Страница:
- Бежит! Бежит!
По дороге бежал Георгий Войнович.
Ноги у него подкашивались, он качался из стороны в сторону.
Бежал, как бежит петух, которому перерезали горло. Спотыкаясь, с безумными глазами, он сделал несколько последних прыжков и упал у ног паши.
Изо рта у Георгия Войновича полилась густая кровь, и в крови гвозди.
С изумлением и с ужасом смотрел на него Яшар-паша. С изумлением и с ужасом глядели все албанцы. "Райя" рыдала.
- Встань! - приказал Яшар.
Но Георгий Войнович лежал, дергаясь у ног паши. И кровь лилась, лилась из его рта. Георгий Войнович умирал. Он проглотил несколько гвоздей.
Яшар-паша поднялся.
- Какая верная собака! - сказал он. Ужас охватил Яшара, он вскочил на коня и молча дал знак ехать обратно.
Молча и в ужасе поехали за ним албанцы. Молча и в ужасе пошли каменщики и землекопы, с заступами на плечах, словно могильщики.
А народ теснился вокруг умиравшего в судорогах Войновича, чтоб поцеловать хоть край его одежды. Так умер Войнович и спас старый Липьянский собор. И песни Старой Сербии до сих пор поют о подвиге Георгия Войновича.
III Чауш Висла
(Чауш - сержант турецкой армии. Время действия - 1896 г. Чауш Висла и теперь еще "гремит" в окрестностях Ипека и, как все албанские бандиты, - "неуловим". - Примечание В.М. Дорошевича)
В Ипеке, в Приштине все жалеют чауша Сали-Бисла:
- Такой бравый был человек! И погиб из-за чего?! Из-за женщины.
Сали-Бисла был, действительно, бравый человек. Прежде он разбойничал в горах, - и такого страха нагнал кругом, что ипекский вали послал к нему верного человека.
- Охотнику лучше живется, чем дичи. Чем нам за тобой охотиться, охоться лучше за другими. Чем мерзнуть да мокнуть под дождем в горах, живи лучше в тепле и в холе. Чем разбойничать, - поступай на службу к нашему светлейшему султану. Будешь сам охранять край от разбойников.
Сали-Бисла ответил:
- Что ж, если хорошо заплатят, - мне все равно.
Вали обещал Сали-Висла сделать его через месяц "чаушем" и жалованье дать, как чаушу следует, и пенсию потом, - и послал в Стамбул донесение:
"Порядок вводится быстро. Опаснейший из разбойников Сали-Бисла раскаялся и даже поступил на службу охранять край от других разбойников".
Так Сали-Бисла из разбойника Сали-Бисла стал охранителем страны, а вали получил из Стамбула благодарность за усердие и быстрые успехи.
Однажды соседний албанский бей, богатый и могущественный человек, позвал к себе чауша Бисла и сказал ему:
- Ты, пожалуйста, не забирай себе в голову, что если исполнишь мою просьбу, то окажешь мне этим огромную услугу. Просто мне, по своему званию, не пристало пачкаться в таких делах. Отчего не дать заработать бедному человеку? Я и подумал: "Чауш Бисла - бравый малый, дам ему заработать".
Сали-Бисла поклонился и подумал:
"Когда богатый начинает заботиться о бедном, значит, ему хочется от бедного что-нибудь получить". А сказал:
- Ты голова, я руки. Ты подумай, - я исполню.
- Нехорошо даже, - сказал бей, - когда хорошая собака - в дурных руках. Не то что человек. Ты знаешь в Ипеке болгара Семена?
- Всю семью знаю! - отвечал Бисла.
- Пропади вся его семья, кроме жены! Марица - красивая баба. Обидно, что собака ест хорошее кушанье, когда люди голодны. Такой женщине место у албанца, а не у гяура!
Бисла поклонился и сказал:
- Что ж, сотня пиастров никому повредить не может! Всякому человеку приятно иметь сотню пиастров.
- А пятьдесят? - спросил бей. - Я о тебе же забочусь, хочу дать работу бедному человеку, а ты...
- Работу бедному человеку норовит дать всякий! - отвечал с улыбкой Висла. - Бедный же благодарит того, кто заплатит.
- Получай семьдесят пять и славь аллаха за мое благородство.
- Сначала попросим его, чтобы помог в деле.
Через два дня, под вечер, когда Марица шла за водой, из-за камня выпрыгнул Сали-Бисла, схватил ее в охапку, завязал рот платком, побежал с ношей к коню, который был привязан невдалеке, вскочил на седло и повез Марицу к бею.
Делам хорошим и дурным один враг - время. Время приносит мысли. Мысли изменяют дела. Ехал чауш, глядел на Марицу и думал:
- Не держал я в руках семидесяти пяти пиастров? А такой красавицы в руках не держал. Семьдесят пять пиастров! Приставь пистолет ко лбу, - у кого не найдется семидесяти пяти пиастров?! А такой жены не найдется. Бей желает ее себе! Вот какая женщина!
Так дорогой думал Висла.
И с полдороги повернул коня назад. Вместо дома бея отвез Марицу к себе домой.
Прошло три дня, - бей позвал к себе Висла.
- Где Марица?
Бисла улыбнулся:
- Нехорошо, бей! Берут женщин у гяуров. Албанец у албанца женщин не отнимает. Такого обычая нет в нашей праведной земле.
- Как у албанца?! - закричал бей.
Бисла поклонился:
- Ты мудрый, бей, а я человек простой. Мне б и в голову не пришло такой богатой мысли. Ты сказал: "Такая женщина, как Марица, должна быть в доме у албанца, а не гяура". Ты - албанец, я - албанец. Я и отвез Марицу в дом к албанцу. Я украл Марицу. Но крадут, бей, для себя.
Света не взвидел бей:
- Прочь с моих глаз! Будешь ты меня помнить!
Бисла поклонился:
- Да и ты меня не забудешь.
Бей приказал позвать к себе болгара Семена. В слезах к нему явился болгар.
- Слышал я о твоем горе! - сказал ему бей.
- Три дня ищу жену, - как в воду канула! - рыдал болгар.
- Я знаю, кто ее украл! - сказал бей. - Чауш Сали-Бисла.. Он сам мне сознался. Твоя жена у него. Иди к вали и жалуйся. Теперь не прежние времена, разбойничать не ведено!
Побежал Семен к вали.
Вали разгневался и приказал позвать к себе чауша. Смело пришел Сали-Висла к гневному вали. Вали затопал ногами, закричал:
- Тебя же, негодяй, поставили охранять людей от разбойников, - а ты сам же разбойничаешь? Сейчас сознавайся: ты украл жену у Семена болгара?
Бисла поклонился и спокойно ответил:
- Семена болгара жена у меня. Но я ее не крал. Своих вещей не воруют. Она сама отдала мне свою красоту, еще когда была в доме у Семена. Об одном только и просила: "Возьми меня к себе. Хочу принять ваш святой закон и быть тебе верной женой".
- Врет он! Врет он! - закричал, застонал болгар Семен, который стоял тут же.
Висла оглянулся на него с удивлением, словно только что заметил, что Семен здесь. И пожал плечами:
- В первый раз слышу, чтоб гяуры смели кричать, когда албанец говорил с турком.
Паша закричал на Семена:
- Молчи, собака, когда люди говорят!
Но мрачно посмотрел на Бисла:
- Врешь! Семен болгар говорит, что ты украл! Сейчас отдать Семену жену! Теперь не те времена!
Сали-Бисла поморщился.
- Если ты больше веришь собачьему лаю, чем человеческому голосу, - это дело твоей мудрости, вали. Только в первый раз я слышу, чтоб голос гяура заглушал в ушах правоверного голос албанца.
Вали задумался.
- Хорошо! - наконец сказал он. - Но теперь не те времена. Теперь все должно делаться по закону. Слышишь? Исполни все, как надо по закону. Приведи женщину в меджидие (Мусульманский общинный совет. Примечание В.М. Дорошевича.), и если она, как требует закон, скажет сама старшинам, что добровольно, без всякого принуждения, желает принять наш святой ислам, пусть примет и остается у тебя в доме. Если же нет...
Вали погрозился.
- Смотри, Бисла, я поступлю с тобой по закону!
Пожал плечами с презрением Бисла, слушая незнакомое слово.
- Хорошо, вали. Будет сделано по обычаю.
Сали-Бисла пошел к себе домой и сказал все время неутешно рыдавшей Марице:
- Слушай, Марица. Каждому человеку хочется быть господином. Что ты хочешь: быть госпожой или последней из рабынь? Есть вещи, где память сильнее нас. К мужу вернуться тебе нельзя. Если краской накрашено, стереть можно, если каленым железом выжжено, - не сотрешь. Я каленым железом выжег в душе твоего мужа, когда сказал, будто ты сама, добровольно, сбежала со мной. Если б видела ты, что сделалось с ним, когда я это сказал! Забыл даже, что стоит перед вали. Взвыл как зверь. Зверем он будет к тебе. Никогда тебе не поверит. Все будет думать. Железом выжжено в душе. Отличное вино - жизнь, но когда в него накапали яду, лучше его выплеснуть. Возьми другую чашку и пей из нее. Я тебе даю другую чашку.
Марица зарыдала еще сильнее.
- Я отнял у тебя мужа, я же тебе дам и другого. Будь моею женою, Марица. Идем в меджидие, объяви только старшинам, что ты добровольно, без всякого принуждения, хочешь принять ислам, - и тогда твой муж ничего не может тебе сделать. Что может он сделать магометанке? Да его, - не беспокойся, - посадят в тюрьму, чтоб не лгал на чауша, на правоверного, на албанца, на слугу султана.
Марица вытерла слезы и отвечала:
- Хорошо! Что ж мне еще остается теперь делать!
Сали-Бисла поцеловал ее и повел в меджидие.
- Вот, - сказал он с низким поклоном, - эта женщина, болгарка, хочет оставить свою неправую веру и принять наш святой ислам. Будьте свидетелями, почтенные старшины.
Старшины обратились к Марице:
- Скажи, женщина, добровольно и без принуждения хочешь ли ты оставить свой неправый закон и принять наш святой ислам?
Марица твердо отвечала:
- Нет!
Взвыл Сали-Бисла.
И никто не успел опомниться, как Марица рухнула на пол с разрубленной ятаганом головой.
Весь обрызганный, залитый кровью, с ятаганом кинулся Сали-Бисла в двери.
Народ в ужасе кинулся в стороны. Сали-Бисла исчез.
Через день всю семью болгара Семена нашли убитой. Его самого, отца, мать.
Все три трупа лежали с отрубленными ушами. А через два дня, - как раз наступил байрам, - вали получил в подарок от Сали-Бисла посылку. Шесть отрубленных ушей и записку. "Поступи с ними по закону".
Сали-Бисла ушел в горы. И нет чауша, стражника, охранителя от разбойников, снова сделался разбойником. Даже бей похвалил его:
- Добрый мусульманин. Разгневавшись, убил гяуров, а не поднял руки на правоверного. Мог бы убить меня!
И весь Ипек жалеет до сих пор бравого чауша:
- В горы ушел. Погиб человек! Из-за чего? Из-за женщины.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЛУПОСТИ (Индийская легенда)
Мир создавался.
Брама поднялся со своего престола и мановением руки создал Человека. Способного на добро и на зло. И дал ему Разум, чтобы человек творил добро и не делал зла.
Тогда поднялся Вишну и создал Демонов. Демонов огня, Демонов ветра. Демонов воды и Демонов земли. Способных приносить добро и приносить зло. И дал им повиновение, чтоб они творили добро и не делали зла. И люди управляли Демонами.
Тогда поднялся черный, мрачный, злой Шиву и создал Глупость.
Она поднялась от земли, огромная и безобразная. Бесцветные волосы космами падали по ее плечам, и глаза ее были слепы. Она смотрела на солнце - и не видела солнца. Смотрела на звезды - и не видела звезд.
Кругом цвели цветы, и она не слышала их аромата. Когда знойные лучи солнца жгли ее тело, - она не пряталась в тень широколиственных деревьев. И когда от холода дрожали ее члены, - она не шла греться на солнце.
Веселые Демоны Вишну окружили безобразное чудище, смеялись, жгли, кололи его, бросали в воду.
И, глядя на шутки Демонов над Глупостью, Брама улыбнулся и сказал Шиву:
- Твое чудовище не страшно, черный Шиву!
И черный Шиву промолчал. II
Века веков промчались за веками.
И черный Шиву сказал дремавшим в сладостном покое жителям неба:
- Братья! Спустимся на землю и посмотрим, что вышло из наших творений.
И приняв вид трех жрецов, они спустились на землю. Они шли местностью прекрасной, но почти безлюдной. Лишь изредка попадалось жилище.
А кругом было хорошо. Над прозрачными озерами наклонялись пальмы и смотрелись. Между пальмами росли цветы.
Среди цветов щебетали птицы. И все это освещало солнце. Воздух был чист и благоухал от цветов. Вдруг обоняния небожителей коснулся смрад. Навстречу им шел путник, и боги, приветствуя его, спросили:
- Куда лежит эта дорога?
- В город! - ответил им путник. - В величайший из городов этой страны. Издалека ли ваш путь, жрецы?
- Мы прошли всю страну! - ответил Брама.
- И видели все ее чудеса! - сказал Вишну.
- И надеемся увидеть еще больше чудес! - добавил Шиву.
Путник поклонился ему и сказал:
- Ты прав, жрец! Что вся страна перед городом, который вы увидите еще до заката солнца?! Город этот - гордость страны. Сотни поколений положили свои жизни, чтоб создать его. Вы сами увидите, что это за чудо.
А смрад с каждым шагом становился еще сильнее и сильнее. Среди изумрудной зелени полей и рощ смердели серые груды домов и заражали окрестный воздух.
Люди, попадавшиеся навстречу, были бледны, усталы и измучены.
И перед закатом солнца боги вошли в город. На улицах был смрад, и люди жили в узких и темных каморках.
- Ты стар и должен быть мудр! - обратился Брама к встретившемуся старику. - Священный белый цвет - цвет мудрости, а волоса твои белы. Скажи нам, чужестранцам, почему так гордитесь вы этим городом?
- А как же нам не гордиться им, - отвечал старик, - когда все соседние народы хотели бы овладеть нашим городом? Он славится своей величиной. В нем жителей...
И старик назвал такое число жителей, какого достаточно было бы на целую страну.
И, ничего не поняв, боги пошли дальше.
На перекрестке двух улиц им встретился бледный, измученный человек со счастливой улыбкой на устах.
Боги остановили его.
- Ради привета путникам останови твой быстрый шаг! - сказали они. - Отчего так бледно и измучено твое лицо, и отчего улыбка на твоем бледном лице?
Человек ответил:
- Я измучен работой и бледен от бессонных ночей. День я работаю, а ночь не сплю, думая, - где бы отыскать работу на завтра. Улыбаюсь же я потому, что счастлив. Наконец-то сбылась моя мечта! Я наработал достаточно, чтоб нанять такое жилище, о каком мечтал всю жизнь. Я перевезу туда свою жену, своих детей, и мы все будем счастливы в этом прекрасном жилище.
- Что ж это за рай? - улыбнулись боги.
- Настоящий рай! - весело рассмеялся человек. - В этом новом жилище прекрасно. Оно высоко! В нем много воздуха. Есть чем дышать! Его дверь выходит на солнечную сторону, - стоит отворить ее, и даже солнце ворвется в наше жилище. Кроме того, перед дверью растут два дерева, и есть место, чтоб насадить цветов! На дерево мы повесим клетку с птицей. Пусть чирикает и радует моих детей. Разве это не рай!
- Но этим раем полна вся ваша страна! - воскликнул в изумлении Брама. - Вся, кроме вашего города! Везде, - только здесь нет, - везде прозрачный чистый воздух, от солнца надо прятаться, земля осыпана цветами, деревьев тысячи тысяч, и птицы могут оглушить своим щебетом. Стоило ли бежать от всего этого? Построить город, уничтожить солнце, воздух, цветы, деревья, птиц, - и потом изнурять себя работой, чтоб иметь немножко воздуха, солнечного света, два дерева, несколько цветов и птицу в клетке.
И человек с изумлением ответил, не поняв его:
- Разве мы дикие, чтоб жить в полях и лесах?
И быстро пошел своей дорогой.
III
И Браме и Вишну показалось, что от земли поднимается огромное, безобразное чудовище. Бесцветные волосы падают космами по его плечам и глаза его слепы.
Оно смотрит на солнце и не видит солнца. Смотрит на звезды и не видит звезд.
- Твое чудовище царит на земле, черный Шиву! - сказал Брама и в горе закрыл руками лицо.
А кругом подымался смрад, раздавались стоны, лилась кровь.
И черный Шиву улыбался.
- Так Глупость правит землею!
УЧЕНЬЕ И ЖИЗНЬ
(Арабская сказка)
"Grau, teurer Freund, ist alle Theorie Und grun des Lebens goldner Baum". Mephistopheles. "Faust"
("Сера, мой друг, теория везде, Златое древо жизни зеленеет". Мефистофель. "Фауст" - нем. - Перевод В. Я. Брюсова)
Султан Эбн-Эль-Даид, - да будет имя его хоть наполовину так прославлено потомством, как славили его придворные, - созвал своих приближенных, - тридцать благородных юношей, воспитанных вместе с ним по-царски, - и сказал.
Эбн-Эль-Даид был молодым, но мудрым султаном. Он читал мудрецов, что случается со многими. И слушал их, чего не бывает почти ни с кем. Он сказал:
- Только добродетель почтенна. Порок заслуживает презрения. Воздержание ведет к добродетели. Невоздержание родит порок, и порок родит невоздержание. Так змея, рождаясь от змеи, родит змеенышей. Надо идти тем путем, который приведет в цветущий сад, - надо избегать того пути, в конце которого бездонная пропасть, хотя бы путь этот и был усыпан цветами. Воздержание лучше невоздержания.
Он посмотрел на юношей-друзей и спросил:
- Кто скажет, что уста мои произнесли ложь и глупость?
Юноши поклонились и ответили:
- Мудрость избрала тебя, чтоб вещать, - как соловей выбирает самый цветущий куст роз, чтобы в нем петь.
Султан улыбнулся и сказал:
- Пророк повелел женщине закрывать свое лицо. Женщина стала ткать чадры, прозрачные, как паутина. Она закрывает свое лицо, - и все его видят. Женщина обманула пророка. Чего же ждать от них нам, простым смертным?
Он положил руку на меч, лежавший на книге, и сказал:
- Обещаю, - и добродетелью клянусь исполнить обещанное. Объявляю отныне городу и всей стране. Если какая-нибудь красивая женщина осмелится показаться в моем дворце, или в саду при моем дворце, или вблизи моего дворца, или вблизи сада при дворце, - с ней будет поступлено так, как поступаем мы с человеком, задумавшим убийство. Мы обезоруживаем его. У виновной будет отрезан нос, отрезаны уши, - и я оставлю ей язык только для того, чтоб этот урод надоедал всем рассказами о своей прежней красоте. Я сказал. Это сделано.
Он протянул руки друзьям и сказал:
- А мы здесь, в тишине дворца и ароматном покое нашего сада, предадимся наукам и размышлениям, никем не тревожимые, кроме наших высоких мыслей!
И все хвалили добродетель султана и мудрость, с которой он ведет других к добродетели.
А глашатаи объявили на перекрестках и базарах волю султана.
На всех женщин во всем Багдаде напал ужас. Султан говорил о красивых, - и потому повеление все женщины приняли на свой счет.
Женщины боялись улицы, которая могла привести на улицу, соседнюю с той, что шла ко дворцу султана.
В саду дворца росли дивные цветы, и к цветникам вели тенистые аллеи.
Но когда ветер приносил в город благоухание дворцового сада, женщины с ужасом бежали от этого аромата как от дыхания чумы.
И если им снились во сне тенистые аллеи султанского сада, по которым они любили гулять, - то женщины в ужасе просыпались и спросонья кричали:
- Спасите! мне режут нос!
Тихо было во дворце и саду. Все было полно спокойного размышления. Задумчиво бродили по тенистым аллеям юноши, воспитанные по-царски. Царили добродетель и мудрость.
Прошел год.
Ветер, который приносится с полдня, прилетел и раскрыл чашки цветов. Ветер, несущийся из суровых ночных стран, где, говорят, родится золото, принесся и золотом одел деревья. И снова принесся влажный и теплый ветер с полудня, и снова раскрылись чашки цветов.
Была лунная ночь.
По снегу из опавших цветов яблоней шел Эбн-Эль-Даид по дорожке сада, полный размышлений.
Гремели соловьи.
Вдруг из-за куста пурпурных роз, которые казались огромными черными цветами при ярком лунном свете, раздался поцелуй.
Кто-то шептал, задыхаясь:
- Ты прекраснее неба, цветов, весны...
А из-за густой стены олеандров доносился другой страстный шепот:
- Зачем ждать смерти, чтоб насладиться раем? Рай пророка - ты!
И звучал поцелуй.
Все кусты шептали, и словно все розы целовались. Задрожав от негодования, султан Эбн-Эль-Даид побежал во дворец и крикнул евнуху, дремавшему в углу:
- Измена! Женщины! Опасность!
В ужасе евнух ударил в огромный барабан. Все двери и окна дворца вспыхнули светом. Оружие проснулось и заговорило. Весь сад в одно мгновение был окружен воинами. И длинной вереницей, при ярком свете луны, под стражей шли тридцать юношей.
Рядом с каждым шла женщина, дрожа, чуть не падая, кутаясь в чадру, несмотря на ночь.
Их ввели во внутренний двор, где на троне ждал их с бледным от гнева лицом султан Эбн-Эль-Даид.
Перед ним на коленях стоял с мечом палач и глядел жадным взором в глаза повелителю, как смотрит собака, ждущая, что хозяин бросит ей подачку.
Печально обратился султан к одному из юношей:
- Рахейд! Ты был первым в моей дружбе, будь первым в моей Немилости!
И указав с презрением на стоявшую рядом с юношей закутанную женщину, - султан поднялся и гневно крикнул:
- Сорвать покрывало с негодной! Мы хотим видеть то оружие, которым она поразила нас в сердце, отнявши любимого из друзей.
Евнух с ругательством сдернул покрывало. И евнух отступил.
Султан зашатался и упал на трон.
- Кто это? - прошептал султан. Перед ним стояла старая кривая женщина. - Кто это? - прошептал султан.
- Судомойка Акнэ! - отвечал, падая ниц, главный евнух. - Негодная женщина, оставленная во дворце только за ее безобразие! Она мыла посуду в кухне. Прикажи, повелитель, отрезать ей нос и уши!
- Не надо! - покачал головой султан. - Не уменьшай ее уродства! Пусть эта женщина только закроется!
И с отвращанием отвернувшись от нее, султан приказал:
- Следующая!
Евнух, дрожа, сорвал покрывало. Это была кривобокая, хромая поломойка.
- Следующая! - с отвращением и в ужасе закричал султан.
Покрывало было сорвано с седой старухи, работавшей на грязном дворе.
И все прачки, стряпухи для прислуги, прислужницы на самые низкие должности, оставленные во дворце только за безобразие, оказались налицо.
Только евнухи могли смотреть на них без отвращения. Эбн-Эль-Даид всплеснул руками
- Какое безумие, словно чума, поразило мой двор?! Где были ваши глаза? Вы изменили там, где не было даже цехина, чтоб заплатить за вашу измену! Рахейд, лги мне! Правда, которую я вижу, слишком безобразна!
И Рахейд выступил вперед и с поклоном сказал:
- Мне не надо осквернять ложью юных уст, которые привыкли, чтоб правда скользила по ним! Гнев - дурное стекло, повелитель! Он искажает предметы, на которые через него смотрят! Право, повелитель, Акнэ вовсе не так плоха, как тебе кажется в твоем гневе! У нее, - это правда, один глаз. Но разве не одно солнце светит на небе? И мы находим его прекрасным. И мы находим это достаточным. Оно дает нам довольно и света и зноя. И безумцем мы назвали бы того, кто потребовал бы еще одного солнца: "будет светлее".
- Повелитель! Будь справедлив! - воскликнул второй юноша. - И прежде чем произнести приговор, взгляни не на одни недостатки того, кого судишь, но и на его достоинства. Пока я говорю тебе, прикажи моей милой пройти перед тобой под звук моих речей. И гляди! Она хрома и кривобока. Но не сравниваем ли мы женщину с пальмой, когда хотим похвалить ее стройность? Видал ли ты пальму, повелитель, когда бушующий ветер качает ее ствол? Какой красивый изгиб! Вели идти моей милой! Смотри! Она колышется, как пальма, наклоненная ветром. Как ствол пальмы под напором ветра, изогнулся ее стан! С пальмой только, с пальмой во время бури, сравню я милую мою!
- Повелитель! - воскликнул третий юноша. - Вся природа кажется мертвой во время затмения солнца. Лицо моей милой закрыто чадрой, и как мертвые немеют мои уста! Повелитель, она стара! Костер угасает и покрылся белым пеплом седин. Но под пеплом еще горят потухающие угли, - ее глаза. Они еще горят, и пламя можно раздуть! Она стара, - но как прекрасна в тени олеандров, когда мы играем в прятки с луной. А когда любопытная луна найдет нас и защекочет своими лучами, чтоб пробудить от сладкого забвенья, - как сверкнут на лунном свете белые волосы моей милой! Как девственные снега вершин прекраснейших гор! У нее один зуб, - но как изумруд сверкает он! А любоваться тончайшей сетью мельчайших морщин на ее лице, - любоваться изящнейшей работой художника природы! Повелитель! Те искры, что тлеют в глазах ее, жгли меня в любовных сновидениях! Повелитель, нет женщины прекраснее на свете!
- Довольно! - крикнул султан Эбн-Эль-Даид. - Не оскорбляйте красоты! Кто оскорбляет душу человека, - оскорбляет мысли аллаха. Кто оскорбляет тело, - оскорбляет слова аллаха, в которые он вложил свои мысли! Ваши речи - богохульство против природы! Молчите!
Он схватился за голову:
- О мудрость! Как мудра ты здесь, в доме мудреца! Какие глупости способна ты наделать, стоит тебе выйти на улицу! Чем началось, и чем кончилось? Вы мудро ушли с дороги, украшенной цветами, и глупо украсили себя пожелтевшими, сгнившими листьями. Выгнать этих красавиц для ослепших, воровок поцелуев, назначенных другим! С восходом солнца объявить всему городу и всей стране, что сад мой открыт для всех женщин! Я позволяю им рвать цветы, какие они хотят и сколько они хотят!
И в отчаянии он воскликнул:
- Я отменяю ранее сделанное мною распоряжение! Я отменяю все сделанные мною раньше распоряжения!
И, схватившись за голову, Эбн-Эль-Даид, шатаясь, ушел во внутренние покои, повторяя:
- О, самое мудрое ученье! Каких глупостей наделаешь ты, едва выйдя на улицу!
И снова сады дворца, - даже днем, - наполнились красивыми женщинами.
Только султан Эбн-Эль-Даид не принимал участия в общем веселье.
Он заперся в своих покоях, погруженный в размышления.
Он писал мудрые учения.
Потому что был мудр.
И сжигал их.
Потому что был очень мудр.
Он боялся, чтоб мудрость, выйдя на улицу, не наделала самых глупых дел. КОНЕЦ МИРА
(Индийская легенда)
Еще на западе пурпуром и золотом горел край одежды уходящего Магадэвы, - а с востока мрачный Африд простирал над миром черное покрывало, чтоб укрыть им разврат и преступления земли.
- Я проклинаю тебя! - воскликнул Магадэва и, словно мечом, сверкнул по небу последним кровавым лучом.
По дороге бежал Георгий Войнович.
Ноги у него подкашивались, он качался из стороны в сторону.
Бежал, как бежит петух, которому перерезали горло. Спотыкаясь, с безумными глазами, он сделал несколько последних прыжков и упал у ног паши.
Изо рта у Георгия Войновича полилась густая кровь, и в крови гвозди.
С изумлением и с ужасом смотрел на него Яшар-паша. С изумлением и с ужасом глядели все албанцы. "Райя" рыдала.
- Встань! - приказал Яшар.
Но Георгий Войнович лежал, дергаясь у ног паши. И кровь лилась, лилась из его рта. Георгий Войнович умирал. Он проглотил несколько гвоздей.
Яшар-паша поднялся.
- Какая верная собака! - сказал он. Ужас охватил Яшара, он вскочил на коня и молча дал знак ехать обратно.
Молча и в ужасе поехали за ним албанцы. Молча и в ужасе пошли каменщики и землекопы, с заступами на плечах, словно могильщики.
А народ теснился вокруг умиравшего в судорогах Войновича, чтоб поцеловать хоть край его одежды. Так умер Войнович и спас старый Липьянский собор. И песни Старой Сербии до сих пор поют о подвиге Георгия Войновича.
III Чауш Висла
(Чауш - сержант турецкой армии. Время действия - 1896 г. Чауш Висла и теперь еще "гремит" в окрестностях Ипека и, как все албанские бандиты, - "неуловим". - Примечание В.М. Дорошевича)
В Ипеке, в Приштине все жалеют чауша Сали-Бисла:
- Такой бравый был человек! И погиб из-за чего?! Из-за женщины.
Сали-Бисла был, действительно, бравый человек. Прежде он разбойничал в горах, - и такого страха нагнал кругом, что ипекский вали послал к нему верного человека.
- Охотнику лучше живется, чем дичи. Чем нам за тобой охотиться, охоться лучше за другими. Чем мерзнуть да мокнуть под дождем в горах, живи лучше в тепле и в холе. Чем разбойничать, - поступай на службу к нашему светлейшему султану. Будешь сам охранять край от разбойников.
Сали-Бисла ответил:
- Что ж, если хорошо заплатят, - мне все равно.
Вали обещал Сали-Висла сделать его через месяц "чаушем" и жалованье дать, как чаушу следует, и пенсию потом, - и послал в Стамбул донесение:
"Порядок вводится быстро. Опаснейший из разбойников Сали-Бисла раскаялся и даже поступил на службу охранять край от других разбойников".
Так Сали-Бисла из разбойника Сали-Бисла стал охранителем страны, а вали получил из Стамбула благодарность за усердие и быстрые успехи.
Однажды соседний албанский бей, богатый и могущественный человек, позвал к себе чауша Бисла и сказал ему:
- Ты, пожалуйста, не забирай себе в голову, что если исполнишь мою просьбу, то окажешь мне этим огромную услугу. Просто мне, по своему званию, не пристало пачкаться в таких делах. Отчего не дать заработать бедному человеку? Я и подумал: "Чауш Бисла - бравый малый, дам ему заработать".
Сали-Бисла поклонился и подумал:
"Когда богатый начинает заботиться о бедном, значит, ему хочется от бедного что-нибудь получить". А сказал:
- Ты голова, я руки. Ты подумай, - я исполню.
- Нехорошо даже, - сказал бей, - когда хорошая собака - в дурных руках. Не то что человек. Ты знаешь в Ипеке болгара Семена?
- Всю семью знаю! - отвечал Бисла.
- Пропади вся его семья, кроме жены! Марица - красивая баба. Обидно, что собака ест хорошее кушанье, когда люди голодны. Такой женщине место у албанца, а не у гяура!
Бисла поклонился и сказал:
- Что ж, сотня пиастров никому повредить не может! Всякому человеку приятно иметь сотню пиастров.
- А пятьдесят? - спросил бей. - Я о тебе же забочусь, хочу дать работу бедному человеку, а ты...
- Работу бедному человеку норовит дать всякий! - отвечал с улыбкой Висла. - Бедный же благодарит того, кто заплатит.
- Получай семьдесят пять и славь аллаха за мое благородство.
- Сначала попросим его, чтобы помог в деле.
Через два дня, под вечер, когда Марица шла за водой, из-за камня выпрыгнул Сали-Бисла, схватил ее в охапку, завязал рот платком, побежал с ношей к коню, который был привязан невдалеке, вскочил на седло и повез Марицу к бею.
Делам хорошим и дурным один враг - время. Время приносит мысли. Мысли изменяют дела. Ехал чауш, глядел на Марицу и думал:
- Не держал я в руках семидесяти пяти пиастров? А такой красавицы в руках не держал. Семьдесят пять пиастров! Приставь пистолет ко лбу, - у кого не найдется семидесяти пяти пиастров?! А такой жены не найдется. Бей желает ее себе! Вот какая женщина!
Так дорогой думал Висла.
И с полдороги повернул коня назад. Вместо дома бея отвез Марицу к себе домой.
Прошло три дня, - бей позвал к себе Висла.
- Где Марица?
Бисла улыбнулся:
- Нехорошо, бей! Берут женщин у гяуров. Албанец у албанца женщин не отнимает. Такого обычая нет в нашей праведной земле.
- Как у албанца?! - закричал бей.
Бисла поклонился:
- Ты мудрый, бей, а я человек простой. Мне б и в голову не пришло такой богатой мысли. Ты сказал: "Такая женщина, как Марица, должна быть в доме у албанца, а не гяура". Ты - албанец, я - албанец. Я и отвез Марицу в дом к албанцу. Я украл Марицу. Но крадут, бей, для себя.
Света не взвидел бей:
- Прочь с моих глаз! Будешь ты меня помнить!
Бисла поклонился:
- Да и ты меня не забудешь.
Бей приказал позвать к себе болгара Семена. В слезах к нему явился болгар.
- Слышал я о твоем горе! - сказал ему бей.
- Три дня ищу жену, - как в воду канула! - рыдал болгар.
- Я знаю, кто ее украл! - сказал бей. - Чауш Сали-Бисла.. Он сам мне сознался. Твоя жена у него. Иди к вали и жалуйся. Теперь не прежние времена, разбойничать не ведено!
Побежал Семен к вали.
Вали разгневался и приказал позвать к себе чауша. Смело пришел Сали-Висла к гневному вали. Вали затопал ногами, закричал:
- Тебя же, негодяй, поставили охранять людей от разбойников, - а ты сам же разбойничаешь? Сейчас сознавайся: ты украл жену у Семена болгара?
Бисла поклонился и спокойно ответил:
- Семена болгара жена у меня. Но я ее не крал. Своих вещей не воруют. Она сама отдала мне свою красоту, еще когда была в доме у Семена. Об одном только и просила: "Возьми меня к себе. Хочу принять ваш святой закон и быть тебе верной женой".
- Врет он! Врет он! - закричал, застонал болгар Семен, который стоял тут же.
Висла оглянулся на него с удивлением, словно только что заметил, что Семен здесь. И пожал плечами:
- В первый раз слышу, чтоб гяуры смели кричать, когда албанец говорил с турком.
Паша закричал на Семена:
- Молчи, собака, когда люди говорят!
Но мрачно посмотрел на Бисла:
- Врешь! Семен болгар говорит, что ты украл! Сейчас отдать Семену жену! Теперь не те времена!
Сали-Бисла поморщился.
- Если ты больше веришь собачьему лаю, чем человеческому голосу, - это дело твоей мудрости, вали. Только в первый раз я слышу, чтоб голос гяура заглушал в ушах правоверного голос албанца.
Вали задумался.
- Хорошо! - наконец сказал он. - Но теперь не те времена. Теперь все должно делаться по закону. Слышишь? Исполни все, как надо по закону. Приведи женщину в меджидие (Мусульманский общинный совет. Примечание В.М. Дорошевича.), и если она, как требует закон, скажет сама старшинам, что добровольно, без всякого принуждения, желает принять наш святой ислам, пусть примет и остается у тебя в доме. Если же нет...
Вали погрозился.
- Смотри, Бисла, я поступлю с тобой по закону!
Пожал плечами с презрением Бисла, слушая незнакомое слово.
- Хорошо, вали. Будет сделано по обычаю.
Сали-Бисла пошел к себе домой и сказал все время неутешно рыдавшей Марице:
- Слушай, Марица. Каждому человеку хочется быть господином. Что ты хочешь: быть госпожой или последней из рабынь? Есть вещи, где память сильнее нас. К мужу вернуться тебе нельзя. Если краской накрашено, стереть можно, если каленым железом выжжено, - не сотрешь. Я каленым железом выжег в душе твоего мужа, когда сказал, будто ты сама, добровольно, сбежала со мной. Если б видела ты, что сделалось с ним, когда я это сказал! Забыл даже, что стоит перед вали. Взвыл как зверь. Зверем он будет к тебе. Никогда тебе не поверит. Все будет думать. Железом выжжено в душе. Отличное вино - жизнь, но когда в него накапали яду, лучше его выплеснуть. Возьми другую чашку и пей из нее. Я тебе даю другую чашку.
Марица зарыдала еще сильнее.
- Я отнял у тебя мужа, я же тебе дам и другого. Будь моею женою, Марица. Идем в меджидие, объяви только старшинам, что ты добровольно, без всякого принуждения, хочешь принять ислам, - и тогда твой муж ничего не может тебе сделать. Что может он сделать магометанке? Да его, - не беспокойся, - посадят в тюрьму, чтоб не лгал на чауша, на правоверного, на албанца, на слугу султана.
Марица вытерла слезы и отвечала:
- Хорошо! Что ж мне еще остается теперь делать!
Сали-Бисла поцеловал ее и повел в меджидие.
- Вот, - сказал он с низким поклоном, - эта женщина, болгарка, хочет оставить свою неправую веру и принять наш святой ислам. Будьте свидетелями, почтенные старшины.
Старшины обратились к Марице:
- Скажи, женщина, добровольно и без принуждения хочешь ли ты оставить свой неправый закон и принять наш святой ислам?
Марица твердо отвечала:
- Нет!
Взвыл Сали-Бисла.
И никто не успел опомниться, как Марица рухнула на пол с разрубленной ятаганом головой.
Весь обрызганный, залитый кровью, с ятаганом кинулся Сали-Бисла в двери.
Народ в ужасе кинулся в стороны. Сали-Бисла исчез.
Через день всю семью болгара Семена нашли убитой. Его самого, отца, мать.
Все три трупа лежали с отрубленными ушами. А через два дня, - как раз наступил байрам, - вали получил в подарок от Сали-Бисла посылку. Шесть отрубленных ушей и записку. "Поступи с ними по закону".
Сали-Бисла ушел в горы. И нет чауша, стражника, охранителя от разбойников, снова сделался разбойником. Даже бей похвалил его:
- Добрый мусульманин. Разгневавшись, убил гяуров, а не поднял руки на правоверного. Мог бы убить меня!
И весь Ипек жалеет до сих пор бравого чауша:
- В горы ушел. Погиб человек! Из-за чего? Из-за женщины.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЛУПОСТИ (Индийская легенда)
Мир создавался.
Брама поднялся со своего престола и мановением руки создал Человека. Способного на добро и на зло. И дал ему Разум, чтобы человек творил добро и не делал зла.
Тогда поднялся Вишну и создал Демонов. Демонов огня, Демонов ветра. Демонов воды и Демонов земли. Способных приносить добро и приносить зло. И дал им повиновение, чтоб они творили добро и не делали зла. И люди управляли Демонами.
Тогда поднялся черный, мрачный, злой Шиву и создал Глупость.
Она поднялась от земли, огромная и безобразная. Бесцветные волосы космами падали по ее плечам, и глаза ее были слепы. Она смотрела на солнце - и не видела солнца. Смотрела на звезды - и не видела звезд.
Кругом цвели цветы, и она не слышала их аромата. Когда знойные лучи солнца жгли ее тело, - она не пряталась в тень широколиственных деревьев. И когда от холода дрожали ее члены, - она не шла греться на солнце.
Веселые Демоны Вишну окружили безобразное чудище, смеялись, жгли, кололи его, бросали в воду.
И, глядя на шутки Демонов над Глупостью, Брама улыбнулся и сказал Шиву:
- Твое чудовище не страшно, черный Шиву!
И черный Шиву промолчал. II
Века веков промчались за веками.
И черный Шиву сказал дремавшим в сладостном покое жителям неба:
- Братья! Спустимся на землю и посмотрим, что вышло из наших творений.
И приняв вид трех жрецов, они спустились на землю. Они шли местностью прекрасной, но почти безлюдной. Лишь изредка попадалось жилище.
А кругом было хорошо. Над прозрачными озерами наклонялись пальмы и смотрелись. Между пальмами росли цветы.
Среди цветов щебетали птицы. И все это освещало солнце. Воздух был чист и благоухал от цветов. Вдруг обоняния небожителей коснулся смрад. Навстречу им шел путник, и боги, приветствуя его, спросили:
- Куда лежит эта дорога?
- В город! - ответил им путник. - В величайший из городов этой страны. Издалека ли ваш путь, жрецы?
- Мы прошли всю страну! - ответил Брама.
- И видели все ее чудеса! - сказал Вишну.
- И надеемся увидеть еще больше чудес! - добавил Шиву.
Путник поклонился ему и сказал:
- Ты прав, жрец! Что вся страна перед городом, который вы увидите еще до заката солнца?! Город этот - гордость страны. Сотни поколений положили свои жизни, чтоб создать его. Вы сами увидите, что это за чудо.
А смрад с каждым шагом становился еще сильнее и сильнее. Среди изумрудной зелени полей и рощ смердели серые груды домов и заражали окрестный воздух.
Люди, попадавшиеся навстречу, были бледны, усталы и измучены.
И перед закатом солнца боги вошли в город. На улицах был смрад, и люди жили в узких и темных каморках.
- Ты стар и должен быть мудр! - обратился Брама к встретившемуся старику. - Священный белый цвет - цвет мудрости, а волоса твои белы. Скажи нам, чужестранцам, почему так гордитесь вы этим городом?
- А как же нам не гордиться им, - отвечал старик, - когда все соседние народы хотели бы овладеть нашим городом? Он славится своей величиной. В нем жителей...
И старик назвал такое число жителей, какого достаточно было бы на целую страну.
И, ничего не поняв, боги пошли дальше.
На перекрестке двух улиц им встретился бледный, измученный человек со счастливой улыбкой на устах.
Боги остановили его.
- Ради привета путникам останови твой быстрый шаг! - сказали они. - Отчего так бледно и измучено твое лицо, и отчего улыбка на твоем бледном лице?
Человек ответил:
- Я измучен работой и бледен от бессонных ночей. День я работаю, а ночь не сплю, думая, - где бы отыскать работу на завтра. Улыбаюсь же я потому, что счастлив. Наконец-то сбылась моя мечта! Я наработал достаточно, чтоб нанять такое жилище, о каком мечтал всю жизнь. Я перевезу туда свою жену, своих детей, и мы все будем счастливы в этом прекрасном жилище.
- Что ж это за рай? - улыбнулись боги.
- Настоящий рай! - весело рассмеялся человек. - В этом новом жилище прекрасно. Оно высоко! В нем много воздуха. Есть чем дышать! Его дверь выходит на солнечную сторону, - стоит отворить ее, и даже солнце ворвется в наше жилище. Кроме того, перед дверью растут два дерева, и есть место, чтоб насадить цветов! На дерево мы повесим клетку с птицей. Пусть чирикает и радует моих детей. Разве это не рай!
- Но этим раем полна вся ваша страна! - воскликнул в изумлении Брама. - Вся, кроме вашего города! Везде, - только здесь нет, - везде прозрачный чистый воздух, от солнца надо прятаться, земля осыпана цветами, деревьев тысячи тысяч, и птицы могут оглушить своим щебетом. Стоило ли бежать от всего этого? Построить город, уничтожить солнце, воздух, цветы, деревья, птиц, - и потом изнурять себя работой, чтоб иметь немножко воздуха, солнечного света, два дерева, несколько цветов и птицу в клетке.
И человек с изумлением ответил, не поняв его:
- Разве мы дикие, чтоб жить в полях и лесах?
И быстро пошел своей дорогой.
III
И Браме и Вишну показалось, что от земли поднимается огромное, безобразное чудовище. Бесцветные волосы падают космами по его плечам и глаза его слепы.
Оно смотрит на солнце и не видит солнца. Смотрит на звезды и не видит звезд.
- Твое чудовище царит на земле, черный Шиву! - сказал Брама и в горе закрыл руками лицо.
А кругом подымался смрад, раздавались стоны, лилась кровь.
И черный Шиву улыбался.
- Так Глупость правит землею!
УЧЕНЬЕ И ЖИЗНЬ
(Арабская сказка)
"Grau, teurer Freund, ist alle Theorie Und grun des Lebens goldner Baum". Mephistopheles. "Faust"
("Сера, мой друг, теория везде, Златое древо жизни зеленеет". Мефистофель. "Фауст" - нем. - Перевод В. Я. Брюсова)
Султан Эбн-Эль-Даид, - да будет имя его хоть наполовину так прославлено потомством, как славили его придворные, - созвал своих приближенных, - тридцать благородных юношей, воспитанных вместе с ним по-царски, - и сказал.
Эбн-Эль-Даид был молодым, но мудрым султаном. Он читал мудрецов, что случается со многими. И слушал их, чего не бывает почти ни с кем. Он сказал:
- Только добродетель почтенна. Порок заслуживает презрения. Воздержание ведет к добродетели. Невоздержание родит порок, и порок родит невоздержание. Так змея, рождаясь от змеи, родит змеенышей. Надо идти тем путем, который приведет в цветущий сад, - надо избегать того пути, в конце которого бездонная пропасть, хотя бы путь этот и был усыпан цветами. Воздержание лучше невоздержания.
Он посмотрел на юношей-друзей и спросил:
- Кто скажет, что уста мои произнесли ложь и глупость?
Юноши поклонились и ответили:
- Мудрость избрала тебя, чтоб вещать, - как соловей выбирает самый цветущий куст роз, чтобы в нем петь.
Султан улыбнулся и сказал:
- Пророк повелел женщине закрывать свое лицо. Женщина стала ткать чадры, прозрачные, как паутина. Она закрывает свое лицо, - и все его видят. Женщина обманула пророка. Чего же ждать от них нам, простым смертным?
Он положил руку на меч, лежавший на книге, и сказал:
- Обещаю, - и добродетелью клянусь исполнить обещанное. Объявляю отныне городу и всей стране. Если какая-нибудь красивая женщина осмелится показаться в моем дворце, или в саду при моем дворце, или вблизи моего дворца, или вблизи сада при дворце, - с ней будет поступлено так, как поступаем мы с человеком, задумавшим убийство. Мы обезоруживаем его. У виновной будет отрезан нос, отрезаны уши, - и я оставлю ей язык только для того, чтоб этот урод надоедал всем рассказами о своей прежней красоте. Я сказал. Это сделано.
Он протянул руки друзьям и сказал:
- А мы здесь, в тишине дворца и ароматном покое нашего сада, предадимся наукам и размышлениям, никем не тревожимые, кроме наших высоких мыслей!
И все хвалили добродетель султана и мудрость, с которой он ведет других к добродетели.
А глашатаи объявили на перекрестках и базарах волю султана.
На всех женщин во всем Багдаде напал ужас. Султан говорил о красивых, - и потому повеление все женщины приняли на свой счет.
Женщины боялись улицы, которая могла привести на улицу, соседнюю с той, что шла ко дворцу султана.
В саду дворца росли дивные цветы, и к цветникам вели тенистые аллеи.
Но когда ветер приносил в город благоухание дворцового сада, женщины с ужасом бежали от этого аромата как от дыхания чумы.
И если им снились во сне тенистые аллеи султанского сада, по которым они любили гулять, - то женщины в ужасе просыпались и спросонья кричали:
- Спасите! мне режут нос!
Тихо было во дворце и саду. Все было полно спокойного размышления. Задумчиво бродили по тенистым аллеям юноши, воспитанные по-царски. Царили добродетель и мудрость.
Прошел год.
Ветер, который приносится с полдня, прилетел и раскрыл чашки цветов. Ветер, несущийся из суровых ночных стран, где, говорят, родится золото, принесся и золотом одел деревья. И снова принесся влажный и теплый ветер с полудня, и снова раскрылись чашки цветов.
Была лунная ночь.
По снегу из опавших цветов яблоней шел Эбн-Эль-Даид по дорожке сада, полный размышлений.
Гремели соловьи.
Вдруг из-за куста пурпурных роз, которые казались огромными черными цветами при ярком лунном свете, раздался поцелуй.
Кто-то шептал, задыхаясь:
- Ты прекраснее неба, цветов, весны...
А из-за густой стены олеандров доносился другой страстный шепот:
- Зачем ждать смерти, чтоб насладиться раем? Рай пророка - ты!
И звучал поцелуй.
Все кусты шептали, и словно все розы целовались. Задрожав от негодования, султан Эбн-Эль-Даид побежал во дворец и крикнул евнуху, дремавшему в углу:
- Измена! Женщины! Опасность!
В ужасе евнух ударил в огромный барабан. Все двери и окна дворца вспыхнули светом. Оружие проснулось и заговорило. Весь сад в одно мгновение был окружен воинами. И длинной вереницей, при ярком свете луны, под стражей шли тридцать юношей.
Рядом с каждым шла женщина, дрожа, чуть не падая, кутаясь в чадру, несмотря на ночь.
Их ввели во внутренний двор, где на троне ждал их с бледным от гнева лицом султан Эбн-Эль-Даид.
Перед ним на коленях стоял с мечом палач и глядел жадным взором в глаза повелителю, как смотрит собака, ждущая, что хозяин бросит ей подачку.
Печально обратился султан к одному из юношей:
- Рахейд! Ты был первым в моей дружбе, будь первым в моей Немилости!
И указав с презрением на стоявшую рядом с юношей закутанную женщину, - султан поднялся и гневно крикнул:
- Сорвать покрывало с негодной! Мы хотим видеть то оружие, которым она поразила нас в сердце, отнявши любимого из друзей.
Евнух с ругательством сдернул покрывало. И евнух отступил.
Султан зашатался и упал на трон.
- Кто это? - прошептал султан. Перед ним стояла старая кривая женщина. - Кто это? - прошептал султан.
- Судомойка Акнэ! - отвечал, падая ниц, главный евнух. - Негодная женщина, оставленная во дворце только за ее безобразие! Она мыла посуду в кухне. Прикажи, повелитель, отрезать ей нос и уши!
- Не надо! - покачал головой султан. - Не уменьшай ее уродства! Пусть эта женщина только закроется!
И с отвращанием отвернувшись от нее, султан приказал:
- Следующая!
Евнух, дрожа, сорвал покрывало. Это была кривобокая, хромая поломойка.
- Следующая! - с отвращением и в ужасе закричал султан.
Покрывало было сорвано с седой старухи, работавшей на грязном дворе.
И все прачки, стряпухи для прислуги, прислужницы на самые низкие должности, оставленные во дворце только за безобразие, оказались налицо.
Только евнухи могли смотреть на них без отвращения. Эбн-Эль-Даид всплеснул руками
- Какое безумие, словно чума, поразило мой двор?! Где были ваши глаза? Вы изменили там, где не было даже цехина, чтоб заплатить за вашу измену! Рахейд, лги мне! Правда, которую я вижу, слишком безобразна!
И Рахейд выступил вперед и с поклоном сказал:
- Мне не надо осквернять ложью юных уст, которые привыкли, чтоб правда скользила по ним! Гнев - дурное стекло, повелитель! Он искажает предметы, на которые через него смотрят! Право, повелитель, Акнэ вовсе не так плоха, как тебе кажется в твоем гневе! У нее, - это правда, один глаз. Но разве не одно солнце светит на небе? И мы находим его прекрасным. И мы находим это достаточным. Оно дает нам довольно и света и зноя. И безумцем мы назвали бы того, кто потребовал бы еще одного солнца: "будет светлее".
- Повелитель! Будь справедлив! - воскликнул второй юноша. - И прежде чем произнести приговор, взгляни не на одни недостатки того, кого судишь, но и на его достоинства. Пока я говорю тебе, прикажи моей милой пройти перед тобой под звук моих речей. И гляди! Она хрома и кривобока. Но не сравниваем ли мы женщину с пальмой, когда хотим похвалить ее стройность? Видал ли ты пальму, повелитель, когда бушующий ветер качает ее ствол? Какой красивый изгиб! Вели идти моей милой! Смотри! Она колышется, как пальма, наклоненная ветром. Как ствол пальмы под напором ветра, изогнулся ее стан! С пальмой только, с пальмой во время бури, сравню я милую мою!
- Повелитель! - воскликнул третий юноша. - Вся природа кажется мертвой во время затмения солнца. Лицо моей милой закрыто чадрой, и как мертвые немеют мои уста! Повелитель, она стара! Костер угасает и покрылся белым пеплом седин. Но под пеплом еще горят потухающие угли, - ее глаза. Они еще горят, и пламя можно раздуть! Она стара, - но как прекрасна в тени олеандров, когда мы играем в прятки с луной. А когда любопытная луна найдет нас и защекочет своими лучами, чтоб пробудить от сладкого забвенья, - как сверкнут на лунном свете белые волосы моей милой! Как девственные снега вершин прекраснейших гор! У нее один зуб, - но как изумруд сверкает он! А любоваться тончайшей сетью мельчайших морщин на ее лице, - любоваться изящнейшей работой художника природы! Повелитель! Те искры, что тлеют в глазах ее, жгли меня в любовных сновидениях! Повелитель, нет женщины прекраснее на свете!
- Довольно! - крикнул султан Эбн-Эль-Даид. - Не оскорбляйте красоты! Кто оскорбляет душу человека, - оскорбляет мысли аллаха. Кто оскорбляет тело, - оскорбляет слова аллаха, в которые он вложил свои мысли! Ваши речи - богохульство против природы! Молчите!
Он схватился за голову:
- О мудрость! Как мудра ты здесь, в доме мудреца! Какие глупости способна ты наделать, стоит тебе выйти на улицу! Чем началось, и чем кончилось? Вы мудро ушли с дороги, украшенной цветами, и глупо украсили себя пожелтевшими, сгнившими листьями. Выгнать этих красавиц для ослепших, воровок поцелуев, назначенных другим! С восходом солнца объявить всему городу и всей стране, что сад мой открыт для всех женщин! Я позволяю им рвать цветы, какие они хотят и сколько они хотят!
И в отчаянии он воскликнул:
- Я отменяю ранее сделанное мною распоряжение! Я отменяю все сделанные мною раньше распоряжения!
И, схватившись за голову, Эбн-Эль-Даид, шатаясь, ушел во внутренние покои, повторяя:
- О, самое мудрое ученье! Каких глупостей наделаешь ты, едва выйдя на улицу!
И снова сады дворца, - даже днем, - наполнились красивыми женщинами.
Только султан Эбн-Эль-Даид не принимал участия в общем веселье.
Он заперся в своих покоях, погруженный в размышления.
Он писал мудрые учения.
Потому что был мудр.
И сжигал их.
Потому что был очень мудр.
Он боялся, чтоб мудрость, выйдя на улицу, не наделала самых глупых дел. КОНЕЦ МИРА
(Индийская легенда)
Еще на западе пурпуром и золотом горел край одежды уходящего Магадэвы, - а с востока мрачный Африд простирал над миром черное покрывало, чтоб укрыть им разврат и преступления земли.
- Я проклинаю тебя! - воскликнул Магадэва и, словно мечом, сверкнул по небу последним кровавым лучом.