!
Спросить бы по-честному себя, как бы она предпочла провести оставшиеся четыре с половиной недели отпуска: торчать при Роберте с Глорией или же помогать этому человеку в его копаниях в том, что, может быть, было, а может, и не было его прошлым?! Вся эта история ей живо напоминает один роман о призраках: героиня, придя в библиотеку только что снятого ею на лето дома и прочтя одну из книг, узнает, что на этом доме лежит проклятье.
— Ну, ладно, я стану помогать вам! — к собственному удивлению вдруг выпалила Дуглесс.
Николас уселся с нею рядом, взял ее руку в свою и пылко поцеловал тыльную сторону ладони.
— Сердцем вы — настоящая леди! — воскликнул он. Глядя поверх его склоненной головы, она улыбнулась, но затем улыбка исчезла.
— Что значит «сердцем»? — с возмущением спросила она. — Вы хотите сказать, что во всем остальном я — не леди, да?! Слегка пожав плечами, он ответил:
— Ну кто же способен постичь пути Господни, связавшие меня с простолюдинкой?!
— Да как вы… — начала было она и уже готова была выпалить ему, что дядя ее — король Ланконии и что она нередко целое лето проводит, развлекаясь напропалую со своими шестью кузинами и кузенами, и все они — принцы и принцессы! Но что-то ее остановило, и фразы эти так и не сорвались у нее с языка. Черт с ним, пусть думает все, что ему угодно! — решила она.
— Так может, мне следует титуловать вас не иначе как «ваша милость»? — насмешливо спросила она.
— Что ж, — отозвался Николас, задумчиво хмуря брови, — я и эту возможность обдумывал! В своем нынешнем обличье я могу передвигаться, зная, что мне ничто не угрожает, ибо эти одежды — точно такие же, как и на всех прочих. Экономические законы, что действуют у вас в государстве, просто не поддаются моему разумению! Мне вот следовало бы нанять прислугу, но, как это ни странно, какая-то рубашка стоит столько же, сколько слуга зарабатывает за год! Я не могу понять вашего жизненного устройства и часто… часто я… — тут он отвернулся от нее и договорил:
— я попадаю в дурацкое положение!
— Ох, ну и что с того?! Это и со мной случается, хоть я и росла в этом веке! — утешила его Дуглесс.
— Да, но вы — женщина! — парировал он.
— А, так, значит?! — воскликнула она. — Стало быть, прежде всего давайте с полной откровенностью уясним для себя одно: в нашем веке женщины больше не являются рабынями мужчин! Мы, женщины, говорим, что хотим, и делаем, что хотим! И мы существуем вовсе не для одного лишь вашего удовольствия!
Николас неспешно повернулся и поглядел ей в глаза:
— Значит, в ваше время именно в такое и верят, да? Верят, что в мою эпоху женщины предназначались только для удовольствия?!
— Да! — с горячностью произнесла Дуглесс. — И они все были послушны, покорны, позволяли запирать себя в стенах какого-нибудь замка и не возражали, когда их только брюхатили и не пускали в школу!
— Нет, мне следовало бы поведать это матери! — смеясь вскричал Николас. — Да, моей матери, похоронившей трех мужей! Сам король Генри как-то сказал, что ее мужья не противились смерти, ибо ни у одного из них не было и половины ее мужества! Вы говорите «покорны»?! О нет, сударыня, они вовсе не были покорными! И еще — «в школу не пускали»?! Да моя мать говорит на четырех языках и участвует в философских диспутах!
— Что ж, — стояла на своем Дуглесс, — в таком случае ваша мать — просто исключение! Но я уверена, что большинство женщин были забитыми и подвергались грубому обращению!
При этих словах он пристально посмотрел на нее и промолвил:
— А что, в нынешнее-то время все мужчины благородны, да? И они никогда не бросают женщин в одиночестве, оставляя их на милость черни?!
Дуглесс покраснела и отвернулась. Может, сейчас и не самое лучшее время для подобных споров! — подумала она.
— Ладно, вы свою позицию изложили, давайте-ка вернемся к делу! — проговорила она, снова повернувшись к нему, — Сначала мы с вами отправимся в аптеку, то бишь в «кэмист», как они тут это называют, и купим все, что требуется для приведения себя в порядок. И «тени» для глаз, и румяна, и зубные щетки, и пасту для чистки зубов, и крем, — вздыхая, начала перечислять она. — Я сейчас, кажется, не сходя с места, убила бы кого-нибудь за тюбик губной помады! — Тут она сделала паузу и, поглядев на него, скомандовала:
— А ну-ка, покажите мне ваши зубы!
— Но, сударыня! — возмутился он.
— Давайте-ка я осмотрю ваши зубы! — невозмутимо повторила она. Если он — какой-то переутомленный аспирант, то у него во рту, конечно же, должны быть пломбы, если же и впрямь явился из шестнадцатого столетия, то, ясное дело, его зубов еще ни один дантист не касался, — рассудила она.
Поколебавшись, Николас все-таки разинул рот, и Дуглесс принялась двигать его голову то в одну сторону, то в другую, пытаясь получше рассмотреть каждый зуб. Три коренных зуба у него были удалены, еще в одном, похоже, намечался кариес, но вроде бы последствий трудов какого-нибудь современного дантиста не видно!
— Надо будет вам показаться зубному врачу, — заявила она. Николас даже отшатнулся от нее:
— Но зуб-то еще не настолько болит, чтобы его выдирать!
— Теперь понятно, почему у вас недостает трех зубов! — заявила Дуглесс. — Значит, их выдрали, да?
Видимо, он считал это чем-то само собой разумеющимся, так что Дуглесс пришлось показать ему пломбы в собственных зубах и объяснить, чем, собственно, занимается зубной врач.
— А, вот вы где! — раздался вдруг голос священника из дальнего конца церкви. — А то я все гадал, помирились вы или нет!
— Нет, мы не… — начала было Дуглесс и, запнувшись, договорила: Да, конечно же, мы помирились! — И, поднявшись со скамьи, продолжила:
— Нам пора идти, у нас еще куча всяких дел! Николас, вы готовы?
Он с улыбкой предложил ей руку, и они вышли из церкви. Во дворе Дуглесс остановилась и посмотрела на огороженное прицерковное кладбище: только вчера Роберт бросил ее здесь!
— А что это там посверкивает? — спросил Николас, глядя в сторону одной из могильных оградок.
Это была та самая могила, возле которой грохнулась, споткнувшись, Глория, — а потом еще врала Роберту, что это Дуглесс ее оцарапала! Сгорая от любопытства, Дуглесс направилась к могильному камню: у самого его подножия, прикрытый травой и грязью, валялся бриллиантовый браслет Глории ценою в пять тысяч долларов! Подняв его, Дуглесс чуть поиграла с ним при солнечном свете.
— Бриллианты превосходного качества, — прокомментировал Николас, — а изумруды — порядочная дешевка!
Смеясь и сжимая в руке браслетик, Дуглесс воскликнула:
— Ну, теперь-то я его найду! Теперь он вынужден будет ко мне вернуться! — После чего она прошла назад в церковь и попросила священника, если объявится Роберт Уитли и спросит о браслете, сказать, что браслет у нее, у Дуглесс. И она сообщила священнику название гостиницы, в которой остановились они с Николасом.
Выходя из церкви, она испытывала необыкновенный подъем: теперь все должно сработать наилучшим образом! Роберт наверняка будет очень ей признателен за найденный браслетик, и… кто знает? Не исключено, что она может улететь из Англии, получив-таки предложение руки и сердца!
— Ладно, пошли теперь по магазинам! — весело сказала она Николасу. Пока они шли по улице, мысленно она уже составила список нужных ей вещей, чтобы предстать перед Робертом в самой лучшей форме! Ей необходимо все для лица и волос, одежда, и, конечно же, новая блузка — взамен той, у которой порван рукав!
Прежде всего они отправились к торговцу монетами и загнали еще монетку — на этот раз за полторы тысячи фунтов. У себя в гостинице Дуглесс распорядилась оставить за ними их номер еще на трое суток. За это время торговец сумеет найти покупателя на более редкие монеты Николаса. А Роберту это даст время найти ее.
Затем они направились в аптеку.
— Что это такое? — шепотом спросил Николас, разглядывая бесконечные ряды каких-то веселой расцветки упаковок.
— Это — обычная для аптеки всячина: шампуни, зубные пасты, деодоранты, — пояснила Дуглесс.
— Я не знаю, что означают эти слова, — сказал Николас. Все мысли в голове у Дуглесс сосредоточились исключительно на Роберте и браслетике в ее кармане, но она все же сообразила, что на товары в витрине можно, конечно, поглядеть и глазами человека елизаветинских времен — при той, разумеется, оговорке, что Николас был-таки этим человеком из прошлого, хотя, несомненно, он им не мог быть! Со времен учебы в институте Дуглесс помнила, что до недавнего времени люди изготавливали у себя дома все, в чем нуждались.
— Вот это — шампунь, им моют голову, — принялась пояснять она и, открыв упаковку с шампунем, изготовленным на основе папайи, предложила:
— Понюхайте!
Николас понюхал и восхищенно улыбнулся.
— А это — огуречный, — сказала она, открывая другую упаковку. — А вот этот — клубничный! — И, показывая ему лосьон, употребляемый после бритья, спросила:
— Вы не хотели бы сбрить бороду?
Поглаживая рукой бородку, Николас ответил:
— Что-то я действительно не видел тут у вас мужчин с бородами!
— Да нет, — сказала Дуглесс, — кое-кто все же носит бороды, но, по правде говоря, это уже не модно.
— Хорошо, в таком случае я найду парикмахера и сбрею ее, — сказал Николас и, помолчав, спросил:
— А парикмахеры-то у вас есть?
— Да, — ответила Дуглесс, — парикмахеры у нас еще имеются!
— И он может залить серебром мой ноющий зуб тоже? — опять спросил он.
— Да нет, что вы! — засмеялась Дуглесс. — В наше время парикмахеры и дантисты — люди разных профессий. Выберите-ка себе лосьон для бритья, а я пока поищу крем и лезвия. — И, подхватив небольшую корзиночку для покупок, она принялась заполнять ее шампунями, тюбиками с краской для волос, расческами, зубными щетками, пастой, кремами и даже положила в нее портативный дорожный набор с электробигуди. В тот самый момент, когда Дуглесс, предвкушая удовольствие, любовалась косметическим набором, она услышала где-то у себя за спиной неясный шум — похоже, это Николас пытался привлечь к себе ее внимание.
Обогнув прилавок, она увидела, что Николас вскрыл тюбик с зубной пастой и выдавил ее на стеллажи с товарами.
— Я только хотел понюхать! — строго проговорил он, и Дуглесс поняла, что он испытывает сильнейшее смущение.