Страница:
Несмотря на всю свою массивность, мост, на взгляд Кавинанта, выглядел не внушающим доверия. Не скрепленные известью стыки казались непрочными, соединенными друг с другом лишь тусклыми, предательскими, отбрасываемыми созвездиями тенями. Ступив на мост, Кавинант ожидал, что нога его поскользнется, а камни задрожат. Но арка моста была недвижима. Дойдя до середины, Кавинант остановился, облокотился на низкий парапет моста и посмотрел в реку.
Внизу сплошной темной массой текла вода, бормоча бесконечную молитву об отпущении грехов в море, и Кавинант смотрел в нее, словно просил мужества. Разве не мог он просто проигнорировать то, что ему угрожало, проигнорировать очевидную невероятность, безумие всей этой ситуации, и вернуться в подкаменье и притвориться с веселым коварством, что он — воскресший Берек Полурукий?
Нет, не мог. Он был прокаженным: не всякая ложь удалась бы ему.
Ощутив острый приступ головокружения, Кавинант обнаружил, что колотит кулаками по парапету. Он судорожно поднес руки к лицу, пытаясь рассмотреть, не поранил ли их, но в тусклом свете звезд ничего не было видно. С искаженным лицом он повернулся и сошел вслед за Леной на западный берег Мифиль.
Вскоре они добрались до цели. Некоторое время Лена вела Кавинанта прямо на запад, потом вверх по крутому холму и вправо, а затем вниз по ущелью и снова к реке.
Они осторожно пробирались по заваленному дну ущелья, словно балансировали на разбитом киле корабля: боковины его «корпуса» вздымались по обе стороны от них, суживая горизонт; несколько деревьев торчали из этих «стенок», словно рангоуты, а возле реки стенки ложились на землю, на косу гладкого песка, переходившую в плоский каменистый мыс, вдававшийся в реку. Мифиль жалобно стонала возле мыса, словно ее тревожило это небольшое сужение русла, и стон ее метался по ущелью как морской ветер, завывающий среди остова разбитого судна, застрявшего на рифах.
Лена остановилась на песчаном дне «судна». Встав на колени, она выкопала в песке неглубокую ямку и высыпала в нее гравий из своего светильника. Камни запылали ярче, осветив своим желтым светом дно ущелья, и вскоре Кавинант почувствовал исходящее от них спокойное тепло. И лишь тогда он осознал, насколько холодна ночь и как приятно такой ночью посидеть у огня. Он опустился на корточки возле гравия, ощутив, как по телу прошла судорога — острый трепет преддверия надвигающейся истерии.
Высыпав гравий на песок, Лена пошла к реке. Она остановилась на мысе, там, куда свет почти не доходил, и фигура ее едва была видна в темноте, но Кавинант все же различил, что ее лицо было обращено к небу.
Проследив глазами направление ее взгляда, Кавинант увидел, что над темным ликом гор всходит луна. Серебристое сияние затуманило свет звезд вдоль гористого хребта и укрыло долину своей тенью, но тень эта вскоре переместилась к ущелью, и лунный свет упал на реку, сделав ее похожей на старинное серебро. И лишь только полная луна взошла над горами, она осветила Лену и, словно лаская, набросила белую дымку ей на голову и на плечи. Стоя по-прежнему возле воды, девушка не отрывала взгляда от луны, и Кавинант смотрел на нее со странной мрачной ревнивостью, словно она балансировала над пропастью, принадлежавшей ему.
Наконец, после того, как лунный свет залил западную часть долины, Лена опустила голову и вернулась к огню. Избегая взгляда Кавинанта, она мягко спросила:
— Мне уйти?
Кавинант ощутил зуд в ладонях, словно он хотел ударить ее за одно лишь предположение, что она могла бы остаться. Но в то же время ночь пугала его, ему не хотелось оставаться с ней один на один. Он неуклюже поднялся, сделал несколько шагов в сторону от огня. Хмуро глядя на ущелье, спросил, пытаясь придать своему голосу нейтральное выражение:
— Смотря чего ты хочешь.
Чего ты хочешь? А чего она может хотеть?
Ее ответ был спокойным и уверенным.
— Я хочу больше узнать о вас.
Он вздрогнул и наклонил голову, словно из воздуха материализовались когти и впились в него. Потом он снова взял себя в руки. — Спрашивай.
— У вас есть супруга?
Он резко повернулся и посмотрел на нее, словно она нанесла ему предательский удар в спину.
Увидев его полные страдания глаза и оскаленные зубы, Лена заволновалась, опустила взгляд и отвернулась. Видя ее нерешительность, Кавинант понял, что лицо снова выдало его. Страшная оскаленная гримаса исказила лицо помимо его воли. Он хотел сдержаться, не дать выхода своим чувствам — во всяком случае, не в присутствии Лены… Тем не менее она усугубила его боль так, как ничто иное, с чем ему приходилось сталкиваться. Прилагая отчаянные усилия, чтобы взять себя в руки, Кавинант резко произнес:
— Да. Нет. Это не имеет значения. Что за вопрос?
Под его пристальным взглядом Лена опустилась на песок, села возле огня, поджав под себя ноги, и искоса посмотрела на него из-под ресниц. Сразу она ничего не ответила, и Кавинант принялся ходить туда-сюда вдоль песчаной косы и при этом крутил и яростно дергал свое обручальное кольцо.
Спустя некоторое время Лена несколько невпопад сказала:
— Один человек хочет жениться на мне. Это Триок, сын Тулера. Хотя я еще не достигла совершеннолетия, он сватается ко мне, чтобы, когда придет время, я не сделала другого выбора. Но если бы сейчас было можно, я бы вышла за него. О, он по-своему хороший человек — умелый пастух, храбрый при защите своих коров. И он выше многих других. Но в мире слишком много чудес, слишком много непознанных сил и красоты, неразделенной или несозданной, — и к тому же я еще не видела ранихинов. Я не могла бы выйти замуж за пастуха, которому в жены довольно всего лишь мастерицы суру-па-маэрль. Я лучше отправилась бы в лосраат, как сделала когда-то Этиаран, моя мать, и училась бы там, и все бы у меня получалось, независимо от того, каким бы испытаниям ни подвергали меня при овладевании Учением, до тех пор, пока не стала бы Лордом. Говорят, что такое может случиться. А как думаете вы?
Кавинант почти не слушал ее. Он продолжал вышагивать по песку, пытаясь справиться со своим волнением, взбешенный и лишенный равновесия вынужденным воспоминанием о Джоан. Рядом с его утраченной любовью Лена и серебристая ночь в Стране потеряли всякое значение. Перед его внутренним взором внезапно предстала вся бессмысленная картина его сна, словно таившаяся за миражом пустыня, новая разновидность одиночества прокаженного. Это не было реальностью — Кавинант мучил себя этой мыслью в бессознательном, невольном сопротивлении своей болезни и своей утрате. Мысленно он стонал:
«Неужели это результат изгнания? Или, может быть, человек всегда испытывает такой шок, когда умирает? К черту! Я больше не желаю!»
Он чувствовал, что сейчас закричит. Пытаясь совладать с собой, он упал на песок спиной к Лене и изо всех сил обхватил колени руками. Не обращая внимания на неровность своего голоса, он спросил:
— А как у вас женятся?
Девушка спокойно ответила:
— Очень просто. Мужчина и женщина сами выбирают друг друга. Став друзьями, они, если хотят пожениться, сообщают об этом кругу старейшин. Старейшины назначают срок, в течение которого смогут убедиться, что дружба этих двоих крепка и лишена примесей тайной ревности или неоправдавшихся надежд, которые в дальнейшем стали бы помехой в их жизни. Затем жители подкаменья собираются в центре селения. Старейшины берут за руки тех, двоих, и спрашивают: «Хотите ли вы делить жизнь в радости и горе, в труде и отдыхе, в мире и войне, ради обновления Страны?» Двое отвечают: «Жизнь с жизнью, мы хотим делить благо Страны и службу ей».
На мгновение голос ее почтительно умолк. Затем она продолжала:
— Жители подкаменья кричат все вместе: «Хорошо! Да будет жизнь, и радость, и сила, пока длятся годы!» Потом наступает день веселья, и новобрачные учат людей новым играм, танцам и песням, чтобы счастье подкаменья обновлялось, а общение и радость не иссякали в Стране. Она вновь сделала короткую паузу, прежде чем продолжить:
— День свадьбы Этиаран, моей матери, и Трелла, моего отца, был очень запоминающимся днем. Старейшины, которые учат нас, часто рассказывают о нем. Каждый день в течение испытательного срока Трелл поднимался к горам, разыскивая забытые тропинки и потерянные пещеры, скрытые водопадами, и вновь образовавшиеся расщелины, чтобы найти кусочек камня Оркрест — уникальной и невероятно могущественной скалы. Дело в том, что тогда Южные Равнины были охвачены засухой и живущим в подкаменье грозила голодная смерть.
Потом, в самый канун свадьбы, он нашел свое сокровище — кусочек Оркреста величиной с кулак. И в день веселья, после проведения всех ритуалов, он и Этиаран спасли подкаменье. Пока она пела глубокую молитву земле — песню, известную в лосраате, но давно забытую среди нашего народа, он держал Оркрест в руке, а потом раскрошил его своими сильными пальцами. Как только крошево от камня смешалось с пылью, гром прокатился среди гор, и, хотя в небе не было туч, одна молния ударила из пыли прямо ему в руку. Голубое небо мгновенно почернело от грозовых туч и полил дождь. Так было покончено с засухой, и жители подкаменья радовались грядущим дням, как если бы родились заново.
Изо всей силы сжимая колени, Кавинант все же не мог совладать со своей умопомрачительной яростью. Джоан! Рассказ Лены он воспринял как насмешку над своей болью и утратой.
— Я не могу…
На мгновение его нижняя челюсть задрожала от усилия, когда он попытался заговорить. Потом он вскочил и бросился к реке. Отбежав на небольшое расстояние, он нагнулся и выхватил из песка камень. Подбежав к краю мыса, он изо всей силы швырнул камень в воду.
— Не могу!
Лишь слабый всплеск был ему ответом, но и этот звук тотчас же угас в бездумном бормотании реки, а на воде не осталось даже кругов. Кавинант сначала сказал тихо, обращаясь к реке:
— Джоан к свадьбе я подарил сапожки для верховой езды.
Потом, дико потрясая кулаками, он закричал:
— Тебя удивляет моя импотенция?
Невидимая и недоумевающая, Лена встала и двинулась к Кавинанту, вытянув вперед руку, словно пытаясь смягчить удар, застигнувший ее врасплох. Но в нескольких шагах от него она остановилась, подбирая нужные слова. Наконец она прошептала:
— Что случилось с вашей женой?
Плечи Кавинанта дернулись, он хрипло сказал: — Ее нет.
— Она умерла?
— Не она — я! Она оставила меня. Развелась. Положила конец нашей совместной жизни. Тогда, когда была особенно мне нужна.
Лена возмущенно удивилась:
— Как такое могло случиться, если жизнь ваша продолжается и сейчас?
— Я — не живу. — Она услышала, как в его голосе снова закипела ярость. — Я — гадкий, грязный прокаженный. Прокаженные — мерзкие и безобразные. И противные.
Его слова вызвали в Лене ужас и протест.
— Как такое может быть? — простонала она. — Вы не… противный. Что это за мир, который осмелился так обращаться с вами?
Его плечи снова дернулись, словно руки его сжимали горло какого-то демона-мучителя.
— Реальный мир. Реальность. Факт. Нечто, убивающее тебя, если ты в это не веришь.
Сделав отвергающий жест в сторону реки, он прошептал:
— А это все — сон.
Лена вспыхнула от внезапной ярости.
— Я не верю этому. Ваш мир — может быть. Но Страна… Ах, Страна реальна!
Кавинант почувствовал, что его спина словно одеревенела, и спросил с неестественным спокойствием:
— Ты что, пытаешься сделать из меня сумасшедшего?
Его зловещий тон озадачил и привел в уныние девушку. На мгновение ее мужество поколебалось: она почувствовала, как река и ущелье смыкаются вокруг нее словно челюсти капкана. Потом Кавинант стремительно обернулся и нанес ей жгучий удар по лицу.
Сила удара заставила ее пошатнуться и вновь вступить в круг света, отбрасываемого гравием. Он быстро шагнул следом, с перекошенным ужасной ухмылкой лицом. С трудом удержав равновесие и бросив на Кавинанта один ясный и испуганный взгляд, она решила, что он хочет убить ее. Эта мысль парализовала ее. Она стояла застывшая и беззащитная, пока он подходил все ближе.
Подойдя вплотную к девушке, Кавинант сгреб обеими руками платье у нее на груди и разодрал тонкую ткань, словно паутину. Она не могла даже шевельнуться. Мгновение он смотрел на нее, на ее робкие нежные груди и маленькие трусики, с мрачным триумфом в глазах, словно он только что разоблачил какой-то отвратительный заговор. Потом, схватив девушку левой рукой за плечо, он сорвал с нее трусики, одновременно повалив ее на песок. Теперь Лена и хотела было сопротивляться, но не могла пошевельнуть руками, обезоруженная шоком от такого обращения. Мгновение спустя Кавинант всей тяжестью навалился на нее, и ее лоно пронзила, точно дикое пламя, острая боль, которая вынудила ее закричать. Но этот крик еще не стих, а она уже знала, что теперь слишком поздно. Нечто, считавшееся у ее народа даром, было вырвано, отнято у нее.
Однако Кавинант не чувствовал себя вором. Оргазм изверг из него целый поток эмоций, словно он упал в Мифиль растопленной ярости. Задыхаясь в страсти, он почти терял сознание. Потом время, казалось, перестало существовать для него, и он лежал неподвижно несколько мгновений, которые, как он знал, могли оказаться и часами — часами, в течение которых весь его мир, возможно, рассыпался, никем не замеченный. Наконец он вновь ощутил мягкое тело Лены под собой и почувствовал, как она сотрясается от глухих рыданий. Он с усилием поднялся и, посмотрев вниз, в свете гравия увидел кровь на ее бедрах. Его голова мгновенно закружилась и он покачнулся, словно заглянул в пропасть. Он повернулся и неуклюжими, нетвердыми шагами поспешил к реке, упал плашмя на скалу, и его стошнило. Воды Мифиль мгновенно унесли все прочь, словно ничего и не было.
Он неподвижно лежал на скале, а его возбужденные нервы постепенно успокаивались. Он не слышал, как встала Лена и, собрав клочья своей одежды, пыталась как-то прикрыть свою наготу; как она что-то говорила, как потом покинула ущелье. Он не слышал ничего, кроме беспрестанного стенания реки, и не видел ничего, кроме затуманивающего взор тепла своей выгоревшей страсти, и не ощущал ничего, кроме влажного, словно покрытого слизью камня под щекой.
Внизу сплошной темной массой текла вода, бормоча бесконечную молитву об отпущении грехов в море, и Кавинант смотрел в нее, словно просил мужества. Разве не мог он просто проигнорировать то, что ему угрожало, проигнорировать очевидную невероятность, безумие всей этой ситуации, и вернуться в подкаменье и притвориться с веселым коварством, что он — воскресший Берек Полурукий?
Нет, не мог. Он был прокаженным: не всякая ложь удалась бы ему.
Ощутив острый приступ головокружения, Кавинант обнаружил, что колотит кулаками по парапету. Он судорожно поднес руки к лицу, пытаясь рассмотреть, не поранил ли их, но в тусклом свете звезд ничего не было видно. С искаженным лицом он повернулся и сошел вслед за Леной на западный берег Мифиль.
Вскоре они добрались до цели. Некоторое время Лена вела Кавинанта прямо на запад, потом вверх по крутому холму и вправо, а затем вниз по ущелью и снова к реке.
Они осторожно пробирались по заваленному дну ущелья, словно балансировали на разбитом киле корабля: боковины его «корпуса» вздымались по обе стороны от них, суживая горизонт; несколько деревьев торчали из этих «стенок», словно рангоуты, а возле реки стенки ложились на землю, на косу гладкого песка, переходившую в плоский каменистый мыс, вдававшийся в реку. Мифиль жалобно стонала возле мыса, словно ее тревожило это небольшое сужение русла, и стон ее метался по ущелью как морской ветер, завывающий среди остова разбитого судна, застрявшего на рифах.
Лена остановилась на песчаном дне «судна». Встав на колени, она выкопала в песке неглубокую ямку и высыпала в нее гравий из своего светильника. Камни запылали ярче, осветив своим желтым светом дно ущелья, и вскоре Кавинант почувствовал исходящее от них спокойное тепло. И лишь тогда он осознал, насколько холодна ночь и как приятно такой ночью посидеть у огня. Он опустился на корточки возле гравия, ощутив, как по телу прошла судорога — острый трепет преддверия надвигающейся истерии.
Высыпав гравий на песок, Лена пошла к реке. Она остановилась на мысе, там, куда свет почти не доходил, и фигура ее едва была видна в темноте, но Кавинант все же различил, что ее лицо было обращено к небу.
Проследив глазами направление ее взгляда, Кавинант увидел, что над темным ликом гор всходит луна. Серебристое сияние затуманило свет звезд вдоль гористого хребта и укрыло долину своей тенью, но тень эта вскоре переместилась к ущелью, и лунный свет упал на реку, сделав ее похожей на старинное серебро. И лишь только полная луна взошла над горами, она осветила Лену и, словно лаская, набросила белую дымку ей на голову и на плечи. Стоя по-прежнему возле воды, девушка не отрывала взгляда от луны, и Кавинант смотрел на нее со странной мрачной ревнивостью, словно она балансировала над пропастью, принадлежавшей ему.
Наконец, после того, как лунный свет залил западную часть долины, Лена опустила голову и вернулась к огню. Избегая взгляда Кавинанта, она мягко спросила:
— Мне уйти?
Кавинант ощутил зуд в ладонях, словно он хотел ударить ее за одно лишь предположение, что она могла бы остаться. Но в то же время ночь пугала его, ему не хотелось оставаться с ней один на один. Он неуклюже поднялся, сделал несколько шагов в сторону от огня. Хмуро глядя на ущелье, спросил, пытаясь придать своему голосу нейтральное выражение:
— Смотря чего ты хочешь.
Чего ты хочешь? А чего она может хотеть?
Ее ответ был спокойным и уверенным.
— Я хочу больше узнать о вас.
Он вздрогнул и наклонил голову, словно из воздуха материализовались когти и впились в него. Потом он снова взял себя в руки. — Спрашивай.
— У вас есть супруга?
Он резко повернулся и посмотрел на нее, словно она нанесла ему предательский удар в спину.
Увидев его полные страдания глаза и оскаленные зубы, Лена заволновалась, опустила взгляд и отвернулась. Видя ее нерешительность, Кавинант понял, что лицо снова выдало его. Страшная оскаленная гримаса исказила лицо помимо его воли. Он хотел сдержаться, не дать выхода своим чувствам — во всяком случае, не в присутствии Лены… Тем не менее она усугубила его боль так, как ничто иное, с чем ему приходилось сталкиваться. Прилагая отчаянные усилия, чтобы взять себя в руки, Кавинант резко произнес:
— Да. Нет. Это не имеет значения. Что за вопрос?
Под его пристальным взглядом Лена опустилась на песок, села возле огня, поджав под себя ноги, и искоса посмотрела на него из-под ресниц. Сразу она ничего не ответила, и Кавинант принялся ходить туда-сюда вдоль песчаной косы и при этом крутил и яростно дергал свое обручальное кольцо.
Спустя некоторое время Лена несколько невпопад сказала:
— Один человек хочет жениться на мне. Это Триок, сын Тулера. Хотя я еще не достигла совершеннолетия, он сватается ко мне, чтобы, когда придет время, я не сделала другого выбора. Но если бы сейчас было можно, я бы вышла за него. О, он по-своему хороший человек — умелый пастух, храбрый при защите своих коров. И он выше многих других. Но в мире слишком много чудес, слишком много непознанных сил и красоты, неразделенной или несозданной, — и к тому же я еще не видела ранихинов. Я не могла бы выйти замуж за пастуха, которому в жены довольно всего лишь мастерицы суру-па-маэрль. Я лучше отправилась бы в лосраат, как сделала когда-то Этиаран, моя мать, и училась бы там, и все бы у меня получалось, независимо от того, каким бы испытаниям ни подвергали меня при овладевании Учением, до тех пор, пока не стала бы Лордом. Говорят, что такое может случиться. А как думаете вы?
Кавинант почти не слушал ее. Он продолжал вышагивать по песку, пытаясь справиться со своим волнением, взбешенный и лишенный равновесия вынужденным воспоминанием о Джоан. Рядом с его утраченной любовью Лена и серебристая ночь в Стране потеряли всякое значение. Перед его внутренним взором внезапно предстала вся бессмысленная картина его сна, словно таившаяся за миражом пустыня, новая разновидность одиночества прокаженного. Это не было реальностью — Кавинант мучил себя этой мыслью в бессознательном, невольном сопротивлении своей болезни и своей утрате. Мысленно он стонал:
«Неужели это результат изгнания? Или, может быть, человек всегда испытывает такой шок, когда умирает? К черту! Я больше не желаю!»
Он чувствовал, что сейчас закричит. Пытаясь совладать с собой, он упал на песок спиной к Лене и изо всех сил обхватил колени руками. Не обращая внимания на неровность своего голоса, он спросил:
— А как у вас женятся?
Девушка спокойно ответила:
— Очень просто. Мужчина и женщина сами выбирают друг друга. Став друзьями, они, если хотят пожениться, сообщают об этом кругу старейшин. Старейшины назначают срок, в течение которого смогут убедиться, что дружба этих двоих крепка и лишена примесей тайной ревности или неоправдавшихся надежд, которые в дальнейшем стали бы помехой в их жизни. Затем жители подкаменья собираются в центре селения. Старейшины берут за руки тех, двоих, и спрашивают: «Хотите ли вы делить жизнь в радости и горе, в труде и отдыхе, в мире и войне, ради обновления Страны?» Двое отвечают: «Жизнь с жизнью, мы хотим делить благо Страны и службу ей».
На мгновение голос ее почтительно умолк. Затем она продолжала:
— Жители подкаменья кричат все вместе: «Хорошо! Да будет жизнь, и радость, и сила, пока длятся годы!» Потом наступает день веселья, и новобрачные учат людей новым играм, танцам и песням, чтобы счастье подкаменья обновлялось, а общение и радость не иссякали в Стране. Она вновь сделала короткую паузу, прежде чем продолжить:
— День свадьбы Этиаран, моей матери, и Трелла, моего отца, был очень запоминающимся днем. Старейшины, которые учат нас, часто рассказывают о нем. Каждый день в течение испытательного срока Трелл поднимался к горам, разыскивая забытые тропинки и потерянные пещеры, скрытые водопадами, и вновь образовавшиеся расщелины, чтобы найти кусочек камня Оркрест — уникальной и невероятно могущественной скалы. Дело в том, что тогда Южные Равнины были охвачены засухой и живущим в подкаменье грозила голодная смерть.
Потом, в самый канун свадьбы, он нашел свое сокровище — кусочек Оркреста величиной с кулак. И в день веселья, после проведения всех ритуалов, он и Этиаран спасли подкаменье. Пока она пела глубокую молитву земле — песню, известную в лосраате, но давно забытую среди нашего народа, он держал Оркрест в руке, а потом раскрошил его своими сильными пальцами. Как только крошево от камня смешалось с пылью, гром прокатился среди гор, и, хотя в небе не было туч, одна молния ударила из пыли прямо ему в руку. Голубое небо мгновенно почернело от грозовых туч и полил дождь. Так было покончено с засухой, и жители подкаменья радовались грядущим дням, как если бы родились заново.
Изо всей силы сжимая колени, Кавинант все же не мог совладать со своей умопомрачительной яростью. Джоан! Рассказ Лены он воспринял как насмешку над своей болью и утратой.
— Я не могу…
На мгновение его нижняя челюсть задрожала от усилия, когда он попытался заговорить. Потом он вскочил и бросился к реке. Отбежав на небольшое расстояние, он нагнулся и выхватил из песка камень. Подбежав к краю мыса, он изо всей силы швырнул камень в воду.
— Не могу!
Лишь слабый всплеск был ему ответом, но и этот звук тотчас же угас в бездумном бормотании реки, а на воде не осталось даже кругов. Кавинант сначала сказал тихо, обращаясь к реке:
— Джоан к свадьбе я подарил сапожки для верховой езды.
Потом, дико потрясая кулаками, он закричал:
— Тебя удивляет моя импотенция?
Невидимая и недоумевающая, Лена встала и двинулась к Кавинанту, вытянув вперед руку, словно пытаясь смягчить удар, застигнувший ее врасплох. Но в нескольких шагах от него она остановилась, подбирая нужные слова. Наконец она прошептала:
— Что случилось с вашей женой?
Плечи Кавинанта дернулись, он хрипло сказал: — Ее нет.
— Она умерла?
— Не она — я! Она оставила меня. Развелась. Положила конец нашей совместной жизни. Тогда, когда была особенно мне нужна.
Лена возмущенно удивилась:
— Как такое могло случиться, если жизнь ваша продолжается и сейчас?
— Я — не живу. — Она услышала, как в его голосе снова закипела ярость. — Я — гадкий, грязный прокаженный. Прокаженные — мерзкие и безобразные. И противные.
Его слова вызвали в Лене ужас и протест.
— Как такое может быть? — простонала она. — Вы не… противный. Что это за мир, который осмелился так обращаться с вами?
Его плечи снова дернулись, словно руки его сжимали горло какого-то демона-мучителя.
— Реальный мир. Реальность. Факт. Нечто, убивающее тебя, если ты в это не веришь.
Сделав отвергающий жест в сторону реки, он прошептал:
— А это все — сон.
Лена вспыхнула от внезапной ярости.
— Я не верю этому. Ваш мир — может быть. Но Страна… Ах, Страна реальна!
Кавинант почувствовал, что его спина словно одеревенела, и спросил с неестественным спокойствием:
— Ты что, пытаешься сделать из меня сумасшедшего?
Его зловещий тон озадачил и привел в уныние девушку. На мгновение ее мужество поколебалось: она почувствовала, как река и ущелье смыкаются вокруг нее словно челюсти капкана. Потом Кавинант стремительно обернулся и нанес ей жгучий удар по лицу.
Сила удара заставила ее пошатнуться и вновь вступить в круг света, отбрасываемого гравием. Он быстро шагнул следом, с перекошенным ужасной ухмылкой лицом. С трудом удержав равновесие и бросив на Кавинанта один ясный и испуганный взгляд, она решила, что он хочет убить ее. Эта мысль парализовала ее. Она стояла застывшая и беззащитная, пока он подходил все ближе.
Подойдя вплотную к девушке, Кавинант сгреб обеими руками платье у нее на груди и разодрал тонкую ткань, словно паутину. Она не могла даже шевельнуться. Мгновение он смотрел на нее, на ее робкие нежные груди и маленькие трусики, с мрачным триумфом в глазах, словно он только что разоблачил какой-то отвратительный заговор. Потом, схватив девушку левой рукой за плечо, он сорвал с нее трусики, одновременно повалив ее на песок. Теперь Лена и хотела было сопротивляться, но не могла пошевельнуть руками, обезоруженная шоком от такого обращения. Мгновение спустя Кавинант всей тяжестью навалился на нее, и ее лоно пронзила, точно дикое пламя, острая боль, которая вынудила ее закричать. Но этот крик еще не стих, а она уже знала, что теперь слишком поздно. Нечто, считавшееся у ее народа даром, было вырвано, отнято у нее.
Однако Кавинант не чувствовал себя вором. Оргазм изверг из него целый поток эмоций, словно он упал в Мифиль растопленной ярости. Задыхаясь в страсти, он почти терял сознание. Потом время, казалось, перестало существовать для него, и он лежал неподвижно несколько мгновений, которые, как он знал, могли оказаться и часами — часами, в течение которых весь его мир, возможно, рассыпался, никем не замеченный. Наконец он вновь ощутил мягкое тело Лены под собой и почувствовал, как она сотрясается от глухих рыданий. Он с усилием поднялся и, посмотрев вниз, в свете гравия увидел кровь на ее бедрах. Его голова мгновенно закружилась и он покачнулся, словно заглянул в пропасть. Он повернулся и неуклюжими, нетвердыми шагами поспешил к реке, упал плашмя на скалу, и его стошнило. Воды Мифиль мгновенно унесли все прочь, словно ничего и не было.
Он неподвижно лежал на скале, а его возбужденные нервы постепенно успокаивались. Он не слышал, как встала Лена и, собрав клочья своей одежды, пыталась как-то прикрыть свою наготу; как она что-то говорила, как потом покинула ущелье. Он не слышал ничего, кроме беспрестанного стенания реки, и не видел ничего, кроме затуманивающего взор тепла своей выгоревшей страсти, и не ощущал ничего, кроме влажного, словно покрытого слизью камня под щекой.
Глава 8
Этиаран
Жесткое каменное ложе постепенно отрывало Томаса Кавинанта от видений пылких объятий. Некоторое время он медленно плыл в восходящем потоке рассвета, окруженный на своей аскетической постели раздумьями, рекой, отыскивающей свой путь, свежими ароматами утра, криками кружащих в небе птиц. По мере того как к Кавинанту возвращалось сознание, он чувствовал умиротворение, свою гармонию с окружающим, и даже непреклонная жесткость камня казалась ему уместной, необходимой частью утра в целом.
Первым его воспоминанием о прошедшей ночи было воспоминание об оргазме, о разрывающемся сердце, о насладительном высвобождении и удовольствии, столь драгоценном, что он готов был продать свою душу за то, чтобы сделать все это частью реальной жизни. Вспоминая и словно бы заново переживая эти ощущения, он испытал долгий прилив радости. Потом он вспомнил, что для того, чтобы получить все это, он причинил боль Лене. Лена!
Перекатившись на бок, Кавинант сел. Уже совсем рассвело. Хотя солнце еще не поднялось над горами, все же в долине было достаточно света, чтобы Кавинант увидел, что Лены нигде нет. Она ушла.
Она оставила свой огонь гореть в песке, выше по ущелью от того места, где лежал Кавинант. Он с трудом поднялся и осмотрел все ущелье и оба берега Мифиль, надеясь найти какой-нибудь след девушки, — о, лишь теперь его воображение представило месть жителей подкаменья. Сердце тяжело бухало в груди: всем этим людям, сильным, как скалы, будет наплевать на его объяснения и извинения. Словно дезертир, он пытался увидеть следы погони. Но ничто не нарушало утреннего покоя, словно здесь не было ни людей, ни преступлений, ни жаждущих наказания. Постепенно паника Кавинанта пошла на убыль. Оглядевшись в последний раз, он начал готовиться к тому, что бы ему ни предстояло.
Он знал, что должен немедленно отправиться в путь, поспешить вдоль реки по направлению к относительной безопасности равнины. Но он был прокаженным и не мог так просто пуститься в одиночное путешествие, ему необходимо было подготовиться.
О Лене Кавинант не думал, он инстинктивно решил, что не может себе позволить думать о ней. Он осквернил ее доверие. Осквернил доверие подкаменья. В страсти прошедшей ночи он зашел слишком далеко. Это кануло в прошлое, безвозвратно прошло, это было иллюзорным, как сон.
С усилием, заставившим его задрожать, он отбросил от себя мысли об этом. Почти случайно на Смотровой Кевина он нашел ответ на это безумие: продолжай двигаться, не думай об этом, выживи. Теперь такой ответ был даже еще более необходим. Его страх «Берека», испытанный накануне вечером, казался сейчас почти несущественным. Его сходство с легендарным героем было всего лишь частью сна, а вовсе не обязательным фактом или требованием. Эту мысль он тоже отбросил, а затем заставил себя произвести тщательный осмотр своего тела и ВНК.
Убедившись в том, что на теле нет незаметных ушибов и опасных пурпурных пятен, он двинулся к концу мыса. Он все еще не полностью пробудился. Ему требовалась больше самодисциплины, самоуправления; руки его дрожали, как будто не могли успокоиться без обычного ритуала бритья. Но перочинный нож в кармане не годился для этой цели. Выждав мгновение, Кавинант сделал глубокий вздох, ухватился за край скалы и бросился прямо в одежде в реку, чтобы искупаться.
Течение соблазнительно тянуло его, побуждая проплыть под голубыми небесами прямо в весенний день. Но вода была слишком холодна — выдержки Кавинанта хватило только на то, чтобы нырнуть и несколько секунд поплескаться в струях течения. Потом он, подтянувшись, снова выбрался на каменный мыс и встал на нем во весь рост, отдуваясь и стирая воду с лица. А вода продолжала стекать с волос прямо в глаза, ослепляя Кавинанта и не давая ему увидеть Этиаран, стоящую на песке возле ямки с гравием. Она смотрела на Томаса мрачным твердым взглядом.
Когда Кавинант наконец ее заметил, то позволил воде ручьями стекать с него, словно его застигли в момент преступного акта. Мгновение он и Этиаран мерили друг друга взглядами через песок и скалу. Когда Этиаран заговорила, Кавинант внутренне съежился, ожидая, что она будет оскорблять его, бранить, осыпать упреками и проклятиями. Но она сказала только:
— Подойдите к гравию. Вам надо обсушиться.
С удивлением он тщательно проанализировал выражение ее голоса при помощи всех своих обостренных чувств, но не смог обнаружить в нем ничего, кроме решимости и спокойной печали. Внезапно он понял, что она не знает, что случилось с ее дочерью.
Делая глубокие вдохи, чтобы держать под контролем работу сердца, Кавинант двинулся вперед и скорчился возле огня. Его разум с невероятной скоростью перебирал самые немыслимые предположения, которые объясняли бы поведение Этиаран, но он подставил теплу лицо и молчал, надеясь, что она скажет что-нибудь, и он поймет, как ему следует держать себя с ней.
И почти сразу же она пробормотала:
— Я знала, где вас искать. Прежде чем я вернулась после разговора с кругом старейшин, Лена рассказала Треллу, что вы были здесь.
Она замолчала, и Кавинант заставил себя спросить:
— Он с ней уже виделся?
Он знал, что это подозрительный вопрос. Но Этиаран ответила просто:
— Нет. Она отправилась провести ночь с подругой. Проходя мимо дома, она просто крикнула отцу.
После этого Кавинант долго сидел молча, будучи не в силах говорить, пораженный подтекстом поступка Лены. Просто крикнула. Сначала голова у него закружилась от облегчения. Он был в безопасности — по крайней мере, на время. Со свойственной ей скрытностью Лена сберегла для него драгоценное время. Очевидно, люди этой страны с готовностью несут жертвы.
Еще мгновение спустя он понял, что она не сделала для него никакой жертвы. Он не мог себе представить, чтобы она заботилась о его личной безопасности. Нет, она решила защитить его, потому что он был похож на Берека и должен был доставить послание Лордам. Она не хотела, чтобы возмездие подкаменья помешало осуществлению его намерений. Это был ее вклад в дело защиты Страны от Лорда Фаула, Серого Убийцы.
Это был героический вклад. Несмотря на самодисциплину, на свой страх, он чувствовал, какое усилие пришлось приложить Лене ради его послания. Он, казалось, видел, как она, нагая, провела, скорчившись за скалой у подножия гор эту холодную ночь, впервые за все время своей молодой жизни избегая дружеской атмосферы своей общины — в одиночку перенося боль и позор своего растерзанного тела, чтобы никто не спросил ее о причине этого. С мучительной силой им овладело воспоминание о крови на ее бедрах.
Плечи его дернулись, отгоняя эту непрошеную мысль. Сквозь стиснутые зубы он пробормотал, обращаясь к себе самому:
— Я должен попасть в Совет.
Взяв себя в руки, он мрачно спросил:
— Что сказали старейшины?
— Не так уж много смогли они сказать, — бесстрастным голосом произнесла Этиаран. — Я рассказала им все, что знала о вас и о грозящей Стране опасности. Они согласились, что я должна сопровождать вас в Твердыню Лордов. Именно для этого я и пришла сюда. Вот, — она указала на два рюкзака, лежащие у ее ног, — я готова. Трелл, мой супруг, благословил меня. Вот только очень огорчает то, что я не попрощалась с Леной, моей дочерью, но время не ждет. Вы не рассказали мне до конца, в чем заключается ваше послание, но я чувствую, что, начиная с этого дня, всякое промедление грозит катастрофой. Старейшины обдумают план защиты равнин. Мы должны идти.
Кавинант встретился с ней глазами, и теперь ему стала понятна печальная решимость ее взгляда. Она боялась и не верила, что останется жива и сможет вернуться к своей семье. Ему неожиданно стало жаль ее. Не вполне понимая, что говорит, Кавинант попытался успокоить Этиаран.
— Дела не так плохи, как могли бы быть. Пещерник нашел Посох Закона, но, насколько я понял, он не знает толком, как им пользоваться. Лорды должны как-нибудь отобрать у него посох.
Но попытка Кавинанта не удалась. Этиаран еще больше помрачнела и сказала:
— Значит, жизнь Страны сейчас — в скорости наших ног. Увы, мы не можем обратиться за помощью к ранихинам. Ранихийцы не проявляют особого сочувствия к делам Страны, и с незапамятных времен на ранихинах не ездит никто, кроме Лордов и Стражи Крови. Нам придется идти пешком, Томас Кавинант, а до Ревлстона — триста долгих лиг. Высохла ли ваша одежда? Нам пора отправляться в путь.
Кавинант был готов, ему хотелось убраться подальше от этого места.
Он поднялся и сказал:
— Прекрасно. Идемте.
Тем не менее во взгляде Этиаран, когда он поднялся, появилась какая-то нерешительность. Тихим голосом, словно пересиливая себя, она сказала:
— Доверяете ли вы мне быть вашим проводником, Томас Кавинант?
Вы не знаете меня. Я училась в лосраате, но справилась не со всем, с чем требовалось.
Выражение ее голоса, казалось, подразумевало не то, что на нее нельзя было положиться, а то, что он имел право судить ее. Но ему было не до этого. — Я вам доверяю, — пробормотал он. — А почему бы и нет? Вы сами сказали… — Он запнулся, потом все же нашелся. — Вы сами сказали, что я пришел, чтобы спасти или уничтожить Страну.
— Это правда, — сказала Этиаран просто. — Но вы не похожи на слугу Серого Убийцы. Сердце предсказывает мне, что будущее Страны — в том, чтобы поверить вам, на счастье или на беду.
— Тогда вперед, — он взял рюкзак, который протянула ему Этиаран, и накинул лямки на плечи. Но прежде, чем надеть свой рюкзак, женщина опустилась на колени перед лежащим на песке гравием и начала водить над ним руками, издавая какое-то низкое гудение — тихий напев, довольно нескладно звучащий в ее исполнении, словно он был для нее непривычен. Под волнообразными движениями ее рук желтый свет угас. В мгновение ока камни превратились в бледно-серую гальку, словно Этиаран убаюкала их и они уснули. Когда они остыли, женщина собрала их в светильник, закрыла его и положила в свой рюкзак.
Это зрелище напомнило Кавинанту обо всем, что было ему неясно в этом сне. Когда Этиаран встала, он сказал:
— Мне потребуется лишь одно. Я хочу, чтобы вы рассказали мне… Рассказали все о лосраате, и о Лордах, и обо всем, что я попрошу, — и, поскольку объяснить свою просьбу он не мог, то неубедительно добавил: — Так мне легче будет скоротать время.
Бросив на Кавинанта насмешливый взгляд, Этиаран закинула на спину свой рюкзак.
— Вы странный, Томас Кавинант. Мне кажется, вам слишком не терпится убедиться в моем неведении. Но о том, что мне известно, я вам расскажу — хотя, если бы не ваше одеяние и речь, я бы ни за что не поверила, что вы никогда не были в Стране. А теперь идемте. Этим утром нам по дороге в изобилии будут встречаться драгоценные ягоды, так что о завтраке можно не беспокоиться. Съестные припасы лучше поберечь пока на всякий случай. Кавинант кивнул и начал взбираться следом за Этиаран по склону ущелья. Он был рад, что снова движется, и путь казался ему легким. Вскоре они были уже внизу, у реки, и приближались к мосту.
Этиаран направилась прямо на мост, но, дойдя до его середины, остановилась. Спустя мгновение к ней присоединился и Кавинант, и она рукой указала в направлении далеких равнин.
— Должна прямо сказать вам, Томас Кавинант, — сказала Этиаран, — что я не собираюсь идти в Твердыню Лордов по прямой. Твердыня находится к северо-западу от нас, в трехстах лигах, если идти через Центральные Равнины Страны. Там, в подкаменьях и наствольях, живет много людей, и там, возможно, мы найдем помощь и дорогу, которые приведут нас к цели. Но на лошадей надеяться нельзя. В Стране они встречаются редко, и никто, кроме жителей Ревлстона, не ездит на них. Сердце подсказывает мне, что мы можем сэкономить время, отправившись на север и переплыв Мифиль в том месте, где она поворачивает на восток, и тем самым окажемся на земле Анделейна, чудесные холмы которой — цветок в букете красот Страны. Потом мы доберемся до реки Соулсиз и, может быть, найдем лодку, в которой поплывем вверх по этим прекрасным водам, мимо западных берегов земли Тротгард, где Лорды принесли великую клятву, к самому великому Ревлстону, Твердыне Лордов. Воды Соулсиз покровительствуют всем путешествующим, и наш путь окончится скорее, чем мы найдем там средство передвижения. Но нам придется проплыть в пятидесяти лигах от горы Грома — Грейвин Френдор. Голос ее слегка задрожал, когда она произнесла древнее название.
Первым его воспоминанием о прошедшей ночи было воспоминание об оргазме, о разрывающемся сердце, о насладительном высвобождении и удовольствии, столь драгоценном, что он готов был продать свою душу за то, чтобы сделать все это частью реальной жизни. Вспоминая и словно бы заново переживая эти ощущения, он испытал долгий прилив радости. Потом он вспомнил, что для того, чтобы получить все это, он причинил боль Лене. Лена!
Перекатившись на бок, Кавинант сел. Уже совсем рассвело. Хотя солнце еще не поднялось над горами, все же в долине было достаточно света, чтобы Кавинант увидел, что Лены нигде нет. Она ушла.
Она оставила свой огонь гореть в песке, выше по ущелью от того места, где лежал Кавинант. Он с трудом поднялся и осмотрел все ущелье и оба берега Мифиль, надеясь найти какой-нибудь след девушки, — о, лишь теперь его воображение представило месть жителей подкаменья. Сердце тяжело бухало в груди: всем этим людям, сильным, как скалы, будет наплевать на его объяснения и извинения. Словно дезертир, он пытался увидеть следы погони. Но ничто не нарушало утреннего покоя, словно здесь не было ни людей, ни преступлений, ни жаждущих наказания. Постепенно паника Кавинанта пошла на убыль. Оглядевшись в последний раз, он начал готовиться к тому, что бы ему ни предстояло.
Он знал, что должен немедленно отправиться в путь, поспешить вдоль реки по направлению к относительной безопасности равнины. Но он был прокаженным и не мог так просто пуститься в одиночное путешествие, ему необходимо было подготовиться.
О Лене Кавинант не думал, он инстинктивно решил, что не может себе позволить думать о ней. Он осквернил ее доверие. Осквернил доверие подкаменья. В страсти прошедшей ночи он зашел слишком далеко. Это кануло в прошлое, безвозвратно прошло, это было иллюзорным, как сон.
С усилием, заставившим его задрожать, он отбросил от себя мысли об этом. Почти случайно на Смотровой Кевина он нашел ответ на это безумие: продолжай двигаться, не думай об этом, выживи. Теперь такой ответ был даже еще более необходим. Его страх «Берека», испытанный накануне вечером, казался сейчас почти несущественным. Его сходство с легендарным героем было всего лишь частью сна, а вовсе не обязательным фактом или требованием. Эту мысль он тоже отбросил, а затем заставил себя произвести тщательный осмотр своего тела и ВНК.
Убедившись в том, что на теле нет незаметных ушибов и опасных пурпурных пятен, он двинулся к концу мыса. Он все еще не полностью пробудился. Ему требовалась больше самодисциплины, самоуправления; руки его дрожали, как будто не могли успокоиться без обычного ритуала бритья. Но перочинный нож в кармане не годился для этой цели. Выждав мгновение, Кавинант сделал глубокий вздох, ухватился за край скалы и бросился прямо в одежде в реку, чтобы искупаться.
Течение соблазнительно тянуло его, побуждая проплыть под голубыми небесами прямо в весенний день. Но вода была слишком холодна — выдержки Кавинанта хватило только на то, чтобы нырнуть и несколько секунд поплескаться в струях течения. Потом он, подтянувшись, снова выбрался на каменный мыс и встал на нем во весь рост, отдуваясь и стирая воду с лица. А вода продолжала стекать с волос прямо в глаза, ослепляя Кавинанта и не давая ему увидеть Этиаран, стоящую на песке возле ямки с гравием. Она смотрела на Томаса мрачным твердым взглядом.
Когда Кавинант наконец ее заметил, то позволил воде ручьями стекать с него, словно его застигли в момент преступного акта. Мгновение он и Этиаран мерили друг друга взглядами через песок и скалу. Когда Этиаран заговорила, Кавинант внутренне съежился, ожидая, что она будет оскорблять его, бранить, осыпать упреками и проклятиями. Но она сказала только:
— Подойдите к гравию. Вам надо обсушиться.
С удивлением он тщательно проанализировал выражение ее голоса при помощи всех своих обостренных чувств, но не смог обнаружить в нем ничего, кроме решимости и спокойной печали. Внезапно он понял, что она не знает, что случилось с ее дочерью.
Делая глубокие вдохи, чтобы держать под контролем работу сердца, Кавинант двинулся вперед и скорчился возле огня. Его разум с невероятной скоростью перебирал самые немыслимые предположения, которые объясняли бы поведение Этиаран, но он подставил теплу лицо и молчал, надеясь, что она скажет что-нибудь, и он поймет, как ему следует держать себя с ней.
И почти сразу же она пробормотала:
— Я знала, где вас искать. Прежде чем я вернулась после разговора с кругом старейшин, Лена рассказала Треллу, что вы были здесь.
Она замолчала, и Кавинант заставил себя спросить:
— Он с ней уже виделся?
Он знал, что это подозрительный вопрос. Но Этиаран ответила просто:
— Нет. Она отправилась провести ночь с подругой. Проходя мимо дома, она просто крикнула отцу.
После этого Кавинант долго сидел молча, будучи не в силах говорить, пораженный подтекстом поступка Лены. Просто крикнула. Сначала голова у него закружилась от облегчения. Он был в безопасности — по крайней мере, на время. Со свойственной ей скрытностью Лена сберегла для него драгоценное время. Очевидно, люди этой страны с готовностью несут жертвы.
Еще мгновение спустя он понял, что она не сделала для него никакой жертвы. Он не мог себе представить, чтобы она заботилась о его личной безопасности. Нет, она решила защитить его, потому что он был похож на Берека и должен был доставить послание Лордам. Она не хотела, чтобы возмездие подкаменья помешало осуществлению его намерений. Это был ее вклад в дело защиты Страны от Лорда Фаула, Серого Убийцы.
Это был героический вклад. Несмотря на самодисциплину, на свой страх, он чувствовал, какое усилие пришлось приложить Лене ради его послания. Он, казалось, видел, как она, нагая, провела, скорчившись за скалой у подножия гор эту холодную ночь, впервые за все время своей молодой жизни избегая дружеской атмосферы своей общины — в одиночку перенося боль и позор своего растерзанного тела, чтобы никто не спросил ее о причине этого. С мучительной силой им овладело воспоминание о крови на ее бедрах.
Плечи его дернулись, отгоняя эту непрошеную мысль. Сквозь стиснутые зубы он пробормотал, обращаясь к себе самому:
— Я должен попасть в Совет.
Взяв себя в руки, он мрачно спросил:
— Что сказали старейшины?
— Не так уж много смогли они сказать, — бесстрастным голосом произнесла Этиаран. — Я рассказала им все, что знала о вас и о грозящей Стране опасности. Они согласились, что я должна сопровождать вас в Твердыню Лордов. Именно для этого я и пришла сюда. Вот, — она указала на два рюкзака, лежащие у ее ног, — я готова. Трелл, мой супруг, благословил меня. Вот только очень огорчает то, что я не попрощалась с Леной, моей дочерью, но время не ждет. Вы не рассказали мне до конца, в чем заключается ваше послание, но я чувствую, что, начиная с этого дня, всякое промедление грозит катастрофой. Старейшины обдумают план защиты равнин. Мы должны идти.
Кавинант встретился с ней глазами, и теперь ему стала понятна печальная решимость ее взгляда. Она боялась и не верила, что останется жива и сможет вернуться к своей семье. Ему неожиданно стало жаль ее. Не вполне понимая, что говорит, Кавинант попытался успокоить Этиаран.
— Дела не так плохи, как могли бы быть. Пещерник нашел Посох Закона, но, насколько я понял, он не знает толком, как им пользоваться. Лорды должны как-нибудь отобрать у него посох.
Но попытка Кавинанта не удалась. Этиаран еще больше помрачнела и сказала:
— Значит, жизнь Страны сейчас — в скорости наших ног. Увы, мы не можем обратиться за помощью к ранихинам. Ранихийцы не проявляют особого сочувствия к делам Страны, и с незапамятных времен на ранихинах не ездит никто, кроме Лордов и Стражи Крови. Нам придется идти пешком, Томас Кавинант, а до Ревлстона — триста долгих лиг. Высохла ли ваша одежда? Нам пора отправляться в путь.
Кавинант был готов, ему хотелось убраться подальше от этого места.
Он поднялся и сказал:
— Прекрасно. Идемте.
Тем не менее во взгляде Этиаран, когда он поднялся, появилась какая-то нерешительность. Тихим голосом, словно пересиливая себя, она сказала:
— Доверяете ли вы мне быть вашим проводником, Томас Кавинант?
Вы не знаете меня. Я училась в лосраате, но справилась не со всем, с чем требовалось.
Выражение ее голоса, казалось, подразумевало не то, что на нее нельзя было положиться, а то, что он имел право судить ее. Но ему было не до этого. — Я вам доверяю, — пробормотал он. — А почему бы и нет? Вы сами сказали… — Он запнулся, потом все же нашелся. — Вы сами сказали, что я пришел, чтобы спасти или уничтожить Страну.
— Это правда, — сказала Этиаран просто. — Но вы не похожи на слугу Серого Убийцы. Сердце предсказывает мне, что будущее Страны — в том, чтобы поверить вам, на счастье или на беду.
— Тогда вперед, — он взял рюкзак, который протянула ему Этиаран, и накинул лямки на плечи. Но прежде, чем надеть свой рюкзак, женщина опустилась на колени перед лежащим на песке гравием и начала водить над ним руками, издавая какое-то низкое гудение — тихий напев, довольно нескладно звучащий в ее исполнении, словно он был для нее непривычен. Под волнообразными движениями ее рук желтый свет угас. В мгновение ока камни превратились в бледно-серую гальку, словно Этиаран убаюкала их и они уснули. Когда они остыли, женщина собрала их в светильник, закрыла его и положила в свой рюкзак.
Это зрелище напомнило Кавинанту обо всем, что было ему неясно в этом сне. Когда Этиаран встала, он сказал:
— Мне потребуется лишь одно. Я хочу, чтобы вы рассказали мне… Рассказали все о лосраате, и о Лордах, и обо всем, что я попрошу, — и, поскольку объяснить свою просьбу он не мог, то неубедительно добавил: — Так мне легче будет скоротать время.
Бросив на Кавинанта насмешливый взгляд, Этиаран закинула на спину свой рюкзак.
— Вы странный, Томас Кавинант. Мне кажется, вам слишком не терпится убедиться в моем неведении. Но о том, что мне известно, я вам расскажу — хотя, если бы не ваше одеяние и речь, я бы ни за что не поверила, что вы никогда не были в Стране. А теперь идемте. Этим утром нам по дороге в изобилии будут встречаться драгоценные ягоды, так что о завтраке можно не беспокоиться. Съестные припасы лучше поберечь пока на всякий случай. Кавинант кивнул и начал взбираться следом за Этиаран по склону ущелья. Он был рад, что снова движется, и путь казался ему легким. Вскоре они были уже внизу, у реки, и приближались к мосту.
Этиаран направилась прямо на мост, но, дойдя до его середины, остановилась. Спустя мгновение к ней присоединился и Кавинант, и она рукой указала в направлении далеких равнин.
— Должна прямо сказать вам, Томас Кавинант, — сказала Этиаран, — что я не собираюсь идти в Твердыню Лордов по прямой. Твердыня находится к северо-западу от нас, в трехстах лигах, если идти через Центральные Равнины Страны. Там, в подкаменьях и наствольях, живет много людей, и там, возможно, мы найдем помощь и дорогу, которые приведут нас к цели. Но на лошадей надеяться нельзя. В Стране они встречаются редко, и никто, кроме жителей Ревлстона, не ездит на них. Сердце подсказывает мне, что мы можем сэкономить время, отправившись на север и переплыв Мифиль в том месте, где она поворачивает на восток, и тем самым окажемся на земле Анделейна, чудесные холмы которой — цветок в букете красот Страны. Потом мы доберемся до реки Соулсиз и, может быть, найдем лодку, в которой поплывем вверх по этим прекрасным водам, мимо западных берегов земли Тротгард, где Лорды принесли великую клятву, к самому великому Ревлстону, Твердыне Лордов. Воды Соулсиз покровительствуют всем путешествующим, и наш путь окончится скорее, чем мы найдем там средство передвижения. Но нам придется проплыть в пятидесяти лигах от горы Грома — Грейвин Френдор. Голос ее слегка задрожал, когда она произнесла древнее название.