Диккенс Чарльз. Жизнь и приключения Николаса Никльби (главы 32-65)

меди.
Воздав хвалу служанке, старый Артур снова стал напевать свою песенку.
Так как костюм, предназначенный украсить приближающееся его
бракосочетание, был выбран, Артур спрятал остальные с такою же
заботливостью, с какою вытаскивал их из покрытых плесенью уголков, где они
покоились в безмолвии в течение многих лет.
Встрепенувшись от звонка у двери, он торопливо закончил эту операцию и
запер гардероб; но спешить не было никакой необходимости, так как
благоразумная Пэг редко замечала, что звонит колокольчик, если ей не
случалось поднять мутные глаза и увидеть, что он раскачивается под потолком
кухни. Впрочем, Пэг приковыляла довольно скоро, а вслед за ней вошел Ньюмен
Ногс.
- А, мистер Ногс! - воскликнул Артур Грайд, потирая руки. - Мой добрый
друг мистер Ногс, какие новости вы мне принесли?
Ньюмен с бесстрастным и неподвижным лицом ответил, сопровождая слово
делом:
- Письмо. От мистера Никльби. Податель ждет.
- Не хотите ли вы... э..."
Ньюмен поднял глаза и причмокнул губами.
- ...присесть?
- Нет, - ответил Ньюмен, - благодарю вас. Артур дрожащими руками вскрыл
письмо и с невероятной жадностью стал пожирать глазами его содержание,
восторженно над ним захихикал и прочел несколько раз, прежде чем смог
оторвать от него взгляд. Столько раз он его читал и перечитывал, что Ньюмен
счел уместным напомнить ему о своем присутствии.
- Ответ! - сказал Ньюмен. - Податель ждет.
- Да, правда, - отозвался старый Артур. - Да, да. Уверяю вас, я почти
забыл об этом.
- Я так и думал, что вы забыли, - сказал Ньюмен.
- Хорошо сделали, что напомнили мне, мистер Ногс. Очень хорошо! -
сказал Артур. - Да. Я напишу одну строчку. Я... я немножко взволнован,
мистер Ногс. Это известие...
- Плохое? - перебил Ньюмен.
- Нет, мистер Ногс, благодарю вас. Хорошее, хорошее. Лучшее из
известий. Садитесь. Я принесу перо и чернила и напишу одну строчку в ответ.
Я вас долго не задержу. Я знаю, какое вы сокровище для вашего хозяина,
мистер Ногс. Иногда он о вас говорит в таких выражениях, мистер Ногс, что...
ах, боже мой, вы бы изумились! Могу сказать, что я тоже так говорю и всегда
говорил. О вас я всегда говорю одно и то же.
"Ну, значит вы говорите: "От всей души желаю, чтобы мистер Ногс убрался
к черту", - подумал Ньюмен, когда Грайд поспешно вышел.
Письмо упало на пол. Осторожно осмотревшись вокруг, Ньюмен,
подстрекаемый желаньем узнать результаты заговора, о котором он услышал,
сидя в стенном шкафу, поднял его и быстро прочел следующее:

"Грайд!
Сегодня утром я опять видел Брэя и предложил (согласно вашему желанию)
назначить свадьбу на послезавтра. С его стороны нет никаких возражений, а
для его дочери все дни одинаковы. Мы отправимся вместе, вы должны быть у
меня к семи часам утра. Мне незачем говорить вам, чтобы вы были пунктуальны.
Пока не делайте больше визитов девушке. Последнее время вы бывали там
гораздо чаще, чем следовало. Она по вас не томится, и это может оказаться
опасным. Сдерживайте ваш юношеский пыл в течение сорока восьми часов, а ее
предоставьте отцу. Вы только губите то, что он делает - и делает хорошо.
Ваш Ральф Никльби".

За дверью послышались шаги. Ньюмен бросил письмо на прежнее место,
придавил ногой, чтобы оно тут и осталось, одним прыжком вернулся к своему
стулу и принял такой рассеянный и тупой вид, какой только может быть у
смертного. Артур Грайд, нервически осмотревшись, увидел на полу письмо,
поднял его и, усевшись писать ответ, взглянул на Ньюмена Ногса, который
созерцал стену столь внимательно, что Артур встревожился не на шутку.
- Вы увидели там что-нибудь особенное, мистер Ногс? - спросил Артур,
стараясь проследить за взглядом Ньюмена, а это было совершенно невозможно и
до сих пор никому еще не удавалось.
- Только паутину, - ответил Ньюмен.
- О! И это все?
- Нет, - сказал Ньюмен. - В ней муха.
- Здесь очень мною паутины, - заметил Артур Грайд.
- И у нас много, - отозвался Ньюмен. - И мух тоже.
Казалось, эта реплика доставила большое удовольствие Ньюмену, и, к
великому потрясению нервов Артура Грайда, он извлек из суставов своих
пальцев серию резких потрескиваний, напоминавших по звуку отдаленные залпы
мелких орудий. Тем не менее Артуру удалось дописать ответ Ральфу, и,
наконец, он протянул записку эксцентрическому посланцу для передачи.
- Вот она, мистер Ногс, - сказал Грайд. Ньюмен кивнул, спрятал ее в
свою шляпу и, волоча ноги, пошел к двери, но Грайд, чей любовный восторг не
знал пределов, поманил его и сказал пронзительным шепотом и с усмешкой, от
которой все лицо его собралось в складки, а глаза почти закрылись:
- Не хотите ли... не хотите ли выпить капельку чего-нибудь - так
только, отведать?
В дружеском согласии (если Артур Грайд был на это способен) Ньюмен не
выпил бы с ним ни капли наилучшего вина, какое только есть на свете, но,
желая посмотреть, каков он при этом будет, и по мере сил наказать его, он
немедленно принял предложение.
И вот Артур Грайд снова отправился к гардеробу и с полки, нагруженной
высокими фламандскими рюмками и причудливыми бутылками - одни были с
горлышками, похожими на шею аиста, а другие с квадратным голландским
туловищем и короткой толстой, апоплексической шеей, - снял покрытую пылью,
многообещающую на вид бутылку и две рюмочки, на редкость маленькие.
- Такого вы никогда не пробовали, - сказал Артур. - Это eau d'or -
золотая вода. Мне это вино нравится из за названия. Чудесное название. Вода
из золота, золотая вода! Ах, боже мой, прямо-таки грешно пить ее!
Так как мужество, казалось, быстро ему изменяло и он играл пробкой с
таким видом, что можно было опасаться возвращения бутылки на старое место,
Ньюмен взял одну из рюмочек и раза два-три постучал ею о бутылку, деликатно
напоминая, что ему еще не налили. С глубоким вздохом Артур Грайд медленно
наполнил рюмку, хотя и не до краев, а потом налил себе.
- Постойте, постойте, не пейте еще, - сказал он, положив руку на руку
Ньюмена. - Мне это подарили двадцать лет тому назад, и, когда я выпиваю
глоточек, что бывает очень редко, я люблю раньше подумать и раззадорить
себя. Мы за кого-нибудь выпьем. Давайте выпьем за кого-нибудь, мистер Ногс!
- А! - сказал Ньюмен, нетерпеливо посматривая на свою рюмочку. -
Пошевеливайтесь. Податель ждет.
- Так вот что я вам скажу, - захихикал Артур. - Мы выпьем - хи-хи-хи! -
мы выпьем за здоровье леди.
- Вообще всех леди? - осведомился Ньюмен.
- О нет, мистер Ногс! - ответил Грайд, удерживая его руку. - Одной
леди. Вы удивляетесь, когда я говорю - одной леди? Знаю, что удивляетесь.
Знаю. 3а здоровье маленькой Маделайн. Вот за кого, мистер Ногс. За маленькую
Маделайн!
- За Маделайн! - сказал Ньюмен и мысленно добавил: "И да поможет ей
бог!"
Быстрота и беспечность, с какою Ньюмен проглотил свою порцию золотой
воды, произвели сильное впечатление на старика, который сидел, выпрямившись,
на стуле и смотрел на него, разинув рот, словно от этого зрелища у него
прервалось дыхание. Ничуть не смущаясь, Ньюмен оставил его допивать не спеша
свою рюмку или, если ему угодно, вылить ее обратно в бутылку и удалился,
нанеся сначала тяжкое оскорбление достоинству Пэг Слайдерскью, когда
прошмыгнул мимо нее в коридоре без всяких извинений или приветствий.
Оставшись наедине, мистер Грайд и его экономка немедленно образовали
комитет по изысканию путей и средств и приступили к обсуждению мер, какие
следовало принять для встречи молодой жены. Как и в некоторых других
комитетах, дебаты были чрезвычайно скучны и многословны, и потому мы в нашем
повествовании можем отправиться по стопам Ньюмена Ногса, соединяя
необходимое с полезным, ибо это было бы необходимо при любых
обстоятельствах, а для необходимого не существует никаких законов, о чем
известно всему миру.
- Вы очень замешкались, - сказал Ральф, когда Ньюмен вернулся.
- Это он мешкал, - возразил Ньюмен.
- Эх! - нетерпеливо воскликнул Ральф. - Дайте мне его записку, если он
вам ее дал, а если нет, так передайте ответ на словах. И не уходите. Я хочу
сказать вам два слова, сэр.
Ньюмен протянул записку и принял весьма добродетельный и невинный вид,
пока Ральф распечатывал ее и просматривал.
- Он не преминет прийти, - пробормотал Ральф, разрывая записку на
мелкие кусочки. - Разумеется, я знал, что он не преминет прийти. Зачем было
это сообщать? Ногс! Послушай же, сэр, что это за человек, с которым я вас
видел вчера вечером на улице?
- Не знаю, - ответил Ногс.
- Ну-ка освежите свою память, сэр! - грозно взглянув на него, сказал
Ральф.
- Говорю же вам, что не знаю, - смело возразил Ньюмен. - Он приходил
сюда два раза и спрашивал вас. И вас не было. Он пришел опять. Вы сами его
прогнали. Он сказал, что его фамилия Брукер.
- Знаю, - заметил Ральф. - А потом что?
- А потом что? Потом он шнырял здесь вокруг и ходил за мной по пятам на
улице. Он идет за мной следом каждый вечер и пристает, чтобы я ему устроил
встречу с вами. По его словам, такая встреча один раз уже была, и не так
давно. Ему нужно увидеть вас лицом к лицу, говорит он, и он ручается, что
скоро вы согласитесь выслушать его до конца.
- А вы что на это говорите? - осведомился Ральф, зорко глядя на своего
раба.
- Что это не мое дело и что я не хочу. Я ему посоветовал поймать вас на
улице, если это все, что ему нужно. Так нет же, этого он не хочет! Он
сказал, что на улице вы ни слова не пожелаете слушать. Он должен остаться с
вами с глазу на глаз в комнате с запертой дверью, где может говорить без
опаски, и тогда вы скоро измените тон и выслушаете его терпеливо.
- Наглец! - пробормотал Ральф.
- Вот все, что мне известно, - сказал Ньюмен. - Повторяю, я не знаю,
что это за человек. Не думаю, чтобы он сам это знал. Вы его видели. Может
быть, вы знаете.
- Думаю, что знаю, - ответил Ральф.
- Ну, так вот, - угрюмо продолжал Ньюмен, - не думайте, что я тоже его
знаю. Теперь вы меня спросите, почему я вам раньше об этом не сообщил. А что
бы вы сказали, если бы я передавал вам все, что о вас говорят? Как вы меня
называете, если я иной раз это делаю? "Скотина! Осел!" И огрызаетесь, как
дракон.
Это была правда. Что же касается вопроса, который предвосхитил Ньюмен,
то он и в самом деле готов был сорваться с языка Ральфа.
- Это бездельник и мошенник! - сказал Ральф. - Бродяга, вернувшийся
из-за океана, куда отправился за свои преступления; преступник, выпущенный
на свободу, чтобы окончить жизнь в петле; негодяй, имевший дерзость
испробовать свои плутни на мне, невзирая на то, что я его хорошо знаю. В
следующий раз, когда он будет к вам приставать, передайте его в руки полиции
за попытку вымогать деньги угрозами и ложью!.. Слышите?.. А остальное
предоставьте мне. Пусть он посидит в тюрьме, и, ручаюсь, по выходе оттуда он
поищет других людей, которых мог бы стричь. Вы слышите, что я говорю?
- Слышу, - подтвердил Ньюмен.
- Так и сделайте, - сказал Ральф, - а я вас награжу. Теперь можете
идти.
Ньюмен охотно воспользовался этим разрешением, заперся в своей
маленькой конторе и провел там весь день в очень серьезных размышлениях.
Вечером, когда его отпустили, он отправился во всю прыть в Сити и занял
прежний свой пост за насосом, чтобы подстеречь Николаса. Ибо Ньюмен Ногс был
по-своему горд и в качестве друга Николаса не мог появиться перед братьями
Чирибл таким оборванцем и в таком жалком состоянии, до какого его довели.
Он не провел на этом посту и нескольких минут, когда с радостью увидел
приближавшегося Николаса и выскочил из своей засады ему навстречу. Николас,
со своей стороны, был не менее обрадован появлению друга, которого последнее
время не видел; поэтому встретились они сердечно.
- Я только что о вас думал, - сказал Николас.
- Это хорошо, - отозвался Ньюмен, - а я о вас. Сегодня я не мог не
прийти. Слушайте: мне кажется, я на пути к какому-то открытию.
- Какое же это может быть открытие? - спросил Николас, улыбаясь такому
странному сообщению.
- Не знаю какое, не знаю какое, - сказал Ньюмен. - Это какая-то тайна,
в сохранении которой заинтересован ваш дядя, но что это такое, мне еще не
удалось выяснить, хотя у меня есть серьезные подозрения. Сейчас не буду о
них говорить, чтобы вам не пришлось разочароваться.
- Разочароваться мне? - воскликнул Николас. - Разве я в этом замешан?
- Думаю, что да, - ответил Ньюмен. - Мне запало в голову, что это
именно так. Я нашел человека, который явно знает больше, чем хочет сказать.
И он уже бросал мне такие намеки, которые поставили меня в тупик. Я говорю -
поставили меня в тупик, - повторил Ньюмен, яростно растирая свой красный
нос; при этом он изо всех сил таращил глаза на Николаса.
Недоумевая, что побудило его друга принять столь таинственный вид,
Николас попытался выяснить причину с помощью ряда вопросов, но безуспешно.
Из Ньюмена нельзя было вытянуть более вразумительного ответа, чем повторение
туманных замечаний, уже брошенных им раньше, и запутанной речи на тему о
том, что необходимо соблюдать величайшую осторожность, что зоркий Ральф уже
видел его в обществе незнакомца и что он, Ньюмен, сбил с толку упомянутого
Ральфа крайней своей сдержанностью и хитроумными ответами, ибо с самого
начала подготовился к этому.
Вспомнив слабость своего собеседника, - о ней его нос, подобно маяку,
постоянно извещал всех зрителей, - Николас увлек его в уединенную таверну.
здесь они принялись обсуждать начало и развитие их знакомства; припоминая
мелкие события, они добрались, наконец, до мисс Сесилии Бобстер.
- Кстати, - заметил Ньюмен, - вы мне так и не сказали настоящего имени
молодой леди.
- Маделайн, - сообщил Николас.
- Маделайн? - воскликнул Ньюмен. - Какая Маделайн? Как ее фамилия?
Скажите мне ее фамилию!
- Брэй, - с величайшим изумлением отвегил Николас.
- Та самая! - вскричал Ньюмен. - Плохо дело! И вы можете сложа руки
смотреть, как этот чудовищный брак будет заключен, не делая ни единой
попытки спасти ее?
- Что это значит? - встрепенувшись, воскликнул Николас. - Брак! Вы с
ума сошли?
- А вы? А она? Или вы слепы, глухи, бесчувственны, мертвы? - сказал
Ньюмен. - Да знаете ли вы, что через день благодаря вашему дяде Ральфу она
выйдет замуж за человека такого же дурного, как он? Даже еще хуже, если это
только возможно! Знаете ли вы, что через день она будет принесена в жертву -
и это так же верно, как то, что вы стоите здесь, - старому негодяю, дьяволу
во плоти, искушенному во всех дьявольских кознях...
- Думайте о том, что вы говорите! - перебил Николас. - Ради бога! Я
один здесь остался, а те, кто мог бы протянуть руку, чтобы спасти ее, сейчас
далеко. Что вы хотите сказать?
- Я никогда не слышал ее имени, - сказал Ньюмен, задыхаясь от волнения.
- Почему вы мне не сказали? Как я мог знать? По крайней мере у нас было бы
время подумать!
- Что вы хотите сказать? - закричал Николас. Нелегкое было дело вырвать
у Ньюмена это сообщение, но после бесконечной и странной пантомимы, которая
ничего не разъясняла, Николас, придя почти в такое же неистовство, как и сам
Ньюмен Ногс, насильно усадил его на стул и придерживал, пока тот не начал
рассказывать.
Бешенство, изумление, негодование захлестнули сердце слушателя, когда
перед ним раскрылся заговор. Едва успел он уразуметь, в чем дело, как, дрожа
всем телом и с землисто-серым лицом, выбежал из комнаты.
- Держите его! - закричал Ньюмен, бросившись вдогонку. - Он выкинет
что-нибудь отчаянное! Он убьет кого-нибудь! Эй! Держи его! Держи вора, держи
вора!

ГЛАВА LII,

Николас отчаивается спасти Маделайн Брэй, но вновь обретает
мужество и решает сделать попытку. Сведения о делах семейных Кенуигсов и
Лиливиков

Видя, что Ньюмен решил во что бы то ни стало остановить его, и
опасаясь, что какой-нибудь благонамеренный прохожий, привлеченный криком:
"Держи вора!", немедленно схватит его и тогда ему не так-то легко будет
выпутаться из этого неприятного положения, Николас вскоре замедлил шаги и
позволил Ньюмену Ногсу присоединиться к нему; тот это сделал, задыхаясь так,
что казалось, еще минута - и он не выдержит.
- Я иду прямо к Брэю! - сказал Николас. - Я увижу этого человека. Если
осталось у него в груди хоть какое-нибудь человеческое чувство, хоть искра
любви к родной дочери, не имеющей ни матери, ни друзей, я эту искру раздую!
- Не раздуете, - возразил Ньюмен. - Право же, не раздуете.
- В таком случае, - сказал Николас, шагая вперед, - я последую первому
своему побуждению и пойду прямо к Ральфу Никльби.
- К тому времени, когда вы туда доберетесь, он будет в постели, -
сказал Ньюмен.
- Я его оттуда вытащу! - крикнул Николас.
- Ну-ну! - сказал Ногс. - Опомнитесь.
- Вы лучший из друзей, Ньюмен, - помолчав, начал Николас и с этими
словами взял его за руку. - Много испытаний выпало на мою долю, и я не терял
голову, но с этим испытанием связано несчастье другого человека - такое
несчастье, что я прихожу в отчаяние и не знаю, как быть!
Действительно, положение казалось безнадежным. Немыслимо было извлечь
какую-нибудь пользу из тех сведений, какие почерпнул Ньюмен Ногс, когда
прятался в шкафу. Самый факт соглашения между Ральфом Никльби и Грайдом не
мог служить законным препятствием к браку и не заставил бы возражать против
него Брэя, который если и не знал точно о существовании какого-то договора,
то несомненно подозревал об этом. Упоминание о мошенничестве, жертвой
которого должна была стать Маделайн, было сделано Артуром Грайдом в
достаточной мере туманно, а в передаче Ньюмена Ногса, окутанного вдобавок
парами из "карманного пистолета", оно стало совсем невразумительным.
- Я не вижу ни проблеска надежды, - сказал Николас.
- Тем больше оснований сохранять хладнокровие, рассудок,
сообразительность, - сказал Ньюмен, делая паузу после каждого слова, чтобы с
тревогой заглянуть в лицо друга. - Где братья?
- Уехали по неотложным делам и вернутся не раньше чем через неделю.
- Нельзя ли дать им знать? Сделать так, чтобы один из них был здесь
завтра к вечеру?
- Невозможно! - сказал Николас. - Нас разделяет море. При самом
попутном ветре, какой только может быть, потребовалось бы три дня и три
ночи, чтобы съездить туда и вернуться.
- А их племянник? - спросил Ньюмен. - Их старый клерк?
- Могут ли они сделать больше, чем я? - возразил Николас. - Что
касается их обоих, мне предписано хранить полное молчание об этом предмете.
Какое право имею я обмануть доверие, мне оказанное, если ничто, кроме чуда,
не может предотвратить этой жертвы?
- Подумайте, - понукал Ньюмен. - Нет ли какого-нибудь средства?
- Нет, - в глубоком унынии сказал Николас. - Никакого. Отец настаивает,
дочь соглашается. Эти дьяволы держат ее в своих сетях; на их стороне закон,
сила, власть, деньги, положение. Могу ли я надеяться спасти ее?
- Надейтесь до конца! - воскликнул Ньюмен, похлопав его по спине. -
Всегда надейтесь, мой мальчик! Никогда не переставайте надеяться! Вы меня
слышите, Ник? Испробуйте все. Это кое-что значит - увериться в том, что вы
сделали все возможное. Но главное - не переставайте надеяться, иначе нет
никакого смысла делать что бы то ни было. Надейтесь, надейтесь до конца!
Николас нуждался в ободрении. Внезапность, с какой открылись ему планы
обоих ростовщиков, короткий срок, оставшийся ему, чтобы им помешать,
вероятность, почти граничившая с уверенностью, что через несколько часов
Маделайн станет для него навеки недосягаемой, будет обречена на невыразимые
страдания и, быть может, на безвременную смерть, - все это совершенно
оглушило и ошеломило его. Все надежды, связанные с нею, какие он позволял
себе лелеять или питал бессознательно, казалось, лежали у его ног, увядшие и
мертвые. Все обаятельные ее черты, какие хранила его память или воображение,
представлялись ему, и это только усиливало его тревогу, и отчаяние его
становилось еще более горьким. Глубокое сострадание, вызванное ее
беспомощностью, и восхищение ее героизмом и стойкостью разжигали
негодование, сотрясавшее его тело и переполнявшее сердце, готовое
разорваться.
Но если сердце Николаса было для него бременем, то сердце Ньюмена
пришло ему на помощь. Столько настойчивости было в его уговорах и столько
искренности и горячности в его манерах, как всегда странных и нелепых, что
Николас обрел новые силы; некоторое время он шел молча и, наконец, сказал:
- Вы дали мне хороший урок, Ньюмен, и я им воспользуюсь. Один шаг я во
всяком случае могу сделать, нет, должен сделать. И этим я займусь завтра.
- Какой шаг? - пытливо спросил Ногс. - Пригрозить Ральфу? Увидеть отца?
- Увидеть дочь, Ньюмен, - ответил Николас. - Сделать то, больше чего не
мог бы сделать брат, если бы он у нее был, если бы небо его послало.
Привести ей доводы против этого отвратительного союза, нарисовать ей те
ужасы, навстречу которым она стремится, - быть может, опрометчиво и не
подумав как следует. Умолять ее, чтобы она хотя бы повременила! Ведь у нее
не было и нет никого, кто бы заботился о ее благе. Может быть, я еще могу
повлиять на нее, хотя близится последний час и она на краю гибели!
- Мужественные слова! - отозвался Ньюмен. - Прекрасно сказано,
прекрасно сказано! Очень хорошо.
- И я заявляю, - воскликнул восторженно Николас, - что, если я делаю
это усилие, мною руководят не эгоистические соображения, но только жалость к
ней и омерзение и отвращение к этому замыслу! Я сделал бы то же самое, если
бы рядом стояли двадцать соперников и среди них я был бы последним и
пользовался наименьшей благосклонностью!
- Верю, что вы бы это сделали, - сказал Ньюмен. - Но куда вы сейчас
спешите?
- Домой, - ответил Николас. - Вы пойдете со мной, или мы попрощаемся?
- Я вас провожу немного, если вы будете идти, а не бежать, - сказал
Ногс.
- Сегодня я не могу идти медленно, Ньюмен, - возразил Николас. - Я
должен двигаться быстро, иначе я задохнусь. Завтра я вам расскажу все, что я
говорил и делал.
Не дожидаясь ответа, он пошел быстрым шагом и, нырнув в толпу,
запрудившую улицу, тотчас скрылся из виду.
- Этот юноша иногда собой не владеет, - сказал Ньюмен, глядя ему вслед,
- но таким я еще больше люблю его. На это у него есть основания, ведь сам
черт вмешался в дело. Надежда! И я еще говорил о надежде, когда Ральф
Никльби и Грайд столковались! Надежда для их противника! Хо-хо!
Очень меланхолический был смех, которым Ньюмен Ногс закончил свой
монолог; и, очень меланхолически покачивая головой и с очень унылой
физиономией, он повернулся и побрел своей дорогой.
При обычных обстоятельствах эта дорога привела бы его к какой-нибудь
маленькой таверне или кабачку; таков был его обычный путь. Но Ньюмен был
слишком взволнован и обеспокоен, чтобы прибегнуть даже к этому средству, и
после долгих печальных и гнетущих размышлений пошел прямо домой.

Случилось так, что в этот день мисс Морлина Кенуигс получила
приглашение сесть завтра на пароход у Вестминстерского моста и отправиться
на Ил-Пай-Айленд у Туикенхема - угощаться холодными закусками, пивом,
наливками, креветками и танцевать на вольном воздухе под музыку бродячих
музыкантов, доставленных туда для этой цели; пароход был специально нанят
для удобства многочисленных учеников учителем танцев с обширными связями, а
ученики оценили старания учителя танцев, купив - и заставив своих друзей
сделать то же самое - множество голубых билетов, дающих право участвовать в
экскурсии. Из этих голубых билетов один был преподнесен тщеславной соседкой
мисс Морлине Кенуигс с предложением присоединиться к ее дочерям. И миссис
Кенуигс, правильно рассудив, что честь семьи зависит от того, чтобы за такое
короткое время придать мисс Морлине наиболее ослепительный вид и доказать
учителю танцев, что существуют и другие учителя танцев, кроме него, а всем
присутствующим отцам и матерям - что не только их дети, но и дети других
родителей могут быть обучены элегантным манерам, - миссис Кенуигс дважды
падала в обморок, подавленная грандиозностью своих приготовлений. Но,
подкрепленная решимостью оправдать семейную репутацию или погибнуть, она все
еще трудилась не покладая рук, когда Ньюмен Ногс вернулся домой.
Гофрируя воротничок, обшивая оборками панталончики, отделывая платьице
и, между прочим, падая в обморок и снова приходя в чувство, миссис Кенуигс
была слишком занята и потому всего полчаса назад заметила, что льняные
косички мисс Морлины, так сказать, отбились от рук и если не поручить ее
заботам искусного парикмахера, то ей никак не восторжествовать над дочерьми
всех остальных родителей, а что-либо меньшее, чем грандиозное торжество,
было равносильно поражению. Это открытие повергло миссис Кенуигс в отчаяние,
так как парикмахер жил за три квартала и по дороге к нему было восемь
опасных перекрестков. Морлину нельзя было отпустить туда одну, даже если бы
такой шаг отвечал всем правилам приличия, в чем миссис Кенуигс сомневалась;
мистер Кенуигс еще не вернулся с работы, и отвести ее было некому. И вот
миссис Кенуигс сначала шлепнула мисс Кенуигс как виновницу ее раздражения, а
затем залилась слезами.
- Неблагодарное дитя! - воскликнула миссис Кенуигс. - И это после всего
того, что я сегодня претерпела ради тебя!
- Я ничего не могу поделать, мама, - отозвалась Морлина, тоже в слезах.
- Волосы растут и растут.
- Не возражай мне, дрянная девчонка! - сказала миссис Кенуигс. - Не
возражай мне! Даже если бы я тебе доверяла и отпустила одну и тебя бы не
переехали, я знаю - ты бы забежала к Лоре Чопкинс (это была дочь тщеславной
соседки) и рассказала бы ей, какое платье ты завтра наденешь. Знаю, что