Страница:
— Томас Кавинант, добро пожаловать в Совет Лордов. Его напевный голос дошел до слуха Кавинанта столь же ясно, как если бы они сидели рядом.
Кавинант не знал, что ответить; неуверенно прикоснувшись правой рукой к груди, он затем вытянул ее открытой ладонью вперед. Как только он освоился в палате, он начал улавливать особые свойства здешней атмосферы, эманацию личностей Лордов. Они произвели на него впечатление свято хранимой нерушимой клятвы и широко простирающейся, но тем не менее единодушной преданности. Протхолл стоял один, глядя прямо в глаза Кавинанту. Внешний облик Высокого Лорда — облик седой старости нарушала его борода и величественная осанка; было совершенно ясно, что он все еще силен. Но в глазах его была усталость, вызванная аскетизмом — самоотречением, зашедшим так далеко, что оно, казалось, лишало его плоти, словно старость его длилась так долго, что теперь только сила, которой он себя посвятил, предохраняла его от дряхлости.
Два Лорда, сидевшие по бокам от него, сохранились не столь хорошо.
У них была дряблая, испещренная отметинами лет кожа и редкие, словно пух одуванчика, волосы. Они склонились над столом, как будто пытались побороть стремление древней плоти предаться сну или дремоте. Лорда Морэма Кавинант уже знал, хотя теперь он казался более проницательным и опасным, словно соседство других Лордов усиливало его способности. Но пятого Лорда Кавинант не знал. Она сидела за столом прямо и как-то значительно, ее грубоватое открытое лицо сосредоточилось на нем, словно вызов. — Разрешите вам представить присутствующих, прежде чем мы начнем, — проговорил Высокий Лорд. — Я — Протхолл, сын Двиллиана, Высокий Лорд, назначенный Советом. Справа от меня — Вариоль, супруг Тамаранты и сын Пентиля, бывший Высокий Лорд…
Как только он произнес это, два древних Лорда подняли свои морщинистые лица и, посмотрев друг на друга, как-то таинственно улыбнулись. Протхолл продолжал:
— …И Осондрея, дочь Сондреи. Справа от меня — Тамаранта, супруга Вариоля и дочь Энесты, и Морэм, сын Вариоля. Великана Прибрежья Сердцепенисто-солежаждущего Морестранственника вы уже знаете, и встречались с хатфролами Твердыни Лордов. Позади меня находятся также Тьювор, первый знак Стражи Крови, и Гаф, вомарк Боевой Стражи Твердыни Лордов. Они все имеют право присутствовать на Совете. У вас нет возражений?
Возражений? Кавинант молча покачал головой.
— Тогда начнем. У нас есть традиция — почтить тех, кто предстал перед нами. Как мы можем почтить тебя?
Кавинант покачал головой.
— Я не хочу никаких почестей. Однажды я уже совершил подобную ошибку.
После вопросительной паузы Высокий Лорд сказал:
— Хорошо.
Повернувшись к великану, он возвысил голос:
— Привет и добро пожаловать, великан Прибрежья Сердцепенисто-солежаждущий Морестранственник, горбрат и наследник верности Стране. Бездомные — это благо Страны.
Морестранственник встал, чтобы ответить на приветствие.
— Здравствуй во веки веков, Лорд и друг земли. Я — Сердцепенисто-солежаждущий Морестранственник, посланник от великанов Прибрежья в Совет Лордов. Правда моего народа у меня на устах, и я слышу одобрение древнего священного родового камня…
Сквозь Лес Великанов, Сарангрейвскую Зыбь и Анделейн я пронес звучание древних клятв. Затем манеры его утратили некоторую дозу официальности, и он добавил, с улыбкой взглянув на Кавинанта:
— А также доставил сюда кое-что. Мой друг Томас Кавинант обещал мне, что об этом путешествии будет сложена песня, — он мягко рассмеялся. — Я — великан Прибрежья. Коротких песен мне не надо.
Его юмор заставил Лорда Морэма усмехнуться и вызвал легкую улыбку на лице Протхолла, но суровому лицу Осондреи смех, казалось, был незнаком, да и Вариоль с Тамарантой словно не слышали великана. Морестранственник вновь занял свое место, и почти тотчас же Осондрея произнесла, словно только этого и ожидала:
— Так в чем заключается твое послание?
Морестранственник выпрямился, положив руки на стол.
— Лорды — камень и море! — я великан. Нелегко говорить так, как привыкли говорить вы, хотя для меня это легче, чем для кого-либо другого из моего народа — по этой причине я и был выбран. Но я постараюсь говорить покороче.
Пожалуйста, поймите меня. Мое послание мне передали по той форме, как это принято у великанов, и длилось это десять дней. Но потери времени в этом не было. Когда требуется полное понимание, всю историю необходимо рассказывать в полном объеме. У нас говорят: спешка — для потерявших надежду, и не прошло и дня, как я убедился, насколько верна эта пословица. Все это я говорю для того, чтобы предупредить заранее, что мое послание содержит много такого, чего вы, возможно, не пожелали бы слушать в настоящее время. Вы должны знать историю моего народа — все, что было до и после потери, которая привела нас сюда, все совместные шаги наших народов, начиная с той эпохи, — если вы хотите услышать меня. Но я воздержусь от этого. Мы — Бездомные, влекомые необузданной силой своей энергии и энтузиазма, чья численность постоянно сокращается из-за утраченной способности к своевременному воспроизводству, — мы истосковались по своей родной земле. Однако со времен Дэймлона Друга Великанов мы не утратили надежды, хотя Губитель Душ строил против нас козни. Мы исследовали моря и ждали, когда осуществятся предзнаменования.
Великан сделал паузу и задумчиво посмотрел на Кавинанта, затем продолжал:
— Ах, мои Лорды, предсказания странны. Там много всего говорится, и мало совсем проясняется. Ведь то, что предсказал нам Дэймлон, может быть вовсе и не Домом, а наоборот, может оказаться нашим концом, доказательством невозвратности нашей утраты. Но и этого было бы для нас достаточно. Это нас бы удовлетворило.
Итак, мы нашли для себя еще одну надежду. Когда в Прибрежье пришла весна, вернулись наши поисковые корабли и сообщили, что в самом конце своего путешествия они наткнулись на остров, граничащий с древними океанами, по которым мы скитались когда-то. Все это пока еще неясно, но наши следующие разведчики могут отправиться прямо к этому острову и поискать за его пределами более точных знаков. Таким образом, через лабиринт морей, мы воспитываем в себе хладнокровие.
Протхолл кивнул, и безупречная акустика палаты донесла до слуха Кавинанта едва уловимый шелест — шелест мантии верховного Лорда. Великан продолжал, всем своим видом показывая, что приближается к сути своего послания:
— Однако от Дэймлона Друга Великанов, Высокого Лорда, получили мы и другую надежду. Главным его предсказанием было следующее: наше изгнание закончится тогда, когда наше семя вновь обретет былую силу и рождаемость превысит смертность. Таким образом, надежда рождается из надежды, ибо даже без всякого предсказания мы почерпнули бы силу и храбрость в успешном продолжении нашего рода. И представьте себе! В ночь, когда вернулись наши корабли, Хейлол Златокудрая, супруга Настройщика Килей, разрешилась от бремени… Ах, камень и море, мои Лорды! Мой язык отказывается произнести это, ибо он не в силах передать ликование великанов. Как могут ощущать радость люди, которые говорят об этом так коротко? Достойная женщина, чистокровный отпрыск рода великанов, дала жизнь троим сыновьям!
Не в силах больше сдерживаться, Морестранственник разразился песней, полной мощного рева морских волн и привкуса соли.
К своему удивлению Кавинант увидел, что Осондрея улыбается, а в ее увлажнившихся глазах отражается золотой свет гравия — красноречивое свидетельство радости, доставленной ей сообщением великана.
Но Морестранственник внезапно оборвал песню. Сделав жест в сторону Кавинанта, он сказал:
— Прошу меня простить, у тебя тоже есть дело. Я должен наконец подойти к главной части послания. Ах, друг мой, — сказал он Кавинанту, — неужели ты так и не засмеешься для меня? Ради тебя я должен вспомнить, что Дэймлон предвещал нам конец нашего изгнания, а не возвращение домой, хотя я не могу представить себе иного завершения нашей эпопеи, кроме как Дома. Хотя, быть может, я, сам того не зная, являюсь свидетелем заката великанов. — Тише, горбрат, — прервала его Лорд Тамаранта. — Не делай зла своему народу, произнося такие слова.
Морестранственник ответил тем, что от души рассмеялся.
— О, благодарю, Лорд Тамаранта. Вот так молодые женщины учат мудрых старых великанов. Весь мой народ будет смеяться, когда я расскажу им об этом.
Тамаранта и Вариоль обменялись улыбками и вернулись к состоянию размышлений или дремоты.
Вдоволь насмеявшись, великан сказал:
— Ну, что ж, мои Лорды. Тогда к сути дела. Камень и море! От такой спешки у меня голова идет кругом. Я пришел, чтобы просить выполнения древних обещаний. Высокий Лорд Лорик Заткнувший Вайлов обещал, что Лорды сделают нам подарок, когда наша надежда найдет подтверждение, подарок, который умножит наши шансы в поисках дороги домой.
— Биринайр, — произнесла Лорд Осондрея.
Высоко на галерее старый Биринайр поднялся и сказал:
— Разумеется. Я не сплю. И не так уж стар, как кажется. Я вас слышу. Широко улыбнувшись, великан крикнул:
— Эй, Биринайр! Хатфрол Твердыни Лордов и хайербренд лиллианрилл. Мы — старые друзья, великаны и лиллианрилл.
— Друзья, но вот кричать незачем, — ответил Биринайр. — Я тебя слышу. Старые друзья со времени Высокого Лорда Дэймлона. И никак иначе.
— Биринайр, — резко прервала его Осондрея, — помнит ли твое учение дар, обещанный Лориком великанам?
— Дар? А почему бы и нет? С моей памятью все в порядке. Где этот щенок, мой ученик? Разумеется. Лор-лиарилл. Они называли это Золотой Жилой. Вот. Кили и рули для кораблей. Верный курс — никогда не заштиливает. И прочные, как камень, — обращаясь к Торму, он добавил: — Не то, что ты, ухмыляющийся радхамаэрль. Я все помню.
— Ты можешь это сделать? — тихо спросила Осондрея.
— Сделать? — эхом отозвался Биринайр, видимо озадаченный. — Можешь ли ты изготовить золотожильные рули и кили для великанов? Или это учение уже утрачено? — Повернувшись к Морестранственнику, она спросила: — Сколько вам требуется кораблей? Бросив быстрый взгляд на величественного Биринайра, великан сдержал готовый прорваться смех и просто сказал:
— Семь. Может быть, пять.
— Можно это сделать? — снова обратилась Осондрея к Биринайру, произнося слова отчетливо, но без раздражения. Взгляд Кавинанта переходил с одного говорившего на другого, словно они беседовали на иностранном языке. Хатфрол достал из-под мантии дощечку и острую иглу и погрузился в расчеты, бормоча что-то под нос. Скрип его иглы раздавался в палате до тех пор, пока он не поднял голову и не произнес срывающимся голосом:
— Учение по-прежнему в силе сделать это. Но это не так просто. Мы сделаем все, что в наших силах. Разумеется. Но время — на это потребуется время. На это потребуется заметное время.
— Сколько времени?
— Мы сделаем все возможное. Если нам не будут мешать. Не моя вина.
Я не терял своего учения лиллианрилл. Лет сорок.
Затем, внезапно перейдя на шепот, он добавил, обращаясь к великану:
— Прошу прощения.
— Сорок лет? — великан мягко рассмеялся. — Здорово сказано, Биринайр, друг мой. Сорок лет! Мне это не кажется чересчур долгим. Повернувшись к Высокому Лорду Протхоллу, он сказал:
— Мой народ не может подобающе поблагодарить тебя. Даже в языке великанов для этого нет достаточно длинных слов. Трех тысячелетий нашей службы было недостаточно, чтобы отплатить за семь золотожильных килей и рулей.
— Нет, — запротестовал Протхолл, — семьдесят раз по семь золотожильных даров — ничто по сравнению с великой дружбой великанов Прибрежья. Лишь мысль о том, что мы поможем вашему возвращению домой, сможет заполнить ту пустоту, которая останется после вашего ухода. А наша помощь отодвигается на сорок лет. Но мы начнем немедленно, и — кто знает? — может получиться так, что какое-нибудь новое понимание Учения Кевина сократит этот срок.
— Немедленно, — эхом повторил его слова Биринайр.
Сорок лет? — подумал Кавинант. Нет у вас сорока лет.
Затем Осондрея, посмотрев сначала на великана, потом на Высокого Лорда Протхолла, спросила:
— Значит, решено?
Когда оба утвердительно кивнули, она повернулась к Кавинанту и сказала:
— Тогда давайте перейдем к делу этого Томаса Кавинанта.
Ее голос, казалось, повысил напряженность атмосферы подобно отдаленному удару грома.
Улыбаясь, чтобы смягчить прямолинейность Осондреи, Морэм сказал:
— Чужеземца называют Неверящим.
— И неспроста, — подтвердил великан.
Его слова прозвучали как угроза для Кавинанта, находящегося в состоянии смутного беспокойства, и он пристально посмотрел на Морестранственника. В глубоких глазах великана под нависшим лбом он прочел подразумеваемый смысл этой фразы. Так ясно, словно он открыто отвечал на обвинение.
Великан говорил ему взглядом — признай Белое Золото и используй его для блага Страны.
Невозможно, — так же глазами ответил ему Кавинант. Он ощутил, как к голове приливает жар от бессилия и гнева, но лицо его осталось невозмутимым, как мраморная плита.
Лорд Осондрея внезапно спросила требовательным голосом:
— Внизу был найден ковер из вашей комнаты. Зачем вы его сбросили?
Не глядя на нее, Кавинант сказал:
— Он оскорбил меня.
— Оскорбил? — Ее голос дрогнул от недоверия и негодования.
— Осондрея, — увещевательным тоном тихо обратился к ней Протхолл, — он здесь чужак.
Она не отвела от Кавинанта обвиняющего взгляда, но промолчала. На мгновение воцарилась полная тишина, все замерли. У Кавинанта возникло смутное ощущение, что Лорды мысленно спорят друг с другом относительно того, как с ним обращаться. Затем поднялся Морэм, обошел вокруг каменного стола и двинулся назад внутри кольца, пока не очутился напротив Осондреи. Там он сел на край стола, положив на колени посох, и устремил взгляд на Кавинанта. Под этим испытующим взглядом Кавинант почувствовал себя более незащищенным, чем когда-либо. В то же время он чувствовал, что Баннор шагнул ближе к нему, словно собираясь предотвратить нападение на Морэма.
Лорд Морэм, криво улыбаясь, сказал:
— Томас Кавинант, ты должен простить нас за это. Оскверненная луна предрекает Стране зло, которого мы едва ли ожидали. Без всякого предупреждения самое суровое знамение нашего времени появляется в небе, и мы в высшей степени напуганы. Тем не менее мы не имеем права тебя осуждать, не выслушав. Ты должен доказать, что ты на самом деле болен — если это действительно так.
Он посмотрел на Кавинанта, словно в ожидании ответа, какого-то подтверждения, но Кавинант лишь посмотрел на него пустым взором. Лорд продолжил:
— Итак. Быть может, будет лучше, если ты сразу начнешь со своего послания.
Кавинант вздрогнул и втянул голову в плечи, как человек, терзаемый стервятником. Ему не хотелось передавать это послание, не хотелось вспоминать о Смотровой Кевина, о подкаменье Мифиль или о чем-то другом. Внутри все заныло от видений бездны. Все это было невероятно. Как мог он сохранить здравомыслие, если он думал о таких вещах?
Но послание Фаула обладало силой принуждения. И Кавинант слишком долго носил его в своем сознании, будто рану, чтобы теперь от него отречься. Прежде чем он смог призвать себе на помощь какую-то защиту, оно вылилось из него, словно вытолкнутое какой-то конвульсией. Бесконечное презрение звучало в его голосе, когда он произнес:
— Вот слова Лорда Фаула Презирающего: Скажи Совету Лордов и Высокому Лорду Протхоллу, сыну Двиллиана, что максимальный срок оставшихся им в Стране дней — семь раз по семь лет, начиная с настоящего времени. Прежде чем он минует, я возьму управление жизнью и смертью в свои руки. И как знак того, что все сказанное мною — правда, скажи им следующее: Друл Камневый Червь, пещерник горы Грома, нашел Посох Закона, который был потерян Кевином при Ритуале Осквернения десять раз по сотне лет назад. Скажи им, что задача их поколения — вернуть себе Посох. Без него они не смогут сопротивляться мне и семи лет, и моя полная победа будет достигнута на шесть раз по семь лет раньше, чем было бы в обратном случае. Что же касается тебя самого, низкопоклонник: не вздумай ослушаться моего приказа. Если послание не будет доставлено в Совет, то тогда все люди в Стране будут мертвы прежде, чем минует десять сезонов. Сейчас тебе этого пока не понять, но я повторяю, что Друл Камневый Червь обладает Посохом, и это причина для страха. Если это послание не будет доставлено, через два года он сядет на трон в Твердыне Лордов. Пещерники уже собираются на его зов; и волки, и юр-вайлы Демонмглы подчиняются власти Посоха. Но война — это еще не самое худшее. Друл все глубже зарывается в темные недра горы Грома — Грейвин Френдор. А в глубинах земли таится проклятие слишком могущественное и ужасное, чтобы кто-то из смертных мог справиться с ним. Оно превратит вселенную в вечный ад. И это проклятие ищет Друл. Он ищет камень Иллеарт. Если он станет его хозяином, закону придет конец, и наступит конец самого времени.
Выполни как следует мое поручение, низкопоклонник. Ты уже знаком с Друлом. Разве привлекает тебя перспектива отдать концы у него в лапах? Сердце Кавинанта тяжело ухало от силы его отвращения к произносимым им же самим словам и к этому презрительному тону. Но это было еще не все.
— Еще пара слов. Последнее предостережение. Не забудь, кого следует опасаться в конце. Мне приходилось довольствоваться убийствами и мучениями. Но теперь план мой составлен, и я приступил к его осуществлению. Я не успокоюсь до тех пор, пока не искореню в Стране надежду. Подумай над этим и ужаснись!
Закончив, Кавинант ощутил, как страх и отвращение вспыхнули в палате Совета Лордов, словно зажженные его вынужденным монологом.
«Адское пламя!» — молча стонал он, пытаясь избавиться от застилающей глаза черной пелены, из которой вылилось презрение Фаула. Протхолл сидел со склоненной головой, сжав посох так, словно пытался извлечь из него мужество. Позади него Тьювор и вомарк Гаф стояли в позе воинственной готовности. И только Вариоль и Тамаранта тихо покачивались, сидя на месте, словно все еще дремали и пребывали в абсолютном неведении относительно всего происходящего. Осондрея же смотрела на Кавинанта широко раскрытыми глазами, словно он поразил ее в самое сердце. Стоявший напротив нее Морэм держался прямо, с высоко поднятой головой и закрытыми глазами, твердо опираясь на посох, и в том месте, где металлический наконечник соприкасался с камнем, горело горячее голубое пламя. Великан сгорбился в кресле, его огромные руки с силой сжимали кресло. Плечи дрогнули, и камень внезапно треснул.
При этом звуке Осондрея закрыла лицо руками, издав приглушенный возглас:
— Меленкурион абафа!
В следующее мгновение она опустила руки и вновь посмотрела тяжелым изумленным взглядом на Кавинанта. И тогда он воскликнул:
— А я — всего лишь прокаженный, который доставил вам это послание! — тем самым словно бы соглашаясь с ней.
— Смейся, Кавинант, — хрипло прошептал великан. — Ты поведал нам о том, что наступает конец. Теперь помоги нам — смейся.
Кавинант бесцветным голосом ответил:
— Смейтесь вы. Радость — в ушах того, кто слушает. Я это сделать не могу.
К его удивлению Морестранственник рассмеялся. Подняв голову, он издал какой-то придушенный, неестественный звук, больше похожий на рыдание, но через мгновение звук этот смягчился, стал чистым и постепенно приобрел оттенок веселья. Ужасное напряжение испугало Кавинанта.
Пока великан смеялся, члены Совета понемногу оправились от первого шока ужаса. Протхолл медленно поднял голову.
— Бездомные — это благо для Страны, — пробормотал он.
Морэм опустился на сиденье, и огонь между посохом и полом угас.
Осондрея тряхнула головой, вздохнула, провела рукой по волосам. Кавинант почувствовал нечто вроде общения между Лордами — не говоря ни слова, они, казалось, взялись за руки, делясь друг с другом своей силой.
Сидя в одиночестве и чувствуя себя бессильным, Кавинант ждал, когда они станут задавать ему вопросы. И в этом ожидании он изо всех сил старался обрести уверенность, от которой зависело его выживание.
Наконец внимание Лордов обратилось к нему. Лицо Протхолла выражало крайнюю усталость, однако его взгляд оставался твердым и решительным.
— Ну что ж, Неверящий, — мягко сказал он. — Теперь ты должен рассказать нам обо всем, что с тобой произошло. Нам нужно знать, каким образом угрозы Лорда Фаула получили такое воплощение.
Кавинант скорчился на сиденье. Он едва мог устоять перед желанием дотронуться до своего кольца. Черные тени воспоминаний хлопали крыльями перед его лицом, пытаясь сломать защиту. Все в палате смотрели на него. Выталкивая из себя слова, словно кирпичи, он начал:
— Я оказался здесь… Я пришел совсем из другого мира. Меня доставили на Смотровую Кевина — я не знаю, каким образом. Сначала я встретился с Друлом, потом Фаул оставил меня на Смотровой. Они, кажется, знают друг друга.
— А Посох Закона? — спросил Протхолл.
— Я видел какой-то посох у Друла, весь украшенный резьбой, с металлическими наконечниками, как у вас. Что это было — я не знаю. Теперь у Протхолла исчезла последняя тень сомнения, и Кавинант мрачно заставил себя описать все события путешествия, не упоминая, однако, о себе, о Лене, Триоке и Барадакасе. Когда он рассказывал об убитом вейнхиме, дыхание с шумом вырвалось из горла Осондреи, но остальные Лорды никак не реагировали на это. Затем, когда он упомянул о зловещем незнакомце, возможно, Опустошителе, посетившем настволье Парящее, Морэм напряженно спросил:
— Незнакомец имел какое-нибудь имя?
— Он назвал себя Джеханнумом.
— И какова была его цель?
— Откуда я могу знать? — прошипел Кавинант, пытаясь с помощью раздражения скрыть свою неискренность. — Я вообще не знаю, что такое Опустошитель.
Морэм уклончиво кивнул, и Кавинант продолжал описание совместного с Этиаран путешествия через Анделейн. Он старательно избегал всякого намека на зло, нападавшее на него через подошвы ботинок. Но когда он подошел к описанию праздника весны, то запнулся.
«Духи!» — молча простонал он, ощутив боль в сердце. Ярость и ужас той ночи все еще не покидали его, все еще терзали его израненное сердце. Кавинант, помоги им! — стоял у него в ушах крик Этиаран.
А как он мог это сделать? Это же безумие! Он не… Он не Берек!
С усилием, словно произносимые им слова ранили ему горло, он сказал:
— Во время празднования произошло нападение юр-вайлов. Мы бежали. Некоторые из духов были спасены одним из… Одним из Освободившихся, как назвала его Этиаран. Потом луна стала красной. Мы добрались до реки и встретили там Морестранственника. Этиаран решила вернуться домой. Сколько еще я должен это терпеть, черт возьми?
Неожиданно Лорд Тамаранта подняла голову.
— Кто пойдет? — спросила она, обращаясь к потолку палаты Совета Лордов. — Пока не решено, пойдет ли кто-нибудь вообще, — мягко ответил Протхолл.
— Ерунда! — фыркнула она, потянула себя за тонкую прядь волос за ухом и заставила свое дряхлое тело принять вертикальное положение. — Если уж где и проявлять осторожность, то только не в этом вопросе. Слишком он важен. Мы должны действовать. Разумеется, я верю ему. У него в руках посох хайербренда, разве нет? Какой хайербренд отдал бы свой посох, не имея на то серьезных оснований? И посмотрите — один конец его почернел. Он сражался с помощью этого посоха — на праздновании, если я не ошибаюсь. Ах, бедные духи! Это было ужасно, ужасно!
Взглянув на Вариоля, она добавила:
— Пошли, мы должны приготовиться.
Вариоль с трудом встал. Взяв Тамаранту под руку, он покинул палату через одну из дверей позади Высокого Лорда.
После паузы, полной глубокого уважения к Старым Лордам, Осондрея вновь устремила взгляд на Кавинанта и требовательно спросила:
Кавинант не знал, что ответить; неуверенно прикоснувшись правой рукой к груди, он затем вытянул ее открытой ладонью вперед. Как только он освоился в палате, он начал улавливать особые свойства здешней атмосферы, эманацию личностей Лордов. Они произвели на него впечатление свято хранимой нерушимой клятвы и широко простирающейся, но тем не менее единодушной преданности. Протхолл стоял один, глядя прямо в глаза Кавинанту. Внешний облик Высокого Лорда — облик седой старости нарушала его борода и величественная осанка; было совершенно ясно, что он все еще силен. Но в глазах его была усталость, вызванная аскетизмом — самоотречением, зашедшим так далеко, что оно, казалось, лишало его плоти, словно старость его длилась так долго, что теперь только сила, которой он себя посвятил, предохраняла его от дряхлости.
Два Лорда, сидевшие по бокам от него, сохранились не столь хорошо.
У них была дряблая, испещренная отметинами лет кожа и редкие, словно пух одуванчика, волосы. Они склонились над столом, как будто пытались побороть стремление древней плоти предаться сну или дремоте. Лорда Морэма Кавинант уже знал, хотя теперь он казался более проницательным и опасным, словно соседство других Лордов усиливало его способности. Но пятого Лорда Кавинант не знал. Она сидела за столом прямо и как-то значительно, ее грубоватое открытое лицо сосредоточилось на нем, словно вызов. — Разрешите вам представить присутствующих, прежде чем мы начнем, — проговорил Высокий Лорд. — Я — Протхолл, сын Двиллиана, Высокий Лорд, назначенный Советом. Справа от меня — Вариоль, супруг Тамаранты и сын Пентиля, бывший Высокий Лорд…
Как только он произнес это, два древних Лорда подняли свои морщинистые лица и, посмотрев друг на друга, как-то таинственно улыбнулись. Протхолл продолжал:
— …И Осондрея, дочь Сондреи. Справа от меня — Тамаранта, супруга Вариоля и дочь Энесты, и Морэм, сын Вариоля. Великана Прибрежья Сердцепенисто-солежаждущего Морестранственника вы уже знаете, и встречались с хатфролами Твердыни Лордов. Позади меня находятся также Тьювор, первый знак Стражи Крови, и Гаф, вомарк Боевой Стражи Твердыни Лордов. Они все имеют право присутствовать на Совете. У вас нет возражений?
Возражений? Кавинант молча покачал головой.
— Тогда начнем. У нас есть традиция — почтить тех, кто предстал перед нами. Как мы можем почтить тебя?
Кавинант покачал головой.
— Я не хочу никаких почестей. Однажды я уже совершил подобную ошибку.
После вопросительной паузы Высокий Лорд сказал:
— Хорошо.
Повернувшись к великану, он возвысил голос:
— Привет и добро пожаловать, великан Прибрежья Сердцепенисто-солежаждущий Морестранственник, горбрат и наследник верности Стране. Бездомные — это благо Страны.
Добро пожаловать, в здравии или в недуге, в благоденствии или в несчастье — проси или отдавай. В любой просьбе мы тебе не откажем, если у нас достанет сил и жизни ее выполнить. Я — Высокий Лорд Протхолл и говорю в присутствии самого Ревлстона.
Камень и море крепко связаны с жизнью.
Морестранственник встал, чтобы ответить на приветствие.
— Здравствуй во веки веков, Лорд и друг земли. Я — Сердцепенисто-солежаждущий Морестранственник, посланник от великанов Прибрежья в Совет Лордов. Правда моего народа у меня на устах, и я слышу одобрение древнего священного родового камня…
Теперь настало время доказательства силы данного когда-то слова.
Краеугольный камень земли — истинная дружба,
Ее скрепляет верности и преданности знак,
Вручную высеченный в вечном камне времени.
Сквозь Лес Великанов, Сарангрейвскую Зыбь и Анделейн я пронес звучание древних клятв. Затем манеры его утратили некоторую дозу официальности, и он добавил, с улыбкой взглянув на Кавинанта:
— А также доставил сюда кое-что. Мой друг Томас Кавинант обещал мне, что об этом путешествии будет сложена песня, — он мягко рассмеялся. — Я — великан Прибрежья. Коротких песен мне не надо.
Его юмор заставил Лорда Морэма усмехнуться и вызвал легкую улыбку на лице Протхолла, но суровому лицу Осондреи смех, казалось, был незнаком, да и Вариоль с Тамарантой словно не слышали великана. Морестранственник вновь занял свое место, и почти тотчас же Осондрея произнесла, словно только этого и ожидала:
— Так в чем заключается твое послание?
Морестранственник выпрямился, положив руки на стол.
— Лорды — камень и море! — я великан. Нелегко говорить так, как привыкли говорить вы, хотя для меня это легче, чем для кого-либо другого из моего народа — по этой причине я и был выбран. Но я постараюсь говорить покороче.
Пожалуйста, поймите меня. Мое послание мне передали по той форме, как это принято у великанов, и длилось это десять дней. Но потери времени в этом не было. Когда требуется полное понимание, всю историю необходимо рассказывать в полном объеме. У нас говорят: спешка — для потерявших надежду, и не прошло и дня, как я убедился, насколько верна эта пословица. Все это я говорю для того, чтобы предупредить заранее, что мое послание содержит много такого, чего вы, возможно, не пожелали бы слушать в настоящее время. Вы должны знать историю моего народа — все, что было до и после потери, которая привела нас сюда, все совместные шаги наших народов, начиная с той эпохи, — если вы хотите услышать меня. Но я воздержусь от этого. Мы — Бездомные, влекомые необузданной силой своей энергии и энтузиазма, чья численность постоянно сокращается из-за утраченной способности к своевременному воспроизводству, — мы истосковались по своей родной земле. Однако со времен Дэймлона Друга Великанов мы не утратили надежды, хотя Губитель Душ строил против нас козни. Мы исследовали моря и ждали, когда осуществятся предзнаменования.
Великан сделал паузу и задумчиво посмотрел на Кавинанта, затем продолжал:
— Ах, мои Лорды, предсказания странны. Там много всего говорится, и мало совсем проясняется. Ведь то, что предсказал нам Дэймлон, может быть вовсе и не Домом, а наоборот, может оказаться нашим концом, доказательством невозвратности нашей утраты. Но и этого было бы для нас достаточно. Это нас бы удовлетворило.
Итак, мы нашли для себя еще одну надежду. Когда в Прибрежье пришла весна, вернулись наши поисковые корабли и сообщили, что в самом конце своего путешествия они наткнулись на остров, граничащий с древними океанами, по которым мы скитались когда-то. Все это пока еще неясно, но наши следующие разведчики могут отправиться прямо к этому острову и поискать за его пределами более точных знаков. Таким образом, через лабиринт морей, мы воспитываем в себе хладнокровие.
Протхолл кивнул, и безупречная акустика палаты донесла до слуха Кавинанта едва уловимый шелест — шелест мантии верховного Лорда. Великан продолжал, всем своим видом показывая, что приближается к сути своего послания:
— Однако от Дэймлона Друга Великанов, Высокого Лорда, получили мы и другую надежду. Главным его предсказанием было следующее: наше изгнание закончится тогда, когда наше семя вновь обретет былую силу и рождаемость превысит смертность. Таким образом, надежда рождается из надежды, ибо даже без всякого предсказания мы почерпнули бы силу и храбрость в успешном продолжении нашего рода. И представьте себе! В ночь, когда вернулись наши корабли, Хейлол Златокудрая, супруга Настройщика Килей, разрешилась от бремени… Ах, камень и море, мои Лорды! Мой язык отказывается произнести это, ибо он не в силах передать ликование великанов. Как могут ощущать радость люди, которые говорят об этом так коротко? Достойная женщина, чистокровный отпрыск рода великанов, дала жизнь троим сыновьям!
Не в силах больше сдерживаться, Морестранственник разразился песней, полной мощного рева морских волн и привкуса соли.
К своему удивлению Кавинант увидел, что Осондрея улыбается, а в ее увлажнившихся глазах отражается золотой свет гравия — красноречивое свидетельство радости, доставленной ей сообщением великана.
Но Морестранственник внезапно оборвал песню. Сделав жест в сторону Кавинанта, он сказал:
— Прошу меня простить, у тебя тоже есть дело. Я должен наконец подойти к главной части послания. Ах, друг мой, — сказал он Кавинанту, — неужели ты так и не засмеешься для меня? Ради тебя я должен вспомнить, что Дэймлон предвещал нам конец нашего изгнания, а не возвращение домой, хотя я не могу представить себе иного завершения нашей эпопеи, кроме как Дома. Хотя, быть может, я, сам того не зная, являюсь свидетелем заката великанов. — Тише, горбрат, — прервала его Лорд Тамаранта. — Не делай зла своему народу, произнося такие слова.
Морестранственник ответил тем, что от души рассмеялся.
— О, благодарю, Лорд Тамаранта. Вот так молодые женщины учат мудрых старых великанов. Весь мой народ будет смеяться, когда я расскажу им об этом.
Тамаранта и Вариоль обменялись улыбками и вернулись к состоянию размышлений или дремоты.
Вдоволь насмеявшись, великан сказал:
— Ну, что ж, мои Лорды. Тогда к сути дела. Камень и море! От такой спешки у меня голова идет кругом. Я пришел, чтобы просить выполнения древних обещаний. Высокий Лорд Лорик Заткнувший Вайлов обещал, что Лорды сделают нам подарок, когда наша надежда найдет подтверждение, подарок, который умножит наши шансы в поисках дороги домой.
— Биринайр, — произнесла Лорд Осондрея.
Высоко на галерее старый Биринайр поднялся и сказал:
— Разумеется. Я не сплю. И не так уж стар, как кажется. Я вас слышу. Широко улыбнувшись, великан крикнул:
— Эй, Биринайр! Хатфрол Твердыни Лордов и хайербренд лиллианрилл. Мы — старые друзья, великаны и лиллианрилл.
— Друзья, но вот кричать незачем, — ответил Биринайр. — Я тебя слышу. Старые друзья со времени Высокого Лорда Дэймлона. И никак иначе.
— Биринайр, — резко прервала его Осондрея, — помнит ли твое учение дар, обещанный Лориком великанам?
— Дар? А почему бы и нет? С моей памятью все в порядке. Где этот щенок, мой ученик? Разумеется. Лор-лиарилл. Они называли это Золотой Жилой. Вот. Кили и рули для кораблей. Верный курс — никогда не заштиливает. И прочные, как камень, — обращаясь к Торму, он добавил: — Не то, что ты, ухмыляющийся радхамаэрль. Я все помню.
— Ты можешь это сделать? — тихо спросила Осондрея.
— Сделать? — эхом отозвался Биринайр, видимо озадаченный. — Можешь ли ты изготовить золотожильные рули и кили для великанов? Или это учение уже утрачено? — Повернувшись к Морестранственнику, она спросила: — Сколько вам требуется кораблей? Бросив быстрый взгляд на величественного Биринайра, великан сдержал готовый прорваться смех и просто сказал:
— Семь. Может быть, пять.
— Можно это сделать? — снова обратилась Осондрея к Биринайру, произнося слова отчетливо, но без раздражения. Взгляд Кавинанта переходил с одного говорившего на другого, словно они беседовали на иностранном языке. Хатфрол достал из-под мантии дощечку и острую иглу и погрузился в расчеты, бормоча что-то под нос. Скрип его иглы раздавался в палате до тех пор, пока он не поднял голову и не произнес срывающимся голосом:
— Учение по-прежнему в силе сделать это. Но это не так просто. Мы сделаем все, что в наших силах. Разумеется. Но время — на это потребуется время. На это потребуется заметное время.
— Сколько времени?
— Мы сделаем все возможное. Если нам не будут мешать. Не моя вина.
Я не терял своего учения лиллианрилл. Лет сорок.
Затем, внезапно перейдя на шепот, он добавил, обращаясь к великану:
— Прошу прощения.
— Сорок лет? — великан мягко рассмеялся. — Здорово сказано, Биринайр, друг мой. Сорок лет! Мне это не кажется чересчур долгим. Повернувшись к Высокому Лорду Протхоллу, он сказал:
— Мой народ не может подобающе поблагодарить тебя. Даже в языке великанов для этого нет достаточно длинных слов. Трех тысячелетий нашей службы было недостаточно, чтобы отплатить за семь золотожильных килей и рулей.
— Нет, — запротестовал Протхолл, — семьдесят раз по семь золотожильных даров — ничто по сравнению с великой дружбой великанов Прибрежья. Лишь мысль о том, что мы поможем вашему возвращению домой, сможет заполнить ту пустоту, которая останется после вашего ухода. А наша помощь отодвигается на сорок лет. Но мы начнем немедленно, и — кто знает? — может получиться так, что какое-нибудь новое понимание Учения Кевина сократит этот срок.
— Немедленно, — эхом повторил его слова Биринайр.
Сорок лет? — подумал Кавинант. Нет у вас сорока лет.
Затем Осондрея, посмотрев сначала на великана, потом на Высокого Лорда Протхолла, спросила:
— Значит, решено?
Когда оба утвердительно кивнули, она повернулась к Кавинанту и сказала:
— Тогда давайте перейдем к делу этого Томаса Кавинанта.
Ее голос, казалось, повысил напряженность атмосферы подобно отдаленному удару грома.
Улыбаясь, чтобы смягчить прямолинейность Осондреи, Морэм сказал:
— Чужеземца называют Неверящим.
— И неспроста, — подтвердил великан.
Его слова прозвучали как угроза для Кавинанта, находящегося в состоянии смутного беспокойства, и он пристально посмотрел на Морестранственника. В глубоких глазах великана под нависшим лбом он прочел подразумеваемый смысл этой фразы. Так ясно, словно он открыто отвечал на обвинение.
Великан говорил ему взглядом — признай Белое Золото и используй его для блага Страны.
Невозможно, — так же глазами ответил ему Кавинант. Он ощутил, как к голове приливает жар от бессилия и гнева, но лицо его осталось невозмутимым, как мраморная плита.
Лорд Осондрея внезапно спросила требовательным голосом:
— Внизу был найден ковер из вашей комнаты. Зачем вы его сбросили?
Не глядя на нее, Кавинант сказал:
— Он оскорбил меня.
— Оскорбил? — Ее голос дрогнул от недоверия и негодования.
— Осондрея, — увещевательным тоном тихо обратился к ней Протхолл, — он здесь чужак.
Она не отвела от Кавинанта обвиняющего взгляда, но промолчала. На мгновение воцарилась полная тишина, все замерли. У Кавинанта возникло смутное ощущение, что Лорды мысленно спорят друг с другом относительно того, как с ним обращаться. Затем поднялся Морэм, обошел вокруг каменного стола и двинулся назад внутри кольца, пока не очутился напротив Осондреи. Там он сел на край стола, положив на колени посох, и устремил взгляд на Кавинанта. Под этим испытующим взглядом Кавинант почувствовал себя более незащищенным, чем когда-либо. В то же время он чувствовал, что Баннор шагнул ближе к нему, словно собираясь предотвратить нападение на Морэма.
Лорд Морэм, криво улыбаясь, сказал:
— Томас Кавинант, ты должен простить нас за это. Оскверненная луна предрекает Стране зло, которого мы едва ли ожидали. Без всякого предупреждения самое суровое знамение нашего времени появляется в небе, и мы в высшей степени напуганы. Тем не менее мы не имеем права тебя осуждать, не выслушав. Ты должен доказать, что ты на самом деле болен — если это действительно так.
Он посмотрел на Кавинанта, словно в ожидании ответа, какого-то подтверждения, но Кавинант лишь посмотрел на него пустым взором. Лорд продолжил:
— Итак. Быть может, будет лучше, если ты сразу начнешь со своего послания.
Кавинант вздрогнул и втянул голову в плечи, как человек, терзаемый стервятником. Ему не хотелось передавать это послание, не хотелось вспоминать о Смотровой Кевина, о подкаменье Мифиль или о чем-то другом. Внутри все заныло от видений бездны. Все это было невероятно. Как мог он сохранить здравомыслие, если он думал о таких вещах?
Но послание Фаула обладало силой принуждения. И Кавинант слишком долго носил его в своем сознании, будто рану, чтобы теперь от него отречься. Прежде чем он смог призвать себе на помощь какую-то защиту, оно вылилось из него, словно вытолкнутое какой-то конвульсией. Бесконечное презрение звучало в его голосе, когда он произнес:
— Вот слова Лорда Фаула Презирающего: Скажи Совету Лордов и Высокому Лорду Протхоллу, сыну Двиллиана, что максимальный срок оставшихся им в Стране дней — семь раз по семь лет, начиная с настоящего времени. Прежде чем он минует, я возьму управление жизнью и смертью в свои руки. И как знак того, что все сказанное мною — правда, скажи им следующее: Друл Камневый Червь, пещерник горы Грома, нашел Посох Закона, который был потерян Кевином при Ритуале Осквернения десять раз по сотне лет назад. Скажи им, что задача их поколения — вернуть себе Посох. Без него они не смогут сопротивляться мне и семи лет, и моя полная победа будет достигнута на шесть раз по семь лет раньше, чем было бы в обратном случае. Что же касается тебя самого, низкопоклонник: не вздумай ослушаться моего приказа. Если послание не будет доставлено в Совет, то тогда все люди в Стране будут мертвы прежде, чем минует десять сезонов. Сейчас тебе этого пока не понять, но я повторяю, что Друл Камневый Червь обладает Посохом, и это причина для страха. Если это послание не будет доставлено, через два года он сядет на трон в Твердыне Лордов. Пещерники уже собираются на его зов; и волки, и юр-вайлы Демонмглы подчиняются власти Посоха. Но война — это еще не самое худшее. Друл все глубже зарывается в темные недра горы Грома — Грейвин Френдор. А в глубинах земли таится проклятие слишком могущественное и ужасное, чтобы кто-то из смертных мог справиться с ним. Оно превратит вселенную в вечный ад. И это проклятие ищет Друл. Он ищет камень Иллеарт. Если он станет его хозяином, закону придет конец, и наступит конец самого времени.
Выполни как следует мое поручение, низкопоклонник. Ты уже знаком с Друлом. Разве привлекает тебя перспектива отдать концы у него в лапах? Сердце Кавинанта тяжело ухало от силы его отвращения к произносимым им же самим словам и к этому презрительному тону. Но это было еще не все.
— Еще пара слов. Последнее предостережение. Не забудь, кого следует опасаться в конце. Мне приходилось довольствоваться убийствами и мучениями. Но теперь план мой составлен, и я приступил к его осуществлению. Я не успокоюсь до тех пор, пока не искореню в Стране надежду. Подумай над этим и ужаснись!
Закончив, Кавинант ощутил, как страх и отвращение вспыхнули в палате Совета Лордов, словно зажженные его вынужденным монологом.
«Адское пламя!» — молча стонал он, пытаясь избавиться от застилающей глаза черной пелены, из которой вылилось презрение Фаула. Протхолл сидел со склоненной головой, сжав посох так, словно пытался извлечь из него мужество. Позади него Тьювор и вомарк Гаф стояли в позе воинственной готовности. И только Вариоль и Тамаранта тихо покачивались, сидя на месте, словно все еще дремали и пребывали в абсолютном неведении относительно всего происходящего. Осондрея же смотрела на Кавинанта широко раскрытыми глазами, словно он поразил ее в самое сердце. Стоявший напротив нее Морэм держался прямо, с высоко поднятой головой и закрытыми глазами, твердо опираясь на посох, и в том месте, где металлический наконечник соприкасался с камнем, горело горячее голубое пламя. Великан сгорбился в кресле, его огромные руки с силой сжимали кресло. Плечи дрогнули, и камень внезапно треснул.
При этом звуке Осондрея закрыла лицо руками, издав приглушенный возглас:
— Меленкурион абафа!
В следующее мгновение она опустила руки и вновь посмотрела тяжелым изумленным взглядом на Кавинанта. И тогда он воскликнул:
— А я — всего лишь прокаженный, который доставил вам это послание! — тем самым словно бы соглашаясь с ней.
— Смейся, Кавинант, — хрипло прошептал великан. — Ты поведал нам о том, что наступает конец. Теперь помоги нам — смейся.
Кавинант бесцветным голосом ответил:
— Смейтесь вы. Радость — в ушах того, кто слушает. Я это сделать не могу.
К его удивлению Морестранственник рассмеялся. Подняв голову, он издал какой-то придушенный, неестественный звук, больше похожий на рыдание, но через мгновение звук этот смягчился, стал чистым и постепенно приобрел оттенок веселья. Ужасное напряжение испугало Кавинанта.
Пока великан смеялся, члены Совета понемногу оправились от первого шока ужаса. Протхолл медленно поднял голову.
— Бездомные — это благо для Страны, — пробормотал он.
Морэм опустился на сиденье, и огонь между посохом и полом угас.
Осондрея тряхнула головой, вздохнула, провела рукой по волосам. Кавинант почувствовал нечто вроде общения между Лордами — не говоря ни слова, они, казалось, взялись за руки, делясь друг с другом своей силой.
Сидя в одиночестве и чувствуя себя бессильным, Кавинант ждал, когда они станут задавать ему вопросы. И в этом ожидании он изо всех сил старался обрести уверенность, от которой зависело его выживание.
Наконец внимание Лордов обратилось к нему. Лицо Протхолла выражало крайнюю усталость, однако его взгляд оставался твердым и решительным.
— Ну что ж, Неверящий, — мягко сказал он. — Теперь ты должен рассказать нам обо всем, что с тобой произошло. Нам нужно знать, каким образом угрозы Лорда Фаула получили такое воплощение.
Кавинант скорчился на сиденье. Он едва мог устоять перед желанием дотронуться до своего кольца. Черные тени воспоминаний хлопали крыльями перед его лицом, пытаясь сломать защиту. Все в палате смотрели на него. Выталкивая из себя слова, словно кирпичи, он начал:
— Я оказался здесь… Я пришел совсем из другого мира. Меня доставили на Смотровую Кевина — я не знаю, каким образом. Сначала я встретился с Друлом, потом Фаул оставил меня на Смотровой. Они, кажется, знают друг друга.
— А Посох Закона? — спросил Протхолл.
— Я видел какой-то посох у Друла, весь украшенный резьбой, с металлическими наконечниками, как у вас. Что это было — я не знаю. Теперь у Протхолла исчезла последняя тень сомнения, и Кавинант мрачно заставил себя описать все события путешествия, не упоминая, однако, о себе, о Лене, Триоке и Барадакасе. Когда он рассказывал об убитом вейнхиме, дыхание с шумом вырвалось из горла Осондреи, но остальные Лорды никак не реагировали на это. Затем, когда он упомянул о зловещем незнакомце, возможно, Опустошителе, посетившем настволье Парящее, Морэм напряженно спросил:
— Незнакомец имел какое-нибудь имя?
— Он назвал себя Джеханнумом.
— И какова была его цель?
— Откуда я могу знать? — прошипел Кавинант, пытаясь с помощью раздражения скрыть свою неискренность. — Я вообще не знаю, что такое Опустошитель.
Морэм уклончиво кивнул, и Кавинант продолжал описание совместного с Этиаран путешествия через Анделейн. Он старательно избегал всякого намека на зло, нападавшее на него через подошвы ботинок. Но когда он подошел к описанию праздника весны, то запнулся.
«Духи!» — молча простонал он, ощутив боль в сердце. Ярость и ужас той ночи все еще не покидали его, все еще терзали его израненное сердце. Кавинант, помоги им! — стоял у него в ушах крик Этиаран.
А как он мог это сделать? Это же безумие! Он не… Он не Берек!
С усилием, словно произносимые им слова ранили ему горло, он сказал:
— Во время празднования произошло нападение юр-вайлов. Мы бежали. Некоторые из духов были спасены одним из… Одним из Освободившихся, как назвала его Этиаран. Потом луна стала красной. Мы добрались до реки и встретили там Морестранственника. Этиаран решила вернуться домой. Сколько еще я должен это терпеть, черт возьми?
Неожиданно Лорд Тамаранта подняла голову.
— Кто пойдет? — спросила она, обращаясь к потолку палаты Совета Лордов. — Пока не решено, пойдет ли кто-нибудь вообще, — мягко ответил Протхолл.
— Ерунда! — фыркнула она, потянула себя за тонкую прядь волос за ухом и заставила свое дряхлое тело принять вертикальное положение. — Если уж где и проявлять осторожность, то только не в этом вопросе. Слишком он важен. Мы должны действовать. Разумеется, я верю ему. У него в руках посох хайербренда, разве нет? Какой хайербренд отдал бы свой посох, не имея на то серьезных оснований? И посмотрите — один конец его почернел. Он сражался с помощью этого посоха — на праздновании, если я не ошибаюсь. Ах, бедные духи! Это было ужасно, ужасно!
Взглянув на Вариоля, она добавила:
— Пошли, мы должны приготовиться.
Вариоль с трудом встал. Взяв Тамаранту под руку, он покинул палату через одну из дверей позади Высокого Лорда.
После паузы, полной глубокого уважения к Старым Лордам, Осондрея вновь устремила взгляд на Кавинанта и требовательно спросила: