Диккенс Чарльз. Жизнь и приключения Николаса Никльби (главы 32-65)

им хочется, и чем дольше, тем лучше".
Эти приятные мысли мелькали у Ральфа Никльби, в то время как объекты
его размышлений обменивались нежными взглядами, полагая, что их не видят.
- Если тебе больше нечего сказать мистеру Никльби, дорогой
мой,промолвила мадам Манталини,- мы распрощаемся с ним. Я уверена, что мы и
так уже задержали его слишком долго.
Мистер Манталини ответил сначала похлопыванием мадам Манталини по носу,
а затем изъяснил словами, что больше он ничего не имеет сказать.
- Черт побери! А впрочем, имею,- добавил он тотчас же, отводя Ральфа в
угол.- Это касается историк с вашим другом сэром Мальбери. Такая чертовски
необычайная, из ряда вон выходящая штука, какой никогда еще не случалось!
- Что вы имеете в виду?- спросил Ральф.
- Неужели вы не знаете, черт побери?- осведомился мистер Манталини.
- Я читал в газете, что вчера вечером он выпал из кабриолета, получил
серьезные повреждения и жизнь его до известной степени в опасности,- с
большим хладнокровием отозвался Ральф,- но ничего особенного я в этом не
вижу. Несчастные случаи не чудо, когда человек живет широко и сам правит
лошадью после обеда.
- Фью! - протяжно и пронзительно свистнул мистер Манталини.- Значит, вы
не знаете, как было дело?
- Нет, если не так, как я предположил,- ответил Ральф, небрежно пожимая
плечами, как бы давая понять своему собеседнику, что не любопытствует знать
больше.
- Черт побери, вы меня удивляете!-вскричал мистер Манталини.
Ральф снова пожал плечами, словно невелика была хитрость удивить
мистера Манталини, и бросил выразительный взгляд на Ньюмена Ногса, несколько
раз появлявшегося за стеклянной дверью, ибо Ньюмен был обязан, когда
приходили люди незначительные, притворяться, будто ему позвонили, чтобы их
проводить: деликатный намек таким посетителям, что пора уходить.
- Вы не знаете, что это был совсем не несчастный случай, но
дьявольское, неистовое, человекоубийственное нападение на него, совершенное
вашим племянником? - спросил мистер Манталини, взяв Ральфа за пуговицу.
- Что! - зарычал Ральф, сжимая кулаки и страшно бледнея.
- Черт возьми, Никльби! Вы такой же тигр, как и он,- сказал Манталини,
испуганный этими симптомами.
- Дальше!- крикнул Ральф.- Говорите, что вы имеете в виду. Что это за
история? Кто вам рассказал? Говорите! Слышите вы меня?
- Какой вы чертовски свирепый старый злой дух, Никльби! - сказал мистер
Манталини, пятясь к жене.- Вы можете испугать до полусмерти мою
очаровательную малютку-жену, мою жизнь и душу, когда вдруг приходите в такое
неистовое, неудержимое, безумное бешенство, черт бы меня побрал!
- Вздор! - отозвался Ральф, силясь улыбнуться.- Это просто такая
манера.
- Дьявольски неприятная манера, позаимствованная из сумасшедшего дома,-
сказал мистер Манталнни, взяв свою трость.
Ральф постарался улыбнуться и снова спросил, от кого получил мистер
Манталини эти сведения.
- От Пайка. И он чертовски приятный и любезный джентльмен,- ответил
Манталини.- Дьявольски любезный и настоящий аристократ.
- Что же он сказал? - спросил Ральф, нахмурившись.
- Ваш племянник встретил сэра Мальбери в кофейне, напал на него с самой
дьявольской яростью, последовал за ним до его кэба, поклялся, что поедет с
ним домой, хотя бы ему пришлось сесть на спину лошади или уцепиться за ее
хвост, разбил ему физиономию - чертовски красивую физиономию в натуральном
ее виде, испугал лошадь, вышвырнул из кэба сэра Мальбери и самого себя и...
- И разбился насмерть? - сверкнув глазами, перебил Ральф.- Да? Он умер?
Манталини покачал головой.
- Уф! - сказал Ральф, отвернувшись.- Значит, дело кончилось ничем.
Постойте,-прибавил он, оглядываясь.- Он сломал себе руку или ногу, или
вывихнул плечо, или раздробил ключицу, или сломал одно-два ребра? Шея его
уцелела для петли, но он получил какие-нибудь мучительные и медленно
заживающие повреждения? Не так ли? Уж об этом-то вы во всяком случае должны
были слышать.
- Нет,- возразил Манталини, снова покачав головой.- Если он не разбился
на такие мелкие кусочки, что они разлетелись по ветру, значит он не
пострадал, потому что ушел он вполне спокойно и такой довольный, как...
как... как черт меня побери,- сказал мистер Манталини, не подобрав
подходящего сравнения.
- А что...- не без колебания спросил Ральф,- что послужило причиной
ссоры?
- Вы дьявольский хитрец,- с восхищением отозвался мистер
Манталини,самая лукавая, самая подозрительная, несравненная старая лиса...
о, черт побери!.. вы притворяетесь, будто не знаете, что причиной была
маленькая племянница с блестящими глазками - нежнейшая, грациознейшая,
прелестнейшая...
- Альфред! - вмешалась мадам Манталини.
- Она всегда права,- примирительно ответил мистер Манталини,- и, если
она говорит - пора идти, значит пора, и она идет. А когда она пойдет по
улице со своим тюльпаном, женщины будут говорить с завистью: "Какой у нее
чертовски красивый муж!", а мужчины будут говорить с восторгом: "Какая у
него чертовски красивая жена!" И те и другие будут правы, и те и другие не
ошибутся, клянусь жизнью и душой, о, черт побери!
В таких и подобных выражениях, не менее разумных и уместных, мистер
Манталини попрощался с Ральфом Никльби, поцеловав пальцы своих перчаток, и,
продев руку леди под свою, жеманно ее увел.
- Так, так,- пробормотал Ральф, бросаясь в кресло.- Этот дьявол опять
сорвался с цепи и становится мне поперек дороги. Для этого он и на свет
родился. Однажды он мне заявил, что рано или поздно настанет день расплаты.
Я из него сделаю пророка, потому что этот день несомненно настанет.
- Вы дома? - спросил Ньюмен, неожиданно просунув голову.
- Нет! - не менее отрывисто ответил Ральф.
Ньюмен втянул голову, до затем снова ее просунул.
- Вы уверены, что вас нет дома, а? - сказал Ньюмен.
- О чем толкует этот идиот? - резко крикнул Ральф.
- Он ждет с тех пор, как те пришли, и, быть может, слышал ваш голос,
вот и все,- сказал Ньюмен, потирая руки.
- Кто ждет? - спросил Ральф, доведенный до крайней степени раздражения
только что услышанной новостью и вызывающим хладнокровием своего клерка.
Необходимость дать ответ была утрачена неожиданным появлением человека,
о коем шла речь, который, обратив один глаз (ибо у него был только один
глаз) на Ральфа Никльби, отвесил множество неуклюжих поклонов и уселся в
кресло, положив руки на колени и так высоко подтянув короткие черные штаны,
что они едва достигали его веллингтоновских сапог.
- Вот так сюрприз! - сказал Ральф, устремив взгляд на посетителя,
внимательно присматриваясь к иему и чуть улыбаясь.- Следовало бы мне сразу
узнать ваше лицо, мистер Сквирс.
_ Ах,- отозвался этот достойный человек,- вы бы лучше его узнали, если
бы не случилось всего, что выпало мне на долю. Снимите-ка этого мальчугана с
высокого табурета в задней конторе и скажите ему, чтобы он пришел сюда,
слышите, любезный? - сказал Сквирс, обращаясь к Ньюмену.- О, он сам слез Мой
сын, сэр, маленький Уэкфорд. Что вы о нем скажете, сэр, каков образец
питания в Дотбойс-Холле? Разве на нем не готово лопнуть его платье,
расползтись швы и отлететь все пуговицы, такой он толстый? Вот это мякоть
так мякоть! - воскликнул Сквирс, поворачивая мальчика и тыча пальцем и
кулаком в самые пухлые части его особы, к величайшему неудовольствию своего
сына и наследника.- Вот это упругость, вот это плотность! Попробуйте-ка его
ущипнуть! Не удастся!
В каком бы превосходном состоянии ни был юный Сквирс, но он несомненно
не отличался такой компактностью, ибо, когда указательный и большой пальцы
отца сомкнулись для иллюстрации сделанного предположения, он испустил
пронзительный крик и самым натуральным образом потер пострадавшее место.
- Тут я его подцепил,- заметил Сквирс, слегка обескураженный,- но это
только потому, что сегодня мы рано закусили, а второй раз он еще не
завтракал. Но вы его дверью не прищемите, когда он пообедает. Обратите
внимание на эти слезы, сэр! - с торжествующим видом сказал Сквирс, пока юный
Уэкфорд утирал глаза обшлагом рукава.- Ведь они маслянистые!
- У него действительно прекрасный вид,- отозвался Ральф, который из
каких-то соображений как будто хотел ублаготворить школьного учителя.- А как
поживает миссис Сквирс и как поживаете вы?
- Миссис Сквирс, сэр, остается такой, как всегда,- ответил владелец
Дотбойса,- мать для этих мальчишек и благословение, утешение и радость для
всех, кто ее знает. У одного из наших мальчиков,- он объелся и заболел,
такая у них манера,- вскочил на прошлой неделе нарыв. Вы бы посмотрели, как
она произвела операцию перочинным ножом! О боже! - сказал Сквирс, испустив
вздох и множество раз кивнув головой.- Какое украшение для общества эта
женщина!
Мистер Сквирс позволил себе на четверть минутки призадуматься, словно
упоминание о превосходных качествах леди, естественно, обратило его мысли к
мирной деревне Дотбойс, что неподалеку от Грета-Бридж в Йоркшире, а затем он
посмотрел на Ральфа, как бы в ожидании, не скажет ли тот что-нибудь.
- Вы оправились после нападения этого негодяя? - всведомился Ральф.
- Если и оправился, то совсем недавно,- ответил Сквирс.- Я был одним
сплошным кровоподтеком, сэр,- сказал Сквирс, притронувшись сначала к корням
волос, а затем к носкам сапог,- вот отсюда к досюда. Уксус и оберточная
бумага, уксус и оберточная бумага с утра до ночи! Чтобы облепить меня всего,
ушло примерно полстопы оберточной бумаги. Когда я лежал, как мешок, у нас в
кухне, весь обложенный пластырями, вы бы подумали, что это большой сверток в
оберточной бумаге, битком набитый стонами. Громко я стонал, Уэкфорд, или я
тихо стонал? - спросил мистер Сквирс, обращаясь к сыну.
- Громко,- ответил Уэкфорд.
- А мальчики горевали, видя меня в таком ужасном состоянии, Уэкфорд,
или они радовались? - сентиментальным тоном спросил мистер Сквирс,
- Ра...
- Что? - воскликнул Сквирс, круто повернувшись.
- Горевали,- ответил сын.
- То-то! - сказал Сквирс, угостив его хорошей пощечиной.- В таком
случае, вынь руки из карманов и не заикайся, отвечая на вопрос. Не хнычьте,
сэр, в конторе джентльмена, а не то я сбегу от моего семейства я никогда к
нему не вернусь. А что будет тогда со всеми этими дорогими покинутыми
мальчиками, которые вырвутся на волю и потеряют лучшего своего друга?
- Вам пришлось прибегнуть к медицинской помощи? - осведомился Ральф.
- Да, пришлось,- ответил Сквирс,- и недурной счет представил помощник
лекаря; впрочем, я заплатил.
Ральф поднял брови с таким видом, который мог выражать либо сочувствие,
либо изумление - как угодно было истолковать собеседнику.
- Да, заплатил все до последнего фартинга,- подтвердил Сквирс,
по-видимому слишком хорошо звавший человека, с которым имел дело, чтобы
предположить, что какие бы то ни было обстоятельства побудят его покрыть
часть чужих расходов,- И вдобавок ничего не потратил.
- Ну? - сказал Ральф.
- Ни полпенни,- отозвался Сквирс.- Дело в том, что с наших мальчиков мы
берем доплату только на докторов, когда они требуются, да и то, если мы
уверены в наших плательщиках, понимаете?
- Понимаю,- сказал Ральф.
- Прекрасно,- продолжал Сквирс.- Так вот, когда вырос мой счет, мы
выбрали пять маленьких мальчиков (сыновья торговцев, из тех, кто непременно
заплатит), у которых еще не было скарлатины, и одного из них поселили в
доме, где были больные скарлатиной, и он заразился, а потом мы положили
четверых остальных спать вместе с ним, они тоже заразились, а тогда пришел
доктор и лечил их всех сразу, и мы разложили на них всю сумму моих расходов
и прибавили ее к их маленьким счетам, а родители заплатили. Ха-ха-ха!
- Недурно придумано! - сказал Ральфт украдкой присматриваясь к
школьному учителю.
- Еще бы! - отозвался Сквирс.- Мы всегда так делаем. Когда миссис
Сквирс производила на свет вот этого самого маленького Уэкфорда, мы
пропустили через коклюш шестерых мальчиков, и расход на миссис Сквирс,
включая месячное жалованье сиделке, разделили между ними. Ха-ха-ха!
Ральф никогда не смеялся, но сейчас он по мере сил воспроизвел нечто,
наиболее приближающееся к смеху, и, выждав, пока мистер Сквирс не насладился
всласть своей профессиональной шуткой, спросил, что привело его в город.
- Хлопотливое судебное дело,- ответил Сквирс, почесывая
голову,связанное с тем, что они называют нерадивым отношением к питомцу. Не
знаю, что им нужно. Мальчишка был выпущен на самое лучшее пастбище, какое
только есть в наших краях.
У Ральфа был такой вид, будто это замечание ему не совсем понятно.
- Ну да, на пастбище,- повысив голос, повторил Сквирс, считая, что если
Ральф его не понял, значит он глух.- Если мальчишка становится вялым, ест
без аппетита, мы переводим его на другую диету - ежедневно выпускаем его на
часок на соседское поле репы, а иногда, если случай деликатный, то на поле
репы и на морковные гряды попеременно, и позволяем ему есть, сколько он
захочет. Нет лучшей земли в графстве, чем та, на которой пасся этот
испорченный мальчишка, а он возьми да и схвати простуду, и несварение
желудка, и мало ли что еще, а тогда его друзья возбуждают судебное дело
против меня! Вряд ли вы могли бы предположить, что неблагодарность людская
заведет их так далеко, не правда ли? - добавил Сквирс, нетерпеливо заерзав
на стуле, как человек, несправедливо обиженный.
- Действительно, неприятный случай,- заметил Ральф.
- Вот это вы сущую правду сказали! - подхватил Сквирс.- Думаю, что нет
на свете человека, который бы любил молодежь так, как люблю ее я. В
настоящее время в Дотбойс-Холле собралось молодежи на сумму восемьсот фунтов
в год. Я бы принял и на тысячу шестьсот фунтов, если бы мог найти столько
учеников, и к каждым двадцати фунтам относился бы с такой любовью, с какой
ничто сравниться не может!
- Вы остановились там, где и в прошлый раз? - спросил Ральф.
- Да, мы у "Сарацина",- ответил Сквирс,- и так как до конца полугодия
ждать осталось недолго, мы там задержимся, пока я не соберу деньги и,
надеюсь, еще нескольких новых мальчиков. Я привез маленького Уэкфорда
нарочно для того, чтобы его показывать родителям и опекунам. На этот раз я
думаю поместить его на рекламе. Посмотрите на этого мальчика - ведь он тоже
ученик! Ну, не чудо ли упитанности этот мальчик?
- Я бы хотел сказать вам два слова,- заметил Ральф, который некоторое
время и говорил и слушал как будто машинально.
- Столько слов, сколько вам угодно, сэр,- отозвался Сквирс.- Уэкфорд,
ступай поиграй в задней конторе и поменьше возись, не то похудеешь, а это не
годится. Нет ли у вас такой штуки, как два пенса, мистер Никльби? - спросил
Сквирс, позвякивая связкой ключей в кармане сюртука и бормоча что-то о том,
что у него найдется только серебро.
- Как будто... есть,- очень медленно сказал Ральф и после долгих
поисков в ящике конторки извлек пенни, полпенни и два фартинга.
- Благодарю,- сказал Сквирс, отдавая их сыну.- Вот! Пойди купи себе
пирожок - клерк мистера Никльби покажет тебе где - и помни, купи жирный. От
теста,- добавил Сквирс, закрывая дверь за юным Уэкфордом,- у него кожа
лоснится, а родители думают, что это признак здоровья.
Дав такое объяснение и скрепив его особо многозначительным взглядом,
мистер Сквирс подвинул стул так, чтобы расположиться против Ральфа на
небольшом расстоянии, и, поместив стул к полному своему удовлетворению,
уселся.
- Слушайте меня внимательно,- сказал Ральф, слегка наклоняясь вперед.
Сквирс кивнул.
- Я не думаю, что вы такой болван,- сказал Ральф,- чтобы с готовностью
простить или забыть совершенное над вами насилие и огласку?
- Как бы не так, черт побери! - резко сказал Сквирс.
- Или упустить случай уплатить с процентами, если таковой вам
представится? - продолжал Ральф.
- Дайте мне его и увидите,- ответил Сквирс.
- Уж не это ли заставило вас зайти ко мне? - спросил Ральф, взглянув на
школьного учителя.
- Н-н-нет, этого бы я не сказал,- ответил Сквирс.- Я думал... если у
вас есть возможность предложить мне, кроме той пустячной суммы, какую вы
прислали, некоторую компенсацию...
- Ax, вот что! - воскликнул, перебивая его, Ральф.- Можете не
продолжать.
После длинной паузы, в течение которой Ральф, казалось, был погружен в
созерцание, он нарушил молчание вопросом:
- Что это за мальчик, которого он увел с собой?
Сквирс назвал фамилию.
- Маленький он или большой, здоровый или хилый, смирный или буян!
Говорите,- приказал Ральф.
- Ну, он не так уж мал,- ответил Сквирс,- то есть, знаете ли, не так уж
мал для мальчика...
- Иными словами он, должно быть, уже не маленький? - перебил Ральф.
- Да,- бойко ответил Сквирс, как будто этот намек доставил ему
облегчение,- ему, пожалуй, лет двадцать. Но тем, кто его не знает, он не
покажется таким взрослым, потому что у него вот здесь кое-чего не хватает,он
хлопнул себя по лбу.- Никого, понимаете ли, нет дома, сколько бы вы ни
стучали.
- А вы, разумеется, частенько стучали? - пробормотал Ральф.
- Частенько,- с усмешкой заявил Сквирс.
- Когда вы письменно подтвердили получение этой, как вы выражаетесь,
пустячной суммы, вы мне написали, что его друзья давным-давно его покинули и
у вас нет никакого ключа, никакой нити, чтобы установить, кто он такой.
Правда ли это?
- На мою беду, правда,- ответил Сквирс, становясь все более и более
развязным и фамильярным по мере того, как Ральф с меньшей сдержанностью
продолжал расспросы.- По записям в моей книге прошло четырнадцать лет с тех
пор, как неизвестный человек привел его ко мне осенним вечером и оставил у
меня, уплатив вперед пять фунтов пять шиллингов за первую четверть года.
Тогда ему могло быть лет пять-шесть, не больше.
- Что вы еще о нем знаете? - спросил Ральф.
- С сожалением должен сказать, что чертовски мало,- ответил
Сквирс.Деньги мне платили лет шесть или восемь, а потом перестали. Тот
парень дал свой лондонский адрес, но, когда дошло до дела, конечно никто
ничего о нем не знал. И вот я оставил мальчишку из... из...
- Из милости?-сухо подсказал Ральф.
- Совершенно верно, из милости,- подтвердил Сквирс, потирая руки.- А
когда он только-только начал приносить какую-то пользу, является этот
негодяй, молодой Никльби, и похищает его. Но самое досадное и огорчительное
во всей этой истории то,- сказал Сквирс, понизив голос и придвигая свой стул
ближе к Ральфу,- что именно теперь о нем начали, наконец, наводить справки;
не у меня, а окольным путем, в нашей деревне. И вот, как раз тогда, когда я,
пожалуй, мог бы получить все, что мне задолжали, а быть может,- кто знает,
такие вещи в нашем деле случались,- еще и подарок, если бы спровадил его к
какому-нибудь фермеру или отправил в плавание, чтобы он не покрыл позором
своих родителей, если... если допустить, что он незаконнорожденный, как
многие из наших мальчиков... черт бы меня побрал,- как раз в это время
мерзавец Никльби хватает его средь бела дня и все равно что очищает мой
карман!
- Скоро мы оба с ним посчитаемся,- сказал Ральф, положив руку на плечо
йоркширского учителя.
- Посчитаемся! - повторил Сквирс.- И я бы охотно дал ему в долг. Пусть
вернет, когда сможет. Хотел бы я, чтобы он попался в руки миссис Сквирс!
Боже мой! Она бы его убила, мистер Никльби. Для нее это все равно что
пообедать.
- Мы об этом еще потолкуем,- сказал Ральф.- Мне нужно время, чтобы это
обдумать. Ранить его в его привязанностах и чувствах... Если бы я мог
нанести ему удар через этого мальчика...
- Бейте его, как вам угодно, сэр,- перебил Сквирс,- только наносите
удар посильнее, вот и все. А затем будьте здоровы!.. Эй! Достаньте-ка с
гвоздя шляпу этого мальчика и снимите его с табурета, слышите?
Выкрикнув эти приказания Ньюмену Ногсу, мистер Сквирс отправился в
маленькую заднюю контору и с родительской заботливостью надел своему
отпрыску шляпу, в то время как Ньюмен с пером за ухом сидел, застывший и
неподвижный, на своем табурете, глядя в упор то на отца, то на сына.
- Красивый мальчик, не правда ли? - сказал Сквирс, слегка склонив
голову набок и отступив к конторке, чтобы лучше оценить пропорции маленького
Уэкфорда.
- Очень,- сказал Ньюмен.
- Неплохо упитан, а?- продолжал Сквирс.- У него жиру хватит на двадцать
мальчиков.
- А!- воскликнул Ньюмен, внезапно приблизив свое лицо к лицу Сквирса.У
него хватит... жиру на двадцать мальчиков!.. Больше! Он все себе забрал! Да
поможет бог остальным! Ха-ха! О боже!
Произнеся эти отрывистые замечания, Ньюмен бросился к своей конторке и
начал писать с поразительней быстротой.
- Что такое на уме у этого человека? - покраснев, вскричал Сквирс.- Он
пьян?
Ньюмен ничего не ответил.
- Он с ума сошел? - осведомился Сквирс.
Но по-прежнему у Ньюмена был такой вид, как будто он не сознавал, что
здесь кто-нибудь находится, кроме него; поэтому мистер Сквирс утешился
замечанием, что он и пьян и с ума сошел, и с такими прощальными словами увел
своего многообещающего сынка.
По мере того как Ральф Никльби начинал подмечать у себя зарождающийся
интерес к Кэт, ненависть его к Николасу усиливалась. Возможно, что во
искупление своей слабости, выражавшейся в приязни к одному человеку, он
считал необходимым еще глубже ненавидеть другого; во всяком случае, так
развивались его чувства. Знать, что ему бросают вызов, гнушаются им,
убеждают Кэт в том, что он гнусен, знать, что ей внушают ненависть и
презрение к нему и учат считать прикосновение его отравой, а общение с ним -
позором, знать все это и знать, что виновником был тот же бедный
юноша-родственник, который стал хулить его при первой же их встрече и с тех
пор открыто выступал против него и его не страшился,- все это распалило его
скрытую ненависть до таких пределов, что он воспользовался бы любым
средством для утоления ее, если бы нашел путь к немедленной расплате.
Но, к счастью для Николаса, Ральф Никльби этого пути не видел; и хотя
он размышлял до самого вечера и, несмотря на повседневные дела, не
переставал задумываться об этом одном тревожащем его предмете,- однако,
когда настала ночь, его преследовала все та же мысль, и он тщетно думал все
об одном и том же.
- Когда мой брат был в его возрасте,- говорил себе Ральф,- меня впервые
начали сравнивать е братом, и всегда не в мою пользу. Он был прямодушным,
смелым, щедрым, веселым, а я - хитрым скрягой с холодной кровью, у которого
одна страсть - любовь к сбережениям, и одно желание - жажда наживы. Я об
этом вспомнил, когда в первый раз увидел этого мальчишку. Теперь я
припоминаю еще лучше.
Он занимался тем, что разрывал на мельчайшие кусочки письмо Николаса, и
при этих словах швырнул их, и они рассыпались дождем.
- Когда я отдаюсь таким воспоминаниям,- с горькой улыбкой продолжал
Ральф,- они надвигаются на меня со всех сторон. Если есть люди,
притворяющиеся, будто презирают власть денег, я должен показать им, какова
она.
И, придя в приятное состояние духа, располагающее ко сну, Ральф Никльби
отправился спать.

ГЛАВА XXXV,

Смайка представляют миссис Никльби и Кэт. Николас в свою
очередь завязывает новое знакомство. Более светлые дни как будто настают для
семьи

Устроив мать и сестру в квартире добросердечной миниатюристки и
удостоверившись, что сэру Мальбери Хоуку не грозит опасность распрощаться с
жизнью, Николас начал подумывать о бедном Смайке, который, позавтракав с
Ньюменом Ногсом, сидел безутешный в комнате этого превосходного человека,
ожидая с большой тревогой дальнейших сведений о своем покровителе.
"Так как он будет одним из членов нашего маленького семейного кружка,
где бы мы ни жили и что бы судьба нам ни готовила,- думал Николас,- я должен
представить беднягу со всеми церемониями. Они будут добры к нему ради него
самого, а если и не в такой степени, как мне бы хотелось, то хотя бы ради
меня".
Николас сказал "они", но его опасения ограничивались одной особой. Он
не сомневался в Кэт, но знал странности своей матери и был не совсем уверен
в том, что Смайку удастся снискать расположение миссис Никльби.
"Впрочем,- подумал Николас, отправляясь в путь с такими добрыми
намерениями,- она не сможет не привязаться к нему, когда узнает, какое он
преданное создание, а так как это открытие она должна сделать очень скоро,
то срок его испытания окажется короткими.
- Я боялся, что с вами опять что-нибудь случилось,- сказал Смайк, придя
в восторг при виде своего друга.- Время тянулось так медленно, что я
испугался, не пропали ли вы.
- Пропал! - весело воскликнул Николас.- Обещаю вам, что вы не так легко
от меня отделаетесь. Я еще тысячи раз буду выплывать на поверхность, и чем
сильнее меня толкнут, тем быстрее я вынырну, Смайк! Но идемте, я должен
отвести вас домой.
- Домой? - пробормотал Смайк, пугливо попятившись.
- Да,- ответил Николас, беря его под руку.- А в чем дело?
- Когда-то я этого ждал,- сказал Смайк,- днем и ночью, днем и ночью,
много лет. Я тосковал о доме, пока не измучился и не зачах от горя... Но
теперь...
- Что же теперь? - спросил Николас, ласково заглядывая ему в лицо.- Что
теперь, дружище?
- Я бы не расстался с вами ни для какого дома на Земле,- ответил Смайк,
пожимая ему руку,- кроме одного, кроме одного. Мне не дожить до старости, и
если бы ваши руки положили меня в могилу и я знал перед смертью, что иногда
вы будете приходить и смотреть на могилу с вашей доброй улыбкой, в летнюю
пору, когда вокруг все живет - не мертво, как я,- я мог бы уйти в этот дом
почти без слез.
- Зачем вы так говорите, бедный мальчик, если вы счастливы со мной? -
сказал Николас.
- Потому что тогда изменился бы я, а не те, кто меня окружает. И, если