Страница:
верно, дорогой брат, совершенно верно.
- Он меня остановит, если я ошибусь,- сказал новый друг Николаса.- Но
ошибусь я или нет, ты будешь очень растроган, брат Нэд, вспомнив то время,
когда мы были, совсем юны и одиноки и заработали наш первый шиллинг в этом
огромном городе.
Близнецы молча пожали друг другу руку, и брат Чарльз со свойственной
ему простодушной манерой рассказал подробности, услышанные им от Николаса.
Последовавший за сим разговор был длинный, и почти такое же длительное
секретное совещание имело место между братом Нэдом и Тимом Линкинуотером в
другой комнате. К чести Николаса следует сказать, что не провел он и десяти
минут с братьями, как уже мог отвечать только жестами на каждое новое
выражение сочувствия и доброты и всхлипывал, как ребенок.
Наконец брат Нэд и Тим Линкинуотер вернулись вместе, и Тим тотчас
подошел к Николасу и сообщил ему на ухо одной короткой фразой (ибо Тим
обычно был немногословен), что он записал адрес и зайдет к нему вечером в
восемь часов. Покончив с этим, Тим протер очки и надел их, приготовляясь
слушать, что еще имеют сказать братья Чирибл.
- Тим,- сказал брат Чарльз,- вы поняли, что мы намерены принять этого
молодого джентльмена в контору?
Брат Нэд заявил, что Тим знает об этом намерении и вполне одобряет его;
Тим кивнул, сказал, что одобряет, выпрямился и стал как будто еще более
дородным и очень важным. Затем наступило глубокое молчание.
- Я, знаете ли, не буду приходить на час позже по утрам,- сказал Тим,
вдруг прорвавшись и принимая очень решительный вид.- Я не буду спать на
свежем воздухе, да и за город я не буду ездить. Хорошенькое дело - в эту
пору дня! Тьфу!
- Будь проклято ваше упрямство, Тим Линкинуотер,- сказал брат Чарльз,
смотря на него без малейших признаков гнева и с лицом, сияющим любовью к
старому клерку.- Будь проклято ваше упрямство, Тим Линкинуотер! Что вы
хотите сказать, сэр?
- Сорок четыре года,- сказал Тим, делая в воздухе вычисления пером и
проводя воображаемую черту, прежде чем подвести итог,- сорок четыре года
исполнится в мае с тех пор, как я начал вести книги "Чирибл, братья". Все
это время я открывал несгораемый шкаф каждое утро (кроме воскресенья), когда
часы били девять, и совершал обход дома каждый вечер в половине
одиннадцатого (за исключением дней прибытия иностранной почты, а в те вечера
- без двадцати двенадцать), чтобы удостовериться, заперты ли двери и
погашены ли огни. Ни одной ночи я не ночевал за пределами задней мансарды.
Там все тот же ящик с резедой на окне и те же четыре цветочных горшка, по
два с каждой стороны, которые я принес с собой, когда только что сюда
поступил. Нет в мире - я это повторяю снова и снова, и я это утверждаю,- нет
в мире второй такой площади, как эта. Знаю, что нет! - сказал Тим с
неожиданной энергией, насупил брови и огляделся по сторонам.- Нет такого! И
для дела и для развлечения, летом или зимой - все равно когда,- нет ничего
похожего на нее. Нет такого источника в Англии, как насос в подворотне. Нет
такого вида в Англии, как вид из моего окна. Я на него смотрю каждое утро,
когда еще не начал бриться, значит о нем я кое-что должен знать. Я спал в
этой комнате,- добавил Тим, слегка понизив голос,- сорок четыре года, и если
бы это не представляло неудобств и не мешало интересам дела, я бы просил
разрешения там и умереть.
- Проклятье, Тим Линкинуотер! Как вы смеете говорить о том, что
умрете?! - вскричали близнецы в один голос, энергически прочищая свои старые
носы.
- Вот что я хотел вам сказать, мистер Эдвин и мистер Чарльз,- произнес
Тим, снова расправляя плечи.- Уже не в первый раз вы говорите о том, чтобы
перевести меня по старости лет на пенсию, но, с вашего разрешения, пусть это
будет в последний раз, и больше мы к Этому вопросу не вернемся.
С этими словами Тим Линкинуотер гордо вышел и заперся в стеклянном
ящике с видом человека, сказавшего то, что имел сказать, и твердо решившего
не подчиняться.
Братья переглянулись и, не говоря ни слова, кашлянули раз шесть.
- Нужно что-то с ним сделать, брат Нэд! - с жаром сказал другой брат.Мы
должны пренебречь его старческой щепетильностью, ее нельзя терпеть и
сносить. Его нужно сделать компаньоном, брат Нэд, а если он этому не
подчинится мирно, мы должны будем прибегнуть к насилию.
- Совершенно верно! - ответил брат Нэд, кивая головой с видом человека,
принявшего твердое решение.- Совершенно верно, дорогой брат. Если он не
желает слушать разумные доводы, мы должны сделать это помимо его воли и
показать ему, что мы решили проявить власть. Мы должны с ним поссориться,
брат Чарльз.
- Должны. Разумеется, мы должны поссориться с Тимом
Линкинуотером,подтвердил тот.- Но пока что, дорогой брат, мы задерживаем
нашего молодого друга, а старая леди и ее дочь будут беспокоиться, ожидая
его возвращения. Итак, мы сейчас распрощаемся, и - так, так... не ударьтесь
об этот ящик, дорогой сэр... нет, нет, нет, ни слова больше... будьте
осторожны на перекрестках и...
И, произнося бессвязные и отрывистые слова, чтобы удержать Николаса от
изъявления благодарности, братья поспешно его выпроводили, всю дорогу
пожимая ему руку и весьма неудачно делая вид,- они были плохими
притворщиками,- будто совсем не замечают, какие чувства им овладели.
У Николаса сердце было слишком переполнено, чтобы он мог показаться на
улице прежде, чем овладеет собой. Выскользнув, наконец, из темного уголка у
двери, где принужден был задержаться, он мельком увидел, как близнецы
украдкой заглядывают в стеклянный ящик, видимо не зная, что делать:
продолжать ли начатую атаку безотлагательно, или на время отложить
наступление на неумолимого Тима Линкинуотера.
Рассказывать о том восторге и удивлении, какие были вызваны в доме мисс
Ла-Криви только что изложенными обстоятельствами, и обо всем, что было
сделано, сказано, передумано, чего ждали, на что надеялись и что в
результате предвещали,- не отвечает цели этого повествования. Достаточно
будет сообщить, что мистер Тимоти Линкинуотер явился пунктуально в
назначенный час, что, хотя он и был чудаком и хотя он ревностно заботился,
как и следовало ему заботиться, о том, чтобы всеобъемлющая щедрость его
хозяев получала надлежащее применение, он высказался энергически и горячо в
пользу Николаса и что на следующий день Николас был определен на вакантный
табурет в конторе "Чирибл, братья" на жалование в сто двадцать фунтов в год.
- И я думаю, дорогой брат,- сказал новый друг Николаса,- что, если бы
мы сдали им тот маленький коттедж в Боу, который сейчас пустует, за плату
ниже обычной арендной платы?.. А, брат Нэд?
- Совсем бесплатно! - сказал брат Нэд.- Мы богаты, и нам стыдно брать
при таких обстоятельствах арендную плату. Где Тим Линкинуотер? Бесплатно,
дорогой брат, бесплатно.
- Пожалуй, лучше было бы назначить что-нибудь, брат Нэд,- кротко
возразил другой брат.- Это, знаете ли, помогло бы сохранить привычку к
бережливости и избавило бы от мучительного чувства чрезмерной благодарности.
Мы могли бы назначить пятнадцать или двадцать фунтов и, если бы эта сумма
уплачивалась аккуратно, возместить им ее как-нибудь иначе. И я мог бы тайно
предложить маленькую ссуду на обзаведение кое-какою мебелью, а ты мог бы
тайно предложить другую маленькую ссуду, брат Нэд, и если мы увидим, что у
них все идет хорошо,- а мы это увидим, опасаться не приходится, опасаться не
приходится,- мы можем превратить эту ссуду в подарок. Осторожно, брат Нэд, и
постепенно и не слишком их принуждая. Что ты на это скажешь, брат?
Брат Нэд дал согласие и не только сказал, что это будет сделано, но и
сделал; и на протяжении одной короткой недели Николас вступил во владение
табуретом, а миссис Никдьби и Кэт вступили во владение домом; и так много
было связано с этим суеты, так много веселья и упований!
Право, никогда еще не бывало такой недели открытий и неожиданностей,
как первая неделя в этом коттедже. Каждый вечер, к возвращению Николаса
домой, обнаруживалось что-нибудь новое. Сегодня это была виноградная лоза,
завтра - кипятильник, а на следующий день - ключ от стенного шкафа в
гостиной, найденный на дне кадки, и сотни других вещей. Затем одна комната
украсилась муслиновыми занавесками, а другая стала совсем элегантной
благодаря шторе, и такие были сделаны улучшения, каких никто и вообразить не
мог. Потом приехала в омнибусе денька на два погостить и помочь мисс
Ла-Криви, которая вечно теряла очень маленький пакет с тонкими гвоздиками и
очень большой молоток, и бегала повсюду с засученными рукавами, и падала с
лестницы, и очень больно ушибалась; и была здесь миссис Никльби, говорившая
без умолку и редко-редко что-либо делавшая; и была здесь Кэт, потихоньку
работавшая повсюду, и Смайк, превративший сад в чудеснейший уголок, и
Николас, помогавший всем и всех подбадривавший. Уют и безмятежность
домашнего очага были восстановлены, но лишь перенесенные несчастья и разлука
могли дать ту радость, какую давали скромные удовольствия, и то наслаждение,
которое приносил каждый час, проведенный вместе.
Короче говоря, бедные Никльби были окружены людьми и счастливы, а
богатый Никльби был одинок и несчастен.
интимная и конфиденциальная, имеющая отношение к
семейным делам, повествующая о том, как мистер Кенуигс перенес жестокое
потрясение, и о том, что миссис Кенуигс чувствовала себя хорошо, насколько
это было возможно
Было часов семь вечера, и в узких улицах близ Гольдн-сквера начинало
темнеть, когда мистер Кенуигс послал за парой самых дешевых лайковых
перчаток - те, что по четырнадцати пенсов,- и, выбрав более прочную
перчатку, каковой оказалась приходившаяся на правую руку, спустился по
лестнице с видом торжественным и весьма возбужденным и принялся обертывать
перчаткой кольцо у входной двери. Исполнив эту работу с большой
аккуратностью, мистер Кенуигс захлопнул за собой дверь и перешел через
дорогу, чтобы полюбоваться эффектом с противоположного тротуара. Убедившись,
что лучшего и представить себе нельзя, мистер Кенуигс вернулся и, крикнув в
замочную скважину Морлине, чтобы она открыла дверь, скрылся в доме и больше
не показывался.
Если рассматривать это обстоятельство как нечто абстрактное, то не было
никаких явных поводов или причин, почему мистер Кенуигс взял на себя труд
обернуть именно это кольцо, а не кольцо у двери какого-нибудь аристократа
или джентльмена, проживавшего на расстоянии десяти миль отсюда, ибо для
наибольшего удобства многочисленных жильцов входная дверь всегда была
раскрыта настежь и дверным кольцом никогда не пользовались. Второй, третий и
четвертый этажи имели особые звонки. Что до мансард, то туда никто никогда
не приходил. Если кому-нибудь нужны были первые этажи, то они были тут же, и
оставалось только войти в них, а в кухню вел отдельный ход вниз по лестнице
из нижнего дворика*. Поэтому, если исходить из соображений необходимости и
пользы, это обертывание перчаткой дверного кольца было совершенно
непостижимо.
Но дверные кольца можно обертывать не только из соображений
утилитарных, что и было ясно доказано в данном случае. Есть некоторые
утонченные формальности и церемонии, которые надлежит соблюдать в
цивилизованной жизни, иначе человечество вернется к первобытному варварскому
состоянию. Ни одна элегантная леди никогда не разрешалась от бремени - да и
ни одно элегантное разрешение от бремени не могло иметь место - без
символического обертывания дверного кольца. Миссис Кенуигс была леди с
некоторыми претензиями на элегантность; миссис Кенуигс разрешилась от
бремени.
И посему мистер Кенуигс обернул безмолвствующее дверное кольцо в своих
владениях белой лайковой перчаткой.
- Право, не знаю,- сказал мистер Кенуигс, поправляя воротничок сорочки
и медленно поднимаясь по лестнице,- не поместить ли объявление в газете, раз
это мальчик.
Размышляя о целесообразности такого шага и о сенсации, которую он
должен произвести в округе, мистер Кенуигс отправился в гостиную, где на
подставке перед камином сушились чрезвычайно миниатюрные принадлежности
туалета, а мистер Ломби, доктор, нянчил на руках младенца, то есть
прошлогоднего младенца, не нового.
- Это чудесный малыш, мистер Кенуигс,- сказал мистер Ломби, доктор.
- Вы считаете его чудесным мальчиком, сэр? - отозвался мистер Кенуигс.
- Самый чудесный мальчик, какого мне случалось видеть. Никогда еще не
видывал такого младенца.
Утешительный предмет для размышлений и дающий исчерпывающий ответ тем,
кто твердит о дегенерации человеческого рода: каждый рождающийся в мир
младенец лучше, чем предыдущий.
- Никогда не видывал такого младенца,- повторил дистер Ломби, доктор.
- Морлина была чудесным младенцем,- возразил мистер Кенуигс, словно
нападали на его семейство.
- Все они были чудесными младенцами,- сказал мистер Ломби.
И мистер Ломби с задумчивым видом продолжал баюкать младенца. Если он
размышлял о том, в какую статью счета вписать баюканье, то об этом должно
было быть известно лучше всех ему самому.
На протяжении этого короткого разговора мисс Морлина, как старшая в
семье и, натурально, представительница своей матери во время нездоровья
последней, без устали тормошила и шлепала трех младших мисс Кенуигс; такая
заботливость и нежность вызвали слезы на глазах мистера Кенуигса и побудили
его заявить, что по уму и поведению это дитя - женщина.
- Она будет сокровищем для человека, за которого выйдет замуж,
сэр,сказал вполголоса мистер Кенуигс.- Я думаю, она сделает выгодную партию,
мистер Ломби.
- Меня это отнюдь бы не удивило,- отозвался доктор.
- Вы никогда не видели, как она танцует, сэр? - осведомился мистер
Кенуигс.
Доктор покачал головой.
- Ax! - сказал мистер Кенуигс так, словно жалел его от всего сердца.- В
таком случае вы не знаете, на что она способна.
Все это время в соседнюю комнату быстро входили и выходили оттуда,
дверь очень тихо открывалась и эакрывалась (ибо необходимо было охранять
покой миссис Кенуигс), и младенца показывали трем-четырем десяткам депутаций
от избранных друзей женского пола, которые собрались в коридоре и у подъезда
обсудить событие со всех сторон. Действительно, волнение охватило всю улицу,
и можно было видеть, как леди группами стоят у двери (некоторые в таком же
интересном положении, в каком миссис Кенуигс в последний раз появлялась в
обществе), повествуя о своих испытаниях при подобных же обстоятельствах.
Иные даже завоевали себе славу, еще за день в точности предсказав, когда это
должно произойти, а другие говорили о том, что они сразу угадали, в чем тут
дело, когда мистер Кенуигс, весь бледный, изо всех сил пустился бежать по
улице. Одни утверждали одно, а другие другое, но все говорили вместе, и все
соглашались по двум пунктам: во-первых, в высшей степени достойно и весьма
похвально сделать то, что сделала миссис Кенуигс, и, во-вторых, никогда еще
не бывало такого искусного и ученого доктора, как доктор Ломби.
В разгар этой сумятицы доктор Ломби, как было сообщено выше, сидел в
комнате второго этажа окнами на улицу, нянча на руках смещенного с должности
младенца и беседуя с мистером Кенуигсом. Доктор Ломби был толстый,
грубоватый джентльмен без воротничка и с бородой, отросшей со вчерашнего
утра, ибо он был популярен, а округа плодовита и обернуто было еще три
дверных кольца, одно за другим, в течение последних сорока восьми часов.
- Итак, мистер Кенуигс,- сказал доктор Ломби,- получается шесть. Со
временем у вас будет славное семейство, сэр.
- Мне кажется, шестерых почти достаточно, сэр,- отозвался мистер
Кенуигс.
- Ну-ну! - сказал доктор.- Вздор! Должно быть вдвое больше!
Тут доктор захохотал, но еще больше хохотала замужняя приятельница
миссис Кенуигс, которая только что вышла из комнаты больной доложить о
положении дел и хлебнуть немного бренди с водой; она как будто считала, что
никогда еще не преподносили обществу такой прекрасной шутки.
- Им не приходится полагаться только на удачу,- сказал мистер Кенуигс,
посадив к себе на колени вторую дочь,- у них есть виды на наследство.
- О, вот как! - сказал мистер Ломби, доктор.
- И, кажется, очень неплохие виды? - осведомилась замужняя леди.
- Видите ли, сударыня,- сказал мистер Кенуигс,- в сущности не мне
говорить о том, каковы могут быть эти виды. Не мне хвастаться семейством, с
которым я имею честь состоять в родстве... В то же время миссис Кенуигс... Я
бы сказал,- неожиданно объявил мистер Кенуигс, повысив при этом голос,- что
моим детям, быть может, придется по сто фунтов на каждого. Быть может,
больше, но уж столько-то несомненно.
- А это очень приличное маленькое состояние,- сказала замужняя леди. -
- У миссис Кенуигс есть родственники,- продолжал мистер Кенуигс, беря
понюшку табаку из табакерки доктора и затем чихая очень громко, так как не
привык к нему,- родственники, которые могли, бы десятерым оставить по сто
фунтов и после этого все-таки не просить подаяния.
- Я знаю, кого вы имеете в виду,- заметила замужняя леди, кивая
головой.
- Я никаких имен не называл и не хочу называть никаких имен,- с
величественным видом сказал мистер Кенуигс.- Многие из моих друзей встречали
в этой самой комнате родственника миссис Кенуигс, который мог бы оказать
честь любому обществу, вот и все.
- Я его встречала,- сказала замужняя леди, бросив взгляд на доктора
Ломби.
- Разумеется, весьма лестно для отца видеть, что такой человек целует
его детей и интересуется ими,- продолжал мистер Кенуигс.- Натурально, мои
чувства человека ублаготворяет знакомство с таким человеком. И, натурально,
мои чувства супруга будут еще более ублаготворены, если об этом событии
доведут до сведения такого человека.
Выразив подобным образом свои мысли, мистер Кенуигс привел в порядок
льняную косичку своей второй дочери и попросил ее быть хорошей девочкой и
слушаться сестры Морлины.
- Эта девочка с каждым днем все больше-походит на мать,- сказал мистер
Ломби, с восторгом взирая на Морлину.
- Ну вот! - подхватила замужняя леди.- А что я всегда говорила, что я
всегда говорила? Она вылитый ее портрет!
Обратив таким образом всеобщее внимание на упомянутую юную леди,
замужняя леди воспользовалась случаем, чтобы хлебнуть снова бренди с водой -
и хлебнуть основательно.
- Да, сходство есть,- подумав, сказал мистер Кенуигс.- Но что за
женщина была миссис Кенуигс до своего замужества! Боже милостивый, что за
женщина!
Мистер Ломби покачал головой с большой торжественностью, как бы давая
понять, что, по его мнению, она была ослепительна.
- А говорят о феях! - воскликнул мистер Кенуигс.- Я никогда не видел на
свете ничего более эфирного. Никогда! И какое обращение! Игривое и в то же
время строгое и пристойное! А фигура! Это не всем известно,- понизив голос,
добавил мистер Кенуигс,- но в то время фигура ее была такова, что с нее
писали Британию на Холлоуэй-роуд*.
- Да вы только посмотрите, какова она сейчас!- сказала замужняя
леди.Разве походит она на мать шестерых детей?
- Просто смешно! -воскликнул доктор.
- Она гораздо больше похожа на свою собственную дочь,- заявила замужняя
леди.
- Совершенно верно,- согласился мистер Ломби.- Значительно больше.
Мистер Кенуигс собирался сделать какое-то замечание, по всей
вероятности подтверждающее это мнение, но тут другая замужняя леди, которая
зашла подбодрить миссис Кенуигс и помочь прибрать все, что могло иметь
отношение к закуске и выпивке, просунула голову и доложила, что она секунду
назад спустилась вниз, услышав колокольчик, и что у двери ждет какой-то
джентльмен, который во что бы то ни стало хочет видеть мистера Кенуигса.
Туманный образ знатного родственника промелькнул в голове мистера
Кенуигса, когда было сделано это сообщение, и под влиянием этого образа он
немедленно приказал Морлине привести джентльмена.
- Смотрите-ка! - воскликнул мистер Кенуигс, остаиовившись против двери,
чтобы как можно скорее увидеть поднимавшегося по лестнице посетителя.- Да
ведь это мистер Джонсон! Как поживаете, сэр?
Николас пожал ему руку, перецеловал своих бывших учениц всех по
очереди, вручил Морлине большой сверток с игрушками, поклонился доктору и
замужней леди и осведомился о здоровье миссис Кенуигс тоном крайне
заинтересованным, который проник в самое сердце и душу леди, пришедшей
разогреть над огнем какую-то таинственную смесь.
- Я должен принести сотни извинений, что явился в такое время,- сказал
Николас,- но я об этом не знал, пока не позвонил, а занят я теперь так, что
боюсь - может пройти несколько дней, прежде чем мне удастся заглянуть еще
раз.
- Лучшего времени не найти, сэр,- сказал мистер Кенуигс.- Надеюсь,
положение миссис Кенуигс не является препятствием к нашей беседе, сэр.
- Вы очень любезны,- сказал Николас.
В этот момент еще одна замужняя леди провозгласила, что младенец начал
сосать вовсю, после чего две замужние леди, уже упомянутые, шумно
устремились в спальню созерцать его во время этого процесса.
- Дело в том,- начал Николас,- что перед отъездом из провинции, где я
жил последнее время, я взялся передать вам одно поручение.
- Ну? - сказал мистер Кенуигс.
- И я уже несколько дней в Лондоне,- добавил Николас,- но не имел
возможности его исполнить.
- Неважно, сэр,- сказал мистер Кенуигс.- Полагаю, оно не станет хуже
оттого, что остынет. Поручение из провинции...- задумчиво повторил мистер
Кенуигс.- Это любопытно. Я никого не знаю в провинции.
- Мисс Питоукер,-подсказал Николас.
- О, так это от нее? - сказал мистер Кенуигс.- О боже, ну, конечно!
Миссис Кенуигс рада будет услышать о ней. Генриетта Питоукер, а? Как странно
все складывается! Вдруг вы встречаете ее в провинции! Ну-ну!
Услышав имя старой приятельницы, четыре мисс Кенуигс собрались вокруг
Николаса, широко раскрыв глаза и рты, чтобы лучше слышать. Мистер Кенуигс
тоже как будто любопытствовал, но был совершенно безмятежен, никаких
подозрений у него не мелькало.
- Это поручение касается семейных дел,- нерешительно сказал Николас.
- О, это не имеет значения,- сказал Кенуигс, взглянув на мистера Ломби,
который, опрометчиво взяв на свое попечение маленького Лиливика, обнаружил,
что никто не расположен освободить его от этой драгоценной обузы.- Здесь все
друзья.
Николас раза два кашлянул и как будто затруднялся приступить к делу.
- Генриетта Питоукер в Портсмуте,- заметил мистер Кенуигс.
- Да,- сказал Николас.- И мистер Лидивик там.
Мистер Кенуигс побледнел, но оправился и сказал, что и это тоже
странное совпадение.
- Поручение от него,- сказал Николас.
Мистер Кенуигс, казалось, ожил. Мистер Лиливик знал, что племянница
находится в деликатном положении, и несомненно просил передать, чтобы ему
сообщили все подробности. Это было очень любезио с его стороны и так на него
похоже!
- Он просил меня передать его нежнейший привет,- сказал Николас.
- Уверяю вас, я чрезвычайно ему признателен. Вашему двоюродному дедушке
Лидивику, дорогие мои,- вставил мистер Кенуигс, снисходительно давая
объяснение детям.
- Его нежнейший привет,- повторил Николас.- И передал, что писать ему
было некогда, но что он женился на мисс Питоукер.
Мистер Кенуигс, выпучив глаза, сорвался с места, схватил свою вторую
дочь за льняную косичку и закрыл лицо носовым платком. Морлина, вся
оцепенев, упала в детское креслице, как падала на ее глазах в обморок ее
мать, а две другие маленькие Кенуигс в испуге завизжали.
- Дети мои, мои обманутые, одураченные малютки! - завопил мистер
Кенуигс, с такой силой дернув в неистовстве своем вторую дочь за льняную
косичку, что та приподнялась на цыпочки и несколько секунд простояла в такой
позе. - Злодей, осел, предатель!
- Черт бы побрал этого человека! - крикнула сиделка, сердито
оглянувшись.- Чего ради он поднимает здесь такой шум?
- Молчать, женщина! - свирепо сказал мистер Кеиуигс.
- Не хочу я молчать,- возразила сиделка.- Замолчите сами, несчастный!
Или у вас нет никаких чувств к вашему младенцу?
- Никаких! - ответил мистер Кенуигс.
- Какой стыд! - заявила сиделка! - Уф! Изверг!
- Пусть он умрет! - вскричал мистер Кенуигс, обуянный гневом.- Пусть
умрет! Никаких видов на наследство у него нет! Нам здесь младенцы не нужны,-
безрассудно сказал мистер Кенуигс.- Унесите их, унесите их в приют для
подкидышей!
С такими ужасными словами мистер Кенуигс сел на стул и бросил вызов
сиделке, которая поспешила в смежную комнату и, вернувшись с вереницей
матрон, заявила, что мистер Кенуигс говорит кощунственно о своей семье и что
у него, должно быть, буйное помешательство.
Внешний вид мистера Кенуигса несомненно свидетельствовал не в его
пользу, ибо от усилий разглагольствовать с таким жаром и в то же время таким
тоном, чтобы его сетования не коснулись слуха миссис Кенуигс, лицо у него
почернело. Помимо сего, волнение, вызванное событием, и чрезмерное
потребление крепких возбуждающих напитков в ознаменование этого события
привели к тому, что физиономия мистера Кенуигса чрезвычайно раздулась и
опухла. Но когда Николас и доктор, которые сначала оставались безучастными,
весьма сомневаясь в том, чтобы мистер Кенуигс мог говорить всерьез,
вмешались и объяснили непосредственную ппичину его состояния, негодование
матрон сменилось жалостью, и они с большем чувством стали умолять его, чтобы
- Он меня остановит, если я ошибусь,- сказал новый друг Николаса.- Но
ошибусь я или нет, ты будешь очень растроган, брат Нэд, вспомнив то время,
когда мы были, совсем юны и одиноки и заработали наш первый шиллинг в этом
огромном городе.
Близнецы молча пожали друг другу руку, и брат Чарльз со свойственной
ему простодушной манерой рассказал подробности, услышанные им от Николаса.
Последовавший за сим разговор был длинный, и почти такое же длительное
секретное совещание имело место между братом Нэдом и Тимом Линкинуотером в
другой комнате. К чести Николаса следует сказать, что не провел он и десяти
минут с братьями, как уже мог отвечать только жестами на каждое новое
выражение сочувствия и доброты и всхлипывал, как ребенок.
Наконец брат Нэд и Тим Линкинуотер вернулись вместе, и Тим тотчас
подошел к Николасу и сообщил ему на ухо одной короткой фразой (ибо Тим
обычно был немногословен), что он записал адрес и зайдет к нему вечером в
восемь часов. Покончив с этим, Тим протер очки и надел их, приготовляясь
слушать, что еще имеют сказать братья Чирибл.
- Тим,- сказал брат Чарльз,- вы поняли, что мы намерены принять этого
молодого джентльмена в контору?
Брат Нэд заявил, что Тим знает об этом намерении и вполне одобряет его;
Тим кивнул, сказал, что одобряет, выпрямился и стал как будто еще более
дородным и очень важным. Затем наступило глубокое молчание.
- Я, знаете ли, не буду приходить на час позже по утрам,- сказал Тим,
вдруг прорвавшись и принимая очень решительный вид.- Я не буду спать на
свежем воздухе, да и за город я не буду ездить. Хорошенькое дело - в эту
пору дня! Тьфу!
- Будь проклято ваше упрямство, Тим Линкинуотер,- сказал брат Чарльз,
смотря на него без малейших признаков гнева и с лицом, сияющим любовью к
старому клерку.- Будь проклято ваше упрямство, Тим Линкинуотер! Что вы
хотите сказать, сэр?
- Сорок четыре года,- сказал Тим, делая в воздухе вычисления пером и
проводя воображаемую черту, прежде чем подвести итог,- сорок четыре года
исполнится в мае с тех пор, как я начал вести книги "Чирибл, братья". Все
это время я открывал несгораемый шкаф каждое утро (кроме воскресенья), когда
часы били девять, и совершал обход дома каждый вечер в половине
одиннадцатого (за исключением дней прибытия иностранной почты, а в те вечера
- без двадцати двенадцать), чтобы удостовериться, заперты ли двери и
погашены ли огни. Ни одной ночи я не ночевал за пределами задней мансарды.
Там все тот же ящик с резедой на окне и те же четыре цветочных горшка, по
два с каждой стороны, которые я принес с собой, когда только что сюда
поступил. Нет в мире - я это повторяю снова и снова, и я это утверждаю,- нет
в мире второй такой площади, как эта. Знаю, что нет! - сказал Тим с
неожиданной энергией, насупил брови и огляделся по сторонам.- Нет такого! И
для дела и для развлечения, летом или зимой - все равно когда,- нет ничего
похожего на нее. Нет такого источника в Англии, как насос в подворотне. Нет
такого вида в Англии, как вид из моего окна. Я на него смотрю каждое утро,
когда еще не начал бриться, значит о нем я кое-что должен знать. Я спал в
этой комнате,- добавил Тим, слегка понизив голос,- сорок четыре года, и если
бы это не представляло неудобств и не мешало интересам дела, я бы просил
разрешения там и умереть.
- Проклятье, Тим Линкинуотер! Как вы смеете говорить о том, что
умрете?! - вскричали близнецы в один голос, энергически прочищая свои старые
носы.
- Вот что я хотел вам сказать, мистер Эдвин и мистер Чарльз,- произнес
Тим, снова расправляя плечи.- Уже не в первый раз вы говорите о том, чтобы
перевести меня по старости лет на пенсию, но, с вашего разрешения, пусть это
будет в последний раз, и больше мы к Этому вопросу не вернемся.
С этими словами Тим Линкинуотер гордо вышел и заперся в стеклянном
ящике с видом человека, сказавшего то, что имел сказать, и твердо решившего
не подчиняться.
Братья переглянулись и, не говоря ни слова, кашлянули раз шесть.
- Нужно что-то с ним сделать, брат Нэд! - с жаром сказал другой брат.Мы
должны пренебречь его старческой щепетильностью, ее нельзя терпеть и
сносить. Его нужно сделать компаньоном, брат Нэд, а если он этому не
подчинится мирно, мы должны будем прибегнуть к насилию.
- Совершенно верно! - ответил брат Нэд, кивая головой с видом человека,
принявшего твердое решение.- Совершенно верно, дорогой брат. Если он не
желает слушать разумные доводы, мы должны сделать это помимо его воли и
показать ему, что мы решили проявить власть. Мы должны с ним поссориться,
брат Чарльз.
- Должны. Разумеется, мы должны поссориться с Тимом
Линкинуотером,подтвердил тот.- Но пока что, дорогой брат, мы задерживаем
нашего молодого друга, а старая леди и ее дочь будут беспокоиться, ожидая
его возвращения. Итак, мы сейчас распрощаемся, и - так, так... не ударьтесь
об этот ящик, дорогой сэр... нет, нет, нет, ни слова больше... будьте
осторожны на перекрестках и...
И, произнося бессвязные и отрывистые слова, чтобы удержать Николаса от
изъявления благодарности, братья поспешно его выпроводили, всю дорогу
пожимая ему руку и весьма неудачно делая вид,- они были плохими
притворщиками,- будто совсем не замечают, какие чувства им овладели.
У Николаса сердце было слишком переполнено, чтобы он мог показаться на
улице прежде, чем овладеет собой. Выскользнув, наконец, из темного уголка у
двери, где принужден был задержаться, он мельком увидел, как близнецы
украдкой заглядывают в стеклянный ящик, видимо не зная, что делать:
продолжать ли начатую атаку безотлагательно, или на время отложить
наступление на неумолимого Тима Линкинуотера.
Рассказывать о том восторге и удивлении, какие были вызваны в доме мисс
Ла-Криви только что изложенными обстоятельствами, и обо всем, что было
сделано, сказано, передумано, чего ждали, на что надеялись и что в
результате предвещали,- не отвечает цели этого повествования. Достаточно
будет сообщить, что мистер Тимоти Линкинуотер явился пунктуально в
назначенный час, что, хотя он и был чудаком и хотя он ревностно заботился,
как и следовало ему заботиться, о том, чтобы всеобъемлющая щедрость его
хозяев получала надлежащее применение, он высказался энергически и горячо в
пользу Николаса и что на следующий день Николас был определен на вакантный
табурет в конторе "Чирибл, братья" на жалование в сто двадцать фунтов в год.
- И я думаю, дорогой брат,- сказал новый друг Николаса,- что, если бы
мы сдали им тот маленький коттедж в Боу, который сейчас пустует, за плату
ниже обычной арендной платы?.. А, брат Нэд?
- Совсем бесплатно! - сказал брат Нэд.- Мы богаты, и нам стыдно брать
при таких обстоятельствах арендную плату. Где Тим Линкинуотер? Бесплатно,
дорогой брат, бесплатно.
- Пожалуй, лучше было бы назначить что-нибудь, брат Нэд,- кротко
возразил другой брат.- Это, знаете ли, помогло бы сохранить привычку к
бережливости и избавило бы от мучительного чувства чрезмерной благодарности.
Мы могли бы назначить пятнадцать или двадцать фунтов и, если бы эта сумма
уплачивалась аккуратно, возместить им ее как-нибудь иначе. И я мог бы тайно
предложить маленькую ссуду на обзаведение кое-какою мебелью, а ты мог бы
тайно предложить другую маленькую ссуду, брат Нэд, и если мы увидим, что у
них все идет хорошо,- а мы это увидим, опасаться не приходится, опасаться не
приходится,- мы можем превратить эту ссуду в подарок. Осторожно, брат Нэд, и
постепенно и не слишком их принуждая. Что ты на это скажешь, брат?
Брат Нэд дал согласие и не только сказал, что это будет сделано, но и
сделал; и на протяжении одной короткой недели Николас вступил во владение
табуретом, а миссис Никдьби и Кэт вступили во владение домом; и так много
было связано с этим суеты, так много веселья и упований!
Право, никогда еще не бывало такой недели открытий и неожиданностей,
как первая неделя в этом коттедже. Каждый вечер, к возвращению Николаса
домой, обнаруживалось что-нибудь новое. Сегодня это была виноградная лоза,
завтра - кипятильник, а на следующий день - ключ от стенного шкафа в
гостиной, найденный на дне кадки, и сотни других вещей. Затем одна комната
украсилась муслиновыми занавесками, а другая стала совсем элегантной
благодаря шторе, и такие были сделаны улучшения, каких никто и вообразить не
мог. Потом приехала в омнибусе денька на два погостить и помочь мисс
Ла-Криви, которая вечно теряла очень маленький пакет с тонкими гвоздиками и
очень большой молоток, и бегала повсюду с засученными рукавами, и падала с
лестницы, и очень больно ушибалась; и была здесь миссис Никльби, говорившая
без умолку и редко-редко что-либо делавшая; и была здесь Кэт, потихоньку
работавшая повсюду, и Смайк, превративший сад в чудеснейший уголок, и
Николас, помогавший всем и всех подбадривавший. Уют и безмятежность
домашнего очага были восстановлены, но лишь перенесенные несчастья и разлука
могли дать ту радость, какую давали скромные удовольствия, и то наслаждение,
которое приносил каждый час, проведенный вместе.
Короче говоря, бедные Никльби были окружены людьми и счастливы, а
богатый Никльби был одинок и несчастен.
интимная и конфиденциальная, имеющая отношение к
семейным делам, повествующая о том, как мистер Кенуигс перенес жестокое
потрясение, и о том, что миссис Кенуигс чувствовала себя хорошо, насколько
это было возможно
Было часов семь вечера, и в узких улицах близ Гольдн-сквера начинало
темнеть, когда мистер Кенуигс послал за парой самых дешевых лайковых
перчаток - те, что по четырнадцати пенсов,- и, выбрав более прочную
перчатку, каковой оказалась приходившаяся на правую руку, спустился по
лестнице с видом торжественным и весьма возбужденным и принялся обертывать
перчаткой кольцо у входной двери. Исполнив эту работу с большой
аккуратностью, мистер Кенуигс захлопнул за собой дверь и перешел через
дорогу, чтобы полюбоваться эффектом с противоположного тротуара. Убедившись,
что лучшего и представить себе нельзя, мистер Кенуигс вернулся и, крикнув в
замочную скважину Морлине, чтобы она открыла дверь, скрылся в доме и больше
не показывался.
Если рассматривать это обстоятельство как нечто абстрактное, то не было
никаких явных поводов или причин, почему мистер Кенуигс взял на себя труд
обернуть именно это кольцо, а не кольцо у двери какого-нибудь аристократа
или джентльмена, проживавшего на расстоянии десяти миль отсюда, ибо для
наибольшего удобства многочисленных жильцов входная дверь всегда была
раскрыта настежь и дверным кольцом никогда не пользовались. Второй, третий и
четвертый этажи имели особые звонки. Что до мансард, то туда никто никогда
не приходил. Если кому-нибудь нужны были первые этажи, то они были тут же, и
оставалось только войти в них, а в кухню вел отдельный ход вниз по лестнице
из нижнего дворика*. Поэтому, если исходить из соображений необходимости и
пользы, это обертывание перчаткой дверного кольца было совершенно
непостижимо.
Но дверные кольца можно обертывать не только из соображений
утилитарных, что и было ясно доказано в данном случае. Есть некоторые
утонченные формальности и церемонии, которые надлежит соблюдать в
цивилизованной жизни, иначе человечество вернется к первобытному варварскому
состоянию. Ни одна элегантная леди никогда не разрешалась от бремени - да и
ни одно элегантное разрешение от бремени не могло иметь место - без
символического обертывания дверного кольца. Миссис Кенуигс была леди с
некоторыми претензиями на элегантность; миссис Кенуигс разрешилась от
бремени.
И посему мистер Кенуигс обернул безмолвствующее дверное кольцо в своих
владениях белой лайковой перчаткой.
- Право, не знаю,- сказал мистер Кенуигс, поправляя воротничок сорочки
и медленно поднимаясь по лестнице,- не поместить ли объявление в газете, раз
это мальчик.
Размышляя о целесообразности такого шага и о сенсации, которую он
должен произвести в округе, мистер Кенуигс отправился в гостиную, где на
подставке перед камином сушились чрезвычайно миниатюрные принадлежности
туалета, а мистер Ломби, доктор, нянчил на руках младенца, то есть
прошлогоднего младенца, не нового.
- Это чудесный малыш, мистер Кенуигс,- сказал мистер Ломби, доктор.
- Вы считаете его чудесным мальчиком, сэр? - отозвался мистер Кенуигс.
- Самый чудесный мальчик, какого мне случалось видеть. Никогда еще не
видывал такого младенца.
Утешительный предмет для размышлений и дающий исчерпывающий ответ тем,
кто твердит о дегенерации человеческого рода: каждый рождающийся в мир
младенец лучше, чем предыдущий.
- Никогда не видывал такого младенца,- повторил дистер Ломби, доктор.
- Морлина была чудесным младенцем,- возразил мистер Кенуигс, словно
нападали на его семейство.
- Все они были чудесными младенцами,- сказал мистер Ломби.
И мистер Ломби с задумчивым видом продолжал баюкать младенца. Если он
размышлял о том, в какую статью счета вписать баюканье, то об этом должно
было быть известно лучше всех ему самому.
На протяжении этого короткого разговора мисс Морлина, как старшая в
семье и, натурально, представительница своей матери во время нездоровья
последней, без устали тормошила и шлепала трех младших мисс Кенуигс; такая
заботливость и нежность вызвали слезы на глазах мистера Кенуигса и побудили
его заявить, что по уму и поведению это дитя - женщина.
- Она будет сокровищем для человека, за которого выйдет замуж,
сэр,сказал вполголоса мистер Кенуигс.- Я думаю, она сделает выгодную партию,
мистер Ломби.
- Меня это отнюдь бы не удивило,- отозвался доктор.
- Вы никогда не видели, как она танцует, сэр? - осведомился мистер
Кенуигс.
Доктор покачал головой.
- Ax! - сказал мистер Кенуигс так, словно жалел его от всего сердца.- В
таком случае вы не знаете, на что она способна.
Все это время в соседнюю комнату быстро входили и выходили оттуда,
дверь очень тихо открывалась и эакрывалась (ибо необходимо было охранять
покой миссис Кенуигс), и младенца показывали трем-четырем десяткам депутаций
от избранных друзей женского пола, которые собрались в коридоре и у подъезда
обсудить событие со всех сторон. Действительно, волнение охватило всю улицу,
и можно было видеть, как леди группами стоят у двери (некоторые в таком же
интересном положении, в каком миссис Кенуигс в последний раз появлялась в
обществе), повествуя о своих испытаниях при подобных же обстоятельствах.
Иные даже завоевали себе славу, еще за день в точности предсказав, когда это
должно произойти, а другие говорили о том, что они сразу угадали, в чем тут
дело, когда мистер Кенуигс, весь бледный, изо всех сил пустился бежать по
улице. Одни утверждали одно, а другие другое, но все говорили вместе, и все
соглашались по двум пунктам: во-первых, в высшей степени достойно и весьма
похвально сделать то, что сделала миссис Кенуигс, и, во-вторых, никогда еще
не бывало такого искусного и ученого доктора, как доктор Ломби.
В разгар этой сумятицы доктор Ломби, как было сообщено выше, сидел в
комнате второго этажа окнами на улицу, нянча на руках смещенного с должности
младенца и беседуя с мистером Кенуигсом. Доктор Ломби был толстый,
грубоватый джентльмен без воротничка и с бородой, отросшей со вчерашнего
утра, ибо он был популярен, а округа плодовита и обернуто было еще три
дверных кольца, одно за другим, в течение последних сорока восьми часов.
- Итак, мистер Кенуигс,- сказал доктор Ломби,- получается шесть. Со
временем у вас будет славное семейство, сэр.
- Мне кажется, шестерых почти достаточно, сэр,- отозвался мистер
Кенуигс.
- Ну-ну! - сказал доктор.- Вздор! Должно быть вдвое больше!
Тут доктор захохотал, но еще больше хохотала замужняя приятельница
миссис Кенуигс, которая только что вышла из комнаты больной доложить о
положении дел и хлебнуть немного бренди с водой; она как будто считала, что
никогда еще не преподносили обществу такой прекрасной шутки.
- Им не приходится полагаться только на удачу,- сказал мистер Кенуигс,
посадив к себе на колени вторую дочь,- у них есть виды на наследство.
- О, вот как! - сказал мистер Ломби, доктор.
- И, кажется, очень неплохие виды? - осведомилась замужняя леди.
- Видите ли, сударыня,- сказал мистер Кенуигс,- в сущности не мне
говорить о том, каковы могут быть эти виды. Не мне хвастаться семейством, с
которым я имею честь состоять в родстве... В то же время миссис Кенуигс... Я
бы сказал,- неожиданно объявил мистер Кенуигс, повысив при этом голос,- что
моим детям, быть может, придется по сто фунтов на каждого. Быть может,
больше, но уж столько-то несомненно.
- А это очень приличное маленькое состояние,- сказала замужняя леди. -
- У миссис Кенуигс есть родственники,- продолжал мистер Кенуигс, беря
понюшку табаку из табакерки доктора и затем чихая очень громко, так как не
привык к нему,- родственники, которые могли, бы десятерым оставить по сто
фунтов и после этого все-таки не просить подаяния.
- Я знаю, кого вы имеете в виду,- заметила замужняя леди, кивая
головой.
- Я никаких имен не называл и не хочу называть никаких имен,- с
величественным видом сказал мистер Кенуигс.- Многие из моих друзей встречали
в этой самой комнате родственника миссис Кенуигс, который мог бы оказать
честь любому обществу, вот и все.
- Я его встречала,- сказала замужняя леди, бросив взгляд на доктора
Ломби.
- Разумеется, весьма лестно для отца видеть, что такой человек целует
его детей и интересуется ими,- продолжал мистер Кенуигс.- Натурально, мои
чувства человека ублаготворяет знакомство с таким человеком. И, натурально,
мои чувства супруга будут еще более ублаготворены, если об этом событии
доведут до сведения такого человека.
Выразив подобным образом свои мысли, мистер Кенуигс привел в порядок
льняную косичку своей второй дочери и попросил ее быть хорошей девочкой и
слушаться сестры Морлины.
- Эта девочка с каждым днем все больше-походит на мать,- сказал мистер
Ломби, с восторгом взирая на Морлину.
- Ну вот! - подхватила замужняя леди.- А что я всегда говорила, что я
всегда говорила? Она вылитый ее портрет!
Обратив таким образом всеобщее внимание на упомянутую юную леди,
замужняя леди воспользовалась случаем, чтобы хлебнуть снова бренди с водой -
и хлебнуть основательно.
- Да, сходство есть,- подумав, сказал мистер Кенуигс.- Но что за
женщина была миссис Кенуигс до своего замужества! Боже милостивый, что за
женщина!
Мистер Ломби покачал головой с большой торжественностью, как бы давая
понять, что, по его мнению, она была ослепительна.
- А говорят о феях! - воскликнул мистер Кенуигс.- Я никогда не видел на
свете ничего более эфирного. Никогда! И какое обращение! Игривое и в то же
время строгое и пристойное! А фигура! Это не всем известно,- понизив голос,
добавил мистер Кенуигс,- но в то время фигура ее была такова, что с нее
писали Британию на Холлоуэй-роуд*.
- Да вы только посмотрите, какова она сейчас!- сказала замужняя
леди.Разве походит она на мать шестерых детей?
- Просто смешно! -воскликнул доктор.
- Она гораздо больше похожа на свою собственную дочь,- заявила замужняя
леди.
- Совершенно верно,- согласился мистер Ломби.- Значительно больше.
Мистер Кенуигс собирался сделать какое-то замечание, по всей
вероятности подтверждающее это мнение, но тут другая замужняя леди, которая
зашла подбодрить миссис Кенуигс и помочь прибрать все, что могло иметь
отношение к закуске и выпивке, просунула голову и доложила, что она секунду
назад спустилась вниз, услышав колокольчик, и что у двери ждет какой-то
джентльмен, который во что бы то ни стало хочет видеть мистера Кенуигса.
Туманный образ знатного родственника промелькнул в голове мистера
Кенуигса, когда было сделано это сообщение, и под влиянием этого образа он
немедленно приказал Морлине привести джентльмена.
- Смотрите-ка! - воскликнул мистер Кенуигс, остаиовившись против двери,
чтобы как можно скорее увидеть поднимавшегося по лестнице посетителя.- Да
ведь это мистер Джонсон! Как поживаете, сэр?
Николас пожал ему руку, перецеловал своих бывших учениц всех по
очереди, вручил Морлине большой сверток с игрушками, поклонился доктору и
замужней леди и осведомился о здоровье миссис Кенуигс тоном крайне
заинтересованным, который проник в самое сердце и душу леди, пришедшей
разогреть над огнем какую-то таинственную смесь.
- Я должен принести сотни извинений, что явился в такое время,- сказал
Николас,- но я об этом не знал, пока не позвонил, а занят я теперь так, что
боюсь - может пройти несколько дней, прежде чем мне удастся заглянуть еще
раз.
- Лучшего времени не найти, сэр,- сказал мистер Кенуигс.- Надеюсь,
положение миссис Кенуигс не является препятствием к нашей беседе, сэр.
- Вы очень любезны,- сказал Николас.
В этот момент еще одна замужняя леди провозгласила, что младенец начал
сосать вовсю, после чего две замужние леди, уже упомянутые, шумно
устремились в спальню созерцать его во время этого процесса.
- Дело в том,- начал Николас,- что перед отъездом из провинции, где я
жил последнее время, я взялся передать вам одно поручение.
- Ну? - сказал мистер Кенуигс.
- И я уже несколько дней в Лондоне,- добавил Николас,- но не имел
возможности его исполнить.
- Неважно, сэр,- сказал мистер Кенуигс.- Полагаю, оно не станет хуже
оттого, что остынет. Поручение из провинции...- задумчиво повторил мистер
Кенуигс.- Это любопытно. Я никого не знаю в провинции.
- Мисс Питоукер,-подсказал Николас.
- О, так это от нее? - сказал мистер Кенуигс.- О боже, ну, конечно!
Миссис Кенуигс рада будет услышать о ней. Генриетта Питоукер, а? Как странно
все складывается! Вдруг вы встречаете ее в провинции! Ну-ну!
Услышав имя старой приятельницы, четыре мисс Кенуигс собрались вокруг
Николаса, широко раскрыв глаза и рты, чтобы лучше слышать. Мистер Кенуигс
тоже как будто любопытствовал, но был совершенно безмятежен, никаких
подозрений у него не мелькало.
- Это поручение касается семейных дел,- нерешительно сказал Николас.
- О, это не имеет значения,- сказал Кенуигс, взглянув на мистера Ломби,
который, опрометчиво взяв на свое попечение маленького Лиливика, обнаружил,
что никто не расположен освободить его от этой драгоценной обузы.- Здесь все
друзья.
Николас раза два кашлянул и как будто затруднялся приступить к делу.
- Генриетта Питоукер в Портсмуте,- заметил мистер Кенуигс.
- Да,- сказал Николас.- И мистер Лидивик там.
Мистер Кенуигс побледнел, но оправился и сказал, что и это тоже
странное совпадение.
- Поручение от него,- сказал Николас.
Мистер Кенуигс, казалось, ожил. Мистер Лиливик знал, что племянница
находится в деликатном положении, и несомненно просил передать, чтобы ему
сообщили все подробности. Это было очень любезио с его стороны и так на него
похоже!
- Он просил меня передать его нежнейший привет,- сказал Николас.
- Уверяю вас, я чрезвычайно ему признателен. Вашему двоюродному дедушке
Лидивику, дорогие мои,- вставил мистер Кенуигс, снисходительно давая
объяснение детям.
- Его нежнейший привет,- повторил Николас.- И передал, что писать ему
было некогда, но что он женился на мисс Питоукер.
Мистер Кенуигс, выпучив глаза, сорвался с места, схватил свою вторую
дочь за льняную косичку и закрыл лицо носовым платком. Морлина, вся
оцепенев, упала в детское креслице, как падала на ее глазах в обморок ее
мать, а две другие маленькие Кенуигс в испуге завизжали.
- Дети мои, мои обманутые, одураченные малютки! - завопил мистер
Кенуигс, с такой силой дернув в неистовстве своем вторую дочь за льняную
косичку, что та приподнялась на цыпочки и несколько секунд простояла в такой
позе. - Злодей, осел, предатель!
- Черт бы побрал этого человека! - крикнула сиделка, сердито
оглянувшись.- Чего ради он поднимает здесь такой шум?
- Молчать, женщина! - свирепо сказал мистер Кеиуигс.
- Не хочу я молчать,- возразила сиделка.- Замолчите сами, несчастный!
Или у вас нет никаких чувств к вашему младенцу?
- Никаких! - ответил мистер Кенуигс.
- Какой стыд! - заявила сиделка! - Уф! Изверг!
- Пусть он умрет! - вскричал мистер Кенуигс, обуянный гневом.- Пусть
умрет! Никаких видов на наследство у него нет! Нам здесь младенцы не нужны,-
безрассудно сказал мистер Кенуигс.- Унесите их, унесите их в приют для
подкидышей!
С такими ужасными словами мистер Кенуигс сел на стул и бросил вызов
сиделке, которая поспешила в смежную комнату и, вернувшись с вереницей
матрон, заявила, что мистер Кенуигс говорит кощунственно о своей семье и что
у него, должно быть, буйное помешательство.
Внешний вид мистера Кенуигса несомненно свидетельствовал не в его
пользу, ибо от усилий разглагольствовать с таким жаром и в то же время таким
тоном, чтобы его сетования не коснулись слуха миссис Кенуигс, лицо у него
почернело. Помимо сего, волнение, вызванное событием, и чрезмерное
потребление крепких возбуждающих напитков в ознаменование этого события
привели к тому, что физиономия мистера Кенуигса чрезвычайно раздулась и
опухла. Но когда Николас и доктор, которые сначала оставались безучастными,
весьма сомневаясь в том, чтобы мистер Кенуигс мог говорить всерьез,
вмешались и объяснили непосредственную ппичину его состояния, негодование
матрон сменилось жалостью, и они с большем чувством стали умолять его, чтобы