Страница:
В одной из книг повествовалось о том, что собой представляли медицинские новации Николаса, в частности, его крестовые походы против грязи, борьба за чистоту. «Если бы его советам в достаточной мере вняли, — сообщал автор, — то основы современной медицины оказались бы заложенными несколькими столетиями ранее».
«Намного опередил свое время!» — утверждалось по поводу различных вещей в разных книгах.
Дуглесс откинулась на спинку кресла. Значит, нет больше никаких упоминаний об Арабелле Настольной! И никакой высосанной из пальца и вычитанной из чьего-то дневника истории о том, каким бабником был некогда Николас! И ни слова о предательстве! И ничего о заговоре, в котором участвовали его супруга и его друг! Самое же главное — никакой казни!
Она покинула библиотеку, когда ее уже собирались закрывать, и поехала назад, в Эшбертон. Ее номер в гостинице все еще оставался за нею, и в шкафу висели ее тряпки.
Оказавшись в номере, она обнаружила, что испытывает некоторые трудности с привыканием ко всему современному, в особенности к ванной. Моясь под душем, она почувствовала, что ей неприятна горячая вода и секущие тело иголочки струй. Подав в душ одну холодную воду и привернув кран так, чтобы из него лилась лишь слабая струйка, Дуглесс почувствовала себя более привычно.
Работающий в туалете слив показался ей попросту какой-то ненужной растратой воды, и она не переставала в удивлении глядеться в большое зеркало на стене.
Съев ужин, который ей доставили в номер, Дуглесс надела тонюсенькую ночную рубашку и почувствовала себя прямо-таки падшей женщиной! А улегшись в постель, ощутила одиночество из-за того, что рядом с нею не посапывает во сне Гонория.
К собственному удивлению, заснула она мгновенно и, если и видела какие-то сны, то вспомнить их уже не могла.
Утром она привела в некоторое замешательство прислугу гостиницы, когда на завтрак заказала для себя жареную говядину и пиво, но англичане, должно быть, с большей терпимостью и пониманием, чем другие люди, относятся ко всяким экстравагантным чудакам!
До Торнвика она добралась ровно в десять утра, как раз когда открывали ворота для экскурсантов. Купив входной билет, Дуглесс двинулась по положенному маршруту. Экскурсовод пространно повествовала о семействе Стэффорд — о тех из них, кто сейчас владел замком, и в особенности о блистательном Николасе Стэффорде.
— Он так никогда и не женился, — сообщила экскурсовод, нервно подергивая веком, — но у него был сын по имени Джеймс. Когда старший брат Николаса умер, не оставив потомства, его собственность унаследовал Николас, а после его кончины земли Стэффордов отошли Джеймсу.
Дуглесс улыбнулась, вспоминая славного малыша, с которым играла.
Экскурсовод между тем продолжала:
— Джеймс заключил чрезвычайно выгодный брак и утроил наследственное состояние семейства. Именно благодаря Джеймсу семейство Стэффордов получило по-настоящему значительные средства!
И этот мальчик мог бы умереть, если бы она, Дуглесс, не вмешалась тогда!
Гид, продолжая свой рассказ о следующих поколениях семейства Стэффорд, предложила экскурсантам перейти в другой зал, но Дуглесс потихоньку ускользнула из группы. Когда она была в Торнвике во время прежнего своего посещения, половина замка лежала в руинах, и Николас показал ей консоль с профилем Кита — наверху, примерно на той высоте, где должен был находиться третий этаж здания. К сожалению, однако, помещения третьего этажа были закрыты для публики.
Приоткрыв дверь с надписью «Вход воспрещен», Дуглесс оказалась в небольшой гостиной с мебелью, обтянутой типично английским ситцем. Ощущая себя в какой-то степени шпионкой, но одновременно твердо зная, что это необходимо, Дуглесс прокралась к дверям и тихонько выглянула. В холле никого не было, и она на цыпочках перебежала через него, с благодарностью думая, что по коврам украдкой пробираться по дому куда проще, чем по полам, прикрытым шуршащими соломенными циновками.
Найдя лестницу, она поднялась на третий этаж. Дважды ей пришлось прятаться, услышав чьи-то шаги, но ее никто не заметил. В доме Николаса было так много слуг, что никому из тайно проникших во внутренние покои не удалось бы добраться незамеченным до третьего этажа, но те времена давным-давно прошли!
Оказавшись на третьем этаже, Дуглесс не сразу сориентировалась и старалась припомнить, где же все-таки должна находиться эта самая консоль. Она тщательно проверила одну за другой три комнаты, пока наконец не проникла в спальню и не увидела ее — консоль выступала вверху, над красивым шкафом для одежды, отделанным ореховым деревом.
В это время из соседнего помещения, где находилась ванная, в спальню зашла горничная, и Дуглесс буквально распласталась в промежутке между гардеробом и стеной и затаила дыхание. Горничная, проверив, на месте ли простыни на кровати, вышла из комнаты.
Оставшись в одиночестве, Дуглесс тотчас взялась за работу: придвинув к гардеробу тяжелый стул, она влезла на него, а затем — после трех неудачных попыток — на верх гардероба. Едва она просунула ладонь под старинную каменную консоль, как дверь вновь открылась и Дуглесс затаилась, прижавшись к стене.
В комнату опять вошла горничная, на этот раз с целой охапкой полотенец в руках, и Дуглесс затаив дыхание ждала, когда женщина снова покинет спальню.
Когда дверь за горничной закрылась, Дуглесс ощупала каменный лик Кита — все казалось выполненным с большим запасом прочности. Теперь она пожалела, что не проявила достаточной предусмотрительности и не прихватила с собой хотя бы отвертку или небольшой ломик. Она тянула за каменный лик, раскачивала его и была уже готова отказаться от своей затеи, когда вдруг почувствовала, что камень поддается под ее рукой.
Она ободрала кожу на костяшках пальцев и обломала все ногти, но зато смогла наконец-то отодвинуть каменный лик в сторону. Из-за него при этом выдвинулся продолговатый камень, вошедший аккуратно в выемку консоли.
Пристав на цыпочки, Дуглесс заглянула за барельеф. Внутри в укрытии лежало что-то, завернутое в тряпицу. Быстро схватив сверток, она сунула его в карман, задвинула барельеф на место и осторожно спустилась со шкафа. Времени для того, чтобы поставить на место стул, у нее не было, и она поспешила прочь из спальни.
Никто ее не заметил, и она благополучно присоединилась к своей группе как раз тогда, когда все осматривали последнее помещение.
— А здесь перед нами экспозиция кружев, — вещала гид. — Большая часть образцов относится к викторианскому времени, но есть и небольшой образчик кружев шестнадцатого столетия.
Дуглесс со всем вниманием принялась слушать пояснения экскурсовода.
— Весьма вероятно, что, хотя лорд Николас Стэффорд, живший в шестнадцатом веке, никогда не вступал в брак, — рассказывала гид, — в его жизни была некая таинственная незнакомка. Уже лежа на смертном одре, он попросил, чтобы его похоронили вместе с этим кусочком кружева. Его сын Джеймс говорил позже, что, поскольку это кружево значило столь много для его возлюбленного родителя, его следует бережно хранить в семье на самом почетном месте!
Дуглесс пришлось ждать, пока другие экскурсанты не осмотрят кружево и не пойдут дальше. Наконец она и сама заглянула в витрину — там, под стеклом, лежал пожелтевший и сделавшийся ветхим тот самый кружевной воротничок, который некогда сплела для нее Гонория. Внутри было искусно выработано имя «Дуглесс».
— Что? Дуглесс? — сказал один из экскурсантов, хихикая. — А может, старина Ник и не женился-то просто потому, что был немножко… — и он, покрутив в воздухе ладонью руки, договорил:
— …ну, да вы сами знаете!
— К вашему сведению, — взорвалась Дуглесс, не дожидаясь, пока ему ответит экскурсовод, — «Дуглесс» в шестнадцатом веке было женским именем, и я также могу вас заверить, что Николас вовсе не был немножко этаким… — и, пристально глядя на него, докончила:
— …сами знаете кем! — Пулей пролетев мимо экскурсовода, она выскочила из залы, а затем и из замка.
Проходя по парку, Дуглесс слышала восклицания экскурсантов, восторгавшихся красотою садов, но самой ей они показались какими-то беспорядочными и совершенно неухоженными. Забравшись подальше, в укромный уголок, она присела на скамью и вынула из кармана сверток.
Не спеша она стала разворачивать его, и оттого, что пальцы ее трогали сейчас обертку из покрытой воском ткани, которой некогда касался Николас, руки ее задрожали.
Из свертка появился миниатюрный портрет Николаса, и краски на нем остались такими же сочными и яркими, как и в тот день, когда его писали.
— О Николас! — прошептала она, касаясь изображения кончиками пальцев. — О Николас, неужели я и впрямь навсегда рассталась с тобой? Неужели ты окончательно покинул меня?!
Она смотрела на портрет, гладила его, а когда перевернула, то увидела, что на обратной стороне что-то нацарапано. Повернув портрет так, чтобы надпись была освещена солнцем, она прочла:
+++
Время ничего не значит — Любовь будет вечной!
+++
Под этим стояла буква "Н", а над нею — "Д"!
Откинув назад голову и прислоняясь затылком к холодной каменной спинке старинной скамьи, она смахнула с глаз набежавшие слезы.
— О, Николас, вернись же ко мне! — прошептала она. — Ну, пожалуйста, вернись!
Просидев довольно долго в саду, она наконец поднялась со скамьи. Ленч уже прошел, но в кафе она заказала чашку крепкого черного чая с молоком и тарелку «сконов». В Беллвуде она приобрела справочник для туристов и еще один купила в Торнвике, так что теперь, поедая «сконы» и запивая их чаем, она одновременно читала справочники.
С каждой новой прочитанной строчкой она повторяла себе, что боль, которую она испытывает, утратив любимого, искупается переменами, происшедшими в прошлом. Что, в самом деле, значит чувство, возникшее между двумя людьми, если, отказавшись от любви, они смогли переменить ход истории?! Кит остался в живых, леди Маргарет тоже выжила, выжил Джеймс, и Николас не был казнен. И не только их жизни, но сама честь семьи была спасена, а нынешний Стэффорд — герцог и состоит в родстве с королевой!
На фоне всего этого что может значить небольшое любовное приключение?!
Покинув кафе, Дуглесс зашагала к станции. Теперь она может ехать домой, лететь в Америку, назад, к своей родне! И никогда более она не будет чувствовать себя какой-то посторонней в своей семье и никогда ей не придется прикидываться кем-то, кем она в действительности не является!
Сидя в поезде, который вез ее в Эшбертон, она твердила себе, что должна испытывать настоящий подъем! Ведь им с Николасом столь многое удалось! Ну кому еще удалось изменить ход истории?! А вот ей, Дуглесс, такая возможность представилась! Ведь благодаря ее усилиям семейство Стэффорд и сейчас процветает! И сейчас еще стоят те прекрасные здания, которые спроектировал Николас, а ведь это она убедила его использовать свой талант по назначению!
Но полностью изменить ход своих мыслей она не могла: что толку внушать себе, что именно она должна чувствовать, если на самом деле ей плохо, по-настоящему плохо.
В Эшбертоне она медленно побрела к своей гостинице. Надо будет позвонить в кассу и забронировать билет!
Но в вестибюле гостиницы ее поджидали Роберт с Глорией. В данный момент она не была уверена, что найдет в себе достаточно сил, чтобы противостоять им.
— Я сейчас принесу браслет, — сказала она и поскорее, пока он не заговорил с ней, отвернулась. Однако он остановил ее, схватив за руку.
— Слушай, Дуглесс, мы не могли бы поговорить?
Она вся напряглась, готовая выслушать его оскорбления.
— Я же сказала, что сейчас принесу браслет, и прошу извинить меня за то, что держала его у себя.
— Ну, пожалуйста! — повторил он, и выражение его глаз было нежным.
Дуглесс взглянула на Глорию — с лица девушки куда-то пропало самодовольное выражение, когда казалось, она хотела сказать: «Я все же заставлю вас обратить на меня внимание!» В полном изнеможении Дуглесс опустилась в кресло напротив отца с дочерью. Прямо-таки — Люси и Роберт Сидни! — подумала Дуглесс. Просто поразительно сходство Глории С невестой Кита, современного Роберта — с Робертом из шестнадцатого столетия! Дуглесс подумала о том, что они с Николасом совершенно изменили течение жизни этих людей: у Роберта Сидни не осталось решительно никаких причин, чтобы ненавидеть Николаса, который и не думал заделывать Арабелле ребенка на столе! А Люси благодаря Дуглесс обрела некоторую веру в себя!
Откашлявшись, Роберт произнес:
— Знаешь, мы с Глорией обсудили все, и мы… гм… пришли к выводу, что, возможно, были не вполне справедливы к тебе.
Глаза Дуглесс округлились от удивления. Когда-то, на каком-то витке своей жизни она смотрела на Роберта как бы с шорами на глазах: видела лишь то, что хотела видеть, и наделяла его такими чертами характера, которых у него и в помине не было. Теперь, как бы обозревая всю их предыдущую жизнь вдвоем, она понимала, что он никогда не любил ее!
— Чего ты от меня хочешь? — устало спросила она.
— Ну, мы просто хотели извиниться, — ответил Роберт, — и были бы очень рады, если бы ты присоединилась к нам на весь остаток нашей поездки!
— И вы можете сидеть впереди! — добавила Глория. Дуглесс лишь переводила взгляд с одного на другую, совершенно озадаченная — и не тем, что они говорили, потому что Роберт нередко и в прошлом извинялся или даже предпринимал что-то, чтобы добиться от нее того, чего ему хотелось, а тем, сколь искренни были выражения их лиц! Казалось, они и впрямь верят в то, что произносят!
— Да нет уж, — мягко ответила она, — Завтра утром улетаю домой!
Склонившись к ней, Роберт взял ее за руку:
— Надеюсь, ты имеешь в виду мой дом! — спросил он, и глаза его заблестели, — Тот дом, который станет нашим, как только мы с тобой поженимся!
— Поженимся? — прошептала Дуглесс.
— Да, Дуглесс! Пожалуйста, выходи за меня замуж! Я был таким дураком, что не понимал, как хорошо мы с тобой жили!
Дуглесс лишь слегка усмехнулась. Ну вот, она и услышала то, чего ей так сильно хотелось: можно выйти замуж за всеми уважаемого, надежного человека!
Сделав глубокий вдох, она улыбнулась Роберту, ибо вдруг почувствовала, что ей не хочется продаваться так дешево! Теперь она уже не та недотепа-малышка в семье, не достигшая высот, которые занимают в своем положении ее старшие сестры! Она — женщина, которую перебрасывали в другую эпоху, и она там не только сумела выжить, но и осуществить крайне трудную задачу! Нет, больше ей не требуется как-то реабилитировать себя в глазах слишком идеального семейства, притаскивая в дом какого-нибудь вполне преуспевающего супруга! Нет, теперь и сама Дуглесс может преуспеть в жизни!
И, взяв руку Роберта, она вернула ее к нему на колени и очень любезно проговорила:
— Спасибо, но не нужно, большое спасибо!
— Но я думал, ты хочешь выйти замуж! — воскликнул он, глядя на нее в полной растерянности.
— И еще папочка говорил, что я могла бы быть подружкой невесты на вашей свадьбе! — добавила Глория.
— Когда я и впрямь соберусь замуж, то выйду за того, кто всего себя отдаст мне! — проговорила Дуглесс, а затем, глядя на Глорию, добавила:
— Ну, и подружек на собственную свадьбу я предпочту выбирать сама!
Глория вся залилась краской и потупясь уставилась на свои ногти.
— Да, Дуглесс, ты изменилась! — тихо заметил Роберт.
— Да, изменилась. Или нет? — отозвалась Дуглесс, как бы и сама удивляясь сказанному. — Да, верно, действительно изменилась! — подтвердила она и встала. — Сейчас я принесу ваш браслет!
Она пошла к лестнице, но Роберт, оставив Глорию в вестибюле, двинулся за ней. Он не произнес ни слова, пока она не отперла дверь номера и не вошла в комнату. Последовав за нею, он закрыл за собой дверь.
— Скажи, Дуглесс, у тебя есть кто-то другой, да? — спросил он.
Она достала из своего чемодана браслетик с бриллиантами и протянула Роберту.
— Нет, у меня никого нет, — ответила она, вновь ощущая всю боль из-за утраты Николаса.
— И даже того парня, которому, по твоим словам, ты помогала в его изысканиях?
— Нет, все изыскания закончились, и он… он исчез.
— Навсегда? — спросил Роберт.
— Да, настолько навсегда, насколько это позволяет одно лишь время! — ответила Дуглесс и на мгновение отвернулась в сторону. Затем, глядя на Роберта, сказала:
— Знаешь, я абсолютно измоталась, а утром мне предстоит длинный перелет домой, так что сейчас лучше всего распрощаться. Когда я окажусь в Штатах, заберу у тебя свои вещи.
— Но, Дуглесс! — воскликнул он. — Пожалуйста, пересмотри свое решение! Мы же не можем взять да и покончить со всем, что у нас было, просто из-за какой-то небольшой ссоры. Мы же любим друг друга!
Она поглядела на него и подумала, что действительно когда-то, в какой-то период ее жизни, ей казалось, что она его любит. А затем их отношения развивались лишь в одну сторону: Дуглесс всячески стремилась ублажить его и всегда пыталась сделать что-нибудь ему приятное.
— Что тебя так изменило? — спросила она. — Как случилось, что всего лишь несколько дней тому назад ты взял да и бросил меня совершенно одну, в чужой стране, не оставив ни пенса, а теперь вновь здесь и упрашиваешь меня выйти за тебя замуж?!
Роберт слегка покраснел и в замешательстве отвернулся от нее.
— Право, я в самом деле приношу тебе извинения за все случившееся! — выдавил он из себя. Потом посмотрел ей в глаза, и выражение лица у него было неподдельно искренним и чуть-чуть смущенным. — Это была глупейшая история! — проговорил он, — Все это твои деньги, они приводили меня просто в бешенство, ты же знаешь! Я с огромными трудностями учился в медицинском институте, питаясь одной консервированной фасолью, а у тебя было все! Была семья, которая души в тебе не чаяла, и богатства, накопленные за столетия. Мне было ненавистно твое поведение, когда ты разыгрывала какой-то фарс, живя лишь на свою учительскую зарплату, потому что я отлично знал, что, стоит тебе только попросить, и тебе твои родичи дадут столько денег, сколько ты захочешь! Когда я бросил тебя у церкви, я знал, что твоя сумочка у Глории и был даже этому рад! Мне хотелось, чтобы ты почувствовала, что такое — пытаться выжить, не имея денег, и всегда полагаться исключительно на себя, как это вечно приходилось делать мне! — Он глубоко вздохнул, лицо его приняло мягкое выражение, и он продолжил:
— Но вчера вечером вдруг все изменилось. Мы с Глорией были в ресторане, и внезапно я ощутил острое желание, чтобы и ты была с нами. И я… я больше не злился на тебя. Скажи, ну есть ли в этом какой-то смысл?! Вся злость, которую я испытывал из-за того, что тебе всегда было дано все, мгновенно испарилась, будто ее и не было никогда, она пропала, исчезла начисто! — Подойдя к ней и положив руки ей на плечи, он проговорил:
— Я был просто дураком, что позволил тебе уйти, отпустил от себя такую женщину, как ты! Если бы только ты разрешила, я всю оставшуюся жизнь только и делал бы, что исправлял свою ошибку! Мы можем и не вступать в брак, если тебе этого не хочется! Нам даже не обязательно жить вместе! Я бы… я бы стал за тобой ухаживать, если бы ты разрешила! Да, ухаживать, одаривать тебя цветами и конфетами и… и еще воздушными шарами! Ну, что скажешь на это? Дашь мне еще шанс?
Дуглесс внимательно смотрела на него. Роберт сказал, что вчера его злость прошла. Все время, что она провела в шестнадцатом веке, соответствовало всего лишь нескольким минутам по счету века двадцатого, и вот за столь короткий срок, находясь с Николасом, она как-то сумела стереть с лиц Глории и Роберта одинаковое выражение злости! А может, эта самая злость Роберта была подспудно вызвана тем горьким чувством, которое он испытал из-за событий, произошедших в шестнадцатом веке? Ведь когда Роберт впервые увидел Николаса, то смотрел на него с нескрываемой яростью. Но почему? Может, потому, что некогда Николас сделал ребенка его жене?
Глория как будто тоже совсем не испытывает более злости к ней, Дуглесс! Может, это из-за того, что когда-то Дуглесс помогла более быстрому созреванию Люси?!
Дуглесс даже головой помотала, чтобы упорядочить свои мысли. Как это говорил Николас: «Если даже мне суждено умереть завтра, душа моя будет помнить тебя!»? Так может, Роберт и Глория воплощают собой души тех людей, которые жили когда-то?!
— Так ты дашь мне еще шанс? — повторил Роберт, — Нет, — ответила Дуглесс, улыбаясь и целуя его в щеку, — нет, не дам, хотя очень благодарна тебе за твое предложение!
Он отстранился от нее, и Дуглесс с удовлетворением увидела, что злости он не испытывает.
— У тебя есть кто-то еще? — вновь спросил он, как бы демонстрируя, что его "я" легче справляется с ее отказом, чем ее собственное, предпочитающее в ситуации выбора скорее уж не иметь дела ни с кем, чем предпочесть его!
— В определенном смысле — есть! — ответила она. Роберт поглядел на браслетик на своей ладони.
— Да, — задумчиво произнес он, — если бы только вместо этого я тогда купил обручальное колечко… Впрочем, кто знает? — И, вновь подняв на нее глаза, договорил:
— Ладно, кем бы он ни был, этот сукин сын, он — счастливчик! Желаю тебе всего хорошего, что только есть на белом свете! — И с этими словами он вышел из комнаты, закрыв за собою дверь.
Некоторое время Дуглесс стояла в пустой комнате, а потом пошла к телефону, чтобы позвонить родителям, — ей захотелось услышать их голоса.
Трубку взяла Элизабет.
— А что, мама с папой еще не вернулись? — спросила Дуглесс.
— Да нет, они еще там, в своей хижине. Слушай, Дуглесс, я все же настаиваю на том, чтобы ты объяснила, что там у тебя происходит! Если ты опять влипла в какую-нибудь передрягу, лучше скажи, чтобы я могла тебя из нее вытащить! Надеюсь, на этот раз тебя не посадили, а?
К собственному изумлению, Дуглесс обнаружила, что слова ее во всех отношениях совершенной старшей сестры на этот раз не злят ее и не заставляют испытывать комплекс вины!
— Слушай, Элизабет, — решительно произнесла она, — я была бы очень признательна, если бы ты больше не разговаривала со мной подобным образом! Я, собственно, позвонила затем, чтобы сообщить, что возвращаюсь домой.
— О! — протянула Элизабет. — Я ведь решительно ничего плохого не имела в виду, дело в том, что вечно во что-нибудь вляпываешься — не в одно, так в другое!
Дуглесс на это ничего не ответила.
— Хорошо, извини! — произнесла Элизабет. — Встретить вас с Робертом или же у вас будет своя машина?
— Я буду одна, — ответила Дуглесс.
— 0! — во второй раз воскликнула Элизабет, вновь предоставляя Дуглесс возможность что-то объяснить. Но поскольку Дуглесс молчала, Элизабет произнесла:
— Слушай, Дуглесс, мы все будем очень-очень рады видеть тебя!
— И я тоже буду рада увидеться с вами! — ответила Дуглесс. — Не надо меня встречать: возьму машину напрокат. И я… я скучала по тебе, Элизабет!
— Давай, скорее приезжай домой, и я приготовлю по этому случаю праздничный обед!
Тяжко вздохнув в ответ на это предложение, Дуглесс спросила:
— Слушай, а когда возвращается мама?
— Ну ладно, ладно, — сказала Элизабет, — разумеется, я — не самая лучшая повариха в мире! Ты все приготовишь, а я уберусь на кухне!
— Заметано! — ответила Дуглесс. — Послезавтра я буду дома.
— Да, Дуглесс! — воскликнула Элизабет. — Я по тебе тоже скучала!
Дуглесс положила трубку и улыбнулась: по всей видимости, изменилось не только течение истории, переменилось также и настоящее! Она знала, просто ощущала это каким-то внутренним чувством, что уже никогда впредь ей не быть героиней семейных шутливых историй, потому что она уже не чувствует себя никчемной и неспособной обустроить собственную жизнь!
Она позвонила в аэропорт Хитроу, забронировала билет на самолет и принялась укладываться.
Глава 21
«Намного опередил свое время!» — утверждалось по поводу различных вещей в разных книгах.
Дуглесс откинулась на спинку кресла. Значит, нет больше никаких упоминаний об Арабелле Настольной! И никакой высосанной из пальца и вычитанной из чьего-то дневника истории о том, каким бабником был некогда Николас! И ни слова о предательстве! И ничего о заговоре, в котором участвовали его супруга и его друг! Самое же главное — никакой казни!
Она покинула библиотеку, когда ее уже собирались закрывать, и поехала назад, в Эшбертон. Ее номер в гостинице все еще оставался за нею, и в шкафу висели ее тряпки.
Оказавшись в номере, она обнаружила, что испытывает некоторые трудности с привыканием ко всему современному, в особенности к ванной. Моясь под душем, она почувствовала, что ей неприятна горячая вода и секущие тело иголочки струй. Подав в душ одну холодную воду и привернув кран так, чтобы из него лилась лишь слабая струйка, Дуглесс почувствовала себя более привычно.
Работающий в туалете слив показался ей попросту какой-то ненужной растратой воды, и она не переставала в удивлении глядеться в большое зеркало на стене.
Съев ужин, который ей доставили в номер, Дуглесс надела тонюсенькую ночную рубашку и почувствовала себя прямо-таки падшей женщиной! А улегшись в постель, ощутила одиночество из-за того, что рядом с нею не посапывает во сне Гонория.
К собственному удивлению, заснула она мгновенно и, если и видела какие-то сны, то вспомнить их уже не могла.
Утром она привела в некоторое замешательство прислугу гостиницы, когда на завтрак заказала для себя жареную говядину и пиво, но англичане, должно быть, с большей терпимостью и пониманием, чем другие люди, относятся ко всяким экстравагантным чудакам!
До Торнвика она добралась ровно в десять утра, как раз когда открывали ворота для экскурсантов. Купив входной билет, Дуглесс двинулась по положенному маршруту. Экскурсовод пространно повествовала о семействе Стэффорд — о тех из них, кто сейчас владел замком, и в особенности о блистательном Николасе Стэффорде.
— Он так никогда и не женился, — сообщила экскурсовод, нервно подергивая веком, — но у него был сын по имени Джеймс. Когда старший брат Николаса умер, не оставив потомства, его собственность унаследовал Николас, а после его кончины земли Стэффордов отошли Джеймсу.
Дуглесс улыбнулась, вспоминая славного малыша, с которым играла.
Экскурсовод между тем продолжала:
— Джеймс заключил чрезвычайно выгодный брак и утроил наследственное состояние семейства. Именно благодаря Джеймсу семейство Стэффордов получило по-настоящему значительные средства!
И этот мальчик мог бы умереть, если бы она, Дуглесс, не вмешалась тогда!
Гид, продолжая свой рассказ о следующих поколениях семейства Стэффорд, предложила экскурсантам перейти в другой зал, но Дуглесс потихоньку ускользнула из группы. Когда она была в Торнвике во время прежнего своего посещения, половина замка лежала в руинах, и Николас показал ей консоль с профилем Кита — наверху, примерно на той высоте, где должен был находиться третий этаж здания. К сожалению, однако, помещения третьего этажа были закрыты для публики.
Приоткрыв дверь с надписью «Вход воспрещен», Дуглесс оказалась в небольшой гостиной с мебелью, обтянутой типично английским ситцем. Ощущая себя в какой-то степени шпионкой, но одновременно твердо зная, что это необходимо, Дуглесс прокралась к дверям и тихонько выглянула. В холле никого не было, и она на цыпочках перебежала через него, с благодарностью думая, что по коврам украдкой пробираться по дому куда проще, чем по полам, прикрытым шуршащими соломенными циновками.
Найдя лестницу, она поднялась на третий этаж. Дважды ей пришлось прятаться, услышав чьи-то шаги, но ее никто не заметил. В доме Николаса было так много слуг, что никому из тайно проникших во внутренние покои не удалось бы добраться незамеченным до третьего этажа, но те времена давным-давно прошли!
Оказавшись на третьем этаже, Дуглесс не сразу сориентировалась и старалась припомнить, где же все-таки должна находиться эта самая консоль. Она тщательно проверила одну за другой три комнаты, пока наконец не проникла в спальню и не увидела ее — консоль выступала вверху, над красивым шкафом для одежды, отделанным ореховым деревом.
В это время из соседнего помещения, где находилась ванная, в спальню зашла горничная, и Дуглесс буквально распласталась в промежутке между гардеробом и стеной и затаила дыхание. Горничная, проверив, на месте ли простыни на кровати, вышла из комнаты.
Оставшись в одиночестве, Дуглесс тотчас взялась за работу: придвинув к гардеробу тяжелый стул, она влезла на него, а затем — после трех неудачных попыток — на верх гардероба. Едва она просунула ладонь под старинную каменную консоль, как дверь вновь открылась и Дуглесс затаилась, прижавшись к стене.
В комнату опять вошла горничная, на этот раз с целой охапкой полотенец в руках, и Дуглесс затаив дыхание ждала, когда женщина снова покинет спальню.
Когда дверь за горничной закрылась, Дуглесс ощупала каменный лик Кита — все казалось выполненным с большим запасом прочности. Теперь она пожалела, что не проявила достаточной предусмотрительности и не прихватила с собой хотя бы отвертку или небольшой ломик. Она тянула за каменный лик, раскачивала его и была уже готова отказаться от своей затеи, когда вдруг почувствовала, что камень поддается под ее рукой.
Она ободрала кожу на костяшках пальцев и обломала все ногти, но зато смогла наконец-то отодвинуть каменный лик в сторону. Из-за него при этом выдвинулся продолговатый камень, вошедший аккуратно в выемку консоли.
Пристав на цыпочки, Дуглесс заглянула за барельеф. Внутри в укрытии лежало что-то, завернутое в тряпицу. Быстро схватив сверток, она сунула его в карман, задвинула барельеф на место и осторожно спустилась со шкафа. Времени для того, чтобы поставить на место стул, у нее не было, и она поспешила прочь из спальни.
Никто ее не заметил, и она благополучно присоединилась к своей группе как раз тогда, когда все осматривали последнее помещение.
— А здесь перед нами экспозиция кружев, — вещала гид. — Большая часть образцов относится к викторианскому времени, но есть и небольшой образчик кружев шестнадцатого столетия.
Дуглесс со всем вниманием принялась слушать пояснения экскурсовода.
— Весьма вероятно, что, хотя лорд Николас Стэффорд, живший в шестнадцатом веке, никогда не вступал в брак, — рассказывала гид, — в его жизни была некая таинственная незнакомка. Уже лежа на смертном одре, он попросил, чтобы его похоронили вместе с этим кусочком кружева. Его сын Джеймс говорил позже, что, поскольку это кружево значило столь много для его возлюбленного родителя, его следует бережно хранить в семье на самом почетном месте!
Дуглесс пришлось ждать, пока другие экскурсанты не осмотрят кружево и не пойдут дальше. Наконец она и сама заглянула в витрину — там, под стеклом, лежал пожелтевший и сделавшийся ветхим тот самый кружевной воротничок, который некогда сплела для нее Гонория. Внутри было искусно выработано имя «Дуглесс».
— Что? Дуглесс? — сказал один из экскурсантов, хихикая. — А может, старина Ник и не женился-то просто потому, что был немножко… — и он, покрутив в воздухе ладонью руки, договорил:
— …ну, да вы сами знаете!
— К вашему сведению, — взорвалась Дуглесс, не дожидаясь, пока ему ответит экскурсовод, — «Дуглесс» в шестнадцатом веке было женским именем, и я также могу вас заверить, что Николас вовсе не был немножко этаким… — и, пристально глядя на него, докончила:
— …сами знаете кем! — Пулей пролетев мимо экскурсовода, она выскочила из залы, а затем и из замка.
Проходя по парку, Дуглесс слышала восклицания экскурсантов, восторгавшихся красотою садов, но самой ей они показались какими-то беспорядочными и совершенно неухоженными. Забравшись подальше, в укромный уголок, она присела на скамью и вынула из кармана сверток.
Не спеша она стала разворачивать его, и оттого, что пальцы ее трогали сейчас обертку из покрытой воском ткани, которой некогда касался Николас, руки ее задрожали.
Из свертка появился миниатюрный портрет Николаса, и краски на нем остались такими же сочными и яркими, как и в тот день, когда его писали.
— О Николас! — прошептала она, касаясь изображения кончиками пальцев. — О Николас, неужели я и впрямь навсегда рассталась с тобой? Неужели ты окончательно покинул меня?!
Она смотрела на портрет, гладила его, а когда перевернула, то увидела, что на обратной стороне что-то нацарапано. Повернув портрет так, чтобы надпись была освещена солнцем, она прочла:
+++
Время ничего не значит — Любовь будет вечной!
+++
Под этим стояла буква "Н", а над нею — "Д"!
Откинув назад голову и прислоняясь затылком к холодной каменной спинке старинной скамьи, она смахнула с глаз набежавшие слезы.
— О, Николас, вернись же ко мне! — прошептала она. — Ну, пожалуйста, вернись!
Просидев довольно долго в саду, она наконец поднялась со скамьи. Ленч уже прошел, но в кафе она заказала чашку крепкого черного чая с молоком и тарелку «сконов». В Беллвуде она приобрела справочник для туристов и еще один купила в Торнвике, так что теперь, поедая «сконы» и запивая их чаем, она одновременно читала справочники.
С каждой новой прочитанной строчкой она повторяла себе, что боль, которую она испытывает, утратив любимого, искупается переменами, происшедшими в прошлом. Что, в самом деле, значит чувство, возникшее между двумя людьми, если, отказавшись от любви, они смогли переменить ход истории?! Кит остался в живых, леди Маргарет тоже выжила, выжил Джеймс, и Николас не был казнен. И не только их жизни, но сама честь семьи была спасена, а нынешний Стэффорд — герцог и состоит в родстве с королевой!
На фоне всего этого что может значить небольшое любовное приключение?!
Покинув кафе, Дуглесс зашагала к станции. Теперь она может ехать домой, лететь в Америку, назад, к своей родне! И никогда более она не будет чувствовать себя какой-то посторонней в своей семье и никогда ей не придется прикидываться кем-то, кем она в действительности не является!
Сидя в поезде, который вез ее в Эшбертон, она твердила себе, что должна испытывать настоящий подъем! Ведь им с Николасом столь многое удалось! Ну кому еще удалось изменить ход истории?! А вот ей, Дуглесс, такая возможность представилась! Ведь благодаря ее усилиям семейство Стэффорд и сейчас процветает! И сейчас еще стоят те прекрасные здания, которые спроектировал Николас, а ведь это она убедила его использовать свой талант по назначению!
Но полностью изменить ход своих мыслей она не могла: что толку внушать себе, что именно она должна чувствовать, если на самом деле ей плохо, по-настоящему плохо.
В Эшбертоне она медленно побрела к своей гостинице. Надо будет позвонить в кассу и забронировать билет!
Но в вестибюле гостиницы ее поджидали Роберт с Глорией. В данный момент она не была уверена, что найдет в себе достаточно сил, чтобы противостоять им.
— Я сейчас принесу браслет, — сказала она и поскорее, пока он не заговорил с ней, отвернулась. Однако он остановил ее, схватив за руку.
— Слушай, Дуглесс, мы не могли бы поговорить?
Она вся напряглась, готовая выслушать его оскорбления.
— Я же сказала, что сейчас принесу браслет, и прошу извинить меня за то, что держала его у себя.
— Ну, пожалуйста! — повторил он, и выражение его глаз было нежным.
Дуглесс взглянула на Глорию — с лица девушки куда-то пропало самодовольное выражение, когда казалось, она хотела сказать: «Я все же заставлю вас обратить на меня внимание!» В полном изнеможении Дуглесс опустилась в кресло напротив отца с дочерью. Прямо-таки — Люси и Роберт Сидни! — подумала Дуглесс. Просто поразительно сходство Глории С невестой Кита, современного Роберта — с Робертом из шестнадцатого столетия! Дуглесс подумала о том, что они с Николасом совершенно изменили течение жизни этих людей: у Роберта Сидни не осталось решительно никаких причин, чтобы ненавидеть Николаса, который и не думал заделывать Арабелле ребенка на столе! А Люси благодаря Дуглесс обрела некоторую веру в себя!
Откашлявшись, Роберт произнес:
— Знаешь, мы с Глорией обсудили все, и мы… гм… пришли к выводу, что, возможно, были не вполне справедливы к тебе.
Глаза Дуглесс округлились от удивления. Когда-то, на каком-то витке своей жизни она смотрела на Роберта как бы с шорами на глазах: видела лишь то, что хотела видеть, и наделяла его такими чертами характера, которых у него и в помине не было. Теперь, как бы обозревая всю их предыдущую жизнь вдвоем, она понимала, что он никогда не любил ее!
— Чего ты от меня хочешь? — устало спросила она.
— Ну, мы просто хотели извиниться, — ответил Роберт, — и были бы очень рады, если бы ты присоединилась к нам на весь остаток нашей поездки!
— И вы можете сидеть впереди! — добавила Глория. Дуглесс лишь переводила взгляд с одного на другую, совершенно озадаченная — и не тем, что они говорили, потому что Роберт нередко и в прошлом извинялся или даже предпринимал что-то, чтобы добиться от нее того, чего ему хотелось, а тем, сколь искренни были выражения их лиц! Казалось, они и впрямь верят в то, что произносят!
— Да нет уж, — мягко ответила она, — Завтра утром улетаю домой!
Склонившись к ней, Роберт взял ее за руку:
— Надеюсь, ты имеешь в виду мой дом! — спросил он, и глаза его заблестели, — Тот дом, который станет нашим, как только мы с тобой поженимся!
— Поженимся? — прошептала Дуглесс.
— Да, Дуглесс! Пожалуйста, выходи за меня замуж! Я был таким дураком, что не понимал, как хорошо мы с тобой жили!
Дуглесс лишь слегка усмехнулась. Ну вот, она и услышала то, чего ей так сильно хотелось: можно выйти замуж за всеми уважаемого, надежного человека!
Сделав глубокий вдох, она улыбнулась Роберту, ибо вдруг почувствовала, что ей не хочется продаваться так дешево! Теперь она уже не та недотепа-малышка в семье, не достигшая высот, которые занимают в своем положении ее старшие сестры! Она — женщина, которую перебрасывали в другую эпоху, и она там не только сумела выжить, но и осуществить крайне трудную задачу! Нет, больше ей не требуется как-то реабилитировать себя в глазах слишком идеального семейства, притаскивая в дом какого-нибудь вполне преуспевающего супруга! Нет, теперь и сама Дуглесс может преуспеть в жизни!
И, взяв руку Роберта, она вернула ее к нему на колени и очень любезно проговорила:
— Спасибо, но не нужно, большое спасибо!
— Но я думал, ты хочешь выйти замуж! — воскликнул он, глядя на нее в полной растерянности.
— И еще папочка говорил, что я могла бы быть подружкой невесты на вашей свадьбе! — добавила Глория.
— Когда я и впрямь соберусь замуж, то выйду за того, кто всего себя отдаст мне! — проговорила Дуглесс, а затем, глядя на Глорию, добавила:
— Ну, и подружек на собственную свадьбу я предпочту выбирать сама!
Глория вся залилась краской и потупясь уставилась на свои ногти.
— Да, Дуглесс, ты изменилась! — тихо заметил Роберт.
— Да, изменилась. Или нет? — отозвалась Дуглесс, как бы и сама удивляясь сказанному. — Да, верно, действительно изменилась! — подтвердила она и встала. — Сейчас я принесу ваш браслет!
Она пошла к лестнице, но Роберт, оставив Глорию в вестибюле, двинулся за ней. Он не произнес ни слова, пока она не отперла дверь номера и не вошла в комнату. Последовав за нею, он закрыл за собой дверь.
— Скажи, Дуглесс, у тебя есть кто-то другой, да? — спросил он.
Она достала из своего чемодана браслетик с бриллиантами и протянула Роберту.
— Нет, у меня никого нет, — ответила она, вновь ощущая всю боль из-за утраты Николаса.
— И даже того парня, которому, по твоим словам, ты помогала в его изысканиях?
— Нет, все изыскания закончились, и он… он исчез.
— Навсегда? — спросил Роберт.
— Да, настолько навсегда, насколько это позволяет одно лишь время! — ответила Дуглесс и на мгновение отвернулась в сторону. Затем, глядя на Роберта, сказала:
— Знаешь, я абсолютно измоталась, а утром мне предстоит длинный перелет домой, так что сейчас лучше всего распрощаться. Когда я окажусь в Штатах, заберу у тебя свои вещи.
— Но, Дуглесс! — воскликнул он. — Пожалуйста, пересмотри свое решение! Мы же не можем взять да и покончить со всем, что у нас было, просто из-за какой-то небольшой ссоры. Мы же любим друг друга!
Она поглядела на него и подумала, что действительно когда-то, в какой-то период ее жизни, ей казалось, что она его любит. А затем их отношения развивались лишь в одну сторону: Дуглесс всячески стремилась ублажить его и всегда пыталась сделать что-нибудь ему приятное.
— Что тебя так изменило? — спросила она. — Как случилось, что всего лишь несколько дней тому назад ты взял да и бросил меня совершенно одну, в чужой стране, не оставив ни пенса, а теперь вновь здесь и упрашиваешь меня выйти за тебя замуж?!
Роберт слегка покраснел и в замешательстве отвернулся от нее.
— Право, я в самом деле приношу тебе извинения за все случившееся! — выдавил он из себя. Потом посмотрел ей в глаза, и выражение лица у него было неподдельно искренним и чуть-чуть смущенным. — Это была глупейшая история! — проговорил он, — Все это твои деньги, они приводили меня просто в бешенство, ты же знаешь! Я с огромными трудностями учился в медицинском институте, питаясь одной консервированной фасолью, а у тебя было все! Была семья, которая души в тебе не чаяла, и богатства, накопленные за столетия. Мне было ненавистно твое поведение, когда ты разыгрывала какой-то фарс, живя лишь на свою учительскую зарплату, потому что я отлично знал, что, стоит тебе только попросить, и тебе твои родичи дадут столько денег, сколько ты захочешь! Когда я бросил тебя у церкви, я знал, что твоя сумочка у Глории и был даже этому рад! Мне хотелось, чтобы ты почувствовала, что такое — пытаться выжить, не имея денег, и всегда полагаться исключительно на себя, как это вечно приходилось делать мне! — Он глубоко вздохнул, лицо его приняло мягкое выражение, и он продолжил:
— Но вчера вечером вдруг все изменилось. Мы с Глорией были в ресторане, и внезапно я ощутил острое желание, чтобы и ты была с нами. И я… я больше не злился на тебя. Скажи, ну есть ли в этом какой-то смысл?! Вся злость, которую я испытывал из-за того, что тебе всегда было дано все, мгновенно испарилась, будто ее и не было никогда, она пропала, исчезла начисто! — Подойдя к ней и положив руки ей на плечи, он проговорил:
— Я был просто дураком, что позволил тебе уйти, отпустил от себя такую женщину, как ты! Если бы только ты разрешила, я всю оставшуюся жизнь только и делал бы, что исправлял свою ошибку! Мы можем и не вступать в брак, если тебе этого не хочется! Нам даже не обязательно жить вместе! Я бы… я бы стал за тобой ухаживать, если бы ты разрешила! Да, ухаживать, одаривать тебя цветами и конфетами и… и еще воздушными шарами! Ну, что скажешь на это? Дашь мне еще шанс?
Дуглесс внимательно смотрела на него. Роберт сказал, что вчера его злость прошла. Все время, что она провела в шестнадцатом веке, соответствовало всего лишь нескольким минутам по счету века двадцатого, и вот за столь короткий срок, находясь с Николасом, она как-то сумела стереть с лиц Глории и Роберта одинаковое выражение злости! А может, эта самая злость Роберта была подспудно вызвана тем горьким чувством, которое он испытал из-за событий, произошедших в шестнадцатом веке? Ведь когда Роберт впервые увидел Николаса, то смотрел на него с нескрываемой яростью. Но почему? Может, потому, что некогда Николас сделал ребенка его жене?
Глория как будто тоже совсем не испытывает более злости к ней, Дуглесс! Может, это из-за того, что когда-то Дуглесс помогла более быстрому созреванию Люси?!
Дуглесс даже головой помотала, чтобы упорядочить свои мысли. Как это говорил Николас: «Если даже мне суждено умереть завтра, душа моя будет помнить тебя!»? Так может, Роберт и Глория воплощают собой души тех людей, которые жили когда-то?!
— Так ты дашь мне еще шанс? — повторил Роберт, — Нет, — ответила Дуглесс, улыбаясь и целуя его в щеку, — нет, не дам, хотя очень благодарна тебе за твое предложение!
Он отстранился от нее, и Дуглесс с удовлетворением увидела, что злости он не испытывает.
— У тебя есть кто-то еще? — вновь спросил он, как бы демонстрируя, что его "я" легче справляется с ее отказом, чем ее собственное, предпочитающее в ситуации выбора скорее уж не иметь дела ни с кем, чем предпочесть его!
— В определенном смысле — есть! — ответила она. Роберт поглядел на браслетик на своей ладони.
— Да, — задумчиво произнес он, — если бы только вместо этого я тогда купил обручальное колечко… Впрочем, кто знает? — И, вновь подняв на нее глаза, договорил:
— Ладно, кем бы он ни был, этот сукин сын, он — счастливчик! Желаю тебе всего хорошего, что только есть на белом свете! — И с этими словами он вышел из комнаты, закрыв за собою дверь.
Некоторое время Дуглесс стояла в пустой комнате, а потом пошла к телефону, чтобы позвонить родителям, — ей захотелось услышать их голоса.
Трубку взяла Элизабет.
— А что, мама с папой еще не вернулись? — спросила Дуглесс.
— Да нет, они еще там, в своей хижине. Слушай, Дуглесс, я все же настаиваю на том, чтобы ты объяснила, что там у тебя происходит! Если ты опять влипла в какую-нибудь передрягу, лучше скажи, чтобы я могла тебя из нее вытащить! Надеюсь, на этот раз тебя не посадили, а?
К собственному изумлению, Дуглесс обнаружила, что слова ее во всех отношениях совершенной старшей сестры на этот раз не злят ее и не заставляют испытывать комплекс вины!
— Слушай, Элизабет, — решительно произнесла она, — я была бы очень признательна, если бы ты больше не разговаривала со мной подобным образом! Я, собственно, позвонила затем, чтобы сообщить, что возвращаюсь домой.
— О! — протянула Элизабет. — Я ведь решительно ничего плохого не имела в виду, дело в том, что вечно во что-нибудь вляпываешься — не в одно, так в другое!
Дуглесс на это ничего не ответила.
— Хорошо, извини! — произнесла Элизабет. — Встретить вас с Робертом или же у вас будет своя машина?
— Я буду одна, — ответила Дуглесс.
— 0! — во второй раз воскликнула Элизабет, вновь предоставляя Дуглесс возможность что-то объяснить. Но поскольку Дуглесс молчала, Элизабет произнесла:
— Слушай, Дуглесс, мы все будем очень-очень рады видеть тебя!
— И я тоже буду рада увидеться с вами! — ответила Дуглесс. — Не надо меня встречать: возьму машину напрокат. И я… я скучала по тебе, Элизабет!
— Давай, скорее приезжай домой, и я приготовлю по этому случаю праздничный обед!
Тяжко вздохнув в ответ на это предложение, Дуглесс спросила:
— Слушай, а когда возвращается мама?
— Ну ладно, ладно, — сказала Элизабет, — разумеется, я — не самая лучшая повариха в мире! Ты все приготовишь, а я уберусь на кухне!
— Заметано! — ответила Дуглесс. — Послезавтра я буду дома.
— Да, Дуглесс! — воскликнула Элизабет. — Я по тебе тоже скучала!
Дуглесс положила трубку и улыбнулась: по всей видимости, изменилось не только течение истории, переменилось также и настоящее! Она знала, просто ощущала это каким-то внутренним чувством, что уже никогда впредь ей не быть героиней семейных шутливых историй, потому что она уже не чувствует себя никчемной и неспособной обустроить собственную жизнь!
Она позвонила в аэропорт Хитроу, забронировала билет на самолет и принялась укладываться.
Глава 21
Дуглесс пришлось встать очень рано, чтобы успеть на поезд до Лондона, а оттуда еще долго ехать в дорогом такси до аэропорта. Чувство удовлетворенности, которое поддерживало ее с той минуты, когда она покинула шестнадцатый век, начало исчезать. Теперь она ощущала только страшную усталость и полное одиночество. Да, она уже дважды влюблялась в Николаса! И она помнит, как он появился в двадцатом столетии и какое удивление было у него на лице, когда он прикоснулся к книге с цветными фотографиями в ней! Помнит, как он зачарованно следил за тем, как таксист переключает скорости на рычаге передач! Помнит и журнальчик «Плейбой» в ящике, когда они были в гостях у Арабеллы!
А когда она сама оказалась в шестнадцатом веке и он сначала не вспомнил ее и даже испытывал к ней ненависть, она стала думать, что он изменился. Но это оказалось не так: он остался тем же человеком, который более, чем с собой, считается с интересами своей семьи, и когда он попытался и ее, Дуглесс, ввести в лоно своей семьи, то и любовь его к ней сделалась такой же цельной, какой была ко всем родным!
Объявили посадку, а Дуглесс все ждала чего-то до самой последней минуты. А может, ей не следует покидать Англию? В Англии она все-таки была бы ближе к Николасу. Может, ей следует купить дом в Эшбертоне и ежедневно ходить к нему на могилу? Может, если она станет хорошенько молить Бога об этом, он вернет ее к Николасу?!
Как она ни сдерживалась, слезы полились из глаз. Да, Николас окончательно и навсегда ушел от нее! И уже никогда вновь ей не видеть и не слышать его, не прикасаться к нему!
А когда она сама оказалась в шестнадцатом веке и он сначала не вспомнил ее и даже испытывал к ней ненависть, она стала думать, что он изменился. Но это оказалось не так: он остался тем же человеком, который более, чем с собой, считается с интересами своей семьи, и когда он попытался и ее, Дуглесс, ввести в лоно своей семьи, то и любовь его к ней сделалась такой же цельной, какой была ко всем родным!
Объявили посадку, а Дуглесс все ждала чего-то до самой последней минуты. А может, ей не следует покидать Англию? В Англии она все-таки была бы ближе к Николасу. Может, ей следует купить дом в Эшбертоне и ежедневно ходить к нему на могилу? Может, если она станет хорошенько молить Бога об этом, он вернет ее к Николасу?!
Как она ни сдерживалась, слезы полились из глаз. Да, Николас окончательно и навсегда ушел от нее! И уже никогда вновь ей не видеть и не слышать его, не прикасаться к нему!