Дольд-Михайлик Юрий Петрович. И один в поле воин

   Гартнер действовал чрезвычайно осторожно. После неудачной попытки маки взорвать помещение гестапо он работал неизвестно где, а на улице появлялся лишь в сопровождении автоматчиков-гестаповцев и Дежене-Мейера, которого не отпускал от себя ни на шаг.
   Обедал Гартнер в офицерском ресторане «Савойя», охранявшемся днём и ночью.
   Необходимость как можно скорее ликвидировать Гартнера и Мейера была очевидной. Были все основания предполагать, что весь штаб руководства партизанами будет ими раскрыт. Генрих задумался и даже не слышал, как вернулся денщик.
   — Ну, что нового, Курт?
   — Все рекомендуют специальный ресторан для офицеров «Савой».
   — Далеко до него?
   — На параллельной улице.
   Через десять минут Гольдринг уже был там. Ресторан раньше принадлежал французу, но недавно бывшего хозяина арестовали, и ресторан отдали инвалиду-гитлеровцу.
   «Вход только для немецких офицеров», — прочитал Генрих на входной двери, у которой стоял караульный.
   За стойкой буфета он увидел толстого бритоголового немца с густыми рыжими усами.
   — Имею честь разговаривать с хозяином ресторана? спросил Гольдринг.
   — Так точно, герр обер-лейтенант! — по-военному ответил тот — Швальбе, хозяин ресторана.
   — Я только что приехал, герр Швальбе, но успел узнать, что лучший ресторан в городе это ваш. Надеюсь, что вы не откажетесь недели две-три кормить меня своими обедами?
   — О, с радостью! Тот, кто рекомендовал мой ресторан, гарантирую, не ошибся.
   — Тогда разрешите познакомиться: обер-лейтенант барон фон Гольдринг.
   — Я счастлив приветствовать такого высокопоставленного гостя.
   — Может быть, ради знакомства мы выпьем с вами по бокалу хорошего вина? — предложил Гольдринг.
   — Сочту за честь. — Швальбе проковылял к шкафу у него вместо левой ноги был протез. Поставил на поднос бутылку вина и подошёл к столику, за которым сидел Гольдринг.
   Генрих вынул из кармана и положил на стол коробку хороших гаванских сигар.
   — О, какая роскошь! — восторженно воскликнул Швальбе, беря одну из них. — Теперь не часто приходится курить настоящие гаванские. Генрих закурил сигару, остальные пододвинул Швальбе.
   — Возьмите, я могу доставать такие. Хозяйка моей гостиницы в Сен-Реми запаслась ими на много лет.
   — Это для меня лучший подарок! Как долго вы думаете пробыть у нас?
   — Две — три недели, возможно — месяц. — Генрих поднял бокал, Швальбе сделал то же самое.
   — Ваше здоровье! — провозгласил Генрих.
   — За наше знакомство! — поклонился Швальбе. Обеды, герр барон, вы будете заказывать, а столик или отдельный кабинет выберете сами.
   — Обедать предпочитаю в отдельном кабинете и, если у вас есть время, я хотел бы взглянуть на него сейчас.
   — Прошу вон в ту дверь, за буфетом.
   Сопровождаемый хозяином ресторана, Генрих очутился в длинном коридоре со множеством дверей по правою и левую сторону.
   — Разрешите войти сюда? — спросил Гольдринг, берясь за ручку.
   — Сюда нельзя, этот кабинет каждый день, с двух до четырех, занят. В нём обедает оберст Гартнер с адъютантом. А вы в котором часу будете обедать?
   — Ровно в час. Но я не привык спешить, и кабинет мне не подходит.
   — Тогда посмотрите другой. — Хозяин открыл первую дверь налево, прямо напротив кабинета Гартнера.
   — О, этот меня устраивает, — согласился Гольдринг, окинув взглядом роскошно меблированную комнату.
   Заказав обед на завтра, Генрих пошёл в гостиницу и весь вечер провёл дома, не столько перечитывая купленные газеты, сколько обдумывая план своих дальнейших действий.
   …Утром следующего дня Гольдринг был у офицера, ведавшего распределением нового автоматического оружия. Выслушав Генриха и не взглянув на наряд, он заявил, что даже ориентировочно не может назвать сроки выполнения наряда. Прозрачный намёк на денежное вознаграждение значительно смягчил неприступного офицера. Когда же Гольдринг достаточно бесцеремонно положил перед ним пачку новеньких банкнот, подчеркнув, что это лишь задаток, офицер стал приветлив и любезен.
   — Две недели, я думаю, не будет слишком долгим сроком? — вежливо спросил он Гольдринга.
   — Именно то, что требуется.
   Когда Гольдринг через полчаса после разговора с офицером позвонил Эверсу и предупредил, что, возможно, через две недели «сигары» будут куплены, тот необычайно обрадовался.
   — Награда! Обязательно новая награда, барон! Даю слово! — кричал в трубку Эверс.
   Ровно и час, минута в минуту, Гольдринг был в ресторане. Обед подавала немка, пытавшаяся под слоем краски и пудры скрыть если не разрушительную силу времени, то последствия бурно проведённой по ресторанам молодости.
   Два-три комплимента, сказанные Гольдрингом, пришлись по вкусу официантке. Она болтала без умолку, прозрачно намекая на своё одиночество. Когда, наконец, она, собрав посуду, ушла, Генрих чуть приоткрыл дверь в коридор и остался в кабинете, медленно потягивая коньяк.
   Без десяти минут два два гестаповца вошли в кабинет Гартнера и через минуту вышли в коридор. Увидев приоткрытую дверь номера напротив, гестаповцы без стука вошли в неё.
   — Что означает это вторжение? — сердито спросил Генрих.
   — Герр обер-лейтенант, мы обязаны проверить ваши документы, — ответил старший из них с погонами фельдфебеля.
   Генрих небрежно вынул офицерскую книжку и бросил её на стол. Фельдфебель внимательно прочитал первую страничку.
   — О, простите, герр барон! Таковы наши обязанности, почтительно проговорил фельдфебель, возвращая книжку.
   — Хорошо. Но имейте в виду: на протяжении двух трех недель я в это время обедаю, кабинет за мной.
   — Пожалуйста! Для нас это будет даже удобно.
   Ровно в два в коридоре появилась сгорбленная фигура оберста Гартнера в сопровождении адъютанта и двух здоровенных гестаповцев. Генрих посидел ещё несколько минут и вышел.
   На следующий день повторилось то же самое. Без десяти минут два явились гестаповцы, осмотрели помещение и вышли. Приоткрыв дверь в кабинет, где сидел Гольдринг, фельдфебель приветствовал его и вышел. Ровно в два, минута в минуту, появился оберст в сопровождении охранников и адъютанта.
   Официантка и на этот раз долго вертелась у стола, но Генрих отвечал ей достаточно холодно. «Надо приучить её не задерживаться в кабинете», — подумал он. В этот день Генрих обедал долго. Когда в три часа он вышел в коридор, Гартнеру уже несли сладкое. Так продолжалось пять дней.
   На шестой Генрих проснулся до рассвета и не мог заснуть. Он напрасно старался отвлечься от мыслей о том, что должно произойти сегодня, и не мог. Осторожно поднявшись с кровати, так, чтобы не разбудить Курта, Генрих пришил к изнанке рубашки небольшой карманчик. Маленький чёрный браунинг легко входил туда. Генрих ещё и ещё раз вкладывал в карманчик револьвер и вынимал его. Да, очень удобно. Он успеет выхватить его. Может быть, написать записку Монике и передать через Курта? Генрих набросал несколько строк, но сразу же порвал листочек. В случае провала и без этого у неё будет много неприятностей. Ведь Миллер видел, как он защитил её от пьяных солдат. А ему и этого будет достаточно, чтобы придраться к девушке. Курт проснулся.
   — Наша машина в порядке?
   — В полном.
   — Сегодня после обеда, возможно, поедем покататься. Держи её наготове. В ресторан он вошёл ровно в час.
   — По вашему приходу, барон, можно проверять время, — заметил Швальбе, взглянув на большие часы, висевшие над буфетом.
   — А они идут точно? — спросил Генрих.
   — Каждый день проверяю по радио.
   — Ну, мне пора обедать.
   Генрих вошёл в кабинет, и тотчас же туда прибежала официантка. Как всегда, она стояла, ожидая, пока он доест рыбу.
   — А вы любите вино прямо из погреба? — спросил её Генрих.
   — Очень.
   — Если у вас есть, принесите мне бутылку. Пыль не стирайте, откроете бутылку при мне.
   — О, я знаю, как подавать вино!
   Наконец он избавился от этой назойливой бабы! Но она может скоро вернуться — надо спешить. Генрих вытащил из кармана небольшую мину с двумя металлическими усиками, поставил стрелку подрывного механизма на два часа 35 минут и вышел в коридор. Там, как всегда в это время, никого не было. Через мгновенье он уже был в кабинете Гартнера. Чтобы прикрепить мину к нижней крышке стола, потребовалось не более нескольких секунд.
   Когда запыхавшаяся официантка прибежала с бутылкой вина, Генрих спокойно доедал рыбу.
   После двух бокалов хорошего вина официантка стала держаться ещё более фривольно, чем обычно. Чтобы избавиться от неё, Генрих вынужден был обещать ей загородную прогулку в машине. За обедом Гольдринг ел очень медленно. Он справился с первым блюдом, когда часы показывали без четверти два.
   Прошло ещё пять минут, а гестаповцев, которые всегда появлялись до прихода Гартнера, не было. Не было их и в два, и в четверть третьего. Генрих закончил обед и сидел, потягивая коньяк и совсем не ощущая его вкуса. Очевидно, Гартнер не придёт сегодня обедать. Мысль о том, что надо бы убрать мину, Генрих отбросил. Настало обеденное время, и в коридоре всё время слышались шаги посетителей. Итак, мина взорвётся, а Гартнер после этого станет ещё более осторожным! Двадцать пять минут третьего. Гестаповцев все нет.
   Генрих надел фуражку и, одёрнув мундир, медленно направился к двери. Выходя из коридора в общий зал, он столкнулся со знакомыми гестаповцами. Поздоровавшись с ним, они скрылись в коридоре. Подойдя к буфету, Генрих взглянул на часы. Двадцать семь минут третьего. Итак, если Гартнер и сегодня придёт через десять минут после гестаповцев, он опоздает всего на две минуты…
   Мозг работал чётко и напряжённо. Гартнер всегда шёл в ресторан по правой стороне улицы. Генрих выйдет ему навстречу ровно в половине третьего и на улице выстрелит из револьвера, а там будь что будет. Как это он не проверил двор напротив ресторана? Проходной или закрытый? Два часа тридцать минут…
   Нельзя ни малейшим движением показать, что ты спешишь. Вежливо поклонившись Швальбе, Генрих неторопливо пошёл к выходу. И в дверях столкнулся с Гартнером и его адъютантом. Позади шли два гестаповца. Откозыряв оберсту, Гольдринг пропустил их и взглянул на часы.
   Тридцать две минуты третьего. Успеет или не успеет Гартнер войти в кабинет? Да или нет? Надо немного отойти, а после вернуться.
   Генрих пересёк улицу. Он насчитал тридцать длинных, о, более длинных, чем километры, шагов и лишь после этого услышал сильный взрыв.
   Через несколько секунд Генрих был в ресторане. В общем зале возникла страшная паника, но никто не пострадал. Лишь часть стены у буфета отвалилась и упала на один из незанятых столиков. В огромную дыру видны были клубы пыли и дыма в кабинете Гартнера.
   Вместе с посетителями Генрих бросился к месту происшествия. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять отныне Гартнер и его адъютант не страшны ни партизанам, ни жителям Бонвиля.
   Когда Генрих вышел из ресторана и перешёл на противоположную сторону улицы, из-за угла вылетела машина с гестаповцами. Не оглядываясь, Генрих медленно направился к себе в гостиницу.
   — Поедем на прогулку? — спросил Курт. — Машина у подъезда.
   — Разве я приказал тебе держать машину у гостиницы?
   — Нет. Но я думал, что вы сразу после обеда захотите поехать.
   — Никуда я не поеду. Несколько минут тому назад я чуть не отправился на прогулку, с которой никогда бы не вернулся! — устало произнёс Генрих.
   — Как это? — испугался Курт.
   — В ресторане произошёл взрыв, как раз против того кабинета, где я обедаю.
   — Так этот грохот, который я только что слышал?..
   — Да, это было покушение. Погибло несколько гестаповцев, в том числе и оберст Гартнер… Я пойду к себе и попробую заснуть. А ты сиди в своей комнате и никого не пускай. Если кто-нибудь слишком настойчиво станет добиваться свидания со мной — разбудишь. Понимаешь?
   — Так точно.
   Не раздеваясь, Генрих прилёг на диван. После только что пережитого нервного напряжения он чувствовал большую усталость. Закрыл глаза, но почувствовал, что спать не может. Мозг сверлила мысль — заподозрят его в покушении или нет? Если заподозрят, то арестуют! Даже если его и выпустят, то не будет прежнего доверия. А для него это равнозначно провалу. Значит, если придут гестаповцы, не надо даваться им в руки. Надо стрелять… Генрих поднялся и ещё раз проверил автоматический пистолет и маузер. Как всегда, они были в порядке. Гестаповцы дорого заплатят за его жизнь. Но…
   А допросить его должны обязательно. Ведь он шесть дней обедал напротив того кабинета, где произошёл взрыв. Швальбе, конечно, расскажет, что Гольдринг сам выбрал себе кабинет для обеда. Подозрение, безусловно, возникнет. Но прямых улик нет. Гестаповцы могут прийти за ним просто для того, чтобы допросить его как свидетеля. И если он сразу начнёт стрелять, то тем самым выдаст себя. И тогда надеяться на спасение… А ему во что бы то ни стало надо разузнать о подземном заводе, изготовляющем оружие. Это задание даже важнее ликвидации Гартнера… Нет, стрелять он не будет… но подозрение может возникнуть во время допроса. Его могут арестовать у следователя, тогда он не успеет воспользоваться оружием. Не брать же его, идя к следователю? Это может только вызвать излишнюю насторожённость. Итак, придётся идти с маузером и браунингом. Этого мало, но ничего не поделаешь. Генрих опустил шторы на окнах, разделся и улёгся спать. Курт разбудил его под утро.
   — Герр обер-лейтенант, — тихо звал он, легонько потряхивая барона за плечо. — К вам пришли!
   — Кто?
   — Два гестаповца, — тихо и испуганно прошептал Курт.
   — Скажи, пусть подождут, пока я оденусь, — нарочно, чтобы его услышали в соседней комнате, громко произнёс Генрих и вскочил с кровати. Курт вышел.
   «Ждут. Если бы пришли арестовывать, вошли вместе с Куртом». Эта мысль немного успокоила. Генрих одевался медленнее, чем обычно.
   Выйдя из комнаты, он вытянул руку в нацистском приветствии. Гестаповцы ответили. «Арестованному отвечать не положено», — промелькнуло в голове.
   — Я слушаю вас.
   — Майор герр Лемке приказал прибыть к нему немедленно же для дачи показаний по делу взрыва в ресторане «Савойя», — ответил фельдфебель. «Приказал?», а полагалось бы сказать «просил».
   — Почему вас двое и с автоматами?
   — Сейчас ночь, а ночью ходить и ездить по городу опасно — пояснил другой гестаповец в форме унтер-офицера. Взглянув на часы, Генрих отметил время: сорок минут шестого.
   — Ладно, пошли. Генрих надел плащ и направился к двери.
   — Приказано прибыть и денщику, — бросил фельдфебель. «Это уже плохо, даже очень».
   — Оружие брать не надо, — приказал унтер Курту, когда тот взялся за автомат.
   — А не опасно бросать оружие в пустом номере гостиницы? — спросил Генрих.
   — Эта гостиница хорошо охраняется, — унтер взял из рук растерявшегося Курта автомат и положил его на стул.
   — Пошли! — Генрих первым вышел из номера. За ним Курт, позади гестаповцы.
   У подъезда стояла большая семиместная машина. Возле неё ждали ещё два гестаповца. Увидев Генриха, они тотчас же уселись на переднее сидение.
   Фельдфебель открыл заднюю дверку и, отбросив среднее сидение, жестом указал на них Генриху и Курту. Фельдфебель и унтер уселись на задних местах. Автоматы они держали в руках.
   «Похоже на арест. А не совершил ли я ошибку, согласившись ехать на допрос? Но уже всё равно поздно. Придётся там решать, как быть. А Курта жаль, пропадёт парень ни за что».
   Мысли, одна быстрее другой, возникали в голове. Страха не было. Была собранность и такое же напряжение, как вчера, когда он, стоя у буфета в ресторане и глядя на часы, высчитывал секунды.
   Дорога к следователю гестапо не заняла и пяти минут, а Генриху казалось, что ехали очень долго.
   У двери кабинета следователя стоял часовой с автоматом, Курт хотел идти за Генрихом, но часовой задержал его.
   Генрих пошёл один. В дверях он остановился и быстрым взглядом окинул просторный, хорошо обставленный кабинет. «Отсюда не убежишь». Железные решётки на окнах, плотно обитые двери.
   За большим письменным столом в низком кресле сидел следователь майор Лемке. Эту фамилию Генрих успел прочитать на дверях. Майор молча, не здороваясь, указал на кресло напротив себя. Генрих сел. С минуту он и Лемке молча глядели друг на друга. Генрих даже с любопытством, ибо лицо Лемке нельзя было забыть: узкое, длинное, оно неожиданно заканчивалось тонким ртом. Подбородка не было. Вместо него шёл срез, переходящий в шею, Огромный кадык то поднимался до самого, казалось, рта, то вновь падал за высокий воротник коричневой рубашки. Майор курил дешёвую сигару и постукивал пальцами по столу. На одном из пальцев тускло поблёскивал серебряный перстень с черепом, на другом — большой золотой, обручальный. «И нашлась же такая, что вышла замуж за это чудище!» — мелькнуло в голове. Генрих улыбнулся, ему вдруг стало весело.
   — Разрешите закурить? — небрежно спросил он следователя. Тот молча пододвинул коробку с сигарами.
   — Я хотел бы закурить свои — Генрих сделал движение, чтобы засунуть руку в карман брюк, но тотчас грозно прозвучало:
   — Назад!
   Лемке стоял у стола и внимательно вглядывался в глубь кабинета. Генрих оглянулся. Огромный дог, оскалив зубы, глядел на него насторожённым взглядом.
   — Если этот пёс будет в кабинете, я не отвечу ни на один ваш вопрос! — решительно заявил Генрих.
   — Это почему же?
   — Ненавижу собак всех пород. Лемке нажал кнопку звонка.
   — Убрать! — бросил он коротко.
   Автоматчик вывел пса. Генрих вынул коробку гаванских сигар и не спеша закурил.
   — Где вы берёте гаванские сигары? — спокойно спросил Лемке.
   — Надеюсь, вы разбудили меня среди ночи и в сопровождении двух автоматчиков привезли сюда не для того, чтобы узнать адрес моего поставщика? Левая щека майора задрожала.
   — Вам известно, что произошло в ресторане «Савойя»?
   — Не только известно. Я собственными глазами видел последствия взрыва, но я сразу же ушёл…
   — Почему?
   — Мне было неприятно смотреть на пролитую кровь. Лицо Лемке перекосила презрительная усмешка.
   — Герр обер-лейтенант всё время воюет в тылу, и вид крови… Генрих зло прервал его:
   — За свою короткую жизнь, герр майор, я видел крови гораздо больше, чем вы. Уверяю вас…
   «А стоит ли разговаривать с ним так резко?» Отвернувшись, Генрих уже другим тоном прибавил…
   — Но это была кровь врагов, а тут наша…
   — В этом городе вы в командировке?
   — Да.
   — Сколько дней?
   — Сегодня восьмой.
   — С какого дня вы обедаете в «Савойя»?
   — Со второго.
   — Кто вам его рекомендовал?
   — Я послал своего денщика разузнать, где есть хороший ресторан, и кто-то порекомендовал ему «Савойя», — вспомнил Генрих.
   — Проверьте! — спокойно бросил Лемке. Гольдринг удивлённо взглянул на него.
   Но слово «проверьте», как оказалось, было обращено не к нему, а к лейтенанту, который вышел из-за портьеры и исчез за дверью.
   «Поражает неожиданностями. Ну что ж, буду ждать дальнейших!» — подумал Генрих и улыбнулся. Лемке не сводил с него глаз.
   — В котором часу вы обедаете?
   — Всегда в час.
   — А заканчиваете?
   — Когда как, в зависимости от аппетита и количества блюд.
   — В котором часу вы покинули ресторан вчера?
   — Не помню.
   — Где вы были во время взрыва?
   — В нескольких шагах от выходной двери. Я шёл домой.
   — Через сколько минут после двух произошёл взрыв?
   — Не знаю, я не смотрел на часы, но когда я пришёл в гостиницу — было без пяти три.
   — А не кажется ли вам, Гольдринг…
   — Герр фон Гольдринг, — поправил его Генрих.
   Лемке рванулся с кресла, словно хотел подняться. Глаза его, маленькие, злые, впились в Генриха. Тот, не скрывая презрения, глядел на Лемке.
   «А может, хватит игры? Придётся ограничиться майором и первыми двумя или тремя, которые бросятся на помощь. Две пули надо оставить для себя. Запас не помешает. Нет, подожду ещё».
   Генрих положил на пепельницу недокуренную сигару и вынул из кармана новую. «Пусть знает, что я часто опускаю руку в карман».
   — Герр обер-лейтенант, кажется, нервничает? — в голосе Лемке слышится уже не ирония, а нескрываемая издёвка.
   — Не нервничаю, а злюсь! — поправил Генрих.
   — А не кажется ли вам странным, что офицер, немецкий офицер, прибыв на место взрыва, не взглянул на часы, хотя наверняка знал, что это немаловажная деталь.
   — Я не ожидал, что буду единственным источником, из которого вы сможете черпать сведения о времени взрыва.
   — О нет, у нас много источников! Значительно больше, чем вы думаете.
   — Тем лучше для вас.
   — А для вас?
   — Не придирайтесь к словам.
   — Документы! — гаркнул Лемке, стукнув по столу. «Конец! Теперь самое время. Иначе можно опоздать».
   Генрих, как и Лемке, поднялся с кресла, положил сигару на пепельницу и медленно расстегнул пуговицы мундира, чтобы достать документы.
   «Если он станет их рассматривать — буду стрелять», решил он и сам удивился своему спокойствию. Генрих вынул книжку и положил её на стол. «Сейчас, когда он над ней наклонится…»
   Но Лемке, взяв документы, не стал сразу их рассматривать. Они стояли лицом к лицу и, не скрывая бешенства, смотрели друг другу прямо в глаза.
   Дверь бесшумно отворилась, и на пороге появился тот самый лейтенант, который вышел из-за портьеры. Лемке вопросительно взглянул на него.
   — Подтверждает! — Тихо доложил он.
   «Ещё один кандидат в покойники… Придётся подождать, пока он пройдёт вперёд. Хотя, если действовать быстро…»
   — Лейтенант Гольдринг, за что вы получили «Железный крест» второй степени?
   — Не ваше дело!
   «Теперь всё равно. Пусть этот лейтенант всё-таки подойдёт немножечко ближе. Тогда…»
   — Проверьте документы, герр лейтенант, — сердито бросил Лемке и, не сводя глаз с Генриха, засунул руку в ящик. «Неужели догадался и взял пистолет?» — ужаснулся Генрих. Лейтенант подошёл к столу, взял документы Гольдринга и отошёл в сторону.
   Генрих положил руку в карман. Лемке вздрогнул, весь напрягся. Гольдринг спокойно вытащил коробку сигар.
   — Герр майор, герр майор! — в голосе лейтенанта слышались одновременно удивление и испуг.
   — Что случилось? — Лемке на минуту отвернулся. «Стрелять, немедленно стрелять». Но что это с лейтенантом?
   Лейтенант, проверявший документы, молча подал раскрытую книжку Гольдринга майору.
   Там лежала фотография генерал-майора войск СС Бертгольда с надписью: «Генриху фон Гольдрингу от отца».
   — Герр генерал-майор Бертгольд ваш отец? Очевидно, выстрел был бы меньшей неожиданностью, нежели эта фотография.
   — Это ваш отец? — повторил ошеломлённый Лемке.
   — Прекратите комедию! — Гольдринг порывисто вскочил. Коробка с сигарами Лемке полетела в угол кабинета. — на каком основании вы будите меня среди ночи и более часа держите на допросе?
   — Но, герр Гольдринг…
   — Никаких «но»! Немедленно машину и отвезите меня в гостиницу. Завтра же Бертгольд узнает обо всём.
   «Наступление, только наступление. Отчаянное, безудержное, как и подобает юному сыну гестаповского генерала»
   — Но убитый оберст Гартнер был офицером по особым поручениям генерала Бертгольда, — пробормотал Лемке.
   — Без вас знаю!
   Генрих почувствовал, как безграничная, невыразимая радость заполнила все его существо… А может, не стоит портить мёд дёгтем. Чёрт с ними, с этими остолопами!»
   — Но ведь мы не знали, — вмешался лейтенант.
   — Рюмку коньяка! — Генрих упал в кресло. Ему казалось что ещё миг — и он громко, во весь голос расхохочется или запоёт свою любимую песню здесь, в кабинете гестаповского следователя. Он прикрыл ладонью глаза, чтобы они не выдали его радости.
   — Герр барон, герр барон, — услышал он тихое и почтительное.
   Генрих отвёл руку. Перед ним стоял лейтенант и держал в руках поднос, на нём стояла бутылка коньяка и несколько рюмок. Бутылка уже была начата. «А они неплохой коньяк попивают!» — подумал Генрих, взглянув на этикетку.
   Лейтенант налил, Генрих выпил залпом, потом вытащил коробку сигар и подал её лейтенанту. Тот схватил сигару так торопливо, что Генрих вынужден был стиснуть зубы, чтобы не рассмеяться. Лемке, перегнувшись через стол, тоже взял одну. Все трое прикурили от зажигалки Генриха.
   — Вот теперь, когда вы немного успокоились, герр обер-лейтенант фон Гольдринг… «А давно ли я был для тебя просто Гольдрингом?..»
   — …Вы поймите нас. Убивают такую персону, как оберст Гартнер, вы единственный, кто вышел из ресторана перед взрывом… Зазвонил телефон.
   — Это из Берлина. — Майор бросился к телефону. Слушаю!
   — Опять генерал Бертгольд! Он уже в третий раз звонит сегодня, — прикрыв рукою трубку, прошептал Лемке. К сожалению, ничего нового. Генрих протянул руку к трубке.
   — Герр генерал-майор! С вами хочет говорить обер-лейтенант фон Гольдринг. Да, он тут.
   Лемке подал трубку Генриху так почтительно, словно перед ним сидел сам генерал.
   — Да, это я… В командировке. Почему здесь и так поздно? — Гольдринг взглянул на майора и лейтенанта. Жестом, мимикой, взглядом те молили — молчи!
   — Если террористы убивают офицера моего отца, разве я могу быть спокоен?.. Конечно, помогу… А что с нею? Поцелуйте Лору от меня… и как от брата, и как от жениха… Только не говорите ей, я хочу сам сказать. До скорого и желанного свидания… Генрих положил трубку.